– Они с Беллом приторговывают наркотиками… – Я вспоминаю Библию со странными пометками, которую Дарби видел в спальне доброго доктора. – Этим можно воспользоваться и выпытать из него правду.

Я волнуюсь все больше и больше. Если Дикки подтвердит, что леди Хардкасл ранили в плечо, то подозрение в убийстве Томаса падет и на нее. Но зачем ей убивать родного сына или сваливать вину на своего возлюбленного, если верить лорду Хардкаслу?

Меня, точнее, Дэнса охватывает чувство, напоминающее радостное возбуждение. Старик всю жизнь, как охотничья собака, вынюхивает неоспоримые факты – единственное, что доставляет ему удовольствие. Громада Блэкхита на горизонте приближается, и я прихожу в себя. Подслеповатые глаза Дэнса видят особняк расплывчато, будто в тумане, не в запустении, а в былом величии, как в те дни, когда здесь гостили молодые Миллисент Дарби, Рейвенкорт и Хардкаслы, когда дети без страха играли в лесу, а их родители развлекались на балах, устраивали вечеринки, смеялись и пели.

Должно быть, все это было великолепно.

Ясно, что Хелена Хардкасл устраивает сегодняшний бал, пытаясь вернуть безвозвратно ушедшие дни. Однако лишь глупец поверит в то, что этим и объясняется все происходящее.

Возродить Блэкхит невозможно. Убийство Томаса Хардкасла опорочило имение, но все же Хелена Хардкасл почему-то пригласила на сегодняшний бал тех же людей, которые гостили здесь ровно девятнадцать лет назад. Прошлое откопали и приукрасили, но ради чего?

Если Миллер говорит правду, если Чарли Карвер не виноват в смерти Томаса Хардкасла, то, возможно, убийца – Хелена Хардкасл, которая и заманила всех нас в свои жуткие сети.

Вполне возможно, что именно она замышляет убийство Эвелины, вот только мне до сих пор непонятно, где искать Хелену Хардкасл и как ее остановить.

38

Джентльмены курят на ступенях парадного крыльца, рассказывают друг другу о своих вчерашних похождениях. Вслед мне несутся веселые приветствия, но я молча прохожу мимо. Ноги болят, поясница ноет, требуя горячей ванны, только сейчас не время расслабляться. Через полчаса начнется охота, ее нельзя пропустить. У меня слишком много вопросов, а те, у кого есть ответы, будут вооружены.

Беру из гостиной бутылку виски, ухожу к себе в спальню, выпиваю пару бокалов, чтобы снять боль. Чувствую, что Дэнс недоволен не только тем, что я признаю его слабость, но и моим желанием заглушить болезненные ощущения. Он ненавидит старость, считает преклонный возраст злом, разъедающим и поглощающим человека. Снимаю промокшую, заляпанную грязью одежду, направляюсь к зеркалу, потому что до сих пор не представляю, как выглядит Дэнс. Я уже привык к ежедневным перемещениям в новое тело, но смотрюсь в зеркало только потому, что надеюсь обнаружить хоть какой-то след настоящего Айдена Слоуна.

Дэнсу около восьмидесяти, и обличье у него под стать характеру, такое же иссохшее и блеклое. Он плешив, верхнюю губу обрамляют тонкие седые усы, а с черепа водопадом струятся морщины, удерживаемые на лице крупным римским носом, по обе стороны от которого темнеют тусклые глаза, ничем не выдающие того, кто скрывается внутри. Если, конечно, там кто-то скрывается. Дэнс всеми силами старается ничем не выделяться, обезличиться. Даже его костюмы – надо признать, отменного качества – выдержаны в серых тонах; только платок в нагрудном кармане и галстук-бабочка выбиваются из этой однообразной цветовой гаммы, да и те либо бордовые, либо темно-синие. В целом он производит впечатление человека, прячущегося от жизни.

Твидовый охотничий костюм жмет в поясе, но это терпимо. Согреваю горло еще одним бокалом виски, выхожу в коридор и стучусь в спальню доктора Дикки.

В комнате слышны шаги, дверь распахивается. На пороге стоит добрый доктор в охотничьем костюме.

– У меня в больнице меньше пациентов, чем здесь, – ворчит он. – Предупреждаю, я сегодня уже имел дело с ножевыми ранениями, потерей памяти и жутким избиением, так что жалуйтесь на что-нибудь поинтереснее. И желательно выше пояса.

– Вы сбываете наркотики с помощью Себастьяна Белла, – заявляю я, глядя, как улыбка сползает с его лица. – Он их продает, вы их поставляете.

Доктор белеет, как полотно, и прислоняется к дверной раме.

Заметив слабину, я продолжаю:

– Тед Стэнуин с удовольствием заплатит за эти сведения, но мне Стэнуин не нужен. Лучше скажите, был ли у вас пациент с огнестрельным ранением в день, когда убили Томаса Хардкасла, – может быть, Хелена Хардкасл или кто другой.

– Полицейские тогда тоже спрашивали меня об этом, и я ответил чистую правду, – хрипит он, расстегивая воротничок сорочки. – Нет, у меня не было таких пациентов.

Презрительно морщась, я отворачиваюсь:

– Я иду к Стэнуину.

Доктор Дикки хватает меня за руку:

– Черт возьми, я говорю вам правду!

Мы глядим друг на друга. У него глаза старческие, тусклые, в них горит страх. А то, что он видит в моих глазах, заставляет его разжать пальцы.

– Хелена Хардкасл обожает своих детей, а Томас был у нее любимчиком, – заявляет он. – Она не могла причинить ему зло. Даю вам слово джентльмена, ко мне в тот день никто не обращался и я понятия не имею, кого подстрелил Стэнуин.

Пристально всматриваюсь в его умоляющий взор, ищу признаки обмана или уклончивости, но вижу, что он действительно говорит правду.

Я расстроенно бреду в вестибюль, где уже собрались остальные гости, курят, оживленно беседуют, ждут начала охоты. Я так надеялся, что Дикки подтвердит причастность Хелены к убийству сына, ведь это могло стать отправной точкой в расследовании смерти Эвелины.

Надо выяснить, как именно погиб Томас, и я знаю, кому это известно лучше всех.

В поисках Теда Стэнуина я вхожу в гостиную, где Филип Сатклифф в зеленом твидовом костюме терзает фортепиано – с жаром, но без особого умения. Вымученная мелодия вызывает в памяти мое первое утро в особняке; вот и сейчас Себастьян Белл одиноко стоит в дальнем углу, нервно сжимая бокал с коктейлем, названия которого не знает. Моя жалость лишь оттеняет раздражение Дэнса, который презирает невежество любого рода. Дай ему волю – и он все расскажет Беллу, невзирая на последствия. Честно говоря, мне нравится эта мысль.

Почему бы не объяснить Беллу все, начиная с того, что утром в лесу он видел не Анну, а камеристку по имени Мадлен Обэр. И что обе они живы, а ему не в чем себя винить. И что все это – временная петля, а убийство Эвелины – ключ к освобождению. И что не нужно терять времени, пытаясь сбежать из Блэкхита в обличье Дональда Дэвиса. И что Каннингем, сын Чарли Карвера, ищет доказательства того, что Карвер не убивал Томаса Хардкасла. И что Каннингема следует шантажировать именно этим, потому что Рейвенкорт, которому претят скандалы, немедленно его уволит. И что надо отыскать загадочную Фелисити Мэддокс, а самое главное – Хелену Хардкасл, поскольку все улики указывают на пропавшую владелицу особняка.

«Ничего не выйдет».

– Знаю, – с горечью шепчу я.

Сначала Белл решит, что я сошел с ума, а когда сообразит, что все это – чистая правда, то его расследование совершенно изменит ход событий сегодняшнего дня. Мне очень хочется помочь Беллу, но я чувствую, что близок к разгадке, и не желаю рисковать.

Беллу придется действовать в одиночку.

Кто-то берет меня за локоть. Рядом возникает Кристофер Петтигрю с тарелкой в руках. Его присутствие меня коробит, но безупречные манеры Дэнса не позволяют выказать отвращение. Вблизи Петтигрю выглядит как покойник.

– Скоро от него избавимся. – Он кивает в сторону Теда Стэнуина, который, презрительно щурясь, накладывает себе на тарелку холодные закуски.

Раньше я считал Стэнуина неотесанным грубияном, но он совсем не так прост. Он шантажист, а значит, ему известны все скандальные происшествия, все постыдные тайны и дурные наклонности каждого из присутствующих, скрытые от посторонних глаз. Он презирает всех обитателей Блэкхита и гостей особняка, включая себя самого, хранителя этих секретов, поэтому каждый день ищет повода для размолвки, чтобы укрепить уважение к себе.

Из библиотеки приходит в гостиную недоумевающий Чарльз Каннингем с запиской Рейвенкорта. Горничная Люси Харпер убирает со столов грязную посуду, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. С болью в сердце я замечаю, что она чем-то похожа на мою покойную жену Ребекку. В молодости, разумеется. Доброта, сквозящая в каждом движении, словно бы…

«Ребекка – не ваша жена».

– Черт возьми, Дэнс! – бормочу я, отгоняя навязчивые мысли.

– Простите, что вы сказали? – спрашивает Петтигрю.

Я краснею от смущения, открываю рот для ответа, но вижу, как Люси Харпер пытается обойти Теда Стэнуина, чтобы взять со стола грязную тарелку. Люси очень хорошенькая, веснушчатая и голубоглазая; из-под чепца выбиваются рыжие кудряшки.

– Извините, Тед, – говорит она.

– Тед? – злобно восклицает он, хватает ее за руку и сжимает запястье так сильно, что горничная ойкает и морщится. – Ты что о себе возомнила, а, Люси? Я тебе не Тед, а мистер Стэнуин. С вами, крысами подвальными, я больше не якшаюсь.

Она ошеломленно отшатывается, умоляюще глядит на нас.

В отличие от Себастьяна Белла, Дэнс – великий знаток человеческой натуры. Глядя на происходящее, я замечаю одну странность, ускользнувшую от меня прежде. В первый раз я решил, что Люси просто напугана грубым обращением, но сейчас понимаю, что она не боится, а ошарашена и чем-то огорчена. Да и Стэнуин отчего-то расстроен.

– Тед, оставьте ее в покое, – говорит Даниель Кольридж, появляясь в дверях.

Дальнейшее происходит без изменений. Стэнуин отступает, Даниель уводит Белла в кабинет к Майклу и коротко кивает мне на ходу.

– Ну что, пойдем? – спрашивает Петтигрю. – Похоже, представление окончено.

Мне хочется отыскать Стэнуина, но лень подниматься по лестнице и идти в восточное крыло. Вдобавок я знаю, что он будет на охоте. Нет, лучше дождаться его здесь, решаю я.

Мы проталкиваемся сквозь толпу возмущенных гостей и выходим из вестибюля на подъездную аллею, где нас уже ждут Сатклифф, Харрингтон и еще несколько незнакомых мне людей. Над особняком нависают тяжелые черные тучи, готовые разразиться уже знакомой мне грозой. Охотники стоят бок о бок, придерживают кепки, запахивают пиджаки, которые воровато дергает ветер. Гончие рвутся с поводков, облаивают темноту. Я знаю, что нам предстоит ненастный день, и мне заранее себя жаль.

– Как дела? – К нам подходит Сатклифф в обсыпанном перхотью пиджаке.

Харрингтон кивает, счищая грязь с сапог.

– Вы видели, как Даниель Кольридж приструнил Стэнуина? – спрашивает он. – Похоже, мы сделали верную ставку.

– Посмотрим, – мрачно отвечает Сатклифф. – Кстати, а где Даниель?

Я озираюсь, но Даниеля не видно. Вместо ответа я пожимаю плечами.

Егеря раздают ружья тем, кто не привез своих, включая меня. Ружье начищено и смазано, ствол переломлен, в патроннике два красных патрона. Остальные гости показывают свое знакомство с оружием, наводят дула на воображаемые мишени в небе, но Дэнс не разделяет их любовь к охоте, что оставляет меня в растерянности. Заметив, что я недоуменно рассматриваю ружье, нетерпеливый егерь показывает, как пристроить его на сгиб руки, вручает коробку патронов и переходит к следующему охотнику.

Честно говоря, с ружьем в руках я чувствую себя увереннее. Весь день мне кажется, что за мной следят, и в лесной чаще оружие не помешает. Лакей наверняка дожидается, когда я останусь один, но я не намерен легко сдаваться.

Откуда ни возьмись рядом с нами возникает Майкл Хардкасл, согревает ладони дыханием.

– Простите за опоздание, господа, – говорит он. – Отца задерживают срочные дела, он приносит свои извинения, так что на охоту мы отправляемся без него.

– И что делать, если мы найдем труп женщины, о которой говорил Белл? – кисло спрашивает Петтигрю.

Майкл укоризненно смотрит на него:

– Прошу вас, будьте милосердны. Доктор Белл перенес тяжелое потрясение.

– Да уж, бутылок пять, не меньше, – хмыкает Сатклифф.

Все хохочут, кроме Майкла, который гневно смотрит на судейского.

Сатклифф театрально воздевает руки:

– Майкл, да будет вам, вы же видели, в каком состоянии он был за ужином. Неужели вы и впрямь думаете, что в лесу труп? Из особняка никто не пропал, а Белл просто помешался.

– Белл не стал бы выдумывать такую жуткую историю, – настаивает Майкл. – Я сам видел раны у него на руке.

– О разбитую бутылку порезался, – фыркает Петтигрю, потирая замерзшие руки.

Егерь вручает Майклу черный револьвер: если не считать длинной царапины на дуле, револьвер как две капли воды похож на тот, с которым Эвелина сегодня вечером отправится на кладбище. Очевидно, оба револьвера из спальни Хелены Хардкасл.

– Я для вас его почистил и смазал, сэр, – говорит егерь, почтительно приподнимает фуражку и отходит.

Майкл опускает револьвер в кобуру у пояса и продолжает разговор, не замечая моего любопытства.

– Не понимаю, почему все так разволновались, – говорит он. – Об охоте условились давно, просто сейчас мы двинемся в другом направлении, только и всего. Если что-нибудь заметим, так тому и быть. А если нет, то успокоим доктора.

Вопросительные взгляды обращены на меня, потому что обычно в таких случаях все прислушиваются к мнению Дэнса. Собачий лай избавляет меня от необходимости отвечать; свора рвется с поводков, тянет псарей по лужайке к лесу.

Оглядываюсь на особняк, ищу взглядом Белла. Он стоит у окна в кабинете, полускрытый красными бархатными шторами. Издалека, в сумеречном свете дня, он выглядит призраком, хотя вернее было бы сказать, что призрачен не он, а сам Блэкхит-хаус.

Охотники входят в лес, разбиваются на небольшие группы. Мне надо поговорить со Стэнуином о Хелене, но он шагает слишком быстро и держится особняком. Пытаюсь его догнать, не поспеваю за ним, почти теряю из виду. Наконец понимаю, что на ходу поговорить не удастся, поэтому решаю подождать до первого привала.

Боясь столкнуться с лакеем, присоединяюсь к Сатклиффу и Петтигрю. Они все еще обсуждают возможные последствия уговора между Даниелем и лордом Хардкаслом. Приподнятое настроение быстро улетучивается. Спустя час в гнетущем сумраке чащобы все восклицания превращаются в шепот, а еще через двадцать минут разговоры умолкают. Даже собаки притихли, принюхиваются к земле, тянут нас во тьму. Радуясь, что у меня есть ружье, я сжимаю его покрепче и, несмотря на усталость, стараюсь не отставать от спутников.

Мои ленивые размышления прерывает голос Даниеля:

– Не унывайте, старина!

– Что-что?

– Дэнс – неплохое воплощение, – говорит Даниель, подходя ближе. – Цепкий ум, сдержанный нрав, еще крепкое здоровье.

– Несмотря на еще крепкое здоровье, я чувствую себя так, словно прошел тысячу миль, а не десять, – устало говорю я.

– Майкл решил, что лучше разделиться на две группы, – продолжает Даниель. – Те, кто постарше, устроят привал, а молодежь пойдет дальше. Не волнуйтесь, скоро отдохнете.

Между нами густые заросли, разговаривать приходится вслепую, как влюбленным в лабиринте живой изгороди.

– Тяжело все время уставать, – вздыхаю я. – Вот Кольридж намного моложе.

– Не соблазняйтесь привлекательной внешностью, – советует он. – Душа Кольриджа чернее черного. И его очень трудно контролировать. Вот увидите, в его обличье вы не раз помянете Дэнса добрым словом, так что сейчас не жалуйтесь.

Лес редеет, и Даниель теперь идет рядом со мной, прихрамывая и морщась от боли. Под глазом у него синяк. Вспоминаю, что все это я уже видел за ужином, но в тусклом свете свечей следы побоев выглядели не так ужасно.

Заметив мое потрясение, Даниель усмехается:

– Не беспокойтесь, все в порядке.

– Что случилось?

– Вот, сцепился с лакеем в потайных ходах.

– В одиночку? – спрашиваю я, изумленный тем, что он пошел на такой риск.

Мы решили изловить лакея в потайных ходах особняка, но замысел требовал присутствия шестерых, по двое наблюдателей у каждого из трех выходов. Анна отказалась, Дарби потерял сознание от удара по голове, и я думал, что Даниель отказался от своего плана. Судя по всему, Дарби – не единственный упрямец среди моих воплощений.

– Мне ничего другого не оставалось, – говорит он. – Думал, что на этот раз точно его изловлю, но не рассчитал. К счастью, он не успел взяться за нож, а мне удалось отбиться.

В голосе Даниеля клокочет злоба. Очевидно, он так озабочен будущим, что совершенно не замечает настоящего.

– Вы еще не придумали, как освободить Анну?

Даниель со стоном вскидывает ружье на плечо. Он не просто хромает, а с трудом держится на ногах.

– Нет, не придумал. И не собираюсь, – говорит он. – Уж простите, но освободиться может только один из нас. К одиннадцати часам вечера Анна наверняка нас предаст. Нам с вами следует доверять только друг другу.

«Она вас предаст».

Может быть, вот об этом и предупреждал Чумной Лекарь? Дружба основывается на взаимном благополучии, но как поступит Анна, узнав, что Даниель отказывается ей помочь?

«А как бы вы поступили?»

Даниель подбадривает меня, кладет руку на плечо. Я с удивлением понимаю, что у Дэнса вызывает восхищение и целеустремленность Кольриджа, и его настойчивость – те качества, которые Дэнс ценит превыше всего. Возможно, поэтому Даниель и решил поделиться информацией со мной в обличье Дэнса, а не в другом воплощении. Кольридж и Дэнс – зеркальные отражения друг друга.

– Вы ей не признались? Ну, в пустом обещании?

– Меня отвлекли.

– Прошу вас, храните это в тайне, – вкрадчиво произносит Даниель, будто делясь секретом с ребенком. – Только Анна поможет нам перехитрить лакея, но если она узнает, что мы нарушили обещание, то помощи от нее не дождешься.

Слышу тяжелую поступь за спиной, оборачиваюсь. К нам приближается Майкл. Вместо привычной улыбки его лицо искажено злобной гримасой.

– Боже мой, что случилось? – спрашивает Даниель. – Можно подумать, кто-то пнул вашего любимого пса.

– Да всё эти проклятые поиски, – раздраженно объясняет Майкл. – Белл настаивает, что видел в лесу убийство, но никто из гостей не желает отнестись к этому серьезно. Хотя я у них ничего особенного и не прошу – поворошить листья, заглянуть под куст, и все такое.

Даниель, кашлянув, смущенно смотрит на Майкла.

– О господи! – насупившись, восклицает Майкл. – Что, плохие новости?

– Нет, хорошие, – торопливо заверяет его Даниель. – Никого не убивали. Случилось недоразумение.

– Недоразумение… – медленно повторяет Майкл. – Какое еще недоразумение?

– Дарби гулял по лесу, встретил камеристку, та испугалась и сбежала, а ваша сестра в него выстрелила. Белл решил, что стал свидетелем убийства.

– Проклятый Дарби! – Майкл оборачивается к особняку. – Нет, я этого больше не потерплю! В два счета выставлю его из дома, пусть где хочет, там и живет.

– Он не виноват, – вздыхает Даниель. – Во всяком случае, в этот раз. Как ни странно, Дарби хотел ей помочь, только его добрых намерений не поняли.

Майкл останавливается, недоверчиво смотрит на Даниеля:

– Это правда?

– Да. – Даниель обнимает приятеля за плечи. – Досадное недоразумение, в котором никто не виноват.

– Особенно Дарби. Это для него впервые.

Майкл облегченно вздыхает, злость испаряется. У него переменчивая натура, его легко рассердить и легко развеселить. А еще ему все быстро надоедает. Интересно было бы в него воплотиться. Скованность Дэнса доставляет определенные неудобства, но она гораздо предпочтительнее постоянной, непредсказуемой смены настроений.

– Все утро я убеждал гостей, что в лесу произошло убийство и что к этому следует отнестись со всей серьезностью, – смущенно признается Майкл. – Испортил им и без того испорченный отдых.

– Вы хотели помочь другу, – с отеческой улыбкой утешает его Даниель. – Ничего постыдного в этом нет.

Меня удивляет и радует такая отзывчивость. Настойчивое желание Даниеля покинуть Блэкхит не может не восхищать, но меня тревожит его безжалостность в достижении цели. Я не могу отделаться от подозрений, меня беспрестанно мучает страх. Легко относиться ко всем неприязненно, считать всех врагами, однако Даниель все еще способен быть выше этого.

Майкл продолжает идти рядом с нами. Я решаю воспользоваться представившейся возможностью и спрашиваю:

– А револьвер вы позаимствовали у матери?

– У матери? Я и не знал, что у нее есть оружие. Нет, мне его дала Эвелина, еще утром.

– Почему?

– Потому что я не люблю охоту, – краснея, признается он, пинает кучку палых листьев. – Не выношу вида крови. Я не собирался охотиться, но пришлось, потому что отец не смог, а тут еще и эти поиски… В общем, я сначала приуныл, но Эвелина – большая умница. Дала мне револьвер, сказала, что он выглядит внушительно, а выстрелом из него я никого не убью.

Майкл видит, что Даниелю хочется расхохотаться в голос, и добродушно улыбается.

– А где ваши родители? – спрашиваю я, не обращая внимания на их перешучивание. – Похоже, они пригласили всех на бал, но все заботы взвалили вам на плечи.

Он хмуро чешет в затылке:

– Отец заперся в сторожке. Вы же знаете, дядюшка Эдвард, у него очередной приступ меланхолии.

«Дядюшка?»

Из обрывочных воспоминаний Дэнса мне известно о его давней дружбе с Питером Хардкаслом. Значит, Дэнса считают почетным членом семьи. Узы дружбы давно ослабели, но я чувствую глубокую привязанность к Майклу и горжусь им больше, чем своим сыном.

– А матушка… – продолжает Майкл, не замечая моего мимолетного недоумения. – Честно говоря, я даже не знаю, что с ней происходит. В последнее время она очень странно себя ведет. Я даже хотел попросить вас, чтобы вы с ней поговорили. По-моему, она меня избегает.

– И меня тоже, – вздыхаю я. – Весь день не могу с ней увидеться.

Он умолкает, что-то обдумывает и, понизив голос, доверительно произносит:

– По-моему, она не в себе.

– Не в себе?

– Она как будто стала другим человеком, – обеспокоенно поясняет он. – То радуется, то сердится. За ней невозможно уследить. Вдобавок она обращается к нам как к чужим.

«Еще один противник?»

Чумной Лекарь предупредил, что нас трое: лакей, Анна и я. Если он и солгал, то я не понимаю зачем. Смотрю на Даниеля, пытаюсь понять, известно ли ему об этом, но он не сводит глаз с Майкла.

– И когда это началось? – спрашиваю я.

– Не помню. Кажется, что давным-давно.

– А когда вы впервые это заметили?

Он закусывает губу, роется в памяти.

– Одежда! – восклицает он. – Все началось именно с этого. Я вам не рассказывал? – спрашивает он у Даниеля. Тот мотает головой. – Да ладно, рассказывал! Еще год назад.

Даниель снова мотает головой.

– В прошлом году матушка поехала в Блэкхит, как обычно, на свое дурацкое паломничество. А как вернулась в Лондон, примчалась ко мне в Мэйфер, твердя о какой-то одежде, – говорит Майкл, словно ожидая, что Даниель вот-вот вспомнит. – Мол, нашла одежду, нашла одежду. Все допытывалась, знаю ли я об этих вещах.

– Чью одежду? – спрашиваю я, просто чтобы его подбодрить.

Сперва меня взволновало изменившееся поведение Хелены, но если это произошло год назад, то вряд ли она – еще один противник. И хотя она в самом деле ведет себя странно, вряд ли какая-то старая одежда поможет узнать почему.

– Понятия не имею. – Он недоуменно разводит руками. – Матушка ничего толком не объяснила. Я ее с трудом успокоил, а она сокрушалась, что теперь все обо всем узнают.

– О чем?

– Она так и не сказала. А потом уехала.

Охотники разбредаются, собаки бегут в разные стороны. Харрингтон, Сатклифф и Петтигрю ждут нас чуть поодаль, не зная, куда идти дальше. Майкл прощается с нами и бежит вперед, указывая путь.

– И что вы об этом думаете? – спрашиваю я Даниеля.

– Не знаю, – туманно отвечает он.

Он чем-то озабочен, провожает Майкла взглядом. Мы молча идем дальше, к заброшенной деревушке у подножья утеса. На перекрестке лесных троп стоят восемь каменных хижин, соломенные крыши сгнили, стропила обвалились. Повсюду еще заметны признаки былой жизни: корзина в груде мусора, наковальня посреди дороги. Возможно, в этом запустении есть некое очарование, но я вижу только следы давних тягот и неустанного труда.

– Пора, – бормочет Даниель, глядя на деревушку.

На его лице появляется странное выражение, а голос звучит нетерпеливо, взволнованно и почему-то тревожно. Очевидно, здесь что-то произойдет, но я понятия не имею, что именно. Майкл показывает Петтигрю и Сатклиффу один из заброшенных домов, а Стэнуин задумчиво приваливается к дереву.

– Будьте готовы, – загадочно произносит Даниель и исчезает среди деревьев.

В другом обличье я бросился бы за ним, но у Дэнса не остается сил. Мне нужно отдохнуть.

Я усаживаюсь на полуобвалившуюся каменную ограду, прикрываю глаза. Вокруг меня сжимаются годы, запускают клыки в горло, вытягивают из меня все силы. Очень неприятное ощущение, хуже неподъемной тяжести Рейвенкорта. Во всяком случае, я смог привыкнуть к излишнему весу банкира и к его ограниченной подвижности. А вот Дэнс по-прежнему считает себя молодым и вспоминает о своем преклонном возрасте лишь изредка, глядя на свои морщинистые, иссохшие руки. Даже сейчас он недоволен тем, что я поддался усталости и присел отдохнуть.

Чтобы не уснуть, я щиплю себя за руку, досадую на недостаток сил.

Интересно, сколько мне лет на самом деле? Прежде я никогда об этом не задумывался, не было времени предаваться бесполезным размышлениям, но сейчас я молю Бога о молодости, силе, здоровье и живом уме. Невозможно представить, что, покинув Блэкхит, я окажусь…

39

День второй (продолжение)

Открываю глаза, вижу Чумного Лекаря, который смотрит на золотые карманные часы; свеча в его руке окрашивает маску болезненной желтизной. Я снова дворецкий, спеленатый простыней.

– Вовремя, – говорит Чумной Лекарь, закрывая крышку часов.

Смеркается. Крошечное пламя свечи дрожит в полутьме. На кровати, рядом со мной, лежит ружье Анны.

– Что происходит? – хрипло спрашиваю я.

– Дэнс задремал. – Чумной Лекарь хмыкает, опускает свечу на пол и садится в кресло у кровати, полностью окутывая его широким плащом.

– Я не об этом. Зачем мне ружье?

– Вы его здесь оставили, в одном из ваших воплощений. Не зовите Анну, ее нет в сторожке, – говорит он, заметив, что я гляжу на дверь. – А я должен вас предупредить, что ваш противник почти раскрыл убийство. Я надеюсь встретиться с ним у озера сегодня вечером. Вам больше нельзя мешкать.

Я хочу потянуться, но боль в ребрах не позволяет.

– Чем я вам так интересен? – спрашиваю я, превозмогая боль.

– Простите, не понимаю.

– Ну, зачем вы приходите со мной разговаривать? С Анной вы не встречаетесь и, как я понимаю, с лакеем тоже.

– Как вас зовут?

– А что…

– Ответьте мне, – велит он, стуча тростью об пол.

– Эдвард Дэ… нет, Дарби… Нет… – Я сконфуженно умолкаю. – Айден… Айден… не помню.

– Вы себя теряете, мистер Слоун. – Он скрещивает руки на груди, откидывается на спинку кресла. – Это началось уже давно. Именно поэтому вас ограничили восемью воплощениями, иначе ваша личность не сможет с ними совладать.

Он прав. Мои ипостаси становятся сильнее, а я слабею. Это происходит постепенно, но неотвратимо, будто я уснул на берегу, а проснулся в открытом море.

– Что же делать? – встревоженно спрашиваю я.

– Держитесь. – Он пожимает плечами. – Ничего другого вам не остается. Вы наверняка уже слышали внутренний голос. Сухой, отстраненный. Невозмутимый, даже если вы волнуетесь или напуганы.

– Да, слышал.

– Это все, что осталось от настоящего Айдена Слоуна, того, кто некогда приехал в Блэкхит. Крохотная частица, застрявшая между витками времени. Если вы почувствуете, что теряете себя, прислушайтесь к внутреннему голосу. Это ваш маяк. Ваше истинное «я».

Шелестя складками плаща, он встает. Пламя свечи колышется на сквозняке. Он наклоняется, берет свечу и идет к двери.

– Подождите, – прошу я.

Он останавливается, не оборачиваясь. Четкий силуэт озарен сияющим ореолом.

– Сколько раз это повторялось? – спрашиваю я.

– Несколько тысяч раз. Я давно сбился со счета.

– И почему у меня ничего не получается?

Он вздыхает, полуоборачивается ко мне, ссутулившись, будто каждый виток времени тяжким грузом ложится ему на плечи.

– Я и сам об этом не раз думал, – говорит он; растопленный воск капает ему на перчатку. – Возможно, это чистая случайность, что вы спотыкаетесь там, где следует твердо стоять на ногах. А может быть, этому виной ваша натура.

– Моя натура? То есть, по-вашему, я обречен на провал?

– Обречены? Отнюдь нет. Это расценивалось бы как попытка оправдаться, а Блэкхит не терпит оправданий. Все, что здесь происходит, не неизбежно, хотя на первый взгляд кажется, что это не так. Все повторяется лишь потому, что гости изо дня в день принимают одни и те же решения: пойти на охоту или предать друга. Кто-то слишком много пьет за ужином, пропускает завтрак и не попадает на встречу, которая могла бы изменить всю его жизнь. Они не в состоянии поступить иначе, поэтому никогда не изменяются. А вот вы совсем другой, мистер Слоун. Виток за витком я видел, как вы реагируете на добрые и злые деяния, на мелкие случайности. Вы принимаете разные решения, но в критический момент совершаете одни и те же ошибки. Вас словно бы влечет в бездну.

– Вы считаете, что для того, чтобы выбраться отсюда, я должен стать кем-то другим?

– Нет, я считаю, что каждый запирает себя в клетке, сделанной собственноручно. Айден Слоун, который впервые очутился в Блэкхите… – Чумной Лекарь вздыхает, будто воспоминание его тревожит. – То, чего он хотел, и то, как он этого добивался, было… неколебимо. Тот Айден Слоун никогда не смог бы выбраться из Блэкхита. А сейчас Айден Слоун стал совсем другим. По-моему, сейчас вы очень близко подошли к разгадке. Впрочем, я так считал и раньше, но всякий раз ошибался. По правде говоря, ваше главное испытание еще впереди, но если вы и впрямь изменились, то, кто знает, может быть, для вас еще есть надежда.

Пригнувшись, он выходит в коридор, унося с собой свечу.

– После Эдварда Дэнса у вас еще четыре перевоплощения, включая остаток дня дворецкого и Дональда Дэвиса. Будьте осторожны, мистер Слоун. Лакей не остановится, пока не убьет всех, а вам нельзя терять ни одного.

С этими словами он закрывает дверь.

40

День шестой (продолжение)

Годы, прожитые Дэнсом, наваливаются на меня тысячей гирь.

У меня за спиной Майкл беседует со Стэнуином, Сатклифф и Петтигрю раскатисто хохочут, сжимая в руках бокалы.

Надо мной склоняется Ребекка с серебряным подносом, на котором стоит последний бокал бренди.

– Ребекка, – ласково говорю я и хочу протянуть руку, коснуться щеки жены.

– Сэр, я Люси, Люси Харпер, – озабоченно говорит горничная. – Простите, я не хотела вас будить. Я испугалась, что вы упадете.

Я моргаю, отгоняю воспоминание о покойной супруге Дэнса, мысленно укоряю себя за глупую ошибку, раздраженный тем, что меня застали в момент постыдного проявления чувств. К счастью, я не забыл, с какой добротой Люси ухаживала за дворецким, поэтому сдерживаюсь.

– Бренди, сэр? – предлагает горничная. – Хоть согреетесь немного.

Неподалеку Мадлен Обэр, камеристка Эвелины, складывает в корзину для пикника грязную посуду и бутылки бренди, принесенные из Блэкхита. Я не заметил прихода служанок, а сейчас они уже собираются уходить, так что, судя по всему, спал я долго.

– Спасибо, я и без бренди нетвердо стою на ногах, – отказываюсь я.

Она косится на Теда Стэнуина, который хватает Майкла за плечо. Ее опасения вполне понятны, если вспомнить, как грубо Стэнуин обошелся с ней за обедом.

– Не волнуйтесь, Люси, я сам ему отнесу. – Я встаю, беру бокал с подноса. – Так или иначе я должен с ним поговорить.

– Спасибо, сэр, – улыбается она и уходит.

Я направляюсь к Стэнуину и Майклу. Они прекращают разговор, но напряженное молчание громче всяких слов.

– Майкл, прошу прощения, мне надо побеседовать с мистером Стэнуином наедине, – говорю я.

– Да-да, конечно. – Майкл коротко кланяется.

Протягиваю Стэнуину бренди, игнорирую подозрительный взгляд.

– Ради чего это вы вдруг соизволили до меня снизойти, Дэнс? – Стэнуин смотрит на меня, как боксер на ринге.

– Полагаю, мы можем быть полезны друг другу.

– Я всегда рад обзавестись новыми друзьями.

– Расскажите, пожалуйста, что вы видели в день убийства Томаса Хардкасла.

– Зачем вам эта древняя история?

– Ее интереснее услышать от непосредственного свидетеля событий.

Мадлен и Люси уносят корзину для пикника, Стэнуин смотрит им вслед. Я чувствую, что он пытается меня отвлечь, потому что Дэнс его чем-то задевает.

– Что ж, – ворчит он, переводя взгляд на меня. – Я был егерем в Блэкхите. Каждое утро делал обход, подошел к озеру, а там Карвер и еще какой-то тип убивают мальчика. Ножом. Лица сообщника я не видел, он был ко мне спиной. Я в него выстрелил, но он сбежал в лес, пока я дрался с Карвером.

– И за это лорд и леди Хардкасл подарили вам плантацию?

– Ну да. Хотя я у них ничего не просил.

– Альф Миллер, конюх, говорит, что в то утро, за несколько минут до нападения, Карвер встречался с Хеленой Хардкасл. А вы что скажете?

– Что Альф – пьяница и обманщик, – тут же отвечает Стэнуин.

Он сам непревзойденный лжец, и, как только ему становится известно, что именно я хочу узнать, он больше не выказывает ни смущения, ни замешательства. Теперь, когда все преимущества на его стороне, он держит себя с большей уверенностью.

Я его недооценил.

Думал, что смогу припугнуть его, как конюха и доктора Дикки, но Стэнуин нервничал не из страха, а оттого, что среди всех известных ему ответов обнаружил один-единственный вопрос.

– Мистер Дэнс, а скажите-ка, кто мать вашего сына? – шепчет он мне на ухо. – Я точно знаю, что это не ваша драгоценная покойная супруга. У меня есть кое-какие соображения на этот счет, но вы избавите меня от лишних расходов, если сами назовете ее имя. А за эту услугу я готов снизить размер ваших ежемесячных взносов.

У меня кровь стынет в жилах. Постыдная тайна скрыта в душе Дэнса, она – его позор и его слабость, и теперь она у Стэнуина в кулаке.

Ответить я не могу.

Стэнуин отступает на шаг, небрежно выплескивает бренди в кусты.

– Если желаете заключить со мной выгодный обмен, то в следующий раз найдите что-нибудь…

У меня за спиной гремит выстрел.

В лицо летят брызги. Стэнуин отшатывается всем телом и падает на землю. В ушах звенит. Я притрагиваюсь к щеке, кровь пятнает пальцы.

Кровь Стэнуина.

Раздаются крики и испуганные восклицания.

На миг все замирают, а потом поднимается суматоха.

Майкл и Клиффорд Харрингтон подбегают к Стэнуину, зовут доктора Дикки, но ясно, что шантажист убит. Грудь разворочена, злоба улетучилась. Раскрытый глаз укоризненно глядит на меня. Хочу объяснить, что я не виноват, что это не моих рук дело. Почему-то это становится очень важным.

«Это от потрясения».

Из кустов выходит Даниель. Над дулом его ружья вьется дымок. Даниель разглядывает труп невозмутимо, будто и не совершал никакого преступления.

– Кольридж, что вы наделали?! – восклицает Майкл, безуспешно пытаясь нащупать пульс у Стэнуина.

– Сдержал обещание, данное вашему отцу, – заявляет Даниель. – Тед Стэнуин больше никого не будет шантажировать.

– Вы его убили! – Майкл потрясенно смотрит на него.

– Да, – отвечает Даниель, не отводя глаз. – Убил. – Он достает из кармана шелковый носовой платок, протягивает мне. – Утрите кровь, старина.

Я рассеянно беру платок, благодарю. Все как в тумане, я ошеломлен, не могу поверить в происходящее. Вытерев с лица кровь Стэнуина, я недоуменно разглядываю алые пятна на платке, будто ожидаю объяснений. Я только что разговаривал со Стэнуином, а теперь он убит, и я не понимаю, как смерть может быть такой… мгновенной. Должно ведь быть нечто большее – погоня, страх, какое-то предупреждение. Нельзя же просто умереть. Это похоже на мошенничество: уже и так много заплачено, а требуют еще больше.

– Все пропало, – ноет Сатклифф, привалившись к дереву. – Стэнуин предупреждал, что в случае его смерти все наши секреты получат огласку.

– Вас сейчас больше всего это заботит? – набрасывается на него Харрингтон. – Мы же все только что стали свидетелями того, как Кольридж убил человека!

– Человека, которого все мы ненавидели, – напоминает Сатклифф. – Признайтесь, ведь вы о том же подумали! И не надо притворяться. При жизни Стэнуин нас обирал, а его смерть нас уничтожит.

– Ничего подобного, – говорит Даниель, вскидывая ружье на плечо.

Он единственный, кто совершенно спокоен. Его поведение ничуть не меняется. Все происходящее его как будто не волнует.

– Все наши тайны… – начинает Петтигрю.

– Записаны в блокнот, который сейчас у меня, – обрывает его Даниель, доставая сигарету из серебряного портсигара.

Рука Даниеля не дрожит. Моя рука. В кого превращает меня Блэкхит?

– Его похитили по моей просьбе, – продолжает он, прикуривая сигарету. – Ваши тайны – теперь мои тайны и никогда не будут оглашены. Помнится, мы с вами договаривались об одном одолжении. Оно заключается в следующем: о том, что случилось, никому не рассказывайте. Понятно? Если у вас спросят, где Стэнуин, отвечайте, что он почему-то не захотел возвращаться вместе со всеми и остался в лесу. И больше вы его не видели.

Все изумленно переглядываются и молчат, то ли потрясенные убийством, то ли ошалевшие от счастья.

Я постепенно прихожу в себя, в полной мере осознаю весь ужас поступка Даниеля. Полчаса назад я восхищался его заботой о Майкле, но не предполагал, что от отчаяния Даниель решится на убийство.

Я решусь на убийство. Я стал свидетелем своего будущего, и мне от этого тошно.

– Господа, дайте мне слово, – требует Даниель, выдыхая струйку дыма. – Надеюсь, теперь вы понимаете, что произошло.

Нестройный хор голосов звучит глухо, но искренне. Только Майкл по-прежнему взволнован.

Даниель смотрит на него и холодно произносит: