Аруну показалось, что Лата немного не в духе, хотя в последнее время она почти всегда была такая. Ма… а что ма, попробуй уследи за ее переменами настроения. Она из-за чего-то досадовала, – наверное, чай подали невовремя. Варун, как обычно, был лохмат, помят и уклончив. Почему, в который раз спросил себя Арун, ну, почему его брат такой бесхребетный, вялый и почему он всегда ходит в тех же лохмотьях, в которых спит?

— Да, мне, наверное, уже пора собираться. Я же согласилась поехать к Иветте.

– Выключи эту дрянь! – проорал Арун, войдя в гостиную и едва не оглохнув от «Пьянящего взора».

— Конечно. Я сама отвезу тебя к ней.

Варун, хоть и робел перед старшим братом, который навязывал домочадцам свои утонченные вкусы, порой все же поднимал голову – лишь затем, чтобы ее тотчас безжалостно сняли с плеч. Голова отрастала очень медленно, но сегодня она как раз достигла прежних размеров. Варун выключил граммофон; в груди у него теплилась ярость. Он с детства вынужден был терпеть деспотизм Аруна и ненавидел его всей душой – впрочем, как и любую власть. Однажды, еще в школе Святого Георгия, в порыве антиимпериализма и ксенофобии он нацарапал слово «свинья» на двух Библиях и был за это крепко выпорот белокожим директором. После Арун набросился на младшего братца с проклятьями, припомнив все обидные истории из его жалкого детства и все прошлые прегрешения, – конечно, Варун испугался. Но, даже втягивая голову и зажмуриваясь в ожидании побоев от атлетически сложенного старшего брата, Варун думал: «Только и умеешь, что пресмыкаться перед англичанами и лизать им зад! Свинья! Свинья!» Видимо, мысли эти отразились на его лице: пощечину ему все же влепили.

— А вот это, по-моему, уже лишнее, — попыталась было откреститься я, но мне резонно возразили:

— И как, позволь узнать, ты собираешься вести машину с больным плечом?

Во время войны Арун слушал речи Черчилля по радио и приговаривал, совсем как англичане: «Старый добрый Винни!» Черчилль всегда открыто ненавидел индийцев и с презрением отзывался о Ганди – куда более великом человеке, чем он сам. Варун не испытывал к английскому правителю ничего, кроме сильнейшей безотчетной ненависти.

— Об этом я как-то не подумала.

– Переоденься уже, сколько можно ходить в мятой паджаме! Через час придут Бэзил Кокс с женой. Не хочу, чтобы они приняли меня за хозяина третьесортной дхармашалы[265].

К счастью я уже могла одеваться сама. Со скрипом, правда, но могла. Надо сказать, что все мое одевание свелось к тому, что я надела джинсы поприличнее и просторный мягкий свитер светло-светло-серого цвета поверх майки. Ну, еще предполагалось, что перед выходом я надену черные кроссовки и достаточно теплую куртку. Не дутую, но что-то спортивное в ней есть.

– Ладно, надену что-нибудь почище, – угрюмо ответил ему Варун.

Помимо этого я собрала сумку, покидав в нее всякие нужные мелочи: зубная щетка, пижама и все такое. Я же еду с ночевкой. Конечно, я знаю, Иветта с радостью предоставила бы мне все необходимое, но сколько можно этим пользоваться? Как-то так получалось, что я чаще всего оказывалась у нее без нитки собственной одежды.

Инга уже ждала меня в дверях, одетая и собранная. Пойти вперед меня она отказалась. Неужели думает, что я все еще не в состоянии спуститься на лифте на первый этаж? Но я ничего не сказала.

– Не «что-нибудь»! Оденься прилично, – рявкнул Арун.

Я предложила Миу поехать со мной, но она отказалась. Может, у нее роман с соседским котом?

– «Прилично»! – тихо передразнил младший брат.

Машина Инги мне понравилась. Серебристая BMW. Чувствовалось, что она служила хозяйке не первый год, но при этом сохраняла отличное состояние. Инга вела твердо и уверенно. Мне это нравилось. Похоже, она гармонично вписывалась в оба мира. Уверенная женщина, врач, и в то же время оборотень-тигр, ишта, входящая в совет стаи.

– Что ты сказал? – медленно и грозно прорычал старший.

— Лео, что-то не так? Твое лицо вдруг стало таким серьезным.

– Ничего!

— Да нет, ничего. Так… — поспешно ответила я. Вряд ли я бы смогла внятно объяснить причину своей задумчивости.

– Прошу вас, не ссорьтесь, – запричитала госпожа Рупа Мера. – Пожалейте мои нервы!

Инга, улыбнувшись, лишь пожала плечами. Мне показалось, что она, в принципе, догадалась, в чем причина. Но настаивать не стала. И это мне тоже пришлось по душе.

– А ты не лезь, ма, – грубо осадил ее Арун и показал пальцем на дверь в каморку Варуна – скорее чулан, чем спальню. – Марш отсюда! Сейчас же переоденься.

— Да, а как там Паоло с нашими кошками? — как бы между прочим спросила я.

– Я как раз собирался, – ответил Варун, пятясь к двери.

— Хм, пыл свой поумерил. Но мы с ним просто решили не общаться. Свели все наше общение к минимуму.

– Чертов дурак, – проворчал Арун себе под нос и тут же с нежностью обратился к Лате: – Ну а с тобой что случилось, почему нос повесила?

— И почему мне слышится какая-то недоговоренность?

Лата улыбнулась:

— Просто насчет тебя… Он настроен по-прежнему. А может даже хуже.

– Все хорошо, Арун-бхай. Пожалуй, я пойду готовиться к приходу гостей.

— В каком смысле?

Арун тоже отправился переодеваться, а минут за пятнадцать до прихода Бэзила Кокса с женой вышел в гостиную и обнаружил, что все, кроме Варуна, уже готовы. Минакши выплыла из кухни, где следила за последними приготовлениями. Стол, украшенный безупречными цветочными композициями, был накрыт на семь персон и сверкал лучшей посудой, приборами и бокалами. Отменные закуски, виски, херес и кампари уже ждали гостей, а Апарну уложили спать.

— На днях мы его видели. Весь какой-то помятый, мрачный как туча и твердит, как сумасшедший, что ты будешь его, что то, что ты отказываешься — это пустые девичьи отговорки.

– Где он?! – спросил Арун у своей жены, матери и сестры.

— Нет, я его убью! — хмуро процедила я. — А ему так задницу наскипидарю, мало не покажется! Шкуру спущу!

– Пока не выходил. Наверное, у себя в комнате отсиживается, – ответила госпожа Рупа Мера. – Ты бы на него не кричал, сынок.

Инга посмотрела на меня и совершенно серьезно проговорила:

– Пусть учится вести себя прилично в приличном доме! Здесь не место для дхоти, пусть одевается подобающе!

— Ты можешь!

Несколько минут спустя в гостиную вышел Варун – в чистой курте-паджаме, не драной, зато без одной пуговицы. Он принял ванну и сделал вид, что побрился. Сам он считал, что выглядит вполне презентабельно.

— Честно говоря, я уже просто жажду сделать это. Паоло довел меня до ручки.

Арун так не считал. Его лицо побагровело. Варун это заметил и, конечно, обмер от страха, но втайне остался очень доволен собой.

— Охотно верю. Если тебе понадобиться с ним помочь — ты только скажи. Мы все с радостью поучавствуем.

От ярости Арун даже потерял дар речи, а через несколько секунд взорвался:

— Задницу ему я и сама надрать могу. Но, видит Бог, я этого не хотела. Он сам напросился.

– Ах ты, сволочь! Идиот! Хочешь всех нас опозорить?!

Варун несмело поглядел на брата.

— Поверь, даже если ты его убьешь, никто и не подумает тебя осуждать, — просто ответила Инга, будто речь и не шла о чьей-то жизни. Потом она выключила мотор. Оказывается, мы уже приехали.

Выйдя из машины, Инга сдала меня с рук на руки Иветте, как ребенка, честное слово, и уехала, попрощавшись со всеми нами. Оказалось, ей еще сегодня на работу.

– Что позорного в индийской одежде? – спросил он. – Разве я не могу одеваться, как хочу? Ма, Лата и бхабхиджи надели сари, а не европейские платья. Почему я должен подражать белым даже в собственном доме? Не по душе мне это.

Первым вопросом главной волчицы города, после дружеских приветствий был:

– А мне плевать, что тебе по душе, а что нет! В моем доме ты делаешь так, как я сказал, – и точка. Быстро надевай рубашку и галстук, не то… не то…

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Да хорошо. Можно даже сказать замечательно. Плечо еще немного побаливает, но ничего, пройдет.

— А нога как?

— Ну видишь, хожу, — усмехнулась я, снимая куртку и обувь.

– Не то что, Арун-бхай? – спросил Варун, бросая вызов брату и наслаждаясь его яростью. – Не разрешишь мне отужинать с твоим Колином Боксом? Что ж, пожалуйста, – я куда охотнее сяду за стол со своими друзьями, чем буду унижаться перед этим бокс-валлой и его бокс-валли.

— Прости. Я наседаю на тебя своей заботой?

— Да нет, ничего. Но если еще кто-нибудь спросит, как я себя чувствую, я закричу!

– Минакши, вели Ханифу убрать один прибор, – сказал Арун.

— Все понятно. Ладно, проходи в гостиную. Скоро будем ужинать. Я загляну на кухню и вернусь.

Та замерла в нерешительности.

По дороге я столкнулась с Глорией. На ней, как и на мне, были джинсы (по мне так лучшая форма домашней одежды) и спортивная желтая кофта с надписью «За сытое завтра» и довольной мордой мультяшной акулы. Мило.

– Ты меня слышала? – угрожающим тоном спросил ее муж.

— Привет, Лео.

Минакши встала и выполнила его приказ.

– А ну вон! – проорал Арун. – Убирайся и ужинай со своими дружками-шамшистами! И чтобы ноги твоей тут не было до конца вечера. Имей в виду, я с таким поведением мириться не стану. Если ты живешь в моем доме – будь добр соблюдать мои правила.

— Привет, — мы сели на диван.

Варун вопросительно и с надеждой взглянул на мать.

— Иветта говорила, что тебя сильно потрепало вчера.

– Милый, сделай как он сказал, прошу тебя. Ты такой красавчик в рубашке и брюках! К тому же на твоей курте не хватает одной пуговицы. Иностранцы этого не поймут. Мистер Кокс – начальник Аруна, мы должны произвести на него хорошее впечатление.

— Было дело. Но сейчас все в норме, практически. Правда, вынуждена признать, что не оправилась бы так быстро, если бы не усилия Иветты и Инги.

– Да какое впечатление он может произвести! – топнул ногой Арун. – Как его ни одень, все равно дурак дураком. Чего доброго, еще начнет задирать Бэзила Кокса – с него станется, ты же знаешь, ма. Ну все, выключай фонтаны. Видишь, ты всем испортил настроение, дурачина! – вновь обратился Арун к младшему брату.

— Я почувствовала, что она тебя лечила силой, — кивнула Глория и, встретившись с моим изумленным взглядом, добавила, — Мы же связаны.

Но того уже и след простыл.

Я вспомнила то, что давно хотела спросить.

7.6

— В стае тебя называют «дари». Что это означает?

Хотя Арун скорее исходил ядом, нежели излучал спокойствие, он взял себя в руки, одарил всех присутствующих храброй ободряющей улыбкой и даже приобнял маму за плечи. Минакши подумалось, что теперь рассадка получится более симметричной, но мужчин станет еще меньше, чем женщин. Впрочем, ничего страшного: других-то гостей не будет, только Бэзил Кокс и его жена.

— Почти то же, что и «протеже», — ответила за нее появившаяся в дверях Иветта. — Иногда больше, иногда меньше. Так называют кого-то очень близкого, кто не может быть кайо.

Они прибыли точно к назначенному времени, и Минакши тут же завела с гостями светскую беседу, перемежая комментарии о погоде («Такая жара, такая невыносимая духота стоит в последние дни, но что поделать, это Калькутта…») мелодичным смехом. Она попросила принести ей хересу и стала задумчиво его потягивать. Подали сигареты: она, Арун и Бэзил Кокс закурили.

Все это она проговорила, обменявшись с Глорией взглядом, полным тепла и нежности. Я всегда знала, что эти двое очень близки. А вопрос насколько именно меня не интересовал. Мне бы с собственной личной жизнью разобраться! Поэтому, небрежно откинувшись на спинку дивана, я сказала:

— Мда… Надо как-нибудь изучить лексикон стаи.

— Давно пора, — рассмеялась главная волчица города.

В этот момент раздался звонок в дверь. Мы все трое переглянулись, и я первая спросила:

Бэзилу Коксу было лет под сорок. В очках, румяный, крепкий и рассудительный, он выбрал себе в жены сухонькую неприметную женщину – полную противоположность эффектной Минакши. Патрисия Кокс не курила, зато много и отчаянно пила. Калькуттское общество ее не интересовало, большие приемы ей не нравились, а маленькие нравились и того меньше: на них она чувствовала себя в западне, поскольку вынуждена была в принудительном порядке общаться с хозяевами.

— Ты еще кого-то ждешь?

Лата пригубила херес. Госпожа Рупа Мера попросила нимбу-пани.

— Вообще-то нет.

— Я открою, — собралась было Глория. Даже встала, но Иветта остановила ее, поднявшись сама:

— Не надо, я сама открою.

Ханиф, подтянутый и элегантный в белой накрахмаленной униформе, начал разносить закуски: кусочки салями, сыра и спаржи на квадратиках хлеба. Не будь гости сахибами – начальниками с работы хозяина, – он, вероятно, позволил бы себе выразить некоторое недовольство происходящим на кухне, но этим вечером он из кожи вон лез, чтобы произвести хорошее впечатление.

В итоге мы все трое высыпали в коридор, а Иветта открыла дверь. Когда мы увидели нежданного визитера, на губах главной волчицы города застыла недобрая улыбка, я тихо выругалась, а на лице Глории застыло недоумение. Мы опять переглянулись, словно сомневались в реальности происходящего.

Арун сел на любимого конька и принялся демонстрировать искушенность и осведомленность в самых разных вопросах: недавние лондонские театральные постановки, книжные новинки, персидский нефтяной кризис, Корейский конфликт: красных в кои-то веки удается оттеснить, но идиоты-американцы, конечно, не сообразят воспользоваться тактическим преимуществом. Впрочем, в этом вопросе – как и во всех других – мы поделать ничего не можем, верно?

Глава 12.

Такой Арун – говорливый, обходительный, приветливый и подчас даже застенчивый – разительно отличался от бесцеремонного деспота и агрессора, с которым его домочадцы столкнулись полчаса назад. Бэзил Кокс был очарован. Арун показал себя прекрасным сотрудником, но Кокс и не подозревал, что он настолько искушен и начитан: мало кто из его знакомых англичан мог похвастаться подобным кругозором.

Все дело в том, что на пороге стоял Паоло. В коричневом костюме и с очередным веником (простите, букетом) в руках. Принарядился, как для свидания. Придурок!

Улыбнувшись, словно его до этого и не посылали многократно, он сказал:

Патрисия Кокс обратила внимание на грушевидные сережки в ушах Минакши.

— Добрый вечер, милые дамы.

— Какая нужда привела тебя в мой дом, Паоло? — голос Иветты звучал весьма сухо, по-деловому. Видимо, не только мне хотелось указать ему на дверь.

– Очень красивые, – восхитилась она. – Где вам их изготовили?

— Простите, если помешал, — он все-таки вошел в дом. Ладно, можно будет на него хоть наорать, не привлекая внимания соседей.

— Ты не ответил на мой вопрос, Паоло, — Иветту просто так с толку не сбить.

Минакши охотно ответила и пообещала сводить Патрисию к своему ювелиру. Она украдкой поглядела на свекровь и с облегчением увидела, что та завороженно внимает разговору Аруна и Бэзила Кокса. Одеваясь вечером у себя в спальне, Минакши секунду помедлила, прежде чем надеть серьги, но потом успокоила себя: рано или поздно ма придется смириться с фактами жизни, сколько можно беречь ее чувства?

— Что, я настолько нежеланный гость?

— Ты сам это сказал, — буркнула я.

— Лео, чем я заслужил твое такое пренебрежительное отношение?

Ужин – полноценная трапеза из четырех блюд – шел без заминок: суп, копченая гильза, запеченная курятина, лимонное суфле. Бэзил Кокс пытался вовлечь в разговор Лату и ее мать, но те лишь отвечали на вопросы и сами ни о чем не спрашивали. Лата думала о своем, однако ненадолго вернулась к беседе, услышав, как Минакши рассказывает о копченой гильзе.

— Тебе по пунктам перечислить или в алфавитном порядке? — бывают же настолько приставучие люди!

— А я принес тебе цветы.

– Этот чудесный старинный рецепт в нашей семье передается из поколения в поколение, – говорила Минакши. – Рыбу коптят в корзине над углями, но сперва очищают от костей. Мясо у гильзы костлявое, замучаешься чистить.

— Мне они не нужны. Сколько еще мне нужно говорить тебе «нет», чтобы до тебя дошло?

— А ты не можешь просто пойти мне навстречу?

– Получилось изумительно, дорогая, – сказал Бэзил Кокс.

Я сокрушенно вздохнула. У нас с ним получался разговор глухого со слепым. Так, спокойствие, только спокойствие! Я чувствовала себя закипающим чайником, но все же ответила:

— Ты мне не нужен, Паоло. Ни как друг, ни, тем более, как любовник.

– Конечно, главный секрет тут в дыме, – со знающим видом продолжала Минакши, хотя узнала об этом сегодня днем (да и то лишь потому, что повар-магх потребовал закупить нужные ингредиенты). – Мы бросаем на угли воздушный рис и сахар-сырец, который у нас называется «гур»… – Она произнесла это слово иначе, срифмовав его с английским «fur», – получилось «гёр».

Пока я все это говорила, Иветта встала рядом со мной, словно показывая, на чьей она стороне.

Минакши болтала и болтала без умолку, а Лата только диву давалась.

— Но ты же совсем не знаешь, каким именно любовником я могу быть, и при этом так упорно отказываешься! — его голос стал мурлыкающим, урчаще-соблазнительным, даже в глазах засверкали соблазн и похоть. Но меня все это не особо впечатлило. Я видела и лучше. До Андрэ ему было далеко. Поэтому я ответила:

— Есть вещи, которые не нужно пробовать, чтобы отказаться от них. Как нет необходимости засовывать руку в костер, чтобы убедиться, что огонь обжигает.

– Разумеется, все эти тонкости девочки нашей семьи узнают еще в детстве.

— Ты так просто отказываешься от всего того, что я могу предложить?

— Да, потому что мне, в сотый раз повторю, это не нужно, — по-моему я сдерживалась и без того слишком долго. — Сексом меня не соблазнить. Во всяком случае, не тебе.

Впервые за вечер на лице Патрисии Кокс отразился слабый намек на интерес.

На лице Паоло появилась нехорошая, какая-то сальная усмешка. Бросив букет на диван, он лениво протянул:

— Значит, слухи и права не врут. Вот значит как.

Впрочем, когда подали суфле, она вновь ушла в себя.

— О чем ты? — это спросила Иветта, не я.

— В определенном смысле Лео и правда твоя кайо. Ответ оказался очень прост. Вы спите вместе. Вы лесбиянки!

После ужина, кофе и ликера Арун достал из шкафа сигары. Они с Бэзилом Коксом немного поговорили о работе. Сам Арун не стал бы вспоминать о делах фирмы, но Бэзил Кокс, убедившись, что на этого человека вполне можно положиться, решил узнать его мнение об одном коллеге.

Я не выдержала и рассмеялась. Но смех получился злым и колючим, разрезающим воздух, как острые осколки стекла. Этот смех заставил Глорию положить руку на плечо Иветте, на лице которой отразилось что-то близкое к ошеломлению, а Паоло непонимающе посмотрел на меня.

Но я не собиралась ограничиваться только смехом. Скрестив руки на груди (так как боялась, что просто врежу ему), я проговорила ледяным, уничтожающим голосом:

– Вы же понимаете, это между нами, строго между нами… Я начал сомневаться в его надежности.

— Что, используешь последний аргумент, который только смог придумать своей больной головой?

— Скажешь, что это не так? — похоже, Паоло тоже встал в позу, уверенный в своей правоте.

Арун провел пальцем по краю своей рюмки с ликером, тихо вздохнул и согласился с мнением начальника, добавив пару собственных мыслей по этому поводу.

— Нет, я тебе другое скажу! Ты — глупец, если не сказать больше. Самоуверенный настолько, что думаешь, что если какая-то женщина тебя отвергла, то она не иначе как лесбиянка. Конечно, разве любая другая может тебя послать, такого распрекрасного? — мой голос аж звенел от сарказма.

— Вот видишь — ты сама признаешь!

– Мм, интересно, что у вас сложилось похожее впечатление, – сказал Бэзил Кокс.

Нет, ну не придурок? Я скрипнула зубами, наверное, что-то пробормотала вслух, так как Иветта мимолетным жестом дотронулась до моей руки, словно пыталась успокоить. Хотя какой там! Мы переглянулись, потом я впилась испепеляющим взглядом в Паоло и проговорила:

Арун удовлетворенно и задумчиво уставился на уютную пелену сизого дыма, окутавшую все вокруг.

— Знаешь что, если ставить вопрос о моих предпочтениях, то ты окажешься последним, кого я выберу. Останься ты даже единственным мужчиной на Земле, я предпочла бы гордое одиночество. Думай, что хочешь, но рядом с Иветтой ты проигрываешь по всем статьям! Да, я готова быть с ней, делить с ней свое ложе, если это избавит меня от таких, как ты. К тому же, для меня это будет в радость. А вот быть с тобой — страшнейшим из проклятий! И можешь называть меня лесбиянкой, феминисткой. Как хочешь. Только отстань от меня!

Паоло смотрел на меня, удивленно хлопая глазами, будто я сделала нечто невероятное. Я посмотрела на Иветту. По всему было видно, что она одобряет мои слова. Что до Глории, то она наблюдала за всем происходящим с веселым интересом, но где-то в глубине ее глаз читалось что-то похожее на изумление и, может быть, ревность.

— Не понимаю! — фыркнул Паоло. — Я чувствую, что ты действительно веришь в то, что говоришь. Но это… ненормально!

Внезапно тишину нарушило фальшивое пение, после чего в замочной скважине заскрежетал ключ: в прихожую ввалился осмелевший от шамшу (дешевого, но забористого китайского спиртного – ничего другого друзья Варуна позволить себе не могли) Варун. Он громко напевал мелодию «Пьянящего взора».

Зря он это сказал. Волна гнева, захлестнув меня, пробудила Ашану. Я даже не стала ей препятствовать — просто не успела. Она заполнила мои глаза серебристым светом. И ее слова полились из моих уст:

— Не тебе решать: что ненормально, а что нет. Ты даже не представляешь до конца с какой силой столкнулся! И все же посмел оскорбить меня своим предложением!

Арун побледнел, словно увидел призрак Банко[266], и тут же встал, намереваясь выгнать нерадивого братца из дома, пока тот не натворил дел. Однако было поздно.

— Оскорбить? — Паоло все же осмелился возразить мне, и, судя по всему, мои слова все-таки разозлили его.

— Именно! У тебя нет никаких прав настаивать на том, чтобы я стала твоей парой. Я — Ашана, воин Сейши-Кодар, от меня пошел весь род твой. Ты мне не ровня!

Варун, слегка пошатываясь, с невиданной доселе уверенностью поприветствовал собравшихся. Комната наполнилась крепким спиртовым духом. Варун поцеловал мать – та отшатнулась – и слегка задрожал при виде Минакши, которая побелела от ужаса и стала еще неотразимей. Затем поздоровался с гостями.

— Я — патра, как и ты! — упрямо проговорил Паоло, и я, вернее мы с Ашаной, видели, как в его глазах загорается пламя гнева.

— Нет! И ты это знаешь, — Ашана предлагала мне здесь и сейчас преподать этому наглецу достойный урок, а я еще сомневалась. Но причин этого не делать становилось все меньше.

– А, здравствуйте, миссис Бокс… э-э, то есть мистер и миссис Бокс, – тут же поправился он, отвесил им поклон и принялся теребить петлю отсутствующей пуговицы. Из-под полы его курты торчали завязки от паджамы.

— Ты и правда надеешься, что я тебе не доминант?

— Не надеюсь, а знаю! И ты глупец, если все еще тешишь себя иллюзией, что это не так.

– Мы, кажется, незнакомы, – обеспокоенно произнес Бэзил Кокс.

Ашана страстно желала его наказать, и даже показала мне отрывок из прошлой жизни. Тогда один из наших кошек пытался устроить бунт, в результате этого погибли двое из наших лучших оборотней. В качестве наказания мы трое тогда вызвали зверя мятежника, хотя он был силен, наверное, как Паоло, и с неделю продержали его в этом облике. В результате он уже больше не смог вернуться в человеческий облик, даже частично. Навсегда остался зверем, и это сломило его волю.

И вот сейчас Ашана предлагала мне проделать с Паоло тоже самое. Соблазн был велик, хотя это и казалось мне излишне жестоким.

— Ты что, бросаешь мне вызов? — Паоло был зол и одновременно удивлен моей наглостью.

– О… – выдавил Арун, бледнея и багровея от ярости и стыда. – Это… это, знаете ли, мой брат Варун. Он слегка перебрал… Прошу меня извинить. Я на минутку. – С трудом удержавшись от подзатыльника, он повел младшего брата прочь из гостиной – к двери в его комнату. – Ни слова! – прошипел он, свирепо глядя в озадаченные глаза Варуна. – Ни слова, или я задушу тебя вот этими самыми руками.

— Бросают вызов из-за власти, а она у тебя ничтожна, — фыркнула Ашана.

Иветта сделала предупреждающий жест, но я взглядом попросила ее не вмешиваться. В следующий миг Паоло гневно бросил:

Он запер его дверь снаружи.

— То, что было предложено, как дар, может быть взято и силой!

А потом вернулся в гостиную – благожелательный и веселый, как прежде.

И вся его мощь, сила ударила в меня, желая покорить, подчинить, взять контроль над моим зверем, и следовательно надо мной тоже. Но Ашану, меня этот удар заставил лишь чуть вздрогнуть. Сила Паоло гудела, но не более. Я ощущала это как будто стою рядом с пышущем жаром камином. А он наносил удар за ударом, пытаясь выманить моего зверя. Думал, раз мои глаза изменились, то я на грани, готова полностью перекинуться. Дудки!

Вскоре Ашане надоела эта игра в одни ворота, и она нанесла удар. Он походил на невидимый меч, на острие которого была сила. И она вонзилась в Паоло, в его зверя, заставив его взвизгнуть. Но меня, точнее нас, было уже не остановить. Ашана вонзала нашу силу все глубже и глубже в Паоло, оплетая его зверя сильнее и сильнее.

Паоло уже едва держался на ногах, потом рухнул на колени. Он дышл быстро и тяжело, на лбу выступила испарина, глаза выпучены. Он не мог противостоять моей силе. И когда, наконец, понял это, то смог лишь хрипло проговорить, протягивая ко мне дрожащие руки:

– Я прошу прощения, мой брат бывает несколько… неуправляем. Вы меня понимаете, конечно. Паршивая овца и все такое, причем парень-то не буйный, славный…

— Не надо… прошу! — вся надменность исчезла из его глаз, остался лишь страх и мольба.

Но было уже поздно. Ашана не собиралась останавливаться. Снова ударив своей (нашей) силой, она просто выдернула, вырвала зверя из тела Паоло.

– Похоже, он изрядно наклюкался! – вдруг оживилась Патрисия Кокс.

Он коротко и высоко взвизгнул, и на последней ноте этот визг перешел в рык. Раздался треск одежды, щелканье двигающихся костей и чавкающие звуки разрывающейся от такого стремительного превращения кожи. Смена формы произошло за считанные секунды. И, в отличие от добровольного коллапса, это было больно.

– Да, Варун ниспослан нам в качестве испытания, – продолжал Арун. – Мой отец рано скончался… В семье не без урода, что поделать. Он у нас со странностями, носит эти нелепые курты…

На месте человека к полу припал леопард. Золотистый с черными пятнами мех. Правда на лбу одно пятно было белым. Почему-то вспомнилась народная пословица: «Бог шельму метит».

– И пьет что-то очень крепкое, перегар так и стоит в комнате, – заметила Патрисия. – Какой-то странный напиток. Местный виски? Я бы попробовала. Вы не знаете, что это?

Леопард начал подкрадываться к нам, но я сурово проговорила:

— Никаких глупостей!

– Боюсь, он пил так называемый шамшу.

Он издал звук, средний между рыком и урчанием, а я продолжила:

– Шамшу? – переспросила миссис Кокс с живейшим интересом, три или четыре раза покрутив на языке новое слово. – Шамшу. Ты про такое слышал, Бэзил? – Она больше не напоминала серую мышь, наоборот, вся светилась.

— Запомни, выжги в памяти мои слова! Никогда больше не приближайся ко мне, к моему прайду. Даже к волкам. Лучше тебе вообще покинуть город. Ты понял меня? Если опять будешь строить из себя невесть что — жестоко поплатишься! Учти, я могу сейчас не дать тебе снова стать человеком. Буду сдерживать тебя в этом облике так долго, что ты уже не сможешь сменить его. Поверь, мне это под силу! Так что, мы поняли друг друга?

– Вроде бы нет, – откликнулся ее муж.

– Кажется, шамшу делают из риса, – добавил Арун. – Какое-то китайское зелье.

Паоло поднял на меня полные страха, нет, даже ужаса глаза. Моя угроза напугала его до судорог. Осознание этого заставило Ашану торжествующе улыбнуться моими губами. Так что Паоло вздрогнул и практически захныкал. Он подполз ко мне, поджав хвост, и стал тыкаться носом мне в тапки.

– У братьев Шоу оно продается? – спросила Патрисия.

Зрелище, надо сказать, не для слабонервных. Огромный леопард (а в звериной форме мы выше обычных и более… поджары что ли) жмется к ногам в позе полной покорности. Такое ни одному укротителю и не снилось.

– Вряд ли. Его лучше искать в Китайском квартале, – ответил Арун.

Я ослабила хватку своей силы, так что Паоло смог снова принять человеческий облик. Но происходило это медленно, словно нехотя. Создавалось впечатление, что человеку приходится с трудом продираться сквозь зверя.

Наконец, процесс завершился. Паоло лежал на полу голый, потный, жалкий и дышал как загнанная лошадь. Он с трудом сел, подобрав под себя ноги, и посмотрел на меня.

Именно в Китайском квартале Варун с приятелями и покупали шамшу – из-под полы, по восемь анн за стакан.

По одному этому взгляду я поняла, что он меня доставать больше не будет. Потому что он понял, чем может быть чреват для него наш союз. Понял, что для него я буду доминантна во всем. А это его действительно пугало.

– Должно быть, забористый напиток. Копченая гильза и шамшу – целых два открытия за вечер! Это такая редкость, – призналась Патрисия. – Обычно в гостях меня тоска ест.

Ашана уходила обратно, в глубины моей души. Пока это происходило, Иветта бросила Паоло какой-то халат и сказала:

«Тоска ест?» – мысленно подивился Арун.

— А теперь тебе лучше покинуть мой дом. Уходи.

Тут из комнаты Варуна донеслось пение.

Не сказав ни слова, Паоло вышел за дверь. Мне абсолютно не было дела, как он будет добираться до дома в таком виде. Только сейчас я ощутила что-то теплое и влажное в районе плеча. Сквозь повязку проступили алые пятна, и тоненькая струйка крови стекала по руке. Надо же! А я и не заметила. Вот черт!

Глория, все это время жавшаяся поближе к Иветте и с вытаращенными глазами наблюдавшая за всем происходящим, посмотрела на меня. Она осторожно, боязливым жестом тронула мое плечо, проговорив очень тихо:

– Какой интересный юноша, – продолжала Патрисия Кокс. – Говорите, это ваш брат? Что он поет? Почему он не ужинал с нами? Как-нибудь приходите к нам в гости всей семьей, да, дорогой? – Бэзил Кокс явно не обрадовался ее идее, но Патрисия решила принять его молчание за согласие. – Я так не веселилась с тех пор, как окончила Театральную академию. И непременно захватите бутылочку шамшу!

— Лео, у тебя кровь! — похоже, ее вид заворожил девушку. Глаза стали волчьими. Видимо, разбушевавшаяся здесь сила не прошла мимо нее.

Боже упаси, подумал Бэзил Кокс.

— У тебя опять рана открылась! — посетовала Иветта. — Такими темпами она у тебя никогда не заживет!

Боже упаси, подумал Арун.

— Заживет, — отмахнулась я, и все же поморщилась от боли. Слегка.

— Можно я залижу? — Глория заглянула мне в глаза. На ее лице отразилось просящее, едва ли не молящее выражение, за которым читалось еще что-то. Кровь на всех нас действует возбуждающе. Не так, как на вампиров, но все же. Кто-то лучше справляется с этим, кто-то хуже. Вот и все.

Я вопросительно посмотрела на Иветту, она лишь пожала плечами и сказала:

7.7

— Разрешение должно быть твое. Но твою рану все равно нужно перевязать, и… — она не сказала, но слова «так будет лучше» повисли в воздухе.

Вздохнув, я села в кресло. Глория двинулась за мной, как зачарованная. Это сравнение оказалось более чем верным, так как она не сводила глаз с алых капель на моем плече. Я погладила Глорию по голове, и она потерлась о мою руку, потом я сорвала повязку.

В доме достопочтенного господина Чаттерджи в Баллигандже с минуты на минуту ждали прибытия гостей. Семья давала три-четыре больших званых ужина в год, и это был один из них. Публика на мероприятии всегда оказывалась разношерстная по двум причинам: во-первых, из-за нрава самого достопочтенного господина Чаттерджи, который дружил и водил знакомство с представителями самых разных слоев общества (человек он был рассеянный и неразборчивый); во-вторых, каждый член семьи Чаттерджи созывал на эти приемы всех своих друзей. Госпожа Чаттерджи приглашала подруг, так же поступали и дети; один Тапан, приехавший домой на каникулы, был еще слишком мал, чтобы приглашать друзей на взрослый праздник со спиртными напитками.

Глория быстрыми, торопливыми движениям стала слизывать кровь. Ее язык оказался шершавым, не совсем человеческим — зверь, ощутив вкус крови, дал о себе знать.

Иветта вернулась в комнату с бинтами, пластырем и прочим как раз тогда, когда Глория оторвалась от моего плеча. Девушка села на пятки и сказал Иветте:

— Ее кровь пьянит и искрится силой, — голос звучал гулко, а взгляд был затуманенным.

Господин Чаттерджи не отличался большой любовью к порядку, однако дети в его семье рождались строго по очереди – сперва мальчик, затем девочка, потом опять мальчик и так далее: Амит, Минакши (вышедшая замуж за Аруна Меру), Дипанкар, Каколи, Тапан. Никто из детей не работал, но у каждого было какое-нибудь пристрастие или увлечение. Амит писал стихи, Минакши играла в канасту, Дипанкар искал Смысл Бытия, Каколи болтала по телефону, а Тапан-младший, лет двенадцати или тринадцати, – учился в престижной школе-пансионе «Джил».

— Я знаю. После того, как Лео использует силу, она вся сияет. В такие моменты я чувствую дыханье теплого ветра у себя внутри, в самом сердце.

— Да? Не знала об этом, — для меня и вправду это было новостью.

Поэт Амит изучал юриспруденцию в Оксфорде, получил диплом, однако, к большому разочарованию господина Чаттерджи, так и не завершил начатого – не стал членом «Линкольнс-инн», адвокатской палаты своего отца. Он ходил на их торжественные ужины и даже защитил пару работ, но вскоре потерял всякий интерес к праву. Вместо этого он стал лауреатом нескольких университетских литературных премий, напечатал пару рассказов в литературных журналах и сборник стихов, за который был удостоен какой-то премии в Англии (а значит, всенародного признания и обожания – в Калькутте), и теперь почивал на лаврах в отцовском доме, не делая ничего, что могло бы называться работой.

— Мы с тобой очень мало говорили о связи кайо и вожака. Одна из граней этого то, что между нами непрерывный контакт, — все это она говорила, умело накладывая повязку на мое многострадальное плечо.

— Это я уже поняла. И некоторые другие особенности нашего союза тоже. Но то и дело вылезают новые сюрпризы.

Сейчас Амит беседовал с двумя своими сестрами и Латой.

— Но ты сама просто их кладезь, — усмехнулась Иветта, наклеивая последний кусок пластыря. — То, что ты проделала каких-то полчаса назад… Очень, очень немногие способны вот так вот вырвать зверя другого, находящегося в ранге вожака.

– Сколько ожидается гостей? – спросил Амит.

— Паоло не оставил мне выбора.

– Не знаю, – ответила Каколи. – Человек пятьдесят?

— Я знаю.

— И ты правда сделала бы из него зверя, не давая обратиться обратно в человека? — это спросила Глория, свернувшись на диване, среди подушек.

Амит насмешливо приподнял брови.

— Да, — просто ответила я, не испытывая ни малейших угрызений совести. — Я не говорю пустых угроз.

При этих словах Иветта как-то странно посмотрела на меня, так что я не сдержалась и спросила:

– Пятьдесят – это лишь половина твоих друзей, Куку. Скажи лучше, сто пятьдесят!

— Это что, напугало тебя?

— Нет. Просто я в очередной раз подумала, что сделать тебя своей кайо было правильным выбором, — и голос ее прозвучал весьма загадочно. Но сейчас, сегодня, мне не хотелось разбираться в чем дело. Иногда некоторые вещи лучше не знать. Хотя, скорее, я просто устала.

– Терпеть не могу эти огромные сборища, – восторженно заявила Минакши.

Глория повела носом, к чему-то принюхиваясь, и сказала:

— По-моему, мясо уже готово. Еще чуть-чуть — и оно сгорит.

– Я тоже! – согласилась Каколи, любуясь своим отражением в высоком зеркале.

— Да, мы же совсем забыли про ужин! — спохватилась Иветта. — Пойдемте на кухню. Или тебе, Лео, еду сюда принести?

Я не совсем добро посмотрела на нее, обронив:

– Полагаю, все приглашенные – друзья матушки, Тапана и мои, – сказал Амит, назвав трех наименее общительных членов семьи.

— Уж два метра я как-нибудь в состоянии пройти!

— Хорошо-хорошо, — примирительно улыбнулась Иветта, подталкивая меня в сторону кухни.

– О-о-очень смешно-о-о, – сказала или, скорее, пропела Каколи, чье имя недвусмысленно указывало на певческий талант[267].

Надо сказать, ужин выдался знатным! Отвалившись от стола, я почувствовала себя форменным удавом. Настроение сделалось добродушно-благостным. Вот теперь можно и за жизнь поговорить.

Мы снова устроились в гостиной (где же еще?). Я в кресле, а Иветта с Глорией на диване, напротив. Разговор опять перетек в плоскость обсуждения дел стаи. Ведь это, как ни крути, касалось всех нас.

– Пора тебе прятаться в своей комнате, Амит, – сказала Минакши. – Заляг на диван с Джейн Остин, а мы тебя позовем, когда начнется ужин. Нет, лучше пришлем еду наверх – так тебе не придется отбиваться от поклонниц.

– Он у нас чудак, – сообщила Каколи Лате. – Джейн Остин – единственная женщина в его жизни.

— Значит, ты окончательно отказалась от статуса оборотня-одиночки и приняла всех кошачьих? — поинтересовалась Глория, устроив голову на коленях главной волчицы города.

— Похоже, что так. А кошачьи… не столько я их выбрала, сколько они меня.

– Зато половина калькуттского бхадралока[268] мечтает выдать за него дочерей, – добавила Минакши. – Они считают, что у него есть мозги.

— Да, такое взаимное притяжение не часто встретишь. Вы как одна семья, и это несмотря на то, что среди них есть и леопарды, и тигры, и львы, и гепарды. Даже снежный барс, — отметила Иветта. — Кстати, как там Амарис?

Каколи принялась сочинять на ходу:

— Хорошо. Она сейчас на гастролях во Франции, в Леоне. Я не так давно получила от нее письмо. Похоже, Амарис начинает адекватно воспринимать окружающий мир и то, что она оборотень.

Амарис и есть тот самый оборотень — снежный барс. Она была моим наследством, так сказать, от Кшати. Милая, добрая девушка с ангельским голосом. Она у вампира была практически рабыней. Он сломал ей волю, отучил принимать какие бы то ни было решения самостоятельно. Я старалась это исправить. Почему? Амарис избрала меня своей новой покровительницей (язык не поворачивался сказать хозяйкой), и я чувствовала за нее ответственность.

Амит Чаттерджи – нет слов —как улов весьма неплох.

— Янин, мой волк, хорошо справляется со своими обязанностями? — спросила Иветта.

Минакши добавила:

— Да, насколько я могу судить. Ни Амарис, ни Френсис на него не жаловались, — Янин выполнял при моей подопечной роль охранника и гида в мир оборотней.

Так мы проболтали до глубокой ночи, потом разбрелись по спальням. Я уснула сразу же, как только моя голова коснулась подушки. Но сон постепенно стал приобретать странные формы, сну вовсе не свойственные.

Почему ж он не женат?Сам не ловит, говорят…

Каколи, хихикнув, продолжала:

Он пиит! А тот – любой —занят лишь самим собой.

Глава 13.

– Как ты им это позволяешь? – удивленно спросила Лата Амита.