– Ваше высокопревосходительство, прошу оформить ордер – преступник может скрыться! – выкрикнул он и бросился из зала.

На улице было сыро и пасмурно. Троекрутов ежился в шинели и угрюмо пялился в спину Ардову. Рядом с ним двигался фон Штайндлер, а чуть поодаль – едва ли не весь участок: всем хотелось стать свидетелями светопреставления.

– Свалился на нашу голову… – бурчал пристав. – Что я скажу их сиятельствам?

– Это очень даже хорошо будет, Евсей Макарыч! – успокаивал его Оскар Вильгельмович. – После такого скандала и трех дней не понадобится! Никакой полицмейстер не защитит.

– Господи… Как бы самим не оконфузиться… – подумал вслух Троекрутов.

Предчувствия не обманули Евсея Макаровича. Едва он успел, десять раз извинившись за вторжение, скомканно представить княгине агента сыскного отделения, у которого есть несколько вопросов, как Ардов обрушился на женщину с перечнем подозрительностей: труп убрали, окно было разбито и застеклено, осколки вычистили, сам плотник почему-то спешно отбыл в деревню.

Чины полиции разместились в гостиной амфитеатром, чтобы в подробностях наблюдать драматическую развязку.

– Не изволите пригласить плотника для дачи показаний, ваше сиятельство? – завершил обвинительную речь Ардов.

Не теряя самообладания, княгиня обернулась к Троекрутову:

– Господин пристав, что все это значит?

Майор, слегка поклонившись, сморщился, как от зубной боли.

– Видите ли, ваше сиятельство… это у нас новый сотрудник… – начал было Евсей Макарович.

– Я нахожу эти действия оскорбительными, – предупредила княгиня.

– Вы могли бы написать жалобу, ваше сиятельство! – вступил в беседу фон Штайндлер. – О недопустимом поведении господина сыскного агента. На имя господина пристава! – указал он на главу третьего участка Спасской части. – Он передаст в департамент, там рассмотрят и сделают соответствующие выводы.

– Прекрасная идея! – согласилась княгиня и подошла к бюро, стащив на ходу перчатку.

Троекрутов приблизился к Илье Алексеевичу.

– Да-с… Неловко получилось, господин Ардов… Жалоба есть жалоба… Вынужден буду переслать в департамент, а там уж…

Илья Алексеевич, кажется, не слышал – он с напряжением ожидал, когда княгиня закончит писать и, причмокивая, рассасывал пилюльку. Наконец Данишевская протянула приставу исписанный листок.

– Прошу!

Ардов тут же извлек из жилетного кармана клочок бумаги, расправил и тоже протянул Троекрутову.

– Что это? – полюбопытствовал Евсей Макарович, приняв в каждую руку по бумажке.

– Предсмертная записка горничной, – пояснил Илья Алексеевич, с некоторым вызовом глядя на женщину. – Как видите, почерк идентичен.

Княгиня побледнела. Вытянув шею, фон Штайндлер принялся сличать записки из-за плеча Троекрутова.

– Думаю, экспертиза установит это со всей очевидностью, – продолжил Ардов, продолжая сверлить подозреваемую гневным взглядом.

– Что же это значит? – осторожно поинтересовался пристав.

– Горничная была безграмотна, вот ее паспорт.

Не отрывая взгляда от княгини, Ардов протянул фон Штайндлеру картонную книжечку, тот развернул: в качестве подписи красовался аккуратный крестик.

– Да-с… действительно… – вынужден был признать старший помощник пристава и с сожалением посмотрел на Данишевскую.

Ардов сделал паузу. Княгиня продолжала хранить молчание.

– Предсмертную записку от имени горничной вы написали сами, ваше сиятельство. Случайно оставив на ней капли крови.

Княгиня невольно бросила взгляд на свои руки и спрятала их за спину.

– На вашей руке порезы от стекла, – запальчиво продолжил Ардов. – А на записке – оттиск вашего пальца. Вам известно о деле Франциски Рохас из Буэнос-Айреса? Криминалист Вучетич сличил кровавые отпечатки с ее собственными и установил полную идентичность!

– Какая Рохас? Какой Вучетич? – возмутилась княгиня. – Я не желаю слушать этот вздор!

– Вы застали горничную на подоконнике за мытьем окна и решили столкнуть ее. Но сразу это не получилось. Она сопротивлялась и даже разбила окно. Осколками вы поранили руки. Окно велели застеклить, а битое стекло прибрать. Прислуге строго-настрого приказали молчать, но женский крик слышал мальчишка, который в это время принес на кухню корзину яиц из лавки Сыромятова с Сенного рынка. Мальчишку нашел господин Шептульский и произвел дознание.

Ардов указал на филера. Воцарилась тишина. Выступление определенно произвело эффект на присутствующих.

– Чистый Шерлок Холмс, – прошептал Шептульский.

Журнал с первым переводом рассказа о лондонском сыщике принес в участок Жарков. Восторги от метода сбора окурков и анализа сигаретного пепла разделил только Кузьма Гурьевич, остальные же отнеслись к выдумкам англичанина со скепсисом. «Невозможно представить, чтобы все ключики этого господина без осечек подходили к замкам, расставленным преступниками», – выразил тогда общее мнение фон Штайндлер. – В жизни так не бывает. В жизни обыкновенно все перепутывается».

– Но зачем, ваше сиятельство? – придя в себя, вступил в разговор Евсей Макарович.

– Их сиятельство убили горничную из ревности, – как можно более обыденно произнес Илья Алексеевич.

– Да, я убила… – наконец подала голос княгиня. – Эта дрянь вполне заслуживала смерти.

– Ну вы даете, Ардов, – только и сумел выдавить из себя пристав.

Шептульский оглядел коллег в ожидании реакции, соответствующей моменту.

– А что мне оставалось делать? – тихо продолжила признание княгиня. – Ведь это происходило буквально на моих глазах! Я не раз заставала их! Мерзавка хохотала мне в лицо! Говорила, что я не могу ее прогнать! И это было правдой, потому что мы и так не платим жалованье прислуге. Как я могла это терпеть?!

По щекам несчастной женщины ручьем потекли слезы.

Вдруг дверь распахнулась и в комнату ввалился дворецкий. Вид у него был растрепанный, а глаза наполнены ужасом.

– Их сиятельство мертвы, – дрожащим голосом вымолвил он и сделал рукой приглашающий жест куда-то в глубь княжеских покоев.

Глава 17

Еще одно убийство

Присутствующие бросились по анфиладе комнат и вскоре оказались в курительной, оформленной в восточном стиле. У кресла без признаков жизни лежал князь Данишевский. Самый беглый осмотр трупа дал неожиданный результат: его сиятельство были лишены жизни тем же способом, что и Мармонтов-Пекарский, – под воротом шелкового шлафрока Ардов обнаружил уже знакомую бусину. Срочно вызванный Жарков сумел установить и примерное время смерти – не менее пяти часов назад.

– Вот, обратите внимание на эти буроватые пятна треугольной формы, – указал криминалист на увеличительное стекло, приставленное к приоткрытому глазу трупа. – Видите? Это пятна Ларше! Участки подсыхания роговицы глаза. Появляются не ранее двух – трех часов после наступления смерти.

Ардов открыл крышку карманных часов. По комнате поплыла мелодия. Присутствующие тут же принялись проверять свои хронометры.

– Не обращайте внимания, господа, мои врут, – по привычке поторопился предупредить сыщик.

Итак, смерть наступила в районе четырех – пяти часов утра. Дворецкий, ставший гораздо разговорчивее, чем накануне, сообщил, что обычно в это время хозяин возвращался домой после ночных приключений. В курительной комнате имелась отдельная стеклянная дверь в сад, через которую обыкновенно и пробирался домой князь, не желая привлекать лишнего внимания. К обеду он приходил в себя и за столом уверял супругу, будто вчера опять зачитался допоздна.

Ардов осмотрел стеклянную дверь. Очевидно, через нее, оставленную открытой, преступник и проник в комнату. По крайней мере, следы садовой земли, в отличие от следователей из романа Достоевского, Жаркову удалось обнаружить. Был найден и вполне различимый отпечаток подошвы на ковре, который, по мнению Ардова, был идентичен следу, виденному им на пятне известки у шляпного салона. Получалось, что убийца подошел к князю сзади, тот сидел в кресле спиной к двери в сад. Возможно, уже дремал. После удара несчастный, скорее всего, вскочил, но тут же рухнул замертво. Ардов попросил Спасского осмотреть сад – нет ли там чего подозрительного.

– За что вы убили господина Мармонтова-Пекарского? – ошарашил княгиню фон Штайндлер, как только она пришла в себя после обморока.

– Я не убивала… – еле слышно проговорила женщина, обводя покои мутным взором.

– Запираться бессмысленно, ваше сиятельство. Мармонтов-Пекарский был убит тем же способом, что и ваш муж, – шляпной булавкой! – демонстрировал полицейскую хватку помощник пристава, нависая над женщиной. – Вы знакомы с мадам Дефонтель? Это она снабдила вас орудием убийства?

Княгиня обернула недоуменный взгляд к Ардову. Тот оторвался от осмотра и подошел к креслу.

– Княгиня не убивала мужа, – мягко проговорил он.

– Вот как? – хмыкнул фон Штайндлер и, медленно выпрямившись, отошел шушукаться с Троекрутовым.

Княгиня с благодарностью посмотрела на сыщика. Потом перевела взгляд на место, где был обнаружен труп супруга, уже отправленный на экспертизу в участок. Африканов под руководством Жаркова ползал с рулеткой, замеряя расстояния, Облаухов заполнял протокол осмотра. Шептульский с едва скрываемым восторгом пересказывал Жаркову сцену изобличения, которая, вне всякого сомнения, произвела сильнейшее впечатление на чинов полиции.

– Его имя записали на черную доску в Английском клубе! За долги… – произнесла княгиня, обращаясь к Ардову как будто в знак благодарности за защиту. – Господи, какой позор… Он метался по городу в поисках денег – мы ведь фактически разорены… Какое-то время назад его пригласили в члены правления «Земельного банка» – знаете, купеческому сословию не везде двери открыты… Но он взял там ссуду, другую… Все спустил… Его попросили и оттуда… Но, поверьте, я его не убивала…

– Вы знакомы с доктором Бессоновым?

– Да, мы ходим на его сеансы… Ходили… – княгиня улыбнулась с горькой иронией. – Пытались гармонизировать семейные отношения…

– А с Мармонтовым-Пекарским?

Княгиня кивнула.

– Он бывал на сеансах вместе с супругой… Кажется, Александр Дмитриевич успел одолжиться и у него…

– А могли Александра Дмитриевича связывать с Мармонтовым более тесные деловые отношения?

– Что вы… Алекс был совершенно непрактичный человек… Фантазер, мечтатель… Он, конечно, предложил Мармонтову профинансировать экспедицию за сокровищами по карте, доставшуюся ему от какого-то старьевщика, но вы сами понимаете…

Ардов задумался.

– А Костоглот? С ним вы поддерживали отношения?

– Простите, такого не знаю.

Наслушавшись в углу комнаты жаркого шепота фон Штайндлера, Троекрутов подошел к Ардову и отвел его в сторонку.

– Вы вот что, Илья Алексеевич… Княгиню, я думаю, можно пока не арестовывать. Не сбежит она… Дело с горничной вы раскрыли. Это вы большой молодец. Но у нас с вами булавки не найдены! А горничную мы к булавкам не пришьем.

– Пришьем! – с поспешностью возразил Ардов, причем явно громче, чем следовало. Присутствующие на мгновение обернулись.

– Пришьем, господин пристав! – уже тише продолжил он. – И Мармонтов-Пекарский, и Данишевский убиты булавками из салона мадам Дефонтель.

– Ну это мы уже установили… – попытался охладить пыл подчиненного пристав. – Но сами же вы говорите, княгиня их не тыкала. Это с очевидностью кто-то другой…

– Оба они вместе с женами вечером накануне убийства были на психологическом сеансе доктора Бессонова.

– Ну и что с этого? Не доктор же их прикончил?

Рядом появился фон Штайндлер.

– Ваше высокоблагородие, если господин сыскной агент считает, что дела связаны, не стоит ли ему поручить и убийство князя?

Троекрутов перевел на Ардова извиняющийся взгляд.

– Да… Что скажете, Илья Алексеевич? – проговорил он с чувством некоторой неловкости. – Мнение Оскара Вильгельмовича не лишено основания.

– В два дня! – поспешил уточнить фон Штайндлер. – Верно я говорю, Евсей Макарыч?

– Да-c… – подтвердил пристав куда-то в сторону, принявшись шумно пыхтеть и зачем-то похлопывать себя по животу. – Испытательный срок, Ардов, никто не отменял.

Когда начальство покинуло место преступления, к Илье Алексеевичу, заносившему сведения в протокол осмотра, подошел Спасский, который произвел осмотр сада под окнами курительной комнаты. Он протянул Ардову потрепанную дамскую шляпку.

– Вот, Илья Алексеевич, – смущаясь, произнес письмоводитель. – Лежала под окном.

Ардов принял шляпку, украшенную искусственными васильками. Точно такую же вчера примеряла перед зеркалом дочь Бессонова…

Глава 18

Новый подозреваемый

После Данишевских Ардов заглянул на завтрак к Баратовым. Вчера он не явился к ужину, и сегодня ему пришлось потратить немало усилий, чтобы вымолить прощение Анастасии Аркадьевны. Впрочем, это была скорее игра, нежели действительная попытка вызвать у Ардова чувство вины, чем обыкновенно грешат дамы, особенно те, которые в возрасте. Если на людях Анастасия Аркадьевна почти не снимала маску восторженной глупышки, то с близкими делалась сама собой. И тогда становилось понятно, что эта женщина обладает не только обширной информированностью и удивительным кругозором, но и острым умом, и наблюдательностью. Ардов, бесспорно, относился к ближайшему кругу, поэтому в его присутствии княгиня скорее оттачивала свой образ простушки, нежели всерьез пыталась обвести парня. Она обожала крестника даже больше, чем собственного сына. Возможно, потому, что очень хорошо понимала, каково это – жить с такой тонкой настройкой души, каковой, по ее мнению, обладал Илья Алексеевич.

В столовой звучала приятная мелодия – седоусый лакей в расшитой золотом ливрее торжественно вращал ручку большого лакированного ларца, наверху которого медленно вертелся медный диск с дырочками. Завтракали вдвоем, поскольку Александр уже убежал на службу.

– Как вам музыка, Илья Алексеевич?

– Спасибо, очень вкусно…

Княгиня скользнула по лицу Ардова обеспокоенным взглядом. Он спохватился:

– Простите, я хотел сказать, музыка очень приятная… Это весьма способствует вкусу.

В подтверждение своих слов он тут же заглотил эклер. Баратова удовлетворенно кивнула.

– Как прошел первый день на службе?

– Одна кража и три убийства.

– Бог мой! Какие ужасы!

– Простите, я не хотел…

– Нет-нет, это очень интересно. Продолжайте.

Ардов вздохнул.

– К сожалению, пока нечего сказать. Боюсь, я не справлюсь. У меня в голове совершеннейший сумбур. Кто?.. Зачем?.. Вообразите – обычного прохожего прямо на улице убили шляпной булавкой! Только жемчужина осталась, – Ардов ткнул себе в ключицу.

– Да это постоянно сейчас происходит! – горячо откликнулась княгиня. – Давеча Август Рейнгольдович рассказывал, что градоначальнику жалобы идут просто непрерывным потоком – стало решительно невозможно ездить в трамваях! Ежедневные случаи царапин и поранений. Просто какой-то бич! Август Рейнгольдович говорит, что прорабатывается вопрос об издании особого постановления о запрете на ношение шпилек без особых безопасных наконечников. Как думаете, это поможет делу?

Княгиня сделала паузу, словно прислушиваясь к тому, что только что сказала. Вероятно, оставшись довольной исполненным монологом, она наконец перешла на человеческий тон.

– Второго тоже булавкой?

Ардов кивнул.

– Странно, почему оставляют в теле? – задумалась вслух Баратова.

Ардов едва не пролил чай.

– Вас тоже? – обрадовался он. – Тоже это озадачило? И я! Согласитесь, странно! Поначалу можно было предположить, что кто-то спугнул и преступник не успел или не захотел вынимать булавку, чтобы не привлекать внимания, ведь дело было на улице. Но второе убийство произошло в доме, ночью, можно сказать, неспешно…

– Возможно, кто-то посылает таким образом предупреждение? – предположила Баратова.

– Весьма вероятно… – согласился Илья Алексеевич. – Но в чем его смысл?

Княгиня пожала плечами.

– Нужно установить связь между этими двумя и протянуть ниточку к следующей жертве.

– Пока совершенно очевидно, что оба посещали сеансы доктора Бессонова и что оба места преступления были снабжены предметами из гардероба его дочери.

– Я видела дочь Бессонова, – отозвалась княгиня. – Милая девушка… С характером.

Баратова сделала глоток.

– Год назад умерла ее мать. Судя по всему, она была несчастной женщиной. Не думаю, что доктор ей изменял, но жизнь ее точно была не сахар.

Анастасия Аркадьевна поймала вопросительный взгляд Ардова и продолжила:

– Сколько я смогу судить, господин Бессонов – высокомерный, холодный и довольно отстраненный мужчина, более всего увлеченный собой. Такие галантны на людях и нестерпимы в дому – вечно раздражены, кричат, унижают. Думаю, он держал домашних в постоянном страхе сделать что-то не так и спровоцировать новую вспышку гнева. У таких даже крошки на столе могут стать причиной скандала.

– Думаете, он довел жену до смерти?

– Совершенно не важно, отчего в самом деле умерла бедняжка. Но полагаю, его дочь считает именно так.

– Винит отца в смерти матери?

– Винит и ненавидит, – кивнула княгиня.

Ардов задумался. Страшная гипотеза выглядела пугающе правдоподобной. Он вспомнил, как сухо и высокомерно доктор одернул Алину в присутствии Ардова, как та, выходя, бросила на отца взгляд, полный ненависти и презрения.

– Дочь убивает пациентов отца, чтобы… – Илья Алексеевич не сумел найти объяснения, которое бы удовлетворило элементарной логике.

– …чтобы насладиться его страхом, растерянностью… – легко предположила княгиня. – А может, она всерьез вознамерилась отправить отца за решетку… Правда, в этом случае ей следовало бы оставлять за собой какие-нибудь… э-э-э-э-э… намеки, которые могли бы указать на папеньку как на преступника.

– И такие намеки есть… – задумчиво произнес Ардов. – В обоих случаях имеется след обуви, полностью совпадающий с размером и моделью ботинка с ноги Бессонова.

– Вот видите… – поддержала молодого человека княгиня. – Стащила башмаки и пошла. Не удивлюсь, если ею приготовлены и другие сюрпризы.

Ардов встал.

– Но ради бога, помните всякий час, – с некоторой тревогой произнесла Анастасия Аркадьевна. – Лучше оставить без наказания десять виновных, чем осудить одного невинного.

Глава 19

В участке. Лошадь «кобыла»

Выйдя из своего кабинета, Троекрутов прямо в коридоре столкнулся с лошадью, вокруг которой возились Свинцов с Облауховым.

– Что это? – удивился Евсей Макарович, впрочем, не так сильно, как мог бы удивиться менее опытный руководитель. – Зачем вы лошадь в участок затолкали?

– Так вы ж сами велели, ваше высокоблагородие, – осторожно отозвался Облаухов.

– Что я велел?

– Представить в управление.

Троекрутов оглядел подчиненных, пытаясь вспомнить, зачем ему понадобилась лошадь перед кабинетом.

– Городовой Пампушко задержал на рынке бесхозную лошадь, о чем составил рапорт, который вы изволили рассмотреть и наложить резолюцию.

– Какую? – силился вспомнить Троекрутов.

– Представить для составления описи.

Троекрутов всеми силами пытался сохранить невозмутимость.

– А кто хозяин? – спросил он после некоторого раздумья.

– Так бродячая, Евсей Макарыч, – вступил околоточный надзиратель. – Задержана по причине поедания чужого сена без оплаты оного.

– Ну, – наконец пришел в себя пристав – дело ему наконец-то стало понятно. – Где книга-то? Эта, «Опись найденных предметов»?

– Вот она, – взмахнул Облаухов толстой тетрадью с разграфленными страницами, радуясь, что взбучки на сей раз, похоже, удалось избежать.

– Пиши. – Троекрутов принялся диктовать решительным тоном: – «Наименование предмета» – лошадь «кобыла» пятнадцати лет, роста малого, масти вороной, подкована. Подкована? – уточнил он у Свинцова.

– Так точно, ваше высокоблагородие! – бодро отозвался Свинцов.

Облаухов, пришептывая, старательно заносил данные.

– Во сколько оценить? – поинтересовался он, дойдя до соответствующей графы.

Троекрутов прикинул, оглядев полудохлую животину.

– Ну, рублей в пять, пожалуй.

Облаухов исправно записал. Пристав, удовлетворенно прихлопнув себя по животу, двинулся было по своим делам.

– А куда ее, Евсей Макарыч? – вдруг ввернулся Свинцов.

– Ну, надо отдать кому-нибудь на хранение, – предположил начальник участка, протискиваясь между боком кобылы и стеной. – Только с обязательством вернуть по требованию.

– Константин Эдуардович, – обратился Свинцов к Облаухову, когда пристав удалился, – принимай кобылу на хранение!

Облаухов поднял испуганный взгляд.

– Я не могу, – быстро ответил он, подлез под кобылу и, выбравшись с другой стороны, поспешил в приемное отделение.



Перед столом Облаухова сидела Алина. В осанке можно было заметить некоторую робость, которую девушка пыталась скрыть. Завидев симпатичную посетительницу, толстый чиновник тут же превратился в любезного кавалера.

– Здравствуйте! – шаркнул он ножкой. – Чем могу служить?

– Здравствуйте. Я бы хотела… – Алина неуверенно огляделась. – Хотела высказать беспокойство.

– Прекрасно, – выдохнул Облаухов с самой обворожительной, как ему казалось, интонацией. – Беспокойство – наше прямое, можно сказать, призвание… Не изволите изложить суть дела?

– В сущности, дело пустяковое… – продолжала лепетать Алина. – Может, и дела-то никакого нет…

Облаухов устроился на стуле и навалился на стол поближе к посетительнице.

– Вы должны мне все рассказать, и я подумаю, как мы сможем вам помочь.

Он взглянул на Алину исподлобья и состроил многозначительное выражение лица. Девушка продолжала смотреть на чиновника с таким видом, словно еще не решила, стоит ли делиться с полицейским своим беспокойством.

– Не желаете ли чаю? – спохватился Константин Эдуардович.

– Воды, если можно.

– Сей секунд.

Облаухов помчался в общий зал и вскоре вернулся с графином и стаканами на подносе. Как заправский метрдотель, он разлил воду из графина, напевая какую-то песенку. Алина взяла стакан и сделала глоток.

– Видите ли… – начала девушка, дождавшись, пока чиновник устроится за столом. – Наша экономка… Она недавно у нас появилась. Очень странная.

– Вот как? Что же ваc смущает?

– Молчит, по ночам пропадает. Недавно кровь на рукаве замывала – я случайно заметила.

– Думаете, приносит жертвоприношения?

Облаухов нахмурил брови и принялся опереточно вращать глазами. Алина сделала вид, что не заметила кривляний.

– Я прочла в газете, что у вас есть рисунок преступника.

– Да, – чиновник самодовольно откинулся на спинку стула. – Мы используем самые передовые методы расследования.

– Нельзя ли взглянуть?

Константин Эдуардович некоторое время снисходительно смотрел на барышню.

– Простите, как вас зовут? – произнес он.

– Алина Андреевна Бессонова.

– Видите ли, Алина Андреевна… – Облаухов вдруг решил примерить на себя образ мудрого, многое повидавшего на своем веку стража порядка. – Такой вид преступления, как «подозрительное молчание», отсутствует в «Уложении о наказаниях», – он постучал пальцем по книжке, лежавшей на столе. – Правда, сейчас идет подготовка реформы уголовного законодательства, но рассчитывать, что такая статья там появится, я бы не стал.

Алина встала, продолжая дарить Облаухова самым светлым, почти восторженным взором.

– Такой толстый – и такой глупый, – сказала она и вышла, столкнувшись на выходе с Жарковым.

Константин Эдуардович некоторое время продолжал сидеть словно окаменевший. Заметив столь необычное состояние коллеги, Жарков поинтересовался, кивнув в сторону выхода:

– Это кто такая была?

– Алина Андреевна Бессонова, – пришел в себя Облаухов. – Пришла пожаловаться о жертвоприношениях.

– Бессонова?

Жарков бросил взгляд на стакан.

– Это она пила?

Облаухов кивнул. Жарков обхватил стакан извлеченным из штанины платком и прошел в прозекторскую.

– Африканов тоже не может, – раздался голос вошедшего в приемный зал Свинцова.

– Чего не может? – насторожился Облаухов.

– Кобылу на хранение принять. Придется тебе потесниться, – наставительно молвил околоточный, едва сдерживая улыбку.

– У меня условия не позволяют, – чуть не с ужасом выдохнул Облаухов. – Я в четвертом этаже обитаю.

– Ну, балкон-то у тебя есть? – продолжал глумиться Свинцов.



Жарков вошел в прозекторскую, где его поджидал городовой Пампушко.

– C добрым утречком, Петр Палыч! – встал он навстречу криминалисту и развернулся к секционному столу. – Принимай покойничка! Плавал без присмотру.

На столе лежал труп штабс-капитана, опутанный водорослями и тиной. Жарков отставил принесенный стакан и подошел к столу.

– Откуда выловили? – спросил он.

– Из Мойки. Прачки углядели.

Глава 20

Все рассыпается

На углу Садовой и Вознесенского проспекта рыдала милая барышня, которую безуспешно утешала компаньонка.

– Простите, вас кто-то обидел? – не смог пройти мимо галантного вида джентльмен средних лет с сальными волосами и блуждающей улыбочкой на присыпанных крошками губах. – Могу я вам как-то помочь?

– Нет, мне никто не поможет! – не глядя на учтивого кавалера, продолжила рыдать барышня.

– Ее сиятельство потеряли где-то здесь свое колечко, – охотно поделилась несчастьем компаньонка. – Редкой работы, очень дорогое.

– Да не в цене дело, Зизи! – взмахнули платочком их сиятельство. – Это же бабушкина память!

Девушка обернула к прохожему милое личико, слегка припухшее от слез.

– Я готова отдать все на свете, чтобы вернуть его себе!

– Кто бы мог подумать, – в растерянности пробормотал джентльмен. – Какая досада.

Рядом остановился фаэтон, и красотка поторопилась к экипажу.

– Вот, возьмите, – ее спутница протянула прохожему визитную карточку. – Нам надо уезжать. Вдруг вы найдете.

Девушка слегка наклонилась к мужчине и добавила со значением:

– Колечко дорогое.

C этими словами она запрыгнула в экипаж вслед за ее сиятельством.

– Любые деньги! Любые! – убрав платочек от глаз, прокричала на прощание благородная барышня.

Не успел фаэтон скрыться за поворотом, как озадаченного прохожего деликатно тронул за локоток господин со сдвинутым набок носом и цветком в петличке.

– Простите, это не вы обронили?

На раскрытой ладони красовался перстенек со сверкающим красным камушком. Проходивший мимо Ардов по неосторожности зацепил хромого – колечко едва не полетело на мостовую.

– Вы не могли бы поосторожней! – раздраженно выкрикнул господин с обметанными губами.

– Виноват, – тронул шляпу Илья Алексеевич, мазнув взглядом по парочке.

Недовольный голос образовал шар какой-то бурой пыли с мошкарой, от которого молодой человек попытался увернуться, подавшись в сторону. Со стороны маневр выглядел странно. В дополнение к этому Ардов принялся смахивать с плеча невидимую пыль.

После завтрака у Баратовой Илья Алексеевич спешил с повторным визитом к Костоглоту. Он гнал от себя мысль о том, что Алина может быть преступницей. Девушка понравилась ему, хоть он и боялся признаться себе в этом. Ардов решил во что бы то ни стало выяснить причину неприязни Костоглота к Мармонтову-Пекарскому, убедив себя в том, что железнодорожный магнат вполне подходит на роль тайного финансового махинатора, дергавшего маклера за ниточки. Покойный Данишевский в этой композиции принимал роль лица, который был заинтересован в смерти Мармонтова, оставаясь его должником. Именно он мог – пока непонятно как – выкрасть купленные у Чептокральского бумаги и организовать публикацию, зная, что тем самым накликает смерть на своего кредитора. А визиты обоих к Бессонову – не более чем совпадение.

Раскрыв перед внутренним взором записную книжечку, Ардов соединял фигурки новыми линиями и делал подписи. Нарисовав конверт в руке фигурки с подписью «Чептокрал.», он вдруг подумал, что неплохо было бы заглянуть по пути в редакцию – вдруг там сохранился пакет из-под материалов Чептокральского.

Илья Алексеевич застал Клотова под картиной с гигантским соломенным стулом. Главный редактор выслушивал жалобы пожилого посетителя с рыбьими глазами и капризно сложенным ртом.

– За что же мне такое, с позволения сказать, оскорбление? Как мне, скажите на милость, в глаза домашним смотреть? А господину начальнику управления? Я, слава богу, дожил до седых висков, двадцать один год безупречной службы, Станислава третьей степени имею!

Жалобщик обвел взглядом помещение, рассчитывая на соответствующую реакцию. Никто не обращал на него внимания. Из дальнейшего монолога Ардов понял, что испытывающий неудовольствие делопроизводитель Кусовников был случайно указан в газете среди скончавшихся.

– Чего же вы хотите? – наконец поинтересовался Клотов.

– Как чего? Опровержения!

– Это невозможно! – отрезал редактор. – Наша газета не ошибается.

– Но как же… – растерялся Кусовников. – Ведь я же… вот ведь я…

– Послушайте, дорогой мой, ну что же это изменит? Ведь сами-то вы живы-здоровы!.. Стоит, ей-богу, по таким пустякам бунт поднимать?

Рассудив, что это, пожалуй, надолго, Илья Алексеевич обратился к розовощекому Арсению Карловичу. На удивление, пакет, в котором посыльный принес «биржевое досье» Чептокральского, отыскался. На нем была чернильная надпись: «Господину редактору лично въ руки». Еще большее удивление Ардов испытал, когда обнаружил на вощеной бумаге княжеский герб – такой же, как на чашечках в доме Данишевских. Таким образом, идея о причастности князя к расправе над Мармонтовым-Пекарским находила свое подтверждение.

Покидая редакцию, Илья Алексеевич услыхал, как Клотов уступил напору Кусовникова:

– Так и быть, только из уважения к вашим сединам: в завтрашнем номере опубликуем вашу фамилию в списке новорожденных.

Ардов поторопился к Костоглоту.



– Хорошо, – пыхнул угольками Касьян Демьяныч, выслушав обвинения Ардова. Глава железнодорожного общества пребывал в хорошем расположении духа, и еще один визит странноватого сыскного агента не смог испортить ему настроения.

– Допустим, я выдумал эту махинацию и нанял вашего Мармонтова. Потом велел расправиться с ним, когда все вышло наружу. Но вашего князя мне зачем было убивать? Да еще точно такой же булавкой? Почему, к примеру, не оглоблей?

Вопрос застал Ардова врасплох. Действительно, смерть Данишевского была Костоглоту совершенно ни к чему. Складывая расползающийся «тришкин кафтан» картины преступлений, он то и дело терял факты, мотивы, улики – верный признак того, что его фантазии были далеки от истинных обстоятельств дела.

– Может, в наказание? – предположил Илья Алексеевич, и в его голосе послышалась обреченность. – Когда вы узнали, из-за кого на самом деле развалилась афера, вы в гневе решили расправиться и с князем.

Костоглот посмотрел на Ардова с жалостью.

– Все ваши выдумки с этими акциями – вздор, чушь и бредятина, – строго сказал он. – Ну, подготовили ребята шермак[16], ну, провалилось дело. Зачем же на складку идти[17]? Не выгорело в этот раз, выгорит в другой.

Ардов чувствовал, что Костоглот прав – причины для убийства не просматривались.

– За что же вы невзлюбили Мармонтова? – предпринял Илья Алексеевич последнюю попытку.

Костоглот встал, прошелся по кабинету, постоял у окна, словно решая, стоит ли говорить правду.

– Он на «американке»[18] взялся было нашими акциями поиграть.

При слове «нашими» Касьян Демьянович обвел рукою пространство, как бы желая охватить все здание акционерного общества «Златоустовская железная дорога».

– Пришлось отговаривать, – недобро сверкнув глазом, закончил объяснение коммерсант.

– А Бессонов? Вы знакомы с Андреем Феоктистовичем? – встрепенулся Ардов, хотя чувствовал, что собеседник считает разговор законченным.

– Шарлатан ваш Бессонов, – набирая понюшку из табакерки, без лишних эмоций отозвался Костоглот.

Ардов подождал, пока коммерсант не разразится триадой кашлеобразных чихов с последующими утробными стонами.

– Я человек холостой, так что мне таскать ему денежки резона нет, – с ухмылкой продолжил Касьян Демьяныч. – Но дело он поставил знатно, ничего не скажу – тянет соки из клиентов, как паук из мух.

С этими словами Костоглот встал из-за стола и двинулся на Илью Алексеевича. Тому ничего не оставалось, как раскланяться.

Ловя извозчика на углу Перинной, Ардов вынужден был признаться себе, что картина преступления в очередной раз рассыпалась. Несмотря на грубость, за Костоглотом чувствовалась правда – в истории с булавочными преступлениями его участие не определялось. Илья Алексеевич вздохнул: необходим был срочный визит к Бессоновым. Однако, забравшись в экипаж, он неожиданно для себя назвал адрес Мармонтова-Пекарского. «Что ж, опрос вдовы тоже нелишний», – рассудил сыскной агент и не стал менять маршрут.

Глава 21

Еще один труп

Троекрутов с тоской смотрел на труп выловленного из реки штабс-капитана. Жарков, обрядившись в кожаный фартук, срезал обрывок веревки с шеи утопленника.

– Нам только военного еще не хватало, – с горечью пробормотал Евсей Макарович. – С князем-то еще не разобрались… Свинцов, где вы его выловили-то?

– В Мойке, у «Вяземской лавры»! – бодро доложил околоточный. – Прачки нашли. В участок доставил городовой Пампушко.

– Сам утоп? – силясь заглянуть в глаза Жаркову, с надеждой предположил пристав.

Криминалист угрюмо пыхтел, занимаясь веревкой.

– В Англии самым действенным способом возвращения утопленника к жизни считается табачная клизма, – зачем-то поделился знанием Облаухов.

– Какая клизма? – оживился Свинцов.

– Табачная. Они считают, что прогревание табачным дымом может восстановить дыхание.