– У меня квартира в Кембридже.

– Большая?

– Девятьсот квадратных футов. Машины у меня нет. Езжу на такси, летаю обычными пассажирскими самолетами.

– Я вам не верю, – заявила Энн.

– Думаю, лучше поверить, – встрял Брэдли. – Потому как этот парень знает, на чем стоит, и…

– Ты бы заткнулся, Тед, – грубо осадила его Энн. – Нажрался, как свинья.

– Пока что нет. Еще не нажрался. – В голосе его звучала обида.

– Ты тоже отправляешься в мусорку, – сказала я, обращаясь к мистеру Гаю Фоксу, и, сунув его в контейнер, плотно захлопнула крышку. Уже наверху в последний раз полила цветы Стар. Прощаясь, Стар вручила мне комплект своих ключей от квартиры и попросила лишь об одном. Чтобы я строго-настрого наказала своим новым жильцам ухаживать за ее «ребятишками», как она любовно называла свои цветы.

– Я вас не осуждаю, Энн, – тихо заметил Кеннер. – Знаю, как вы преданы делу защиты окружающей среды. Просто пытаюсь уяснить для себя вашу истинную позицию.

– А ведь это и в самом деле конец эры, – пробормотала я, пройдясь еще раз по безмолвной квартире. И эта тишина, царящая в доме, лишний раз подсказала мне, почему и зачем я сбегаю в Австралию. Не хочу одиночества! Набросив на себя куртку, я вышла на террасу, несмотря на то что на улице было очень холодно. Почему-то я вдруг вспомнила Линду, подумала о том, что ведь, по сути, у нее никогда не было своей жизни. Она потратила годы и годы на человека, которого любила, но которому было на нее наплевать. Который никогда не любил ее. В эту минуту я немного приободрилась. Как-никак, а я, в отличие от Линды, лечу туда, где меня ждут те, кто меня действительно любит. Какой окажется эта любовь в будущем, как все сложится… Пока я еще ни в чем не уверена полностью. Но, в конце концов, мне самой писать свою дальнейшую биографию. Точнее, рисовать…

– Моя позиция состоит в следующем. Люди нагревают планету, отравляют ее разными вредными веществами. И наш моральный долг – защитить биосферу, все растения и животных, которые уничтожаются из-за этого опасного процесса. Наш долг перед последующими поколениями – удержать мир от катастрофических изменений, что происходят сегодня. – Донельзя довольная собой, она откинулась на спинку кресла.

Я глянула на звездное небо и с трудом разыскала крохотное туманное созвездие Плеяды. «А ведь насколько ярче горят Семь сестер на ночном небе над Алиса-Спрингс», – подумала я.

– Так, стало быть, у нас есть моральные обязательства перед другими. Растениями, животными и людьми, верно я вас понимаю?

Алиса-Спрингс – мой новый дом.

– Именно.





– И что же мы должны делать, чтобы защитить их интересы?

На следующее утро такси прибыло за мной ровно в пять. На улице было еще совсем темно. Вообще-то я почти не спала. Сознательно не стала укладываться в кровать, решив, что лучше отосплюсь в самолете во время долгого перелета. Такси уже отъехало от дома, когда запищал мой мобильник, уведомляя о поступлении эсэмэски.



Сиси, это Линда Поттер. Я много думала и все же решила навестить Ананда. Вы правы, ему нужна моя помощь, и я сделаю все, чтобы помочь ему. Благослови Вас Господь. Счастливого пути в Австралию.

– То, что в интересах всех нас.



– Но, к сожалению, наши интересы далеко не всегда совпадают. Конфликт интересов – это обычная и старая как мир история.

Я почувствовала одновременно и облегчение, и гордость. Все же мне удалось переубедить Линду. Мне! С моим скудным словарным запасом… И все равно все получилось.

– Каждое создание на этой планете имеет право на жизнь.

– Неужели вы искренне верите в это? – спросил Кеннер.

Уже в Хитроу я снова перепроверила все свои три багажные сумки и направилась к стойке контроля, попутно размышляя над тем, запомню ли я этот, в сущности, судьбоносный момент своей жизни. Как-никак, а впереди меня ждет совершенно другая жизнь. Впрочем, я почему-то никогда не запоминаю ничего глобального. Всегда в памяти остаются какие-то мелочи, словно случайные стоп-кадры, вклеенные в мой фотоальбом, тот, что у меня в голове, по воле причудливой судьбы.

– Конечно, верю. Каждое живое существо имеет это право.

Я сунула руку в карман своего рюкзачка, чтобы достать оттуда посадочный талон и билет, и рука моя сама собой нащупала плотный конверт, в котором когда-то лежали подсказки, побуждающие меня к началу поисков.

– Даже паразиты, разносящие малярию? – Ну… они ведь тоже часть природы.

– Боже мой! – невольно вздохнула я, протягивая посадочный талон женщине на контроле. Это все равно что вернуться на два месяца назад, в прошлое.

Женщина с сонным выражением лица, что и не удивительно, потому что еще не было даже семи утра, молча кивнула мне, пропуская вперед. Я уже приготовилась идти, но в эту минуту услышала у себя за спиной знакомый голос.

– Тогда получается, что вы против борьбы с полиомиелитом и оспой? Ведь эти смертельно опасные вирусы тоже часть природы.

– Сиси! Подожди!

– То, что вы говорите, свидетельствует о высокомерии мужской половины человечества. Они самонадеянно решили, что надо подстраивать мир под свои цели. Этот импульс, вызванный избытком тестостерона, несвойственен женщинам, и, и…

Я решила, что мне это мерещится. Я ведь и сама не спала всю ночь.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал Кеннер. – Вы против уничтожения полиомиелита и оспы или нет?

– Келено Деплеси! Arrete! Остановись!

– Вы просто играете словами.

Я повернулась и увидела Стар.

– Ничего подобного. И потом, разве это не естественно, переделывать мир в своих целях?

– Слава богу, успела! Си! – Она подбежала ко мне, тяжело дыша. – А я уже подумала, что опоздала. Почему ты не отвечала на звонки?

– Я отключила свой мобильник, когда вышла из такси, – объяснила я. – Но ты что здесь делаешь?

– Конечно. Это вмешательство в природу.

– Мы же вчера с тобой даже толком не попрощались. А я не могу отпустить тебя, не обняв как положено и не сказав еще раз, как я буду скучать по тебе. А еще, – она вытерла нос рукавом пальто, – хочу поблагодарить в сотый, наверное, раз за все, что ты сделала для меня.

– А вы когда-нибудь видели термитник? Или плотину, построенную бобрами? Эти создания тоже изменяют природу, причем самым катастрофическим образом, ущемляющим интересы других живых существ. Они вмешиваются в жизнь природы или нет?

Она обхватила меня и прижала к себе с такой силой, словно не хотела отпускать. Еще никогда мы не сплетались с сестрой в таком тесном объятии. Какое-то время мы стояли молча, а потом я слегка отстранилась, понимая, что мне надо уходить. Иначе я останусь здесь навсегда.

– От термитников мир не рухнет.

– Я пошла, – проговорила я срывающимся голосом, не в силах скрыть своих чувств. – Спасибо, что пришла проводить меня.

– А вот это спорный вопрос. Общий вес термитов превышает общий вес всех людей на земле. Он в тысячи раз больше. И потом, известно ли вам, сколько метана выделяют термиты? А метан – куда более опасный газ, нежели углекислый, и парниковый эффект от него значительно выше.

– Я всегда буду рядом с тобой, моя дорогая Си.

– И я тоже. До свидания, Сия.

– Нет, вы просто невозможны! – воскликнула Энн. – Вам нравится спорить, вот и все. А мне – нет. Я хочу сделать наш мир лучше, это моя цель. А теперь, пожалуй, почитаю журнал. – И она встала, прошла в переднюю часть салона и уселась в кресло спиной к Кеннеру.

– Пока. И будь на связи, ладно? А еще обещай, что в июне прилетишь в Атлантис на годовщину смерти папы.

– Она говорит и действует с самыми лучшими намерениями, – заметила Сара.

– Обязательно прилечу.

– Вот только плохо информирована, – сказал Кеннер. – Ходячее заблуждение. А это верный путь к катастрофе.

Я послала Стар воздушный поцелуй и двинулась вперед, навстречу своему будущему.

* * *

Тигги

Тут вдруг Тед Брэдли резко поднялся со своего места. Он внимательно прислушивался к спору между Кеннером и Энн. Ему очень нравилась Энн. Почему-то он был уверен, что переспал с этой дамочкой; так с ним бывало, когда он много пил. Виски затуманило голову, и он толком ничего не помнил, но всем сердцем симпатизировал Энн, и потому сделал вывод, что между ними что-то было.

Высокогорная Шотландия

– Вы были безобразно грубы с ней, – сказал Брэдли «президентским» своим голосом. – Какое право вы имеете обзывать такого человека, как Энн, «ходячим заблуждением»? Она искренне заботится о сохранении природы, об окружающей среде. Она посвятила этому всю свою жизнь. Ей небезразлично.

Июнь 2008 года



– И что с того? – насмешливо спросил Кеннер. – «Небезразлично» – довольно безликое слово. Желание делать добро тоже здесь совершенно ни при чем. Главное в таких вопросах – это знание и результат. Знаний у нее нет, и, что еще хуже, она этого не понимает. Пока что человек еще не знает, как следует делать то, к чему она стремится.

– Что именно?



Древний символ аборигенов, обозначающий луну

– Сохранять окружающую среду. Мы еще не научились делать это.

– О чем это вы? – Брэдли даже всплеснул руками. – Ерунда! Уж что-что, а сохранять и поддерживать природу мы умеем.

37

– Неужели? А вам известна печальная история Йеллоустонского парка? Нашего первого национального парка?

– Ты уверена, что тебе надо снова тащиться туда? Это что, обязательно? – спросил у меня Кэл, внимательно разглядывая ласковое, безоблачно-голубое небо через окно нашего домика. – Судя по всему, надвигается буран или сильная снежная пурга, – добавил Кэл.

– Я там был.

Между тем солнце рассыпалось мириадами сверкающих искорок, переливающихся всеми цветами радуги на снегу, уже укутавшем плотным слоем всю землю. Прямо не пейзаж, а самая настоящая рождественская открытка.

– Я не об этом спрашиваю.

– Пойду! Нельзя же не воспользоваться таким удобным случаем. Ты же понимаешь, Кэл. Нельзя. Другого ведь может и не представиться.

– Нельзя ли прямо перейти к делу, профессор? – насмешливо спросил Брэдли. – Меня изрядно утомили все эти ваши недомолвки и проверки. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

– Пожалуй, сегодня вечером и Снежного человека будет не просто выгнать из его укрытия, – обронил Кэл негромко, словно разговаривая с собой.

– Хорошо, – сказал Кеннер. – Я вам расскажу.

– Но ты же сам обещал, что мы продолжим наблюдение, – взмолилась я в ответ. – Послушай, я возьму с собой радиопередатчик и буду постоянно на связи с тобой, если вдруг возникнут какие-то осложнения.

* * *

– Неужели ты думаешь, Тиг, что я позволю такой хрупкой девушке, как ты, отправиться куда-то одной, да еще в пургу, да еще зная о том, что потенциальный браконьер с ружьем шляется по территории поместья? – недовольно буркнул в ответ Кэл. – Не говори ерунды! – На его грубоватом лице отразилось явное раздражение. Но все же он уступил. – Хорошо! Будь по-твоему! Но имей в виду, только на пару часов и ни минутой больше. После чего я лично отволоку тебя домой, даже если для этого придется тащить за волосы. И вообще, я не собираюсь нести ответственность за то, что ты опять схлопочешь переохлаждение организма. Ясно?

– Йеллоустонский парк, – начал рассказывать он, – стал первым в мире заповедником дикой природы. Видимо, потому, что территория у реки Йеллоустон в штате Вайоминг считалась одним из самых красивейших мест Америки. Льюис и Кларк воспевали природу этих мест. Художники, к примеру, Бьерстад и Моран, неустанно писали там пейзажи с натуры. К тому же хозяевам новой Северно-Тихоокеанской железной дороги хотелось привлечь в эти места как можно больше туристов. И вот в 1872 году под давлением прежде всего железнодорожного акционерного общества президент Улисс Грант распорядился выделить в тех краях два миллиона акров и придать им статус национального парка.

– Спасибо, Кэл, – выдохнула я с облегчением в голосе. – Но я знаю, Пегасу угрожает опасность. Я просто… нутром чувствую это.

Существовала лишь одна проблема, но ни тогда, ни позже ее не признавали. У людей не было опыта сохранения уголков дикой природы. А все потому, что прежде в том просто не было нужды. И почему-то считалось, что все пойдет само собой как по маслу. Как позже выяснилось, это было заблуждением.





Снег валил густой пеленой, засыпая все вокруг. Мы спрятались в землянке-блиндаже, но брезентовая крыша, натянутая сверху, уже успела просесть под тяжестью снега. Я даже забеспокоилась, что она не выдержит, в любой момент рухнет и погребет нас заживо под толстым слоем снега.

Теодор Рузвельт, посетивший Йеллоустонский парк в 1903 году, видел там великое множество самого разного зверья и дичи. Там водились лоси, бизоны, черные медведи, олени, горные львы, гризли, койоты, волки и снежные бараны. Отстрел и охота в те времена строжайше воспрещались. Вскоре после этого визита была образована так называемая Парковая служба, новая бюрократическая организация, чьей единственной задачей было поддерживать парк в первозданном его виде.

Однако через десять лет от всего этого изобилия, произведшего неизгладимое впечатление на Рузвельта, не осталось и следа. А причиной тому стало неверное управление парком. Перед сотрудниками была поставлена задача сохранить его в первозданном виде, и они предприняли определенные шаги, как считали они, исключительно в интересах сохранения парка и его обитателей. Но, как выяснилось, они заблуждались.

– Все, Тиг. Уходим, – скомандовал Кэл. – Я уже весь заиндевел изнутри. А еще нужно как-то добраться домой. Снегопад немного ослаб, и мы должны воспользоваться этой передышкой и поторопиться в обратный путь. Пока еще есть возможность…

Кэл отхлебнул из фляжки глоток тепловатого кофе и протянул фляжку мне:

– Ну, век живи, век учись, – философски заметил Брэдли. – Знания наши все время приумножаются и…

– Допивай. А я пока смету снег с ветрового стекла и включу обогрев.

– Ничего подобного, – резко перебил его Кеннер. – Впрочем, это моя личная точка зрения. Почему-то считается, что сегодня мы знаем больше, но кругозор наш остается весьма ограниченным. Из-за этого все и произошло.

– Хорошо, – согласилась я, понимая, что спорить бесполезно.

А произошло вот что. Управляющие парком ошибочно считали, что лоси как вид могут исчезнуть. И вот они принялись увеличивать поголовье в парке путем истребления хищников. Принялись активно отстреливать и травить волков в парке. И запретили индейцам здесь охотиться, хотя то была их исконная охотничья территория.

Мы просидели в нашей землянке добрых два часа и за все это время ничего не увидели. Только снег, валивший с неба и засыпающий землю вокруг. Кэл вышел наружу и направился к нашему «Лендроверу», который мы припарковали возле каменного разлома в долине, простиравшейся внизу. Я глазела на него сквозь крохотное окошко, потягивая из фляги свой кофе. Потом погасила фонарь-«молнию» и тоже выбралась наружу. Собственно, фонарь уже был не нужен. Небо снова стало чистым и расцветилось мириадами ярких звезд, мерцающих сверху. Особенно отчетливо просматривался Млечный Путь. Луна, все еще прибывающая, наверное, полнолуние наступит через пару дней, тоже освещала своим холодным светом бескрайние белоснежные равнины, растелившиеся вокруг.

Тишина, накрывшая нас, как это часто бывает сразу же после снегопада, была поистине всеобъемлющей. И такой же глубокой, как и сверкающий снег, ступая по которому я проваливалась почти до колен.

И вот стада лосей все множились, и эти копытные поедали так много травы и веток, что экология парка начала меняться. Лоси поедали деревья, из которых бобры строили свои плотины, а потому бобры постепенно исчезли. Только тут управляющие спохватились, выяснилось, что бобры жизненно необходимы для поддержания водных ресурсов парка.

С исчезновением бобров высохли заливные луга; обмельчали ручьи и реки, исчезли такие виды, как форель и выдра. Усилилась эрозия почв; и экология парка менялась все больше.

«Пегас».

К 1920 году стало ясно, что в парке развелось слишком много лосей, и вот лесничие стали отстреливать их тысячами. Но изменение растительной экологии оказалось необратимым; прежние виды деревьев и трав постепенно исчезли.

Я окликнула его мысленно, пристально вглядываясь вдаль, скользя взглядом по березняку, которым окружено со всех сторон наше укрытие. Пегас – это великолепный олень-самец, белоснежный, крупный. Я впервые увидела его, когда отправилась вместе с Кэлом пересчитывать оленей, обитающих на территории поместья. Он пасся в стаде среди других оленей, только рыжих, и поначалу я решила, что олень просто еще не успел отряхнуть снег со своего туловища. Я позвала Кэла, чтобы показать ему удивительного оленя, но, пока он отозвался на мой зов, пока прилаживал бинокль и наводил резкость, стадо уже успело умчаться прочь, скрылось среди гор, увлекая за собой и мистического по своей красоте собрата. Белоснежные олени – это ведь такая редкость. Можно сказать, неслыханная редкость.

Со временем стало ясно и то, что индейцы-охотники были просто незаменимы в подержании экологического баланса парка. Они снижали численность лосей, бизонов и прочих копытных. Отсюда же был сделан и более обобщенный вывод: туземцы, обитатели американского континента, принимали куда более активное участие в формировании «дикой природы», чем прежде казалось белым, во всяком случае, когда они только прибыли в Новый Свет. «Нетронутая дикая природа» только на первый взгляд казалась таковой. На самом деле человек на Североамериканском континенте оказывал на окружающую среду огромное воздействие на протяжении целых тысяч лет – выжигал леса и прерии, сокращал популяции отдельных видов, охотился на тех зверей, коих было в изобилии.

Естественно, Кэл не поверил мне.

– Тиг, белые олени – это такой же миф, как сказки про золотое руно. Все его ищут, твоего белого оленя, но я прожил в этих местах, можно сказать, всю свою жизнь и ничего подобного ни разу не видел. – Он самодовольно рассмеялся, а потом снова залез в «Лендровер», и мы поехали дальше.

Постепенно стало ясно, что запрет на охоту индейцев был ошибочным. Но то была лишь одна из многих других ошибок, которые продолжали допускать управляющие парком. Сначала медведей-гризли защищали, потом начали уничтожать. Волков уничтожали особенно нещадно, потом пришлось восстанавливать их популяцию. Сначала на территории парка запрещали научно-исследовательские полевые работы, в том числе мечение животных с помощью радиоошейников, затем вновь разрешили эти работы в отношении видов, которым грозило уничтожение. Прежде велась активная борьба по предотвращению пожаров, затем люди поняли, какую роль играют пожары в восстановлении лесов. С приходом этого понимания ударились в другую крайность – сжигались тысячи акров, что привело к почти полной стерилизации земли, и на этих гарях леса уже не восстанавливались. Затем в 1970-е пришла мысль запустить в заповедные водоемы радужную форель, и вскоре она уничтожила многие виды местной рыбы.

Ну и так далее, и тому подобное. В том же духе.

Таким образом, – сказал Кеннер, – история парка являет собой не что иное, как совершенно невежественное, некомпетентное и разрушительное воздействие на окружающую среду, пусть даже и проходило оно с самыми благородными намерениями. А за этим следовали попытки восстановить урон, вызванный подобными действиями, но и это тоже ни к чему хорошему не приводило. Подобного рода вмешательство сравнимо разве что с разливом нефти или токсичных отходов. Только в случае с Йеллоустонским парком некого было винить, другое дело, когда иск можно предъявить какой-нибудь зловредной корпорации или капитану нефтеналивного судна. И все эти несчастья вызвали именно защитники окружающей среды, стремившиеся сохранить природу в «диком» ее виде. Они совершали одну непоправимую ошибку за другой. И тем самым доказали, как мало знают о среде, которую намеревались защищать.

– Глупости все это, – фыркнул Брэдли. – Раз надо было сохранять дикую природу, значит, требовалось относиться к ней бережно. Оставить эту самую природу в покое, и равновесие восстановилось бы само собой. А больше ничего и не требуется.

Однако сама я была абсолютно уверена в том, что видела белого оленя. На следующий день я вместе с Кэлом снова вернулась в ту рощицу, где увидела накануне красавца-оленя. А потом стала бывать там постоянно.

– Вы абсолютно не правы, – возразил Кеннер. – Так называемая пассивная защита, то есть оставить все как есть, никогда ни к чему хорошему не приводила. И не помогла бы сохранить природу в первозданном ее виде, ну, во всяком случае, не больше, чем у вас на заднем дворе. Мир – штука живая, Тед. В нем все постоянно меняется. Одни виды побеждают, другие погибают, возникают новые, сменяются еще какими-нибудь. И невозможно «заморозить» природу в первозданном ее состоянии, просто оставив ее в покое. Все равно что запереть детишек в комнате в надежде, что это помешает им расти и превратиться во взрослых. Наш мир постоянно меняется, и если вы хотите сохранить клочок земли в определенном состоянии, вы сперва должны понять, что это за состояние такое, а уж затем активно, порой даже агрессивно поддерживать его.

Наконец мое терпение было вознаграждено. Помню, я пристроилась за кустом в зарослях утесника и навела резкость своего бинокля, разглядывая березы, теснившиеся впереди. И вдруг я увидела его! Олень вышел из стада и замер слева от меня, пожалуй, в каких-то десяти шагах, не более.

– Но вы же сами только что сказали, мы не научились этому.

– Пегас! – выдохнула я шепотом, замирая от восторга. Это имя сорвалось с моих уст само собой, словно я всегда знала, как зовут оленя. Кажется, он тоже знал свое имя, потому что вдруг приподнял голову и посмотрел на меня. Так мы и разглядывали друг друга какое-то время, наверное, секунд пять, не более. А потом я услышала за спиной громкий возглас. Это подошедший Кэл не сумел скрыть своего изумления при виде того, что мои «детские фантазии» все же оказались явью.

– Правильно. Не научились. Потому что пока любое предпринятое нами действие вызывает изменения в окружающей среде, Тед. А любое изменение болезненно сказывается на жизни некоторых животных и растений. Это неизбежно. Допустим, кто-то хочет сохранить старые леса и помочь тем самым выжить пятнистой сове, а на деле получается, что славка Киртленда и другие виды потеряют привычную среду обитания – молодой лес, выросший на гарях. Из-за недостатка кормов.

То было началом моего любовного романа с Пегасом. Нас связала с ним сильная, немного таинственная и неразрывная связь. Я поднималась на рассвете, зная, что в это время олени укрываются в низине, спасаясь там от пронизывающих ветров. Садилась в «Лендровер» и мчалась к рощице, по которой разбредались олени. Деревья хоть как-то защищали их от холода. И в считаные минуты передо мной возникал Пегас. Такое впечатление, будто он уже заранее знал о том, что я приду на встречу с ним. С тех пор при каждой нашей новой встрече он приближался ко мне на один шаг, а я уже в ответ тоже делала шаг в его сторону. Я чувствовала, что олень постепенно начал доверять мне, и по ночам мечтала о том счастливом мгновении, когда он позволит мне прикоснуться к его бархатистой, серебристо-белой шее и погладить ее. Но…

– Но…

В заповеднике, на моем прежнем месте работы, мои природные навыки и умения ладить с осиротевшим молодняком или израненными оленями, которых надо было выхаживать, чтобы они окрепли и вернулись к своей обычной жизни, считались большим плюсом. Здесь же, в Киннаирде, дикие животные обитали на воле, существовали, так сказать, в своем обычном природном окружении: целых двадцать три тысячи акров невозделанной земли, куда практически не ступает нога человека. Разве те немногие специалисты из службы охраны дикой природы, которые контролируют естественный прирост и убыль в ходе планомерной отбраковки оленей-самцов и самок.

– И никаких «но», Тед. Назовите хоть одно подобное мероприятие, имевшее положительный результат.

Впрочем, с началом охотничьего сезона сюда всегда подтягиваются всякие богатенькие бизнесмены. Устраивают тут корпоративные увеселительные прогулки, платят сумасшедшие деньги за свою нездоровую агрессию и желание убивать живое. А потом похваляются первым приобретенным опытом, возвращаясь домой с почетным трофеем – головой убитого ими оленя, которая торжественно вывешивается на одной из стен дома.

– Ладно, назову. Запрет на использование приборов с высоким коэффициентом капиллярной фильтрации, отрицательно влияющих на озоновый слой.

– Здесь же больше не осталось естественных хищников, Тиг, – заметил как-то в разговоре со мной Кэл, смотритель заповедника, грубоватый малый с ярко выраженным шотландским акцентом, от которого немного режет слух. Но Кэл искренне влюблен в дикую природу и делает все возможное, чтобы защитить ее. Именно он изо всех сил утешал меня и приводил в чувство, когда я в первый раз зашла в кладовку и обнаружила там целых четыре туши только что освежеванных самок оленей, подвешенных за копыта. – Хищники исчезли, а потому нам, людям, приходится брать их обязанности на себя. Ничего не поделаешь. Таков порядок вещей в природе. Ты же понимаешь, мы обязаны держать под контролем общую численность поголовья оленей.

Конечно, я все понимала. Однако же так и не смогла смириться до конца с тем, как пуля, выпущенная человеком, калечит дикое животное, а то и вовсе убивает его.

– Да, и тем самым был нанесен удар по жителям стран третьего мира, пользовавшимся дешевыми охладителями. Еда стала портиться чаще, многие умирали из-за пищевого отравления.

– Конечно, твой Пегас – это особая статья. Он – слишком редкое и красивое животное. Обещаю – пока я стою на посту и охраняю этот заповедник, никто не посмеет пальцем прикоснуться к твоему любимцу.

– Но озоновый слой все равно важней…

Ума не приложу, каким образом информация о существовании в нашем поместье белого оленя просочилась в прессу, но только буквально через несколько дней после появления первой публикации в имение Киннаирд пожаловал журналист из местной газеты. Проложил, так сказать, предательскую тропу к нашим дверям. Я была вне себя от гнева. Умоляла Кэла сказать журналюге, что никого Пегаса на самом деле нет, что все это чистейший вымысел, мистификация, и только. Ибо отлично понимала: для любого браконьера голова белого оленя – это как валерьянка для кошек. Отличная приманка! Такой трофей можно будет потом продать за самые большие деньги.

– Для вас – возможно. А те несчастные могут с вами и не согласиться. Но мы сейчас говорим о другом. О том, можете ли вы предпринимать какое-то действие и быть уверенным в том, что оно не приведет к нежелательным последствиям.

– Ну хорошо. Солнечные батареи. Системы рециркуляции воды в жилых домах.

И потому я сейчас торчу здесь, в два часа ночи, в этой насквозь промерзшей Стране чудес. Мы с Кэлом соорудили примитивное укрытие, нечто вроде землянки, неподалеку от березовой рощицы и все время несем там дежурство. В Шотландии нет закрытых территорий, все земли доступны для посещения. А потому трудно предугадать, какой злоумышленник может пробраться на территорию нашего парка-заповедника под покровом ночи.

– И это подвигает людей строить дома в относительно диких местах, где прежде они не могли жить из-за недостатка воды и энергии. Они вторгаются в заповедные территории, подвергая тем самым опасности обитающие там виды.

Я медленно побрела в сторону деревьев, мысленно умоляя лишь об одном. Только бы увидеть своего красавца-оленя целым и невредимым, и тогда можно спокойно отправляться спать, зная, что Пегас остался в живых еще на одну ночь.

– Запрет на использование ДДТ.

Он возник буквально из ниоткуда, можно сказать, из пустоты. Такое мистически завораживающее зрелище. Вот он задрал голову к небу и посмотрел на луну, потом повернулся ко мне и стал сосредоточенно разглядывать меня своими темно-коричневыми глазами. Потом, словно нехотя, двинулся в мою сторону. Я тоже побежала навстречу к нему.

– Спорный вопрос. Вообще это величайшая трагедия двадцатого века. ДДТ стало самым широко используемым веществом в борьбе с москитами, и, несмотря на все голоса против, не было ничего лучше и безопаснее. А после этого запрета каждый год от малярии стало умирать свыше двух миллионов человек, по большей части дети. Если подсчитать нанесенный запретом общий урон, он выразится в астрономической цифре: свыше пятидесяти миллионов человеческих жизней. Запрет на использование ДДТ убил больше людей, чем Гитлер, Тед. А кто особенно активно проталкивал этот законопроект? Борцы за охрану окружающей среды.

– Мой дорогой Пегас, – прошептала я. И в ту же минуту увидела, как чья-то тень мелькнула на снегу, возникнув из-за деревьев. Тень вскинула вверх ружье.

– Но ДДТ признан канцерогеном.

– Нет! – раздался мой дикий вопль, пронзив ночную тишину. Чья-то фигура появилась прямо за спиной оленя. Стрелок приготовился нажать на курок. – Остановитесь! Пегас, беги!

– Никаким канцерогеном он не являлся. И ко времени запрета все это знали.[39] – Он был небезопасен.

Олень повернулся и увидел, откуда ему грозит опасность. Но вместо того чтобы умчаться прочь, спасая свою жизнь, он побежал ко мне. Прогрохотал выстрел, потом еще два. Внезапно я почувствовала резкую боль в боку. Сердце странно встрепенулось, словно от резкого удара, а потому забилось так сильно, что все вокруг меня помутилось. Колени мои обмякли, и я безвольно опустилась на снежное покрывало.

– На самом деле настолько безопасен, что его можно было есть. В одном из экспериментов люди подмешивали его в пищу на протяжении двух лет.[40] Ну а после запрета ДДТ сменил паратиол, куда более опасное вещество. Через несколько месяцев после запрета на ДДТ сотни фермеров погибли из-за неумения обращаться с реально токсичными пестицидами.

И снова наступила тишина. Я изо всех сил пыталась оставаться в сознании, но бороться с надвигающейся на меня тьмой уже не было сил, даже ради него.

– Лично мы с этим не согласны.

Внезапно я открыла глаза и увидела над собой дорогое, до боли знакомое лицо.

– Тигги, девочка моя ненаглядная! С тобой все будет хорошо. Вот увидишь! А сейчас побудь немного со мной, ладно?

– А все потому, что не знаете фактов, не владеете информацией. Или же просто не желаете адекватно оценить последствия, к которым привели действия вашей организации. Со временем на запрет ДДТ будут смотреть как на величайшую ошибку.

– Да никогда его никто толком не запрещал.

– Да, папочка, конечно, я побуду, – прошептала я в ответ, а он в это время принялся гладить мои волосы, как когда-то, когда я болела в детстве. Я снова закрыла глаза, зная, что сейчас я в полной безопасности.

Когда я снова пришла в себя, то почувствовала, что кто-то осторожно поднимает меня с земли. Я огляделась по сторонам в поисках отца, но увидела перед собой лишь перепуганное лицо Кэла, который пытался перетащить меня в более безопасное место. Тогда я повернула голову в сторону берез и увидела распростертое на снегу тело белого оленя. Вокруг были разбрызганы капли красной крови.

– Вот тут вы правы. Странам просто объявили, что если они будут и дальше использовать ДДТ, то не видать им никакой иностранной помощи. – Кеннер покачал головой. – Но бесспорным остается факт, основанный на статистических данных ООН: до запрета ДДТ случаи заболевания малярией были относительно редки. От нее умирали около пятидесяти тысяч человек в год по всему миру. Несколько лет спустя болезнь снова превратилась в мировую проблему. Пятьдесят миллионов умерли после этого запрета, Тед. Так что, как видите, еще одно действие, принесшее вред.

И я поняла, моего оленя больше нет.

Настала долгая пауза. Тед заерзал на сиденье, хотел было что-то сказать, потом передумал. И вот наконец решился:

От автора

– Ладно. Так и быть. – В голосе снова звучали вальяжно-ленивые президентские нотки. – Вы меня убедили. Один-ноль в вашу пользу. Дальше что?

– А дальше встает такой вопрос. Есть ли случаи, когда выгода от подобных действий защитников окружающей среды перевешивала бы вред? Получается, что нет.

Увлекательное это занятие – писать цикл романов «Семь сестер», потому что все сестры абсолютно не похожи друг на друга. Как не похожи и те путешествия, которые совершила каждая из них. И это путешествие является ярким тому подтверждением, что стало мне вполне очевидным еще тогда, когда я работала над историей Стар и только обдумывала замысел своей следующей истории, уже про Сиси. И тут я поняла, что меня снедают те же страхи и фобии, что и мою героиню. Я тоже категорически отказывалась от посещения Австралии, одного из самых больших континентов нашей планеты. И основным препятствием на пути туда был мой непреодолимый и поистине всеобъемлющий страх, переходящий в ужас, перед огромными и зачастую опасными пауками, которые в изобилии водятся на земле Австралии. Однако и мне, как Сиси и остальным ее сестрам, пришлось побороть собственные страхи. Я села на самолет и перелетела на другой конец света, а там пересекла из конца в конец всю Австралию в поисках тех деталей и подробностей, которые были мне нужны для написания романа. И вот, путешествуя по Австралии, я мало-помалу влюбилась в эту необычную страну с очень сложной и запутанной историей. Особенно мне полюбились пустынные территории аутбэка, которые сами австралийцы величают «Никогда-никогда». Эти земли раскинулись, главным образом, вокруг города Алиса-Спрингс, или просто Алиса, как зовут этот город местные жители. К своему несказанному восторгу и удовольствию, я узнала, что Алиса – это та самая волшебная башня (Верховный храм) Семи сестер, согласно мифам и преданиям о созвездии Плеяды. Благодаря своему путешествию в Австралию я смогла приобщиться к той системе верований, которой придерживались древние аборигены, заселившие суровые и пустынные земли аутбэка более пятидесяти тысяч лет тому назад. И эта система поразила меня не только своей красотой, но и чисто утилитарной практичностью. Пожалуй, именно это обстоятельство потрясло меня больше, чем что-либо другое в ходе моих многочисленных путешествий по земному шару с целью приобретения нужных мне знаний. Я впервые ощутила собственную незначительность и даже никчемность, в сопоставлении с этой древней цивилизацией.

– Ладно, ладно, согласен. И что?

Я пишу беллетристику. Но, тем не менее, приступая к очередному роману, я провожу серьезные исследования, связанные с сюжетом моей будущей книги. Словом, поступаю как самый заправский историк. Потому что, признаюсь честно, история – это моя страсть. И нет особой нужды распространяться о том, как повлияла история на судьбы всех сестер, моих героинь. Ведь она же влияет и на нас, на тех, кто живет сегодня. Так, обе истории, связанные с гибелью парохода «Кумбана» и жемчужиной Розит, не вымышлены, а почерпнуты из соответствующих исторических документов. Лишь одна небольшая погрешность. В последний раз проклятую жемчужину видели именно на борту злополучного парохода «Кумбана», отправившегося в свое последнее плавание в порт Брум. Я же воспользовалась этой историей и немного скорректировала ее в процессе написания своего романа.

– Вы когда-нибудь слышали в словах этих людей хотя бы намек на малейшее сомнение в своей правоте? Никогда. Они все возводят в абсолют. Забегают вперед судей, оспаривают правила и законы, не считаясь с ценой, которую придется заплатить за это. А суды, видя, что дело кончилось весьма плачевно, не всегда решаются выставить им счет. А если только попробуют, так эти пресловутые защитники природы поднимут такой визг, хоть уши затыкай. Они не хотят, чтоб люди узнали, во что обошлись обществу и миру их потуги спасти природу. Самым вопиющим примером является их попытка регулировать содержание бензола в топливе в конце 1980-х. Слишком уж дорого она обошлась обществу. Каждый дополнительный год жизни стоил примерно двадцать миллиардов долларов.[41] Вы согласны, что действия их не оправданы?

Впрочем, несмотря на то что все детали и подробности, упомянутые в книге, проверены и перепроверены трижды, все равно изучение архивных материалов и исторических документов натолкнуло меня на мысль о том, что любая интерпретация исторического события всегда субъективна. Все мы – живые люди, и каждый пишет или рассказывает так, как представляется ему. Вот почему хочу заранее предупредить читателя: любые ошибки в интерпретации тех или иных событий и фактов, о которых идет речь в романе «Сестра жемчуга», исключительно на моей совести.

– Ну, когда вы излагаете все в таких терминах, да, конечно, согласен.

Благодарность

– А какие еще термины тут подходят, Тед? Ведь это правда! Двадцать миллиардов долларов, чтоб продлить жизнь на один год. Вот цена этих правил и регуляций. И вы по-прежнему будете поддерживать организации, стремящиеся навязать обществу бесплодные и дорогостоящие эксперименты?

Огромное число людей помогало мне проводить исторические изыскания в процессе работы над романом, и я безмерно благодарна каждому из них.

– Нет.

Так, в Аделаиде мой старый приятель и коренной житель Лондона Марк Ангус стал моим гидом, шофером и кладезем самой разнообразной информации. Особенно по части лучших австралийских вин! В городе Бруме моими помощниками стали Джей Бичард из туристической фирмы «Перл-Лаггерс-Тур», коллектив Исторического общества Брума, а также коллектив общества Явуру. В Алиса-Спрингс моя особая благодарность Филу Куку и Алли Тернер, которые сопровождали меня в ходе познавательной поездки из Брисбена в Алису. А уж поездку на машине в Хермансберг по пустынным просторам аутбэка «Никогда-никогда» я действительно никогда не забуду. В самой миссии Хермансберг особо хочу поблагодарить Адама Палмера и Лею Арчибальд из газеты «Телеграф Стейшн», а также Родни Матушка. И огромное число коренных жителей Австралии, мужчин и женщин, с которыми мы познакомились, путешествуя по стране. Многие из них даже отказывались называть свое имя, но все они помогли мне составить более полную картину того, как живут эти люди и какая у них культура.

– А знаете, кто был основным лоббистом в Конгрессе при принятии закона о бензоле? НФПР. Не собираетесь выйти из совета директоров этого фонда?

В Таиланде хочу выразить свою особую благодарность Натти. Пока я писала ту часть романа, которая связана с историей жизни Китти, изнывая при этом от сорокапятиградусной жары на улице, да еще при сломанном кондиционере, именно ее усилиями я осталась жива. Как говорится, в добром здравии и при своем уме. А еще говорю спасибо Патрику из отеля «Рэйавади-Виллас» на пляже Прананг, который старательно охранял меня от набегов обезьян и регулярно снабжал едой и водой.

– Разумеется, нет.

Огромную благодарность я выражаю Бену Бринсдену, который терпеливо объяснял мне все, что связано с дислексией и ее влиянием на человека, помогая правдиво описать в романе, как именно дислексия отразилась на моей героине Сиси.

Кеннер удрученно покачал головой:

Моя самая большая благодарность Оливии Райли, моему пресс-секретарю и моей неоценимой помощнице, которая исколесила вместе со мной всю Австралию. Для тебя, моя дорогая Ливи, казалось, не существовало неразрешимых проблем. Сама не знаю, что бы я без тебя делала.

– Ну, вот вам, пожалуйста. Приехали.

* * *

Благодарю всех своих издателей по всему миру, продемонстрировавших поистине фантастическую поддержку не только мне, как автору, но и моей семитомной эпопее «Семь сестер». И так было с самого начала, хотя некоторые потом признавались мне, что в первый момент решили, что я спятила, затевая столь рискованный проект. Хочу поблагодарить поименно: Джез и Кэтрин из «Пан Макмиллан», Великобритания; Кнут, Пип и Джорид из «Кэппелен Дэмм», Норвегия; Георг, Клавдия и весь коллектив из «Гольдман», Германия; Донателла, Антонио, Анализа, Аллесандро из «Гуинти», Италия; Марите и Уна из «Звайгзне АВС», Латвия; Юргита из «Туто Альба», Литва; Фернандо, Нана и «Бразерс» из «Аркуейро», Бразилия; Мария-Луиза, Анна и Якоб из «Росинант», Дания, и многих-многих других. Все вы стали моими друзьями. Сколько веселых, незабываемых минут мы провели вместе, когда я посещала вас. Спасибо вам, большое спасибо и еще раз спасибо за вашу помощь и доброту, за ваше заинтересованное участие в судьбе моих героинь, всех сестер, и в моей судьбе тоже.

Санджонг указывал на монитор компьютера. Подошел Кеннер, опустился в кресло рядом с ним. На экране возник снимок какого-то острова в тропиках, сделанный с воздуха. Островок, густо поросший лесом, с широкой изогнутой бухтой голубой воды. Очевидно, снять его смогли из низко летящего аэроплана. У берега выстроились четыре изрядно побитые непогодой деревянные хижины.

Не могу не выразить еще одну свою восторженную благодарность Элле Мичелер, Сьюзен Мосс, Жаклин Хеслоп, Лесли Бернс и, конечно, Оливии Райли, которые известны всем как «команда Лулу». Именно они вели все наиболее важные изыскания, редактировали мои тексты и помогали справиться со всеми домашними хлопотами в течение всего этого очень непростого года. Спасибо, дорогие мои, за ваше терпение и за ваше умение решать одновременно сразу множество задач, ибо я действительно была загружена весь минувший год сверх всякой нормы. Конечно же, я благодарю Стефана, своего мужа, литературного агента, своего советчика и самого лучшего друга. Ничто из того, что я сделала, не было бы возможно без тебя.

– Самые новые снимки, – сказал Санджонг. – Появились за последние двадцать четыре часа.

Гарри, Белла, Леонора и Кит! Я горжусь каждым из вас. Вы заставляете меня смеяться, негодовать, злиться, замирать от счастья, но никогда не даете мне воспарить слишком высоко в небесах и всегда опускаете на землю. Я люблю вас всех!

– А выглядят как старые.

И наконец, как всегда, я обращаюсь к своим читателям по всему земному шару: вы приняли моих героинь всем сердцем и душой, вы полюбили сестер, вы смеялись и плакали вместе с ними, как это делала и я сама, когда описывала их жизненные истории. А все потому, что все мы, как и мои героини, живые люди. Спасибо вам.



– Да, но на самом деле это не так. При ближайшем рассмотрении можно предположить, что хижины эти не настоящие. Вроде бы сделаны из пластика, а не из дерева. Самая большая предназначена для жилья, в остальных трех, по-видимому, хранят оборудование.

– Что за оборудование? – спросил Кеннер.

– Глядя на эти снимки, не поймешь. Очевидно, оборудование доставили ночью. Но я связался с гонконгской таможней и получил достаточно подробное описание. Оборудование состоит из трех ультразвуковых кавитационных генераторов. Крепится на специальных сборных рамах с углеродными матрицами.

Люсинда Райли

– Ты что же, хочешь сказать, что подобное ультразвуковое оборудование имеется в свободной продаже?

Апрель 2017 года

– Факт то, что они его раздобыли. А вот каким образом, понятия не имею.

Кеннер и Санджонг сидели рядом, сблизив головы, и переговаривались почти шепотом. Подошел Эванс, наклонился к ним.

– О чем таком ультразвуковом идет речь? – тихо спросил он.

– О кавитационном генераторе, – ответил Кеннер. – Высокоемкий по части потребления энергии акустический прибор размером с небольшой грузовик, образующий радиально симметричное кавитационное поле.

Эванс не понял его, это было видно по глазам. – Кавитация, – принялся объяснять Санджонг, – это образование пузырьков в субстанции. Ну, самый простой пример, это когда кипятишь воду. В ней появляются пузырьки, слышен шум. Но в данном случае генераторы предназначены для создания кавитационных полей в твердой субстанции.

– Какой именно? – спросил Эванс.

– В земле, – ответил Кеннер.

– Что-то я не понимаю, – протянул Эванс. – Они собираются создавать пузырьки в земле, как в кипящей воде?..

– Ну, да, примерно так.

– Зачем?

Тут они умолкли – подошла Энн Гарнер.

– Здесь у вас что, мальчишник? – игриво спросила она. – Или девочке тоже можно присесть и послушать?

– Ну, разумеется, – ответил Санджонг и застучал по клавиатуре. На экране появился целый набор графиков. – Мы как раз изучаем уровни содержания двуокиси углерода во льду, эти данные получены со станции Восток и с севера Гренландии.

– Но не можете же вы все время держать меня в полном неведении, – капризно надула губки Энн. – Рано или поздно самолет приземлится. И уж тогда я точно узнаю, что это вы затеяли.

– Конечно, узнаете, – заметил Кеннер.

– Так почему бы не сказать мне прямо сейчас? В ответ Кеннер лишь покачал головой.

В салоне раздался голос пилота.

– Прошу пристегнуть ремни, – сказал он. – Мы приземляемся в Гонолулу.

– Гонолулу? – удивленно воскликнула Энн.

– А вы думали, куда мы летим?

– Я думала… – Но она тут же спохватилась и умолкла.

«Она знает, куда мы летим», – поняла Сара.