– Может, вас куда подвезти, оттопыренные? Из нашей промзоны хрен выберешься, а под вечер вообще дело дохлое.

Грек подвез их почти до Кутузовского проспекта, а дальше они решили идти пешком, хотя путь был неблизкий.

В киоске Гриша купил им по мороженому, они шли в толпе и ели мороженое.



– Я очень за тебя переволновался.

– Я так и поняла. Папа еще больше волновался! Так буйствовал!.. Он меня теперь даже к тете Лиде не отпустит, это точно.

– Да брось ты, Марусь. Отпустит. Ну, я навру, что зря его взбаламутил. Что ты мне сказала, куда поехала, а я забыл.

– Я думала, ты меня стукнешь. Когда я Греку дверь открыла.

Он сбоку посмотрел на нее.

– Я хотел, – вдруг признался он. – Честное слово!.. То есть я бы, конечно, тебя не стукнул…

– Ну, конечно, нет, – перебила Маруся. Она старалась его утешить! – Просто ты…

– Да. Я испугался.

– Ты за меня не бойся.

– Как я могу за тебя не бояться?!

…Опять получалась какая-то острая секундная неловкость, как тогда, перед летним душем со слонами и жирафами. Как будто неискренность, нечестность, а чтобы получилось честно, нужно на что-то решиться. На что?.. И как именно решиться?..

– Давай завтра опять съездим в Малаховку, только на этот раз к жене Басалаева, – заговорил Гриша, еще углубляя эту неискренность. Жена Басалаева его совершенно не интересовала. – Все же нужно понять, откуда у него такие деньги! И на офис на Петровке, и на фильм. Насколько я понял, эти киношники хоть и прикидываются дебилами, на самом деле ребята профессиональные и востребованные.



– Не очень-то они и прикидываются.

– Может, Басалаев продал дом вместе с женой?.. И таким образом обогатился?..

Маруся грустно на него посмотрела: ей было неловко от неискренности и нечестности. Ведь они с самого детства не врали друг другу. Почему врут сейчас? И в чем врут?..

– Меня выгонят с работы, если я опять буду отпрашиваться. Поедем лучше послезавтра, у меня только ученики, но я всех отменю. Таким образом я разорюсь, но что теперь поделаешь?..



Решетка забора казалась бесконечной. Она была очень солидной, не то что на участке у профессора Астрова. И липы высажены по обе стороны тропинки, как в аллее.

– Гришка, если б ты был пошляк, – сказала Маруся, – ты бы сейчас непременно высказался про аллею Керн и про «Я помню чудное мгновенье».

– Мгновение – это прекрасно, но вот знаешь, за что я на него злюсь всю жизнь?



– На кого? – не поняла Маруся.

– Да на Пушкина!

– За что?!

– За то, что он «Фауста» до конца не перевел, бросил! «Корабль испанский трехмачтовый, пристать в Голландию готовый: на нем мерзацев сотни три, две обезьяны, бочки злата, да груз богатый шоколата. Да модная болезнь: она недавно вам подарена». А он бросил. Как он мог?!

– Я не знаю, – сказала Маруся.

– То-то и оно.

Возле калитки стояла пыльная машина, похожая на автомобиль режиссера Грекова, но побольше и поновее, а калитка была затейливая, в чугунных розах и завитушках. И никакого звонка.

Гриша потянул калитку и зашел на участок. Маруся за ним.

– Маргарита Николаевна! – крикнул Гриша и прислушался. – Можно к вам?!

– Интересно, это она на такой машине ездит? – тихонько спросила Маруся. – Сама?..

– Сейчас узнаем. Маргарита Николаевна!..

На высоком крылечке ухоженного дома неслышно появилась женщина в сарафане и босиком. Она немного постояла, молча разглядывая их, а потом спросила резко:



– Вы кто? Что вам нужно?

– Здравствуйте, – сказал Гриша, останавливаясь. – Нам бы с вами поговорить.

– Мне не о чем с вами говорить. Я вас не знаю. Если вы журналисты и по поводу моего мужа – уходите. Юру вчера похоронили.

– Зато нас знает профессор Астров, – ни с того ни с сего заявил Гриша. – И мы не журналисты! Вы можете уточнить у него, кто мы такие.

Маргарита еще постояла, а потом подобрала подол сарафана и сбежала с крыльца. Она была молода, гораздо моложе, чем Маруся представляла себе супругу бородатого Басалаева.

– Вы ученик профессора Астрова?

– Не совсем. Но я помогал ему чинить насос.

Она улыбнулась:

– Тогда, выходит, вы слесарь?

Гриша улыбнулся в ответ и помотал головой: нет, не слесарь.

– Пойдемте вон там посидим, под яблонями. В доме душно.

Гриша посмотрел в ту сторону. Там был небольшой яблоневый садик, отделенный от лужайки цветами, которые стояли и висели в причудливых кованых подставках. Как видно, эта самая супруга занималась цветоводством. Посреди всей этой немного английской красоты и впрямь под яблонями был вкопан большой дощатый стол. Вокруг вольно располагались плетеные кресла, и в некотором отдалении висел полосатый гамак, натянутый между двумя соснами, а за ним теснились вишни. Похоже, там начинался вишневый сад, классический.



Райское место, одним словом!..

– У меня есть небольшой самовар, – говорила между тем Маргарита. – Если вы умеете ставить самовар, у нас будет самый настоящий чай. Если не умеете, я вскипячу чайник.

– Я умею ставить самовар, – сказал Гриша и зачем-то покачал раскидистый цветок на длинном веревочном подвесе. – Хорошо тут у вас.

– Мне тоже нравится.

Маруся помалкивала.

Она всегда немного терялась в присутствии красивых и взрослых женщин.

Самовар был и вправду небольшой, всего стаканов на пять, – Маргарита заметила, что такие в старину назывались «эгоистами», потому что пить из него предполагалось в одиночестве, – и стоял на пеньке, сияя на солнце самодовольным боком. Рядом в траве помещалась корзина с сосновыми шишками – на растопку.

– Вода в канистре, канистра на крыльце, – проинформировала Маргарита и спросила Марусю, как ее зовут.



Маруся сказала как.

Эта женщина в сарафане до земли, очень коротко стриженная, какая-то решительная, что ли, казалась ей инопланетянкой. На загорелых пальцах без всякого маникюра – всего одно кольцо, широкое, состоящее из разноцветных полос, тоже инопланетное, словно передатчик, сияло, как начищенный бок самовара.

Маруся в ее присутствии робела и конфузилась.

Гриша притащил самовар и стал поджигать тоненькие лучинки, вытянутые из той же корзины.

Маргарита Николаевна вынесла из дома поднос, уставленный стаканами в советских подстаканниках и какими-то сладостями в хрустальных плошках. Плошки тоже брызгались во все стороны разноцветными солнечными каплями. Установив поднос на стол, она уселась в плетеное кресло, закинула ногу на ногу, запахнула полу сарафана и закурила – очень красиво.

– Итак? – спросила она, затянувшись.

Маруся окончательно струхнула.

Гриша подул самовару в дно, морщась и отворачиваясь от дыма, распрямился и стал по одной кидать в самоварное горло шишки.

– Итак, первым делом я хочу вас спросить, Маргарита Николаевна. Вы альпинист?



Вот тут она удивилась. Так удивилась, что ткнула сигаретой мимо пепельницы.

– В каком… смысле? – спросила насторо-женно.

– В самом прямом. Ходите в горы? Штурмуете восьмитысячники?

Она почему-то быстро взглянула в сторону дома, потушила наконец сигарету и уставилась на Гришу.

– Позвольте, что вы имеете… Никакой я не альпинист, с чего вы взяли!

– Тогда, может, ваш супруг увлекался, Басалаев Юрий Федорович?

Теперь они обе, и Маргарита, и Маруся, смотрели на безмятежного Гришу во все глаза.

– Что за глупости?! Послушайте, как вас там, при всем уважении к профессору Астрову…

– Григорий, можно Гриша, – перебил ее Марусин друг детства. – Гриша даже лучше!

Он еще кинул в самовар пару разлапистых шишек, понюхал свою ладонь и отошел к гамаку.

– Вот это, – громко сказал он оттуда, – двойной булинь с контролькой. Ваш гамак растянут вполне профессионально, ураган не снесет. Цветочки вон… в ведрах – серьезная обвязка, австрийский проводник. Кто обвязывал?.. Какой-то скалолаз?



Маргарита смотрела на него оценивающе и как будто немного тревожно:

– Я не понимаю, о чем речь…

– Зато я понимаю, Марго, – раздался чей-то голос.

Маруся подпрыгнула в плетеном кресле и оглянулась.

От крыльца подходил высокий мужик в кое-как застегнутой клетчатой рубахе и полотняных штанах. Вид у него был не очень дружелюбный.

– Скалолаз – это я. Узлы вязал тоже я. Вам что нужно-то?..

– Поговорить, Михаил Николаевич, – почти весело сказал Гриша. – Просто поговорить. Моя фамилия Яхонтов. Зовут Григорий.

– А моя фамилия Воскресенский. И по всем деловым вопросам я разговариваю на работе. Приезжайте на Ленинский в понедельник, там и поговорим.

Маруся тихо и быстро вздохнула.

Так это он и есть?.. Злой гений Басалаева?.. Академик, укравший важнейшее научное открытие? Отвергнутый любовник, которому Маргарита предпочла другого?..

Воскресенский был совершенно не похож на академика, какими Маруся их себе представляла. На первый взгляд он был похож на дачника, которого малознакомые люди оторвали от работы и теперь заставляют идти на собрание дачного кооператива и подписывать там петицию о необходимости газоснабжения поселка, то есть заниматься чем-то абсолютно бессмысленным.



– Давайте все же здесь попробуем поговорить, – предложил Гриша и прищурил глаза за очками – разозлился. Маруся знала эту его привычку – щуриться от злости! – Все же человек погиб…

– Умер, а не погиб, – перебил Воскресенский. – Вам-то что за дело до этого человека?

– Он погиб почти у меня на глазах, – сказал Гриша и поправился, оглянувшись на Марусю, – у нас то есть. Его обнаружила… вон, Марина.

Воскресенский вздохнул, взял за плечо Маргариту, которая опять закурила, отпустил и сел в кресло. Самовар-«эгоист» бодро дымил у него за плечом, и вокруг было лето, теплынь, дальний стрекот газонокосилки, такой прекрасный и спокойный мир!

– А вы… Григорий… тоже скалолаз, если узлы замечаете?..

– Я тоже физик.

– Даже так, – произнес Воскресенский с иронией.

– Про узлы я узнал от профессора Астрова. Он сказал, что вы ходите в горы.



– Реже, чем хотелось бы.

– Он сказал, что вы… дружите с женой Басалаева. – При слове «дружите» академик фыркнул, а Маргарита улыбнулась, сверкнуло ее кольцо-передатчик. – Когда я увидел все эти обвязки, решил, что, может, как раз вы их и делали.

– Как раз я и делал. И что с того?

– Отчего умер Юрий Федорович? – спросил Гриша и посмотрел сначала на Маргариту, а потом на Воскресенского.

– От инсульта, – сказала Маргарита негромко. – У него всегда было высокое давление. Но он никогда не принимал никаких лекарств. И вот… случилось то, что случилось.

– Почему он думал, что вы украли его открытие?

– Я не знаю, почему сумасшедшие думают то или другое, – отрезал Воскресенский.

– Он не был сумасшедшим…

– Был, – перебил его академик. – Я не знаю, был ли он ненормален в медицинском смысле, но в человеческом – совершенно точно не в себе. И открытия никакого не было! Ну, если вы физик, должны понимать! Черт возьми, какое может быть открытие! Просто скопление небесных тел, впрочем, в небесной механике я не очень разбираюсь, но там и разбираться нечего! И какое ваше дело, Григорий?! Вы что? Частный детектив?!



– Послушайте, – начал Гриша, стараясь быть убедительным, – история такая. Я прихожу с девушкой в планетарий. Мы любим иногда по выходным ходить туда. Там нам показывают фильм. В фильме предсказывается гибель цивилизации и скорый конец света. В зале присутствует Басалаев. Начинается скандал. Он обвиняет академика Воскресенского в том, что тот украл его открытие. Ну, то есть вы украли!.. Я пытаюсь как-то остановить скандал, мне это удается, но не сразу. Басалаев все это время твердит, что вы во всем виноваты. Вы воспользовались доверчивостью Юрия, вы смонтировали фильм, вы его показали, и вся слава теперь ваша. Басалаев при этом почти плачет, сует всем какую-то фотографию, кричит и негодует. Проделав все это, он умирает в коридоре второго этажа возле туалета. – Тут Гриша передохнул немного. Воскресенский и Маргарита слушали его внимательно и серьезно. – Мы начинаем разбираться во всей этой путанице, и выясняется, что вы некогда собирались жениться вот на… Маргарите Николаевне, но Басалаев вас опередил. Что вы оба учились у профессора Астрова, но вы остались в науке, а Басалаев занялся поиском инопланетных цивилизаций, и вроде бы даже небезуспешно.



Воскресенский фыркнул и покрутил головой. У него было загорелое лицо и очень короткие светлые волосы. От этих светлых волос он выглядел моложе, чем был на самом деле. И вообще Марусе покойный Юрий Федорович казался очень пожилым человеком, а эти двое скорее молодые и гораздо ближе по возрасту к ним с Гришей.

Пожалуй, понятно, почему профессорская внучка Агриппина всю дорогу называла академика Мишаней и говорила: он «наш человек».

Непонятно, что именно в академике могло быть «нашим», но так казалось.

– Самое интересное начинается, когда мы находим офис Юрия Федоровича. Между прочим, в Петровском переулке, а не где-нибудь на Газгольдерной! Там нам сообщают, что академик Воскресенский на днях заезжал и зачем-то поколотил покойного Басалаева.

– Мишка! – вдруг воскликнула Маргарита. – Ты что, с ума сошел?.. Зачем?!

Академик пожал плечами, и вид у него стал, пожалуй, немного виноватый.

– Затем профессор Астров рассказывает нам о том, что Юрий Федорович был злодеем. Что он тиранил Маргариту Николаевну и затиранил почти до смерти.



– А вы хотели ее спасти, – тихонько вставила Маруся.

– Потом мы находим студию, где был сделан тот самый фильм, что показали в планетарии и с которого все началось. И тут нас ожидало большое потрясение! Оказалось, что фильм заказал сам Юрий Федорович. То есть он с самого начала знал, что вы у него не крали никакого открытия, не присваивали его и не объявляли на весь мир, что оно ваше!

– Занятно, – сказал Воскресенский. – Вот это действительно занятно.

– Тогда получается, что он не мог умереть от горя и… неожиданного потрясения. Не было никакого горя, и неожиданности тоже. Тогда получается, что в планетарии зачем-то было разыграно целое представление. И я совершенно не понимаю – зачем. А вы?.. Понимаете?..

– Маргошка, ты понимаешь? – спросил Воскресенский и взял Маргариту за руку. – У вас самовар кипит, молодой человек.

Гриша спохватился и, поискав по сторонам, старательно заткнул самоварное горло заглушкой, а потом, отворачиваясь от пара, аккуратно поставил его на стол. Рядом с Маргаритой Николаевной было специальное место для самовара – толстый литой поднос со следами угля и сажи.



Маргарита стала заваривать чай. Все молчали.

– Дети, дети, – сказала наконец Маргоша. – Миш, давай мне стаканы. Вам-то зачем все это… ворошить?

– Им любопытно, – улыбнулся Воскресенский. – Разве ты не видишь? Большинство людей ленивы и нелюбопытны, а эти, как видно, любопытны и не ленивы.

– И Астровы! – продолжала Маргарита. – Все им кажется, что меня нужно спасать. А я уже давно спаслась сама.

– А вот Агриппина и ее бабушка думают, что нет, не спаслись, – опять вставила Маруся тихо.

– Мой муж был человеком… не очень порядочным, только и всего, – продолжала Маргарита. – В молодости я этого не понимала. Тогда все было… по-другому. Я осталась одна, а он единственный оказался рядом.

Воскресенский сопнул носом, хотел что-то сказать и не сказал.

– Я вышла за него, и мне – по воспитанию моему и убеждениям! – казалось, что замуж выходят один раз на всю жизнь. Чтобы в горе и радости, в болезнях и здравии… ну, и так далее. Это сейчас принято то и дело выходить замуж за любого, кто неожиданно тебе понравился и согласен жениться, а тогда!..



Гриша быстро и внимательно посмотрел на Марусю, а она на него. Пожалуй, мы тоже из тех, кто думает, что «в горе и радости, в болезнях и здравии». Пожалуй, мы тоже несовременны – в этом смысле.

…При чем здесь «мы»?! Мы здесь ни при чем! Мы же не собираемся «в болезни и здравии»! Мы же просто друзья! Мы играли в одной песочнице и однажды разбили зеркало на старой дедовой «Волге»!

– С Мишей мы тогда просто дружили, – продолжала Маргарита. – Ну, у нас была крепкая, настоящая дружба. – И вдруг засмеялась. – Мне тогда и в голову не приходило, что, когда мальчик дружит с девочкой, это значит: кто-то чего-то не понял. Или она, или он.

Маруся покраснела как рак, и ей стало стыдно, невыносимо просто. Гриша схватил со стола стакан с чаем, хлебнул, обжегся, задышал открытым ртом.

Ни Воскресенский, ни Маргарита – спасибо им! – ничего не заметили.

– А Юра был очень заметный. Красиво говорил, идеи у него были какие-то необыкновенные. Мне с ним было не скучно, и казалось… – Тут она махнула рукой. – Но ему всегда нужны были деньги. Ему никогда их не хватало. А зарабатывали мы всего ничего. А я жена и должна поддерживать мужа! Как же иначе?..



– Марго, я не желаю все это выслушивать, – заявил Воскресенский мрачно. – Что ты в воспоминания ударилась, зачем?

– Так они же спрашивают, – возразила Маргарита. – И ты сказал, что это хорошо.

– Я не так говорил. Я сказал, что они любопытные. Короче, Юрец тогда, сто лет назад, все Маргошкины материальные ценности потихоньку прикарманил. Да и наплевать сто раз, все это дело наживное, но…

– Но от маминых украшений ничего не осталось, – перебила его Маргарита, – и папину библиотеку продали… Вот когда продали библиотеку, я перепугалась. Я не хотела ее продавать, а Юра все же это сделал. Ему были нужны деньги для организации экспедиции в район Подкаменной Тунгуски. Он искал там следы космического корабля пришельцев!

– Кто их только там не искал, – пробормотал Гриша.

– Я не знаю, на что он надеялся. Но ему хотелось славы, причем какой-то неслыханной, мировой. Ну, чтоб как Шлиман! Шлиман нашел Трою, и весь мир об этом помнит и никогда не забудет.



– И я решила, что нам нужно разойтись, – продолжала Маргарита. – Но это оказалось непросто. Все, что осталось и что было моим с рождения, давно стало нашим общим. Квартира, дом этот. И для того чтобы развестись, надо было все продать и поделить пополам. По закону. Когда-то я вписала его во все свидетельства о собственности. Я так понимала жизнь. Вместе так вместе.

– Значит, офис на Петровке снимали за ваши деньги? – спросил Гриша.

– Ну что вы! Никаких моих денег не хватит на Петровку!

– Но у него имелись деньги! – сердясь на что-то, громко сказал Гриша. – Большие! Хорошо, искать Тунгусский метеорит он поехал на ваши, но с тех пор прошло много лет, а деньги у него все же были!.. Хотя бы на фильм! На аренду зала в планетарии!.. Откуда?!

– Я не знаю, – Маргарита вновь закурила. – Мы с Мишей хотели только одного – чтобы дом остался! Хотя бы дом, черт с ней, с квартирой! Я предлагала Юре: давай поделим, квартиру тебе, а дачу мне, но он не соглашался. Пополам, и точка. А это означало только одно – дом я потеряю. Но это не просто ужасно. Для меня это невозможно, понимаете?! Я здесь выросла, отсюда родителей на кладбище уносили!



– А заплатить ему отступные мне было нечем, – мрачно сказал Воскресенский. – Я не миллионер. Я физик. Я просил его не выкобениваться и сделать так, как предлагает Маргоша. Но он, конечно, не соглашался. Ни в какую!.. В конце концов я… ну, дал ему по роже. Ясное дело, это не помогло, но хоть душу отвел.

– То есть Юрий Федорович умер очень вовремя, – заключил Гриша. – Иначе Маргарите Николаевне не поздоровилось бы. Развестись она не могла, пришлось бы все продать. Не развестись, как я понимаю, она тоже не могла. И тут все решилось само собой.

– Да, – согласилась Маргарита.

И все некоторое время молчали.

– А откуда у Басалаева деньги, я могу вам сказать. – Воскресенский засмеялся, и Гриша посмотрел на него с изумлением. – Я нашел ему спонсора. Да еще какого!..

Гриша поставил стакан на стол. Звякнул подстаканник.

– За… зачем?!

– Я предложил ему соглашение: я нахожу спонсора, а он оставляет Маргошку в покое. Никто не продает никаких дач и квартир, все мирно расстаются. Он при деньгах, а Маргошка в собственном доме. И он согласился!



– И дальше что?..

– Юрец стал получать от Кузнецова круглые суммы, вот офис на Петровке снял, а потом стал требовать у нее раздела имущества. Как будто не было никакого соглашения!

– Он всегда так делал, – поддержала Маргарита. – Он был не очень порядочным человеком.

– Это мы уже поняли! – сказал Гриша с досадой. – Это ясно. Только больше ничего не ясно! И кто спонсор?!

– У меня есть приятель от бизнеса, большой любитель всей этой чепухи – инопланетян, мексиканских плато, гигантских статуй и кругов на полях. Кузнецов его фамилия. Обожает все загадочное. В науку не верит, лечится только у шаманов. Зубную боль заговаривает у знахарок. Я свел его с Басалаевым, и они, можно сказать, нашли друг друга. Кузнецов давал деньги, а Басалаев снабжал его загадочным. Полная гармония.

– Значит, деньги в этой истории все же были, – заключил Гриша.

– Я готов был его убить, – признался академик. – Да он сам помер.

Гриша поднялся из-за стола и стал ходить между яблонями.

Маруся сосредоточенно думала.



…Ничего не сходится, ничего!.. Фильм заказал и оплатил сам Басалаев. На деньги, которые для него нашел Воскресенский. Зачем Юрцу это было нужно? Зачем он кричал в планетарии, что у него украли открытие?.. Чтобы испортить репутацию Воскресенского, обвинить его в плагиате – да ну, ерунда, стали бы проверять, и быстро выяснилось бы, что Воскресенский ничего не крал. Тогда получается… Нет, ничего не получается. Смерть мужа выгодна только Маргарите, но фильм заказал сам Басалаев!..

– Тупик, – сказал рядом Гриша. И добавил: – To pick – в переводе означает «подбирать»…

– Я подобрала фотографию, – вдруг быстро добавила Маруся и полезла в свою сумку. – У Басалаева была фотография! Вернее, рядом с ним! На полу валялась какая-то бумажка, и я ее подняла. Вот она!..

Воскресенский уставился на помятый листок, Гриша тоже подошел, оперся о стол и стал смотреть.

– Хотите еще чаю? – спросила Маргарита.

Маруся прижала кулачки к щекам – она всегда так делала, когда думала изо всех сил.

– Что-то должно быть связано с этой фотографией, – заговорила она. – Почему он держал ее в руке? Кому он хотел ее показать? Зачем? С ним тогда был только этот его помощник, Игнат Васильченко. Игнат его успокаивал, а Юрий Федорович переживал! Антон его снимал на телефон, а Басалаев говорил о том, что гибель цивилизации близка и он раскрыл вселенский заговор… Конец света вот-вот настанет.



Воскресенский пожал плечами:

– Обыкновенная фотография. Сделана радиотелескопом. Я даже не знаю, в каком районе звездного неба, это нужно у специалистов спросить.

– А Игнат тогда сказал, что Юрий Федорович увидел армию пришельцев в объектив радиотелескопа.

– Какой объектив, – поморщился Воскресенский, – у радиотелескопов не бывает объективов!..

– Гриша, деньги, – сказала Маруся и потрясла друга детства за плечо. – Ты просто гений, Гришка! Деньги были не только у Маргоши, то есть, простите, у вас, Маргарита Николаевна! Деньги были и у Юрия Федоровича тоже!.. От этого самого Кузнецова, любителя тайн и загадок!..

– И… что? – не понял Гриша.

– Мне нужно кое-что проверить, – сказала Маруся. – Это очень важно!.. Кажется, я обо всем догадалась.



– Дети, – повторила Маргарита. – Такие славные дети. Любители тайн и загадок…

…В контору «AGP-продакшн» они с Гришей примчались под вечер. Воскресенский предлагал их подвезти, но они отказались, и не напрасно – пробки стояли мертвые, на электричке получилось быстрее.

Всю дорогу Маруся молчала и на Гришины вопросы не отвечала. В конце концов он надулся и тоже замолчал.

Режиссер Греков встретил их так, как будто внезапно обрел лучших друзей, с которыми тысячу лет не виделся.

– Хорошо, что ты нарисовалась, мам, – начал он, как только они ввалились, и сунул Грише руку. Гриша ее пожал. – Смотри, какая мрачная картина вырисовывается. У меня в субботу съемка в цирке на Цветном, а корреспондента обратно нету! Съезди, мам, будь другом, а я тебе заплачу по высшему разряду! Отпустишь ее со мной, а, пап? Я не опасный, меня вот-вот в загс отволокут!

– Грек, помнишь, когда мы с тобой в тот раз ездили, ты говорил, что у тебя какая-то запись есть? Если ее Ильяс не потер! Помнишь?

Грек пожал плечами:

– Да у нас этих записей, мам, просто как грязи! Тебе какую надо-то?



– Я не знаю какую! Мы говорили про фильм про инопланетян! Помнишь?

– Смутно, мам.

– Ты нам фотографию заказчика показывал! Паспорт его!

– А-а, это помню.

– И про запись говорил! Что она у вас есть!

– Точно есть, Грек, – сказал из-за ширмы невидимый Ильяс. – Мы камеру тестили, записали его. Дуй сюда, я тебе покажу.

– Что ты хочешь смотреть? – спросил Гриша у Маруси. – Ты можешь объяснить?..

– Нет, пока не могу, но я чувствую, что права, понимаешь?

Все вместе они втиснулись за ширму, и Ильяс в сдвинутых на шею наушниках стал щелкать «мышью».

Мелькали какие-то стоп-кадры, смазанные картинки, возникал и пропадал звук, и у Маруси от нетерпения и мелькания закружилась голова.

– Во!.. Глядите. Грек с ним разговаривает, а камера пишет!.. Ракурс неудобный, но мы ж не кино снимали, мы тест делали!

Маруся и Гриша уставились на монитор.

Грек тоже смотрел какое-то время, потом вздохнул и почесал за ухом флешкой, которую держал в руках.

– И чего тут такого?



Гриша посмотрел на него.

– Да ничего такого, только это совсем не тот человек. Ты нам фотографию показывал одного, а это другой!

– Иди ты!

Гриша покивал.

Грек оттолкнул от стола Ильяса, свернул картинку в небольшой квадрат и тоже защелкал «мышью». На мониторе возникла фотография.

– Точно, – упавшим голосом сказал Грек. – От те на!.. А я его и не сличал по физиономии-то!.. Паспорт и паспорт!.. Выходит, это поддельный паспорт, что ли? И договор, выходит, поддельный?! И теперь меня за жабры возьмут?

– Паспорт, скорее всего, абсолютно подлинный, – успокоил его Гриша. – И вряд ли тебя возьмут… за это самое. Но ты бы документы смотрел все же, – и добавил, – пап. Ты же не разбойник Румцайц!..

– Побежали, Гриш, – сказала Маруся, щеки у нее горели. – Может, мы его еще застанем.

– Нет, – возразил друг детства. – Все это нужно делать не так.



Для начала Игнат Васильченко сказал, что не намерен больше разговаривать с журналистами. На это Гриша ответил: у него в рюкзаке компромат такой взрывной силы, что Игнату и во сне не приснится. Домофон щелкнул, открывая дверь, и вновь они поднимались по широкой прохладной лестнице, и Маруся трусила так, что зубы стучали, а Гриша был совершенно спокоен. Академик Воскресенский, которого они попросили «о содействии», посматривал на часы.



Увидев на пороге такую компанию, Игнат Васильченко все понял.

Он понял и даже рванулся куда-то, побежал, Гриша за ним. Когда Маруся с Воскресенским разыскали их среди многочисленных пустых комнат, Гриша тащил Игната с окна.

– Куда тут прыгать, – приговаривал Гриша. – Этаж-то какой? Или ты решил самоубиться, дебил?..

Игнат тяжело дышал и отворачивался.

– Посадите его, – велел Воскресенский. – Вон хоть на тот стул.

Маруся выглядывала из-за его плеча. Ей было интересно и все еще немного страшно.

– Фильм заказал ты, – начал Гриша, приткнув Игната на стул. – И Басалаева на него потащил. Больше некому, никто не знал, что его будут показывать! А ты знал, потому что сам все и провернул!.. Юрий Федорович ничего подобного не ожидал. Академик Воскресенский накануне был здесь, ссорился с ним, даже в глаз дал. Ты ловко ему вкрутил, что Воскресенский утащил… что он утащил? Диск? Флешку? Где именно было зафиксировано его гениальное открытие?



Игнат молчал, тяжело дышал, руки у него дрожали.

– В общем, что-то Воскресенский утащил. Сделал фильм и таким образом присвоил его открытие. Басалаев, конечно, был человеком странным и неприятным, но он не был дураком, уж точно! И он знал, что никакого открытия нету! Он его выдумал. Для спонсора, который давал ему деньги. Видимо, под это дело – нашествие инопланетян – он надеялся получить какие-нибудь очень значительные суммы!.. И фотографии из космоса были предназначены именно для спонсора, а не для широкой общественности. И тем более не для фильма! Басалаев быстро понял: Воскресенский, несмотря на то что он не астрофизик, сообразил бы, что ничего особенного на этих фотографиях нет, просто какой-то участок звездного неба. Поначалу он был поражен тем, что Воскресенский вроде бы решил присвоить спонсорские деньги и даже фильм сделал! Он стал кричать, скандалить, мы видели, он чуть не плакал. Ну, конечно, денежки из-под носа уплывают! А потом сообразил, что это невозможно. Он никому не рассказывал про вселенский заговор, кроме тебя, Воскресенскому уж точно нет! И тот по обыкновенной фотографии звезд никак не мог сделать вывод об армии инопланетян! Он позвал тебя на второй этаж, усадил на кушетку и стал показывать эту самую фотографию, – Гриша вынул из рюкзака листок. – И объяснять, что на ней ничего нет! Ничегошеньки, это любой специалист определит. Но ведь ты-то поверил, что там нечто необыкновенное. Ты не специалист. Ты уверен, у радиотелескопов бывают объективы! Ты кто по образованию?



– Менеджер, – выговорил Игнат сквозь зубы. – Специалист по торговым сетям.

– Ну вот! Откуда ж тебе знать про объективы, если ты по торговой части!

Маруся вздохнула.

– Зачем ты его убил – понятно. Деньгами спонсора распоряжался он, а тебе хотелось самому ими распоряжаться! Деньги-то не маленькие! А Басалаев тебя к ним не подпускал. Как ты его убил?..

– Он сам умер.

– Как, Игнат?..

Маруся опять вздохнула.

– Послушайте, – обратился к Игнату Воскресенский. – Мне некогда с вами рассусоливать. В любом случае я сдам вас властям, а они пусть делают с вами что хотят.



– Никто ничего не докажет!

– Вы давали ему таблетку, – сказала Маруся тихо. – Маргарита Николаевна вспоминала, что у Басалаева всю жизнь высокое давление, но он никогда не лечился. Что вы ему дали? Ударную дозу рицина?

– Что такое рицин? – спросил Гриша.

– Препарат, повышающий давление, – ответила Маруся. – Тетя Лида его принимает, у нее давление нулевое, как она выражается. Да, Игнат? Он и так волновался сильно, а тут еще рицин или какой-то похожий препарат. Вот он и умер прямо у вас на глазах. И вы стали полноправным руководителем уфологической организации, и спонсорские денежки автоматически стали вашими.

– Вы ничего не докажете!..

– Ну, это мы посмотрим, – сказал Воскресенский. – Подумаем. Прежде всего нужно подумать, правда? И что-нибудь придумается. Препарат наверняка рецептурный, вы его где-то доставали, какие-нибудь следы остались. Подумаем.

– У него вдруг появились деньги, – трясясь от злости, выговорил Игнат. – На все! На офис этот, на машину! На Алтай он собрался звезды изучать, в экспедицию! А я не мог к ним подобраться! Он меня к этому своему толстосуму даже не брал никогда, сам ездил! А мне деньги нужнее, я молодой еще! Он бы так ни за что не отдал! И делиться бы не стал! А это нечестно, нечестно!..



– Нечестно, – повторил Воскресенский. – Честь – дело тонкое, молодой человек. Все, поехали, у меня институт брошен на произвол судьбы практически. Я тебя сейчас знакомому полковнику сдам, а он подскажет, что дальше делать. Поехали, поехали!.. Я с Басалаевым рядом жизнь прожил и терпеть его не мог, но такой смерти – из-за недоумка последнего – он явно не заслужил.

Джип, в который затолкали Игната, заревел в тихом переулке, рванул с места и, полыхнув тормозными огнями, перевалился за поворот.

Маруся с Гришей постояли, глядя ему вслед, а потом не спеша пошли в сторону Петровки.

– Ты молодец, Маруська, – заметил Гриша. – Ловко все раскрутила.

– Я бы одна ничего не раскрутила.

Он покивал. Они шли и молчали, думая каждый о своем.

– Я на работе отпуск взял, – сообщил Гриша ни с того ни с сего. – Сто лет в отпуске не был. У меня там три месяца накопилось.

– Ты на три месяца взял?! – поразилась она.

– Нет, на неделю всего.



Теперь покивала Маруся.