Дядя Уэйд вернулся из Джексон-Хола накануне вечером. Арло нашёл его в мастерской крушащим газетный автомат.

5

Арло спросил, как прошла его художественная инсталляция.

– Хуже не придумаешь, – ответил дядя Уэйд, бросая на верстак молоток. – Владельцы курорта, заказчики, устроили пышную вечеринку. С церемонией. Ладно, подумал я, ваши деньги. Хотя бы побалуюсь закусками. Канапе всякими. Но этого им показалось мало! Они пригласили всякий сброд! Всех этих моднявых типов из Нью-Йорка и Калифорнии – ну, знаешь, которые читают «Арт-форум».

Будучи послушником в аббатстве Святого Дамиана, я, как уже упоминалось выше, самодовольно поздравлял себя с тем, что получил образование гораздо лучшее, чем большинство моих ровесников. Хотя в этом мире, разумеется, существовало много чего, что мне еще только предстояло познать, — это касалось даже христианской религии, несмотря на то, что я воспитывался при монастыре.

Арло не был знаком с такими людьми.

– И они, значит, стали всё это рассматривать, и началось перешёптывание. Они всегда так делают: никогда толком не говорят, только зудят. – Дядя Уэйд изобразил звук. – А затем один из них, такой лысый мужик в маленьких очочках на кончике носа, говорит мне: «Ваше произведение – это обвинительный акт в отношении американской кастовой системы». Можешь себе представить?

Особенно невежественным, словно никогда не задающий вопросов крестьянин, я был в двух вещах. Во-первых, христианство вовсе не было таким уж всеобъемлющим вероучением, как хотела бы представить прихожанам католическая церковь. А во-вторых, христианство отнюдь не являлось таким уж прочным, неделимым и крепким сооружением, как то заявляли все священнослужители. Ни один из моих наставников никогда не раскрывал мне эти истины; не исключено, что они и сами не знали об этих неприятных фактах. Тем не менее поскольку я так и не поборол любопытство, столь огорчавшее моих учителей, то продолжал ломать голову над приводившими меня в недоумение несоответствиями и пытался найти всему объяснения вместо того, чтобы слепо верить, как это от меня ожидалось.

Арло не мог, по большей части потому, что он не знал, что это значит.

Особенно живо я запомнил одну воскресную мессу.

– Кто он такой, чтобы говорить мне, что значит моё искусство? А потом он взял и разместил в Интернете отзыв. В Интернете, где все могут его прочитать! Мой дружище Начо, у него стоит оповещение, зачитал его мне по телефону!

Это произошло зимой. Dom Клемент, помимо того что был аббатом нашего монастыря, являлся также еще и священником для всей паствы в долине, а часовня нашего аббатства была единственной церковью в округе. Собственно говоря, она представляла собой просто большую комнату с дощатым полом; в ней имелся только амвон, а украшений и вовсе не было никаких. Естественно, за прихожанами, в зависимости от пола и положения в обществе, были закреплены определенные места. Постоянно проживающие в монастыре монахи и я стояли по одну сторону от амвона вместе с пришедшими нанести нам визит церковниками и различными мирскими гостями аббатства. Местные крестьяне-мужчины в полном составе столпились в правом крыле комнаты, женщины — в левом. Отдельно поодаль в углу располагались всякие нечестивцы, на которых была наложена епитимья.

– Плохой отзыв?

– Ужасный! Он назвал меня «гением-провокатором»! «Талантом десятилетия»! Крупнейшим открытием со времён Фердинана Шеваля!

На взгляд Арло, всё это звучало как комплименты.

Не успели все занять свои места, как вошел Dom Клемент, одетый в свой коричневый балахон из мешковины и столу из белоснежного полотна. Паства приветствовала его: «Аллилуйя!» Он, в свою очередь, пропел: «Благочестивый, благочестивый, благочестивый», и люди, осеняя крестом лбы, ответили ему: «Kurie eleison»[19]. Затем Dom Клемент занял свое место за амвоном, положил на него Библию и объявил, что его prophetica[20] в это воскресенье будет касаться восемьдесят третьего псалма — «Господи, кто мил тебе?» — где поносились нечестивые едомиты, аммонитяне и амалекитяне.

– Мне весь телефон оборвали. Не только клиенты, но и всякие агенты и галереи. Как мне создавать что-то новое, если меня пытаются всё время отправить то в Нью-Йорк, то в Париж?

Дядя Уэйд схватил отвёртку и принялся откручивать дверцу автомата.

Аббат произносил псалом громко и медленно, на старом языке, не глядя в Библию. Он читал его по пергаментному свитку, написанному готическим шрифтом, текст был большим, так что и свиток был значительной длины. А еще наши художники украсили его рисунками, иллюстрирующими то, о чем упоминалось в проповеди. Рисунки в тексте были помещены вверх ногами. Это было сделано с определенной целью: во время чтения Dom Клемент мог перебросить свободный конец свитка через амвон так, чтобы рисунки оказались прямо перед глазами прихожан. Почти все местные жители, кроме тех, на кого была наложена епитимья, приблизились к амвону — из вежливости соблюдая очередь, дабы не создавать толчеи, — чтобы изучить рисунки. Поскольку ни у одного крестьянина не имелось дома Библии и никто из них не умел читать, а разума у большинства было не больше, чем у быка, эти бедолаги не могли толком понять, что им читал вслух священнослужитель. Картинки же позволяли прихожанам, по крайней мере, хотя бы смутно уловить, о чем шла речь. Когда Dom Клемент закончил читать псалом и начал проповедь, я был скорее удивлен, чем поражен его торжественной речью:

Арло помолчал немного, обдумывая то, что он собирался сказать.

– Я нашёл кое-что. Подумал, вдруг ты захочешь оставить её у себя. – Арло достал из заднего кармана сложенную фотографию и разгладил её. – Это Жёлтый патруль. Вы на участке «Солнечная долина».

— Родовое имя «едомиты» происходит от латинского слова edere, «жрать», отсюда мы можем понять, что они были виновны в грехе обжорства. Название «аммонитяне» происходит от имени языческого демона-самца Юпитера Амона, отсюда следует, что они были идолопоклонниками. Слово «амалекитяне» восходит к латинскому amare, «любить страстно», а стало быть, они были виновны в грехе похоти…

Дядя Уэйд взял снимок. Изучил его. И громко выдохнул.

– Это я, очевидно. Митч, Чак, Джейсон. А это кто? – Он указал на мальчика, которого было почти не видно из-за спин остальных ребят.

На мой взгляд, подобные толкования названий были явно притянуты за уши.

– Томас из Техаса.

– Точно! Новенький. Интересно, что с ним стало.

После проповеди Dom Клемент совершил молитву, все еще на старом языке, во славу святой католической церкви, нашего епископа Патиена, двух братьев-правителей нашего королевства Бургундии и членов монаршего семейства. А еще настоятель помолился за всех простых людей королевства, за урожай здесь, в Балсан Хринкхен, за вдов, сирот, рабов и грешников, где бы они ни были. В заключение он произнес на латыни:

– Сейчас его зовут Хэдрин, – сказал Арло. – И он настоящий злодей.

— Exaudi nos, Deus, in omni oratione atque deprecatione nostra…[21]

– Ну, он мне никогда особо не нравился. – Дядя Уэйд вернул фотографию Арло. – Я уже какое-то время хочу кое о чём тебя спросить, Арло. Это прозвучит безумно, но мы с тобой оба не новички в плане невероятного, поэтому ответь мне честно…

Дядя Уэйд достал из выдвижного ящика старую глянцевую фотографию, поблёкшую по краям.

Прихожане ответили ему: «Domine exaudi et miserere!»[22] — и молча стали выходить, пока монахи, действуя подобно изгоняющим бесов церковнослужителям, выталкивали грешников, на которых была наложена епитимья, вон из комнаты. Монахи, стоявшие в дверях, заперли за ними двери. Следующей вошла процессия с подношениями. Монахи действовали как знатоки своего дела, они внесли в часовню три бронзовых сосуда. Все они были накрыты тонким белым покрывалом из прозрачной ткани, носившей название «летний гусь»: потир с вином, разбавленным водой; дискос, содержащий частицу тела Христова, — кусочки хлеба, разложенные на подносе в форме человеческого тела; похожую на башню дароносицу, в которой хранился остаток освященного хлеба.

– Это ты?

На снимке были запечатлены Арло, Томас и Митч. Они были в лодке и смотрели на юного дядю Уэйда, ослеплённые вспышкой.

– Это я, – подтвердил Арло, взяв фотографию.

После подобающей молитвы тело Христово было разделено между Dom Клементом, теми, кто помогал ему отправлять службу, другими монахами, мною и оставшимися истинно верующими гостями, которых в это воскресенье пригласили в монастырь. Затем Dom Клемент совершил смешение, макая свой кусок хлеба в потир и произнося слова благословения. Оставшееся тело Христово из дароносицы было роздано прихожанам: каждый получил кусочек его в ладонь, причем у женщин, в отличие от мужчин, ладони были прикрыты воскресным льняным полотном, которое они принесли с собой. Когда все собравшиеся вкусили тело Господне и получили по глотку из потира, остальные прихожане запели Trecanum[23]: «Gustate et videte!..»[24]

Он помнил, как Уэйд щёлкнул фотоаппаратом, когда они плыли к Кулаку гиганта.

– Нашел её пару месяцев назад. Не стал сразу показывать, решил подождать на всякий случай, когда ты вернёшься из лагеря, чтобы не создать парадокс или временную петлю.

После этого Dom Клемент начал читать благодарственную молитву, но прежде чем закончить службу, вставил послание, которого не было в литургии. Видите ли, среди большинства прихожан существовал обычай проглатывать только малюсенькую частичку тела Христова, а затем относить оставшийся кусок домой и хранить его, съедая по кусочку после ежедневных молитв в течение недели. Dom Клемент каждое воскресенье предостерегал прихожан, чтобы они не оставляли освященный хлеб без присмотра дома, где мышь или крыса — «или, хуже того, кто-нибудь не окрещенный святой католической церковью» — могла съесть его, случайно или с умыслом. Затем он дал команду верующим разойтись: «Benedicat et exaudiat nos, Deus. Missa acta est. In pace»[25].

– Не думаю, что это так работает, – сказал Арло. – Что случилось – то случилось.

Дядя Уэйд кивнул.

– А что ты об этом помнишь? – спросил Арло.

Хотя я и выслушивал это его предостережение относительно тела Господня бессчетное количество раз, однако никогда прежде не задумывался, откуда могут взяться среди местных жителей неверующие. Как я уже упоминал, мне довольно часто доводилось наблюдать, что крестьяне совершали поступки, которые не вполне соответствовали или даже совсем не соответствовали христианским обычаям. Кроме того, я давно заметил, что значительное количество жителей Балсан Хринкхен не посещало наши церковные службы даже в дни святых праздников. Разумеется, в каждой общине было несколько одержимых, которыми «владел дьявол», так называемых сумасшедших, и им запрещалось посещать церковь. Я предполагал, что большинство из тех, кто игнорировал наши службы, были просто нечестивыми и неотесанными лентяями. Однако уже на следующий день я узнал, что некоторые из них заслуживали порицания в гораздо большей степени.

Дядя Уэйд сел на стул и поставил отвёртку вертикально на верстак, балансируя её на ручке.

В назначенный час я взял свои восковые таблички и отправился к Dom Клементу, чтобы переписать его корреспонденцию. Аббат, как он обычно делал по понедельникам, спросил, нет ли у меня каких-нибудь вопросов относительно проповеди, которую он прочел во время воскресной мессы. Я ответил, что да, есть, и, постаравшись, чтобы это не выглядело дерзким или неуважительным, сказал:

– Ну, я помню, что мы поймали небольшого водяного духа. В основном это была наша с Митчем затея, но весь Жёлтый патруль был в курсе. Мы держали его в большой кастрюле в центре участка. Не то чтобы мы собирались ему как-то навредить. Нам просто нечем было заняться. Ещё помню, что у Митча была надувная лодка. Небольшая. И мы договорились сплавать на ней к Кулаку гиганта. Видимо, тогда ты и тот другой пацан к нам и присоединились.

– Верно, – кивнул Арло.

— Те иудейские племена, о которых упоминается в псалме, nonnus Клемент, — вот вы рассказывали прихожанам, что их названия произошли от латинских слов или же от имени языческого римского бога. Но ведь, nonnus, эти народы, упомянутые в Ветхом Завете, назывались так задолго до того, как римляне захватили Святую землю и принесли туда свой язык и своих языческих богов…

– С этого момента всё как в тумане, но я помню, как мы стояли на Кулаке гиганта и смотрели в сторону «Солнечной долины». А затем откуда ни возьмись налетела гроза. Тучи и гром. И какие-то жуткие вспышки света.

«Элдричные, – подумал Арло. – Дядя Уэйд запомнил их как грозу».

— Ты, как всегда, прав, Торн, — улыбнулся аббат. — Ты вырастешь очень любознательным молодым человеком.

– И потом, видимо, налетел смерч, хотя по мне это больше напоминало взрыв. Прямо посреди участка. Все деревья повалило. Вырвало из земли. Кое-кто из ребят пострадал: один мальчик сломал руку, но это чудо, что никого не убило. Этот циклон, чем бы он ни был, уничтожил «Солнечную долину». Её будто разнесло бомбой. Следующим утром туда отправили команду, узнать, что случилось, и они свели всё к тому водяному духу, что мы поймали. Смотрители сказали, что кто-то из нашего патруля, должно быть, издевался над ним или ещё что-то. Например, поставили кастрюлю с ним на огонь. Все клялись, что они ничего такого не делали, но кто знает? Дети постоянно совершают глупости. Смотрители решили, что другие духи разозлились и наслали грозу на наш участок, чтобы освободить водяного духа.

— Но… тогда… как вы можете излагать заведомую неправду?

– Что стало с Жёлтым патрулём? – спросил Арло.

– Нас отправили домой. Нашим родителям пришлось за нами приехать. Поверь мне, это была та ещё тягостная четырёхчасовая поездка домой. Мой отец – твой дед – был очень недоволен и прямо мне так и сказал, что я его разочаровал. Не в первый и не в последний раз, если уж на то пошло. Через неделю Жёлтый патруль расформировали. Кто-то из ребят перевёлся в другие, а я просто ушёл. Я больше не видел себя рейнджером. Не после такого.

— Лучше убедить прихожан, что враги Господа полны грехов, — сказал Dom Клемент. Он перестал улыбаться, но говорил без гнева. — Я уверен, что Бог не заметит это маленькое измышление, дитя, даже если ты заметил. Большинство наших прихожан простые люди. Чтобы воспитать из них добрых католиков, мать-церковь разрешает своим священнослужителям время от времени помогать истинной вере при помощи благочестивых уловок.

Дядя Уэйд сделал большой глоток из банки с энергетиком.

Я обдумал это, затем спросил:

– Вы со своей подружкой всё пытались вытрясти из меня насчёт Жёлтого патруля, будто это какая-то великая тайна. Но на самом деле тут нет ничего такого. Просто я не люблю об этом вспоминать. У каждого в жизни есть что-то, о чём он жалеет. Дурацкие ошибки, плохие решения. Они как чудовищные татуировки, от которых не избавишься. Вот и приходится их прятать. Чтобы никто не увидел. Этим я и занимался. Старался не оглядываться в прошлое.

У Арло язык чесался рассказать дяде Уэйду об элдричных, ноже духов и их полуночном визите в Пайн Маунтин. Он мог объяснить, что уничтожение «Солнечной долины» никак не было связано с водяным духом и что его и Жёлтый патруль обвинили незаслуженно.

— Именно поэтому мать-церковь учредила день рождения Христа в тот же самый день, что и демона Митры?

– Хочешь знать, что действительно произошло той ночью? – с улыбкой спросил Арло.

Дядя Уэйд побарабанил пальцами по верстаку, обдумывая предложение. Наконец он помотал головой.

На этот раз аббат нахмурился.

– Это было тридцать лет назад. Если я перепутал какие-то детали или что-то неправильно запомнил, правда об этом уже ничего не изменит. Ты правильно сказал: что случилось – то случилось. Лучше всего оставить прошлое в прошлом и сосредоточиться на будущем.

— Боюсь, что я предоставил тебе слишком много свободы, мой мальчик, в выборе того, что изучать. Такой вопрос мог задать pervicacious[26] язычник, а не добрый христианин, который верит учению церкви. Не зря ведь говорится: «Если это должно произойти, то произойдет. Если же это случилось, то так и должно быть».

Он подобрал отвёртку и вернулся к разборке газетного автомата, давая понять, что разговор окончен.

Арло положил фотографию на верстак лицевой стороной вниз. И впервые заметил выведенные на обороте карандашом слова:

Я робко пробормотал:

МИТЧ
ТОМАС
ФИНЧ?


Арло немедленно узнал почерк. Он уже видел эти самые прописные буквы, складывающиеся в слово «Финч», в «Бестиарии Кульмана», что хранится в библиотеке начальной школы Пайн Маунтина. На странице, посвящённой троллям.

— Я готов понести наказание, nonnus Клемент.

– Дядя Уэйд, а ты…

Арло оборвал себя, вспомнив слова дяди о том, что прошлое лучше оставить в прошлом. Ну и что, если он не получит ответы на все вопросы? Какая от них будет польза? Если дядя Уэйд не хочет вспоминать, то это его право.

– Я что? – спросил Уэйд.

— Сын мой, что бы ты ни вычитал и ни услышал о Митре, — произнес он, смягчившись, — выбрось это из головы. Языческое верование в Митру погибло еще до того, как его сокрушило христианство. Митраизм был изначально обречен, потому что не допускал, чтобы Митре поклонялись женщины. Расширяясь и разрастаясь, культ должен, кроме всего прочего, привлекать тех, кого проще вести за собой, кто готов покорно платить церковную десятину, самых впечатлительных и легковерных — я имею в виду, конечно же, женщин.

Арло изменил вопрос:

– Ты всегда любил «Блэк Флэг»?

Все еще робея, я кивнул, затем немного помолчал и наконец сказал:

– О да! Это настоящий панк. Ему я буду верен всегда.

— И еще одно, nonnus Клемент. Каждое воскресенье вы предостерегаете прихожан, говоря, что нельзя позволять есть освященный хлеб людям, которые не являются католиками. Но разве такие у нас есть? Вероятно, вы имеете в виду тех католиков, что ленятся ходить в церковь?

51

Отвязанный

Аббат бросил на меня долгий испытующий взгляд и наконец произнес:

ЗАКАТ ЛЕТОМ был не секундным событием, а долгим процессом перехода от голубого к розовому, а затем к оранжевому. Уследить за ним было сложно, раз – и внезапно всё окрашивалось в золото.

Это было любимое время суток Арло. Даже с закрытыми глазами он мог распознать окончание дня по стрекоту сверчков и смене тональности птичьих песен.

— Эти люди, о которых я говорю, вовсе не католики. Они ариане.

Стоя на крыльце, Арло палкой месил в ведре с мыльной водой привезённые из лагеря грязные носки. Он не знал точную дозировку отбеливателя и лил его до тех пор, пока вокруг не запахло как в общественном бассейне в Чикаго. Затем он плеснул ещё немного, на всякий случай.

Он закручивал крышку на бутылке, когда увидел машущую ему из-за деревьев Риэль. Арло ждал, когда же она объявится.

Хотя он произнес это спокойным тоном, я испытал страшное потрясение. Ведь, если помните, меня всю жизнь учили ненавидеть и порицать готов-ариан. Я внушил себе, что ненавижу и презираю этих нечестивцев не столько из-за того, что они готы (поскольку я и сам, возможно, был готом), сколько из-за их отвратительной веры. Но мне всегда представлялось, что они где-то далеко. А теперь аббат вдруг сообщил мне, что настоящих, живых, что называется, из плоти и крови ариан можно обнаружить совсем рядом, среди местных жителей. Dom Клемент, очевидно, заметил мое изумление, потому что продолжил:

Риэль вела себя намного спокойнее, чем в прошлый раз. Она не оглядывалась через плечо и не старалась спрятаться.

«Они знают, что она здесь, – сообразил Арло. – Скорее всего, это они её послали».

— Надеюсь, ты уже достаточно взрослый, Торн, чтобы знать: бургунды, так же как и готы, в большинстве своем исповедуют арианство. Начиная с королей, братьев Гундиока в Лугдуне и Хильдериха в Генаве[27], и заканчивая большей частью простых людей.

– Им всё ещё нужен нож? – спросил он.

Риэль кивнула.

– Они боятся, что он попадёт не в те руки.

Вот так новость! Я прикинул, что почти четверть жителей в Кольце Балсама — ариане, а еще четверть — до сих пор необращенные язычники. А ведь к ним относится большинство местных крестьян, которые выращивают урожай или разводят скот на землях, принадлежащих аббатству Святого Дамиана.

«Это в чьи?» – подумал Арло.

– Хэдрин у них. Нож в безопасности.

— И вы позволяете им оставаться арианами? Вы разрешаете арианам работать бок о бок с братьями христианами?

– А если кто-то попытается забрать его у тебя? Например, угрожая твоим близким или друзьям? Ты ведь хочешь их защитить, да?

Dom Клемент вздохнул:

Её слова звучали отрепетированно. Вызубренно. Возможно, элдричные наблюдали за ними.

Поэтому он сказал тихо и чётко:

— Дело в том, сын мой, что наша монастырская община и прихожане-католики составляют нечто вроде аванпоста на вражеской территории. Мы существуем только благодаря терпимости окружающих нас ариан и язычников. Взгляни на это благоразумно, Торн. Правители королевства Бургундия — оба ариане. И все их придворные, воины и сборщики податей тоже. В Лугдуне помимо базилики Святого Юстаса имеется еще одна церковь — бо́льшая по размеру, с кафедры которой проповедует епископ-арианин.

– Если кто-то попытается его забрать или будет угрожать моим близким или друзьям, они об этом пожалеют.

— У них тоже есть епископы? — пробормотал я ошеломленно. — И они не преследуют католических священнослужителей?

Он тоже репетировал.

На долю секунды губы Риэль растянулись в улыбке. Но Арло не был уверен, что ему не показалось.

– Как там, у них? В мире элдричных? – спросил Арло.

— К счастью для нас, ариане, несмотря на то, что их объявили еретиками, никогда не были настроены против остальных христиан. А также они, подобно нам, не готовы силой обращать или уничтожать неверующих. Только потому, что ариане такие бездеятельные и проявляют терпимость относительно других верований, мы, католики, можем здесь жить, работать, молиться и обращать других.

Похоже, Риэль удивилась его вопросу.

– В Королевстве? Потрясающе.

— Все это так неожиданно, — сказал я. — У меня просто в голове не укладывается. Выходит, ариане повсюду вокруг нас.

– В каком смысле?

– Для начала, там красиво. Не как в Долгом лесу, скорее как в Париже или Риме, я так думаю.

— Так было не всегда. Около сорока лет тому назад бургунды были просто язычниками, невежественными жертвами суеверий, и поклонялись всему пантеону языческих богов плодородия. Их обратили ариане-миссионеры, которые пришли из земель остроготов и направились на восток.

– Королевство – это город?

– В некотором роде. Там есть дома, мы бы их назвали дворцами, только они есть у всех. Все равны. Все занимаются искусством. Там нет войн, нет бедности, нет страданий. Никто не болеет, не стареет, не умирает. По сути, это рай. Сам увидишь.

Несмотря на огромное потрясение, которое я испытал в тот день, мое обычное любопытство не уменьшилось.

– Когда?

– Скоро, я думаю. Видимо, поэтому они и разрешили тебе пока оставить нож у себя.

— Простите, nonnus Клемент, — рискнул поинтересоваться я, — но если вокруг так много ариан, а нас, католиков, напротив, так мало, не может ли оказаться, что их бог обладает какими-либо, пусть и самыми незначительными, достоинствами и?..

«Она не должна была этого говорить», – подумал Арло.

Осознав свою оплошность, Риэль быстро добавила:

– Они сказали передать тебе, что случившееся на озере было недоразумением. Они не знали тогда, кто ты такой. Что ты такое. Ты им нужен.

— Акх, нет! — оборвал меня аббат, воздев в ужасе руки. — Больше ни слова, дитя! Никогда даже не помышляй о законности ариан, их верований и тому подобном. Наш церковный собор объявил их еретиками, и этого достаточно.

– Как и ты. Верно?

Она пожала плечами.

— Разве это плохо, nonnus, что я хочу узнать противника, дабы лучше бороться с ним?

– Не знаю. Может, им нужен только кто-то один. И это тебе хорошо удаётся находить вещи.

«Она завидует или радуется?» – задумался Арло.

— Возможно, что и неплохо, сынок. Но никто не может поступать правильно, если на это его толкает сам дьявол. Давай, бери свои дощечки, пора заняться делом.

Риэль отмахнулась от особенно назойливой мухи. В такие моменты Арло невольно вспоминал, что Риэль была всего лишь ребёнком, как и он сам. Он помог ей отогнать надоедливое насекомое. Риэль улыбнулась, а затем вдруг сделала шаг вперёд и шепнула Арло на ухо:

– Помнишь, что мы видели у костра?

Арло помнил.

Я послушно склонился над своей работой, но по-прежнему продолжал обдумывать ту потрясающую новость, которую узнал от Dom Клемента. После того как аббат отпустил меня, я отправился к брату Космасу, который ежедневно читал мне наставления по вопросам морали. Прежде чем он начал одну из своих сухих лекций, я спросил, не тревожит ли его, что мы всего лишь горстка христиан среди большого числа ариан.

Во время Альпийского дерби Арло в какой-то момент обнаружил себя стоящим рядом с Риэль. Все остальные исчезли. Над костром парил огненный дракон. Он не шевелился. Он просто горел.

«Он спит, – сказала тогда Риэль. – Уже многие столетия. Он придумал это место. Оно ему снится».

— Ох, vái, — произнес он и усмехнулся. А затем сказал нечто такое, что заставило меня во второй раз за день испытать настоящий шок. — Послушай, неужели ты, несмотря на то, что постоянно тайком читаешь книги и суешь повсюду свой нос, до сих пор еще не понял сам, что ариане — это те же христиане?

Арло шёпотом спросил Риэль:

– Они хотят найти того дракона?

— Христиане?! Они? Не может быть!

Она кивнула.

– Зачем? Для чего?

— Во всяком случае, сами ариане так утверждают. По правде говоря, они ими и были, первоначально, когда епископ ариан Ульфила обратил готов…

– Не могу сказать, – ответила Риэль. – Я лишь знаю, что он важен.

Тут на ветку рядом с ними села голубая сойка. Обычная птица или шпион? Лёгкий ветерок покачнул траву. Ветер или дух? Каждая секунда, каждый звук, казалось, были насыщены особым смыслом. Риэль и Арло оба сделали шаг назад.

— Тот самый Ульфила, который составил готическую Библию? Он был арианином?

– Это всё, что мне нужно было тебе сказать, – подытожила Риэль. – Хорошего тебе лета, Арло Финч.

– Тебе тоже.

— Да, но это не считалось бесчестьем в то время, когда Ульфила отвратил готов от их старой веры в германских языческих богов. Только позже арианство было обличено как ересь, не имеющая ничего общего с истинным христианством.

Она улыбнулась.

– Там осень. Там всегда осень.

И она направилась назад в лес.

Я, должно быть, пошатнулся, потому что Космас бросил на меня взгляд и сказал:

Арло поколебался, но всё же крикнул ей вслед:

– Ты не права!

— Вот что, садись, юный Торн! Оказывается, тебя здорово задело это открытие.

Риэль развернулась, но он обращался не только к ней, но ко всем элдричным.

– Ты сказала, что Королевство похоже на рай, но это не так. Не для духов, которых они поймали.

Брат Космас был прямо переполнен знаниями духовной истории, а потому он был рад просветить и меня.

Она как-то странно на него посмотрела, со смесью жалости и разочарования.

– Ты не понимаешь.

— В самом начале прошлого века христианство, как это ни прискорбно, подверглось расколу. Возникла дюжина или даже больше отдельных сект. Диспуты между епископами были многочисленными и запутанными, но я, чтобы тебе не запутаться, скажу, что существовали два наиболее влиятельных и склонных к полемике епископа — Арий и Афанасий.

– Я всё отлично понимаю. Элдричные держат их пленниками.

– Оглянись вокруг, Арло. А ты нет?

Риэль отвернулась и пошла дальше. Через несколько шагов она свернула за дерево и исчезла.

— Я знаю, что христиане — в смысле, католики — последовали за Афанасием и приняли его учение.

Арло растерялся. Что имела в виду Риэль? Как она могла сравнивать его с элдричными? Он был их полной противоположностью. Он освободил Большую Бризи и не дал им пленить других духов. Он поклялся защищать их. А она сказала, что он держит их пленниками, – какая несусветная ложь!

Возвращаясь к крыльцу, Арло заметил Купера. Чаще всего пёс объявлялся на рассвете и в сумерках. Возможно, в это время границы между мирами были тоньше всего.

— Мы, да. Как правильно учил епископ Афанасий, Бог Сын произошел из той же субстанции, что и Бог Отец. Епископ Арий возражал, утверждая, что Сын только похож на Отца. Поскольку Иисус терпел искушения, как человек, страдал, как страдает человек, и умер, как человек, Он не может быть равным высшему Отцу, который стоит над искушением, болью и смертью. Отец создал Его как человека.

Арло опустился на колени на дорогу и подождал, когда Купер подойдёт. Пёс, как обычно, пытался что-то вырыть в земле рядом с пнём. Арло почесал прозрачное собачье ухо, зная, что ровно через семь секунд Купер наклонит голову, прислушиваясь к далёкому звуку, после чего беззвучно залает на что-то на дороге.

И тут Арло осенило. Он лаял на элдричных. Пёс сорвался с места навстречу несуществующей угрозе. Арло встал и проводил его взглядом, чувствуя, как внутри у него всё обрывается. Временная петля Купера началась тридцать лет назад, в ночь появления здесь элдричных. Он пережил тогда сверхъестественный ужас, который навеки отпечатался в его памяти. И даже после смерти Купер переживал его снова и снова.

— Ну… — неуверенно произнес я, поскольку никогда прежде не обдумывал подобные тонкости.

Арло сунул руку в карман. Нащупав пальцами рукоять призрачного ножа, он зажмурился. Он боялся того, что может увидеть.

Три. Два. Один. Арло открыл глаза.

Из того места, где Купер царапал когтями землю, тянулся светящийся серебристый шнур. Как поводок. Как цепь. Вот что удерживало пса здесь.

— Константин был императором как Западной, так и Восточной Римской империи, — продолжил брат Космас. — Он справедливо посчитал христианство средством укрепить империю и предотвратить ее распад. Но Константин не был теологом, способным понять огромную пропасть между вероучениями Ария и Афанасия, поэтому он созвал церковный собор в Никее, чтобы решить, какая вера истинная.

Купер потрусил назад – петля повторялась. Добежав до пня, пёс-призрак стал копать лапой в земле. Но теперь Арло мог видеть, что на самом деле он пытался выдернуть серебристый шнур. Он хотел на свободу.

Прошли долгие семь секунд. Купер поднял голову, прислушиваясь к чему-то на дороге, и беззвучно залаял на несуществующую угрозу. Затем побежал.

— Честно говоря, брат Космас, — признался я, — я тоже не совсем понимаю разницу.

Арло вытер свободной рукой уголки глаз, после чего вновь опустился на колени и стал ждать.

Купер вернулся и продолжил свои безуспешные копания в земле. Арло погладил его за ухом.

– Мне так жаль, – сказал он. – Я не знал.

— Ну как же! — нетерпеливо произнес он. — Арий, поистине воодушевленный дьяволом, утверждал, что Христос был всего лишь созданием Бога Отца. То есть стоял ниже по отношению к своему отцу. В сущности, был всего лишь Его посланцем, не больше. Но пойми, будь это и впрямь так, тогда Бог мог бы в любое время послать на Землю другого такого спасителя. Если допустить, что возможен другой мессия, тогда получается, что священнослужители, исповедующие учение Христа, вовсе не являются уникальными и неповторимыми. Выходит, что они проповедуют сомнительные истины. И неудивительно, что скандальные воззрения Ария привели в ужас большинство христианских священников, поскольку они упраздняли саму причину их существования.

Арло достал нож и перерезал серебряный шнур. Тот растворился в воздухе.

Купер поднял голову. Но в этот раз он посмотрел не на дорогу, а прямо в глаза Арло. Похоже, он его узнал. Купер пихнул его ладонь головой и лизнул призрачным языком.

— Понимаю, — сказал я, хотя в глубине души и обрадовался перспективе, что Бог может послать на Землю другого своего сына при моей жизни.

– Ты теперь свободен, слышишь, приятель? – дрожащим голосом сказал Арло. – Тебе больше не нужно здесь оставаться.

Арло знал, что Купер его не понимает, но природное собачье любопытство сделало всё само. Замахав хвостом, Купер побежал исследовать окрестности, впервые за долгие десятилетия оставив привычный маршрут. Он принюхивался, рыл землю и перепрыгивал через камни.

— Церковный собор в Никее отверг арианские воззрения, но тогда он подверг их порицанию недостаточно. Потому-то Константин и склонялся к арианству в течение всего своего правления. По существу, восточная — или так называемая православная — церковь до сих пор тяготеет к некоторым арианским догматам. Тогда как мы, католики, правильно рассматриваем грех как зло, восточные христиане считают грех проявлением невежества и полагают, что его возможно исцелить при помощи обучения.

Другие духи – порхающие в воздухе полоски света – привлекли его внимание. Беззвучно лая, Купер погнался за ними.

Арло сидел на дороге и улыбался сквозь слёзы.

— Итак, когда же арианство было окончательно осуждено?

Добежав до края леса, пес оглянулся на него.

– Всё хорошо! – хрипло крикнул Арло. – Иди!

Купер мотнул головой и скрылся за деревьями.

— Примерно через пятьдесят лет после смерти Ария, когда созвали Синод в Аквилее. К счастью, святой епископ Амвросий все предусмотрел и пригласил на то заседание других епископов — последователей Афанасия. Присутствовали только два епископа-арианина, их там буквально заклевали: всячески поносили, затем предали анафеме и исключили из христианского епископата. Арианство было низвергнуто, и католической церкви больше не пришлось страдать от позора этой ереси.

52

— Тогда каким же образом готы стали арианами?

Воссоединение

ДЖЕЙСИ ВЕРНУЛАСЬ ИЗ КИТАЯ неделю спустя. Арло поехал с мамой её встречать.

— Незадолго до того, как арианство было предано анафеме, арианский епископ Ульфила отправился в качестве миссионера к варварам, в те края, где визиготы жили в своих волчьих логовах. Он обратил их, они обратили своих соседей, братьев-остроготов, а те — бургундов и других чужаков.

Крыша аэропорта Денвера напоминала гигантский тент из бесконечных полотен белого брезента, привязанных к огромным столбам стальными кабелями толще руки Арло. Он задумался, сколько же ткани на них ушло, и что будет, если она где-нибудь порвётся, и кому вообще пришло в голову такое архитектурное решение.

Он стоял рядом с мамой и всматривался в лица следующей группы прилетевших пассажиров.

— А что, брат Космас, неужели в те края не отправлялись также и католические миссионеры?

Арло заметил сестру раньше, чем она его. Джейси несла подушку и маленький рюкзак, в ушах у неё были наушники. Она выглядела намного старше. Не просто повзрослевшей, а на самом деле старой, как подросток, которому внезапно исполнилось шестьдесят.

– Джейси! – закричала и замахала мама.

— Разумеется, отправлялись. Но не забывай, что большинство германцев обладают грубым разумом. Они просто не в состоянии осознать, как две божественные сущности, Бог Сын и Бог Отец, могут иметь одно происхождение. Здесь требуется напрячь веру, а не интеллект. Вера идет из сердца, а не из головы. Неведение — мать молитвы. Но вот доводы ариан — мол, сын просто похож на отца — это варвары могут понять своим грубым разумом, и им не приходится напрягать свои грубые сердца.

Сестра Арло грустно улыбнулась и обняла её прямо поверх ограждения.

– Как ты долетела? – спросила мама. – На таможне проблем не было?

— А ты еще назвал их христианами!

– Всё хорошо, – сказала Джейси.

– Ты наверняка так рада вернуться!

Космас развел руками:

– Да.

Арло знал, что это была ложь.

* * *

— Только потому, что ариане неопровержимо следуют наставлениям Христа — «возлюби ближнего своего» и так далее. Но они поклоняются Христу не так, как надо: они поклоняются только Богу. Я с таким же успехом мог назвать их иудеями, не имеет значения. Среди их абсурдных вероучений есть постулаты о том, что две или несколько форм поклонения одинаково правомерны. Таким образом, ариане имеют глупость позволять вторгаться к ним другим религиям — включая и нашу, Торн, — наша же религия неизбежно восторжествует над другими.

Дома Джейси съела тарелку хлопьев с молоком и ушла к себе в комнату. Арло услышал, как щёлкнул замок её двери.

– У неё сейчас весь суточный ритм сбит, – сказала мама. – В её возрасте это особенно тяжело. Организм перестаёт понимать, день сейчас или ночь.

* * *

– Полёт на самолёте – это, по сути, своего рода путешествие во времени, – согласился дядя Уэйд. – Часть тебя уже здесь, а другая часть всё ещё там. Поэтому я никогда не летаю. Если уж куда-то отправляться, то целиком.

Он встряхнул пакет с молоком, проверяя, сколько осталось, и отпил прямо из него.

Может показаться странным — в то время это казалось странным мне самому, — что я один из всей христианской католической общины осмеливался задавать вопросы, высказывать сомнения, сомневаться даже в заповедях и правилах той строгой веры, в которой мы все жили. Оглядываясь назад, я полагаю, что могу объяснить свою безрассудную любознательность и зарождающееся стремление восстать против навязываемого мне воспитания. Я думаю теперь, что это было первым проявлением женской составляющей моего характера. За свою долгую жизнь я не раз убеждался в том, что большинство женщин, особенно те, кто обладал хотя бы крупицами разума и имел начатки образования, были существами ранимыми до неуверенности, склонными к сомнениям, вечно готовыми к подозрению. Таким же был и я сам в юности.

– Уэйд! – возмутилась мама Арло.

– Я допил!

– Всё равно – ты подаёшь плохой пример!

Имея возможность неограниченно просматривать книги и свитки, задавать вопросы наставникам и присматриваться к другим людям, я по мере сил пытался разрешить свои сомнения относительно того, что, как предполагалось, было данной Богом верой — что, как предполагалось, было моей верой, — стараясь примириться, через осмысление, а не через простое допущение, с многочисленными несоответствиями, которые я в ней находил. Но как раз в это время похотливый брат Петр начал пользоваться мной как женщиной-рабыней.

Уэйд вытер губы.

– Да ладно тебе, Селеста. Твои дети не считают меня примером для подражания. Скорее ходячим предупреждением, как поступать не следует.

Уходя, он мягко стукнул её костяшкой пальца по голове.

Хотя я тогда уже вовсю гордился приобретенными мною многочисленными научными знаниями, а также некоторым количеством мирских познаний, я оказался совершенно неподготовлен к приставаниям Петра и даже не понимал толком, что происходит на самом деле. Из объяснений похотливого повара я усвоил лишь одно: то, чем мы с ним занимались, надо было скрывать. Таким образом, я, конечно же, понимал, хотя упорно пытался не допустить это знание даже в самый дальний уголок своего сознания, что наше поведение было совершенно непозволительным. А еще, несмотря на мою независимость и даже своеволие в других вопросах, мне слишком долго внушали уважение к авторитету — означающее подчинение любому, кто старше или выше рангом, — потому-то я никогда не пытался воспротивиться приставаниям Петра.

Арло посмотрел на маму. Та закрыла глаза и покачала головой, но на её лице была лёгкая улыбка. Возможно, она и раньше так улыбалась, просто Арло этого не замечал.

* * *

За ужином Джейси почти ничего не съела, а после вышла на улицу. С телефоном в руке. Арло знал, куда она направлялась.

Мало того, когда повар изнасиловал меня в первый раз, я втайне испытывал такой стыд от того, что со мной сделали, что просто не мог открыть это Dom Клементу или кому-то еще. К тому же Петр обвинил меня в том, что я был самозванцем среди братьев, — и то, что он обнаружил у меня между ног, очевидно, подтверждало это обвинение, — таким образом, я был вынужден считаться с его предостережением, опасаясь, что, если кто-нибудь еще узнает мою тайну, меня с позором изгонят из аббатства Святого Дамиана.

Он нашёл её сидящей, свесив ноги, на Сигнальном камне и смотрящей на прикрытую розоватыми сумерками долину внизу. Заметив его, Джейси вытерла глаза.

Он остановился, не уверенный, стоит ли подходить ближе. Она приглашающе махнула рукой.

Когда со временем наши постыдные занятия были обнаружены, меня, как вы уже знаете, все-таки изгнали. Однако сначала я подвергся хоть и строгому, но полному сочувствия допросу Dom Клемента.

– У тебя есть фото папы? – спросил он, садясь рядом с ней.

— Мне очень тяжело, Торн… э-э… дочь моя. Вообще-то женщины обычно исповедуются в грехах у Domina Этерии в монастыре Святой Пелагеи. Но я должен спросить, а ты должна ответить мне правду. Скажи, Торн, ты была девственницей, когда началась эта мерзость?

Она отдала ему телефон. Листая фотографии, Арло едва узнавал на них сестру. Она везде улыбалась, смеялась, дурачилась. Она выглядела счастливой. Он уже несколько лет её такой не видел.

Должно быть, я покраснел так же сильно, как и он, но попытался ответить связно:

Понять причину было несложно: их папа. Если они были вместе на фотографии, то Джейси всегда прижималась к нему. Если же фотографировал он, она всегда смотрела прямо в объектив и широко улыбалась.

Почти все снимки были сделаны в Гуанчжоу, в городе, где жил их папа: десятки фотографий поездов, ресторанов и крошечных магазинчиков, в которых продавались всякие безделушки. Затем пошла серия фотографий леса, похоже, Джейси с папой ходили туда в поход.

— Почему… я… едва ли я знаю. Я ни о чем не подозревал, nonnus Клемент, пока вы не стали называть меня женщиной. Я в таком изумлении и сбит с толку, узнав, что я… Хотя вообще-то брат Петр тоже намекал мне, но я не могу в это поверить… Поскольку я никогда не думал о себе как о женщине, nonnus Клемент, откуда же я могу знать, была я девственницей или нет?

– Где это вы? – спросил он.

– У них прямо посреди города парк. Огромная территория с храмами и озером. Но там совсем мало людей. В некоторых местах там почти так же, как здесь. Ты наедине с природой.

Dom Клемент отвел глаза и произнес в сторону:

На последнем снимке был их папа в аэропорту Гуанчжоу. Он улыбался, но Арло видел, что он борется со слезами.

– Хорошее фото, – сказал он.

— Давай облегчим ситуацию для нас обоих, Торн. Сделай мне одолжение, пожалуйста, скажи, что ты не была девственницей.

– Спасибо.

– Хоть бы папа к нам вернулся…

— Если вы так желаете, nonnus. Но, я правда не знаю… Понимаете…

Джейси помотала головой.

– Этого не будет. Его не пустят назад в страну.

– Ты этого не знаешь.

— Пожалуйста. Просто скажи это.

– Знаю. Он сам мне сказал. И ещё он сказал, что даже если попытается приехать в другую страну, его там арестуют. – Её голос дрожал. – Он застрял там навсегда.

Арло пролистал фотографии назад и всмотрелся в китайский лес. Идея возникла в его голове столь неожиданно, что он вздрогнул, будто ему на ухо нашептал призрак.

— Хорошо, nonnus. Я не была девственницей.

Этот лес в Китае на самом деле мало чем отличался от леса Пайн Маунтина. Он наверняка граничил с Долгим лесом. В конце концов, Долгий лес простирается везде. А значит, и в Китае тоже.

Он издал вздох облегчения:

Арло посмотрел на сестру.

— Я поверю тебе на слово. Видишь ли, если бы вдруг выяснилось, что ты была девственницей и позволила брату Петру воспользоваться сим преимуществом, и если бы это дошло до меня, мне пришлось бы приговорить тебя к сотне плетей.