узнать их мир. Но я следовал по своему пути и это было моим оружием.

Видел товарищей из моего типа гетто, которые пытались закрепиться на

более высоком уровне. И всегда все получалось не так, как того хотелось. И

я делал всё наоборот, усложнял. Вместо того, чтобы сказать: «У меня есть

только 20 крон», я говорил «У меня нет ничего, ни копейки». Я был жестким

парнем из Росенгарда. Я был другим. Это стало моим самоутверждением,

самоопределением, и я наслаждался им всё больше и больше. Меня никогда

не волновало то, что я ничего не знаю об идеалах шведов.

Иногда мы были боллбоями, когда играла старшая команда. Однажды

«Мальмё» играл с «Гетеборгом», большая игра, и мои одноклубники сходили

с ума от желания заполучить автографы у местных звезд, особенно у кого-то

по имени Томас Равелли, который стал героем после отбитых пенальти во

время чемпионата мира. Я никогда не слышал о нем, ничего не мог о нем

сказать. Не хотел делать из себя дурака. Правда, чемпионат мира я смотрел.

Но я был из Росенгорда. Мне не наплевать на шведов, но тогда я болел за

бразильцев, за Ромарио, Бебето и остальную банду, и единственное, что меня

интересовало в Равелли, были его шорты. Я размышлял о том, где бы украсть

таких парочку.

Также мы продавали Biglotto, чтобы принести деньги клубу, но я

понятия не имел, что это за лотерейные билеты и для чего они. Я никогда не

слышал, как привлечь к своему товару внимание. Но я старался, чтобы

продать эти билеты.

– Здравствуйте, здравствуйте. Меня зовут Златан. Извините за

беспокойство. Хотите лотерейный билет?

Работало плохо. Я продал всего один билет и еще несколько

рождественских календарей. Полный ноль, а теперь всё непроданное должен был купить мой папа. Это было несправедливо. Денег не было и не было необходимости покупать бесполезную вещь домой. Это было глупо, и я не понимаю, как они могли отправлять детей, чтобы они уподоблялись нищим.

Мы играли в футбол, мы выглядели потрясающе. Тони Флайджер,

Гудмундур Мете, Матиас Конча, Джимми Таманди, Маркус Розенберг. И я.

Я становился всё лучше и лучше, но они продолжали ныть. В основном родители. Они не сдавались. «Вот, он идет снова», - говорили они. «Снова мяч у него», «Он не подходит команде». Это вывело меня из себя. Кто, черт возьми, они такие, чтобы стоять там и судить меня? Было много желающих, чтобы я закончил с футболом. Но ведь все их слова — это неправда. Но я действительно задумался о смене команды. Папы рядом не было, не было никого, кто смог бы меня защитить или купить дорогую одежду. Я должен был делать всё сам, я должен был доказать этим снобам, что они неправы.

Конечно, я разозлился!

Кроме того, я не находил себе места. Я хотел действия, действия. Мне

нужно было что-то новое.

Гьюленси, тренер юношей, слышал об этом и переговорил с клубом.

– Приходи один. Всем не угодишь. Мы теряем большой талант здесь!

Мой папа подписал для меня юниорский контракт. Я получил

полторы тысячи в месяц, и это был, конечно, удар, я стал работать

усерднее. Я упорно тренировал получение мяча за как можно меньшее

количество касаний насколько это возможно. Но я не стал блистать ещё

больше. Главным героем оставался Тони, а я продолжил впитывать как

можно больше знаний, чтобы стать, по крайней мере, также хорош, как и он.

Мое поколение в MFF напоминало бразильскую школу. Мы подстегивали друг друга. Все это было похоже на мамин блок и времена, когда мы качали разные финты, которые делали Роналдо и Ромарио. Мы повторяли их до тех пор, пока они у нас не получались идеально. Мы привыкли изредка помогать себе рукой, но бразильцы пинали его лишь ногами, мы возвращались к тренировкам, повторяли снова и снова. И в конце концов, пробовали финты в играх. Многие из нас пользовались этим. Но я сделал шаг вперед. Я пошел глубже. Я был более точен в деталях. Стал одержимым. Финты стали способом показать себя, я использовал ошибки игроков, несмотря на стоны родителей. Нет, я не адаптировался. Я хотел стать другим. Хотел понять требования тренеров, чтобы стать лучше. Но это не всегда было легко.

Иногда мне было больно, наверное, из-за влияния ситуации, которая

сложилась между папой и мамой. Во мне было много дерьма, которое должно было вырываться наружу. В школе Сордженфри мне дали школьного надзирателя. Я был зол.

Да, я был неряшлив. Может быть хуже, чем все они. Но надзиратель!

Убирайся отсюда. У меня были хорошие оценки по таким предметам, как английский язык, химия и физика. Я не был каким-то наркоманом. Я даже не курил сигарет. Я просто совершил несколько глупых поступков. Но речь зашла о помещении меня в специальную школу. Они хотели заклеймить меня, чтобы я чувствовал себя, как будто бы я какое-то НЛО. Во мне что-то тикало, будто бы бомба. Нужно ли говорить, что я был хорош на уроке физкультуры? Может быть, я был немного рассеян в классном кабинете, мне трудно было корпеть над книгами. Но я мог сосредоточиться тогда, когда бил по мячу или яйцу.

Однажды на уроке физкультуры этот надзиратель следил за мной. При

любом движении он следовал по пятам, точно тень. Тогда я разозлился. Я

отбил мяч прямо ей в голову. Она была потрясена и просто ошарашенно смотрела на меня, потом позвонила моему папе и завела разговор о психиатрической помощи, специальной школе и всяком подобной дерьме, и вы знаете, что говорить об этом моему отцу нелегко. Никто не приемлет слышать гадости о своем ребенке. Он рассердился, прилетел в школу и в ковбойском стиле заявил:

– Кто вы такие? Приперлись сюда и говорите о психиатрической

помощи? Она вам самим нужна. С моим сыном все в порядке, он хороший

ребенок, так что вы все можете трахнуть себя!

Он был сумасшедшим югославом в расцвете сил. Немного позже

надзирателя убрали. Я вернул доверие к себе. Но что это было? Надзиратель

для меня! Это сводило меня с ума. Вы не можете разделять детей на подобные группы. Вы не можете!

Если кто-то сегодня будет пилить моих детей – Макси и Винсента –

говорить, что они «другие», я бы им устроил. Обещаю. Я сделал бы больше,

чем мой отец. Тот случай до сих пор жив во мне. Тогда мне было плохо.

Хорошо, что в долгосрочной перспективе это, возможно, сделало меня

сильнее. Что я знаю? Я стал воином. Но тогда это меня привело в

замешательство.

Однажды я захотел пойти на свидание с девушкой, но не был уверен

в своём успехе. Представляете, как бы здорово звучало «парень с

надзирателем»? Простой вопрос про её номер заставил меня всего вспотеть.

В моих глазах она выглядела потрясающе, и я сказал:

– Не хочешь встретиться после школы?

- Конечно, согласна.

– Как насчёт Густава?

Густав Адольф – площадь в Мальмё, и я чувствовал, что идея ей

понравилась. Но когда я пришел туда, её не было. Я занервничал. Я был в

чужом районе и чувствовал себя неуверенно. Почему она не пришла? Разве я

ей не нравлюсь? Прошла минута, две, три, десять минут, и в конце концов я

не выдержал. Это было худшее унижение. Она обманула меня, подумал я.

Кто захочет свидания со мной? И ушёл домой. Я не проклинал её. Я

собираюсь стать звездой футбола. Зря я так поступил. Автобус девушки

просто опоздал. Водитель захотел выкурить сигарету или что-то другое, и она приехала сразу, как я уехал…



ГЛАВА ВОСЬМАЯ



«Тебе пора завязывать играть с этими мелкими засранцами»



Я поступил в среднюю школу Боргара с футбольным уклоном. Я

возлагал на это большие надежды. Теперь всё изменится! Теперь я стану

реально крутым! Но всё это походило на подставу. Ну, о’кей, я был готов ко

всему. В команде было несколько выскочек. Там были и девчонки тоже, ну и

крутые парни, которые стояли все такие модные и приодетые по углам и курили. Там у меня была спортивная обувь и экипировка от Nike и Adidas,

это было офигенно, я постоянно в ней ходил. Но я не знал, что мой главный

бренд — это Русенгорд. Это как знак. Будто меня преследовал

дополнительный учитель.

В школе они были одеты в рубашки от Ральфа Лорена, а обуты в

Тимберленды. Именно так! Я раньше очень редко видал парней в рубашках.

Я думал, что с этим надо что-то делать. Симпатичных девчонок в школе было предостаточно. Но если вы выглядите, как парень из гетто, то поговорить вряд ли удастся. Я обсудил это с отцом, вышел спор. Мы получали пособие 795 крон. Папа считал естественным, что деньги должен забирать он, ведь он, как он говорил, за всё платил. Я считал иначе:

Ты же знаешь, я не могу быть главным школьным выродком!

В Швеции в течение 3-х лет каждый ребёнок получает определенную сумму денег.

В каком-то смысле он принял мой аргумент. Я получил пособие и счёт

в банке. Деньги приходили 20-го числа каждого месяца, и многие из моих

кентов собирались у банкомата в 23:59 за день до этого и ждали денег. Они

шумели: дадут ли деньги прямо в полночь? Десять, девять, восемь…Я как-то

спокойнее к этому относился. Но утром я снял часть денег и купил себе пару

джинсов от Дэвиса.

Это были самые дешёвые. Иногда покупал несколько рубашек, три

вещи по цене одной. По-разному пробовал. Ничего не работало. Я всё ещё

был заклеймен Русенгордом. Я не вписывался. Мне так казалось. Я всю

жизнь был мелким. Но тем летом я за несколько месяцев вырос сантиметров

на 30. Как дрищ выглядел. Мне нужно было самоутверждаться, и впервые в

жизни я стал зависать в центре: в Бургер Кинге или на площадях.

Я занимался какой-то херней. Но так было нужно. Иначе у не было бы

никаких шансов в школьной тусовке. Я украл у парней МП3шник. У нас были

запирающиеся на замок шкафчики с кодом, и один мой друг сказал мне по

секрету код одного парня. Когда его не было, я брал его плеер и рассекал на

велике, слушая его песни. Это было, в принципе, круто. Но этого было

недостаточно. По-прежнему чего-то не хватало. Я всё ещё был ребенком из

гетто. Мой друг был умнее. Он завёл себе девушку из хорошей семьи,

подружился с его братом, и даже стал брать его одежду. Хороший трюк, серьёзно. Даже если б он не работал. Мы, из гетто, никогда не вписывались.

Мы были другими. Но всё-таки, мой друг ходил в крутой одежде, и у него

была классная подружка. А у меня был футбол.

Но не сказать, что всё шло хорошо. Я пробился в молодёжную

команду и играл с парнями, которые были на год меня старше. Вот это успех.

Мы были отличной бандой, одной из лучших команд в стране в нашей

возрастной категории. Но я сидел на скамейке. Это было решение Оке

Калленберга. Тренер, конечно, может кого угодно посадить на скамейку. Но

я не думаю, что причиной этому был футбол. Когда я пришел, я забивал. Я

был очень неплох. Но они считали, что я был плох в другом.

Мне сказали, что я не играю на команду. «Твоего дриблинга

недостаточно, чтобы вести игру!». Я сто раз слышал подобное. Я слышал, как шептались: Это Златан! Разве он может держать себя в руках? Это хоть были и злые языки, но всё-таки была доля правды в этих словах. Я иногда орал на своих одноклубников. Я кричал и много говорил на поле. Я мог даже со зрителями вступить в спор. Не то, чтобы там было что-то серьёзное. Но у меня был такой характер и стиль игры. Я был игрок другого типа, немного сумасшедший. И по-настоящему я не принадлежал ФК Мальмё.

Многие так на это смотрели. Я помню молодёжный чемпионат

Швеции. Мы попали в плей-офф, это было большим успехом. Но Оке

Калленберг не брал меня в команду. Даже на скамейку запасных.

«Златан травмирован», — сказал он перед всеми, заставить меня

вскочить. Что он имеет в виду? Я возразил:

«О чем это вы? Как вы можете такое говорить?»

«Ты травмирован», повторил он. Я поверить не мог. Зачем он так

делал, когда на носу были игры в чемпионате.

«Вы так говорите только потому, что не хотите, чтобы я играл».

Но нет, он всё думал, что я травмирован, и это меня бесило. Всё это

было очень странно. Никто мне ничего подобного не говорил. В том году Мальмё выиграл молодёжный чемпионат Швеции без меня, что уверенности мне, конечно, не придавало. Да, я много дерзил. Когда мой учитель итальянского выгнал меня из класса, я сказал: «Да плевать я на вас хотел. Я всё равно выучу итальянский, когда стану профессиональным футболистом и буду играть в Италии». Забавно, правда? Тогда это было пустой болтовнёй.

Я и сам-то не особо верил в это. Да и как я мог в это поверить, даже не будучи основным игроком в молодёжной команде?

В то время у взрослой команды были проблемы. Мальмё — лучшая

команда страны. Когда старикан вернулся в Швецию в 70-х, клуб тотально

доминировал. Они даже доходили до финала Лиги Чемпионов, или Кубка Чемпионов, как он тогда назывался. Но никого из юниоров в команду не брали. Вместо этого переманивали персонал из других топ-клубов. Но в том году ситуация изменилась. Клуб провалил сезон, и никто не знал этому причин. Мальмё всегда был в авангарде, а сейчас спустился в арьергард. Они действительно плохо играли. Экономика была ни к чёрту. На других игроков денег не было, и парни из молодёжной команды получили шанс. Вы представить себе не можете, как мы это обсуждали! Кто получит шанс следующим? Он? Или он? Это Тони Флайгер, конечно же, а ещё Гудмундур Мит и Джимми Таманди. Обо мне они даже не думали. Я был последним из тех, кого стали бы брать. Ну, я верил в это. И другие тоже. Честно говоря, не на что там было надеяться. Если уж даже тренеры молодёжной команды держали меня на банке. С чего бы я понадобился взрослой команде? Да ни с чего. Но я был не хуже Тони, Мита и Джимми. Я это показывал за то маленькое время, что мне

выделяли. В чем проблема? Чем они лучше? Это грызло меня изнутри, и я

всё больше думал, что это политика у них такая.

Когда я был поменьше, быть не таким, как все, дерзким, было, может

и круто, но дальше это только мне мешало. Когда на чашу весов поставлено

много, никто не хочет, чтобы какой-то дикий иммигрантишко мутил свои бразильские штучки. Мальмё — самый гордый и хороший клуб. Во все времена их игроки были белыми и пушистыми, они всегда говорили только хорошее. С тех пор ребят иностранного происхождения в клуб особо не брали. Ну, хорошо, да, играл там как-то Эксель Осамновски. Он был тоже из Русенгорда. Он потом ещё в Бари играл. Он был славным парнем. Нет, нет, никакой взрослой команды для меня. У меня с молодёжной был контракт.

Мне приходилось довольствоваться этим U-20. U-20 они создали по

специальному футбольному согласованию со школой Боргара. Молодёжная

команда была до 18-ти. U-20 соответственно до 20-ти.

Туда брали не всех, лишь немногие могли стать частью команды.

Покидать клуб нам не разрешали, и частенько мы играли с парнями из

резервной команды, или против команд из третьего дивизиона. Это было не

очень-то круто, но зато у меня был шанс засветиться.

Иногда мы тренировались с первой командой, но я отказывался

привыкать. Обычно юниоры в таких ситуациях не показывают сложные

трюки. Нужно быть паиньками. Но я подумал: а почему бы и нет? Терять мне нечего. Я делал всё, что умею, и меня, конечно, заметили, шептались там. «Да что он о себе возомнил?» или что-то в этом роде. А я бормотал: «Да идите вы нахер», и продолжал. Я финтил, изображал крутого парня, и иногда тренер главной команды, Роланд Андерссон, за мной приглядывал.

Я сначала подавал надежды: «Интересно, он думает, я хорошо

работаю?». Но всё изменилось, когда со мной случилась очередная херня.

Когда я на следующий день увидел его у кромки поля, я подумал, что кто-то

ему настучал. Какая-то жалоба. И тогда я всё больше разочаровывался в футболе, да и других сферах успехов у меня не было, особенно в школе. Я

был застенчивым и робким, иногда всей моей едой был только школьный обед. Я набрасывался на него как безумный. Все остальное меня не

волновало. Я учился всё меньше, и в итоге меня и вовсе выперли из школы,

да и дома было полно проблем.

Я шел словно по минному полю, отдаваясь в полной мере только

футболу. В комнате у меня висели плакаты Роналдо. Роналдо — настоящий

мужик. Не только из-за его техники и голов на Чемпионате Мире. Он во всём

был крут. Я хотел стать кем-то вроде него. Отличаться от всех. А шведские

футболисты — это вообще кто? В сборной не было ни одной суперзвезды,

никого, о ком бы знал весь мир. Я изучил манеру его игры, старался

повторять его финты. И мне казалось, я реально становлюсь лучше. Я прямо-таки танцевал с мячом.

Но что это мне давало? Да ничего. Мир несправедлив. Такому, как я,

не стать звёздой футбола, у меня нет шансов. Что бы я там не умел. Такие

дела. Это убивало. Я пытался искать другие пути. Но ухватиться было не за

что. Я просто играл. В тот день, когда я тренировался на первой площадке

Мальмё U-20, Роланд Андерссон стоял рядом и наблюдал. Теперь этой

площадки больше нет. Это было футбольное поле с травяным покрытием, оно находилось рядом со Стадионом Мальмё. И вот, наконец, я услышал, что Роланд Андерссон хочет поговорить со мной. И хоть этого я и добивался, мне, честно говоря, стало страшно. Я стал лихорадочно соображать:

«Я угнал чей-то велосипед? Побил кого-то?» Я прошелся в мыслях по

всем своим глупым поступкам, их было предостаточно. Но единственное, чего я не мог понять: как это могло касаться его? Я приготовил тысячу оправданий. У Роланда громкий и низкий голос. Он славный, только довольно строгий. Роланд всегда контролировал все происходящее, так что мое сердце бешено колотилось.

Я слышал, что Роланд Андерссон играл за сборную на чемпионате

мира в Аргентине. Он был не просто легендой Мальмё. Он был игроком сборной страны. Человек, которого все уважали. Он сидел за своим столом, даже ни разу не улыбнулся. Выглядел он сурово. Все, сейчас начнется.

— Привет, Роланд. Как дела? Ты что-то хотел? — Я старался

выглядеть самоуверенней. С детства я усвоил, что никогда нельзя позволять

себе выглядеть слабаком.

— Садись.

— Хорошо, да все в порядке, никто не умер, честно.

— Златан, тебе пора завязывать играть с этими мелкими засранцами.

«С мелкими засранцами? О чем это он», - подумал я. «Что я мог

сделать этой мелюзге?»

— Почему это? Вы о ком-то конкретном?

— Тебе пора играть по-взрослому.

Я все еще не въезжал.

— Чего?

— Добро пожаловать в первую команду, парень, — сказал он. Я,

признаться, до сих пор не могу описать то, что почувствовал.

Меня будто подбросило метров на 10 вверх. Будто я украл новый байк.

Короче, я чувствовал себя самым крутым парнем в городе.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Неожиданная встреча»



В Мальме была такая штука, которую называли Милен (буквально

переводится как «Миля», но это десятикилометровая дистанция). Милен

была чертовски длинной дистанцией. Мы бежали от нашего стадиона к

Water-Tower вниз через Лингэмн роуд, мимо по-настоящему дорогих домов

с шикарным видом на океан, один из их помню особенно хорошо, он был

розовым, потрясал воображение, и мы думали: «Вау, кто те люди, которые

живут в этом доме? Это же можно сойти с ума, сколько у них денег».

Мы продолжали бежать по направлению Кунгспаркена, через

Анна Велес

Личное дело Бездушного

© Велес А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

1

Олег чувствовал раздражение и нетерпение, и это было ему привычно. Он терпеть не мог объяснять кому-то свои действия и хотел скорее покончить с грядущим разговором. Его ждало дело – его дело, о завершении которого Олег мечтал пять лет. Тогда он только начинал, хотя и вполне успешно, свою карьеру в полиции. Вот только пока он ловил преступников, один из них убил невесту Олега. Как и еще шесть других девушек. Тогда полицейскому не дали расследовать это дело.

Но молодой, подающий надежды следователь не собирался оставлять все, как есть. Найти и наказать убийцу стало целью жизни. Боль потери заменил гнев. Олег на пути к этой цели отказался от привязанностей, он сводил общение с людьми к минимуму, используя всех в своих интересах. Так он получил прозвище Бездушный, на что ему было глубоко наплевать. Как и на многое другое.

Олег поднимался по карьерной лестнице. Он раскрывал одно дело за другим, был на хорошем счету у начальства, слыл любимцем прессы. Все это позволило ему добиться создания собственного отдела и набрать надежную сильную команду. Отдел специальных расследований занимался серийными убийствами. Все – ради того, чтобы однажды раскрыть то самое дело. Вот только за пять лет Олег так и не смог приблизиться к своей цели. За эти годы маньяк больше никого не убил, просто исчез и затаился, а потому никто не мог разрешить специальному отделу и их начальнику возобновить расследование.

Но… чуть больше двух недель назад отдел поймал другого преступника. И этот случай отличался от многих других только присутствием в нем Хель. Владелица одного из медиахолдингов города, писатель в жанре нуар, эта женщина стала навязчивой идеей маньяка. Первым погиб лучший друг Алисы. А после… Хель стала просто зеркальным отражением Олега. Еще одна Бездушная, которая с помощью начальника отдела смогла наказать убийцу[1].

И вот это стало последней каплей, переломным моментом. Олег дал Хель желаемое. Теперь он не собирался больше ждать, хотел получить свое.

Оставалось только переговорить с начальником управления, чтобы получить свободу действий. Олег готов был объясниться, пусть его это раздражало. Только бы побыстрее!

Начальник управления при виде Олега начал нервничать: Бездушный был непредсказуем, и полковник всегда ожидал неприятностей. Сейчас это ожидание было оправданно.

На стол перед полковником Олег положил заявление на отпуск.

– Всё-таки решился? – тяжело вздохнув, спросил начальник.

– Я пять лет не брал отпуск, – напомнил ему подчиненный, скривив губы в привычной насмешливой ухмылке.

– Не валяй дурака, – досадливо поморщился полковник. – Ты снова полезешь в то дело. Думаешь, я не понимаю? Всё эта Хель! Если уж какая-то там писательница смогла… а ты с ней живешь. Решили играть в детективов на пару?

– Вообще-то я полицейский, – иронично напомнил Олег. – У меня эта игра прописана в должностных обязанностях.

– Не умничай, – проворчал начальник и взял ручку. – Ты понимаешь, насколько весомые должны быть основания, чтобы снова открыть то дело? Вы сможете найти такие улики? Новые обстоятельства, как тут у нас принято выражаться?

– Шанс есть, – серьезно ответил ему подчиненный. – И я обязан его использовать. И… не бойся ты, – в личных беседах эти двое, знавшие друг друга много лет, позволяли себе такое не уставное обращение. – Новых трупов не будет.

– Дай бог, Олег. – Полковник подписал заявление. – Держи меня в курсе. И если смогу помочь – только позвони. По-хорошему, давно нужно с этим покончить. Так что удачи и привет Хель. Умная она женщина.

– Можно подумать, у тебя работает она, а не я, – вернулся к привычному насмешливому тону полицейский. – Спасибо.

Не прощаясь, он быстро покинул кабинет. Полковник смотрел ему вслед с немым изумлением. Олег никогда не считал нужным быть вежливым. А тут… «спасибо»? Начальник управления подумал, что грядут большие перемены. Это явно не просто снег в августе, а что-то круче…

Соколиный Глаз ждал начальника отдела специальных расследований в коридоре. Невысокий, плотноватый, с хорошо заметной сединой в русых волосах, с залысинами, часто с похмелья, иногда не протрезвевший, он казался простоватым и недалеким. На самом деле, он был одним из лучших следователей управления и уж точно самым внимательным, за что и получил свое прозвище. Соколиный Глаз давно бы спился и был выброшен из органов, если бы не Олег. Начальник отдела уважал и ценил только лучших и самых умных. Глаз давно доказал, что не дурак. Олег доверял детективу, а Глаз как-то по-отечески был к начальнику привязан и часто переживал за него. Как и сейчас.

Олег стремительно выскочил из приемной кабинета начальника управления и чуть не врезался в своего подчиненного, что случалось далеко не в первый раз.

– Когда-нибудь я об тебя споткнусь, – с привычным раздражением пробурчал начальник отдела.

Глаз лишь дружелюбно усмехнулся, но тут же стал серьезным.

– Подписал? – спросил он. – Надолго уходишь?

– Пока на две недели, – послушно ответил Олег и тут же саркастично выдал: – Отдел на тебе. Сможешь столько продержаться без выпивки?

– Ты все материалы скопировал? – Глаз его насмешки просто проигнорировал.

Олег подумал, что за последнее время невосприимчивость к его дурному характеру у подчиненных явно усилилась. Возможно, благодаря стервозному влиянию Хель. Эта женщина с самого начала их знакомства на ухмылки Олега не реагировала, вот и других этому научила.

Начальник отдела нахмурился. Глаз продолжал смотреть на него выжидающе.

– Ты сам-то как думаешь? – все же ответил Олег. – Пять лет. Да я уже все материалы наизусть знаю.

– Те, что собрал, – резонно напомнил ему подчиненный. – Но мало ли что понадобится! Мы с тобой, Олег. Попробуй только не позвонить.

– Позвоню, – начальник тут же перешел на деловой тон. – Начну с Серого, так ему и передай. Скину ему список имен. Пусть проверит, где сейчас искать этих людей. Друзья и близкие жертв, свидетели. Надо будет их всех опрашивать заново, и я не хочу бегать в поисках по всему городу.

– Конечно, – согласился Соколиный Глаз. – Тут еще кое-что. Тот следак, кому тогда это дело в итоге упало… Он сейчас уже на пенсии, но мы вроде как приятельствуем. Давай я у него поспрашиваю. Сам знаешь, не все материалы подшиваются в дело.

– Спасибо! – не раздумывая, согласился Олег.

Он понимал, о чем говорит его подчиненный. Есть улики, есть показания свидетелей, другая официальная информация. А есть версии следователя, какие-то подозрения, наметки, и это намного ценнее того, что легло в архив.

– Может, у него какие-то записи свои остались.

– Хочешь, я с ним договорюсь, пообщаешься сам, – предложил детектив.

– Лучше ты, – коротко отказался начальник отдела.

Он понимал: тот следак не виноват, что маньяк перестал убивать и дело зависло. Но все равно Олег не смог простить, что убийца Жанны остался безнаказанным.

– Тогда жди меня где-нибудь послезавтра, – решил Глаз. – Если тут ничего нового не свалится.

– Можешь не спешить, – разрешил ему начальник.

– Можно подумать, ты реально отдыхать собрался, – усмехнулся детектив.

Олег ответил ему своей коронной ухмылкой, кивнул на прощание и поспешил прочь. Его гнало вперед нетерпение.

2

Алиса недоуменно нахмурилась. Она работала дома, в своем кабинете, и прекрасно слышала, как приехал Олег: остановилось такси, и полицейский вошел в дом минут пятнадцать назад. За две недели совместного сосуществования у них сложился некий порядок отношений. Конечно, они не заводили традиций обязательного ознакомления друг друга со своими планами на день, и никто из них, возвращаясь домой, не отмечался перед другим обязательным поцелуем и каким-то сладким приветствием. Но все же! Когда Олег приезжал, он находил способ сообщить ей о своем присутствии. Он мог громко включить музыку в гостиной или сразу пройти на кухню, где всегда хватало шумов. Иногда он просто заглядывал, кивал ей и поднимался в спальню. Но не сегодня.

А между тем Алиса прекрасно знала, что он делал в первой половине дня. Сегодня Олег начинает расследование. То самое. Свое. Ради этого он остался здесь, в ее доме. Две недели он в бешеном темпе работал, чтобы быстро передать в суд дело по убийству Ивана, лучшего друга Алисы, чтобы освободить и себя, и девушку. Он торопился. И теперь…

Алиса кликнула мышкой, сохраняя текст, устало повела плечами, встала из-за стола и отправилась в гостиную. Ее напарник и сожитель сидел на диване. Просто сидел в тишине, почти неподвижно. Перед ним на журнальном столике стояли две коробки, наполненные бумагами – материалы по делу, которые он забрал сюда из своей квартиры. В управлении полицейского прозвали Бездушным: за полное пренебрежение вежливостью, отсутствие привязанностей, эмоциональную холодность. Вот и сейчас его лицо было спокойным, ничего не выражающим. Он сидел, положив ногу на ногу, руки лежали на коленях.

Девушка подавила тяжелый вздох. Она не то чтобы привыкла к этой маске – просто приняла Олега таким, какой он есть, без лишних эмоций. Ей самой обычно было мало дела до чужих переживаний. Но сейчас она и без подсказок знала, что скрывается за этим бесстрастным выражением лица. Пройдя через гостиную, Алиса заняла свое привычное место в массивном кресле, обитом красным бархатом, с необычайно высокой спинкой и резными подлокотниками. Они с Олегом называли это кресло троном. Удобно усевшись, Алиса бездумно осматривала свою гостиную. Она ждала.

– И что? – с привычной холодной ухмылкой поинтересовался Олег через пару минут. В его тоне сквозило напряжение и досада.

Алиса пожала плечами. Олег как-то сказал, что она очень легко переходит от милой девочки со сказочным именем к другой стороне своей личности – Хель. Такое прозвище ей дали еще в детстве, и девушка привыкла ему соответствовать. Мгновенно, когда того требовала ситуация, она становилась холодной, надменной и царственной – королевой мертвых. На звание богини смерти она не претендовала, но всем хватало и ее королевского статуса.

– Если я спрошу, что происходит, – спокойно сказала она, – или хотя бы поинтересуюсь твоим душевным состоянием, ты взорвешься. Я не жалею тебя, не сочувствую, не собираюсь лезть в душу, даже если тебе это нужно.

Олег нервно рассмеялся.

– А мне это нужно? – осведомился он.

– Тебе, конечно, свойственна подростковая тяга к театральным эффектам, – саркастично отметила Хель. – Но явно не в этот раз. Давай не будем говорить об очевидном.

Олег нехотя кивнул. Он понимал ее.

– Такое бывает, – с напускной ленью сообщил он. – Когда чего-то очень хочешь, долго стремишься, а потом… Когда это почти у тебя в руках – застываешь, потому что вдруг испугался. Робеешь, просчитывая, а что дальше? Все закончится?

Он покачал головой.

– У меня не тот случай, – уже серьезно заявил полицейский. – Я не боюсь этого дела.

– Знаю, – так же спокойно отозвалась девушка. – Ты думаешь о другом. О том, что это личное дело, и там, на фотографиях, Жанна. Живая и мертвая. По этому поводу ты должен испытывать эмоции, причем совсем не счастливые. И ты думаешь о том, что у тебя этих эмоций нет.

Олег удивился – уже не впервые. На самом деле способность Хель постоянно удивлять его, раздражать, иногда смешить, заставлять вообще хоть что-то чувствовать стала решающей. Из-за этого он остался с ней, но никогда не говорил об этом. Хотя себе не врал: с этой женщиной он хоть немного чувствовал себя живым. И понятым. Иногда настолько, что это поражало даже его самого.

– По-другому не получится, – между тем уверенно стала объяснять девушка. – Когда убили Ваньку… Я мечтала найти того, кто это сделал. Я жила этой яростью и продолжаю по инерции жить сейчас, потому что убийца найден, но моего друга все равно не вернуть. Однако… Найти и наказать – это цель. Помнить, любить, скорбеть – перманентное состояние, не зависящее от того, добиваешься ты своей цели или нет.

– То есть, – привычно ухмыльнулся Олег, – я не совсем моральный урод, который просто начинает очередное расследование, наплевав, что оно касается самого близкого человека?