Мир Зеро. Киев. Ноябрь
Денис ненавидел ранние утренние звонки. Они всегда приносили неприятности. Ну почти всегда. Можно было биться об заклад: если телефон начинает жужжать и прыгать по прикроватной тумбе во внеурочное время, то случилось что-то не то. Или позвонил кто-то не тот.
А уж как Давыдов не любил ранние утренние звонки в двери!
Дверной звонок выдрал его из сна, как хирург-стоматолог вырывает из десны больной зуб — неожиданно и с хрустом. Денис сразу сообразил, что это был не первый звонок и, возможно, не второй, выбрался из-под одеяла и побрел к входным дверям походкой восставшего зомби, завернутый в простыню, как в древнеримскую тогу.
Несмотря на предыдущую «веселую» ночь в поезде и вчерашние возлияния, он просидел за компьютером почти до половины пятого утра, прерываясь на чай с бальзамом и новости по CNN. Телерепортажи бодрили лучше любого «экстази», и до того, как Дениса начало неудержимо клонить в сон, он закончил третью главу и написал больше половины четвертой. Не то чтобы труд был титаническим, Давыдову приходилось за такое же время писать и больше, но если ты лег в полпятого, то гости, ломящиеся в дверь в 7:30 утра, явно не предел твоих мечтаний.
Размышляя над тем, какой казни он предаст после полудня консьержку, пропустившую невесть кого на этаж, Денис щелкнул задвижкой и распахнул створку.
На лестничной площадке стояла Карина. В руках у нее были ключи, на лице растерянность и испуг. Давыдов наконец-то проснулся.
— Kara mia, — выдохнул он. — Ты же в Варшаве!
Карина смотрела на него так, будто бы впервые увидела.
Давыдов невольно представил себя со стороны — взъерошенный, опухший, заспанный. И фраза, мягко говоря, идиотская. Анекдотичная по сути. «А Ленин где? Я же вам сказал сначала: Ленин — в Польше!»
Карина стояла на пороге, а он в дверном проеме, как девица на выданье.
— Заходи, — сказал Давыдов. — Давай я вещи занесу!
Он даже шагнул к ней, но Карина не тронулась с места, и вещей у нее не было. Никаких. Только сумка и ключи в руках.
— Что случилось? — спросил Денис.
Он физически чувствовал напряжение, нависающее над лестничной клеткой. Всей кожей, каждой порой. Денис вспомнил своего ночного попутчика, рот — почтовый ящик, безжалостные глаза древнего ящера под мохнатыми бровями и его слова: «Ваша жена пытается вас убить!». А ведь он почти поверил. Не полностью, чуть-чуть, но поверил. Господи, чушь какая-то…
Жена-убийца стояла перед ним на пороге дома, и веяло от нее растерянностью, страхом… чем угодно, но не опасностью.
Он шагнул к Карине и обнял ее, прижал к себе, и она сразу расслабилась, словно лопнула пружина, державшая ее в напряжении.
— Ну что ты стоишь… Пойдем…
И она послушно пошла за ним, так и не выпустив из рук ключи.
Он помог ей снять пальто, под локоть проводил на кухню, усадил на стул у стойки, клацнул чайником и сразу же достал из бара бутылку виски и стаканы.
— Есть хочешь?
Она мотнула головой.
Давыдов щедро плеснул виски в стакан и поставил перед женой.
— Выпей.
Карина подняла на него глаза.
— Не поможет: Денис, понимаешь, мне не выпить надо. Мне к Бровко надо. Я не помню, как сюда попала.
— Не понял…
— Я сама ничего не понимаю.
— Ты должна была прилететь сегодня.
Давыдова достала из сумки паспорт и положила его перед мужем.
Денис посмотрел на пограничные штампы.
— Ну и? — спросил он. — В чем проблема? Вернулась чуть раньше. Наверное. Хотела сделать нам сюрприз.
— Денис, — повторила Карина. — Я не помню ничего за последние дни. Вернее, помню кое-что, обрывками, как сквозь сон…
— Если это тебя утешит, то я тоже вчера встречался с Бровко, — сообщил Давыдов и, посмотрев на стоящую перед ним бутылку, отодвинул стакан в сторону.
Кто-то должен оставаться трезвым, тем более что еще нет и восьми утра.
— Не утешит.
— Тебе не интересно, что сказал Бровко?
— И что он сказал?
— Посоветовал принять снотворное и не морочить ему голову. По его мнению, я сам себе режиссер.
— Ты сказал, что мы уже принимали снотворное?
— Я ему рассказал все, что знал.
— Все?
— Ну, почти все, — признался Давыдов. — Я не мог рассказать ему совсем все. Были на то причины.
Он наклонился над столешницей, поймал ее слегка расфокусированный взгляд и настойчиво спросил:
— Кара, скажи, ты помнишь, что было во время погружения на рэк?
— Ты чуть не утонул.
— Сам?
Она смотрела на Дениса невинными глазами. Невиннее не бывает. Давыдову снова стало не по себе.
— Конечно сам, — ответила она растерянно. — Денис, что у тебя с памятью? Ты забыл, как я тебя вытаскивала?
— Мама! Ты уже дома?! Как хорошо! А я слышу — кто-то бубнит на кухне!
Мишка, сонный, закутанный в халат не по размеру, неуклюжий, как медвежонок-пестун, обнял Карину, и Давыдов с облегчением усмотрел на лице жены счастливую материнскую улыбку.
Они принялись ворковать, а Дениса как-то сразу попустило. Он сидел с дурацким выражением на лице, подперев небритую физиономию кулаком, и наблюдал за процессом встречи с умилением. Ему очень хотелось верить в лучшее и забыть тяжелый бессонный бред последней недели. Вот только получалось плоховато — уж слишком яркими были впечатления.
— Ну, родители, вы даете! — Мишка заметил стоящие на столе стаканы и бутылку виски. — Утро же! Или вы за встречу и что бы солнце раньше встало?
Он посмотрел на часы.
— Суббота! Восемь утра! Так, вы как хотите, а я досыпать! И не шумите вы так!
Дверь за ним закрылась, и Давыдовы снова остались наедине.
— С нами что-то не так, — сказал Денис чуть погодя. — Карина, давай-ка поговорим начистоту, хорошо?
Она кивнула.
— Я начну первым, — предложил Давыдов. — Клянусь говорить правду и ничего кроме правды. От тебя жду того же.
Он выдохнул, словно не говорить собирался, а махануть граммов двести мексиканской текилы с червячками, и начал говорить.
Сначала Карина слушала мужа спокойно, но по мере изложения событий, на ее лице стали проявляться вполне объяснимые эмоции — растерянность, недоверие и страх.
— Ты с ума сошел? — спросила она, когда он рассказал о записи подводной схватки.
Давыдов молча сходил за ноутбуком, поставил его перед Кариной и включил воспроизведение.
У Карины был очень необычный разрез глаз, но если бы Давыдова в этот момент попросили описать глаза жены, он бы назвал их круглыми. Она охнула, полезла в карман костюма за носовым платком, и что-то упало на пол с металлическим звуком.
Давыдов нагнулся и поставил оброненное на барную стойку.
Запись закончилась.
Давыдовы сидели друг напротив друга, а между ними на столешнице стоял винтовочный патрон — гладкий, сверкающий латунью, смертоносный.
— Твоя очередь исповедоваться, — сказал Денис.
Мир Зеро. Киев. Ноябрь
Телефонный звонок заставил Давыдова зарычать.
Он еще утром поставил трубку в режим «Не беспокоить» до 16:00 и не сразу понял, что за окнами уже сумерки и день закончился.
В спальне мирно спала Карина, получившая от Бровко чудо-таблетку и подробные инструкции «как перестать беспокоиться и начать спать по ночам». Инструкций по поводу «как не пытаться утопить собственного мужа» домашний мозгоправ не дал.
Несмотря на обалделый вид и общее замешательство — натянуть на голову то, что ему рассказывали еще вчера здоровые люди, было задачей непосильной, — доктор с таблетками не ошибся и лекарство вырубило Карину Олеговну за считаные секунды — как Кличко правой приложился.
Денису осталось только укрыть ее пледом, поправить подушку и расположиться караулом в гостиной, чтобы никто ненароком не нарушил лечебный сон любимой жены.
— Спать будет долго, — уведомил его Бровко, застегивая пальто. — Часов 12 как минимум. Психику грузить не надо. Никаких там телевизоров, новостей всяких… Ты уверен, что тебе не нужен отдых?
— Пока нет, — покачал головой Давыдов. — Не получится. Мне срочно роман сдавать…
Бровко поморщился:
— Ой, только не надо! Новицкий тебя расстреляет, наверное…
— А мне его не Новицкому сдавать, между прочим, — грустно пошутил Давыдов.
— Да хоть Господу Богу, — отмахнулся Бровко с раздражением, не подозревая, что весьма близок к истине. — Боишься за свое драгоценное воображение, да? Да ничего тебе не будет! Никуда твое воображение не денется! Отоспишься — и как новенький! Я же не собираюсь тебя на препараты сажать, Денис! Кнопку «reset» на компьютере знаешь? Мне тебя обнулить надо, для перезапуска. И пиши свой роман на радость Новицкому и читателям!
— Не в том дело! — ухмыльнулся Давыдов, и украдкой потер ноющий правый висок.
Бровко его движение засек.
— Мигрень?
— Есть чуток.
— Ты можешь перегореть, Денис, — предупредил Николай и для убедительности покачал перед носом Давыдова указательным пальцем. — Как лампочка. То, что ты мне вчера рассказывал, — это пограничные состояния. Ты уже не воспринимаешь реальность как… — он запнулся, подбирая что-нибудь менее обидное по смыслу, — здравомыслящий человек. Смотри, скоро начнешь спорить с голосами в голове!
— Пройденный этап, — развел руками Давыдов. — Кепку не забудь!
— А я был в кепке? — удивился Бровко.
Денис молча подал ему головной убор:
— Я тебе очень благодарен.
Бровко поднял на Давыдова по-еврейски грустные глаза.
— Давай без шуток, Денис. Мы вчера уже посмеялись? И хватит, пора посмотреть на проблему вблизи. Я не знаю, что у вас происходит в действительности, дорогие мои, но съехавших крыш я видел немало, и наблюдать, как отплывают еще и ваши две… Удовольствие ниже среднего. Нарушения сна, навязчивые идеи, галлюцинации… Это называется симптомами, понимаешь? Не шутками, не ерундой, а симптомами серьезного умственного расстройства! Хочу сообщить, что само по себе оно не проходит! Не было случаев! Может, соберетесь — и ко мне в диспансер? По-тихому, чтобы никто не знал?
— Коля, что ты паникуешь? У нас все в порядке! — отрезал Давыдов и сам себе не поверил. — Ну, тяжелый джет-лаг!
— Ага, — кивнул Бровко, выходя за двери. — Дело твое, конечно. Но учти… Каждый день без медикаментов только осложняет ситуацию. Дай мне помочь вам!
— Ты уже помог!
— Ты издеваешься? — печально спросил Бровко.
— Коля, — произнес Денис как можно более проникновенно. — Ты реально нам помог. Послушай, я понимаю, что мы выглядим психами, но это не так. В этом нет ничего от сумасшествия. Просто я не все могу объяснить.
Двери лифта с легким звоном разъехались, открывая холеное нержавеющее чрево кабины.
— Ты ничего не можешь объяснить.
Давыдов улыбнулся самой вменяемой из своих улыбок.
— Ты помог. Она выспится, все наладится.
— А у тебя?
— У меня уже все в порядке!
Дверь закрылась, и кабина пошла вниз.
Давыдов вернулся в квартиру. В зеркале прихожей отражалась сильно потасканная опухшая физиономия, более подходящая гусарскому поручику после недельного запоя, чем известному писателю, вернувшемуся с оздоровительного отдыха.
Впрочем, подумал Денис, проходя на кухню, знавал я писателей покруче любого гусара. Вот Вадик, например, писатель неплохой, хоть и неровный, но истории неизвестно, был ли он трезвым даже при рождении.
Давыдов убрал со стола остатки завтрака, ополоснул чашки и стаканы, сунул тарелки в посудомойку и не без сожаления спрятал бутылку виски в буфет.
На краю стола лежал еще один давно забытый соблазн — сигареты, которые Карина достала из сумочки.
Денис покачал головой, подумал: «Должен же у меня быть хотя бы один недостаток!» и через несколько мгновений уже пускал дым в приоткрытую форточку.
Никакого удовольствия. Сплошное разочарование — во рту стало горько, слюна загустела до состояния соплей на морозе, язык напоминал терку.
Сигарета отправилась в мусорное ведро, а озабоченный и невыспавшийся Давыдов устроился с лэптопом на своем любимом диване в гостиной, расположившись так, чтобы краем глаза видеть кровать, где сладко сопела законная супруга в своей мирной ипостаси.
И случилось то, что случалось всегда, когда Денис «брался за перо»: сон рассеялся, мысль приобрела четкость, пальцы полетели по клавиатуре. Тем более что на этот раз Давыдову не приходилось фантазировать — лишь описывать произошедшее с ним и… совсем чуть-чуть додумывать, когда дело касалось других героев сюжета. Это было внове для Дениса. Нет, он всегда писал легко, ему не приходилось выжимать из себя килобайты текста в муках и терзаниях, обильно политых дешевым «Баллантайном». Но так как события последних дней уже уложились в его голове лучше самого подробного синопсиса, творилось легко, с полпинка, как говаривал уже упомянутый Вадик Гнатущенко после полбанки на грудь. И это давало удивительную свободу, пьянящее ощущение, что этот роман пишет не он, а кто-то другой, но его руками.
Он, черт побери, начал чувствовать себя Дзигой Вертовым от литературы, когда лежащий на журнальном столике телефон ожил и принялся жужжать и подпрыгивать.
— Алло!
Так как Карина до сих пор не вырвалась из объятий медикаментозного Морфея, «алло» было сказано громким шепотом, чтобы не разбудить, но с явным недовольным рокотом в интонации.
— Ага, — сказали с той стороны. — Алло, конечно… Я так понимаю, что ты еще дома?
— Ну а где мне быть? — осведомился Давыдов. — Что-то случилось, Алекс?
Новицкий — а это был он — хмыкнул.
— Забыл, значит?
— Что значит «забыл»? Ничего я не забыл, — ответил Денис, отчаянно роясь в памяти, пытаясь выяснить, что именно и когда он забыл. — Я вообще никого и никогда не забываю…
— И ничего… — подсказал Новицкий.
— Точно, — обрадовался Давыдов. — И никому. Что случилось, Алекс?
— У тебя встреча с читателями, — сообщил Новицкий. — Через полтора часа. А через сорок минут фотосессия. Я понимаю, что ты у нас «Галя балувана», но, Денис Николаевич, все согласованно и расписано еще до вашего, сэр, отъезда на отдых и на выставку.
— Гм… — Денис поглядел на часы.
— Для склероза ты еще молод, — ехидно заметил издатель.
В трубку было слышно, что он что-то жует.
— Для разгильдяйства ты вроде как уже взрослый мальчик. Или снова бухал с представителями высших сил? Так что? Ты выезжаешь? Или мне отменять?
— Ты меня прости, Алекс, — промямлил Давыдов. — Я реально забыл.
— Ты никогда, ничего и никому… Мы же уже выяснили. Скажи честно — трезвый?
— Вполне.
— Ладно. Я тоже выезжаю. Учти, в центре пробки. Я бы на твоем месте ехал на метро.
Пока Давыдов второпях наводил марафет на свою небритую физиономию и прикидывал, как сделать менее заметными мешки под глазами, Беленький привез из школы Мишку. Денис поручил сыну приглядывать за спящей мамой (по расчетам Бровко, Карина через часик должна была вернуться в реальность), а сам попросил Муромца подбросить его на Минскую. Шагать пятнадцать минут по ноябрьской сырости показалось Давыдову плохой идеей.
В метро дышалось трудно, но зато поезда, шедшие к центру, оказались практически пусты — последний на неделе рабочий день заканчивался, киевляне тянулись по домам, в спальные районы, или зависали в центре в бесчисленных барах и кафешках.
Давыдов спустился на платформу и присел на деревянную скамейку, переводя дух.
М-да… С лэптопом на коленях он полагал себя живчиком, но стоило отойти от дивана и рукописи, как картина мгновенно перестала отдавать нежно-розовым. Давали о себе знать несколько бессонных ночей, да и стресс, судя по всему, не прошел бесследно. Сердце, конечно, билось, но, как отметил для себя Денис Николаевич, без особого энтузиазма, как-то вяловато. И весь он чувствовал себя вяловато. И вообще, он сам и его умственные кондиции напоминали…
В голову пришло неприличное сравнение: неприличное, но настолько меткое и уместное, что Давыдов невольно прыснул и огляделся, не смотрит ли на него кто?
На него смотрели.
В любое другое время Давыдов однозначно проигнорировал бы пойманный взгляд, но не сегодня.
Девушка в малиновой куртке с капюшоном.
Юноша в короткой синей парке, отделанной оранжевым.
Девушка слишком быстро отвела глаза и теперь нарочито смотрела куда-то в сторону, но Денис на уровне интуиции ощущал, что она не выпускает его из поля зрения.
Юноша стоял поодаль, но его взгляд Давыдов чувствовал, словно стволы ружья, уткнувшиеся в почку.
Ощущение опасности. Четкое. Зримое. Казалось, что его можно пощупать.
Внутри организма что-то щелкнуло, и Денис почувствовал во рту металлический привкус — в кровь хлынул адреналин. Сердце замерло, трепыхнулось и бросилось молотить в ребра в ритме диско. Вялость смыло гормональной волной, мышцы напряглись так, что зазвенел позвоночник. Давыдову снова пришло в голову неприличное сравнение, но на этот раз смеяться не тянуло — интуиция била тревогу. Очень похожее чувство Давыдов испытывал в самолете, когда их болтало над Карибами, — страх, бессилие и предчувствие чего-то очень плохого, притаившегося рядом, как кобра в высокой траве.
Давыдов встал.
Если бежать направо, то можно успеть к выходу до того, как его перехватят эти двое.
Из тоннеля дунуло плотным сырым потоком. На отполированных спинках рельсов мелькнул желтоватый отблеск головных прожекторов приближающегося состава.
— Паранойя, — сказал сам себе Денис.
И тут же подумал: естественно, паранойя, Бровко, кстати, предупреждал, предлагал таблетки и стационар, надо было слушаться. Ты же сейчас не спишь, Давыдов! Тебя даже не очень плющит — так, слегка, чтобы не расслаблялся, но видения не одолевают. Чего же ты так боишься?
Он едва сдерживался, чтобы не броситься наутек или не уделаться тут же на месте. Глупо, конечно, но мочевой пузырь наполнился до упора за несколько секунд. Давыдов не раз описывал подобное в своих романах и знал, какое действие на человека оказывает большая доза адреналина — именно такое, хоть и не на всех. По всему выходило, что Денис получил дозу запредельную.
Так. Успокоиться. Еще этого не хватало — опозориться прямо на платформе, при стечении благодарных зрителей и потенциальных читателей. Ничего же не происходит, правда? И эти двое на меня не смотрят?
— Смотрят, — возразил внутренний голос. — И они совсем рядом, уже не убежишь.
Поезд вырвался из тоннеля, и станция наполнилась грохотом.
Давыдов пошел к отрывшимся дверям неровной, прыгающей походкой, стараясь не перейти на бег, но не вошел, а двинулся вдоль стоящего пустого состава, силясь изобразить беспечного ловеласа на променаде.
Из динамиков раздалось стандартное предупреждение о закрывающихся дверях, поезд вздохнул перед пробежкой и Денис юркнул в узкую щель двери в самый последний момент, даже рукой придержал, чтобы не защемило. Юркнул и замер, привалившись спиной к поручню. Сердце билось в горле, руки вспотели.
Он прильнул лицом к стеклу, оглядывая плывущую перед ним платформу. Пары, кровожадно поглядывающей в его сторону, не было.
Может, он их пропустил? Может, они сели в тот же состав, что и он? Или затерялись в толпе, которая как раз повалила на платформу с противоположной стороны?
Поезд дернулся несколько раз — так случалось в часы пик, когда кто-то мог не отпустить дверь, — и начал набирать скорость. Секунда — и состав влетел в тоннель, снаружи замелькали фонари. Давыдов перевел дух и попробовал расслабиться, но паранойя крепко держала его за мочевой пузырь. Вагон оказался почти пустым — меньше десятка пассажиров, но Денис знал, что ближе к Майдану людей начнет прибавляться, а на пересадочных станциях в час пик начнется столпотворение. В переполненном вагоне легче спрятаться. И вообще, что ему сделают в толпе?
— Ага, — сказал внутренний голос с издевательской интонацией. — Что тебе сделают в толпе? Ты же сам писал! Вставят нож в печень! Выстрелят в упор! Поцарапают отравленным зонтиком!
Давыдов содрогнулся. Хуже всего то, что внутренний голос был прав. Он, сучий потрох, знал эту тему! Где у него было убийство в переполненном вагоне метро? «Последний поезд в Бруклин», кажется. А в пустом?
— Бывших не бывает, — услужливо подсказал внутренний голос. — Причем сразу двоих. Вспомнил?
Давыдов вспомнил, выругался под нос и осторожно, бочком приблизился к дверям, ведущим в соседний вагон: через их стекло можно было рассмотреть попутчиков. Он всмотрелся в освещенный салон через пыльную муть, силясь удостовериться, что, несмотря на ехидные замечания внутреннего голоса, находится в безопасности.
Пассажиров в соседнем вагоне тоже было раз-два и обчелся. Вот бабулька в странной шляпе. Мужчина в полупальто и кепке и молодой парень в синей куртке и спортивной шапочке. Чужеродно смотрящийся в метрополитене бизнесмен в дорогом пальто и с кожаным портфелем в руках. Девушка с телефоном в руках, наверное, читает.
И тут весь обзор Давыдову закрыл темный силуэт: с той стороны к стеклу приникло чье-то лицо. Давыдов в испуге отпрянул и рассмотрел: на него глядел парень с платформы. Тот самый парень. Вот он отступил на полшага, дернул дверцу…
Денис побежал прочь словно испуганный олень — прыжками. Он сам не ожидал от себя такой прыти: хватаясь за поручни он преодолел расстояние до противоположного конца вагона за несколько секунд, рванул на себя двери… По ушам ударил грохот несущегося в тоннеле поезда, пахнýло сыроватым воздухом, мокрым металлом, креозотом. Давыдов наступил на дрожащий порожек и, нажав на ручку, ввалился в соседний вагон — прямо на колени симпатичной девушке в вязаной шапочке.
Девушка испуганно взвизгнула.
— Простите! — крикнул Давыдов, бросаясь наутек.
Бежать по проходу, озираясь через плечо, оказалось не самой лучшей идеей, он споткнулся, потерял равновесие и едва не задавил экзотическую барышню в желтых лосинах и розовом кардигане. Барышня, несмотря на странный наряд, оказалась не промах, Давыдов огреб коленом по ребрам, едва успел закрыться от острого локтя и чудом увернулся от пинка массивным ботинком с рубчатой подошвой.
Поезд спешил к следующей станции, вагоны болтало, Давыдов чувствовал себя пиратом на палубе попавшего в шторм корабля — еще чуть-чуть и затошнит.
Он перебежал в следующий вагон, захлопнул дверь и оглянулся. За ним никто не гнался. В пыльное окошко он видел барышню в желтых лосинах, едва не ставшую жертвой его самых низменных наклонностей. Губы у барышни шевелились, Давыдов даже мог догадаться, о чем она говорит. Перед ней стоял длинный, похожий на изогнутый шланг парень и внимал, кивая косматой головой.
Где погоня? Где?
Давыдов закрутился, стреляя взглядом в разные стороны.
— Фу, пьяный… — сказала брезгливо пожилая женщина с клеенчатой сумкой на коленях и отвернулась, выпятив нижнюю губу.
Что-то забормотал динамик на потолке, и за окнами вагона замелькала освещенная платформа со стоящими на ней пассажирами.
— …без зупынок… — расслышал Денис.
— Как без остановки! — возмутился мужчина, стоявший у дверей. — Мне же выходить!
Поезд нырнул в тоннель, и Давыдов увидел в стекле свое отражение. Странный, скособоченный, с выбившимся наружу галстуком и совершенно безумными глазами. Пьяный — это еще слабо сказано. Такие глаза Давыдов видел в Амстердаме у объевшегося грибами японского туриста. Босховский персонаж в современном интерьере — посмотреть и обосраться.
«Вот, — торжествующе заметил внутренний голос. — Без остановки… Как ты думаешь, Давыдов, почему? Да чтобы ты никуда не сбежал!»
Голос рассмеялся демонически, всхлипнул и затих.
Давыдов замер, не сводя глаз с дверей в торце вагона. По-прежнему никого, но чем черт не шутит?
Быстрым шагом Денис пошел прочь, к следующему переходному модулю и, открывая дверь, почувствовал мощный поток воздуха, ворвавшегося в вагон как в аэродинамическую трубу. Это могло означать только одно…
Не выпуская шершавой ручки из влажной ладони, Давыдов медленно-медленно повернул голову. Дверь в противоположной стороне вагона приоткрылась, за ней маячил темный силуэт.
Сердце, замедлившее ритм полминуты назад, рвануло вперед, словно пьяный чечеточник по танцполу, и Давыдов помчался прочь, даже не рассмотрев преследователя.
Он опомнился только наткнувшись на последнюю дверь, за которой виднелась пустая кабина машиниста и бесконечная лента убегающего во тьму пути. Дальше бежать было некуда.
Давыдов повернулся на сто восемьдесят градусов и обреченно поглядел на хлопающие двери в другом конце салона.
Ехавшие в вагоне пассажиры смотрели на него с недоумением. Он бы сам смотрел на себя с недоумением, если бы имел счастье наблюдать процесс со стороны: странный мужик со слегка испитой физиономией, расхристанный, перепуганный и взмокший, несется через весь поезд, спасаясь неизвестно от кого!
Дедушка интеллигентного вида с красивой тростью в руке смотрел на Давыдова словно принц — наследник по крови на бастарда, с удивлением и брезгливостью: что это вы себе позволяете, молодой человек?
Над головой снова забубнил динамик. Слов было не разобрать, но Денис догадывался, о чем говорит машинист: поезд следует без остановок. Колеса зазвучали в другой тональности — состав влетал на очередную станцию.
В критических ситуациях у Давыдова срабатывал какой-то странный инстинкт, правда, случалось это всего пару раз в жизни. Когда Денис чего-то пугался по-настоящему, он не падал в обмороки, не бился в истериках, не прятал голову под крыло — он начинал действовать. Страх включал механизм выживания, о природе которого Давыдов только догадывался.
Карина, которая была свидетелем такого преображения еще в студенческие годы, шутила, что только ее мужа можно испугать до полного безрассудства.
Давыдов шагнул вперед и вдавил в панель кнопку связи с машинистом.
— В последнем вагоне пожар! — заорал Давыдов. — Горим! Тормози!
Он орал так, что все в вагоне принялись крутить головами, разыскивая источник пламени, а наследник по крови окатил Дениса новой порцией презрительного удивления.
Заскрипели тормоза. Состав уже въехал на станцию, и теперь машинист тормозил так, что из-под колодок полетели искры.
Несколько человек упало, раздался женский визг. Давыдов был к рывку готов, поэтому не упал, но оказался лицом к лицу с интеллигентным дедушкой, едва не слетевшим с сиденья.
— Прошу прощения, — Денис придержал принца за плечо одной рукой, а второй ухватился за массивную рукоять трости. — Мне это срочно нужно!
Принц поднял бровь и разжал руку.
— Благодарю, — Давыдов оскалился и ударил по соседнему окну, как по мячу в гольф-клубе, куда несколько раз его затаскивали знакомые.
Честно говоря, здесь у него получилось гораздо лучше и точнее, чем возле лунки. От первого удара стекло стало матовым, а от второго рассыпалось на крошку.
Краем глаза Давыдов заметил, как в дальнем конце вагона мелькнули силуэты. Станционная платформа с его стороны была пуста, с противоположной еще садились в поезд последние пассажиры.
Давыдов прыгнул в окно не раздумывая — не потому что был страшно решителен, а потому что инстинкт самосохранения подсказывал ему: начнешь раздумывать — не прыгнешь!
Он еще летел, когда сзади щелкнул выстрел. Давыдову показалось, что пуля обожгла ему ухо, он уж думал испугаться, но в этот момент коснулся платформы и заскользил по полу на спине, вращаясь, как волчок, пересекая платформу наискосок, аккурат между массивными каменными тумбами, на которых были устроены скамейки.
Затормозить не было никакой возможности, Дениса несло, как упавшего на склон лыжника. Состав с противоположной стороны готовился к отправлению, Давыдов расслышал голос диктора: «Обережно, дверi зачиняються!», сделал еще один оборот и обнаружил себя лежащим головой в открытых дверях вагона.
— Как же вы так неосторожно, мужчина! — сказал кто-то сочувствующе, едва ли не с жалостью, от чего Денис содрогнулся. — Под ноги смотреть надо! Вы же с палочкой!
Давыдов почувствовал, как его подхватывают чьи-то руки, поднимают, отряхивают. Двери закрылись прямо за ним, а состав, на котором он только что приехал, все еще тормозил со скрипом на той стороне перрона, и изумленно смотрели на Давыдова с платформы незнакомые люди.
Поезд тронулся и наконец-то нырнул в тоннель, увозя Давыдова от одолевшего его липкого животного страха.
— Спасибо, — поблагодарил Давыдов, опираясь на трофейную трость. Он изо всех сил старался говорить спокойно и ровно, но мешало сбившееся дыхание.
— Спасибо большое, я в порядке… Вы не волнуйтесь, бывает… Я в полном порядке!
На следующей станции Давыдов поплавком выскочил наверх, упал на заднее сиденье первой попавшейся машины с «бомбилой» за рулем и назвал адрес.
— Двести, — сказал «бомбила», лениво перекатывая жевательную резинку за небритой щекой, — иначе не поеду. Центр, пробки.
— Годится, — выдохнул Денис.
Его понемногу отпускало, только зашибленная о плитку спина горела огнем.
— До Богдана Хмельницкого двести… — буркнул он, устраиваясь поудобнее на продавленной подушке. — Откуда вы такие жадные беретесь?
— Война у нас, — бросил «бомбила» через плечо, выруливая от тротуара. — А у вас, фуфлыжников столичных, квартиры стóят, как Гитлеру — война на Донбассе: по девять тысяч, да еще и сдавать беженцам никто не хочет. Я не жадный, мужик, я справедливый. Мне семью кормить.
Мир Зеро. Киев. Ноябрь
Новицкий посмотрел на Давыдова, как участковый на малолетнего преступника, со смесью удивления и легкой брезгливости.
— Ты что? Пил перед встречей?
Давыдов молча покачал головой и снял куртку.
Та выглядела именно так, как и должна выглядеть куртка после того, как в ней проедутся спиной по платформе метрополитена.
В подсобке книжного магазина «Буква» было жарко, пахло пластиком, чуть-чуть пылью и сильно — кофе, целый мешок которого стоял у входа.
За стеной слышалось присутствие людей — гудели голоса, шипел кофейный автомат, звякала посуда.
— Валялся где-то? — спросил Новицкий с надеждой: он очень любил простые объяснения непростых ситуаций и хотел слышать простой и понятный ответ. — Ну, типа, упал?
— Типа, упал, — кивнул Денис, отряхивая одежду. — Просто упал, без типа.
— А почему ты с палкой? Ногу подвернул? — спросил издатель, разглядывая трость, опертую на край стола массивной рукоятью.
— Пижоню, вот, купил по дороге, — сообщил Давыдов, оглядываясь. — Решил сменить стиль.
Новицкий вздохнул.
— Лучше бы пол, но об этом можно только мечтать. Был бы прекрасный рекламный ход, рост продаж, куча желающих взять интервью…
— Не дождешься, — огрызнулся Денис, глядя на свое отражение в стеклянной витрине. — Я безнадежно гетеросексуален…
Выглядел он словно воробей, только что вырвавшийся из лап голодной кошки. Ну, может, чуть лучше…
Давыдов пригладил волосы ладонями, но это не помогло.
— Народу много?
Новицкий пожал плечами.
— Еще подходят. Думаю, до сотни будет.
— Круто, — сказал Давыдов. — Для буднего дня-то… А журналистов?
— Десяток.
— А журналюг? — спросил Давыдов с надеждой.
Новицкий вздохнул:
— Я запретить приходить не могу. Выгнать тоже не могу. Только не смотри на меня глазами голодного бассета! Ты — публичный человек!
Давыдов махнул рукой:
— Да ладно, Алекс… В первый раз, что ли? Отобьюсь.
— Готов?
— Еще есть время?
— Пять минут есть.
— А выпить?
Новицкий усмехнулся:
— Нежданчик… Есть, конечно.
— И ничего, пожалуйста, не говори, мне самому стыдно! Я пью перед встречей с читателями! В подсобке книжного магазина! Нонсенс! Сам себе не верю! Что у тебя? Коньяк?
Новицкий достал из упаковки, стоящей тут же, на полке, пару бумажных стаканчиков для эспрессо, а из своего тертого-перетертого портфеля — плоскую бутылку с золотистой жидкостью и пару мандаринок.
В подсобке запахло Средиземноморьем и клопами благородных кровей.
— Предусмотрительно, — одобрил Давыдов. — Небось случайно в портфеле оказались?
— Жена положила.
— Ну чего ждешь? Наливай!
— Ты точно в порядке, Денис?
— За твое…
Давыдов поднял стаканчик на уровень подбородка, замер на миг и сглотнул его содержимое с ловкостью голодной чайки.
— Будьмо!
Новицкий выпил свою дозу, не сводя с Давыдова взволнованного взгляда.
— Я не спиваюсь, Алекс, — сообщил он, жуя мандаринную дольку. — Немного испуган, так это понятно почему… Любой бы испугался. Зато пишу, как заведенный! Считай, что у меня был небольшой кризис… Был — да прошел. Я в полном порядке!
Давыдов перевел дух и прислушался к процессам, происходящим внутри организма.
Пока животное ощущение страха не отпустило, но обязательно отпустит. А если не отпустит, то надо будет выпить еще.
— Небольшой кризис? — переспросил Новицкий с сомнением в голосе и слегка поднял рыжеватую бровь. — Ты это серьезно?
— Вполне серьезно. Пошли?
Новицкий поднес свой стаканчик к губам и выцедил коньяк, словно ключевую воду.
— Ну пошли… Пустим пробный шар.
Давыдов расправил плечи и прыснул.
— Прямо как к тиграм в клетку собрался.
— Кстати о тиграх, там Родионов, — как бы между делом сообщил Новицкий.
— И хер с ним, — сурово отчеканил Давыдов. — Пусть кураторам отчет пишет…
— И Цимбалюк здесь…