Пол услышал Лео раньше, чем увидел, он узнал лающий смех, который мог принадлежать только Лео. Он сказал себе, что ему послышалось, что они столько часов, столько дней провели в поисках Лео, что он его создает из воздуха в последние минуты перед тем, как сесть на паром. Но потом он снова услышал этот смех, уже ближе – смеявшийся направился в туалет в глубине магазина. Пол присел за картонной рекламой «Кодака», которой было лет двадцать, не меньше – двое американских подростков в полный рост хохочут с теннисными ракетками в руках; от солнца краски на рекламе выгорели до разных оттенков синего, так что модели казались привидениями, несмотря на весело отставленные локти и зубастые улыбки. Из своего укрытия Пол увидел затылок смеявшегося, его рост, волосы, характерный профиль – это был совершеннейший, несомненный Лео Плам.

Он нашел Лео.

Потом Пол говорил себе, что в тот день замешкался в лавочке, потому что перегрелся на солнце. Или дело было в вяленой курице, уже колыхавшейся у него в животе как дурное предзнаменование, учитывая, что они собирались сесть на паром, потом на небольшой самолет до Майами, а потом на большой до Нью-Йорка. Или шок, самый настоящий шок. Он не думал, что Лео на самом деле найдется. Он поспешно расплатился за газировку и крохотный флакон детского аспирина (другого не было). Переходя дорогу, он думал, что сказать Беа. Вернувшись на причал, отыскал под стеной немного тени и на минутку задержался там, чтобы подумать еще. Снова увидев Лео, Пол понял, насколько тот ему отвратителен. Нэйтан рассказал Полу, какую игру вел Лео против него, как подвергал сомнению его способности и компетенцию. Пол был вне себя, но он понимал: Лео разозлил Нэйтана достаточно, чтобы весы качнулись в пользу Пола. Первые средства от Нэйтана уже поступили, и Пол денно и нощно трудился, чтобы доказать Нэйтану, что тот не ошибся с выбором.

Издалека он видел Беа, сидевшую там же, где он ее оставил. Соломенная шляпа лежала рядом с ней на скамье; она слишком много времени провела на солнце. На ней было старое желтое платье, которое Пол помнил по ее первой фотографии в «Спикизи»; он выбрал эту фотографию для обложки – решение, в итоге почему-то приписанное Лео. Как и тогда, она сидела в профиль, лицо ее было ничем не омрачено, даже полно надежды. Он подошел и протянул ей газировку.

– Холодненькая, – сказала она, обхватив бутылку обеими руками и прижимая ее к щеке. – Что? – спросила она, глядя Полу в лицо. – Что случилось?

– Ничего, – сказал он, стараясь изгнать с лица малейшее облачко. – Я просто подумал, что ты сейчас выглядишь по-настоящему счастливой.

От того, что он знал и как хотел поступить с этим знанием, у него заколотилось сердце.

– Я вроде как и счастлива, – сказала она удивленно.

Пришел их паром, выходящие пассажиры хлынули на дебаркадер.

– Готова? – Пол протянул Беа руку и попытался представить: кем была Беа с Лео и кем могла стать без него? Кем мог стать он сам, если бы Лео не было поблизости? Кем они могли стать вместе? Беа вложила руку в ладонь Пола и встала к нему лицом, и ответ теперь был ясен, совсем как легкое, сияющее выражение ее лица, которое – даже с учетом палящего солнца, запаха уличной еды и вони от океана – положительно приводило в восторг. Казалось неземным. Кружило голову и умягчало сердце.



Вложив руку в ладонь Пола, Беа ощутила, как внезапно ускорилась ее кровь. Это было приятно. Пол был таким терпеливым, таким хорошим, верным и преданным, так ей помогал. Его обычно бледная кожа приобрела на солнце едва ли не сияние, несмотря на то что он вечно замазывался кремом от солнца с SPF 70 или выше. Беа донимала его, пока он не переоделся в футболку – правда, темно-синюю, без рисунка, а поверх все равно носил льняной пиджак, но все-таки он казался ей каким-то другим. Выше ростом. Увереннее. Поднявшись и оказавшись так близко к его лицу, Беа увидела, как на нем мелькнула какая-то решимость, что-то – она понимала – связанное с ней, и почувствовала себя спокойно и уверенно. Пол, осознала она, был почти красив.

Он очень огорчился, когда она решила убрать последний рассказ об Арчи в ящик стола. Навсегда.

– Это не мое, – сказала она Полу. – Это принадлежит Лео и Матильде, а еще тому, кто пока даже не родился. Это не та история, которую мне нужно рассказать.

И все же он так упорно помогал ей искать Лео, она знала, что он даже несколько раз отправлялся на поиски один.

– Мне здесь понравилось, – сказала она ему. – Несмотря ни на что.

– Мне тоже, – ответил Пол.

Они держались за руки, у обоих чуть кружилась голова, оба робели, оба немножко обгорели на солнце и вспотели, и, хотя Беа не понимала, откуда в ней этот могучий оптимизм (она надеялась, что это новая работа, но, возможно, дело просто в покачивании дебаркадера? в водном просторе? в Поле?), она решила его принять. Стерпеть свою собственную радость.

– Знаешь, что еще мне нравится? – сказала она, кладя руки на плечи Полу Андервуду.



Со своего всегдашнего места за пятничной игрой в карты (лицом к двери) Лео увидел Пола, едва тот направился к холодильнику с напитками. Он передвинулся вбок и попытался сохранить спокойствие, гадая, что делать. Ребята, с которыми он играл, его прикроют. Ему не придется ничего объяснять, просто надо сказать, что от Андервуда будут неприятности, и они ничего не скажут. Он пошел в туалет в глубине магазина и запер за собой дверь, чтобы минутку подумать там, где Пол не мог его подстеречь. В том, чтобы сбежать, были, конечно, свои преимущества, но ему было любопытно, кто там с Полом. Беа, это казалось очевидным. Пол и Беа, судя по всему, ждали парома в 5.15, который всегда опаздывал минимум на пятнадцать минут. Интересно, не ищет ли его кто-нибудь еще. Пока он успевал подкрасться к причалу и посмотреть, кто еще приехал. Может быть, Мелоди? Стефани?

Или можно просто подойти к Полу и спросить. Как мужик мужика. Как мужик полмужика. Полмужика Пола. Неважно. Родня могла его отыскать, но не могла заставить что-либо сделать. Он в каком-то смысле ждал этого. Честно говоря, его удивляло, что на это ушло столько времени. Вообще-то, он сейчас должен был быть в Южном Вьетнаме, но слегка заленился.

Он умылся сомнительной водой из крана, над которым было написано «Не питьевая», и вернулся в магазин. Пола Андервуда нигде не было видно. Он не заметил Лео? Нет, наверняка заметил. Пол никогда не умел держать лицо. Надо бы разобраться.

Перейдя через дорогу, он увидел из маленького здания терминала Беа, сидевшую на пирсе снаружи. Даже в толпе американских туристов она была одета до нелепости ярко. Она сидела на скамье, вытянув ноги. Ее золотые босоножки сверкали на солнце. Рядом с ней стояла высокая женщина; стояла к Лео спиной, но он где угодно узнал бы эти рыжие волосы. Стефани.

Он быстро пошел к открытой двери, но только собрался шагнуть за порог, как рыжая обернулась, и он остановился. Это была не Стефани, даже не похожа. Эта женщина выглядела слишком грузной, ее обгоревшее лицо было пухлым, почти свиноподобным. Он ощутил, как его охватывает злость на эту чужую тетку, посмевшую со спины походить на кого-то, кого, как он теперь понимал, он ожидал увидеть. Она не приехала.

Когда паром причалил и стал высаживать пассажиров, пара местных подростков заиграла на стальных барабанах, надеясь первыми получить пару долларов от вновь прибывших туристов. Лео смотрел, как Беа встала и что-то сказала Полу, а тот заулыбался, когда она лениво уронила руки ему на плечи. Лео был готов поклясться, что даже издали видел, как Пол покраснел.

«Давай, Пол-Ундервуда, – про себя уговаривал его Лео, не ожидавший от себя ничего подобного. – Отрасти парочку…»

Пол одной рукой обнял Беа за талию и привлек поближе к себе, провел пальцем по ее челюсти, а потом обхватил щеку ладонью; прямо сейчас, прямо здесь Лео наблюдал, как Беа сдалась. Выдохнула. Он смотрел, как у нее слегка подогнулись ноги, как ее локти согнулись, когда она прижалась к Полу, и вот они уже целуются – как будто они там одни, как будто влюблены, как будто навсегда.



После долгого и крепкого поцелуя (Беа не ожидала, что ее еще когда-нибудь так поцелуют после того, как не стало Такера) они с Полом тихонько постояли минуту, не разжимая объятий. Все уже садились на паром. Ее глаза были все еще закрыты, и она чувствовала, как ловко ее тело совпадает с телом Пола – ее аккуратная грудь как раз подходила к его узкой грудной клетке, его чуть выдающийся животик идеально прилегал к ее тонкой талии, а ее подбородок точно ложился в изгиб его плеча. Беа отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, но, стоило ей поднять взгляд, заметила знакомый профиль. Людской поток ненадолго перекрыл ей обзор, а когда люди прошли, она смогла разглядеть того, кто явно шел к ней. Предвечернее солнце светило ей прямо в глаза, и все плыло как в тумане, включая и этого человека, казавшегося почти тенью. Она застыла. Быть не может.



Когда Лео пошел к Беа, у него не было никакого плана, он понятия не имел, что скажет, просто поддался порыву. Когда она подняла голову и увидела его, он остановился, замешкавшись; увидел, как все в ней переменилось. Она застыла. Ее лицо потемнело от тревоги и смятения. Она закрыла глаза и опустила голову.



«Дыши, – повторяла себе Беа, – просто дыши». Она стояла совершенно неподвижно, боясь пошевелиться или поднять глаза, хотела услышать его голос, зовущий ее по имени. Боялась услышать его голос, зовущий ее по имени. Пол обнял ее крепче. От него пахло шампунем и кремом от солнца, и еще вяленой курицей, еле уловимо. Рядом крикнула чайка, будто засмеялась. Трижды прогудел паром. Посадка заканчивалась.

– Готова? – спросил Пол.

Она подняла голову и поморгала. Тень исчезла. Она всмотрелась, прикрыв глаза рукой от солнца. Никого.

Ей тысячу раз за эту поездку казалось, что она видела Лео, нет, миллион раз, каждый день, иногда каждый час. Ей казалось, что он танцует под калипсо в их отеле, подает в ресторане рыбу столику неподалеку, покупает на обочине манго. Ей казалось, что он идет с пляжными шлепанцами в руке вдоль моря, машет ей поверх машин с заднего сиденья такси, играет в бильярд за приоткрытой дверью, она видела его на бесчисленных барных табуретках, в конце множества залитых солнцем аллей под качающимися пальмами. Но это всегда был не он. Это был не Лео.

– Готова, – сказала она, забирая со скамьи шляпу и вешая на плечо свою соломенную сумку. – Поехали домой.

Эпилог. Год спустя

День, когда малышке исполнился год, выдался точь-в-точь таким же душным и невыносимым, как день, когда она родилась. Именно это все говорили Стефани, прибывая на праздничный обед. «Помнишь? Точно такой же был день!» Как будто все случилось много десятилетий или веков назад, а не жалкие пятьдесят две недели, и эти метеорологические воспоминания были чем-то волшебным и удивительным.

– О, я-то помню, – отвечала Стефани.

Как такое забудешь? Жара, в руке тает мороженое, роды начинаются так внезапно и бурно, что для этого даже есть специальное название – «стремительные роды».

Лилиан Плам Палмер, для краткости именуемая Лилой (ее имя было лелеемой Стефани тайной, известной только ей и каминному порталу), родилась в материнской гостиной ровно через сорок две минуты после того, как у Стефани отошли воды. Она выскользнула на руки Томми, когда «Скорая» звонила в дверь.

– Это девочка! Девочка! – все повторял Томми, забыв, что Стефани об этом знала, но помня, как доктор трижды сообщил ему ту же радостную новость, когда он сжимал руку Ронни во время последней мучительной потуги.

И сегодня Лиле исполнялся год!

Несмотря на жару, Стефани решила праздновать во дворе. Будет не так и плохо. Она четко попросила всех не приносить подарки. Это первый день рождения Лилы, и она не заметит разницы, а Стефани не хотела, чтобы в доме образовался новый хлам, но знала, что все без толку, и, конечно же, когда Пламы стали собираться, они не просто принесли подарки – они пришли нагруженные подарками.

Первыми явились Мелоди и Уолт. Луиза недавно переехала к Стефани и готовилась к учебному году: она собиралась изучать искусство в Институте Пратта, всего в нескольких кварталах отсюда. Она выиграла щедрую стипендию, но ее все равно не хватало на оплату общежития и проживания. Услышав, что Луиза собирается каждый день ездить в Бруклин, Стефани предложила ей бесплатную комнату, если та сможет время от времени посидеть с Лилой вечерами или на выходных. Они жили под одной крышей всего неделю, но Стефани сама не ожидала, что ей так понравится общество Луизы. А Лила была без ума от своих взрослых двоюродных сестер. Луиза и Нора, когда приезжала в гости, так славно с ней играли, с удовольствием качали ее, поднимая за руки, когда гуляли по двору, снова и снова, готовы были сидеть и развлекать ее, говоря дурацкими голосами, или строить башни из ярких кубиков. Сегодня Нора привела свою подругу Симону, и, стоя у кухонного окна, глядя на девочек и Лилу под недавно посаженным кленом, Стефани и Мелоди увидели, как Симона склонилась и быстро поцеловала Нору.

– Не буду врать. Это все странновато, – сказала Мелоди. Голос ее был полон любви, разве что чуть печален.

– Она тебе нравится? – спросила Стефани.

– Симона? – отозвалась Мелоди. – Наверное. Она яркая. Не знаю, как все сложится, когда она пойдет в Браун, а Нора переедет в Баффало. – Нора все-таки пойдет в государственный колледж. – Я надеюсь, что они не перестанут общаться. Симона весь год наседала на Нору, чтобы та прилежнее работала, так она и попала в колледж с отличием.

– Любовь бывает отличным мотиватором, – сказала Стефани.

«Когда не разбивает тебе сердце», – хотела сказать Мелоди, но это было бы жестоко, и она промолчала. И к тому же Мелоди должна была признать, что Стефани после Лео вовсе не выглядела разбитой; она выглядела счастливой.

Позвонили в дверь; пришли Джек, Беа и Пол. Снова подарки, и ленточки, и Лилу передают с рук на руки, и она так упорно тянет себя за ворот праздничного платья, что Стефани решила его снять, и вот Лила уже ковыляет по двору в мокром подгузнике, раскрасневшаяся и потная. Глаза горят; она уже перевозбудилась, а ведь ей еще даже ничего сладкого не давали. Стефани понимала, что Лила потом не уснет. Ну и ладно.

Джек пытался отыскать во дворе немного тенечка. Дерево, которое Стефани посадила вместо старого, упавшего в бурю, было еще маленьким. Джек думал, что не мешало бы Стефани потратиться и купить дерево постарше. Он подтащил стул поближе к стволу, где было чуть прохладнее. (Много лет спустя, когда дерево вырастет и образует над задней частью двора идеальный навес, Лила выйдет замуж под тяжелыми ветвями, покрытыми красными и рыжими листьями, в ослепительный октябрьский день. Она попросит Джека вести ее по усыпанной листьями тропинке к алтарю. Джек всегда будет добр к Лиле, он будет рядом всякий раз, как ей станет не хватать отца. В день свадьбы, когда Лила пойдет под руку с почти семидесятилетним Джеком, Стефани увидит с ней рядом Лео, и ее на мучительное мгновение подкосит огромностью того, что он пропустил.) Сейчас, сидя под деревом, приглядывая за Лилой на случай, если она побежит слишком быстро и упадет – она еще нетвердо стояла на ногах, – Джек, кроме всего прочего, хотел, чтобы рядом был Уокер; но в последнее время в этом было больше грусти, чем боли. Уокер был единственным из тех, кого Джек знал, кто с искренним нетерпением ждал бы детского дня рождения. Джек слышал от старого друга Артура, что Уокер уже с кем-то живет, и было что-то приятное в том, чтобы знать: это Уокер в итоге не справился один. Джек испытывал скорее облегчение, чем удивление от того, как хорошо у него получается жить одному. Он еще не раз влюбится, но больше никогда не захочет, чтобы кто-то делил с ним дом.

Беа собрала всех, кто требовал, чтобы Лила распаковала подарки. Она обожала Лилу, но ей хотелось, чтобы праздник закончился, хотелось вернуться домой и снова сесть за работу. Она написала больше половины романа о художнице, которая перестает писать, а потом, пройдя череду потерь и любовных историй (как она объяснила Стефани), находит путь обратно к себе и своему искусству. Роман был не вполне автобиографическим, но то, что Беа высвободила, переведя объектив с Лео на себя саму, работало. Каждая новая глава, которую получала Стефани, оказывалась лучше предыдущей. Беа пока не знала, чем кончится книга, но чувствовала, что, если продолжит работу, все придет; она знала, что все впереди.

– Я всегда знала, что в тебе это есть, – сказала ей Стефани с восторгом и облегчением от того, что читала не про слегка загримированного Лео; этого она бы не вынесла. Пол долго уговаривал Беа, и она в конце концов продала квартиру, положила деньги в банк и переехала к нему. Она писала полный рабочий день. Она принесла Лиле по крайней мере пять подарков.

Стефани посадила Лилу на колени и позволила ей рвать упаковочную бумагу на мелкие кусочки, пока Беа пыталась заинтересовать ее парадом подарков: маленькая красная пожарная машина с колесами, сидя в которой Лила могла ездить по дорожкам, толкаясь пухлыми ножками; плюшевый медведь вдвое больше ее, увидев которого она поначалу расплакалась; три платья «Маримекко», купленные в дорогом детском магазине, Лила в них походила на маленькую Беа; разноцветный пластиковый ужас, называвшийся «Мой первый смартфон», от Мелоди (Стефани отнесет телефон – и большую часть других ненужных игрушек – в благотворительный центр уже в ближайший понедельник); изысканный антикварный браслет от Джека – розовое золото с рубинами, камнем Лилы по гороскопу.

– Какая прекрасная вещь, чтобы подавиться, – пошутила Мелоди, пока Стефани пыталась удержать Лилу на месте, чтобы застегнуть браслет на ее пухлом запястье; без шансов.

Когда все подарки открыли, всю упаковку собрали и подали обед, семья собралась за столом во дворе. Лила сидела во главе стола на высоком детском стульчике. Она дергала резинку сверкающего праздничного колпака, который надела на нее Мелоди. Наконец ей удалось стянуть колпак, и она бросила его на землю, болтая ногами и колотя пятками по перекладинам стульчика. Она было начала извиваться, чтобы ее спустили на землю, но, когда перед ней поставили капкейк с незажженной свечкой и все запели «Happy Birthday to you», затихла и уставилась на радостные лица, маячившие у нее над головой.

Стефани знала, чем все были заняты, когда Лила на мгновение успокоилась и выдалась редкая возможность всмотреться в ее поднятое лицо: они искали Лео. Невозможно было не видеть в Лиле Лео, в том, как ее яркие глаза щурились, когда она сердилась, у нее был его острый подбородок и его широкий лоб, изящно заостренные брови и надменный рот, и все это под яркими рыжими кудрями, совсем как у Стефани. Лео больше не было, но вот он, прямо перед ними. И когда нестройный хор смолк и все закричали «ура!», Лила посмотрела вверх, застенчиво улыбнулась и сама себе захлопала.

– Пошли нам поцелуй, Лила, – сказала Луиза, желая похвастаться фокусом, которому на той неделе обучила сестренку.

Лила прижала пухлую липкую ладошку к губам, а потом послала в толпу воображаемый поцелуй; когда все сделали вид, что поймали его, она заверещала и послала еще один, и еще, она разбрасывала поцелуи налево и направо, пока внезапно порыв не угас. Утомившись, она потерла глаза, поморщилась. Потом подняла руки над головой.

– Вейх, – сказала она, лихорадочно переводя взгляд с одного исполненного готовности лица на другое. – Вейх!

Она разжала и сжала кулачки, словно хватала воздух горстями.

– Вейх! – снова сказала она, и вся ее семья дружно бросилась к ней, и каждый надеялся, что успеет первым.