— Достаточно, — ударом по рычагу оборвал Верест мои жалобы. — Ты должна быть тверже, ведь ты взрослый человек.
— Какой я взрослый… У меня душа ребеночья, — сказала я, толкая его с силой на кровать. — Я даже в детстве никогда не хотела казаться старше…
Затем я выключила торшер и спросила у Вереста, где его любимая. Пощупав руками мое колено, он ответствовал, что где-то рядом. Ответ был немного уклончив, но в принципе устраивал. Подробно прояснять вопрос об этике взаимоотношений частично женатых полов можно было и позднее. Гостиница не горела…
Через час мы открыли форточку и дружно закурили, бросая пепел в шестигранную пепельницу. Нам действительно попался комфортный номер. Кровать отличалась повышенной мягкостью, пружины не скрипели. Посторонних запахов не витало.
Я с хрустом потянулась.
— Устраивает? — спросила я.
— Пока да, — загадочно ответил он. — А потом надо будет что-то делать.
Адекватные действия ему, без сомнения, придется предпринимать. При дальнейших хождениях в гостиницу он будет пластаться в своей ментуре только на оплату этих номеров. Поддержание семьи в сытом виде станет делом нереальным.
— А как на рабочем фронте? — поинтересовалась я. — Затишье продолжается?
— Да, — он неохотно вылез из-под одеяла и снова залез. — Дело о маньяке Сабирове передано следователям, маньяк пребывает в глухой несознанке, обзывает ментов козлами и фабрикантами — это от слова «фабриковать»… Дело о четырех убийствах в кооперативе «Восход» повесили на меня. В качестве поощрения за поимку маньяка. Делать нечего, работаем, — он саркастически ухмыльнулся, укладывая на меня свои мохнатые ноги. — Собираем информацию. Пока негусто, но лучше, чем полный ноль. А тебе не все ли равно? Недостаточно еще натерпелась?
— Нет, ты загрузи в меня информацию, — стала требовать я. — А я ее переработаю. Вдруг идею рожу?
— У тебя было видение? — он пристально всмотрелся в мои глаза, потом протянул руку к тумбочке и придвинул торшер. — Ты делаешь таинственное лицо. Мне это не нравится. Давай я в тебя что-нибудь другое загружу?
— Пошляк ты, Верест. Гони информацию.
— Ладно, слушай. Легальные сделки Тамбовцева внимания не стоят. Там все прозрачно, как в горном хрустале. С коллегами он не собачился. Реально желать его смерти может только компаньон — Сергей Днишев, владеющий тридцатью процентами акций фирмы. В случае отхода от дел Тамбовцева он неуклонно набирает вес. Семья Тамбовцева не в игре, вдова не имеет права заниматься делами фирмы — она получает денежное содержание. Не очень большое, но на хлеб с икрой хватит. Версия компаньона, таким образом, имеет право на существование, но неясно, зачем понадобились пытки. Хотя мало ли… Словом, Ткаченко над ней работает. Проверяет, не входит ли в круг знакомых Днишева некто, имеющий дачу в кооперативе «Восход».
— Другие варианты?
— Нелегальные операции Тамбовцева покрыты мраком. Его сотовый не найден. Файлы в рабочем и домашнем компьютерах закодированы. Для их взлома требуется санкция прокурора, которая пока не получена. Вредный у нас прокурор — одно слово, женщина… Удалось установить, что дважды за последний месяц в офис к Тамбовцеву приходил некий Байсахов Тимур Гамидович — так он представлялся секретарше. Высокое, представительное лицо кавказской национальности. О чем шла речь, она, естественно, не знает. Мы проверили это «лицо». Есть такое. По национальности дагестанец, по профессии — крупный предприниматель. Содержит под Избербашем — это на Каспии — два винных заводика и целую сеть автозаправок. В нашем городе тоже не последний бродяга. По некоторым данным, прикупил заводик по производству полимерных покрытий — на Гусинке. Частенько захаживает в Управление железной дороги — предлагает услуги по прокладке оптико-волоконной связи. Одним словом, бандюган не очевидный, но лошадка темная. Часть активов своего бизнеса держит в недвижимости, другую — в двух банках: махачкалинском Дагкредитбанке и местной «Элладе». Это то, что удалось выяснить.
— А некоммерческие мотивы убийства Тамбовцева?
— Имеют право. Но опять же непонятно, для чего пытки. Отношения с пострадавшей Макаровой отследить пока не можем. Иногда он рано уходил с работы, но куда? Иногда поздно возвращался. Схожая ситуация дома. Жена отказывается говорить о своих подозрениях, но ясно дает понять, что отношения в семье были далеки от совершенства. Она даже не плачет. Заказала работяг — ванную перестраивает. Дочерей отправила в Усть-Кут — к матери…
— А Зубов?
— Зубов… крепкий орешек. Воевал в первую чеченскую. Замком разведвзвода. В казаки попал по случаю — за воспитанность, смекалку и какое-то отношение прабабки к начальнику контрразведки атамана Краснова. В послужном списке — двухлетняя служба в Кировском ОМОНе — уволен по собственному желанию; охранник в Сибирском торговом банке — уволен по желанию начбеза; сторож в торгово-промышленной палате «Сибфактория» — уволен в связи с «посвящением» в казаки. Семьи нет, проживает в однокомнатной квартире на Плехановке. Внешне тих, беседу поддерживает. Но о личных делах говорит скупо, компаний чурается — предпочитает одиночество. Друзей не держит — разговоры с сослуживцами дальше женщин не уходят. Поэтому трудно сказать, с кем из дачников «Восхода» он поддерживал отношения. Акулов ходит по соседям, показывает фотографии наших друзей, — может, и проскользнет человечек. Он, кстати, сам же их и сделал — умелец тот еще.
— И мою показывает?
— И твою. — Верест потерся о мое плечо. — Твою в первую очередь. Сделана на грядке, у костра. Ты на ней очень привлекательна.
— Вы неисправимы, — проворчала я. — Ждете, пока обижусь. Дополнительная информация есть?
— Пока все. Работаем.
— Была у меня одна мыслишка, — призналась я, — относительно седьмого октября. Но не задержалась, улетела.
— Мыслишка не воробей, — согласился Верест. — Из какой хоть области мыслишка?
— Из нужной… А вообще-то не знаю, капитан. Меня поразило одно несоответствие — между тем, что было, и тем, что должно было быть… Какая-то мелочишка, возможно, и недостойная понимания… Я постараюсь ее вспомнить.
— Ты, главное, окончательно ее не забудь, — съязвил он.
Я шутливо стукнула его по лбу. Он встал в защиту, что и положило начало новому помешательству…
Веселья час прошел, настала боль разлуки. Он довел меня до дому, взгромоздил на четвертый этаж и трогательно распростился. Обцеловал где только мог, особенно родинку на тыльной стороне ладони, и, прошептав на ухо: «Больше глупостей не делай», умчался к своим домашним.
Поматросил и бросил… ладно, я не буду глупить. Но домой идти совсем не хотелось. Смотреть в глаза маме, слушать ее суровый голос, стыдливо пятиться в ванную… Я поднесла было руку к звонку, но, передумав, села на ступеньку и впала в прострацию. Только не домой. Кусать в одиночестве подушку? Не хочу. Я встала, обшарила карманы. Я выскочила из дома в каком-то задрипанном плаще, полагая, что для провожания сойдет и такой. Он и сошел — пребывать на капитанском иждивении можно и в ночнушке. Я нашла в карманах только обмусоленную телефонную карту. Держась за перила, спустилась на улицу и воткнула ее в таксофон на углу.
«Два звонка», — поведал робот-оператор. Я так и думала. Использованные карты обычно не хранят в карманах. Их выбрасывают.
— Бронька, — сказала я, набрав номер, — это я. Ты одна?
— Одна, — подтвердила Бронька. — Укрепляю добродетель и предупреждаю грех.
— Давай выпьем?
— Давай, — зевнула Бронька.
— Тогда выходи из дома, за такси заплатишь — у меня денег ни копейки. И маме моей позвони, скажи, что… что она у меня одна.
— Как-то сложно все это, Лидунька, — озадачилась подруга. — А еще чего передать?
И откуда силы? Мы пили розовый мартини с местным тоником — «микс» совершенно несъедобный. Ни «бьянко», ни «швепса» в круглосуточном под Бронькой не оказалось, а идти куда подальше было лень. Ладно, решили мы, — лишь бы не водку.
— Ты не гонишь? — с сомнением поинтересовалась Бронька, когда, едва успев выпить по фужеру, я опять схватилась за бутылку.
Пришлось ей объяснить, что по русскому обычаю между первой и второй пуля не пролетает, и вообще, в порядочном дамском обществе бытует славный термин — «нафужериться». Или ей с рассвета на работу?
— Ты что, обалдела? — испугалась Бронька. — Я уж десять лет на работу не хожу. Хотя и числюсь. По понедельникам приходит какая-то холера, забирает рецензии. Иногда деньги оставляет. Ты не задумывалась, на какие шиши сегодня пьешь?
Я уже ни о чем не задумывалась. Я ощущала небывалый физический подъем. После третьего фужера сил прибавилось. Мы обсудили наших мужчин. Я прошлась по Вересту, испуская для порядка слезинки, Бронька позавидовала, потом посочувствовала. Потом опять позавидовала и призналась, что ее новый «спонсор» — по родословной то ли швед, то ли финн (то ли придуривается), имеет несчитано баксов и прекрасно помнит восстание на Сенатской площади (вплоть до того, как Каховский застрелил Милорадовича).
— На каком кладбище ты его откопала? — подивилась я.
— Это еще цветочки, деточка, — вздохнула Бронька. — Мой Лео не пьет и не курит. Он твердо убежден, что курение в течение четырех лет сокращает детородный орган на два миллиметра.
— Какой-какой орган? — изумилась я.
— Совершенно правильно, — поддержала Бронька. — Назовем его лучше почетным членом. Последних детей он делал полвека назад. Они мне в отцы годятся. Где-то в те годы он и подхватил так называемый «синдром Коро» — боязнь, что у него в один прекрасный день пропадут гениталии…
Я хохотала так, что ей пришлось доставать меня из-под стола и менять разбитый фужер на небьющийся стакан (заодно и себе — из солидарности). После пятого стакана мы поговорили о работе. Во мне очень кстати пробудились мировые амбиции — я завела бубнилку о засилье в развлекательной литературе претенциозных посредственностей и невозможности выйти на широкую дорогу хорошей девочке. Бронька поддержала меня категорически — заявив, что этих посредственностей она в день прочитывает до пяти романов, но это еще не самое страшное. А самое страшное, что кому-то из этой когорты она обязана выставлять положительные отметки, иначе издательству просто нечего будет печатать и ее уволят!
— Подожди, — сказала она, делая задумчивое лицо, — а с какого перепоя ты вдруг взяла, будто твои романчики писаны хорошей девочкой? Только с того, что однажды я поставила тебе «четыре с плюсом»?
Я поперхнулась шестым стаканом и от души ее поблагодарила. Но Бронька уже наливала по седьмому, поэтому кровопролитно спорить я с ней не стала. После упомянутого мы перешли к моим приключениям. Я пожаловалась, что не могу поймать за хвост очень ценную мысль.
И вот тут она выдала идею. Совершенно кривая в дым, стуча горлышком бездонного сосуда по стакану, Бронька заявила:
— Это жуть тихая, согласна. Но тебе надо быть решительнее, Лидунька. Ответим на белый террор красным террором! Согласна?
— Согласна, — сказала я. — А это каким?
— Предлагаю вернуться на дачу. Не пугайся, без ночевки — вместе поедем. Днем. У меня газовик на поясе… Ты должна пройтись по местам боевой славы и сосредоточенно проработать ходовые версии. Заодно поймаешь за хвост свою мысль. У тебя просто не было времени этим заняться — ты жила на голых нервах, а разве нервы позволяют думать?
Замечательная идея. Я забыла о ней через секунду. Бронька перевернула журнальный столик с закусками, мощно дав по нему нижней частью, села на пол и глупо захихикала. Пробило. А я вот, к вящему изумлению, оказалась ничего. Плотный ужин сказался. И любовь милицейская. Я пришвартовала Броньку к ближайшему дивану, заняла у нее из сумочки пятьдесят рублей (четыре остановки ехать) и побрела домой. Таксист поинтересовался, не страшно ли мне в четыре часа ночи бродить по лужам. Я сказала, что я смерть — и пусть другие боятся. Шофер заткнулся, задумался, но делать нечего — я уже спала на заднем сиденье. Пришлось везти. Он дольше будил меня, чем вез. Короче говоря, под родной дверью я оказалась без копеек пять, выяснила, что ключи не брала, и по сему поводу устроила в доме переполох. Промаршировала мимо остолбеневшей мамы в спальню и завалилась в сапогах.
— Ты на кого похожа? — прошептала мама.
— Я у Броньки ночевала, — не в строку поведала я, закрывая глаза.
— А раздеваться, значит, уже не надо? — тоже не совсем складно поинтересовалась мама.
— Завтра, мамочка…
— Так, Лидия, нам нужно срочно поговорить. — Голос родительницы зазвенел, как высокая струна.
— Наливай, поговорим… — Я уже стремительно засыпала.
Глава 3
Первое, что я увидела по пробуждении, была деловитая физия Броньки в полупрозрачных очках фирмы «Silhouette» с титановыми дужками (за 310 баксов).
— Не может быть, — простонала я. — Ты была пьянее меня…
— Я и сейчас пьянее тебя, — бесхитростно поведала Бронька. — Но я знаю, что такое гимнастика тайцзицюань. Самоконтроль, самомобилизация и концентрация на намеченной цели. Помнишь про нашу намеченную цель? Поднимайся, короче, а не то будем делать из тебя авиатора.
— Делай… Я не встану, меня мама убьет…
— Мы уже поговорили с Натальей Андреевной, — зловеще проинформировала Бронька. — Твоя мама уже знает, что Олег Леонидович женат.
Час от часу не легче. С нашей Бронькой как с ремонтом — одно делаешь, другое ломаешь…
На пути в ванную мама не пробегала. На кухне тоже кастрюли не гремели. Очевидно, в связи с открывшимися знаниями у мамы появился железный повод уйти в себя.
— М-да-а, мать… — сдержанно оценила мой экстерьер Варюша. Она сидела на стиральной машине и моим феном-плойкой накручивала себе челку.
— Почему ребенок не в школе? — прохрипела я.
— И эта женщина интересуется, почему ребенок не в школе? — поразилась дочь, вздувая волосинки.
— Отвечать! — разозлилась я.
— «Почему», «почему»… — заворчала Варюша. — Потому что труды по пятницам отменили. Галина Ивановна уехала в Читу к сыну — он в клинике для наркоманов лежит, говорят, совсем плох. А других учителей нету.
Ну как бы еще, скажите на милость, я узнала, что сегодня пятница?
Через десять минут, прижимая к сердцу термос с кофе, я уже мчалась по Красному проспекту — в качестве пассажирки голубого «ниссана-кефира», моля лишь об одном: если смерти — то мгновенной… Наша Броня патологически не умеет ездить с человеческой скоростью. Любого «мерса», плетущегося под соточку, сделает как стоячего… Идущие попутно машины просто не воспринимались, кварталы чередовались как ступени на лестнице, светофоры горели сочной зеленью… Под возмущенный гул попутчиков мы проскочили Речной вокзал, продуктовую оптовку и помчались по трассе. До Кирилловки добрались минут за десять. Сделав чудовищную дугу, Бронька вырулила на дамбу.
— Все, бросай это дело, — взмолилась я. — Подохну же…
— Зато быстро, — невозмутимо ответствовала Бронька, снижая скорость до предела — до восьмидесяти.
Мелькнула протока, заросшая тальником, березовый лес, стыдливо раздетый, с редкими клочками желтизны; фрагмент великой реки с коряжистым берегом и перевернутой лодкой. Объездная вдоль воды, развеселая компания с гитарой. Опять поворот, колючка, ворота… Три дня назад на них стоял охранник Зубов, теперь какой-то долговязый тип с ушами-радарами.
Хатынская приветственно загудела. Служивый манерно пошевелил пальчиками — девочки…
Мы въехали. Эмоции нахлынули — в самом черном виде…
— Ходи и думай, — приказала Бронька, — а меня не замечай. Я дышать буду.
Свежий воздух постепенно привел меня в чувство. Черный кофе продвинул процесс, а вспыхнувшие страхи сделали голову неприлично ясной. Я взглянула на часы: рабочий полдень. Дул ветер. Все казалось на местах: облака, типичная октябрьская серость, сырость. Со стороны главной улицы несло горелым — кто-то запоздало жег мусор…
Ключей от дачи я не взяла. Они у мамы, а в общении с мамой — трудности. Я постояла на крыльце, спустилась на пару ступеней и сев, сделала попытку «расширить сознание». Пресловутого альфа-состояния, когда тело максимально расслаблено, а голова безоблачна и полна содержательных идей, я достигла лишь наполовину. Вполне понятные страхи не давали уйти из реалий. Но какой-то взрывоопасный элемент в голове уже присутствовал. Хотя и не всплывал на уровень сознания, тем более не детонировал. Уговаривать собственное подсознание меня не учили. Через пять минут пришлось признать, что я бездарно трачу время. Бронька, шурша галькой, бродила по Облепиховой, не мешая мне самовыражаться. Я встала, прошлась по грядкам. Прогулялась вдоль трубы, отделяющей мой участок от Постоялова. У Бориса Аркадьевича все соответствовало характеру: участок готов к зиме. Пусть не на пятерочку, но вполне удовлетворительно. Помогай ему в этом нелегком деле жена, получился бы идеальный огородный нарез, лишенный чисто мужицких недоделок — вроде оставленных на бельевой веревке подвязок для кольев или неубранной облепихи и брошенной лавочки.
Я вышла из калитки. Бронька курила, пощипывая мою рябинку (ее и Зубов однажды пощипывал).
— Успехи есть?
Я отрицательно покачала головой.
— Плохо, — констатировала Бронька. — Хреновая из тебя детективщица. Между прочим, обрати внимание — ваши соседи здесь.
Не находись под боком Бронька с газовиком на пузе, я бы струсила. И напрасно. Очевидно, она имела в виду Риту Рябинину, чья входная дверь была приоткрыта, а из дровяной будки торчала задница Таньки. Сама Рита не показывалась.
Поразмыслив, я махнула рукой на это открытие. Не такое уж оно открытие. Есть вещи поважнее. Оставив Броньку у калитки, я отправилась направо. Мимо мрачного особняка Рихтера, мимо дачки покойной Зойки (такое ощущение, что она сейчас отогнет занавеску) — дошла до тупика и медленно, стараясь не вспугнуть ворону, обосновавшуюся на голове пугала в огороде Розенфельд (очень похожего на саму мадам), подошла к ее калитке. Мадам, разумеется, отсутствовала. А меня опять посетило необычное чувство. Очень похожее на открытие. Пусть не окончательное решение задачки, но что-то, без сомнения, стоящее, завершающее блуждание в потемках. Почему меня потянуло к этой старой, подозрительной ведьме? Она-то с какого края в наших шарадах?
Неужели интуиция?
Но открытие пока не радовало приходом. Я смотрела на нелепое нагромождение кладовых и сараюшек, на несуразный дом с закрытыми ставнями и, чем дольше стояла, созерцая эту хаотичную недвижимость, тем больше раздражалась. Озарение не шло. Я опять теряла нить. Она пощекотала меня за темечко и унеслась на небо, привязанная к воздушному шарику под названием «факт».
Вместо фактов — голые «факи». Произнеся в адрес хозяйки пугала несколько слов, я побрела обратно.
— Судя по твоей презлющей физиономии, подвижек нет, — догадалась Хатынская. Она находилась на пересечении Облепиховой с Волчьим тупиком и (представляя себя, видимо, Чубайсом), пыталась вскрыть трансформаторную будку. О том, что электричество не игрушка, Броньку в детстве недоучили.
— Не лезь в будку, — проворчала я, — там никого нет, все трупы собраны.
Глотнув для бодрости кофейку, я побрела в Волчий тупик. Дожди здесь окончательно испортили дорогу. В рытвинах стояла вода, мясисто-розовые дождевые черви валялись прямо на земле. В топкой канаве лежала доска — кто-то из водил подсунул (Марышев или Красноперов), чтобы не забуксовать. Француженка Танька в дровяной сараюхе уже не корячилась — пропала с концами. Дверь закрыта, шторы наглухо. Видно, узрев меня на горизонте, Рита решила забаррикадироваться. Я не обиделась: какая мне разница? Пусть думает, что смерть на пороге. Просто удивило немного — откуда такой симбиоз недюжинной отваги и сиюминутной малодушности: жить она, значит, в этом притихшем вертепе не страшится, а от меня — с виду мирной — переполошилась…
Красноперов тоже находился где-то неподалеку — машина «ВАЗ» десятой модели под навесом наличествовала. Других признаков жизни не было, но это ничего и не значило. В своем телесном воплощении этот дамский угодник мог отсиживаться (или отлеживаться) у той же Рябининой. Или рыбачить пошел.
Я добрела до увесистой, увенчанной «кремлевской стеной» дачи Марышева с Сургачевой и, не обнаружив присутствия хозяев, повернула обратно. У дачки Риты намеренно замедлила движение — пусть напряжется. Шторки на веранде аж затряслись от страха. Удовлетворенная увиденным, я изобразила злорадную ухмылку. Тронулась вверх по переулку и минуты через три подошла к своей дачке. Бронька сидела за рулем «кефира» и, позевывая, листала цветастый пошлый журнальчик.
Я села в машину. Она искоса глянула на мои ноги.
— Термос в бардачке. Сигареты там же. Поедем или еще походишь?
Ей тоже надоело это безнадежное мероприятие. Подобно любой женщине без определенных занятий, Бронька легко загорается, еще легче гаснет.
— Загадочно все… — Я потрясла термосом. На дне булькало.
Бронька перелистнула стыдливо прикрывшегося Бандераса. Промолчала.
Я раскрутила термос.
— Ладно, подруга, поехали. У какой-нибудь забегаловки тормознешь, подумаем. Желательно без алкоголя.
На Бердское шоссе Бронька вырулила в своей коронной манере — по зверской дуге, расшугивая мирно переходящих дорогу граждан. Вот тут ей и изменила удача — из-за забитого досками ларька материализовался гаишник в кепке и приветливо махнул палкой.
— Ах ты мать твою, — выругалась Бронька, давая по тормозам. — Приехали, блин…
За ларьком мелькнула машина с надписью «ДПС» и еще двое в погонах, не знающих чем заняться.
— Ты, главное, не нарывайся, — бросила я.
— Да ладно, чего там… — Как-то ловко у нее обернулось: одна рука нырнула в сумочку, другая стянула из-под ветрового техпаспорт, права, в воздухе что-то прошуршало и улеглось между бумагами.
— Наблюдай за выражением его рожи, — шепнула, опуская стекло, Хатынская.
Она остановилась довольно далеко от поста — ладно скроенный дэдэшник подходил не спеша, с достоинством.
— Ах да, — вспомнила Бронька и нацепила на нос свои многодолларовые очки с титановыми дужками — рецидивчик лета. Не спорю, в них она смотрелась поизящнее.
— Добрый день, мадам, — козырнул, широко улыбаясь, лейтенант — молодой, смазливый, но уже нагловатый «хозяин дороги». — Лейтенант Рябцев. Как же вы так неосмотрительно, мадам?
— Мадемуазель, красавчик, — показала Бронька похотливый оскал. — В чем проблема?
— А то не знаете, — лейтенант нагнулся и заглянул в салон. Я как могла улыбнулась. — Ехали на красный, поворотник не включили, про скорость вообще молчу. Права, пожалуйста. И техпаспорт.
— Ну все, Бронька, — пробормотала я, — это лет на десять. С конфискацией.
Милиционер, кажется, не услышал. Бронька, не выходя из машины, отдала ему документы. И правильно сделала, что не вышла: оторви она от кресла свои булки — досада лейтенанта добром бы не кончилась.
Выражение его рожи и впрямь поменялось. Но несильно. Непосвященный не почувствовал бы разницы. Он как бы подобрался, сделался серьезнее. Долго всматривался (уверена, не вчитывался) в документы. Каким он образом выгрузил из техпаспорта купюру, я, конечно, проглядела — очевидно, что отработанным движением, но каким?
— Порядок, — постовой вернул документы и снова козырнул. — Можете ехать, мадемуазель. Но ведите себя на дороге по-человечески, прошу вас.
— Благодарствуйте, товарищ лейтенант, — разулыбалась Бронька. Закрыла окно и со словами «Тамбовский волк тебе товарищ» утопила педаль газа. — А впрочем, чего я на него обозлилась? — пустилась она в философские рассуждения, когда выехала на свободный участок трассы и набрала привычную скорость. — Нормальный парень. Практически наш человек в Гаване. Не окажись он сволочью продажной, я бы его, ей-богу, закадрила. И тебя бы не постеснялась. Хотя нет, — передумала она, — окажись этот мент приличным служакой, Лидок, я бы свою кроху со штрафной стоянки знаешь сколько выкорячивала?.. Последний раз меня тормознули в мае…
— Отдала-то много? — перебила я.
— Двадцать.
— Чего — двадцать?
— Ну не пиастров же, — фыркнула Бронька. — Так вот, говорю. Тормознули меня в мае месяце. Там делов-то — на зеленый не успела, ну поехала на желтый, не стоять же, а какой-то лох на «девятке» с Котовского вильнул, я его подрезала, он и вписался в афишную тумбу — хорошо, там людей не было… Так этот мент — не знаю, то ли «голубой», то ли импотент, да еще и денег не берет, — заладил как попка: выявляетесь виновницей дорожно-транспортного происшествия… вы являетесь виновницей дорожно-транспортного происшествия… И хоть бы хрен по деревне. Так знаешь, Лидок, как я от него избавилась?
— Останови, пожалуйста, — попросила я.
— Чего? — отвернувшись от дороги, вылупилась на меня Бронька.
— Останови, говорю, — повторила я. — Меня, кажется, посетило. Дай подумать.
Хатынская, лихо присвистнув, вывернула руль. Зазевавшийся частник на «Москвиче» еле отпрыгнул…
Свершилось чудо, которого уже не ждали. Нечаянно оброненная фраза поставила на место все, что терзало и дразнило.
— Ты о чем сейчас говорила? — прошептала я.
Бронька сняла очки и хлопнула объемными ресницами:
— Ты у нас глухая, Лидок? Для кого я распиналась? Тормознули меня, говорю, в мае месяце. Лох четырехглазый на «девятке» с Котовки вильнул, резанула я его, ну он и того… От четырех глаз два и уцелело…
— Нет, не то, — я покачала головой. — Это мусор словесный. Ты много чего несла…
— Про двадцать баксов?
— Нет, раньше… Про… м-м… Про… нашего человека в Гаване.
— Так это книжечка такая про шпионов, — поучительно заметила Бронька. — Грэм Грин написал — известный английский романист и, если не ошибаюсь, шпион. К сожалению, в наши времена уже так не пишут…
— Все понятно, — я вздохнула с облегчением. — Поздравь меня, Бронька, не зря съездили…
— Так, выкладывай. — Бронька вновь нацепила очки и обрела максимально серьезный вид. — Пока не выговоришься, с места не тронусь…
Возбуждение росло с каждым часом. «Только не делай глупостей», — твердила я себе, носясь из комнаты в комнату. Варюша, отдолбив уроки, ушла гулять, мама — на базар (она частенько туда ходит под конец дня, с расчетом на демпинг). Я была отдана сама себе. По нескольку раз прокручивала в голове одну и ту же комбинацию, и каждый раз получалось.
К шести вечера я не выдержала. Бывают ситуации, когда не совершать глупости невозможно в принципе. Однако различать надо глупости большие и глупости маленькие. Я решила придерживаться последних. По возможности. Устроившись за компьютером, я открыла карту города с телефонным справочником, отбила в окошке «поиск» фамилию Верест и шлепнула по «входу». Хорошая у меня карта города. Подробная. Говорят, фээсбэшная. Уйму денег отдала — и ни разу не пожалела.
Верестов в нашем мегаполисе оказалось семеро. Телефоны имелись у пятерых, и, по счастью, Олег Леонидович входил в их число. Даже адресок прилагался: ул. Кирова, 59/8, кв. 105. Интересно, это где?
Зажмурившись, я на ощупь набрала номер. Ответил приятный женский голос. Явно не дочь.
— Здравствуйте, — сказала я басом. — Это из прокуратуры. Следователь Шевченко Лидия Сергеевна. Могу я услышать капитана Вереста?
— А его нет, — немного подумав, ответила супруга. — Он на работе.
— Очень плохо, — сказала я. — Передайте ему, как придет, что до восьми я буду на рабочем месте, пусть позвонит. Это очень важно.
— А вы ему на работу позвоните, — посоветовала собеседница. — Вам его найдут.
В самом деле. Элементарные решения мне подсказывает эта красотка….
— Хорошо, — сказала я сухо, — я так и сделаю. Но все равно вы ему передайте. До свидания.
На работе Вереста не оказалось. Усталый мужской голос возвестил, что капитан уже ушел, появится завтра, в субботу, — но раньше десяти ему лучше не звонить: по субботам начальник департамента криминальной милиции проводит двухчасовые пятиминутки.
Через час он не позвонил. Хотя уже мог. Я продолжала метания; Дом наполнялся шумом. Мама рычала на Варюшу, осуждая ее бесцельные гуляния до утра, на меня — за полное переподчинение ребенка бабушке. Варюша вяло отбивалась, я молчала. В восемь вечера терпение лопнуло. Я опять набрала номер.
— Але, — сказал приятный женский голос.
Я бросила трубку и совсем запсиховала. К половине девятого стало очевидно — лимит маленьких глупостей исчерпан. Оставались большие и очень большие. Успокойся, сказала я себе, большие глупости тоже надо делать с умом, иначе они станут очень большими и тебя раздавят. Я раскрыла свой гардероб. Прокурорского мундира там не было, но дешевой одежды хватало. Я никогда не ставила перед собой задачу одеться похуже (женщинам, в общем-то, свойственно обратное), поэтому даже дешевка в моем шкафу казалась нарядной. Но я с честью выпуталась из положения. Черная юбка до щиколоток и глухая зеленая кофта гармонировали только с закрытыми глазами. Серые сапожки «прощай сытая жизнь» придавали дополнительную пикантность моему облику. Для убедительности я надела давешний плащик с рукавами-коротышками, мамины очки в килограммовой оправе, туго стянула волосы, взяла старую сумочку, китайский зонтик, осмотрела себя в зеркало (ни грамма косметики!) и под немой вопрос в глазах домашних гордо удалилась.
Через полчаса благополучно доставленная таксистом по нужному адресу, я стояла под дерматиновой дверью и давила кнопку звонка. Подъезд освещала тусклая лампа в треснутом плафоне.
— Кто там? — спросил приятный женский голос. Достала!
— Из прокуратуры, — сухо ответила я.
В двери скрипнуло. По моим представлениям, открыть должна была длинноногая красотка с бюстом Памелы Андерсон и мордахой как минимум Мелани Гриффит. На худой конец — Рене Руссо. Но открыла некрасивая полная женщина с перевязанной рукой и крашеными кудряшками.
Домработница, решила я.
— Следователь Шевченко, — сурово представилась я. — Мне нужно видеть капитана Вереста. Срочно.
— Проходите, — вздохнула женщина.
На меня она глянула мимоходом. Даже как-то снисходительно. Я вошла на стертых каблуках в прихожую.
— Олежа, — женщина постучала в ванную комнату, — к тебе пришли… — потом повернула ко мне грустное лицо и объяснила: — Я передала ему, что вы звонили, но он с порога сразу в ванную. Умотался очень.
Не домработница, сообразила я. А кто?
Мокрая физиономия Вереста высунулась из ванной. Меня он, похоже, не признал, нахмурился.
— Наконец-то, — с металлом в голосе сказала я. — Я ищу вас весь вечер, Олег Леонидович. На работе вас нет, дома тоже. Нам срочно нужна ваша помощь. В деле об убийстве Тамбовцева вскрылись новые факты. Предлагаю проехать в прокуратуру и совместно поработать с задержанным…
— Позвольте, — вмешалась некрасивая женщина, — я не вижу мужа неделями, нельзя ли подождать до утра?
— Нельзя. Это очень важно, Олег Леонидович, — насупилась я. — Завтра будет поздно. Старший следователь Поздняков уже оформил протокол, нужно ваше заключение, как человека, стоящего у истоков следствия.
— Хорошо, я оденусь, — моргнул Верест. — Подождите на кухне. Раечка, не волнуйся, я мигом…
— Вы книжки не пишете? — печально поинтересовалась дурнушка. — Я на днях прочитала одну книжку про сумасшедшего терапевта. «Улыбнись палачу» называется. Ее написала Лидия Шевченко, как и вы…
— Однофамилица, — резко бросила я. — Женщина, где вы видели прокурора, пишущего книжки? У нас загруженность по пятнадцать часов в сутки.
Мы спустились на два пролета, я сняла очки и повисла у него на шее.
— Прости, Олег, не повторится… Мне надо было, понимаешь? Еще немного — и я бы опять отчудила… Это не я, Олег, это характер мой чудовищный…
— Успокойся, — он гладил меня по щеке. — Все понятно, бывает. Пойдем на остановку, в чайную, посидим, обсудим…
Чайная оказалась так себе, но какая разница? Там было тихо, тепло, и мухи не кусали.
— Эта женщина… она твоя жена?
— Жена, — кивнул он. — Я понимаю твои чувства. Ты рассчитывала увидеть обложку «Пентхауза». А увидела… — Он медленно поднес чашку к губам, задумался, поставил на стол. — Раиса работала в санчасти при десятом мотострелковом батальоне. В восемьдесят пятом под Кундузом нам крепко врезали. Из взвода уцелел я один — с перебитыми ногами и ключицей. Отстреливался пока мог, потом отключился. Она приползла вечером, когда «духи» схлынули, и волочила меня по скалам восемь верст… Восемь верст — можешь представить?.. И не отходила от меня, пока я в медсанбате пролежни плодил. До дембеля два месяца оставалось, меня комиссовали, а Раису я с собой забрал…
— То есть тебя к жене привязывает больше, чем любовь, — догадалась я. — А что, твоя отрада пыталась покончить с собой? У нее рука по локоть забинтована.
— Банка с огурцами взорвалась. Осколками сухожилия порезало.
— Прости… Мне тоже не везет с заготовками. Постоянно о мамины закатайки спотыкаюсь. Давай к делу. Утром шестого октября, равно как и седьмого, Постоялов навестил в больнице жену, затем поехал на дачу. Первым делом выгреб старый хлам из кладовки и отволок его на мусорку — между Облепиховой и моим гаражом. Мы копались с тобой в этом хламе. Ржавые кастрюли, горшки, челюсть от кукушки. И книги, основательно проеденные грызунами. Никакой антикварной ценности, по словам Постоялова, они не представляли. Читать их было невозможно, а в руки брать противно. В числе прочих он выбросил Грэма Грина — «Нашего человека в Гаване». Сохранилась она неплохо, но оставлять ее он не захотел. Все равно нуднота, говорит. А ведь об этом я знала, Олег. Но забыла! Ты помнишь, чтобы мы выкапывали из мусора эту книгу?
— Не было такой, — согласился Верест. — Была «Женщина в белом», «Капитан Фракасс», Чехов в воспоминаниях современников…
— «Двадцать лет спустя», «Без семьи» Мало, «Сопромат» Беляева… От дождей они раскисли, превратились в жалкое месиво… Но это было потом. А шестого и утром седьмого октября дождя не было, книжки лежали сухими.
— И твоя версия?..
— Очевидная. Тамбовцев останавливается под моим домом, чтобы спрятать (на всякий пожарный) ценный предмет. Неважно куда — лишь бы сухо и надежно. На пару часов, больше ему не надо. Дупло его не устраивает, он проходит десять метров, видит мусорку, груду книг и в одну из них вкладывает свою ценность. Делаем вывод, что ценность плоская.
— И куда же подевалась книга с плоской ценностью? — Верест наморщил лоб, начиная, слава богу, соображать.
— «Вложение» оказалось неудачным — книгу сперли. Я полдня проигрывала варианты. Постоялов врать не станет — зачем? Неважно, убивал он или нет, «утилизация» хлама из кладовки к преступлению отношения не имеет. Следовательно, книга была. И пропала. Я все проанализировала. Дачников в этот момент было с гулькин нос. После обеда под моим окном проскакал Красноперов — к Зойке Макаровой. Рыться на свалке он не будет даже за приличные деньги. Тем более книги подбирать. Доктор Грецкий и Полынники (или Песчаники?) уезжали по нижней улице, на Облепиховой не были. Фигуранты, попади они даже на Облепиховую, аналогично в мусор не полезут. И заметь, Олег, спереть книгу могли только в этот день, пока не начался ливень. Кому она нужна в мокром и вздутом виде?
— В твоих глазах решение задачки…
— Стянуть книгу мог только один человек. Магдалина Ивановна Розенфельд.
Глава 4
— Черт возьми, — прошептал Верест, напрягая лицо. — Доходчиво, однако зыбко как-то, Лида…
— Зыбко, — допустила я. — Но почему не проверить? Розенфельд патологическая скупердяйка, страдающая шпиономанией. Она старая, бедная, охочая до хлама, ей не стыдно рыться в выброшенных книгах. Знаешь, кем она была до выхода на пенсию? Библиотекарем!
— Сильный аргумент, — признался Верест. — Но физическая возможность…
— Легко. В половине четвертого я стою у окна, выходящего на се участок. Розенфельд выгребает из калитки — с телегой, пакетом — и тащится по Облепиховой, мимо меня. Затем она попадает в мертвую зону — я не вижу, что она делает. Но догадываюсь — она замечает на мусорке груду литературы и начинает в ней рыться. Не может библиотекарь пройти мимо потрепанных книг, в каком бы состоянии они ни находились… А потом она выходит из мертвой зоны — я смотрела из другого окна… И знаешь, что она делает? «Молнию» на тележке застегивает!
— Черт, — повторил Верест. — В этом есть своя сермяга. Нужно допросить Розенфельд.
— Нужно поговорить с Розенфельд, — поправила я. — В случае несговорчивости — надавить, пригрозить и уж тогда брать за жабры. А также недурно намекнуть фигурантам, что дело сдвинулось, и посмотреть, кто из них шевельнется.
Верест с сомнением покачал головой:
— Опасно. Тебе не надоела игра в твои ворота? Я, например, ни на минуту не представляю, на что им можно намекнуть и что рассматривать за «шевеление». Фигуранты под контролем — этого достаточно. Красноперов каждое утро занят по работе: с головой в компьютерах либо носится по выставке «Сибэкспо», выискивая, кому бы сбагрить достижения. После обеда возвращается на дачу, идет к Рябининой и пребывает там до утра. По крайней мере, так было вчера и частично сегодня. В двадцать ноль пять Красноперов ушел от Рябининой. Сел в машину и поехал в город. В двадцать сорок пять он уже находился на городской квартире. Видимо, ночует. Рябинина осталась на даче.
— Смелая, — позавидовала я. — А на вид трусиха.
— У каждого свои странности. Л вот Марышев второй день прилежно ходит на работу, в то время как Сургачева ведет праздный образ жизни. В четверг она была замечена в салоне красоты «Эсмеральда» на Сибирской, в тот же день навестила бутик «Марина Ринальди» и даже приобрела там какой-то платочек. В пятницу бродила по престижным парфюмерным точкам центральной части города, делая незначительные (не дороже пяти тысяч) покупки. Около шестнадцати часов села в такси и была благополучно потеряна Замятным. В четверг вечером вдвоем с Марышевым они ездили осматривать квартиру покойной тетушки, где пробыли в общей сложности час. Вышли довольные. Последний фигурант — Постоялов — тоже ни в чем выдающемся не замечен. В четверг лихорадочно трудился, вечером навестил в больнице супругу — через неделю ее, кстати, выписывают. В пятницу опять просидел у себя в офисе на Ватутина. Часов в шесть вечера, груженный бананами, как пароход, направился в больницу… Ты довольна?
— Не очень, — я пожала плечами. — Это ваша прерогатива — следить за их телами. Мое дело — создавать допущения. Ты меня проводишь до остановки?
— Я тебя до дома провожу, — улыбнулся он.
За чашкой пустого чая он не сказал самого главного — то, что мучило меня ежедневно и ежечасно. Признался только в автобусе — на ушко и нежно, прижимая меня к заднему поручню. Все правильно, молодец, Лидия Сергеевна, ты мыслишь как настоящая, мудрая прокурорша. Убийца обязан прийти на место, где мы с Верестом искали плоский ценный предмет. Или прислать «искателя». Он охотно верит, что мы его не нашли. И не может не считать себя наиболее удачливым. Что абсолютно логично — угробить массу народа и полениться прогуляться по кустикам способен только маньяк вроде Игорька Сабирова, моего давнего приятеля, а не расчетливый, хладнокровный убийца… У милиции имелись аналогичные опасения. Симпатяга Акулов, курирующий Рябинину, был усилен практикантом из юридического (его все равно не знали, куда приткнуть), казаки тоже были проинструктированы. В итоге выловили очень странную личность. Полубомжа-полудурака-полунемого. С полным отсутствием внешних половых признаков. Каким образом это чудо проникло на охраняемую территорию, остается тайной. У охраны был категорический приказ: всех подозрительных личностей… пропускать! (своевременно уведомив Акулова). Но в том-то и дело, что эту подозрительную личность не пропускали! (Впрочем, и летнего киллера, завалившего благородного депутата, тоже не пропускали.) Первым божьего человека заприметил практикант, мирно дремлющий в пустующей даче между Сосновым переулком и Волчьим тупиком. Ворочался с боку на бок и в перерывах между сновидениями узрел шевеление на Облепиховой. Подкравшись поближе, он прикрылся кустиком. И аж увлекся. Божье создание в прошлой жизни явно работало в следственных органах. Или в службе судебных исполнителей. Посмотреть там было на что. Нечто в зачуханном пальтухане, старинном зональном треухе тщательно, миллиметр за миллиметром, выявляя удивительную гибкость, обследовало территорию. От «будки с электричеством» до «Дома с привидениями» и от дачи Фаринзонов до дачи некой Косичкиной. Заново перерыло мусорку — родную стихию. Ощупало каждую штакетнику в ограде. Обнюхало даже вздутости в асфальте, обнаружив трещинку в одной из них и досконально ее, расковыряв (пустая трата времени — на этих вздутиях и стояла машина Тамбовцева). Закончив осмотр, существо повертело головой и недобро нацелилось на дачу некой Косичкиной. Тут его и взяли. Но особого успеха акция не возымела. Подошедших существо встретило алюминиевым крестиком, задранным над головой. Из горла (вернее сказать, из горла) вырывались какие-то устрашающие воинственные звуки. То есть существо с первого же намека на опасность уверенно прикинулось дурачком. Чем и продолжает заниматься второй день. Надежды на прорыв никакой. Существо не восприимчиво ни к угрозам, ни к боли. Готово голодать и сидеть в темноте. Неотапливаемая камера для него — дом родной. Пальчики в архивах не значатся. На каверзные вопросы отвечает мычанием. Поди докажи, то ли правда дурак, то ли прикидывается. Так и сидит в «обезьяннике» на Коммунистической, а опергруппа задумчиво чешет репы, гадая, доколе уместно держать взаперти это недоразумение…
Когда я переступила порог родной квартиры, часы показывали половину одиннадцатого: время даже не детское — дошкольное!
По ряду причин (у меня своя теория) я решила пойти наперекор Вересту и провести перекличку. Фигуранты должны шевельнуться! Я выгребла из закромов компьютера нужные мне сведения и заперлась в комнате с трубкой радиотелефона.
Риты Рябининой по месту жительства, конечно, не оказалось. Ответил басом какой-то мужик, сказал, что мамы дома нету, приедет не скоро, и вообще он никакой тети Лиды с дачи не помнит, поскольку не помнит даже самого слова «дача». На вопрос «Чем же ты в одиночестве занимаешься, деточка?» пятнадцатилетнее чадо пробасило, что уроками. Частными, добавила я про себя, прерывая связь.
Бездетные Сургачева с Марышевым законопослушно сидели дома. Марышев, судя по голосу, разминался перед сном крепеньким. Я притворилась пьяной в дым. Так легче разговаривать.
— Привет, Р-рос-страх… — заикаясь, сказала я.
— Привет тебе, Косичкина, — благосклонно отозвался Марышев. — Ты чего там наклюкалась?
— В-вермута, — выдохнула я. — П-поднимаю свой тонус на девяносто шесть и выше… Рассказать анекдот?
— Трави, — зевнул Марышев.
Не сбиваясь с прононса, я поведала, как «килька и тюлька сменили гражданство, став сайрой и мойвой», а также про то, как «граждане заложники на рейс Махачкала — Минводы, просьба подойти к кассе номер пять…». Вполне приличные, на мой взгляд, анекдоты.
— Умница, — похвалил Марышев. — Чего звонишь-то?
— Да не пьяная она, — влезла на параллель Сургачева. — Косит под наклюканную. Я запаха от нее не чую.
— А ты мне наливала? — обиделась я. — Может, у меня душа горит?
— Ты хочешь что-то сообщить? — поинтересовалась Сургачева.
— Ах да. Я хочу сказать, что следствие подозревает Красноперова. У них есть на то основания. Вы не страдаете болтливостью?
— Нет, — уверил меня Марышев. — Ну слава богу. Хоть кого-то они начали подозревать.
— А почему Красноперова? — с сомнением спросила Сургачева.
— Ну надо же кого-то, — предположил Марышев.
— Нет, тут дело в другом, — объяснила я. — Они провели выемку документов из сейфа убитого Тамбовцева и якобы нашли бумаги, выводящие фирму покойного на «Сибкомп», в частности на разработки Красноперова. Есть мнение, будто руководство «Сибкомпа» банально купили, а Ромку грубо кинули, за бесценок прикупив права на его изобретения. Только молчок, Ромке ни слова.
— А чего он изобрел? — удивился Марышев.
— Ну я же тебе говорила, — с укоризной заметила Сургачева. — Переработал «Windows», и получилась штука покруче их нынешней «ХР». Универсальная и самонаводящаяся. Билл Гейтс удавится.
— Ах да, — вспомнил Марышев. — «Логическая Вселенная». Интересно.
— А Зойкой он умно проманипулировал, — добавила я. — Не заработай у Зойки ни к месту голова, обошлось бы одним трупом.
На этом месте я загадочно разъединилась и позвонила Красноперову. Информация Вереста оказалась верна — Ромка был дома.
— Привет, маньяк, почему не на даче? Там Рита совсем одна. Пожалей женщину.
— А чего ее жалеть? — не понял Красноперов. — У меня электронная почта скопилась — кто ее обработает, ты?.. Расковыряюсь к обеду и приеду. Подумаешь, ночку переночует. Не одичает.
— Смотри, дело серьезное. У следствия, кстати, появился новый подозреваемый. Не гипотетический вроде нас с тобой, а конкретный.
— Кто?
— Постоялов.
— Да ну? — изумился Ромка. — А за что это он их?
— Это версия, Ромка. Но капитану Вересту она определенно нравится. Только могила, Ромка.
— Могила, — поклялся Красноперов. — Рассказывай.
— Милиция провела выемку документов из сейфа покойного Тамбовцева. И выяснила, что занимался мертвец не только металлическими болванками. Его фирме на зарплату, «крышу», прочие неприятности постоянно требовалась наличка. А налички не было — расчеты за поставки болванок осуществлялись в основном по безналу. Тамбовцев и решил перекупить несколько оптово-розничных контор, работающих с «живыми» деньгами, в том числе «Артемиду» Постоялова. А других источников дохода у Бориса Аркадьевича как-то не имелось, пришлось идти на крайние меры…
— Дела-а, — протянул Красноперов. — А Зойка Макарова каким макаром сюда?..
— В качестве наживки. А когда у Зойки от любовного голода заработала голова, ее присоседили к Тамбовцеву.
— А почему ты мне об этом рассказываешь? — спохватился Ромка.
— Дубина, — осерчала я. — Да из-за Ритки, неужели не ясно? Постоялов пока не подконвойный, приедет по-тихому, Ритке горло перережет, а тебя подставит — и пойдешь ты, Рома, по этапу не в мягком вагоне годков на двадцать…
— А зачем ее убивать? — совсем запутался Ромка. — Чего ты мелешь, Косичкина?
— Глупый ты, Красноперов. Она же что-то знает. Или видела, или слышала. Помнишь, она пошла ночью к Вересту, но не дошла, потому что получила по кумполу? Сочли ее за мертвую, ее счастье. Зря не дадут по кумполу, помяни мое слово. Верест так и не вытянул из нее информацию — она испугалась. А убийце того и надо. Так что подумай, Ромочка. У меня все.
Я сыграла отбой. Пусть теряется в догадках. Оставлять Риту в одиночестве и впрямь не дело.
Для полной неразберихи осталось позвонить Постоялову. Что я и сделала с некоторой робостью — набрала номер и стала считать гудки. Насчитала шесть.
— Здравствуйте, — сказала я.
— Кто это? — мрачно осведомился Постоялов.
— Это Лида, с дачи. Вы еще не спите, Борис Аркадьевич?
Голос потеплел.
— Ах, это вы, Лидия Сергеевна… Простите, не узнал. Долго жить будете… Вот пытаюсь уснуть, не могу. Я давал вам свой номер?
— Система «ТетраГИС», Борис Аркадьевич. Фирма ВИП. Очень рекомендую. В ней и вы есть, и жена ваша Оксана Юрьевна, и даже сын ваш, выписавшийся в двухтысячном году по причине поступления в Петербургский политехнический институт. Как здоровьице жены, Борис Аркадьевич?
— Спасибо, входит в норму. В среду выписывают. Вы извините покорно, Лидия Сергеевна, мне вставать в семь утра, для всех — суббота как суббота, а для некоторых неудачливых дельцов — черный понедельник…
— Я понимаю, Борис Аркадьевич. Просто хотела проинформировать: у следствия появился подозреваемый, которому отдается предпочтение.
— О господи. Надеюсь, не я?
— Это Марышев, Борис Аркадьевич.
Постоялов помолчал.
— Занятно. И за что такая честь?
— В офисе Тамбовцева была произведена выемка документов (замкнуло меня на этой «выемке»?). Страховая компания «Юта», где Марышев заведует отделом по работе с коммерческими организациями, имеет договор с фирмой «Сибсталь», а лично Марышев был неоднократно замечен в компании Сергея Днишева — партнера Тамбовцева.
Я врала и не краснела. Пусть шевелятся. При явном несоответствии поступающих из разных источников данных проще всего скрыть собственную ложь. В информационном поле я защищена милицией, и никто никогда не проверит, что же в действительности мне рассказал капитан Верест.
— Это преступление, Лидия Сергеевна?
— Это ниточка, Борис Аркадьевич.
— Но Марышев не обязан знать Тамбовцева лично. Если есть младший партнер, то что ему мешает работать напрямую со страховым агентом, не вовлекая в эту часть работы шефа?
— Марышев утверждает то же самое. Но любопытная ситуация, правда? До свидания, Борис Аркадьевич. Никому не говорите о нашем разговоре, хорошо?
Я отключила телефон, не дожидаясь резонного вопроса о причинах столь нелепой откровенности.
Облачившись в любимую ночнушку с магическими кружевами, я опять села за компьютер. Электронную почту я обычно проверяю трижды в неделю, чаще не вижу смысла. Мой почтовый ящик не пользуется бешеной популярностью, в отличие от того же Ромки Красноперова, с которым общается вся компьютеризованная Россия. Но бывает, и мне пописывают. Тихо позевывая, я вызвала почтовую программу. С сервера спрыгнуло аж четыре сообщения! Хотя и ничего необычного. По приезде с дачи я ни разу не заглядывала в почту. Плюс неделя на нервах, из которой я только три дня провела в гармонии с собой, — кто бы сунулся в мой Компьютер? Варюша не имеет такого обыкновения, мама не умеет. Она пультом от телевизора с трудом научилась пользоваться; для нее подход к компьютеру равносилен подходу к атомной электростанции с пробитым реактором. С большущим удовольствием она бы закрыла его брезентом, а сверху наложила бы жирное, несмываемое вето…
На первом послании значилось кратенько: «От Рубиковича». Я не стала его открывать. Потом, когда настроение появится. До назначенного срока остается хвост без недельки, что бы ни написал мой любимый редактор, а поезд ушел. На втором значилось: «Добрый день. «Евротекс». Дорогой господин, Вас беспокоит рекламно-маркетинговая группа «Евротекс»… Увы, господа, рекламно-маркетинговая группа «Евротекс» нас не беспокоит… В корзину. Однозначно.
«Системный администратор «Мэтр Байт». Спешим уведомить Вас, что на Вашем счету осталось 22 рубля. В случае дальнейшего непогашения мы будем вынуждены…» Тэ-экс. И здесь же: «…Доводим до Вашего сведения, что с ноября текущего года в целях улучшения качества связи производится реструктуризация сети провайдеров…» Тэ-экс… «К сожалению, планируется поднять оплату на 80 %. Если Вас не устраивает данный тариф, Вы можете обратиться к другому…» К черту. В корзину. Однозначно. Кооператив «Лишь бы бабки содрать».
«Вам предлагается в сжатые сроки, не посвящая милицию, провести поиски пропавшего в поселке «Восход» предмета и заработать 10 тыс. долларов. С вами свяжутся».