— Вот черт, гляди-ка!

Посреди 5-й авеню какой-то маньяк играл на скрипке.

Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло чувство, будто по его позвоночнику провели скребком.

Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами, продолжал терзать инструмент, застопорив движение на перекрестке.

— Эй, чудила! — закричал водитель из окна. — Уйди с дороги, милок! — Он ударил по клаксону и нажал на газ.

Машина рванулась вперед, едва не задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.

Другая машина внезапно выскочила на перекресток и, намереваясь объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Еще один автомобиль, с орущим итальянцем за рулем, пытаясь избежать столкновения со скрипачом, задел левое переднее крыло их автомобиля.

Оба водителя выскочили и принялись кричать друг на друга, а также на скрипача. Рикс сидел окаменев, его нервы вибрировали. Голова трещала невыносимо; крики шоферов, гудки машин и нытье скрипки рождали настоящую симфонию боли. Он сжимал кулаки так, что ногти вонзились в ладони, и повторял: «Все будет в порядке. Нужно только сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять…»

Легкий удар, а затем звук, напоминавший шипение жира на сковородке, снова удар и снова шипение. Звуки участились.

Лишь через некоторое время Рикс понял, что это такое.

Дождь.

Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.

Рикс был уже весь в холодном липком поту.

— Чокнутый старикашка! — орал итальянец на продолжавшего играть скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших на перекрестке. — Эй, ты!

Тебе говорю!

— Кто заплатит за ремонт моей машины? — спросил водитель Рикса у другого шофера. — Ты ударил мое такси, давай выкладывай деньги!

Стук дождя по крыше напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок точно булавками пронзал барабанные перепонки. Сердце бешено колотилось, и он понял, что если останется здесь, то сойдет с ума. За барабанным боем дождя он расслышал еще один звук — гулкий низкий стук, который становился все громче и громче. Рикс зажал уши, на глазах от боли выступили слезы, но этот стук отдавался в голове, словно кто-то бил молотком по макушке. Хор автомобильных гудков казался градом палочных ударов. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой резанула по натянутым нервам. Рикс осознал, что глухой стук был биением его сердца, и паника едва не поглотила его сознание.

Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к тротуару.

— Эй! — Крик водителя вонзился в шею Рикса, словно стальной коготь. — А как насчет платы за проезд?

Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт шагам. Капли дождя били по навесу над тротуаром, словно артиллерийские снаряды. Он поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпав содержимое. Перед глазами закружилась черная пыль, и тусклый серый свет внезапно сделался таким ярким, что Рикс вынужден был сощуриться.

Невзрачные дома ослепительно сияли, влажный серый тротуар блестел, как зеркало. Он попытался встать и поскользнулся на мусоре, ослепленный сводящим с ума многоцветием автомобилей, вывесок, одежды. Оранжевый рисунок на боку городского автобуса изумил его. Пестрый зонтик прохожего, казалось, испускал лазерные лучи боли. Электрическая надпись на углу выжигала глаза. А когда благонамеренный пешеход попытался помочь Риксу встать, он с криком вырвался — прикосновение руки обожгло сквозь твидовый костюм.

Тихая комната — он должен попасть в Тихую комнату.

Атакуемый со всех сторон светом и шумом, Рикс пробирался вперед, как затравленный зверь. Он чувствовал тепло человеческих тел, словно вокруг были ходячие факелы.

К оглушительному стуку его собственного сердца добавлялось биение их сердец. Вселенная человеческих сердец, бьющихся в разных ритмах, с разной интенсивностью. Когда он вскрикивал, его голос повторялся в голове снова и снова — ни дать ни взять шальное эхо, записанное на магнитофон. Он бежал по улице, а желтые, красные, зеленые, голубые тени кружились рядом и хватали за пятки. Споткнувшись о бордюр, Рикс порвал рукав и ободрал колено, и когда смутно различимая сверкающая фигура с оглушительно бьющимся сердцем остановилась возле него, он закричал, чтобы к нему не прикасались.

Дождь усилился, капли колотили по асфальту рядом с ним с таким грохотом, словно падали булыжники, выпущенные из катапульты. Каждая капля, попавшая ему на лицо, волосы или руки, жгла кожу, словно кислота. Ему не оставалось ничего другого, кроме как бежать к спасительному месту в отеле «Де Пейзер».

В конце концов в белом сиянии пульсирующего неба показался готический шпиль отеля. Его окна сверкали отраженными огнями, а видавший виды красный навес над входом со стороны Грин-стрит просто кричал. Когда он перебегал улицу, скрип тормозов вызвал новую волну боли, но Рикс боялся замедлить бег. Зажимая уши, он влетел во вращающиеся двери отеля и пересек длинный холл, покрытый аляповатым красным ковром с вытканными золотыми кругами. Не обращая ни на кого внимания, Рикс жал снова и снова кнопку вызова единственного лифта. Каждый раз соприкосновение пальца с пластиком причиняло ему боль. Он слышал, как высоко вверху шумят механизмы. Когда лифт подошел, Рикс заскочил внутрь и захлопнул дверь, не дав никому войти, и нажал кнопку восьмого, самого верхнего этажа.

Лифт поднимался мучительно медленно. Рикс при этом слышал шум воды в трубах, телешоу и радиошоу, рок-музыку, диско; прошедшие через толстые стены человеческие голоса напоминали ему разговоры в ночных кошмарах, понять которые невозможно. Он сидел, скорчившись в углу, с плотно закрытыми глазами, зажав голову между коленями.

Дверь открылась, и Рикс побежал к своей комнате в конце тускло освещенного коридора, лихорадочно нашаривая ключ.

Он ворвался в номер, окно которого, к счастью зашторенное, выходило на Грин-стрит. Свет, просачивающийся сквозь дешевую ткань, был болезненно ярким. Рикс достал из кармана старинный медный ключ, с годами слегка позеленевший.

Вставил его в замок белой двери рядом с ванной, повернул и распахнул тяжелую, обитую резиной дверь, ведущую в особую Тихую комнату без окон.

С непроизвольным воплем облегчения Рикс занес ногу, чтобы переступить порог.

Но внезапно перед ним в дверном проеме возник скелет с кровоточащими глазницами, преграждая путь. Костлявые руки тянулись к Риксу, и тот, шатаясь, отступил. Он в панике подумал, что Страшила все-таки отыскал его.

В номере раздался взрыв знакомого смеха. Рикс, дрожа и обливаясь потом, упал на колени и, глянув вверх, увидел лицо своего брата Буна.

III

Бун ухмылялся. Длинные белые зубы и крупные черты лица придавали ему вид хищного животного.

— Я подловил тебя, Рикси! — сказал он грубым и громким голосом, от которого того забила дрожь. Бун начал было опять хохотать, но тут заметил, что у младшего брата приступ, и улыбка на его лице застыла. — Рикс? Ты… С тобой все в порядке?

— Нет, — прошептал Рикс, оседая на пол на пороге Тихой комнаты. Дешевый пластиковый скелет в человеческий рост висел на крюке перед дверью. — Помоги… У меня не было времени добраться до тихого места…

— Господи! — Бун отступил на несколько шагов, боясь, что брата стошнит. — Подожди минуту, держись! — Он открыл дверь в ванную комнату, где сидел и читал журнал «Роллинг стоун», когда в номер ворвался Рикс, и вынес пластиковый стакан с виски. У пойла был легкий привкус ржавчины, чего Бун, конечно же, не мог знать, когда покупал его в винном магазине за углом. — Льда, к сожалению, нет, — сказал он, протягивая стакан Риксу.

Рикс быстро осушил стакан. Шотландское виски немедленно повздорило в желудке с бурбоном, и Рикс зажмурился так крепко, что выступили слезы. Когда он снова открыл глаза, свет уже не казался таким ярким. Дорогой темно-синий костюм Буна больше не сверкал, как сапфир, и даже яркий блеск его зубов немного померк. Шум отеля, как и стук сердца, тоже стихал. Хотя в голове у Рикса еще яростно бухало, а в глазах кололо, он знал, что все проходит. Еще одна или две минуты. «Спокойно, — говорил он себе. — Вдохни глубоко. Плавно выдохни. Еще раз вдохни. Боже всемогущий, какой сильный был приступ!» Он медленно покачал головой, его чудесные рыжеватые волосы слиплись от дождя и пота.

— Почти прошло, — сказал он Буну. — Подожди минуту. — Он сел, ожидая, пока стихнет шум в голове. — Уже лучше, — просипел он. — Помоги мне встать.

— А ты не собираешься блевать?

— Помоги встать, черт тебя подери!

Бун взял Рикса за протянутые руки и потянул кверху. Поднявшись, Рикс стукнул брата кулаком по лицу, вложив в удар всю свою силу.

Получился слабый шлепок. Бун отступил, и его губы вновь растянула ухмылка, когда он заметил, как ярость исказила лицо Рикса.

— Подонок, дурак! — вскипел Рикс. Он хотел было сорвать с крюка пластмассовый скелет с грубо сделанными кровавыми глазницами, но рука застыла на полпути. — В чем смысл всего этого?

— Просто шутка. Думал, тебе понравится, учитывая, что это соответствует твоим вкусам. — Бун пожал плечами и усадил скелет в кресло. — Выглядит вполне натурально, как ты считаешь?

— Но зачем ты повесил его в Тихой комнате? Почему не в ванной, не в туалете? Ведь ты понимаешь, что есть только одна причина, по которой я открываю эту дверь!

— О! — Бун нахмурился. — Ты прав, Рикси. Я не подумал об этом. Просто мне показалось, что это подходящее место, только и всего. Ну ладно. Все кончилось хорошо. Эта проклятая штука, вероятно, спугнула твой приступ! — Он захохотал и показал на штаны Рикса. — Да ты опять за свое! Никак обмочился?

Рикс отправился к шкафу за чистыми брюками и рубашкой.

Бун развалился в изящном кресле, которое с трудом выдерживало его шестифутовое тело, и положил ноги на кофейный столик со стеклянными ножками. Он массировал скулу, по которой ударил Рикс. В Северной Каролине Бун набил бы брату морду за куда менее значительное оскорбление.

— Воняет, как в конуре! Неужели они даже ковров не моют?

— Как ты сюда попал? — спросил Рикс, переодевшись.

Его дрожь еще не прошла.

— Как любой, кто зовется Эшером, — ответил Бун и положил ногу на ногу. Он был обут в бежевые ковбойские сапоги из кожи ящерицы, которые никак не подходили к консервативному костюму. — Знаешь, что я слышал об этом месте?

Будто бы коридорные иногда видят здесь человека в черном, в цилиндре и с тростью. Похоже, это сам старик Хадсон. Несчастный, вероятно, обречен вечно бродить по коридорам «Де Пейзера». Говорят, в его присутствии воздух становится ледяным. Чертовски хорошее место для вечного упокоения, верно, Рикси?

— Я тебя просил не называть меня так.

— О, прошу прощения. Должен ли я называть тебя Джонатан Стрэйндж? Или на этой неделе к тебе положено обращаться «мистер Знаменитый Автор»?

Рикс проигнорировал колкость.

— Как ты попал в Тихую комнату?

— Попросил ключ. У них там, внизу, целый ящик в сейфе. Эти старые зеленые штуковины выглядят как ключи от гробницы. На некоторых даже видны отпечатки пальцев. Интересно, сколько Эшеров ими пользовалось? Что до меня, то я бы и ночи не провел в этом склепе. Боже, почему здесь нет света!

Бун встал и прошел через комнату к окну. Он раздвинул шторы, позволив тусклому свету пробиться сквозь забрызганное дождем стекло, и постоял минуту, наблюдая за уличным движением. На его широком красивом лице морщин почти не было, и хотя три месяца назад ему исполнилось тридцать семь, он запросто мог бы сойти за двадцатипятилетнего. Его пышная волнистая шевелюра была темнее, чем у брата, и имела каштановый оттенок. В чистых, глубоко посаженных изумрудно-зеленых глазах мерцали искорки. Он был крепким и широкоплечим, в расцвете сил.

— Извини, — сказал он Риксу. — Я бы не устроил такой идиотский розыгрыш, если бы подумал хорошенько. Увидев по дороге сюда эту штуку в витрине магазина, я подумал… что, может быть, тебе понравится. Ты знаешь, у меня не было приступов почти шесть месяцев. И последний был не очень сильный — всего три или четыре минуты. Может, я забыл, какими тяжелыми они бывают. — Он отвернулся от окна и от изумления застыл.

Он не видел брата почти год и был поражен тем, как тот изменился. Сеть морщин на его лице напоминала битый фарфор, тускло-серые глаза смотрели устало. И хотя Рикс был на четыре года моложе Буна, выглядел он по меньшей мере на сорок пять лет. Он казался изнуренным и больным. Бун заметил на его висках седину.

— Рикс, — прошептал он. — Боже всемогущий! Что с тобой произошло?

— Я болел, — ответил Рикс, зная, что это не все. По правде говоря, он и сам толком не понимал, что с ним происходит, — приступы стали мучительными и непредсказуемыми, во сне его постоянно преследовали кошмары, и чувствовал он себя семидесятилетним. — Наверное, слишком много работал. — Он осторожно, так как дрожь еще не прошла, пристроился в кресле.

— Слушай, тебе надо есть бифштексы, чтобы улучшить кровь. — Бун выпятил грудь. — Я ем бифштексы каждый день, и посмотри на меня! Здоров, как племенной бык.

— Великолепно, — сказал Рикс. — Как ты узнал, что я здесь?

— Ты звонил Кэт и сказал, что вылетаешь из Атланты, чтобы встретиться сегодня со своим литературным агентом. Где еще, кроме этой старой дыры, ты мог остановиться в Нью-Йорке?

Рикс кивнул. Хадсон Эшер купил отель «Де Пейзер» в 1847 году. В то время гостиница представляла собой великолепное готическое здание, возвышавшееся над простоватыми соседними строениями. Насколько Рикс знал, компания Хадсона Эшера по производству пороха, расположенная близ Эшвилла в Северной Каролине, поставляла огромное количество пороха и свинцовых пуль в Европу через Нью-Йорк.

Хадсон хотел присматривать за посредниками и оборудовал в этом номере на случай внезапного приступа обитую резиной Тихую комнату. Она не менялась с годами и использовалась поколениями Эшеров, в то время как сам номер становился все более безвкусным. Рикс подозревал, что его отец Уолен, когда получил выгодное предложение от подрядчика, все еще оставался единственным владельцем «Де Пейзера». Семья редко покидала Эшерленд, свое огромное поместье, расположенное в двадцати милях западнее Эшвилла.

— Ты не должен работать так много. А кстати, скоро ли выйдет следующая книга? — Бун налил себе еще виски и снова сел. Когда он подносил стакан ко рту, на пальце блеснул розовый бриллиант. — Прошло уже много времени после публикации «Огненных пальцев».

— Я только что закончил новый роман.

— Да? И когда же его напечатают?

— Может, следующим летом. — Рикс даже удивился тому, с какой легкостью соврал.

Бун опять встал.

— Ты должен написать настоящую книгу, Рикс. Про то, что действительно может случиться. Эти дерьмовые ужасы — просто вздор. Почему бы тебе не сделать такую вещь, которую ты с гордостью подписал бы собственным именем?

— Давай не будем снова об этом. — При каждой встрече с братом Рикс вынужден был защищать свой жанр.

Бун пожал плечами.

— Идет. Просто мне всегда казалось, что с людьми, пишущими такое барахло, должно быть что-то неладно.



— Насколько я понимаю, ты приехал сюда не для того, чтобы обсуждать мою литературную карьеру, — сказал Рикс. — В чем дело?

Бун помедлил, сделав глоток. Затем тихо сказал:

— Мама хочет, чтобы ты приехал домой. Папе стало хуже.

— Какого черта он не ляжет в больницу?

— Ты знаешь, что папа всегда говорил. Эшер не может жить вне Эшерленда. И, глядя на тебя, братец Рикс, я думаю, он прав. Должно быть, что-то есть в воздухе Северной Каролины, раз ты так сильно сдал с тех пор, как ее покинул.

— Мне не нравится имение, мне не нравится Лоджия. Мой дом — в Атланте. Кроме того, у меня есть работа.

— Ты, кажется, сказал, будто закончил очередную книгу.

Но если она не лучше трех предыдущих, никакая доработка ее не спасет.

Рикс мрачно улыбнулся.

— Спасибо, обнадежил.

— Папа умирает, — сказал Бун, и огонек гнева промелькнул в его глазах. — Я делаю для него все, что в моих силах, и все эти годы я старался быть рядом с ним. Но теперь отец желает видеть тебя. Не знаю, почему он так решил, особенно если вспомнить, как ты отвернулся от семьи. Должно быть, хочет, чтобы ты был рядом, когда он будет умирать.

— Тогда, если я не приеду, — ровно ответил Рикс, — может быть, он и не умрет? Что, если отец встанет с кровати и опять займется лазерными пушками и бактериологическим оружием?

— О боже! — Рассердившись, Бун вскочил со своего места. — Не надо разыгрывать передо мной святошу, Рикс! Этот бизнес подарил тебе лучшее поместье в стране, накормил тебя, одел и послал учиться в самую престижную бизнес-школу Америки! Толку из этого, правда, не вышло. И никто не говорит, что ты непременно должен будешь идти в Лоджию, если приедешь. Ты ведь всегда безумно боялся Лоджии. Когда ты там заблудился и Эдвин вытащил тебя оттуда, твое лицо напоминало зеленый сыр… — Бун осекся — ему вдруг показалось, что Рикс сейчас бросится на него через стол.

— Мне помнится нечто иное, — с напряжением в голосе сказал Рикс.

Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Рикс вспомнил сцену из своего детства. Брат обхватил его сзади и повалил ничком на землю, придавив коленом так, что лицо Рикса погрузилось в грязь Эшерленда и стало трудно дышать. Он еще и издевался: «Подъем, Рикси, что же ты не встаешь, а, Рикси?»

— Хорошо. — Бун достал из внутреннего кармана пиджака авиабилет первого класса до Эшвилла и бросил его на стол. — Я повидал тебя и сообщил все, что должен был сказать. Это от мамы. Она думала, что, быть может, у тебя осталась хоть капля жалости и ты навестишь папу на смертном одре. Если нет, пусть останется на память. — Он подошел к двери, затем обернулся. — Да катись ты в свою Атланту, Рикси. Возвращайся в выдуманный мир. Черт, да ты и сам уже выглядишь как выходец из могилы. Скажу маме, чтобы не ждала тебя. — Он вышел из номера и закрыл за собой дверь. Его кожаные ботинки заскрипели в коридоре.

Рикс сидел, уставившись на скелет. Тот усмехался ему как старый друг, как знакомый по многочисленным фильмам ужасов. Символ смерти. Скелет в шкафу. Кости, спрятанные под полом. Череп в шляпной картонке. Мертвая рука, тянущаяся из-под кровати. Кости, лезущие из могилы.

«Мой отец умирает, — думал Рикс. — Нет, нет. Уолен Эшер слишком упрям, чтобы сдаться смерти. Они с ней закадычные друзья. Они заключили джентльменское соглашение. Его дело давало смерти пищу — зачем же кусать руку дающего?»

Рикс взял авиабилет. Он был на завтрашний дневной рейс. Уолен умирает? Он знал, что здоровье отца за последние шесть месяцев ухудшилось, но смерть? Рикс сидел в оцепенении, не зная, плакать или смеяться. Он никогда не ладил с отцом, они на протяжении многих лет были друг другу чужие. Уолен Эшер назначал своим детям определенное время для встречи и держал их на коротком поводке. Такой он был человек. Рикс как-то нагрубил ему, заслужив неиссякаемую ненависть.

Он не был уверен в том, что любил отца. Он сомневался, знает ли вообще, что такое любовь.

Рикс знал, что Бун всегда был очень охоч до розыгрышей.

— Папа не умирает, — сказал он скелету. — Это просто выдумка, чтобы заманить меня обратно.

Пластиковые костяшки нагло блеснули, но промолчали. Глядя на них, он вспомнил скелет, болтавшийся под ухом шофера. По спине пробежали мурашки, и пришлось позвать горничную, чтобы убрали скелет. Рикс не мог заставить себя притронуться к нему.

Потом он позвонил в Эшерленд.

За четыре тысячи миль от него служанка ответила: «Резиденция Эшеров».

— Позовите Эдвина Бодейна. Скажите ему, что это Рикс.

— Да, сэр. Одну минуту, сэр.

Рикс ждал. Сейчас он чувствовал себя лучше. Он справился с приступом. Предыдущий случился неделю назад дома, в Атланте, посреди ночи, когда Рикс слушал пластинку из своей коллекции джазовой музыки. После того как приступ прошел, он разбил пластинку вдребезги, думая, что спровоцировать обострение болезни могла музыка. Рикс где-то читал, что определенные сочетания аккордов, тонов и вибраций могут оказывать сильное воздействие на человеческий организм.

Он знал, что эти приступы — симптом состояния, названного в нескольких медицинских журналах недугом Эшеров.

Лекарств не было. Если отец умирает, значит, недуг Эшеров дошел до последней, смертельной стадии.

— Мастер Рикс! — сказал теплый, добродушный и слегка скрипучий голос в Северной Каролине. — Где вы?

— В Нью-Йорке, в «Де Пейзере».

Голос Эдвина наградил Рикса приятными воспоминаниями. Он представил высокого мужчину в ливрее дома Эшеров — серая куртка и темно-синие брюки с такими острыми складками, что можно порезаться. Рикс всегда чувствовал себя ближе к Эдвину и Кэсс Бодейнам, чем к собственным родителям.

— Желаете ли вы поговорить с…

— Нет. Ни с кем другим я говорить не хочу. Эдвин, у меня только что был Бун. Он сказал, что папе плохо. Так ли это?

— Здоровье вашего отца быстро ухудшается, — сказал Эдвин. — Я уверен, Бун объяснил вам, как сильно ваша матушка хочет, чтобы вы вернулись домой.

— Я не хочу возвращаться, и ты знаешь почему.

Возникла пауза. Затем Эдвин произнес:

— Мистер Эшер спрашивает о вас каждый день. — Он понизил голос. — Я хочу, чтобы вы вернулись. Вы нужны ему.

Рикс не смог подавить натянутый, нервозный смешок.

— До этого он во мне никогда не нуждался!

— Нет. Вы не правы. Ваш отец всегда нуждался в вас, а сейчас — больше, чем когда-либо.

Правда дошла до Рикса прежде, чем он смог от нее спрятаться: патриарх могущественного клана Эшеров и, возможно, самый богатый человек Америки лежит на смертном одре.

Несмотря на то что его чувства к отцу были очень сложными, Рикс знал, что должен его навестить. Он попросил Эдвина встретить его в аэропорту и быстро повесил трубку, чтобы не передумать. «В Эшерленде я пробуду несколько дней, не больше, — сказал он себе. — Затем вернусь в Атланту и приведу свою жизнь в порядок, найду какой-нибудь сюжет и приступлю к работе, чтобы окончательно не загубить карьеру».

В комнату вошел присланный для уборки испанец с мешками под глазами. Он ожидал увидеть очередную мертвую крысу и с облегчением услышал распоряжение убрать пластиковый скелет.

Рикс лег и попытался заснуть. В его сознании промелькнули картины Эшерленда: темные леса, где в подлеске, говорят, рыщут кошмарные твари; горы, смутной громадой темнеющие на оранжевой полосе неба; серые знамена облаков, венчающие верхушки гор, и Лоджия — непременно появляется Лоджия — огромная, темная и тихая, как могила, хранящая свои секреты.

Скелет с кровоточащими глазницами медленно вплыл в его сознание, и он сел, озаренный мрачным светом.

Давняя идея вновь захватила его. Это была та самая идея, ради которой он ездил в Уэльс, рылся в генеалогической литературе от Нью-Йорка до Атланты в поисках упоминаний об Эшерах в полузабытых записях. Иногда ему казалось, что все получится, если он действительно того захочет, иногда — что тут чертовски много работы и все впустую.

«Может, теперь время пришло», — сказал он себе.

Да. Ему определенно нужна тема, и он в любом случае возвращается в Эшерленд. По его губам пробежала улыбка; казалось, он услышал гневный крик Уолена, раздавшийся за четыре тысячи миль.

Рикс вышел в ванную за стаканом воды и прихватил номер «Роллинг стоун», который Бун сложил и оставил на кафеле. Когда он раскрыл его в постели, крупный тарантул, аккуратно посаженный в журнал, выпал ему на грудь и стремглав побежал к плечу.

Рикс выпрыгнул из постели, пытаясь стряхнуть с себя паука. Приступ, налетевший черной волной, загнал его в Тихую комнату. Через ее запертую дверь никто не мог услышать его вопли.

Бун всегда был большим шутником.

Часть 1

Эшерленд

— Расскажи мне сказку, — попросил маленький мальчик отца. — Что-нибудь жуткое, ладно? — Что-нибудь жуткое, — повторил отец и немного подумал. За окном совсем стемнело, и только лунный серп ухмылялся на небе. Мальчик видел его за спиной отца — месяц напоминал волшебный фонарь в День всех святых на черном ночном поле, по которому никто не смеет ходить. Отец придвинулся ближе к кровати. — Хорошо. — Его очки блеснули в слабом свете. — Я расскажу тебе сказку о короле, умирающем в своем замке, и о его детях, и о всех королях, что правили до него. Сказка может развиваться по-разному, чтобы ты запутался. Она может кончиться не так, как тебе хочется… но такова уж сказка. А самое жуткое в ней то, что все это может быть правдой… а может и не быть. Готов? И мальчик, не зная, следует ли этого бояться, улыбнулся. Джонатан Стрэйндж. Ночь — не для нас («Стратфорд-хаус», 1978)
Глава 1

Спустившись по трапу авиалайнера компании «Дельта» и пройдя в здание аэропорта, расположенного семью милями южнее Эшвилла, Рикс увидел в толпе встречающих Эдвина Бодейна. Высокого, ростом в шесть футов, аристократически худого Эдвина было трудно не заметить. Он по-детски улыбнулся и кинулся обнимать Рикса, который уловил легкое подергивание на лице Эдвина. Тот в свою очередь обнаружил, как сильно постарел Рикс за последний год.

— Мастер Рикс, мастер Рикс! — повторял Эдвин исполненным достоинства голосом с южным акцентом. — Вы выглядите…

— Как мороженое в жару. Но ты, Эдвин, выглядишь великолепно. Как поживает Кэсс?

— Как всегда — отлично. Боюсь только, с годами становится сварливой. — Эдвин попытался забрать у Рикса сумку с одеждой, но тот отмахнулся. — У вас есть еще багаж?

— Только чемодан. Я не думаю задерживаться здесь надолго.

Они получили вещи и вышли на улицу. Был прекрасный октябрьский день, солнечный и свежий. У тротуара стоял новенький лимузин, каштановый «линкольн-континенталь» с затемненными окнами, непроницаемыми для солнца. Не одни только лошади были страстью Эшеров. Рикс положил сумку и сел на переднее сиденье, не считая нужным заслоняться от Эдвина плексигласовой перегородкой. Бодейн надел темные очки, и они тронулись в направлении Голубых гор.

Эдвин всегда напоминал Риксу Икабода Крейна, персонажа его любимого рассказа Вашингтона Ирвинга — «Легенда о Сонной Лощине». Как бы хорошо ни сидела на нем серая форменная куртка, рукава всегда были коротки. Про его нос, похожий на клюв, Бун говорил, что на такой впору вешать шляпу.

На квадратном лице с мягкими морщинами светились добрые серо-голубые глаза. Под черной шоферской фуражкой прятался высокий лоб, увенчанный хрупкой шапкой светлых волос. Его большие уши, истинный шедевр природы, опять вызывали ассоциации с бедным школьным учителем из рассказа Ирвинга. Хотя ему было уже далеко за шестьдесят, в его глазах застыло мечтательное выражение ребенка, который очень хочет сбежать с цирком. Он был рожден, чтобы служить Эшерам, и продолжал древнюю традицию Бодейнов, всегда бывших доверенными лицами у патриархов рода. В серой форменной куртке с блестящими серебряными пуговицами и с серебряной головой льва, эмблемой Эшеров, на нагрудном кармане, в темных, тщательно выглаженных брюках, в черном галстуке и с начищенными до блеска туфлями Эдвин с головы до пят выглядел мажордомом имения Эшеров.

Рикс знал, что за этой комичной, непритязательной физиономией скрывается острый ум, способный организовать все, что угодно, — от простых домашних дел до банкета на двести персон. Эдвин и Кэсс командовали маленькой армией горничных, прачек, садовников, конюхов и поваров, хотя готовить для семьи Кэсс предпочитала сама. Они подчинялись только Уолену Эшеру.

— Мастер Рикс, мастер Рикс! — повторял Эдвин, смакуя эти слова. — Так хорошо, что вы опять дома! — Он слегка нахмурился и умерил свой энтузиазм. — Конечно, жаль, что вы вынуждены возвращаться при таких обстоятельствах.

— Теперь мой дом в Атланте. — Рикс понял, что оправдывается. — Я вижу, автомобиль новый. Только триста миль на спидометре.

— Мистер Эшер выписал его месяц назад. Он тогда еще мог передвигаться. Сейчас хозяин прикован к постели. Естественно, у него личная сиделка. Миссис Паула Рейнольдс из Эшвилла.

Каштановый лимузин скользил по Эшвиллу, минуя табачные магазины, банки и лотки уличных торговцев. Прямо за северо-восточной границей города стояло большое бетонное сооружение, напоминающее бункер и занимающее почти двенадцать акров дорогой земли. Оно было окружено унылой бетонной оградой с колючей проволокой наверху. Окнами служили горизонтальные щели, напоминающие бойницы, которые были расположены на одинаковом расстоянии, начиная с крыши. Автостоянка, переполненная машинами, занимала еще три акра. На фасаде здания черными металлическими буквами было написано: «Эшер армаментс», а ниже буквами помельче: «Основана в 1841». Это было самое уродливое здание из всех, какие когда-либо приходилось видеть Риксу. И каждый раз оно казалось ему все более отвратительным.

«Старик Хадсон мог бы гордиться», — подумал Рикс.

Торговля порохом и снарядами превратилась в четыре завода, носящие имя Эшеров, выпускающие оружие и боеприпасы: в Эшвилле, Вашингтоне, Сан-Диего и Бельгии, в Брюсселе. «Дело», как это называлось в семье, поставляло в течение более ста пятидесяти лет ружейный порох, огнестрельное оружие, динамит, пластит и современные системы оружия для самых богатых покупателей. «Дело» создало Эшерленд, а имя Эшеров как творцов смерти благодаря ему стало известным и уважаемым. Рикс не мог представить, сколько убитых их оружием приходилось на каждый из тридцати тысяч акров Эшерленда, сколько людей, разорванных на куски, приходилось на каждый темный камень Лоджии.

Когда Рикс, почти семь лет назад, покинул Эшерленд, он поклялся себе, что никогда не вернется. Для него Эшерленд был полон крови, и даже ребенком он ощущал присутствие смерти в диких лесах, в вычурном Гейтхаузе и в безумной Лоджии. Хотя молодого человека и угнетало кровавое наследство, но за эти годы его не раз посещали воспоминания об Эшерленде. Как будто что-то осталось незавершенным. Эшерленд звал назад, нашептывая обещания. Рикс несколько раз возвращался, но лишь на день или два. Мать и отец оставались такими же далекими, чужими и бесстрастными, как и всегда, брат тоже не менялся, а сестра делала все, что могла, чтобы избегать реальности.

Они проехали здание и свернули на широкое, уходящее в горы шоссе. Рикса приветствовал эффектный пейзаж: крутые холмы и ковры лесной травы пылали сочными багряно-красными, пурпурными и золотыми тонами. Под безоблачным голубым небом развернулась панорама крови и огня.

— Как восприняла это мама? — спросил Рикс.

— Старается вести себя точно так же. Иногда лучше, иногда хуже. Вы же знаете ее, Рикс. Она жила в совершенном мире так долго, что не может принять происходящее.

— Я думал, он поправится. Уж кому, как не тебе, знать, до чего силен и упрям мой отец. Кто этот доктор, которого ты упоминал по телефону?

— Доктор Джон Фрэнсис. Мистер Эшер вызвал его из Бостона. Специалист по клеточным аномалиям.

— Папа… сильно страдает?

Эдвин не ответил, но Рикс и так все понял. Агония, которую переживал Уолен Эшер, — последняя стадия «недуга Эшеров». По сравнению с ней приступы Рикса — просто слабая головная боль.

Эдвин свернул с главного шоссе на узкую, но хорошо ухоженную дорогу. Впереди виднелся перекресток, от которого уходили три дороги: на Рэйнбоу, Тейлорвилль и Фокстон. Они поехали на восток, в сторону Фокстона, городка с населением под две тысячи человек, в основном фермеров, принадлежавшего вместе с окрестными полями семье Эшер на протяжении пяти поколений.

Лимузин скользил по улицам Фокстона. Благосостояние города неуклонно росло, и Рикс заметил изменения, произошедшие с тех пор, как он побывал тут в последний раз. Кафе «Широкий лист» переехало в новый кирпичный дом. Появилось современное здание Каролинского банка. Палатка кинотеатра «Эмпайр» предлагала билеты за двойную, по случаю Дня всех святых, цену на фильмы ужасов. Но старый Фокстон тоже продолжал существовать. Двое пожилых фермеров в соломенных шляпах сидели на скамейке перед магазином скобяных изделий и загорали. Мимо проехал побитый пикап, нагруженный табачными листьями. Группа мужчин, праздно стоявших возле магазина, обернулась и стала разглядывать лимузин; Рикс заметил в их глазах тлеющие угольки негодования. Они быстро отвернулись. Рикс знал, что, когда они заговорят об Эшерах, их голоса будут едва слышны — а ну как сказанное ими о старике Уолене будет услышано за густым лесом и горным хребтом, разделяющими Фокстон и Эшерленд.

Рикс взглянул на маленький, из грубого камня дом, в котором находилась редакция «Фокстонского демократа», местной еженедельной газеты. Он заметил отражение лимузина в окне дома и проникся уверенностью, что за окном, почти касаясь лицом стекла, стоит темноволосая женщина. На мгновение Рикс вообразил, что ее взгляд направлен на него, хотя знал, что сквозь тонированные стекла автомобиля ничего не видно. Тем не менее он беспокойно отвел глаза.

За Фокстоном лес опять стал гуще и впереди казался непроходимой стеной. Красота гор стала дикой, острые утесы торчали из земли словно серые кости наполовину зарытых чудовищ. Случайная лесная тропа уходила, петляя, от главной дороги в лес, в глушь, к горным деревенькам, где жили сотни семей, крепко цеплявшихся за ценности девятнадцатого века. Их оплот, гора Бриатоп, стояла на западном краю Эшерленда, и Рикс часто думал, кто эти люди, поколениями живущие на горе, и что они думают о садах, фонтанах и конюшнях, о чуждом для них мире, что лежит внизу. Они с недоверием относились ко всему незнакомому и редко спускались торговать в Фокстон.

Рикс вдруг будто почувствовал легкий укол. Даже не глядя на карту местности, он был совершенно уверен, что они въехали сейчас на территорию имения Эшеров. Лес, казалось, потемнел, осенние листья были таких глубоких тонов, что отливали масляной чернотой. Полог листвы свешивался на дорогу, заросли вереска, судя по виду, способные изодрать до костей, закручивались уродливыми штопорами, опасными, как колючая проволока. Массивные россыпи камней лепились к склонам холмов, угрожая скатиться и смять лимузин, как консервную банку. Рикс почувствовал, что на его ладонях выступил пот. Места здесь были дикими, враждебными и не подходящими для любого цивилизованного человека, но Хадсон Эшер влюбился в эту землю. Или, возможно, увидел в ней вызов, который надо принять. Во всяком случае, Рикс никогда не считал этот край родным.

Проезжая по этой дороге в последние годы очень редко, Рикс всегда чувствовал жестокость здешней земли, своего рода бездушие сил разрушения, которые делали его маленьким и слабым. Неудивительно, думал он, что жители Фокстона считают Эшерленд местом, которое лучше обойти стороной, и сочиняют небылицы, оправдывая свой страх перед мрачными, негостеприимными горами.

— Страшила все еще бродит в лесах? — тихо спросил Рикс.

Эдвин взглянул на него и улыбнулся.

— Боже мой! Вы помните эту историю?

— Разве такое можно позабыть? Как же это звучит? «Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой. — Страшила где-то рыщет, детей на ужин ищет». Так?

— Почти.

— Когда-нибудь я сделаю Страшилу персонажем своей книги, — сказал Рикс. — А как насчет черной пантеры, которая разгуливает там же? Есть какие-нибудь новые наблюдения?

— Вообще-то есть. В августе была заметка в «Демократе»: какой-то сумасшедший охотник клялся, будто видел ее на Бриатопе. Полагаю, подобные истории и поднимают газетам тираж.

Рикс обозревал лесные заросли по обе стороны дороги. У него засосало под ложечкой, когда он вспомнил рассказанную ему Эдвином легенду о Страшиле, создании, якобы живущем в этих горах более ста лет и ворующем детей, которые уходят слишком далеко от дома. Даже сейчас, будучи взрослым, Рикс думал о Страшиле с детским страхом, хотя знал, что историю выдумали, чтобы удерживать детей поближе к дому.

За следующим поворотом дороги выросла громадная стена с затейливо отделанными железными воротами. На гранитной арке значилось: «ЭШЕР». Когда Эдвин подрулил достаточно близко, сработал радиоуправляемый замок и ворота распахнулись. Ему даже не пришлось снимать ногу с акселератора.

Когда они проехали, Рикс оглянулся через плечо и увидел, как ворота автоматически сдвинулись. Это устройство всегда напоминало ему капкан.

Ландшафт мгновенно изменился. Последние островки дикого густого леса перемежались сочными газонами и безупречно ухоженными садами, где среди статуй надменных фавнов, кентавров и херувимов росли розы, фиалки и подсолнухи. Между ровными рядами сосен виднелась высокая стеклянная крыша теплицы, где один из предков Рикса выращивал всевозможные кактусы и тропические растения. Жимолость и английский плющ окаймляли границы леса. Рикс увидел нескольких садовников за работой. Они подравнивали кустарник и обрезали деревья. В одном из садов стоял огромный красный локомотив времен первых железных дорог, установленный на каменный пьедестал. Его купил Арам Эшер, сын Хадсона.

Одно время семейство управляло собственной железной дорогой — «Атлантик сиборд лимитед». По ней перевозили боеприпасы и оружие.

Несколько тысяч акров имения Эшеров даже не были картографированы. Эти угодья включали в себя горы, медленно текущие реки, широкие луга и три глубоких озера. Как всегда, Рикс поразился неописуемой красоте Эшерленда. Это было великолепное, роскошное поместье, достойное американских королей, если бы таковые существовал и. Но тут, мрачно думал Рикс, тут была еще и Лоджия — храм, святая святых клана Эшеров.

Эдвин притормозил у въездных ворот Гейтхауза. Особняк из белого известняка с красной шиферной крышей окружали живописные сады и огромные древние дубы. В нем насчитывалось тридцать две комнаты. Прапрадедушка Рикса Ладлоу построил его для гостей.

Лимузин остановился. Рикс боялся входить в этот дом. Когда Эдвин уже вылезал из машины, Рикс заколебался и тут почувствовал его руку на плече.

— Все будет хорошо, — уверил Эдвин. — Вот увидите.

— Да, — ответил Рикс.

Он заставил себя выйти и достал сумку из багажника, а Эдвин взял чемодан. Они поднялись по каменным ступенькам, прошли через внутренний дворик, посреди которого в маленьком декоративном пруду плавали золотые рыбки, и остановились перед массивной дубовой дверью.

Эдвин позвонил, и молодая горничная-негритянка в бледно-голубой хрустящей униформе впустила их. Другой слуга, средних лет негр в сером костюме, провел Рикса в дом, взял его багаж и направился к центральной лестнице. Рикс заметил, что дом с каждым его приездом становится все больше похож на какой-то мрачный музей. Великолепной меблировкой — персидскими коврами, старинными французскими столами и стульями, позолоченными зеркалами прошлого века и средневековыми гобеленами, изображающими сцены охоты, казалось, можно восхищаться лишь на расстоянии. Стулья в стиле Людовика XV никогда не проминались под весом человеческого тела, бронзовые и керамические предметы искусства покрывались пылью, но оставались нетронутыми. Все вещи в доме были так же холодны к Риксу, как и люди, выбравшие их.

— Миссис Эшер и мистер Бун в гостиной, сэр, — сказала молоденькая горничная, явно намереваясь проводить Рикса туда.

Эдвин пожелал удачи и пошел загнать лимузин обратно в гараж.

Горничная отворила раздвижные ореховые двери гостиной. Рикс на секунду замер у порога и почувствовал тошнотворный сладковатый запах, неожиданно возникший словно бы из ниоткуда.

Он понял: это запах гниения человеческого тела, идущий сверху, из комнаты отца.

Рикс собрался с духом и шагнул в гостиную, где его ждали брат и мать — хозяйка Эшерленда.

Глава 2

Вороша бронзовой кочергой дрова в мраморном камине, Бун поднял взгляд на звук открывающейся двери и в позолоченном зеркале над очагом увидел Рикса.

— О! — воскликнул он. — А вот и знаменитый автор триллеров!

Маргарет Эшер сидела в высоком итальянском кресле, глядя на огонь. Она мерзла весь день, никак не могла изгнать холод из своих костей и даже не обернулась, чтобы поздороваться с сыном.

Двери закрылись за Риксом мягко, но со слабым щелчком, похожим на звук сработавшего капкана. Теперь он был с родственниками наедине, одетый в потертые джинсы и бледно-голубую рубашку под бежевым свитером. «Наряд, вполне уместный для любого дома, за исключением этого», — подумал Рикс.

На Буне был костюм с иголочки, а на матери — тщательно подобранное голубое с золотом платье.

— Здравствуй, мама, — сказал Рикс.

— Я замерзла, — сказала она, словно не слыша. — В доме очень холодно, ты не заметил?

— Хочешь, принесу тебе свитер?

Она помедлила, размышляя над вопросом Буна, ее голова слегка склонилась набок.

— Да, — сказала она в конце концов. — Свитер может помочь.

— Само собой. Мама, дай Риксу взглянуть на жемчуг, что я привез тебе из Нью-Йорка. — Бун показал пальцем на ее шею, предлагая поднять голову. Нить жемчуга ярко блестела в золотом свете, который просачивался сквозь большое окно с видом на сад азалий. — Мило, правда? Обошлась в четыре тысячи долларов.

— Очень мило, — согласился Рикс. — Бун и мне привез в Нью-Йорк пару подарков, мама.

Бун невесело рассмеялся.

— Ну и как они тебе, Рикси? Я думал, понравится! В зоомагазине за два квартала от «Де Пейзера» было как раз то, что я искал. Парень, продававший их, сказал, что именно такие используются в фильмах ужасов.

— Кажется, я просек твой замысел. Ты, вероятно, хотел, чтобы я нашел штуковину и она вызвала приступ. Затем я поспешил бы в Тихую комнату и обнаружил второй сюрприз.

— Не говори так. — Маргарет пристально смотрела на огонь. — «Просек» — неподходящее слово. — У нее был спокойный грудной голос женщины, привыкшей распоряжаться.

— Такие слова не должен произносить знаменитый автор, верно, мама? — Бун, как всегда, не упускал случая заработать очко против Рикса. — Сидите здесь, а я сбегаю за свитером. — Когда он проходил мимо Рикса, на его лице промелькнула ухмылка.

— Бун, дорогой! — позвала Маргарет, и он остановился. — Только чтобы свитер не кусался.

— Хорошо, мама, — ответил Бун и вышел из комнаты.

Рикс подошел к матери и опять уловил этот дурной запах, как будто в стене была замурована крыса. Маргарет взяла со столика позади кресла баллончик с освежителем и попрыскала вокруг себя. После этого в комнате запахло как в сосновом лесу, полном трупов животных.

Рикс стоял позади матери. Она все еще пыталась остановить время. В свои пятьдесят восемь Маргарет Эшер отчаянно старалась казаться тридцатипятилетней. Ее волосы были коротко, по моде подстрижены и выкрашены в каштановый цвет. Несколько поездок в Калифорнию для пластических операций привели к тому, что кожа на лице была натянута туже некуда — не ровен час, лопнет. Косметики было больше, чем раньше, а губная помада, которую она выбрала на этот раз, — гораздо ярче. Крохотные морщинки собрались вокруг рта и бледно-зеленых глаз. Тело оставалось изящным, но все же наметилась полнота на животе и бедрах. Рикс вспомнил слова Кэт о том, что мать боится лишнего веса, как чумы. На тонких изящных руках было слишком много колец с бриллиантами, рубинами и изумрудами. На платье посверкивала бриллиантовая брошь. Сидящая неподвижно мать казалась Риксу предметом великолепной меблировки Гейтхауза, из тех, которыми можно восхищаться только с расстояния.

У нее был скорбный и беспомощный вид. Риксу стало ее жалко. Какую цену она платит за то, чтобы быть хозяйкой Эшерленда?

Внезапно мать повернула голову и посмотрела на него туманным взглядом, будто на незнакомца.

— Ты осунулся, — заметила она. — Болел?

— Мне уже лучше.

— Ты похож на ходячий скелет.

Он пожал плечами, не желая вспоминать о своих физических страданиях.

— Я поправлюсь.

— Но не при таком образе жизни. В чужом городе, далеко от семьи, почти без гроша в кармане… Не понимаю, как тебе удалось продержаться столь долго. — В ее глазах зажегся огонек, и она взяла Рикса за руку. — Но теперь мой мальчик приехал домой, чтобы остаться. Правда же, ты останешься? Ты нужен нам. Я велела подготовить твою старую комнату. Там все как было раньше. Теперь твой дом здесь.

— Мама, — сказал Рикс мягко, — я не могу остаться. Приехал на несколько дней, отца повидать.

— Но почему? — Она сжала его руку. — Почему ты не можешь остаться в своем доме?

— Эшерленд — не мой дом. — Он знал, что бессмысленно спорить. Неизбежно дойдет до ссоры. — Я должен вернуться к работе.

— Ты имеешь в виду сочинительство? — Маргарет отпустила его руку и встала полюбоваться своим жемчугом перед зеркалом. — Едва ли это можно назвать работой. Скорее род деятельности, к которой ты способен. Смотри, какой жемчуг мне привез твой брат. Правда, замечательный? — Она нахмурилась и провела пальцем под подбородком. — Боже мой, я, наверно, выгляжу как старуха. Подам в суд на доктора, работавшего с моим лицом, чтобы его лишили практики. Видел ли ты более уродливую старуху, чем я?

— Ты выглядишь великолепно.

Она оценивающе посмотрела на себя и слабо улыбнулась.

— О, ты не помнишь, какой я была раньше. Знаешь, как меня всегда называл папа? «Самая прелестная девочка в Северной Каролине». Паддинг считает себя красивой, но она даже не знает, что такое настоящая красота. — Маргарет упомянула жену Буна с нескрываемым отвращением. — Я была такая же, как Кэт, с такой же чудесной кожей.

— А где Кэт?

— Разве брат тебе не сказал? Она уехала куда-то на Багамы, на презентацию журнала. Кэт никак не могла ее пропустить. Она рассчитывает вернуться либо завтра, либо через день.

Знаешь, сколько ей сейчас платят? Две тысячи долларов в час.

Ее фото хотят поместить на обложку «Вога» в следующем месяце. Я в ее возрасте выглядела примерно так же.

— Как поживает Паддинг?

— А что с ней сделается? — Маргарет безучастно пожала плечами. — Должно быть, она у себя наверху. Паддинг все время спит. Я пыталась намекнуть Буну, что его прелестная женушка слишком много пьет, но разве он будет слушать? Нет.

Он вечно пропадает в конюшнях, на скачках. — Она опять взяла баллончик и освежила воздух вокруг себя. — Ты, по крайней мере, свободный человек. Твой брат сделал глупость…

Двери открылись, и вошел Бун с бежевым свитером. По тому, как Маргарет вмиг закрыла рот и выпрямилась, он понял, что разговор шел о нем. Появилась широкая улыбка, отчего его лицо уподобилось шутовской маске.

— Пожалуйста, мама. — Бун накинул свитер ей на плечи. — О чем вы тут говорите?

— О, да так, ни о чем, — мягко сказала Маргарет, ее глаза были полуопущены. — Рикс рассказывал о своих женщинах. Он не теряет времени даром.

Рот Буна растянулся еще шире, и Риксу даже будто послышалось, как затрещала кожа. В глазах брата загорелся знакомый огонек — в детстве Рикс видел его много раз перед тем, как Бун нападал на него по любому поводу.

— Мама хочет сказать, Рикси, что я — позор семьи, второй после тебя, разумеется. Я дважды разводился и теперь женат на молоденькой кокетке, и мама, видать, думает, что я должен до конца жизни нести свой крест.

— Не валяй дурака перед братом, дорогой.

— Знаешь, мама, почему у Рикси так много женщин? Потому что ни одна не захочет встретиться с ним во второй раз.

Он так любит назначать свидания возле кладбищ, чтобы потом гулять с дамой меж могил в поисках привидений. И вспомните ту малютку, которая решила принять прекрасную теплую…

Рикс уставился на него с перекошенным лицом.

— Не смей, — севшим от гнева голосом прошептал Рикс. — Если ты, подонок, еще раз заговоришь об этом, я тебя убью.

Бун обмер. Затем он резко и коротко рассмеялся, но в смехе чувствовалась дрожь.

— Мальчики, успокойтесь, — мягко пожурила Маргарет. — Здесь не слишком сильный сквозняк?

Бун побродил по комнате и погрел руки перед камином.

— Знаешь, мама, Рикс сказал, что закончил новую книгу.

— О? — Ее голос стал ледяным. — Я полагаю, очередная кровавая мерзость? Не могу взять в толк, почему ты такое пишешь! Неужели действительно думаешь, что подобное чтиво способно понравиться людям?

У Рикса заболела голова. Он потрогал виски, опасаясь приступа, и подумал: «Боже, зачем я приехал?» Намек Буна на Сандру почти вывел его из себя.

— Понять Рикси очень просто, — сказал Бун, чей взгляд метался от матери к брату. — Когда мы были детьми, он безумно боялся собственной тени. Искал Страшилу у себя под кроватью, а теперь пишет романы ужасов, где может убивать злых демонов. И думает, что он Эдгар Аллан По. Ты знаешь…

— Тише! — резко оборвала его мать. — Как ты смеешь произносить это имя в нашем доме! С твоим отцом сделался бы припадок, услышь он это!

— Да, но это правда! — настаивал Бун. Он усмехнулся Риксу, потирая руки. — Когда мы сможем прочесть что-нибудь про нас, Рикси? Ведь рано или поздно это случится.

Краем глаза Рикс заметил, как мать побледнела.

— Знаешь, братец Бун, а пожалуй, это неплохая идея.

Я действительно могу написать книгу об Эшерах. Историю семьи. Что ты об этом думаешь, мама? — спросил он с самодовольной улыбкой.

Она открыла было рот, чтобы ответить, но тут же его закрыла. Затем опять взяла пульверизатор и освежила воздух. Рикс почувствовал новую волну зловония, идущую из-под двери.

— Это так трудно, — сказала Маргарет. — Содержать старое поместье в чистоте и свежести. Когда дом достигает определенного возраста, он начинает разваливаться на куски. Я всегда заботилась о Гейтхаузе. — Она прекратила распылять дезодорант: было ясно, что это не помогает. — Мама привила мне любовь к аккуратности, — сказала она с гордостью.

Рикс помедлил, сколько было возможно.

— Я лучше поднимусь к нему, — тихо сказал он.

— Нет, не сейчас! — Маргарет сжала его руку, на ее лице появилась фальшивая улыбка. — Давайте посидим все вместе, я и два моих любимых мальчика. Кэсс делает для вас уэльский пирог. Она знает, как вы его любите.

— Мама, я должен подняться наверх.

— Он, вероятно, спит. Миссис Рейнольдс сказала, что ему нужен сон. Давайте посидим и поговорим о приятном, хорошо?

— Да пусть идет, мама, — проворчал Бун, наблюдая за Риксом. — Повидавшись с отцом, он тут же сможет засесть за новый роман ужасов.

— Замолчи! — Маргарет обернулась к нему. — Ты грубиян, Бун Эшер! Твой брат, по крайней мере, желает выказать своему родителю уважение, чего от тебя не дождешься! — Под сердитым взглядом матери Бун отвернулся и пробормотал что-то себе под нос.

— Я лучше пойду наверх, — сказал Рикс.

В глазах матери выступили крошечные бриллианты слез, и он протянул руку, чтобы коснуться ее щеки.

— Не надо! — Она отдернула голову. — Ты испортишь мне прическу.

Рикс медленно убрал руку. «Здесь ничего не меняется, — подумал он. — Тебя так или иначе заманивают сюда, а потом уничтожают все твои чувства, давят их, как клопов».

Он покачал головой, отошел от матери и покинул гостиную, направляясь по коридору к главной лестнице, ведущей наверх. Там располагались комнаты для гостей, в них в свое время жили Тедди Рузвельт, Вудро Вильсон, Герберт Гувер и многие другие правительственные и пентагоновские звезды первой величины.

Поднимаясь по лестнице, Рикс чувствовал, как гложет его изнутри боязнь встречи с отцом. «Почему Уолен Эшер захотел меня увидеть? — недоумевал он. Старик ненавидел Рикса за то, что тот покинул Эшерленд, а Рикс презирал его идеалы. — О чем мы вообще можем теперь говорить?»