Очень длинными когтями.
Я бы хотела сказать, что мы ехали молча, но нет. К сожалению. Этот красавчик не затыкался ни на минуту. Он рассказывал о своём уникальном разрезе глаз, о длинных ресницах, от взмаха которых женщины теряют голову. О своём идеальном теле без капли жира. О том, что он питается только цитрусовыми фруктами и более ничем, не пьёт даже воду. Ну да, конечно, так я и поверила. Хоть я и экономист, но биологию и физиологию знаю неплохо. Посмотрела бы я на него, питайся он одними цитрусами. Тогда бы он скорее походил на высушенную мумию с устоявшейся аллергией.
Волка отбросило в сторону, ударило о стену ближайшей лачуги. Бок словно располосовали несколько сабель. Простой зверь с жалобным визгом убежал бы, припадая на переднюю, сильно подраненную лапу. Но только не гару!
Надеюсь, зарядки моего телефона хватит на то, чтобы спастись от этого бреда. Я зашла в облако и скачала на новый телефон недавно купленную электронную книгу.
Лучше и быстрее все заживает на оборотнях, перекидывающихся в больших кошек. Но и волкулакам грех жаловаться. Так что и жуткие раны не могли остановить Жака.
Вообще-то я люблю читать на бумаге, но игнорировать современные технологии – не самый разумный выбор. Так однажды можно обнаружить, что отстаёшь от прогресса лет на десять – двадцать, и потом всю жизнь будешь пытаться его догнать, отставая всё больше и больше. Так что я дублирую все книги, храня их и на бумаге, и в электронке, так удобнее.
Его можно было бы принять за бешеного, но гару не страдают этой болезнью.
Конечно, найти страницу, на которой я остановилась, было уже нереально, поэтому мне пришлось наугад несколько раз постучать по дисплею пальцами, «листая» страницы, в надежде, что встречу что-то знакомое, но вместо этого мне опять попались стихи.
Никогда.
Мартэн ощерился, подобрался. Тварь приближалась. Оборотень прыгнул снова. Передние лапы целили в грудь человекоподобной фигуры, а зубы готовились сомкнуться на шее. Силы челюстей вполне хватило бы, чтобы отделить голову от тела.
Мара, Мара, не пугай, не пугай.Белой гривой надо мной не тряси,Белой птицей по ночам не летай.Уноси мою печаль, уноси.Не сбивай копытом звёзды с небес,Белый пепел с крыльев не урони.Только луч последний солнца исчез -Глаз твоих горят ночные огни.Не ходи к нему, пусть спит, не буди,Не пускай кошмары из-под копыт,Плач свой тонкий по нему не веди,Не садись к нему на грудь, пусть он спит.Не стучись ко мне, не буду твоя -До рассвета не закрою я глаз.Мара, Мара, не пугай ты меня,Мне не страшно. В поздний час, тёмный час.Белым призраком не стой у окна,Белой странницей в глаза не гляди.Мара, Мара, дева-ночь, ведьма сна,Уводи мою печаль, уводи.
Но руки твари оказались быстрее, встретив гару на половине пути. На этот раз когти, словно ланцеты, взрезали грудную клетку и достигли сердца.
Мартэн не ощутил боли. Но зато он почувствовал холод. Его сердце остановилось как будто вовсе не от того, что оказалось повреждено в трех местах.
Даже не знаю почему, но строчки показались мне цепляющими, хотя поэзия никогда не была моей страстью. Возможно, просто попса и шансон убивали во мне весь интерес к рифмованному слогу, и теперь стоит пересмотреть своё отношение к стихам, как знать, может быть…
Оно словно бы замерзло и перестало биться еще раньше.
От этих мыслей меня отвлёк скелет в обрывках гнилой плоти, внезапно выскочивший из ниоткуда и бросившийся на лобовое стекло машины. Разумеется, от удара он разлетелся на мелкие косточки, которые разбросало во все стороны. Идиот…
Жизнь покинула Мартэна вместе с силой Иного и волчьим обликом. На мостовую Двора чудес в свете убывающей луны из ниоткуда вывалилось истерзанное человеческое тело. Кровь еще некоторое время текла по булыжникам.
– Пригнитесь, – скомандовал «Джеймс Бонд» и он же «Брайан Краузе».
Но Сумраку уже нечем было поживиться. Даже синий мох еще не успел завестись там, куда люди должны были хлынуть всего через несколько дней.
Я ведь так и не знаю его реального имени. Надеюсь, он сам его не забыл. Пригнув голову, я всё-таки обернулась и с любопытством взглянула в заднее стекло автомобиля. А там, мама дорогая-а…
* * *
В купе Леонида ждал неприятный сюрприз.
В общем, вся нечисть, нежить и прочая хрень, которая была в замке моего отца, припустила за нами следом. Кажется, некоторых из них я даже видела в деревне, когда они ещё были людьми. То есть каких-то пару дней назад…
Нет, в Париж его спровадили по высшему разряду. Купили билет в первый класс и даже привезли на авто, блестящем темными лакированными боками, как начищенный сапог, посадив на переднее сиденье рядом с шофером. Вел авто лично Семен. Сзади сидел Иван, его помощник, тоже боевой маг, придерживающий друзу, что покоилась в шляпной коробке для цилиндра, тщательно завернутая и снабженная немыслимым количеством охранных чар.
Маленький мальчик с красными глазами и вывернутыми суставами рук никак не успевал за машиной, но зато забросил в заднее стекло свою металлическую машинку. Я ойкнула и опустила голову, вжавшись лицом в сиденье. Этот мерзавец целил прямо в меня!
До вокзала добрались без инцидентов, Семен и Иван помогли занести в купе вещи, коих было немного. В отдельном бауле содержались пленки Леонида с кадрами, заснятыми на первом слое, и две склянки с эмульсией, чтобы пленку обрабатывать.
– Не волнуйтесь, Нина, у нас такие стёкла, которые невозможно разбить ничем.
– Почему они за нами бегут? Ползут? Летят?
Больше всего места, конечно, занимал старый аппарат «Патэ», который Леонид мечтал заменить новым.
– Вероятно, Дракула приказал им не выпускать вас из замка. Но я – лучший спецагент! Я смог вывести вас! Конечно, ведь ни одна женщина, даже полуразложившаяся нежить, не устоит передо мной, ведь я – точная копия самого сексуального подростка Америки! Когда я шёл за вами, мёртвые женщины с упоением колотили своих мёртвых мужчин, пытавшихся помешать мне. Ах, как тяжело быть совершенством…
Пассажир не вникал в манипуляции, что проводили, устанавливая защиту, Семен и его помощник. А потом Семен вдруг насторожился.
Вообще-то я не матерюсь. Но в данный момент очень хотелось отпустить пару отборных выражений тупо для снятия своего раздражения. Ну и, может быть, красавчик «Краузе» засмущался бы и перестал нести себялюбивую чушь! Хотя вряд ли…
– Кто-то здесь…
На дороге встали сразу десять дам в белом. То есть в грязно-сером. С выпавшими волосами, ввалившимися глазами и совершенно без губ. Они возмущённо клацали гнилыми зубами, перекрыв нам путь. Краузе не дрогнул и, вдавив педаль газа, легко проехался по красавицам. Хруст костей стоял такой, что у меня даже уши заложило. Интересно, а с живыми женщинами он так же обращается?
Иван сверкнул заклинаниями на кончиках пальцев.
– Моя машина – точная копия «Пежо 406» из фильма «Такси», – уверенно заявил красавчик. – Для неё нет ничего невозможного!
В дверь сдержанно постучали, а затем в купе зашли трое. Чувство тесноты еще больше сгустилось от того, что все зашедшие оказались Темными.
Он ещё прибавил скорость, а потом почему-то неудачно затормозил, и меня снесло с сиденья на пол, так что я даже ударилась лбом. Больно вообще-то! Машина у него копия, сам он копия… Больной на всю башку. Так и оставшись лежать на полу, я слышала только звук мотора. Говорливый «Джеймс Бонд» наконец замолчал. Но тут…
– Чем обязаны, господа? – осведомился Семен. – Место забронировано Ночным Дозором.
– Меня мутит, – честно призналась я.
Явно самый главный из Темных, вошедший первым, натянуто сообщил:
– Возьмите бумажный пакет в кармане моего кресла, – беззаботно отозвался красавчик.
– Дневной Дозор. У нас билет. А вас попрошу назваться и предъявить свой!
– Ну уж нет! Я не собираюсь тошниться в машине!
С ним были невысокий худой маг и кряжистый оборотень с пушистыми серыми бакенбардами, не иначе – бывший околоточный.
Ну а он не собирался останавливаться. Поэтому промолчал.
Леонид посмотрел на Семена с Иваном, затем извлек бумажный прямоугольник. Семен столь же придирчиво, словно обер-кондуктор, затребовал имена и билет противной стороны. Дневные нехотя согласились.
– Я не могу так ехать дальше. Тормози!
После ряда препирательств, обмена деловыми бумагами, демонстрации печатей и репликами сквозь зубы, а также доли взаимных выпадов, не переходящих, однако, рамок служебного этикета, выяснились обстоятельства. Сотрудник Дневного Дозора тоже направлялся в Париж как чин своего департамента на торгово-промышленной выставке. Больше того, среди его документов вдруг обнаружилась бумага в запечатанном конверте с пометкой: вскрыть при недоразумениях с Ночным Дозором.
Он снова советовал взять пакетик. Ладно, сволочь. Я торжественно пообещала, что прямо сейчас затошню ему всю машину. Угрозы и шантаж победили, парень сбавил скорость, а потом остановился, припарковав «пежо» на обочине. Мы вышли. Я сделала два глубоких вдоха, почувствовав, как на свежем воздухе тошнота отступает.
Поскольку недоразумения имели место, распоряжение выполнили.
– Давно бы так. Почему обязательно надо со мной спорить?
Содержание удивило обе стороны, мягко говоря, преизрядно.
– Просто прислушайтесь. Не ко мне! Я понимаю, что у меня слишком прекрасный голос, но возьмите себя в руки и послушайте…
Документ предписывал при возникновении любых разногласий в пути оказывать всевозможную поддержку Ночному Дозору вплоть до защиты жизни и безопасности его работников, если это не вредило жизни работника Дневного. На время пути и до встречи с представительством Дозоров Парижа оба пассажира объявлялись членами единой российской экспедиции.
Откуда-то из темноты действительно слышался слабый, противный писк, доносились приглушённое рычание и шипение. Темнота казалась живой, она шевелилась. Красавчик быстро затолкал меня обратно в машину, сам запрыгнул на водительское сиденье, на ходу поворачивая ключ в замке зажигания, но было поздно. Эти твари догнали нас.
В самом низу был скромный параграф, гласивший: все указания в предъявленном письме теряют силу, если Ночным Дозором будет выказано противодействие или даже неуважение за время пути, начиная с момента прочтения.
Клыкастые, крылатые, шипастые и облезлые. Некоторые были начисто лишены плоти, у кого-то глаз болтался на уровне рта. Это нечто, бывшее когда-то человеком, раздражённо отплёвывалось от своего же гниющего глазного яблока.
Семен, дочитав до этого места, засопел, взглянул исподлобья на Темных и проглотил то, что хотел сказать. Но и работников Дневного, судя по всему, обескуражил их же собственный документ. Они убавили привычную спесь и даже немного растерялись.
Мой спаситель завёл машину, и, наверное, мы бы ушли, но эти уроды стали раскачивать её. Просто раскачивать из стороны в сторону, пока не повалили на бок, а потом поползли по ней, долбясь в окна пустыми головами.
– Защиту-то как будем ставить? – спросил наконец Семен. – На каждую половину свою или общую?
– Нужно уходить! – патетично провозгласил «Джеймс Бонд».
– Общую, – выдавил главный Темный, который наверняка не особенно часто произносил это слово.
Очень ценное предложение, я – «за», конечно, но куда уходить и как?!
Он открыл окно. Нежить счастливо заверещала. Честно, даже не представляю, что он там делал, мне было не очень видно из-за сиденья, но мертвяки отлетали от перевёрнутого «пежо», как куклы. Хрустели костями, клацали зубами, слышались дикие вопли. Драка была яростной…
Следующая четверть часа со стороны и вовсе напоминала какой-то невообразимый иллюзион. Дозорные, то ночные, то дневные, исчезали и появлялись, ненадолго уходя в Сумрак, делали пассы, перекидывали друг другу что-то невидимое. Зрителей в этом театре было двое – Леонид и его попутчик, которого звали Евгением. Тот поглядывал на действо со скукой, а потом отвернулся и уставился в окно.
Через каких-то пять минут запыхавшийся и грязный парень просунул руку в салон, ухватил меня за шиворот и вытащил в то же окно. Я еле успела захватить свой рюкзачок!
Наконец провожающие вышли из вагона. В купе повисла неловкая тишина, словно еще одно заклятие. Леонид и Евгений глядели не друг на друга, а на толпу, рассыпавшуюся по перрону.
А снаружи нас ждала целая толпа нежити. Нечисти? Трупняков? Мертвяков? Пожалуй, всех, вместе взятых, потому что общего слова для них я так и не придумала. Они окружили нас, не решаясь приблизиться, но и не размыкая своих рядов.
Напротив окна стояли Семен и его Темный оппонент. Паровоз издал гудок, и поезд медленно тронулся. Леониду, который путешествовал таким образом крайне редко, даже почудилось на миг, что вагон оторвался от рельсов и заскользил над землей.
– Но ты… ты ведь не уничтожил их всех, – на всякий случай сообщила я красавчику.
Семен помахал ему картузом и скрылся из виду.
– Конечно. Я не хочу подпортить свою совершенную брайан-краузевскую внешность в неравной борьбе. Это было бы преступлением, нельзя лишать миллионы женщин такой красоты и… Поэтому просто бежим!
Александров ощущал всего больше неуютность, происходящую из соседства с этим Евгением. Поначалу, не в силах ничего с собою поделать, он с подозрением и неприязнью косился на Темного. А ну как каверзу подстроит в дороге? А ну как на ценный груз рискнет покуситься? Да и на словесные унижения Темные, говорят, бывают неоправданно щедры. Леня – еще тот оратор и остроум! – вряд ли сможет что-то достойное противопоставить сопернику в разговорной дуэли с обоюдными шпильками. А уж про более серьезное противодействие и говорить нечего – куда ему тягаться со своим шестым рангом супротив бывалого дозорного?
Он схватил меня за руку, и мы побежали. Отупевшие мертвяки ещё с минуту подзависали на месте. Может, они долго вникали в суть нашего короткого диалога, или залюбовались красавчиком Краузе, или… Не знаю, но спецагент грудью пробил брешь в их толпе. Потом мы нырнули в какие-то кусты и в то же мгновение услышали вопли опомнившейся погони. А поздно, у нас была фора…
Однако время шло, колеса постукивали, паровозная труба пыхала жирным черным дымом – а неприятностей не происходило. Немного успокоившись, Светлый припал лбом к холодному стеклу. Поезд только-только проскочил негустой ельничек, за которым, на взгорке, мелькнула неказистая деревенька. Теперь же, сколь хватало глаз, распростерлась за вагонным окном бескрайняя равнина, какие, говорят, только на русской земле и встретишь.
Если честно, во время бега по посадкам я ободрала ноги, а пару раз колючая ветка чуть не расцарапала мне щёку, но жаловаться было некогда. Да и некому. Ему-то что? Я ж так себе, меня можно калечить, главное, чтобы его безупречное величество не пострадало! Ну почему, почему мне катастрофически не везёт на нормальных парней?!
В столицах не по календарю распогодилось, с крыш от внезапных оттепелей свесились мокрые сосульки, уже и проталины кое-где явили взгляду отдохнувшую ноздреватую землю. Здесь же, стоило отъехать от Москвы всего лишь десяток-другой верст, зима по-прежнему крепко держала свои позиции.
Увлечённая своими мыслями, я как-то не заметила тот роковой момент, когда земля ушла из-под ног и мы полетели вниз. Я завизжала, размахивая руками, цеплялась за какие-то корни, проезжаясь пузом и лицом по крутому склону. Ловкий «Краузе» уже ждал меня внизу, отряхивая одежду и проверяя своё совершенное тело на предмет повреждений.
Командирован дозорный Александров куда-либо бывал нечасто, да и расстояния в тех командировках были такие, что вполне обходился извозчиком. Вот и выходило, что в последний раз он путешествовал поездом, возвращаясь пять лет назад от родителей, из летней вакации, после которой, собственно, и произошло его отчисление из медицинского. Так нежданно-негаданно те каникулы стали для него последними.
– Вы совсем не умеете падать с горы, Нина! – разочарованно упрекнул он меня, когда я с визгом приземлилась прямо у его ног.
Впрочем, нет, была еще одна поездка, аккурат полутора годами позднее! Это уж после инициации, после того, как ему преподали различие между обычными людьми и Иными. Лене тогда нестерпимо захотелось видеть отца и мать. Почему – он и не смог бы попервоначалу объяснить и лишь спустя месяц-другой признался себе, что ездил проститься. Так оно, по сути, и вышло. Нет, оба были живы-здоровы, и письма он слал в отчий дом исправно, и даже позволял себе слегка поработать с писчей бумагой, чтобы матушка, в десятый раз проливая над одними и теми же сыновними строками слезу, плакала не от тоски и тревоги, а от радости и родительского умиления; чтобы отец, рассказывая о письме знакомым и коллегам по земскому учреждению, довольно покрякивал и с гордостью крутил желтыми от табака пальцами седой ус. Так что в переписке он все еще поддерживал отношения с домом. Но более повидаться не ездил.
– Да неужели?!
– Честное слово! Поверьте мне как лучшему специалисту по…
Однако ту поездку Леонид всю почти проспал, тревожно, горячечно. По пути туда – от нервных переживаний. По пути оттуда – и в самом деле залихорадившись от студеных ветров родного края. Но теперь ему вспомнилось, что и тогда он выглядывал в окно вагона. Солнце садилось, но еще не село, и оттого монотонный пейзаж искрился и переливался, слепя глаза и взбадривая дух. Сияющая равнина казалась сиюминутным воплощением того Света, к которому склонился Леонид в процессе инициации, а чистота и неиспорченность ее белоснежной гладкости была сравнима с чистотой нового бумажного листа, положенного перед собою на стол. Как поэт замирает перед листом, покусывая кончик пера и мечтая о прекрасных образах, так и Леня замер в трепетном ожидании своего чудесного будущего в новой ипостаси. Что-то он придумает? Что-то впишет в этот Свет своим существованием?
Я заткнула уши. Но тем не менее, кажется, от погони мы оторвались. Может быть, нежить была слишком тупа, чтобы искать нас на дне оврага, или же отвлеклась на ночных насекомых, которых было проще поймать, не знаю.
Леонид усмехнулся воспоминаниям (и сразу покосился на попутчика, не заметил ли тот усмешки, не отнес ли на свой счет?): вот они, четыре года, пролетели – не воротишь! Удалось ли за это время осуществить такие приятные для раздумий планы? Получилось ли внести свою скромную лепту в дело противостояния Света и Тьмы?
Мы остались без транспорта. Я устала, я эмоционально вымотана, я…
– У вас очень хороший иммунитет, – вдруг заявил этот псих.
Вообще-то сам себе Александров представлялся ныне не активным членом кружка с революционными взглядами, с внутренней потребностью к борьбе и желанием непременно, одним махом изменить мир к лучшему. Сейчас он виделся себе в иной роли – в роли прилежного служащего, добросовестного естествоиспытателя, шаг за шагом движущегося по пути неспешного изменения мира, неразрывно связанного с познанием оного. Революция грядет – это ощутимо даже для тех, кто еще вчера был слеп и глух. Но Леонид не возглавит ее и даже, вероятнее всего, не окажется в самой гуще событий. Зато тот кирпичик, что он вложит в общее дело, вполне возможно, станет фундаментальным, основополагающим. Ибо что есть революция без участия в ней интеллигенции и науки? Пшик есть такая революция.
– …?!
Все чаще на улицах в эту пору ему попадались такие же, как и сам он в недавнем прошлом, разночинцы и «вечные студенты» – в ношеных пальто и затертых кителях, с осторожными взглядами исподлобья и нервическими движениями. «Потерпи, дружище! – телеграфировал в таких случаях Леня мысленно. – Уже скоро, совсем скоро! Ты только потерпи…»
– Ссадины затягиваются прямо на глазах! Вы могли бы служить в спецназе! Не как я, конечно, но иногда туда берут и таких неприметных серых мышек…
От воспоминаний Леонид перешел к мыслям о том, почему же он оказался в соседстве с Темным. Наверное, у Пресветлого были какие-то основания договориться с извечным противником – и скорее всего заранее, еще до того, как самому Леониду раскрыли историю с изумрудной друзой Сен-Жермена. Но что за резон в этом был для Темных?
– Я его убью, – пробормотала я себе под нос.
Очевидно, те же мысли посещали и спутника. Длительное молчание тот все же нарушил первым, и сделал это самым немудреным образом: извлек небольшую дорожную флягу и две крохотные стопки.
– Кого?
– За успех нашего предприятия, Светлый?
– Проехали…
Леня еще с юности ни вина, ни водки обыкновенно не пил. Однако здесь момент был щекотливый, если помнить о пункте про неуважение. Выход нашелся: он сделал неопределенное движение головой, могущее означать что угодно.
Минут пять мы потратили, чтобы найти в овраге мой рюкзак. Надеюсь, айфон не разбился, хотя не факт. Потом около получаса шли куда-то вдоль по оврагу, поднялись по более пологому склону, углубились в лес, и только там на какой-то небольшой полянке красавчик наконец-то объявил привал. Разжёг костёр (кажется, у него в кармане нашлась зажигалка), накрыл мои плечи своей курткой и сел напротив.
Темный Евгений истолковал жест как знак согласия.
– Как тебя зовут? – вновь спросила я и подумала, что просто укушу и растерзаю его, если он снова начнёт заливать про Брайана Краузе и Джеймса Бонда.
– Начнем-ка загодя поражать француза. Это же «Наполеон»!
– Мирослав.
Он ухитрился ловко наполнить обе стопки размером немногим больше наперстка.
– Как?.. – Мне показалось, что я не расслышала.
Леонид протянул руку за коньяком и вдруг почувствовал внутренний холод. Как будто где-то в глубине души приоткрылась форточка в морозный день. Тут же он ощутил, как ожила, толкнула Силой укрытая друза.
– Мирослав Яковлев, капитан дипломатической миссии при консульстве Российской Федерации.
А потом… он провалился в Сумрак.
– Э-э… блин, а Брайан Краузе легче выговаривать… – уныло поморщилась я. – Как тебя сокращённо называть? Слава? Мир?
Вагонное купе стало похожим на кинематограф, только многократно замедленный. Даже обстановка изменилась, сделалась вроде театральных декораций. За окнами проплывали назад безжизненные предместья Москвы. Краем глаза Леонид заметил, что по углам купе угнездился синий мох – любопытно, какие страсти тут разыгрывались прежде?
– Мирослав, – настойчиво повторил он. – У меня нет сокращённого имени.
Но невидимая холодная рука утаскивала Леонида глубже. Он знал, что попутчик не видит этого, даже сумеречным зрением. Для него сейчас Леонид покамест не закончил свое движение.
– Слушай, но это неудобно. Я буду звать тебя Славой.
А еще глубже в Сумраке было холодно. И разумеется, здесь уже не было никакого поезда. Леонид ехал в закрытом экипаже, который двигался сам по себе. По крайней мере ни лошадей, ни иных каких сумеречных тварей здесь обитать не могло.
Рядом на обитом кожей диване сидел Яков Вилимович Брюс собственной персоной. Он был холоден, как вековой лед Берингова моря, и столь же бледен. Только в мертвенной ладони слабо светился изумруд.
– Я – Мирослав, – с лёгким раздражением в голосе повторил он.
Леонид протянул руку и прикоснулся к камню.
– Ясно-о, понятно-о… – Мне подумалось, что не стоит так уж настойчиво спорить с человеком, который помешан на сходстве с другим человеком и зациклен на своём полном имени. – А отчество у тебя, наверное, Изяславович? Или Рюрикович?
В тот же миг Брюс пропал. Так же, впрочем, как и движущийся экипаж. Пассажир поезда очутился теперь в старинной химической лаборатории, уставленной тиглями, перегонными кубами и причудливыми инструментами. В этой лаборатории царил полумрак. Горел огонь в камине, однако совершенно не давал тепла. При всем том огонь не был обманом зрения, его токи вполне ощущались – но не температура. Точно так же вели себя свечи в канделябрах.
– Салтанович. Мои предки жили в Казани.
Александров знал, где находится эта лаборатория. В Сухаревой башне. Хотя на самом деле никакой брюсовой лаборатории там давным-давно не было, даже в Сумраке. Все свои принадлежности Яков Вилимович перевез в имение, когда вышел в отставку. Оттуда он и отправился в Мир Теней.
Лаборатория в башне осталась только в сокровенных тайниках его сознания.
Убиться. С другой стороны, хотя бы татарский дедушка (или бабушка) у парня был в адеквате, уже хорошо. Хотя родители, конечно, те ещё комики…
Гэссар как мог разъяснил несведущему Иному суть ритуала. Ученик может временно уступить свое тело учителю из Сумрака. Но сам притом в Сумрак не перемещается. Учитель занимает его бренную оболочку, а ученик квартирует в его сознании, оставаясь безучастным наблюдателем действий наставника или предаваясь размышлениям и созерцанию внутреннего мира ушедшего. Это тоже своего рода обучение, ибо живой учитель допустить ученика в собственную душу не способен – нет такого ритуала, не придумал его никто из Великих. Хотя, наверное, пытался.
Он достал из кармана мешочек с какой-то травкой, занюхал её (даже не хочу спрашивать, что это было!) и вплоть до самого рассвета говорил о себе.
Леонид мог сейчас исследовать лабораторию, читать манускрипты с записями на полях, сделанными рукой Брюса, его книги и дневники. Не мог он только покинуть Сухареву башню. Если выглянуть в окно, то увидишь там вдалеке ту же сумеречную Москву, какой ее запомнил хозяин лаборатории.
Все мои попытки заткнуть уши, лечь спать на холодной траве, петь в полный голос не принесли результата. Он не затыкался, я была вынуждена его слушать. Если совсем вкратце, то история жизни моего спасителя примерно такова…
Но читать жизнь Брюса по книгам и распознавать его секреты Леонид почему-то считал недостойным, хотя ему вроде бы и подарили это право. Вместо этого он подошел к большому круглому столу. Там располагалась копия изумрудной друзы, слепок, оставшийся в памяти Брюса, который и помогал тому подниматься из глубин серого мира. А рядом стояла большая пузатая запаянная колба. За выпуклым стеклом клубился белесый туман, чуть подсвеченный изумрудной соседкой. Но стоило Леониду сосредоточиться, как в этой колбе, словно в хрустальном магическом шаре, он видел все то же купе поезда и сидящего напротив Темного. Он видел глазами Брюса, правда, в фокусе, искаженном сосудом.
Он самый обычный сын самой обычной питерской миллионерши, красавчик и сердцеед, которому мамочка проложила ровную дорогу жизни. Учился в школе так себе, но внезапно (!) на выпускном ему вручили золотую медаль. Потом красные дипломы в трёх вузах. Одновременно. Один он окончил очно, второй очно-сокращённо, третий заочно. Так что теперь он юрист, психолог-коуч и финансист. А кроме того, ещё и агент разведки, так как учился в военной академии. По последней специальности и был направлен ко мне.
Как он слышал голоса, оставалось загадкой.
Ведь наша великая страна очень трепетно относится к своим гражданам. И если последних похищают в гробу, вывозя без таможенного оформления на чужеродную территорию, их надо непременно вызволить из зарубежного плена!
…Когда трансформация случилась первый раз в присутствии Гэссара и Пресветлого, Петр Афанасьевич попросил вызванного из небытия посмотреть в зеркало, чтобы дать возможность и Леониду увидеть сумеречного наставника. Вопреки расхожим суевериям ушедший Брюс в зеркале отражался. Леонида крайне удивило, что изменению подверглось не только тело, о чем его предупредили, но и одежда. Каким-то непонятным образом пиджак кинематографиста превратился в камзол, сорочка сделалась кружевной, брюки преобразовались в кюлоты, а ботинки – в остроносые башмаки с пряжками. На голове словно вырос парик, а в руке неизвестно откуда появилась трость.
То есть те, кому надо, в России прекрасно знают, что меня похитили и переправили в Румынию. И теперь у них появились вопросы…
Сумрак не любил раскрывать секреты. Никто еще не сумел толком объяснить даже простейшей трансформации оборотня в волка, что же говорить о таких сложных вещах, как материализация или ревоплощение. Так что появление трости из ниоткуда – это мелочь.
– А мама?
В воображаемой Сухаревой башне Брюса не было собственных зеркал. Леонид поэтому увидел через колбу своего наставника, но не увидел себя. Теперь он подумал, что все же поразился не настолько, как его сосед по купе, когда прямо перед ним Светлый явно много ниже рангом вдруг превратился в старика екатерининских времен.
– Вашей маме никто ничего не сказал, потому что она сама под подозрением.
– Приветствую вас, милостивый государь Евгений Спиридонович, – услышал Леонид голос престарелого алхимика.
– Что-о?!
Судя по растерянному виду Темного, тот удивился еще пуще.
Леонид не уходил вместе с ним в Сумрак, поэтому до того не лицезрел истинного облика своего попутчика. Тот в общем-то не слишком отличался от видимого простым глазом, разве что был более худым, черты лица острее, да кожа была с каким-то непонятным отливом, похожая на змеиную.
– Ну, вдруг она причастна к вашему похищению? Такое бывает, – авторитетно сообщил красавчик.
Да, и еще глаза не имели век. По крайней мере верхних – точно.
– Интересно, кто же додумался до такой замечательной мысли?
– Я. – Он скромно взмахнул ресницами.
Ну конечно! Кто бы сомневался…
Но он даже не дал мне толком возмутиться, потому что, оказывается, ещё не всё рассказал о себе. Чуть ли не с младенчества Мирослав Яковлев был мечтой всех девочек, девушек, женщин, бабушек, а также некоторых прогрессивных петербургских мужчин, которым благодаря мировому курсу на толерантность больше не нужно скрывать свою нетрадиционную ориентацию.
Где-то лет в четырнадцать он вдруг (!) сам (!) осознал свою неземную красоту, когда увидел практически себя самого… Где? Конечно же в фильме «Возвращение в Голубую лагуну» в лице актёра Брайана Краузе. Сначала он подозревал свою маму-миллионершу в романе с отцом этого самого Краузе. Потом в романе с самим Краузе. Потом додумался до того, что он реинкарнация Краузе, но вот беда: актёр жив и здравствует. Ну и всё…
– Представиться позвольте – Яков Вилимович Брюс, Светлый маг вне всяких рангов, наставник Леонида Сергеевича…
Когда наконец несчастный Мирослав вдруг осознал, что все вокруг любят и желают не его, а того самого Брайана Краузе, на которого он похож как две капли воды, вот тут-то ранимая психика подростка и поплыла. Он стал считать себя им, а его собой, ненавидеть себя за сходство с ним, ненавидеть его за сходство с собой и в то же время обожать его за это и боготворить себя, ведь он сказочно прекрасен!
Пауза нависла как грозовая туча. Ушедший Брюс, позабыв в небытии мелкие радости жизни, наслаждался эффектом, производимым на попутчика, да еще и адепта противной стороны.
Не знаю как, каким христианским чудом или египетской силой, но наконец-то в восемнадцать лет он таки дошёл до психиатра (или его довели, донесли, допинали, докатили, довезли в наручниках). Психиатр назначил ему волшебные таблетки, которые немного успокоили его и, так сказать, слегка поставили голову на место.
– А ведь я и вашего наставника припоминаю, крупный был чин, Дневной Дозор в прежнее время возглавлял в Москве.
После чего этот умник решил, что выздоровел, и бросил пить нейролептики. Естественно, его снова накрыло. Мама-миллионерша разобиделась на психиатров, решила, что все врачи – грачи и убийцы, и отвела корзиночку к какому-то эзотерическому психологу, астрологу, аюрведологу и пранотерапевту. Который за астрономическую сумму в числе прочего рекомендовал ему отвлекаться от мыслей о сходстве с Брайаном Краузе на запах укропа.
Это был тонкий сарказм, ибо штаб Дневного Дозора в брюсовы времена располагался в негостеприимном для Иных Петербурге.
С одной стороны, как ни удивительно, это помогало. А с другой, тревожный Мирослав «подсел» на укроп и теперь даже в туалет не может пойти без мешочка с укропом в кармане. Так вот что он нюхал… Укроп! А я думала, меня уже ничем нельзя удивить…
Темный наконец что-то выдавил в ответ.
– А мой папа Дракула, – вдруг непонятно зачем призналась я.
Изображение в колбе покачнулось – Брюс кивнул.
Оказалось, тяжело целый час слушать его нудную трепотню: он самый уникальный, самый лучший, самый красивый, самый несчастный, ненавижу себя, боготворю себя, лелею, презираю… тьфу! Захотелось тоже как-то намекнуть, что и меня не на мусорной свалке подобрали, тем более что для этого такие козыри, но…
– Мой ученик любезно предоставил мне свое тело, чтобы мы могли побеседовать. Наши Темные соперники не стали бы засылать в Париж лицо случайное. Насколько мне известно, естествоиспытания – не ваш конек. Зато вы прекрасно разбираетесь в прикладной механике, коя значительно опередила ныне осьмнадцатый век. Даже умеете управляться с безлошадной повозкой, как почти никто в империи…
– О, я понимаю, вам так хочется дотянуться до меня, что приходится выдумывать о себе всякие небылицы. Нина, не утруждайтесь, вы мне неинтересны! А интересно мне, по какому такому капризу природы и подарку судьбы я, обычный питерский миллионер, оказался как две капли воды похож на молодого Брайана Краузе, сыгравшего в фильме…
Евгению это явно польстило.
– Укроп? – уныло предложила я.
А хитрый лис Брюс продолжал:
– Укроп! – согласился он, достал из кармана полотняный мешочек, развязал его и с наслаждением вдохнул запах травки.
– Я многое хотел бы узнать, и, полагаю, вы не откажетесь меня просветить, раз уж мы на время пути составляем единую российскую делегацию…
…Солнце показалось из-за гор. Мирослав объявил, что привал закончен, мы встали и пошли куда-то, где, он уверял, должно быть шоссе, на котором мы поймаем попутку.
Откуда он все это проведал, задал себе вопрос Леонид. Несмотря на то что он сам послужил мостом для Брюса в мир живых, младший сотрудник научного отдела не знал всего, о чем говорил наставник.
Насчёт шоссе, кстати, он оказался прав, где-то минут через сорок мы к нему вышли. А вот с попутками оказалась беда. Или ещё слишком рано, или по этой дороге вообще редко кто ездит, но машин не было. Только через полтора часа откуда-то наконец выкатило раздолбанное авто с открытым кузовом. Красавчик тормознул его, видимо, уточнил у водителя направление и дал отмашку. Мы едем.
Впрочем, объяснение у Леонида имелось. До того как занять тело, Брюс через его… хм… эмоциональную сферу видел перед собой только сумеречный образ Темного. А ушедшим бывает открыто про обыкновенных Иных, погрузившихся в Сумрак, намного более, чем те могли бы сами разузнать друг о друге.
Признаться, подпрыгивать в громыхающем кузове по петляющим горным трассам – то ещё удовольствие, даже при хорошей дороге. Меня мутило, я отбила себе всё, что могла, была злая и голодная. Конечно, можно было прямо там прикончить Мирослава и поесть, то есть попить, но он был мне ещё нужен, так что приходилось терпеть…
Солнце пекло нещадно, моя кожа практически горела. При этом я не рассыпалась в прах и не полыхала факелом, иначе мой спутник заметил бы, что что-то пошло не так.
И в следующее мгновение Брюс подтвердил его догадку:
– Мне нужен солнцезащитный крем, – решила я.
– Только как мне вас лучше величать, Евгений Спиридонович? По метрике али вашим сумеречным именем – Шагрон?..
Мирослав равнодушно пожал плечами. Конечно, ведь это не его проблема, у него проблема только одна, о которой я уже даже вспоминать спокойно не могу, колбасит сразу…
Мы ехали почти весь день, я пыталась спать. Красавчик вновь накрыл меня своей курткой, и я забралась под неё с головой, спасаясь от солнца. Машина останавливалась на заправках, на каких-то поворотах, где наш водитель выходил и болтал с какими-то людьми.
Ближе к полудню, когда солнце было уже прямо над нашими головами, мы остановились напротив какого-то домика с огромным рисунком пиццы, висящим над дверью. Хозяин машины показал нам рукой на дверь, развернулся и сам первым вошёл в заведение.
Несмотря на вывеску, никакой пиццы там не оказалось. Горячая тушёная капуста, от запаха которой организм готов вывернуть сам себя наизнанку. Какая-то комковатая синеватая запеканка или это манная каша с вареньем? Смотреть противно. Отварные овощи серого цвета, наверное, лежат на этом прилавке уже неделю. На сухой котлете в жёлтых крошках сидит муха и, даже не стесняясь, спокойно перебирает лапками. Хлеба нет. Бутилированной воды нет. Кофе уже заваренный и почему-то мутный, наливают из старого алюминиевого чайника.
Глава 3
В общем, из всего, что здесь продавалось, реально можно было взять только булочку с сосиской. Потому что она хотя бы замотана в полиэтиленовую плёнку. И значит, по ней не ползали мухи. По крайней мере, не сегодня… надеюсь…
Париж встретил их музыкой весенних запахов, где в паровозный дым, металл и прочие вокзальные ноты решительно вторглись ароматы улиц, выпечки, дамских духов, конской упряжи и много чего еще. А еще здесь было так тепло, что захотелось немедленно избавиться от пальто. Невероятно, но всего лишь сутки назад их поезд пересекал снежную целину, а в Париже в это же самое время вовсю готовились зацвести каштаны!
А вот хозяин машины преспокойно взял мерзкую капусту и котлету, предварительно сдунув с неё муху. Муха обиженно зажужжала. Может, он нежить? Ну не бывает так, чтобы живой человек согласился это есть…
Но больше всего Леонида, замершего на ступеньках вагона, удивила аура, не похожая ни на один российский город, включая суматошную Москву и холодный величавый Петербург.
Мирослав принёс два чёрных чая. Эти пластиковые коричневые стаканчики, больше похожие на рюмочки с ручкой… мм-м, мои «любимые»! На меня накатила волна ностальгических воспоминаний. У нас в «Сказке» тоже в таких чай продают. Иногда паршивый пластик плавится от кипятка, как свечной воск. И вот тогда важно успеть отпрыгнуть в сторону, чтобы горячий чай не вылился тебе на ноги.
– Неулыбчивая женщина за кассой конечно же влюбилась в меня с первого взгляда, – объявил красавчик.
Несмотря на множество темных пятен своей истории, многие из которых представляли собою и вовсе пятна засохшей крови, Париж был и оставался городом Светлых.
– С чего ты взял?
Их встречали две делегации, почтительно стоящие не то чтобы рядом, но и не слишком далеко одна от другой. От каждого Дозора были присланы по трое, и кое в чем они походили на московских провожатых. Евгения-Шагрона принимали немолодой маг в цилиндре, явно призванном компенсировать его низкий рост, рыжий дородный оборотень, даже в человеческом облике похожий на большого откормленного кота, и еще один Иной в кожаной фуражке и очках. Судя по всему тому, что узнал Леонид о соседе и его парижских знакомствах, то был коллега-автомобилист Себастьен.
– Ну ведь должна же быть какая-то причина тому, что она налила в стаканчики чай до самых краёв!
Да тётка просто стерва, вот и вся причина. Я бросила на неё косой взгляд. Нет, она определённо не выглядела влюблённой.
Главным в трио Ночного Дозора явно был мужичок с роскошными бакенбардами, чем-то напоминающий Семена Павловича. Его сопровождали атлетически сложенный молодой человека в котелке и юная барышня в атласном платье, подчеркивающем тонкую осиную талию, в модной, слегка кокетливой шляпке с перьями.
– Когда я работал на кассе в «Перекрёстке», влюблённые женщины заполняли весь магазин, яблоку было негде упасть!
Леонид невольно смутился. Любопытно, что бы на его месте почувствовал Брюс?
– Где ты работал?! Ты же спецагент какой-то там с тремя или четырьмя вышками! Какой «Перекрёсток»?!
– Bonjour, monsieur Lumière! – приветствовали его.
– Не верите? Так утомительно быть спецагентом и первоклассным специалистом! Иногда я пытаюсь побыть обычным человеком, стать ближе к людям, а не вот это вот всё. – Томно вздохнув, ненормальный красавчик запустил пальцы в шевелюру, поправляя прическу. – Так хочется оставаться простым, обычным кассиром! Я сидел на кассе в типовой форме и смешной кепочке, зарабатывая сущие копейки, а женщины толпились возле моей кассы, создавая огромные очереди. Все миллионерши и бизнесвумен пускали на меня слюни. О, как же мне завидовал толстый уродливый Толик с соседней кассы, он весь в прыщах и весит два центнера! Миллионерши умоляли меня жениться на них, супермодели падали на колени и обещали мне полное содержание. Но я не какой-то там альфонс, нет, мне это всё не нужно! Они бросали мне на кассу огромные деньги и говорили, что сдачи не надо, а потом ещё долго стояли остолбенев и иногда даже плакали…
Это смутило еще больше, как будто на вокзал прибыл сам изобретатель синематографического аппарата. Но потом Леонид вспомнил: его предупреждали, что так принято здороваться у французских ночных дозорных.
– Укроп… – напомнила я.
– Да что вам этот укроп?! Ах, какая же это ответственность, какой же это тяжкий крест, когда тебя желают все, абсолютно все женщины мира! Вот и вы, Нина, желаете меня!
Иной помоложе, которого звали Жан, тут же подхватил увесистый аппарат.
– Нет!
Леонид неловко пожал протянутую руку девушки и с чувством – руку старшего. Хватка у того была сильнейшая, а размер ладони, ширина плеч и прижатые, сломанные уши выдавали бывшего борца. Имя у здоровяка оказалось Бернар, и почему-то Леонид вспомнил, глядя на него, породу очень больших собак, разводимую в Альпах. Он действительно оказался самым старшим и опытным – Иной третьего ранга. Жан обладал пятым, а у девушки по имени Мари был всего лишь седьмой.
– Да!
Леониду опять стало неловко – в Дозоре он редко встречал Иных слабее себя, в Петербурге это были всего только лаборант научного отдела да истопник.
– Нет!!!
– Ну я же знаю, что желаете… – жалобно потянул он.
– Я назначена личным секретарем месье Брюса, – сказала девушка с изрядной толикой беспокойства. – Он не приехал?
– Да с чего ты это взял?! Занюхай уже наконец свой чёртов укроп!
Леонид не имел инструкций, что говорить в таком случае. Хотя перед Шагроном Яков Вилимович раскрылся легко.
– Как с чего? Меня все желают, в меня все влюбляются, – пояснил красавчик, однако послушно полез в карман за пучком укропа. – И не кричите так, вы привлекаете к себе повышенное внимание, – заявил он, когда его слегка отпустило.
Но все же гость нашелся:
– Повышенное внимание?! Да тут всё внимание только на тебя! Ты ж такой красавчик! Солнце меркнет перед тобой! Все тобой восхищаются и все тебя желают! Даже наш водитель. Конечно, а почему, ты думал, он согласился нас подвезти? Влюбился, не иначе!
– Позже вы его увидите. Я сам – ассистент месье Брюса.
Похоже, он обиделся. Мы молча выпили свой чай, молча дождались, пока хозяин машины доест свою капусту, и провели в молчании весь остаток дороги. Может, зря я так? Он же больной, а я на него наорала. У меня, наверное, нервы – я жутко голодна. И самое главное, что для того, чтобы утолить свой голод, мне нужно кого-то убить! Нет уж, лучше не думать об этом, не сейчас…
– О, мы коллеги! – Леонида удостоили весенней парижской улыбки.
Но почему мне так «везёт» на отбитых мужчин? Бесник больной на всю голову. Отец и дядя тоже не отличаются адекватностью со своими гениальными идеями о свержении президента или совращении малолетнего нищего для рождения наследника турецкого султаната. И даже преподаватель Петров и тот – того… Про Мирослава я вообще молчу, у него даже диагноз есть. Правда, не знаю какой, но он сам признал, что псих, и не лечится.
Ему захотелось немедленно запечатлеть эту улыбку на «Патэ». Или сделать фотографический снимок. Не имея большого опыта в общении с дамами, а тем паче с иностранками, он ни за что не признался бы мадемуазель в своем внезапном желании сделать ее героиней, возможно, целой серии портретов. Интуитивно догадываясь, что барышням должно быть приятно внимание человека, вооруженного камерой, от одной только мысли о подобном предложении Леонид тушевался. Хотя француженка приглядывалась к русскому гостю вполне благожелательно.
Специалисты говорят, что, если женщина притягивает к себе «не тех» мужчин, это значит, что у неё какая-то детская травма, то есть деструктивная программа из детства, связанная с отцом. Я об этом в соцсетях читала. Но ведь у меня не было никаких таких травм, у меня и отца-то не было! Как раз все мои проблемы с отцом начались с момента его появления в моей жизни. Лучше бы этого никогда не происходило…
Для Шагрона был подан рычащий мотором «Панар Левассор», за руль уселся, блестя очками, Себастьен. Ночные сантинель вместе с российским коллегой сели в конный экипаж.
На въезде в город наш водитель, выйдя из машины, махнул рукой, подзывая красавчика. Минут пятнадцать они о чём-то шушукались в стороне, и хозяин машины явно был недоволен. Но потом Мирослав всё же вернулся, помог мне выбраться из кузова и быстро увёл меня за руку в направлении огней цивилизации. Ну как цивилизации… ну как огней…
Из открытого ландо ассистент старого алхимика мог любоваться городом, о котором столько читал и слышал. Больше всего ему хотелось увидеть даже не выставку, а новое техническое чудо – башню Эйфеля. Говорили, ее теперь видно едва ли не отовсюду, однако на глаза этот триумф инженерии попадаться не спешил. Леонид уже готов был попросить проехать как-нибудь вблизи стальной этажерки (так он подумал, впервые увидев изображение в газете), как вдруг Бернар повернулся к кучеру и что-то быстро сказал. Кучер, разумеется, тоже Иной, подхлестнул, и экипаж прибавил ходу… так, будто участвовал в скачках и теперь резко набирал утраченное преимущество. Леонид вцепился в коробку с друзой и боязливо оглянулся на багаж, туда, где был закреплен аппарат.
Вообще-то ещё не окончательно стемнело, так что уличное освещение по большому счёту было пока выключено. На окраине город был больше похож на какой-то замызганный посёлок городского типа с полуразвалившимися домами и нищими людьми, сидящими на корточках у подъездов. Но буквально через несколько минут мы попали в относительно новый район с хорошим асфальтом, чистенькими многоэтажками, и вот тут-то у подъездов зажглись первые фонари. На ближайшей автобусной остановке Мирослав вызвал такси через приложение, и мы поехали наконец в консульство.
Ландо, все набирая и набирая скорость, мчалось по оживленной улице.
…Однако, когда наше такси уже подъехало к главному входу, красавчик внезапно попросил отвезти нас в какой-то паб.
– Зов Градлона, – пояснил Бернар, придерживая шляпу.
– Почему? – напряглась я. А кто бы не напрягся? Он псих, между прочим!
Ассистента Брюса известили в Москве, что Градлон – сумеречное имя французского Пресветлого коннетабля, главы Ночного Дозора Парижа.
– Доверьтесь мне, Нина. Моё профессиональное чутьё суперагента никогда меня не подводит. Нам туда нельзя. Там что-то не так…
Внезапно перед экипажем словно из ниоткуда выросла повозка, груженная каким-то скарбом, со множеством коробок и ящиков. Леонид рефлекторно дернулся к сидевшей рядом Мари: закрыть собой, удержать – все что угодно, ведь столкновение было неизбежным!
Чутьё суперагента привело нас в паб «Брэм Стокер». Конечно же на стене паба за барной стойкой был коряво намалёван классический портрет моего вампирского отца. Ну, тот самый, в смешной шапочке, с глазами навыкате и оттопыренной нижней губой, как у верблюда. Только в местной версии он пил пиво через соломинку, держа её в железной руке-протезе. Это уж совсем кощунство, знаете ли?! Всё-таки Влад Басараб – великий валашский господарь, а не пугало огородное. Да без него вообще этого города не было бы!
Девушка посмотрела на него недовольно, а сама даже не шевельнулась.
Впрочем, основной интерьерчик был поспокойнее. Мебель красного дерева, репринты старинных карт на стенах, декоративные, состаренные мечи и топоры по углам. Мы взяли кофе, мясо с кровью и картошку фри. Мирослав пил только воду, ссылаясь на запрет врачей, а вот меня активно уговаривал попробовать какое-то бельгийское пиво, но я категорически отказалась, мне надо контролировать ситуацию. И себя. А то вон у того толстого мужчины за соседним столиком так шумит кровь в венах, что я буквально чувствую её запах и металлический привкус…
Мир вокруг стал похож на кинематографическую пленку, только двигалось все на ней отнюдь не так поспешно, как бывает на полотнище экрана, а, напротив, слишком медленно.
– Так вот вы где, пропащая русская душа? – За наш столик с улыбкой подсел мужчина с совершенно невыразительным лицом, но явно в очень дорогом костюме, и положил перед собой смартфон. – Пьянствуете?
Ударил холод Сумрака.
Вот честно, ненавижу, когда разговор начинают в таком тоне. Как будто я по умолчанию сразу что-то кому-то должна и в чём-то перед кем-то виновата.
Экипаж насквозь прошил размытую повозку, не сбавляя хода. Леонид увидел кругом город, какой никогда не смогут перенести на экран братья Люмьер. Этот Париж ничем не отличался от самого себя в привычном человеческом мире, кроме, пожалуй, одного, и дело было не только в отсутствии цвета.
Мирослав представил нашего собеседника по имени-отчеству, которое я тут же забыла. Мужчина был чуть ли не самим консулом и клятвенно пообещал завтра же утром отправить меня домой первым самолётом, за ночь подготовив мне паспорт. Ноль проблем!
Исчезла вся парижская суматоха, мельтешение людей, патрульные на велосипедах, омнибусы и мальчишки с газетами. Все это превратилось в расфокусированные пятна разных тонов черного, серого и белесого. Город предстал в таком виде, какого никогда не должно было случиться в реальности: голым, безлюдным архитектурным ансамблем, который не осветят лучи весеннего солнца.
А потом начал задавать вопросы и улыбаться. Я отвечала. Он улыбался и спрашивал. Я снова отвечала, и он опять улыбался холодной безэмоциональной улыбкой. А потом вдруг сказал, что сейчас я должна встать и поехать с ним. И не ответил на вопрос: «Куда?»
Единственным цветным пятном тут, кроме экипажа и его пассажиров, были целые клумбы, газоны и живые изгороди синего мха.
– Я сам отвезу её на конспиративную квартиру, – вмешался Мирослав «Краузе».
Город жил эмоциями, наверное, как ни один другой на свете.
– О нет, спасибо, господин Яковлев, в ваших услугах мы больше не нуждаемся, – вежливо оборвал его улыбчивый мужчина. – Мы сами ею займёмся.
Мне на минуточку стало нехорошо.
Однако не меньшее изумление у Леонида вызвал сам экипаж. Тот неуловимо преобразился, сиденья сделались куда менее удобными, зато скорости ощутимо прибавилось. А самое главное – конная пара. Чтобы пройти через Сумрак вместе с конем, всаднику требовалось немалое искусство. Чтобы въехать туда на повозке, требовалось искусство вдвое большее. Лошадей, как правило, приходилось зачаровывать, потому что выдержать шок перехода из реальности в реальность без вреда для психики из всех земных существ могут только люди и кошки.
– Что тут вообще происходит?
– Нина, вы же понимаете, что мы не можем оставить без внимания и надзора девушку, делающую такие заявления, – терпеливо пояснил наш собеседник. – Вампиры, государственный переворот в России, государственный переворот в Турции, педофилия. Мирослав, вы ведь и сами видите, что она нездорова. Кроме того, ещё и каким-то образом попала в Румынию, не имея при себе никаких документов. Чудеса?
С этими лошадьми сделали что-то еще. Их словно окутало мерцающее свечение, а над спинами выросли полупрозрачные крылья. Казалось, в их трепетании и заключен секрет быстрого перемещения экипажа. Вместе с тем Леонид видел чрезвычайно ясно, что это все же обыкновенные кони, а не какие-то сумеречные твари. Существование которых, кстати, не было доказано наукой Иных, как не доказано человеческой наукой существование какого-нибудь морского змея.
Красавчик напрягся, видимо, он был прав, когда мы не поехали сразу в консульство.
Вожжи в руках кучера тоже изменились: как будто их соткали из гибкого холодного света.
– Я с вами никуда не пойду, – резко сказала я.
Экипаж пронесся через несколько улиц, насквозь пронизывая размытые группы людей, повозки и даже омнибусы. Леониду почудилось, что на одном из поворотов он увидел в сероватой вечноосенней мгле первого слоя остроконечное решетчатое сооружение – башню Эйфеля. Но лошади несли все дальше и дальше… пока внезапно не вырвались в человеческий мир, остановившись у элегантного особняка.
– Вам придётся, – опять улыбнулся мужчина. – И лучше не делайте глупостей. У входа стоят наши сотрудники, вам не уйти.
– Вы же говорили, что предоставите ей убежище, паспорт и билет в Россию! – возмутился мой спутник.
Насладиться изяществом архитектуры, впрочем, не было времени.
– Конечно, предоставим. Как только убедимся, что наша очаровательная Нина действительно та, за кого себя выдаёт, пересекла границу законным путём или не по своей воле, уладим все формальности, разберёмся по существу и…
Бернар взвалил на плечо громоздкий кинематографический аппарат, Жан ловко предложил Мари руку, помогая выйти из экипажа, затем подхватил саквояжи. Леониду ничего не оставалось, как отправиться следом через ворота к особняку, бережно неся коробку с друзой. Резиденцию Светлых окружал сад. Леонид все же посмотрел через тень от ресниц – на весенних деревьях, уже тронутых первой листвой, гроздьями были развешаны охранные чары. Словно их выращивали там вместо плодов. А некоторые хитрые заклинания сумрачными тенями перелетали от дерева к дереву и даже сбивались в стаи. Причем то была лишь малая толика, доступная восприятию волшебника весьма невысокого ранга. Контора охранялась так, как не снилось и Бастилии.
Мы с красавчиком уже вскочили на ноги. Но бежать особо было некуда, если тут и есть запасной выход, то вряд ли нам его так легко покажут. А может быть, к нему тоже приставлены «их сотрудники».
– Она никуда не пойдёт, – заявил Мирослав.
В стороне виднелась площадка для гимнастических упражнений, которую нельзя было увидеть с улицы из-за высокой стены. Леонид мельком разглядел, как несколько мужчин занимаются фехтованием – только вместо шпаг или сабель они использовали трости.
– Признаться, я разочарован, – покачал головой представитель консульства и нажал на боковую кнопку на смартфоне. В помещение тут же вошли двое высоких мужчин такой ширины в плечах, что мне, наверное, не хватит рук, чтобы показать.
Внутри все было подчеркнуто классическим и в то же время модерновым. Ковры и живописные полотна в холле соседствовали с новинкой – телефонным аппаратом. В остальном контора напоминала солидный банк, разве что спешки тут было поболее.
– Лучше бы вам пойти с нами, Нина, – ещё раз повторил человек из консульства.
– Monsieur Alexanroff? – к ним порывисто подошел Иной неопределенного ранга. – Фюмэ, заместитель Градлона по вопросам тайного сыска. – Он поклонился – и за этим жестом явно стояло не одно столетие практики. – Коннетабль ждет вас. За багаж не беспокойтесь, оставьте его здесь. Я уже распорядился – сейчас за ним придут. – Светлый повернулся к Бернару и Жану. – Следуйте за нами, господа.
В этот момент мужчина, сидящий за соседним столиком, упал на пол и захрипел. Инсульт? Инфаркт? Ему срочно нужен врач!