— Пуленепробиваемое стекло, — не к месту сказал Бигс. Джерард ничего ему не ответил, только посмотрел в упор и отвернулся.
Гейр избрал другой способ, чем Лейф Туре. Встав на палету, он обеими руками ухватился за край крыши и попытался подтянуться, перебирая по стене ногами; он шагал по стене, в то время как руки удерживали весь его вес. Это была полная глупость. Если бы ему удалось сделать так, как он задумал, он бы в конце концов повис горизонтально между палетой и стеной, то есть оказался бы в совершенно безнадежной позиции. Тут его пальцы соскользнули, и он бухнулся задницей на палету, а затем еще ударился об нее затылком.
И тут же обругала себя: что за мысли такие грустные пришли в голову? Наверное, по привычке пришли. Не научилась пока жить в радостных мыслях, не научилась думать о будущем. Болезнь все хорошие мысли съела. Но пора ведь привыкать жить по-другому…
Стеклянные двери зажужжали — этот звук заставил Бигса вздрогнуть. Джерард следил, как медленно расползались их створки, но его жертвы уже нигде не было видно.
У него вырвался стон. Когда он поднялся, я увидел, что он сильно расшибся. Он сделал несколько шагов взад-вперед и снова застонал. Мгхм! И снова полез наверх. На этот раз он воспользовался методом Лейфа Туре. Когда ему удалось закинуть ногу через край, его тело несколько раз дернулось, как от электрического тока, нога стукнула по толевой кровле, тело изогнулось, и вдруг — раз — он уже стоит там на коленях и смотрит сверху на нас.
– Танька! Как же я рада тебя видеть, Танька! – бросилась ей на шею Оля, как только открыла дверь. – Дай я на тебя посмотрю… Выглядишь хорошо, правда… Вон, даже румянец на щеках появился. И вообще, вся такая… Будто новенькая. Все самое плохое в прошлом, надеюсь?
На чистом всплеске адреналина Кимбл мчался через город по адресу, указанному в телефонной книге на имя Фредрика Сайкса. Это оказался старый многоквартирный двухэтажный дом с отдельными входами в квартиры прямо с улицы. Кимбл зашел в пиццерию на другой стороне улицы прямо напротив дома и, набирая номер Сайкса, наблюдал за входной дверью. Он дал телефону отзвонить десять раз, потом повесил трубку и направился к дверям. Прежде чем выйти из пиццерии, он осмотрел улицу с двух сторон.
— Плевое дело, — сказал он. — Давайте сюда! Я вас подтяну.
– Я тоже надеюсь, Оль… В клинике сказали, что рецидива не должно быть. Да, теперь все будет хорошо!
Она была пустынна; Кимбл вышел наружу и тут же остановился, заметив мужчину с двумя пластиковыми стаканчиками кофе, направлявшегося к стоявшей неподалеку машине. Сидевшая в ней женщина перегнулась через сиденье водителя и открыла ему дверь. Он протянул ей один стаканчик и стал садиться, но задержался на мгновение, чтобы поправить что-то на поясе.
— Не сможешь, — сказал Трунн. — Силенок не хватит.
– Сплюнь, окаянная… – выглянула из кухни Валентина Борисовна и погрозила ей пальцем. – Стоит, сама себе не нарадуется! Будь острожной пока, слышишь? Сама себя не сглазь!
Пистолет!
— Ну, хоть попробуем, — сказал Гейр.
Мужчина уселся в кресло, захлопнул дверцу, и они стали медленно потягивать кофе, не отрывая взгляда от входа в квартиру Сайкса.
– Ладно, Валентина Борисовна, не буду… – отмахнулась Таня, раскрывая объятия выскочившим из своей комнаты детям. – Лиза, Павлик, боже мой! Как выросли, не узнать! А я вам подарки привезла, пойдемте, будем смотреть…
Кимбл повернулся и пошел к другом выходу из пиццерии. С одной стороны, присутствие полиции воодушевляло его: значит, Сайкса подозревают. Возможно, даже сам Джерард приказал следить за ним, а значит, он все-таки поверил в существование однорукого…
— Давай лучше слезай, — сказал Лейф Туре. — Мне все равно уже пора домой.
Кимбл сжал губы, размышляя: невозможно, чтобы пару часов назад Джерард пытался уложить его — ведь он же знал, что однорукий замешан в этом деле, не знал лишь, каким образом.
— И мне, — сказал я.
После всей суеты уселись за стол пить чай с пирогом. Валентина Борисовна глядела на нее неотрывно и вдруг произнесла тихо:
Хладнокровный сукин сын! Но он — последняя надежда Кимбла. Он настырный, и если убедится в невиновности Кимбла, то не успокоится, пока справедливость не восторжествует. Но Кимбл чувствовал, что его будет очень трудно убедить в этом.
Гейр даже не обиделся и не стал упрямиться.
Он отправился к дому Сайкса кружным путем по параллельной улице и подошел к нему со двора. Это была нелегкая задача, поскольку лестница начиналась в трех метрах от земли, и Кимблу пришлось взобраться на выступ у окна и, оттолкнувшись, схватиться за последнюю перекладину и с трудом подтянуться, используя остатки сил и адреналина. Он очень устал от бессонных ночей и физического перенапряжения в эти два дня. А недавняя борьба с дверью, казалось, вытянула из него последние силы.
– Какая ты красавица у нас, Танечка… И раньше была красавица, а уж теперь, когда блеск в глазах появился, так вообще взгляда не оторвешь… А сами-то глазищи какие, утонуть можно! Все мужики теперь сами собой будут падать и в штабеля укладываться! Разве мимо таких глаз пройдешь?
— Ладно, сейчас спрыгну, — сказал он.
Но сознание того, что Сайкс — последний из подозреваемых в списке, подгоняло его и буквально тащило наверх.
– Да сплюнь, мам! – насмешливо произнесла Оля, глянув на мать. – Сама-то не боишься ее сглазить?
А если Сайкс все-таки не тот человек?..
— Высоко же! — сказал Лейф Туре.
Кимбл отогнал от себя такую мысль. На металлической решетке у окна Сайкса он остановился и, сложив руки «козырьком», заглянул через окно внутрь.
– Ой, и правда… – вполне серьезно всполошилась Валентина Борисовна, замахала руками и торопливо сплюнула через левое плечо. – Что это я, не подумала даже… Просто хотела сказать, что теперь бы Танечке замуж надо… И деток рожать надо, как же без деток-то?
— Вот еще! — сказал Гейр. — Погоди только, я сейчас соберусь.
Свет не горел, в квартире никого не было. На кухне в раковине полно грязной посуды. Кимбл постучал в дверь черного хода и подождал с полминуты, потом постучал снова. Ответа так и не последовало.
Он долго сидел там на корточках, глядя вниз, и делал сильные вдохи и выдохи, как будто готовился нырнуть в воду. На мгновение тело его совершенно расслабилось, словно он передумал, потом снова напряглось — и он прыгнул. Упал, несколько раз перевернулся кубарем, вскочил, как пружина, и, еще не успев встать на ноги, принялся ладонью отряхивать штаны, словно показывая, что ему все нипочем.
Он отодвинулся от двери и посмотрел в обе стороны, чтобы убедиться, что на улице никого нет, потом кулаком ударил по стеклу.
– А мне уже сделали предложение выйти замуж, Валентина Борисовна… – неожиданно для себя призналась Таня и засмущалась вдруг, будто сказала что-то не к месту.
Оно треснуло. Большой кусок стекла выпал внутрь и разбился на полу кухни, а один — маленький — провалился сквозь решетку и со звоном упал на тротуар внизу. Кимбл протянул руку к задвижке, отодвинул ее, открыл дверь и осторожно вошел на кухню, закрыв за собой дверь.
Если бы я вот так, один из всех, забрался на крышу, для меня это стало бы настоящим триумфом. И тут уж Лейф Туре ни за что бы не уступил. Сплоховав сначала, он бы хоть весь вечер продолжал карабкаться и падать, чтобы уравняться со мной после своей неудачи. Другое дело — Гейр. Вообще-то он был способен на совершенно выдающиеся подвиги, мог, например, пролететь пять метров по воздуху и приземлиться в сугробе, на что никто, кроме него, не отваживался, но что бы он ни делал, ему это не засчитывалось, дескать, что вы хотите от Гейра, — это же Гейр.
Преступление номер семь: взлом.
– Да ты что? Это когда ж ты успела, интересно? Вроде только приехала? И кто этот счастливчик, расскажи? – засыпала ее вопросами Валентина Борисовна.
В квартире было тихо и темно. Он направился в гостиную, которая еще год назад показалась бы ему очень скромной, но по нынешним меркам была просто дворцом.
Не споря, мы двинулись вверх по склону. Кое-где вода унесла с собой часть дорожного покрытия, местами в нем образовались длинные промоины. В одном месте, где земля совсем размокла, мы немного постояли и потоптались в грязи, мокрый гравий облеплял сапоги, это было здорово. Руки у меня замерзли. Когда я сжимал одной другую, на покрасневшей коже от пальцев оставались белые следы. Но бородавки — три на одном большом пальце, две на другом, одна на указательном и три на тыльной стороне ладони — цвета не поменяли и остались такого же тусклого коричневато-красного цвета, как всегда; их покрывали малюсенькие чешуйки, которые можно было сколупывать ногтем. Затем мы перешли на другую сторону луга, который кончался каменной оградой; дальше начинался лес, как бы обрамленный отвесным крутым кряжем десятиметровой высоты, поросшим ельником, с торчащими из земли скалами. Здесь или в похожих местах я любил воображать себе, что это такое море, что низины — это его гладь, а горы и скалы — острова.
Камина в гостиной не было, мебель — хотя и удобная, но довольна потрепанная. Покрытый пледом диван со сложенным поверх него одеялом, старое раздвижное кресло, маленький телевизор на тумбочке.
Оля тоже глядела на нее в удивленном ожидании. И улыбалась тихо, словно приглашала – давай, рассказывай, чего молчишь!
Вот бы покататься на лодке по лесу! Понырять среди деревьев! То-то было бы здорово!
Кимбл остановился возле столика у кресла, чтобы получше разглядеть фотографии в рамках, стоявшие на нем: девочка-подросток в спортивном костюме, улыбающийся мальчик в футбольной форме. Вид этих фотографий сразу убедил Кимбла, что он ошибся. Этот человек не мог быть убийцей: он был отцом семейства…
– Он… Его Давидом зовут. Он тот самый врач, который все эти годы мной занимался. Именно он и продумал всю схему операции…
И тут на одной из фотографий он увидел мужчину около тридцати лет в форме чикагского полицейского. Он явно позировал для этого снимка. Человек на фотографии был напряжен, руки неестественно сложены на груди, но он не улыбался: видимо, аппарат щелкнул на секунду раньше, чем он того ожидал. И поэтому с фотографии он смотрел удивленно и немного растерянно.
– М-м-м… Понятно… – задумчиво кивнула головой Валентина Борисовна. – Твой спаситель, стало быть? Сначала тебя спас, а потом… А потом, краса-девица, на тебе хочу жениться? Прям как в сказке, ага… И что же дальше теперь? Выйдешь замуж? В Израиль к нему переедешь?
Иногда в хорошую погоду мы выезжали на взморье по ту сторону острова. Оставив машину на старом стрельбище, мы шли на выглаженные волнами «бараньи лбы», где у нас было постоянное место, — неподалеку от спорнесского пляжа, куда я, разумеется, отправился бы с большим удовольствием, потому что там был песок и можно было шлепать по мелководью до подходящей глубины. А тут глубина начиналась сразу. Была там, правда, маленькая бухточка, вернее, щель в скале, наполненная водой. Спустившись в нее, можно было купаться, но она была маленькая, а дно неровное, покрытое морскими желудями, водорослями и ракушками. С моря на скалы накатывали волны, и вода в бухточке поднималась, иногда по самую шею, и спасательный жилет на мне задирался до ушей. Отвесные стены усиливали бульканье и плеск, от этого гулкого звука становилось настолько жутко, что дыхание останавливалось, так что приходилось хватать воздух глубокими, дрожащими глотками. Так же жутко было, когда волна откатывала и вода с хлюпающим звуком утекала из бухты. Когда на море был штиль, папа надувал желто-зеленый матрас, и я мог лежать на нем, покачиваясь возле берега: голый живот и грудь липли к мокрому пластику, спину жгло и сушило палящее солнце, и я плавал на матрасе, тихонько подгребая ладонями. Вода, в которой плескалась моя рука, была такая свежая и соленая. Я разглядывал водоросли, медленно покачивавшиеся туда-сюда между больших валунов, к которым они лепились, высматривал рыб и крабов или следил за проплывающими вдалеке кораблями. Ближе к вечеру прибывал датский паром, мы смотрели, как он показывался на горизонте, а когда собирались домой, он уже высился белой громадой у нас в проливе, среди низких островов и шхер. Что это — «Венера»? Или «Кристиан IV»? Ребята с южного и западного берега нашего острова, а также, вероятно, и те, что жили по ту сторону Галтесунна, на далеком от нас острове Хисёйя, любили купаться при его подходе, потому что он поднимал за собой высокую кильватерную волну. Однажды, когда я вот так качался на матрасе, меня приподняла внезапная волна и сбросила в воду. Я камнем пошел ко дну. Глубина там была метра три. В панике я стал барахтаться, закричал, наглотался воды, отчего напугался еще больше, но все это длилось, наверное, не более двадцати секунд, потому что папа увидел, что случилось. Он бросился в воду и вытащил меня на сушу. Меня вытошнило водой, я озяб, и мы уехали домой. Моей жизни ничто не угрожало, и это происшествие не оставило во мне заметного следа, кроме ощущения, которое охватило меня, когда, вернувшись домой, я отправился на гору рассказать о случившемся Гейру: мир — это то, по чему я хожу ногами, он прочен и непроницаем, сквозь него невозможно провалиться, как бы он ни вздымался крутыми горами и не опускался глубокими впадинами долин. Я и раньше это знал, но никогда еще не чувствовал так отчетливо, что мы ходим по его поверхности.
Тот же самый взгляд был у него в ту ночь в доме Кимбла, когда оторвался его протез.
– Я не знаю, Валентина Борисовна. Не решила еще.
– Ой, да что тут решать? По всему видно, что человек тебя любит! И не абы какой человек, а такой врач… В хорошей клинике работает. Между прочим, в Израиле врачи очень хорошо зарабатывают, не чета нашим бедолагам! А квартира-то у него в Израиле есть?
Несмотря на это происшествие и неприятные ощущения, которые иногда возникали в узкой бухточке, я очень любил ездить на море. Сидеть на полотенце рядом с Ингве и глядеть вдаль, туда, где голубая морская гладь сливается с горизонтом, по которому медленно, как часовая стрелка, движутся большие корабли, или на Торунгенские маяки — две ярко-белые башни на фоне лазурного неба: что может быть на свете лучше? Пить лимонад, привезенный в бело-красной клетчатой холодильной сумке, есть печенье, иногда наблюдая за папой, как он выходит на край скалы, загорелый и мускулистый, чтобы в следующую секунду головой вниз прыгнуть с двухметровой высоты в море. Смотреть, как он, вынырнув в облаке поднятых им пузырей и разлетающихся фонтаном брызг, откидывает назад волосы, видеть редкое в его глазах выражение радости, когда он, вздымаясь и опускаясь на волнах, возвращается к берегу неторопливыми мощными гребками. Или сходить к великанским котлам — глубоким впадинам в скале; один из них, глубиной в человеческий рост, с отчетливым спиральным рисунком на каменных стенах, до краев был наполнен соленой морской водой, под которой на дне большими пучками тянулись вверх водоросли, другой был помельче, но такой же красивый. Или подняться наверх, к мелким, соленым-пресоленым лужам, заполнявшим каждую впадину в скалах. Вода попадала туда только во время шторма, их поверхность так и кишела мелкими, снующими туда и сюда насекомыми, а дно устилали пожелтелые, чахлые водоросли.
– Есть, Валентина Борисовна… У него все есть.
– Ну, так это же замечательно! Ой, я так рада за тебя, честное слово!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Тань… А ты сама? Как к этому Давиду относишься? – тихо спросила Оля, внимательно глядя в лицо подруге. – Что-то я особого вдохновения у тебя на лице не вижу…
В один из таких дней папа решил научить меня плавать. Он позвал меня с собой и повел к воде. Там под полуметровым слоем воды торчал большой гладкий камень, покрытый водорослями, мне было сказано встать на него. Папа же отплыл к подводной каменной гряде метров на пять дальше. Он повернулся ко мне.
Дрожащей рукой Кимбл поставил фотографию на место…
– Да не слушай ее, Танечка! – махнула рукой Валентина Борисовна. – Как относишься, как относишься… Что за вопросы такие? Вы обе уже не юные девушки, чтобы с мужчиной общаться по вдохновению! Пора уже и разум включать, и здоровый прагматизм! Думать, как свою жизнь дальше устраивать!
— Плыви сюда, ко мне, — сказал он.
В нем бушевало торжество, смешанное со страхом. У человека на снимке было то же лицо, фигура, те же черные глаза и темные вьющиеся волосы.
— Но там же глубоко! — сказал я.
Таня вдруг поняла, что последние слова Валентины Борисовны вовсе не ей предназначались, а Оле. Да и по Оле это было видно: вдруг нахмурилась и глаза опустила. Губы сжала недовольной скобкой. Видать, что-то произошло у них в ее отсутствие… Но спрашивать сейчас было неловко. Лучше потом у самой Оли спросить… И вообще, не мешало бы разговор на другую тему перевести. Как можно скорее…
Наконец-то он нашел убийцу своей жены и это был Фредрик Сайкс. Теперь ему остается отыскать какое-то доказательство того, что Сайкс был убийцей Элен. Но какое? До настоящею момента он об эхом не думал. Может быть, потому что он не надеялся зайти так далеко?
Так оно и было, я едва мог разглядеть дно в промежутке между обоими камнями, глубина там была метра три.
– А как там у Наташки дела, Оль? Я сейчас ей позвонила, а она говорить не смогла… Занята якобы очень…
Он вдруг засомневался и снова взглянул на фотографию. Человек на ней — без сомнения Сайкс, — но у него нормальные руки и ноги, никаких протезов. Правда, фотография, видимо, была десятилетней давности. Очевидно, с Сайксом произошел несчастный случай — он потерял руку и был вынужден уйти из полиции.
— Я же здесь, Карл Уве. Неужели ты думаешь, я тебя не спасу, если ты начнешь тонуть? Давай, плыви! Это совсем не страшно. Я же знаю — ты можешь. Прыгай в воду, греби руками, и ты поплывешь. Попробуй! Ты можешь плавать.
– Да уж, занята ваша Наташка, так занята… – грустно вздохнула Валентина Борисовна, подливая ей в чашку чай. – Сама себе жизнь испортила, никто не неволил…
А может быть, Кимбл все-таки ошибается. Он с таким отчаянием искал убийцу жены, что без сомнения решил, что Сайкс и есть тот человек. Но ведь он лишь едва разглядел его в полумраке в течение секундной схватки. Да и произошло это год назад…
Я присел, погрузившись в воду.
Еще не зная, что он должен искать, Кимбл поставил фотографию на столик и отправился через короткий коридор в единственную маленькую спальню. Обстановка в ней была спартанской: письменный стол, простой комод, двуспальная кровать с единственной подушкой на ней.
– Да как это сама испортила, мам! Ну что ты говоришь такое! – сердито проговорила Оля, поднимая глаза. – Ничего она не испортила, она сделала свой выбор, вот и все! Она решила, что сама будет ухаживать за мамой! И я этот ее выбор очень уважаю, между прочим…
Снизу виднелось зеленоватое дно. Неужели я могу переплыть к папе?
Сердце в груди заколотилось так, как бывает только от страха.
Какими бы ни были его отношения с кем-то раньше, сейчас Сайкс жил один. Кимбл открыл кладовку, комод… Когда он рылся в нижнем ящике, его рука нащупала между сложенными рубашками и джинсами что-то холодное и упругое…
– Ну да, ну да… – с тихой грустной улыбкой ответила Валентина Борисовна. – Сколько уж времени живет в своем Бережном, вдали от мужа… Она что думает, он долго тут будет жить один? Ведь быстренько себе другую найдет…
— Не могу! — крикнул я.
– А если найдет, то и фиг с ним! – снова сердито резюмировала Оля. – Подумаешь, какое сокровище Наташка потеряет!
(Искусственная рука под его пальцами, ощущение сопротивления, когда он потянул, потом поворот…)
— Как это — не могу! Можешь! — крикнул в ответ папа. — Тут ничего трудного! Просто оттолкнись и плыви. Несколько взмахов — и ты здесь!
– Ну, тут уж, как говорится, каждому свое… Муж-то Наташкин при всем своем так и будет, а сама Наташка так в Бережном и останется жить, с маленькой зарплатой да в домишке неказистом. И будет потом своим выбором всю жизнь казниться. Что, разве не так?
— Я не могу! — сказал я.
Он вытащил протез руки, который был потерт местами и поблек. Но одна часть выглядела как новенькая. Из починки! Кимбл буквально упал на стул перед маленьким столиком и беззвучно заплакал.
Он посмотрел на меня. Затем со вздохом поплыл ко мне сам.
– Оль… А давай к ней на днях съездим, а? – предложила Таня, немного подумав. – Съездим, продуктов отвезем… Поможем ей чем-нибудь…
Придя в себя, он начал методично осматривать ящики письменного стола. Там были коробки с карандашами, скрепки, круглые резинки, папка с финансовыми документами, но внимание Кимбла привлекли два конверта с фотографиями. Он вытащил их и стал внимательно просматривать.
— Ладно, — сказал он. — Я поплыву рядом. Могу даже поддерживать тебя снизу. Тогда ты уж точно не утонешь.
– Давай! – тут же согласилась Оля и глянула на мать победно, будто своим согласием победила ее в давнем споре. – Я и сама хотела, да Павлик простудился и болел долго. Съездим, Тань, обязательно съездим!
Это были в основном фотографии детей — видимо, сын женился, и тут были запечатлены внуки Сайкса. Но Кимбла больше заинтересовали снимки Сайкса на каком-то пикнике. Он перекладывал их, заметив одну, где Сайкс был снят около огромной рыбины… и остановился. Просмотрел снимки снова.
Но я не мог. Как он не понимает?
– У тебя там телефон в комнате звонит… – недовольно пробурчала Валентина Борисовна, глянув на дочь. – Сидишь тут, рассуждаешь и не слышишь ничего…
Вот тут Сайкс стоял рядом с каким-то мужчиной, у большой рыбы, висевшей на крюке. Именно лицо второго мужчины — более молодого и одетого лучше Сайкса — заставило Кимбла вернуться к этой фотографии. Знакомое лицо. Кимбл попытался вспомнить, где он его мог видеть.
Я заплакал.
Оля молча встала, вышла из кухни. Таня хотела было сунуться к Валентине Борисовне с просьбой подлить ей еще чай, но та вдруг замахала руками и сделала умоляющее лицо – погоди, мол, потом, все потом…
Закрыв глаза, он начал выискивать его в памяти, пока наконец не услышал мысленно голос Чарли Николса, перекрывавший другие голоса: «Ричард! Я только что видел кое-кого, кто хотел с тобой встретиться… Ричард Кимбл… Алекс Ленц… Алекс работает над новым препаратом РДУ90 в компании «Девлин-Макгрегор»…»
— Не могу, — сказал я.
Таня догадалась, конечно, в чем дело. Валентина Борисовна пытается услышать, о чем Оля говорит по телефону. Так навострила уши и напряглась, так вытянула шею, что даже неловко за нее стало, честное слово.
Точно! Кимбл открыл глаза, уставившись на загорелое, улыбающееся лицо. А голос его обладателя звучал в ушах: «Простите, мне кажется, мы пытались связаться с вами. По-моему, по поводу результатов биопсии, которые я вам направил…»
Морская пучина была у меня в голове и в груди. И в ногах, и в руках, вплоть до кончиков пальцев. Разве можно о ней забыть?
Видимо, учуяв свою оплошность, Валентина Борисовна заговорила виновато:
Еще один эпизод из той, самой ужасной ночи: ведущий хирург Фалави смотрит на Кимбла темными, усталыми глазами поверх зеленой хирургической маски, когда они пытаются остановить кровотечение у человека с пораженной печенью, который принимал препарат РДУ90.
Тут папа перестал улыбаться. С сердитым лицом он вышел на берег, подошел к нашим вещам и вернулся со спасательным жилетом.
– Да это по работе ей звонят… Начальник ее… Только мне кажется, Танечка, не просто так он ей все время звонит. У меня такое впечатление, будто он приглашает ее пойти с ним куда-то, а Олька отговаривается. Вот послушай сама… Послушай…
И еще: ненавидящий взгляд Алекса Ленца — он-то думал, что его никто не видит — на Кимбла с другого конца зала…
— Ладно, надень его, — сказал он, бросая мне жилет. — В нем ты не утонешь, даже если захочешь.
Таня и впрямь невольно прислушалась к Олиным отрывочным фразам, прилетающим в кухню из комнаты:
Кимблу вдруг стало не по себе: он почувствовал, что стоит на пороге раскрытия этого дела. Он продолжал просматривать ящики стола. Из папки, полной счетов и платежных документов, он выудил стопку корешков чеков, закрученную резинкой. В правом верхнем углу стоял знак фирмы «Девлин-Макгрегор»
Я надел жилет, уже зная, что это ничего не изменит.
– …Нет, я не могу… Спасибо, конечно, но у меня гости в доме. А что за срочный вопрос, Сергей Леонидович? Нельзя его завтра решить в рабочей обстановке? Хорошо, хорошо, Сергей… Да, без отчества, я поняла. Да, договорились… Завтра утром перед оперативкой я к вам зайду…
Он снова поплыл к своему камню. Обернулся ко мне.
А в графе «Итого к выплате» значилось: оплата по четвертому уровню. Служба безопасности.
– Слышишь, Тань? – тихо прошелестела Валентина Борисовна, глянув на Таню многозначительно. – Я ж говорю: приглашает куда-то… По имени просит называть, без отчества… А Олька ему как отвечает, слышишь? Все не могу да не могу! На гостей в доме ссылается! Да какая ж ты у нас гостья? Ты же своя! Явно же приличный мужчина, какого еще рожна ей надо, скажи? Взяла бы сходила с ним куда-нибудь, ведь не убудет!
— Ну, давай! — сказал он. — Плыви ко мне!
Кимбл осел на стуле, подавленный страшной догадкой.
– Да какой мужчина, Валентина Борисовна! И как это – не убудет? – немного обиженно произнесла Таня. – Какой может быть мужчина, если… Если она Мишу любит? Любит и ждет… Вы зачем ее на такие поступки толкаете, ей ведь и без того тяжело!
Я присел на корточки. Вода покрыла мои плавки. Я вытянул под водой руки.
Что, если смерть Элен не была случайной? Что, если это убийство было хорошо продуманным? И что, если Сайкс собирался убить и его тоже до того, как Кимбл сообщит о просчетах с РДУ90? Но вызов, на операцию от Тима Прайса спас ему жизнь. И если бы не эта операция…
Кимбл закрыл лицо руками и подумал: я бы тоже был убит…
— Вот так, — сказал папа. — Давай!
Нет! Он выпрямился и отнял руки от лица. Нет, лучше он будет жить, несмотря на горечь и боль. По крайней мере, тогда Сайкс ответит за свое преступление.
Оставалось только оттолкнуться, сделать несколько гребков, и я переплыву к папе.
– Ой, да что ты понимаешь, глупенькая! – тяжко вздохнула Валентина Борисовна, махнув рукой. – У меня ж сердце разрывается на Ольку глядеть, как она тут одна… Все одна да одна… Нет, Мишеньку я очень уважаю и даже люблю, но… Если уж судьба так распорядилась… Что теперь сделаешь? Надо молодой бабе ложиться да помирать, что ли?
Кимбл долго смотрел на стопку корешков от чеков, потом отправился на кухню, узнал в справочном номер и набрал его.
Но я не мог. Ни за что на свете я не смогу переплыть через такую глубину.
– Чем судьба распорядилась, мам? – весело спросила Ольга, возвращаясь на кухню. – И чья судьба? Моя, что ли? Чем ты опять Таньку грузишь, признавайся!
Из глаз покатились слезы.
Позже тем же утром Джерард вернулся в свой кабинет и на маленькой встроенной кухне наливал себе уже шестую чашку кофе, вспоминая все сегодняшние события в здании тюрьмы. Дрисколл все же был самым вероятным подозреваемым, особенно с его историей вооруженного ограбления. Кимбл возвращался со встречи с ним, но Дрисколл утверждал, что он понятия не имел о Кимбле и зачем тот к нему приходил. Было похоже, что он говорил правду.
– А кто звонил-то, Оль? – невинно моргнув, спросила Валентина Борисовна. – Опять твой начальник, наверное?
Были еще два подозреваемых, и за их квартирами Джерард приказал установить наблюдение. Он не знал точно, что теперь может предпринять Кимбл. Все зависело от того, был Дрисколл убийцей или нет. Естественно, Кимбл в ближайшее время не решится вернуться в федеральную тюрьму, как бы сильно ему ни хотелось расправиться с Дрисколлом. Возможно, Кимбл просто сбежит.
— Ну, давай же, парень! — звал меня отец. — До вечера тебя ждать, что ли?
– Да, начальник… Вот же взял моду – домой звонить вечерами! Будто на работе нельзя все вопросы решить!
Джерард ругал себя за то, что не выстрелил Кимблу в ногу, когда у него была такая возможность.
— Я НЕ МОГУ! — только и крикнул я в ответ. — СЛЫШИШЬ? НЕ МОГУ.
– Так ведь не только же по работе звонит, правда? – снова вкрадчиво спросила Валентина Борисовна, так, что Оля не заподозрила подвоха в ее осторожном любопытстве.
Он слышал, как Ренфро рассуждал в кабинете Бигса в другом конце коридора:
У него вдруг сделалось каменное лицо, в глазах была злость.
– Нет, мам, именно по работе! Просто он решил все рабочие вопросы за ужином в ресторане решить. Ну, пунктик у него такой, наверное… Как говорится, два в одном… И поужинать, и поработать решил, да только я тут при чем, интересно?
— Согласен. Все это — какая-то шиза! Я имею в виду, он — дурак, что пошел в эту тюрьму. Полный дурак…
— Ты что же, издеваешься? — сказал он.
– А ты сама не догадываешься, при чем? – уже с напором спросила Валентина Борисовна, коротко глянув на Таню, будто приглашая ее в союзники.
Джерард скривил губы при слове «шиза». Он поставил кофейник на плиту и вышел в коридор, готовый выплеснуть ушат желчи на Ренфро. Но в этот момент его секретарша Дженна вышла из кабинета с бледным от волнения лицом.
— Нет, — всхлипнул я. Руки у меня затряслись.
– Да обо всем я догадываюсь, мам! Но только это мое дело, демонстрировать ему свою догадку или в сторону отойти, понимаешь? Я сама как-нибудь в этом щекотливом вопросе разберусь, без твоего трогательного и участливого любопытства!
— На третьей линии Кимбл!
Он подплыл ко мне и больно схватил за локоть.
Джерард колебался полсекунды. Потом резко повернулся в сторону кабинета Бигса и заорал:
– Да уж, ты разберешься, как же… – обиженно проговорила Валентина Борисовна. – Разберешься так, что ни себе, ни людям… И что особенного в том, чтобы сходить поужинать с хорошим человеком в ресторане, не пойму?
— А ну, поплыли! — велел он.
— Ренфро! Бигс!
И потянул меня за собой. Я рвался от него к берегу.
– А ты откуда знаешь, мам, что мой начальник – хороший человек? Ты же с ним не знакома! Может, он сволочь самая распоследняя, а?
Но оба инспектора услышали слова Дженны и выскочили в коридор. Они поспешили за Джерор-дом, который чуть ли не бегом бросился к технической комнате, расплескивая по пути кофе из пластикового стаканчика.
— Не буду, — сказал я.
– Да ну тебя… Я с тобой серьезно говорю, а ты издеваешься… Не надо так с матерью-то, Олька, не надо! Мать же все сердцем чует, где тебе хорошо будет, а где плохо! И сердце у матери за тебя болит… Как ты не понимаешь, что я для тебя только хорошего хочу? Давай-ка, давай… Перезвони своему начальнику, скажи, что ты хочешь с ним поужинать…
— Он сказал, что это он? — спросил Джерард удивленно.
Он отпустил локоть и шумно вздохнул.
– Щас! – гневно сверкнула глазами Оля. – Прямо с разбегу сейчас позвоню, ага! И вообще, мам… Хватит уже, а? Ну правда, я тебя умоляю! Хоть при Таньке этих своих разговоров не заводи, слышишь?
— Может, это розыгрыш? — недовольно буркнул Бигс.
— Ну ладно, — сказал он. — Все с тобой понятно.
– А что Танечка-то? Она ж своя! Тем более и она так же думает…
Джерард ничего не сказал. Он уже прикинул такую возможность. В то же время он не мог отказаться от беседы с Кимблом. Он влетел в комнату, поставил стаканчик с кофе на стол около телефона и кивнул оператору, который уже был наготове и только ждал знака. Джерард поднял трубку, и поиск начался.
Он вышел из воды и побрел к нашим вещам, взял обеими руками полотенце и крепко вытер лицо. Я снял спасательный жилет, поплелся за ним. Но остановился в нескольких метрах. Он поднял одну руку и вытер под мышкой, затем другую. Нагнулся и вытер бедра. Бросил полотенце, взял рубашку и стал застегивать, устремив взгляд на тихую морскую гладь. Застегнув рубашку, он натянул носки и обулся. В коричневые кожаные ботинки без шнурков, не идущие к носкам и плавкам.
— Джерард у телефона.
Оля удивленно глянула на Таню, и та сделала ей большие глаза – ничего подобного, мол! Но Валентина Борисовна, видимо, уже вошла в раж и не собиралась уступать. Наоборот, заговорила еще более напористо и сердито:
Кимбл не стал тратить время на представление.
– Нет, я тебя прекрасно понимаю, конечно! Еще бы я свою дочь не понимала! Да, ты Мишеньку ждешь, ты верная жена, правильная… Но материнское сердце-то ведь не каменное, с ним-то что делать прикажешь? Оно ведь любит, оно ведь исстрадалось из-за тебя! Я ведь и впрямь только хорошего хочу, а ты меня не слушаешь!
— А ты чего ждешь? — спросил он.
— Вы помните, что я сказал вам в туннеле?
Джерард глубоко вздохнул и спокойно ответил:
Я натянул голубую майку с надписью «Лас-Пальмас», которую мне привезли бабушка с дедушкой, завязал кроссовки. Папа запихал две бутылки из-под лимонада и апельсиновую кожуру в сумку-холодильник, перекинул ее через плечо и пошел прочь, зажав в другой руке скомканное полотенце. Всю дорогу до автомобиля он не произнес ни слова. Открыл багажник, поставил в него сумку-холодильник, взял у меня из рук спасательный жилет и положил туда же рядом со своим полотенцем, забыв, кажется, про мое, но я не решился ему напомнить.
– Вот интересно, какого хорошего ты для меня хочешь, мам? Что для тебя есть хорошее? Чтобы я с моим начальником отношения завела, чтобы его любовницей стала? Давай уж откровенно, мам! Этого ты хочешь, да?
Хотя он поставил машину в тени, сейчас она оказалась на самом солнце. Черное сиденье накалилось и обожгло меня, когда я сел. Я подумал, не подложить ли на него влажное полотенце. Но это заметит папа. Вместо полотенца я подложил под себя ладони и сел на самый краешек сиденья.
— Вы мне сказали, что не убивали свою жену.
— А вы мне что ответили, помните?
– Да, я этого хочу, доченька! И уж поверь мне, я знаю, что тебе сейчас нужно! Я свой век уже прожила, меня многому жизнь научила… Иногда в самом плохом, на чужой взгляд, и кроется та самая сермяжная правда, без которой не проживешь! Нет, я понимаю, конечно, что ты решила честно и до конца мужа ждать… Но это хорошо только на чужой взгляд, на посторонний! Да и что такое – эта чужая правильность? Все всегда правильно рассуждают, пока их самих беда не коснется! И тогда каждый вдруг понимает, что, оказывается, у правильности есть обратная сторона, невидимая… Та, без которой не проживешь. Про нее я тебе сейчас и толкую… Женскую природу ведь никто отменить не может, Оленька, даже самые что ни на есть благие намерения отменить не могут! Да ты посмотри на себя, посмотри! Ты же сейчас такая… Баба в самом соку! Да тебе мужчина просто для здоровья необходим, понимаешь?
Папа запустил мотор и тихим ходом поехал по грунтовой площадке так называемого стрельбища, покрытого гравием, среди которого попадалось множество крупных камней. Дорога, на которую мы оттуда выехали, была вся в больших ухабах, поэтому мы и по ней продолжали ехать медленно. Зеленые ветки и кусты то и дело задевали капот и крышу, иногда низко свисающие ветки встречных деревьев с глухим стуком ударяли о стекло. Ладоням по-прежнему было горячо, но уже не так, как сначала. Только тут я подумал, что и папа тоже сидит в шортах на раскаленном сиденье. Я бросил взгляд на его лицо в зеркале. Оно было сердитое и замкнутое, но по нему нельзя было сказать, что он сидит как на жаровне.
Джерард все хорошо помнил, но сказал:
Валентина Борисовна и сама будто задохнулась от своего гневного монолога и жадно припала губами к чашке с остывшим чаем. Но в то же время долгой передышки себе не дала, снова заговорила: на этот раз более тихо, с наметившейся слезой в голосе:
— Я помню, что вы целились в меня из моего пистолета.
Выехав за церковью на шоссе, он резко прибавил газу и все пять километров до дома гнал машину, сильно превышая скорость.
— Вы сказали: «Меня это не касается».
– Я думаю, и Мишенька бы тебя простил, если бы что такое узнал… Не враг же он тебе, в самом деле! Он же любит тебя… А если любит, значит, поймет и простит!
— Он боится воды, — сказал папа маме на другой день.
Ренфро согнулся над сидящим оператором. С того места, где стоял Джерард, было видно, как бегают цифры на экране. Одна цифра вдруг застыла, и оператор что-то возбужденно зашептал Ренфро. Джерард расслышал что-то вроде «южная часть». Он не мог понять, почему Кимбл позвонил. Он считал, что хирург слишком расчетлив, слишком хитер, чтобы сделать такую глупую, бессмысленную вещь именно сейчас. Это была акция сумасшедшего, нуждающегося в публике. Может быть, Ренфро прав: этот человек, действительно, не в себе?
– Мам, прекрати! – наконец решительно произнесла Оля и даже хлопнула слегка ладонью по столу. – Прекрати говорить мне пошлости! Да я просто слышать этого не могу, ну как ты не понимаешь? Ты же знаешь, как я Мишу люблю… Как он меня любит… Какие у нас были честные отношения… И ты хочешь, чтобы я взяла его и предала?
Это было не так, но мне хватило ума промолчать.
Но даже если и так, Джерард все равно продолжал подыгрывать, оттягивая время, медленно подбирая фразы. Чем дольше он продержит хирурга на связи, тем лучше.
– Ой, господи… Честные отношения… – почему-то очень зло проговорила Валентина Борисовна, прищурив глаза. – Да что ты знаешь-то про эти честные отношения, а? Придумала сама себе историю вечной любви и преданности… «Шербурские зонтики» прям! Да ты хоть понимаешь, что Мишенька твой обыкновенный мужик, что у него другая женщина была? Да я даже больше тебе скажу: у него еще и ребенок на стороне есть! А ты не знала! И я тебе об этом не говорила, жалела тебя, дурочку! Хотела, чтобы все у вас в семье хорошо было! Вот и зря жалела, выходит… Расхлебываю теперь…
— Ну, хорошо, Кимбл. Я не собираюсь разгадывать загадки здесь. Вас уже признали виновным, а я — лишь рабочая лошадка, которой платят за то, что она вас догоняет.
Неделю спустя приехали в гости мамины родители. Это был их первый приезд к нам в Тюбаккен. В Сёрбёвоге, у себя во дворе, они выглядели нормально, под стать своему окружению, — дедушка в своем синем комбинезоне и черной шапке с узким козырьком, в высоких коричневых резиновых сапогах, то и дело сплевывающий табачную жвачку; бабушка в застиранных, но чистеньких цветастых платьях, седая, коренастая, с вечно чуть трясущимися руками. Но когда папа привез их из Хьевика сюда и они вышли из машины на двор перед нашим домом, я сразу увидел, что здесь они как чужие. Дедушка приехал в сером выходном костюме, в голубой рубашке и серой шляпе, в руке у него была трубка, он держал ее не за чубук, как папа, а за чашечку. Чубуком он пользовался как указкой, это я видел потом, когда ему показывали сад. На бабушке было серое пальто, светло-серые туфли, в руках — сумочка. Никто здесь так не одевался. Да и в городе тоже. Они словно явились из другого времени.
Таня в ужасе прижала пальцы к губам, перевела взгляд на Олю… Лицо ее было бледным, глаза смотрели на мать, не мигая, и были будто слепыми, и губы подергивались в странной и нервной полуулыбке. Собравшись с силами, Оля выговорила наконец хриплым шепотом:
В комнату вошла Пул и стала рядом с Бигсом, следя за губами Джерарда. Джерард увидел, что на экране у оператора остановилась и вторая цифра.
Они наполнили наш дом своей чужестью. Даже мама с папой стали вести себя как-то иначе, папа стал вообще таким, как в Рождество. Его вечное «нет» сменилось на «почему бы нет». Бдительный взгляд, которым он обычно за нами следил, сделался добрым, а иногда даже его ладонь дружески ложилась мне или Ингве на плечо. Но, хотя он увлеченно разговаривал с дедушкой, я видел, что на самом деле ему не интересно, его взгляд то и дело отвлекался на что-то другое, а временами выражение глаз делалось совсем мертвым. Дедушка, бодрый и веселый, но казавшийся тут меньше и беззащитнее, чем у себя в доме, этой папиной особенности как бы не замечал. А может, и правда не замечал.
– Не может этого быть! Ты все врешь, мам! Ты ведь только что это придумала, правда, мам? Ну скажи… Ведь только что придумала?
— Он в районе «Пульмана», — тихо сказал Ренфро. — За пятнадцать секунд определили.
Было видно, что Валентина Борисовна и сама жалеет о сказанном, но и сдаваться вовсе не собирается. Лицо ее выражало решимость – да, мол, мне трудно сейчас, но что делать, пойду до конца!
Как-то вечером, когда они гостили у нас, папа купил крабов. В его представлении крабы были самым праздничным угощением, и, хотя сезон еще только начался, крабы ему попались крупные и сочные. Но бабушка и дедушка крабов не признавали. Дедушка, если в сеть попадали крабы, просто выкидывал их за борт. Папа потом долго об этом вспоминал, ему казалось очень смешным предрассудком, будто крабы — менее чистая еда, чем рыба, потому что они бегают по дну, а не плавают в воде, и якобы питаются трупами, раз они едят то, что оседает на дно. Но велика ли вероятность, что именно эти крабы в этот самый вечер наткнулись на утопленника, лежащего в глубинах Скагеррака?
Кимбл, казалось, не спешил заканчивать беседу. Его голос был спокойным, неторопливым.
— А я вот хочу разгадать эту загадку, Джерард… И я нашел достаточно доказательств.
– Это правда, доченька. Правда. Я даже адрес знаю, где живет эта женщина. Могу дать, если не веришь. Но ты же понимаешь, к чему я это все тебе рассказала… Я хочу, чтобы ты умнее была. Я ж о тебе беспокоюсь, доченька…
Однажды после обеда, когда мы попили в саду кофе и соку, я ушел к себе наверх и, лежа на кровати, читал комиксы. Вдруг слышу — бабушка и дедушка поднимаются наверх по лестнице. Они шли молча, тяжело ступая, и направились в гостиную. Стену в моей комнате позолотили солнечные лучи. Газон за окном сильно пожелтел, местами желтый цвет переходил в бурый, хотя папа включал разбрызгиватель сразу, как только наступал разрешенный час. Все, что я мог разглядеть вдоль дороги, — сады с садовой мебелью и игрушками, машины и садовые инструменты, прислоненные к стенам и оставленные на крыльце, — словно бы спали. Покрывало неприятно липло к влажной от пота груди. Я встал, открыл дверь и вошел в гостиную, где сидели в креслах бабушка и дедушка.
Глаза Джерарда расширились от этих слов. Видимо, это Дрисколл. Кимбл узнал его сегодня утром. Но если это так, почему он просто не вытащил пистолет и не застрелил его?
Оля ничего не ответила, молча встала и вышла из кухни. Валентина Борисовна проводила ее глазами, потом проговорила обиженно:
— Не хотите посмотреть телевизор? — предложил я.
В комнату вошел Ньюмен и начал было что-то говорить, но остальные обернулись к нему, одновременно приложив пальцы к губам. Он сразу сообразил, в чем дело, и стал слушать вместе со всеми.
– Ну вот… Как всегда, мать во всем виновата… Иди, Танюш, успокой ее, что ли?
— Давай, — сказал дедушка, — сейчас вроде как раз будут новости? Интересно бы посмотреть.
— Я надеюсь, ваш звонок означает, что вы сдаетесь? — спросил Джерард.
Таня быстро встала, пошла вслед за Олей. Нашла ее в спальне. Оля лежала на кровати, свернувшись в клубочек, будто у нее что-то сильно болело внутри. Не поднимая головы от подушки, попросила тихо:
Кимбл замолчал. На секунду Джерард вдруг испугался, что он положит трубку, ведь он понимал, что Федеральный инспектор будет пытаться определить номер, с которого он звонит.
Я подошел к телевизору и включил его. Надо было подождать пару секунд, чтобы показалась картинка. И вот экран засветился. Буква «Н» перед новостями выросла на экране и стала увеличиваться, послышались простенькие ксилофонные звуки музыкальной заставки: динь-дон-динь-дон, сперва тихонько, затем все громче и громче. Я отступил на шаг. Дедушка в кресле наклонился вперед, выставив перед собой чубук своей трубки.
— Все не так-то просто получается, — голос Кимбла вдруг зазвучал устало. — Но поскольку это не ваше дело интересоваться такими вещами, я не буду утомлять вас деталями. Я просто хотел, чтобы вы знали об этом. А мне нужно еще кое-что выяснить.
– Тань, не говори мне сейчас ничего, ладно? Извини, но мне хочется одной побыть… Давай завра утром созвонимся, ладно? Договоримся, когда к Наташке поедем…
Джерард сначала не понял смысла этих слов.
— Ну, вот, — сказал я.
Кимбл не был сумасшедшим, не был дураком. Он делал все это, потому что у него что-то было на уме. Но по голосу было слышно, что он устал, смертельно устал. И если ему придется продолжить эту гонку, он предпримет отчаянный шаг.
– Хорошо, Оль. Я понимаю. Я сейчас уйду.
Спокойно, с искренностью в голосе Джерард произнес:
Вообще-то мне не разрешали самому включать ни телевизор, ни большой радиоприемник, стоявший на полке у стены. Если я хотел что-нибудь посмотреть или послушать, то должен был просить папу или маму, чтобы они включили. Но сейчас-то я включил телевизор для бабушки и дедушки, вряд ли папа стал бы против этого возражать.
— Вы теряете время, Кимбл. Чем дольше вы остаетесь на свободе, тем это становится опаснее.
– Не обижайся, ладно?
— Спасибо за заботу, — тихо ответил Кимбл, — сегодня утром вы это хорошо попытались доказать.
Бац!
– Да что ты!
Джерард вздрогнул, поняв, что это был звук брошенной трубки.
— Вы не можете сами это делать! Кимбл! Кимбл!
– Спасибо, Тань… Потом обо всем поговорим…
Тишина. Но нет отбоя. Звук удаляющихся шагов.
Кимбл ушел, не положив трубку на рычаг.
Провожая ее в прихожей, Валентина Борисовна спросила тихо:
Джерард прикрыл трубку рукой и взглянул на Ренфро.
— Где он?
– Что там Оля? Плачет, наверное?
Ренфро взирал на цифры на экране с неприкрытым изумлением.
— Черт возьми! Там же сейчас наша машина!
– Нет. Не плачет. Просто лежит.
Стекло в двери, ведущей на пожарную лестницу, в квартире Сайкса было разбито. Видимо, таким образом Кимбл пробрался внутрь. Джерард обнаружил телефон на кухонном прилавке. Из трубки шли короткие гудки: Кимбл оставил ее рядом с аппаратом. Он, видимо, ожидал, что полицейские, которые вели наблюдение за квартирой, ворвутся с улицы, и поэтому ускользнул через черный ход и пожарную лестницу во двор.
– Значит, потом будет плакать… Ты думаешь, зря я ей сказала, да?
Пул вошла в квартиру следом за Джерардом, изучая документы в папке. На кухне и около входной двери Ренфро с парой криминалистов снимали отпечатки пальцев, пытаясь восстановить картину.
– Не знаю, Валентина Борисовна. Честно, не знаю. А может, вы и впрямь все это придумали, а?
— Имя владельца — Фредрик Сайкс. 4S лет. Бывший полицейский.
Джерард положил трубку на место. Один из медэкспертов, который был лет на десять старше Джерарда, обратился к нему:
– Нет. Не придумала, к сожалению. Было бы проще, если бы я придумала… Сейчас бы созналась в этом Ольке, да и помирились бы…
— Инспектор, мы хотели бы, чтобы вы кое на что поглядели.
Джерард и Пул прошли за ним к маленькому письменному столу. Эксперт сел, вытащил стопку корешков от чеков, какие-то бумаги и пачку фотографий.
– Значит, это правда?
— Отпечатки пальцев Кимбла по всей квартире, — пояснил он. — Но больше всего их здесь.
Он вынул фотографии из конверта, разложил их на столе, выбрал одну и протянул ее Джерарду.
– Ну, говорю ж тебе… Есть у Миши ребенок на стороне, ему тоже сейчас где-то семь лет, как нашей Лизочке.
— Он просматривал всю пачку, но остановился на этой…
– А почему вы об этом только сейчас заговорили? Почему раньше молчали?
Джерард внимательно вгляделся в снимок. На нем были изображены двое мужчин и огромная рыба. Он попытался отгадать, почему именно этот снимок так привлек внимание Кимбла и что это могло означать.
– Ну что я, враг своей дочери, что ли?
— Покажите мне негативы, — попросил он эксперта. Тот протянул ему их. Джерард раскрутил ленту и посмотрел ее на свет, прищурившись.
– Странно… Вы ж вроде всегда правду-матку в лицо говорите… А тут столько лет в себе держали! Что-то не похоже на вас, Валентина Борисовна!
— Одного кадра не хватает, — пробормотал он себе под нос, но так, чтобы было слышно и окружающим.
Передатчик в кармане щелкнул, и голос Бигса произнес через треск помех:
— Он идет…
– Да, Танечка, есть у меня такой грех, признаю. Я всегда и всем говорю правду. А правда, она ж всегда неприятной бывает… Вот так и с Олькой получилось… Я и сама бы сейчас поплакала вместе с ней, да детей скоро надо укладывать… А Оля, она сильная, ничего. Может, проплачется и по-другому думать начнет. И поумнеет, надеюсь. Ничего, ничего, она сильная…
— Мы готовы его встретить — ответил Джерард, Он вернул негативы медэксперту, но продолжал держать в руках фотографию.
Минуту спустя в квартиру вошел Сайкс. Джерард сунул фотографию в карман и встал вместе с Пул у кухонной двери в ожидании хозяина.
Таня хотела сказать: а вы жестокая, мол, Валентина Борисовна! Оля сильная, а вы – жестокая. Но не сказала, конечно же. Мать с дочерью сами с собой разберутся, кто есть кто и на чьей стороне правда. То ли правда-сила, то ли правда-жестокость… А может, правда-любовь?