Только на этот раз это была не Индиго.

Это была Джесс. Внутри кабинета. Каждый мускул ее тела напряжен. Смятение молнией промелькнуло на ее лице.

Я медленно повернулся, надеясь, что это всего лишь игра воображения, вызванная голодом, жаждой и потребностью во сне. Но тут Джесс заговорила: «Юэн? Что ты здесь делаешь?» — и мое сердце упало в пятки.

Это значит, что она реальна, а терпение Индиго было вознаграждено.

Мэгги вернулась домой.

Глава двадцать третья

Дэйн шагает в кабинет. Я шагаю назад, прижимаясь к краю стола.

— Это не то, что ты думаешь, — говорит он.

Я поднимаю снимок.

— Ты знал ее.

— Да, — отвечает Дэйн. — Тем летом я жил с бабушкой и дедушкой. Родители думали, что мне это пойдет на пользу. Мне было семнадцать, у меня был бардак в голове, и мне было нужно на какое-то время от них смыться. Поэтому я приехал сюда.

— И познакомился с Петрой. Поэтому она сбегала по ночам.

Дэйн кивает.

— Мы встречались в лесу за вашим домом и развлекались. Ничего серьезного. Просто летняя интрижка.

Он продвинулся дальше в кабинет, пока говорил, надеясь, что я не замечу. Я заметила.

— Если это было несерьезно, то почему ты ее убил?

— Я не убивал, — говорит Дэйн. — Ты должна мне поверить, Мэгги.

Ну уж нет. Особенно когда я вспоминаю, как мы нашли Петру. Дэйн толкал пятнистый потолок, проверяя его. Давил и давил, пока он не поддался, что — как я теперь подозреваю — было именно тем, чего он хотел. Думаю, он знал, что в какой-то момент во время ремонта останки Петры обнаружатся, и решил, что будет лучше, если он сам их найдет. Таким образом, все подозрения будут направлены на моего папу.

Дэйн снова крадется вперед, пока нас не разделяют всего несколько футов.

— Еще один шаг, и я звоню в полицию, — предупреждаю его я.

— Не делай этого, Мэгги, — говорит он. — Они сразу же упекут меня за решетку. Мне никто не поверит. Они будут видеть лишь зэка, который почти что кого-то убил. У меня не будет и шанса.

— Может, ты его и не заслуживаешь.

Дэйн подлетает ближе. Я пытаюсь вытащить телефон из кармана, но он выбивает его у меня из рук. Телефон ударяется о стену и падает на пол в нескольких метрах от нее.

Дэйн хватает меня за плечи и трясет.

— Послушай меня, Мэгги. Ты должна притвориться, что ничего не знаешь обо мне и Петре.

Он смотрит на меня со злобным выражением лица. В его глазах ярость. Темнота, которая заставляет меня задуматься, не последнее ли это, что видела Петра. Я отвожу взгляд, замечаю нож, который все еще лежит на столе, и тянусь за ним.

Дэйн тоже его видит и пытается меня опередить.

Тогда-то я начинаю бежать.

Я отталкиваюсь от стола, оббегаю Дэйна. Когда он подходит ко мне, я толкаю его в грудь.

Сильно.

Он отшатывается назад, к одной из книжных полок, размахивая руками, и книги падают вокруг него.

Я бегу.

Вниз по ступенькам.

В коридор второго этажа, где я слышу, как Дэйн бежит за мной, его шаги быстрые и тяжелые на лестнице третьего этажа.

Я бегу дальше. Дышу тяжело. Сердце барабанит.

Я выбегаю на главную лестницу и мчусь вниз, стараясь не обращать внимания на шаги Дэйна, несущегося по коридору позади меня. И на то, как быстро он двигается. И как он уверенно меня догоняет.

Он тоже сейчас на лестнице. Я слышу, как его ботинки стучат по верхней ступеньке, и чувствую, как дрожит лестница, когда он с грохотом бежит за мной.

Я набираю скорость, не сводя глаз с вестибюля, а сразу за ним — с входной двери. За то время, что я спускаюсь по последним двум ступенькам, я пытаюсь прикинуть, успею ли я добраться до двери прежде, чем Дэйн догонит меня.

Я решаю, что не успею.

Даже если я смогу пройти через эту дверь — что спорно — мне все равно придется ускользать от Дэйна достаточно долго, чтобы сойти с крыльца и сесть в свой пикап.

Времени недостаточно. Учитывая, как быстро он настигает меня.

Я меняю тактику. Решение, принятое за долю секунды у подножия лестницы, толкает меня прочь из вестибюля в гостиную.

Дэйн не сбавляет шага, когда поворачивает в том же направлении, выдыхая мое имя так сильно и так близко, что я чувствую его дыхание на своей шее.

Не обращая на него внимания, я протискиваюсь через гостиную в Комнату Индиго.

Там темно.

Хорошо.

Мне так и нужно.

Света как раз хватает, чтобы разглядеть дыру в том месте, где раньше были половицы. Но даже если так, человеку нужно знать, что дыра там есть, чтобы не свалиться в нее.

Дэйн не знает.

Я перепрыгиваю через дыру в полу и резко останавливаюсь, прежде чем развернуться к нему лицом.

Дэйн замедляет шаг, но продолжает идти.

Один шаг.

Второй.

Потом он падает, ныряя в дыру и исчезая так резко, что единственным признаком того, что он вообще там был, является звук тела, ударяющегося о кухонный пол далеко внизу.

15 июля


День 20 — После заката




— Нам нужно уезжать, — сказал я Джесс. — Срочно.

— Почему? Что случилось?

— Мэгги здесь в опасности.

Я схватил камеру со стола вместе с двумя упаковками пленки. Затем я повел Джесс из кабинета вниз по лестнице.

— Я не понимаю, что происходит, — сказала она.

Мы дошли до второго этажа, и я развернулся, снимая ступеньки позади нас.

Щелк.

Гудение.

Снимок.

— В доме есть призрак, — сказал я, пока ждал проявки. — Индиго Гарсон. Это она заставляла отцов убивать своих дочерей. Кертис Карвер не убивал Кэти. Его заставила Индиго.

Я сунул Джесс фотографию, сначала убедившись, что на ступеньках действительно была фигура Индиго с монетками на глазах, от которых отсвечивалась вспышка камеры. Джесс зажала рот рукой, пытаясь подавить крик. Он все равно просочился наружу между пальцами.

— Где Мэгги? — спросил я.

Джесс, ее рука все еще закрывала рот, повела широко раскрытыми и испуганными глазами в сторону спальни Мэгги. Сзади парил жар с третьего этажа. Индиго нас догоняет.

— Нужно ее отсюда забрать, — прошептал я. — Срочно.

Мы оба побежали по лестнице, пока Индиго жарила нам в спину. В комнате Мэгги сидела на кровати, поджав колени к подбородку. В ее глазах плясало пламя страха.

— Тебе придется ее нести, — сказал я Джесс. — Я не… я себе этого не доверю.

Джесс не колебалась ни секунды. Она сразу же подошла к кровати и подняла Мэгги на руки.

— Мамочка, мне страшно, — сказала Мэгги.

Джесс поцеловала ее в щеку.

— Я знаю, милая. Но бояться нечего.

Это была ложь. Бояться нужно было всего.

Особенно когда распахнулись двери шкафа. Изнутри вырвался поток горячего воздуха, и Джесс отшатнулась назад. Мэгги высвободилась из ее объятий, словно подхваченная обжигающим ветром. Затем ее потащили к шкафу, и она летела по воздуху, вопящий комок конечностей и волос.

Индиго забрала нашу дочь.

Я подбежал к шкафу как раз в тот момент, когда Мэгги в нем исчезла. И когда двери начали закрываться, я бросился между ними. Дерево сдавило мне ребра, пока я тянулся к шкафу — теперь это было темное, бездонное пространство. Я выкрикивал имя Мэгги и размахивал руками, пока костяшки моих пальцев не коснулись ее лодыжки.

Я сжал пальцы вокруг нее и начал тянуть, перебирая руками вверх по ее ноге. Добравшись до колена, я потянул сильнее, пока Мэгги не вырвалась из шкафа. Мы упали на пол, Мэгги сверху меня все еще кричала и плакала.

Сзади нас Джесс начала двигать кровать, толкая ее к шкафу, чтобы забаррикадировать двери. Хотя этого было недостаточно, чтобы запереть Индиго, я надеялся, что это по крайней мере задержит ее на несколько минут.

Покончив с этим, мы вышли из комнаты и побежали по коридору. Джесс с Мэгги, а я с камерой, снимаю пустой коридор позади нас.

Щелк.

Гудение.

Снимок.

Я проверил фото, когда оно вылезло наружу.

Ничего.

Мы все бежали вниз, Джесс впереди. Мэгги обмякла в ее руках, не в состоянии шевелиться от шока. Внизу лестницы я сделал еще одну фотографию.

Щелк.

Гудение.

Снимок.

Все еще ничего.

— Думаю, она ушла, — сообщил я.

— Ты уверен? — спросила Джесс.

— Я ее не вижу, — я поднял руку, стараясь почувствовать обжигающее присутствие Индиго. — И не чувствую.

Я сделал последнее фото — Джесс держит Мэгги у основания лестницы.

Щелк.

Гудение.

Снимок.

— Нельзя здесь оставаться, — сказала Джесс. — Надо собраться и уходить, пока она не вернулась.

— Я знаю.

Я проверил фотографию, которая все еще проявлялась в моих руках, изображение Джесс и Мэгги вылезало из белизны.

За ними — прямо над плечом Джесс — была Индиго Гарсон.

Я поднял глаза со снимка на моих жену и дочь, все еще в той же позе.

А потом Мэгги подлетела к потолку.

Это произошло в мгновение ока.

В одну секунду она в руках Джесс. В другую — на потолке, пока ее уносит невидимая сила.

Мы с Джесс в ужасе смотрели, как Мэгги бьется о потолок, крича и продолжая двигаться против своей воли. Когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от люстры, я схватил ее и вцепился изо всех сил. Люстра раскачивалась взад-вперед. Несколько стеклянных шаров затряслись и упали на пол вокруг нас, разбрасывая осколки.

Над нами Мэгги отлетела от все еще раскачивающейся люстры — ее снова тянули по потолку. Джесс продолжала выкрикивать ее имя, как будто это могло ее освободить.

Но я знал, что есть только один способ заставить Индиго отпустить Мэгги. Поскольку ее целью было причинить мне такую же боль, какую причинил ей отец, мне нужно было вычеркнуть себя из этого уравнения.

Или по крайней мере притвориться.

Я упал на колени, окруженный кусочками стекла от разбитой люстры.

Осколки приносят удачу.

Схватив самый огромный кусок в этой куче, я прижал его к своей шее и закричал в потолок:

— Индиго, отпусти ее, или я убью себя!

Джесс в ужасе посмотрела на меня.

— Юэн, нет!

— Поверь мне, Джесс, — прошептал я. — Я знаю, что делаю.

Индиго так далеко не зайдет. Если она желала смерти Мэгги, то именно я должен был это сделать. Но ничего не получится, если я умру первым.

— Я серьезно! — заорал я. — Ты сама знаешь, что без меня у тебя ничего не получится!

Я прижал осколок глубже к шее, слегка поворачивая его, пока острие стекла не пронзило мою кожу. Тонкая струйка крови потекла по шее.

Мэгги упала без предупреждения, ее падение было головокружительно быстрым. Мы с Джесс бросились к ней, наши руки переплелись, образуя колыбель, в которую приземлилась наша дочь.

Она была в наших объятиях всего секунду, когда волна жара обрушилась на нас сверху. Жарче, чем раньше. Полный взрыв ярости.

Вокруг нас поднялся шум — внезапное, яростное шипение, которое, казалось, исходило из каждого угла дома. Мгновение спустя комнату начали заполнять змеи.

Красные змеи.

Они появились мгновенно, вылезая из темных углов и из-под половиц. Я увидел их и на втором этаже — они скользили вниз по лестничной площадке.

Через несколько секунд мы были окружены, змеи ползли в нашу сторону. Бо́льшая недовольно шипела, их открытые рты обнажали острые, как бритвенные лезвия зубы.

Я подтолкнул Мэгги в руки Джесс, все еще боясь держать ее сам. Потом я начал отбиваться от змей, пытаясь расчистить нам дорогу к вестибюлю. Я пихал. Я топтал. Некоторые змеи отползали. Другие бросались на мои ноги.

Одна покусилась на Джесс. Я отпихнул ее с дороги до того, как она успела добраться до моей жены.

— Надо быстрее, — сказал я. — Бежим!

Именно так мы и сделали. Мы трое побежали через вестибюль. К передней двери. На крыльцо.

Змеи следовали за нами, выползая из открытой входной двери извивающейся, кишащей массой.

Индиго Гарсон была с ними, невидимая, но определенно ощутимая. Раскаленный добела воздух обжигал мне спину, пока я вел Джесс и Мэгги вниз по ступенькам крыльца и садился в машину.

— А как же наши вещи? — спросила Джесс, пока залезала с Мэгги на заднее сиденье.

— Придется все оставить, — ответил я. — Это слишком опасно. Нам нельзя сюда возвращаться.

Я завел машину и посмотрел на подъездную дорожку. За мной Мэгги на коленях поднялась на сиденье и уставилась в заднее стекло.

— Она все еще нас преследует! — вскричала она.

Я глянул в зеркало заднего вида, но ничего не увидел.

— Мисс Медноглазая?

— Да! Она прямо за нами!

В этот момент что-то врезалось в заднюю часть машины. Сильный, пугающий толчок.

Джесс закричала и потянулась к Мэгги. Я вцепился в руль, изо всех сил стараясь не свернуть с дороги в лес, чего Индиго и добивалась. Потом вжал ногу в педаль газа, шины визжали всю дорогу.

В машину ударила еще одна невидимая сила, на этот раз со стороны пассажирской двери. На какое-то мгновение я потерял контроль над управлением. Машина скользнула на траву вдоль дороги, в опасной близости от деревьев. Только одним усилием воли я смог выровнять машину и продолжить движение по подъездной аллее.

Джесс, к счастью, оставила ворота открытыми, когда они с Мэгги вернулись, позволив мне проехать прямо через них. Как только мы выехали за пределы участка, я выскочил из машины и захлопнул ворота.

Пока я возился с ключами, отчаянно пытаясь запереть калитку, меня обдало жаром. Он прорвался сквозь кованые прутья ворот, раскалив их. Если ад действительно существует, я подозреваю, что он очень похож на злой жар, который я ощутил в полной мере, когда повернул ключ и запер ворота.

Тогда-то мстительный дух Индиго Гарсон и понял, что проиграл.

Мы сбежали из Бейнберри Холл, и наша семья все еще цела.

И она не сможет ничего сделать, чтобы заманить нас обратно.

Другие, может, однажды пройдут через эти ворота, поднимутся по извилистой тропе через лес и войдут в Бейнберри Холл. Если так, то я желаю им только удачи. Она им понадобится, чтобы выжить в таком месте.

Что же касается меня и моей семьи — моей милой Джессики, моей любимой Мэгги — то мы не вернулись. И мы никогда не станем снова переступать этот порог.

Для нас Бейнберри Холл — это дом ужасов. И никто из нас не посмеет снова в него войти.

Глава двадцать четвертая

Перед Бейнберри Холл стоит куча машин с мигалками, их фонари окрашивают дом в чередующиеся оттенки красного и белого. Кроме патрульной машины шефа Олкотт, здесь есть еще «скорая помощь», три полицейские машины и, на всякий случай, пожарная машина.

Я смотрю с крыльца, как Дэйна грузят в машину «скорой помощи». Он привязан к носилкам, на шее у него повязка. Его падение сквозь пол не причинило большого вреда, учитывая все обстоятельства. Когда санитары выкатили его, я услышала бормотание о сломанных костях и, возможно, сотрясении мозга. Но что бы с ним ни случилось, мне этого хватило, чтобы я успела сбежать из дома и вызвать полицию.

Сейчас Дэйн находится на пути в отделение неотложной помощи, а затем, предположительно, в тюрьму. Он смотрит на меня, когда носилки толкают в заднюю часть машины, его лицо искажено болью, глаза обвиняют.

Затем двери «скорой помощи» захлопываются, и Дэйн исчезает из виду. Когда машина отъезжает, из дома выходит шеф Олкотт и подходит ко мне у перил крыльца.

— Он сознался? — спрашиваю я.

— Пока нет. Но сознается. Нужно лишь время, — шеф снимает шляпу и проводит руками по серебристым волосам. — Я должна перед вами извиниться, Мэгги. За то, что сказала все те вещи о вашем отце. За то, что винила его.

Я не могу на это злиться. Я сама все время об этом думала. Если кому и должно быть стыдно, так это мне.

— Здесь мы обе виноваты, — говорю я.

— Тогда почему вы искали правду?

Я уже несколько дней задаю себе этот вопрос. Я подозреваю, что ответ кроется в том, что сказала мне доктор Вебер. Что это был мой способ написать собственную версию истории. И хотя я делала это из совершенно эгоистичных соображений, теперь я понимаю, что эта история не только моя.

Петра тоже в ней участвует. Это не меняет того, что произошло. Эльза так и не обретет свою старшую дочь, а у Ханны больше нет сестры.

Но у них есть правда. И это очень ценно.

Я должна знать.

Шеф Олкотт уезжает вместе с остальными машинами. Они выстраиваются в линию вдоль подъездной дорожки, сирены выключены, но огни все еще мигают.

Еще одна машина появляется до того, как они полностью исчезают с холма, ее фары неожиданно появляются над горизонтом. На краткий, ослепительный миг я вижу лишь калейдоскоп огней, пока две машины замедляют ход и объезжают друг друга. Синий, красный и белый. Все мелькает между деревьями в крутящейся ярости, похожей на диско-шар. Аварийные огни исчезают. Фары становятся ярче, когда машина объезжает подъездную дорожку и останавливается, хрустя гравием.

Я не вижу, кто в машине. Слишком темно, и мои глаза все еще щиплет от аварийных огней. Я могу разглядеть лишь очертания человека за рулем, сидящего в полной неподвижности, как будто он хочет снова завести машину и поехать дальше.

Но тут дверь со стороны водителя распахивается, и из машины выходит мама.

— Мам? — в шоке говорю я. — Что ты тут делаешь?

— Я могу спросить тебя о том же.

Она остается на подъездной дорожке, выглядит измученной в своем дорожном костюме — белые брюки, блузка с принтом, босоножки на ремешках. Без солнцезащитных очков ее глаза оказываются красными. А под ними темные полумесяцы. У нее нет багажа. Просто сумочка, которая вот-вот соскользнет с плеча.

— Ради всего святого, Мэгги, — говорит она. — Почему ты сюда вернулась? Чего ты тут надеялась добиться?

— Мне нужна была правда.

— Я сказала тебе правду, — настаивает мама, — но ты не смогла успокоиться. И из-за этого мне пришлось лететь через полстраны, и вот я приезжаю и вижу все эти полицейские машины. Какого черта ты тут делала?

Я веду ее внутрь. У входной двери она на мгновение застывает, давая понять, что у нее нет никакого желания входить в Бейнберри Холл, но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Уже внутри она настаивает только на том, чтобы спуститься на кухню.

— Я не хочу быть здесь, — говорит она. — Только не на этом этаже.

Мы спускаемся вниз на кухню и занимаем места друг напротив друга за разделочным столом. И там я ей все рассказываю. Почему я решила вернуться. Что случилось, когда я сюда приехала. Про то, как я нашла тело Петры, заподозрила папу и потом поняла, что истинным виновником был Дэйн.

Когда я заканчиваю, мама просто смотрит на меня. Она выглядит такой старой в резком и беспощадном свете кухни. Он освещает разрушительные последствия времени, которые она обычно так старается скрыть. Морщины, пигментные пятна и седые пряди, растущие вдоль линии волос.

— О, Мэгги, — говорит она. — Тебе правда не нужно было в это ввязываться.

Тревога обрушивается на мои плечи с такой силой, что весь Бейнберри Холл, кажется, затрясся.

— Почему? — спрашиваю я.

Мама нервно оглядывает комнату, напоминая запертую в клетке птичку.

— Нам надо уходить, — говорит она.

— Чего ты мне недоговариваешь?

— Нам надо уходить и никогда не возвращаться.

Мое беспокойство растет, вливается в меня, давит на меня. Когда мама встает, мне приходится приложить все усилия, чтобы тоже встать и усадить ее обратно на стул.

— Мы останемся здесь. Мы будем сидеть здесь и говорить, как принято в нормальных семьях, — по пути обратно к стулу я замечаю вишневый пирог на столе. — Смотри, даже десерт есть.

Я хватаю пирог и бросаю его на стол. За ним следуют две вилки, которые приземляются со стуком. Для вида я хватаю одну, отковыриваю ей огромный кусок пирога и запихиваю в рот.

— Видишь? — говорю я, глотая. — Разве это не мило? Просто разговор мамы с дочкой, который давно назревал. Теперь говори.

Я откусываю еще один большой кусок, ожидая, что скажет мама. Вместо этого она берет вилку и выковыривает крошечный кусочек. Она пытается его откусить, но ее руки так дрожат, что пирог падает с вилки. На столе сияет густая капля цвета крови.

— Я не знаю, чего ты от меня хочешь, — говорит она.

— Правду. Только ее я всегда и хотела, — я беру третий кусок пирога. — Ты должна рассказать все, что вы скрывали от меня последние двадцать пять лет.

— Ты не захочешь знать правду. Ты думаешь, что хочешь, Мэгги. Но это не так.

Мамин птичий взгляд останавливается на дыре в потолке кухни. И тут я понимаю, что ошибалась насчет Дэйна. Что я могла ошибаться во всем.

— Дело в папе?

— Я не хочу об этом говорить.

— Это он убил Петру?

— Твой отец никогда бы…

— Потому что ощущение такое, что это он, — говорю я. — Вся эта секретность. Вся эта ложь. Из-за этого я думаю, что он правда убил шестнадцатилетнюю девочку, а ты помогла ему это скрыть.

Мама обмякает на стуле. Ее рука, прижатая ладонью вниз к столу, падает в долгом и усталом жесте.

— О, малышка, — говорит она таким голосом, от которого меня переполняют эмоции. — Моя милая девочка.

— Так это правда? — говорю я.

Мама качает головой.

— Твой папа не убивал эту девочку.

— Тогда кто?

Она тянется к своей сумке и достает большой конверт, который протягивает мне через стол. Я его открываю и заглядываю. Внутри пачка бумаг. На первом листе неожиданная подпись.



Мэгги



— Мы с твоим папой молились, чтобы этот день никогда не наступил, — говорит она.

— Почему?

— Никто из нас не хотел говорить тебе правду.

— Почему?

— Потому что Петру убил не твой папа.

Мои глаза так и не покидают тот первый лист.

— Тогда кто?

— Ты, Мэгги, — говорит мама. — Это ты ее убила.

* * *


Мэгги



Я пишу это тебе, Мэгги, хотя и молюсь Господу, чтобы ты этого никогда не увидела. Но если ты это читаешь, то это значит, что мы с твоей мамой потерпели неудачу.



За это мы искренне просим прощения.



К этому времени ты уже знаешь часть правды о той ночи, когда мы сбежали из Бейнберри Холл. А вот и остальная. И хоть я отчаянно надеюсь, что ты не прочитаешь дальше этого абзаца, я уже знаю, что этого не будет. В конце концов, ты же моя дочь.



Мы никогда не планировали покидать Бейнберри Холл таким образом. Мы вообще не планировали уезжать. Несмотря на проблемы с уходом за домом и предыдущие трагедии, это был прекрасный дом. И он мог бы быть счастливым, если бы я не увлекся его историей.



Признаюсь, у меня были скрытые мотивы, когда я убедил твою маму купить его. Мне нужен был дом с прошлым, которое я мог бы исследовать и писать о нем, и, надеюсь, в конечном итоге получился бы нон-фикшн от осажденного фрилансера, восстановившего старый дом, который он так неразумно купил.



Но когда я узнал обстоятельства смерти Индиго Гарсон, я понял, что наткнулся на идейку получше. Нон-фикшн от осажденного фрилансера, раскрывшего преступление старого дома, который он так неразумно купил.



Но в итоге я написал совсем другую книгу.


Пара слов о «Доме ужасов»: там многое правда. Но и многое ложь. Мы правда нашли письма Индиго Гарсон, и я правда расследовал историю этих писем, когда наткнулся на другие трагедии, произошедшие в этом доме.


Но на каждую правду была своя ложь.



Призраков, конечно же, не было, хотя у тебя было несколько воображаемых друзей. Мистер Тень был одним из них. Как и мисс Медноглазая. Хотя они и были плодом твоего воображения, но казалось, что они тебя в равной мере пугали и завораживали. Настолько, что мы обратились за помощью к доктору Вебер.



Портретов Уильяма и Индиго Гарсон над камином тоже не было. Помимо смерти Кэти Карвер и Индиго — которую, как я полагаю, действительно убил ее отец, и именно это я хотел доказать в своей книге — все остальные смерти в Бейнберри Холл были просто трагическими случайностями и совершенно не связаны между собой.



Все кроме Петры Дитмер.



Чувство вины, которое я испытываю из-за всего содеянного, ничуть не уменьшилось за двадцать четыре года, прошедшие после ее смерти. Она была умной молодой девушкой. Она заслуживала лучшего.



Я знаю, что никогда не забуду ту ночь, хотя только этого и хочу. Я подозреваю, что эта ужасная ночь сотрется из моей памяти только после смерти. Но даже в этом я не до конца уверен. Я знаю, что мы покидаем наши тела, когда умираем. И я надеюсь, что еще мы можем оставить за собой некоторые воспоминания.



Предполагалось, что эта ночь будет хорошей — столь необходимой передышкой от ежедневных разборок в Бейнберри Холл. Дом и все его проблемы наложили свой отпечаток на нас с твоей мамой. Мы чувствовали, что с каждым днем все больше отдаляемся друг от друга. В нашем браке угасала искра, и мы отчаянно хотели ее вернуть.



Для этого мы решили устроить «свидание», что на самом деле является вежливым названием вечера, когда мы просто сняли комнату в «Двух соснах» с намерением потрахаться как подростки. Нам нужно было побыть подальше не только от дома и его бесчисленных проблем, но и от тебя. Только на один вечер. Это звучит более грубо, чем оно есть на самом деле. Ты и сама можешь быть родителем, когда прочтешь это, и в таком случае наверняка все поймешь.



Чтобы уехать, мы наняли Петру Дитмер понянчиться с тобой. Из-за твоих выходок в ту ночь, когда они с сестрой пришли на ночевку, Петре запретили ходить в Бейнберри Холл, и она сказала, что ей придется улизнуть, чтобы посидеть с тобой. Мы с твоей мамой долго спорили об этичности этого поступка, но решили, что раз это всего лишь на несколько часов, то небольшая нечестность со стороны Петры — приемлемая плата за одну ночь. Нам это было нужно. Мы оба с этим согласились. Нам нужно было побыть наедине, чтобы снова стать собой.



Петра выскользнула из дома и пришла где-то после восьми. Мы с твоей мамой отправились в мотель, где несколько раз достигли нашей цели. Мы ушли из мотеля в полночь, расслабленные и счастливые. Мы не были такими счастливыми уже несколько недель.



Все закончилось в тот момент, когда мы вошли в Бейнберри Холл и увидели тело Петры Дитмер.



Она лежала кучей у подножия лестницы, ее руки и ноги были скручены, как крендель. Так сильно, что сначала я не мог разобрать, где ноги, а где руки. Казалось, все было не на тех местах.



Но я знал, что она мертва. Это было очевидно. Ее шея тоже была вывернута. Повернута под таким неестественным углом, что мне становится дурно от одной мысли об этом. Ее правая щека была прижата к полу, а волосы закрывали большую часть лица. Но я видел, что ее глаза выглядывают из-под прядей. Два больших, потрясенных, мертвых глаза.



Я не мог оторвать от них взгляд. Это было слишком ужасно, чтобы отвернуться. Конечно, я и раньше видел мертвых людей. Но не таких молодых. И уж точно не настолько мертвых. Все остальные трупы, которые я видел, выглядели так, словно они спали.



Петра уж точно не спала.



А ты была наверху лестницы и тихо плакала. Когда мы спросили тебя, что случилось, ты посмотрела на нас и сказала: «Это не я».