Будь Шайла здесь, она бы не беспокоилась о поступлении в Гарвард. Она бы сидела рядом со мной, закатывая глаза при виде наших перекошенных лиц. Она бы взбодрила нас, заверила, что все мы будем в шоколаде. Я так ясно вижу ее – в школьной форме, Шайла жует песочное тесто, опирается ногой на мой стул, так что ее голая коленка торчит над столом. Это настоящая Шайла, а не жуткий призрак, который преследует меня во сне.

– Ну, что у нас новенького? – спрашивает Квентин.

Никки откликается смешком, но нервно потирает большим пальцем розовый кварц на шее. Она ждет вестей из Парсонса[51], хотя у нее бесспорные шансы на зачисление на программу дизайна и мерчандайзинга. В ее портфолио такие платья, за которые я готова умереть.

– Роберт, ты как? – спрашивает она.

Но он молчит, наверное, впервые в своей жизни, и делает жадный глоток газировки, яростно сминая пластиковую бутылку. Похоже, он все-таки не слишком уверен в себе.

– А где Марла? – спрашиваю я.

– Променяла обед на тренировку, – говорит Генри и ставит свой поднос рядом с моим. – Отвлекается.

– Да, это ад, – признаю я.

Все бормочут что-то в знак согласия и возвращаются к своим блюдам. За обедом мы по большей части помалкиваем, пока не раздается звонок.

Остаток дня проходит так же хреново. Мистер Бомонт, как нарочно, пытается сделать свою мучительно длинную лекцию об «Улиссе» еще более скучной, чем ей положено быть. Когда до конца урока остается всего пять минут, он смотрит на нас с жалостью.

– Как насчет того, чтобы просто расслабиться? – предлагает он. – Можете заглянуть в свои телефоны.

В считаные секунды все заходят на странички приемных комиссий и открывают электронную почту, хотя мы прекрасно знаем, что новостей ждать еще не один час.

Наконец, спустя целую вечность, я возвращаюсь домой, пролетаю мимо мамы, папы и Джареда, закрываюсь в своей комнате и запираю дверь. Я сажусь на кровать, прячу телефон под подушку и открываю федеральный портал приемных комиссий. Пора покончить с этим.

Я ввожу свою информацию и грызу кутикулу, пока загружается страница.

«Поздравляем!» – появляется надпись под дождем из разноцветного конфетти.

Сердце стучит ровнее. Слава богу. Это хорошее предзнаменование.

Я делаю глубокий вдох и открываю страницу Брауна. Пальцы тяжелеют, пока я набираю свой логин, и в горле пересыхает, когда в поле зрения появляется текст.

И вдруг… у меня вырывается вскрик.

Свершилось.

Я это сделала!

– Ты в списках? Тебя зачислили? – доносится из коридора папин вопль.

Я выдавливаю из себя ответ.

– Да.

Мама распахивает дверь и заключает меня в объятия.

– Милая! – кричит она. – Все было не зря.

Мои щеки мокрые от слез, плечи сотрясаются. Я позволяю маме обнимать меня как маленькую. Я утыкаюсь ей в шею, и она сжимает меня в тугой комочек. Все действительно не зря. Мое будущее определено. Я сделала это.

Джаред, задыхаясь, вбегает в комнату.

– Поступила?

Я киваю.

Его улыбка становится шире.

– Я знал, что так и будет. – Он заключает нас троих в медвежьи объятия и подталкивает меня плечом.

Мама наконец распутывает нашу кучу малу и берет меня за подбородок.

– Давайте отпразднуем, – говорит она, тоже вся в слезах. – Я приготовила макароны с сыром.

После ужина мама заглядывает в холодильник, роется там и достает светло-зеленую бутылку шампанского с обернутым фольгой горлышком.

– Ты этого заслуживаешь, малыш, – говорит папа. Он кладет большую крепкую руку мне на плечо, подмигивает и подносит салфетку к лицу. – Ты так много для этого работала. И после всего, что тебе пришлось пережить… – Он сжимает мою ладонь и делает знак маме. – Мы так гордимся тобой. Четыре бокала! И для Джареда тоже. Такое случается только раз в жизни.

Джаред усмехается. Возбуждение заразительно. Он даже вызывается убрать посуду со стола и, прежде чем мы расходимся, обнимает меня, утыкаясь носом мне в плечо.

– Ты еще не говорила Адаму?

– Как раз собиралась.

Джаред кивает.

– Он будет в восторге. – Он крепче сжимает объятия, и меня переполняет обожание к моему младшему братику. Что бы ни происходило с Игроками, с Грэмом, этот момент – наш.

Я бросаюсь вверх по лестнице и трясущимися руками вытаскиваю телефон из-под подушки. Набираю номер Адама и жду соединения. Я пытаюсь вспомнить все, что хочу сказать. Мне не терпится услышать все о дрянных импровизационных шоу, которые мы увидим вместе; о единственной закусочной в Провиденсе, где стоит покупать рогалики; о парке, которая мне понадобится, чтобы не замерзнуть в Новой Англии. Я хочу знать, в какой общаге мне предстоит жить. Нужна ли мне машина?

Он берет трубку после четвертого гудка, но я едва слышу его голос. Фоном звучит громкая музыка евродиско, заглушая мои мысли.

– Алло? – кричит он. – Джилл?

– Я поступила, – задыхаясь, выпаливаю я. – Меня приняли. – Даже произнесенные вслух, эти слова как будто фальшивы, я словно во сне.

– Что? – взвизгивает он. – Я тебя не слышу! Напиши мне!

Связь обрывается. Он, должно быть, на какой-то вечеринке, где я тоже буду в это время в следующем году.

Дрожащими пальцами я отстукиваю сообщение.

«Я ПОСТУПИЛА В БРАУН! УВИДИМСЯ В СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ!!!!!!»

Он отвечает мгновенно. «ВАААУ!!!!!!!»

Я убираю телефон и глубоко дышу, медленно втягивая и выпуская воздух. Внезапно все вокруг кажется незнакомым, будто это вещи из чьего-то прошлого. Я так ясно вижу свое будущее, и мне хочется перемотать все вперед на несколько месяцев, забыть о Рейчел и Грэме, о том, чья же кровь запятнала его рубашку.

Но тут я слышу шепот, доносящийся из кладовки в коридоре, где мама хранит всякую дребедень вроде оберточной бумаги и запасных рулонов фольги.

Я медленно поворачиваю дверную ручку и слегка приоткрываю дверь комнаты, оставляя щелку, достаточную, чтобы разобрать слова.

– Мы что-нибудь придумаем, – тихо и немного нервно говорит мама.

– Я просто не могу свести концы с концами, – обреченно произносит отец, тоже слегка на взводе. – Мы не узнаем, получит ли она деньги до весны. В противном случае ей придется брать кредиты. Она будет обременена долгами на десятки лет вперед. Мы не можем этого допустить.

– Но мы же можем заплатить какую-то часть, – шепчет мама. – И она все еще претендует на полную стипендию. Когда это она нас подводила?

– Да, я знаю, знаю. Но… что, если она не получит стипендию? – Судя по голосу, отец чувствует себя виноватым даже в том, что допустил такую мысль.

– В конце концов, университет штата от нее никуда не уйдет, – говорит мама. – С ее-то баллами.

– Но Браун – это же ее мечта.

– Она получит место. Я знаю, что так и будет. – Мамин голос дрожит, и папа тяжело вздыхает.

– У нас все получится, – говорит он. – Мы всегда находим выход из положения.

Я слышу приглушенные звуки объятий и осторожно закрываю дверь. Мое сердце бешено колотится, и я сжимаю кулаки, борюсь со слезами и невыносимым чувством вины.

Тяжкий груз ложится мне на плечи. Я должна добиться своего. Мне необходимо получить стипендию. Я просто обязана это сделать.

13

– Добро пожаловать на дорожное ралли, сучьи дети! – Стоя на капоте своего «БМВ», Никки встряхивает бутылки игристого вина, зажатые в каждой руке. Как настоящий профи, она лихо выбивает пробки и окатывает шипучкой новоиспеченных Игроков, которые толпятся у ее ног. Уже неделя, как объявлены результаты досрочного зачисления, и все без исключения старшие Игроки попали в элитные колледжи по своему выбору. Даже Роберт, чей отец, похоже, не зря расщедрился на благотворительный взнос. Роберт взорвал наш групповой чат бесконечным потоком восторженной брани, после чего рванул вместе с Никки на «Убере» в город, где они отправились в какой-то безумно дорогой стейк-хаус под Вильямсбургским мостом. После семейного ужина я сидела в горячем джакузи у Генри вместе с ним, Квентином и Марлой, пока кожа у нас не сморщилась, как чернослив. В ту ночь звезды светили особенно ярко, и я отчаянно пыталась выбросить из головы разговор родителей. Но ничего не получалось. Я не могла – и до сих пор не могу – забыть звучавшее в их голосах отчаяние, их настойчивую потребность в том, чтобы я билась за успех.

Теперь мы толпимся на извилистой подъездной дорожке у дома Никки, готовые к финальному событию семестра: ночной «охоте на мусор»[52], которую называем дорожным ралли. Надеюсь, меня это отвлечет.

Младшие Игроки перешептываются между собой, обмениваются догадками и предположениями о том, что будет дальше. Джаред держится в центре своей маленькой группы как ключевой игрок команды, которую мы собирали по кирпичику, как «Лего». После нескольких месяцев проверок и испытаний им, возможно, кажется, будто они знают, что их ждет, но нынешняя ночь – это следующий уровень. Дорожное ралли всегда полно неожиданностей.

Когда Джаред попытался выведать у меня подробности, после того как на неделе Никки пустила слух о предстоящем событии, я с трудом выдавила из себя улыбку.

– Это весело, – только и сказала я. – Просто плыви по течению.

– Хуже, чем шоу? – ухмыльнулся он. Я вгляделась в его лицо, хотела понять, какие чувства вызвала у него та ночь. Прячет ли он глубоко внутри стыд или же отмахнулся от всей этой истории, как от назойливой мухи. Спросить напрямую я не решалась.

– Все в рамках, – сказала я вместо этого. Но ежегодная «охота на мусор» всегда вызывает у меня беспокойство. В прошлом эта ночь была зверем, который пережевывал жертву и выплевывал к ногам того, кто главный. Страшнее было только посвящение.

Когда нас, девятиклашек, пригласили в дом Адама, я все пыталась сообразить, как бы мне попасть в его команду. Но мне не стоило волноваться. Как только я вышла на задний двор, Адам схватил меня за локоть и прошептал на ухо: «Ты со мной». Я проскочила следом за ним к его машине, где нас уже ждали Шайла и Джейк Горовиц. Так выглядела наша четверка.

– Готовы, ребята? – Джейк постучал по приборной доске. – Давайте сделаем это!

– Ты в порядке? – шепнула я, наклонившись к Шайле. Она смотрела в окно, наблюдая за тем, как Грэм садится в машину Тины Фаулер.

– Да. Я только не понимаю, почему нужно разделять пары.

– Таковы правила, – объяснил Адам, поворачиваясь к нам с переднего сиденья. – Мы с Рейчел тоже не вместе. Не переживай. – Он похлопал ее по коленке. – Будет весело.

Я бодро кивнула и подтолкнула Шайлу плечом. Втайне я была в восторге от того, что мы с ней в одной команде. Впервые за многие недели мы могли пообщаться без Грэма.

– Держите. Это поможет. – Джейк нагнулся и вытащил откуда-то огромную бутыль из-под воды, наполненную оранжевой жидкостью. – Выпейте.

Шайла выхватила у него бутылку и охотно отхлебнула, прежде чем передать ее мне.

– Первая остановка, – сказал Адам, быстро сворачивая к супермаркету ShopRite. Я почувствовала, что выпивка придает легкости моим ногам. – Берите сумку, – сказал он, показывая на багажник. – Вы ведь в купальниках, да, девчонки? – Мы кивнули. Кто-кто, а мы всегда следовали инструкциям. – Хорошо, тогда за дело.

Мы распахнули дверцы машины и побежали к магазину, чуть отставая от парней.

– Секция замороженных продуктов! – крикнул Адам.

– Быстро! – скомандовал Джейк. – Раздевайтесь! – Он схватил два шезлонга, поставил их рядышком и протянул нам одинаковые розовые солнцезащитные очки и чашки для напитков.

Я стянула с себя футболку и шорты, не заморачиваясь сомнениями и смущением.

– Ну же, Шайла! – поторопила я.

Она плюхнулась в шезлонг рядом со мной, и мы приняли самые выигрышные позы моделей на пляже, в то время как Джейк щелкал камерой. «Скорей бы вставить это в рамку, – подумала я. – Иконы стиля».

– Вы такие секси, девчонки, – сказал Джейк. Я хихикнула и прищурилась под ярким светом флуоресцентных ламп. Кожа Шайлы выглядела прозрачной. Я расслышала, как она подавила икоту.

– Давайте уж, пока мы здесь, выполним еще один пункт из списка, – предложил Джейк. – Короче, вам нужно поцеловаться.

Я оцепенела и попыталась поймать взгляд Шайлы. Но она не смотрела в мою сторону. Прикусив губу, она ждала, когда я сделаю первый шаг.

Я посмотрела на Адама, глазами умоляя о помощи. Что мне делать?

– Было бы круто, – сказал он, сверкнув ямочкой на щеке. Он стоял перед нами, сложив руки на груди, и подбадривал взглядом.

Я глубоко вздохнула и попыталась не обращать внимания на бешеный стук в груди. Мне казалось, кожа вот-вот лопнет. Я повернулась к Шайле и закрыла глаза, надеясь, что она тоже приблизится ко мне. Я приоткрыла рот и подумала об Адаме, вспоминая ощущение от прикосновения его пальцев, когда мы лежали в гамаке несколько месяцев назад. Щелкнула вспышка фотокамеры, и теплый рот Шайлы прижался к моим губам. Ее язык, влажный и нетвердый, скользнул по моим зубам. Меня всю затрясло. Шайла, должно быть, почувствовала это, потому что накрыла мою щеку ладонью, придерживая лицо ровно на секунду.

В следующий миг мы оторвались друг от друга, и темные, полные ярости глаза Шайлы встретились с моими глазами. Она опустила руку и обхватила пальцами мое запястье.

– Никогда не показывай им, что тебе больно, – прошептала она. Прежде чем я успела ответить или хотя бы кивнуть, она уже стояла, натягивая джинсы.

«Это всего лишь поцелуй», – сказала я себе. Но, уже сидя в машине, мне пришлось поджать под себя руки, чтобы унять дрожь.

Я думаю, те два пункта все еще в списке, но этим вечером, когда Квентин раздает новичкам планшетки с контрольными заданиями, не могу разглядеть их в темноте.

– Вы должны снова встретиться здесь в полночь. Если опоздаете… – Никки замолкает. Дьявольская улыбка расплывается на ее лице, и она разбивает друг о друга бутылки, что держит в руках. – Дисквалификация!

Насколько я знаю, еще никого никогда не дисквалифицировали, но до нас доходили слухи о том, как в начале 2000-х годов одна машина не вернулась в срок. Весь экипаж, даже выпускники, лишились статуса Игроков и доступа к файлам. До конца года их не приглашали ни на одно светское мероприятие. Легенда гласит, что документы об их зачислении в колледжи тоже были отозваны.

– Тогда вы представите свои контрольные листы и сувениры судьям: Джилл, Квентину, Генри и вашей покорной слуге. Каждый из вас заплатил сегодня по десять долларов как входной сбор, и победителям достанется весь банк! – Все вокруг кричат и улюлюкают. – И еще кое-что сверху, – с улыбкой добавляет Никки.

Генри появляется рядом со мной и, хватая меня за запястье, тянет мою руку вверх.

– Сделайте так, чтобы мы вами гордились! – выкрикивает он. Я поднимаю голову к небу и украдкой поглядываю на Малую Медведицу. Потом на звезды, обозначающие головы братьев. Близнецы. Я представляю себе крошечные танцующие фигурки из палочек, и на душе становится спокойнее.

Никки закатывает глаза и топает ботинком по капоту.

– Ладно, Игроки! У вас пять минут, чтобы найти свои команды. – Она достает из кармана свисток и подносит его к губам. – Приготовиться! Начали! Вперед!

– Джилл! Генри! Идите сюда! – кричит Квентин с той стороны дорожки. Он держит в руках последний планшет, и я наконец могу взглянуть на список.



ВАША МИССИЯ, ЕСЛИ ВЫ РЕШИТЕ ПРИНЯТЬ ЕЕ УСЛОВИЯ, СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ ЗАДАЧ ДО ИСТЕЧЕНИЯ НАЗНАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ. ЕСЛИ ДЕЙСТВИЕ ПРОИСХОДИТ ВНЕ ПОЛЯ ЗРЕНИЯ СУДЕЙ, ВЫ ДОЛЖНЫ ЗАДОКУМЕНТИРОВАТЬ ПРОЦЕСС ПУТЕМ ФОТОСЪЕМКИ. СУДЬИ ПРОВЕДУТ ПОДСЧЕТ ОЧКОВ В ПОЛНОЧЬ.



• Принести номерной знак с цифрами «69», следующими друг за другом.

• Прыгнуть в океан прямо в одежде.

• Прыгнуть в океан без одежды.

• Принести… ЧТО УГОДНО… с проколотой дыркой.

• Сделать наряд из мусора и носить его до конца ночи.

• Проехаться по футбольному полю «Голд Кост», выписывая круги.

• Надеть толстовку «Голд Кост» на статую Тедди Рузвельта во дворе Картрайтской школы.

• Поцеловаться с кем-то из другого класса.

• Разбить тарелку в общественном месте с криком: «Опа!»

• Выкурить «Джул» с мистером Бомонтом.

• Заказать еду в автокафе Dairy Barn… нагишом.

• Водрузить лифчик на флагшток «Голд Кост».

• Поцеловаться с кем-то того же пола.

• Полежать в шезлонге в купальнике и с тропическим напитком в супермаркете ShopRite.

• Съесть 4 пиццы, 15 чесночных пампушек и 2 галлона[53] мороженого от «Луиджи» за 15 минут. НЕ БЛЕВАТЬ!



– Джилл, ты готова? – Генри придерживает для меня дверь «Брюса», и я проскальзываю на заднее сиденье, задевая коленки Никки.

Он трогается с места, и мы направляемся к нашей первой цели, закусочной «У Дианы». Звенит крошечный колокольчик над входной дверью, и Диана оборачивается к нам, но в ее взгляде нет того радушия, что я привыкла видеть, приходя сюда с Адамом или Джаредом. Она смотрит на нас скептически.

– Ба, какие люююди, – произносит она на своем диалекте и, подходя к кабинке у окна, бросает на стол несколько меню.

– Привет, слаадкая, – говорит Квентин. – Ну разве ты не восхитииительна? – Он раскланивается, как перед королевской особой. По меньшей мере, королевой Золотого берега. Диана закатывает глаза.

– Что вам приготовить? Я так понимаю, сегодня у вас ночное ралли? – спрашивает она.

Я резко вскидываю голову.

– Откуда ты знаешь?

– О, дорогая, от нас ничего не скроешь. Мы все знаем, когда у вас эти маленькие пати. – Ее акцент звучит сильнее, чем обычно, и, похоже, она что-то плеснула в свой вечерний кофе. – Так что будете заказывать?

– Палочки из моцареллы и жареную картошку, – говорит Генри. – Пожалуйста. – Он сверкает зубастой улыбкой.

– Принято, – говорит Диана. – Только скажите своим дружкам, чтобы никаких игр здесь не устраивали! В прошлом году тот мальчишка Гарднер пытался украсть все наши бутылки с кетчупом. Это никуда не годится. – Она грозит пальцем с ярко-красным маникюром, в цвет волос.

Никки подается вперед и шепчет:

– Нам надо быть осмотрительнее.

– Все обо всем знают. Если бы кто-то хотел прикрыть нашу лавочку, они бы это сделали, – говорит Генри, широко раскидывая руки на всю спинку дивана. Я ощущаю его пальцы на своем плече.

Он прав. Весь Золотой берег об этом знает. Все так или иначе в этом замешаны, просто не обращают внимания. Дети есть дети. Надо же им как-то выпустить пар. Родительская тактика невмешательства в нашу социальную жизнь заработала в полную силу, когда в десятом классе мы демонстрировали хорошую успеваемость, что стало чудом после случившейся трагедии.

Ближе к полуночи я уже готова к тому, что вся эта круговерть скоро закончится. Голова раскалывается от передоза алкогольными желе, которыми мы заправлялись в Бухте мидий, пока смотрели, как Джордана Вашингтон прокалывает иглой мягкую, мясистую мочку уха Ракель Гарзы. Ракель грызла апельсин и морщилась, в то время как остальные члены ее команды визжали от восторга, вычеркивая еще один пункт из списка заданий.

Никки, полностью поглощенная своей ролью тамады, то и дело заглядывает в телефон, ожидая новостей от Марлы и Роберта, которые вызвались возглавить две команды.

– Ни хрена не отвечают, – говорит она, когда мы несемся обратно к ее дому. – Знают же, что должны связываться со мной каждые полчаса. Бред. – Никки тянется за бутылкой водки, что стоит у нее в ногах на полу машины.

– Успокойся, Никки, – мягко говорю я, потирая виски, чтобы унять сахарную головную боль.

– Меньше всего я хочу это слышать от тебя. – Каждое ее слово бьет словно хлыст.

Генри и Квентин переглядываются впереди, но молчат. Я сдерживаю слезы и сжимаю кулаки, пытаясь напомнить себе, что она просто переживает. Ей всего лишь хочется, чтобы эта ночь прошла весело.

Но, когда все возвращаются к ее дому и назначенные водители передают Квентину контрольные листы, я чувствую облегчение от того, что дорожное ралли почти закончилось. Команды стоят, сбившись кучками. Легко заметить новые дружеские отношения, ниточки связей, протянутые между младшими и старшими Игроками. Эти истории станут спустя месяцы междусобойными шутками, а через несколько коротких лет – легендами.

– Привет, – запыхаясь, говорит Джаред, толкая меня плечом. Я вглядываюсь в его лицо, нависающее надо мной, и вижу широко распахнутые глаза и раскрасневшиеся щеки. – Чума, да? – ухмыляется он, вскидывая брови.

Он выглядит странно, чудаковато.

– Ты в порядке? – шепчу я, окатывая его ледяным дыханием. Но он уже возвращается к своей команде, подпрыгивая, как необузданный дикий жеребец.

– Судьям, собраться! – зовет Никки. Я закатываю глаза и тащусь туда, где она стоит с Квентином и Генри.

Генри сначала просматривает фотографии на телефоне Марлы, отмечая снимки голых задниц и пивных банок, кого-то из ребят, облитого горчицей, пока не останавливается на одном снимке. У Генри отвисает челюсть, и он толкает меня локтем.

– Э-э, Джилл…

– Что? – В голове стучит сильнее, чем раньше, и боль ощущается даже над глазами. Генри протягивает мне телефон Марлы. На экране расплывчатое пятно обнаженной плоти и волосы цвета платины. Парень и девушка, разделенные лишь клочками одежды. Снимок сделан на песке, поэтому трудно различить, где начинается пляж и заканчиваются тела. Эти двое намертво приклеены друг к другу поцелуем и страстью, но оба безошибочно узнаваемы. Джаред и Марла.

Жар поднимается в груди. Руки начинают дрожать, и я закрываю глаза, но вижу лишь голые тела, перекатывающиеся по песку.

Я листаю дальше, и на одной из фотографий появляется крошечная девятиклассница Сьерра Маккинли в бикини, с широко распахнутыми от страха глазами. Она стоит одна перед магазином ShopRite. Я снова провожу пальцем по экрану и нахожу фотографию, на которой другая девушка – не могу разобрать, кто – склоняется над Сьеррой и их открытые рты встречаются в неряшливом поцелуе. Девушка – кажется, десятиклассница, – выглядит пьяной, ее волосы растрепаны, трусики бикини чуть ли не спущены. Но я не могу оторваться от лица Сьерры. Ее глаза открыты, страх очевиден. Она явно не хотела этого – во всяком случае, вот так, у всех на виду, ради чьей-то забавы. Ее взгляд устремлен на кого-то из стоящих в стороне, от кого она надеется получить поддержку. Я увеличиваю изображение в углу экрана, пытаясь разглядеть, к кому она обращается за помощью. Лицо Джареда ни с кем не спутаешь. Я ожидаю увидеть его смущение или, по крайней мере, попытки отвести глаза, чтобы остановить унижение Сьерры.

Но вместо этого он смеется, даже кудахчет, вскидывая вверх пятерню, чтобы обменяться с кем-то приветственными хлопками. Он совсем не похож на моего милого, доброго братика. Он выглядит чужим. Он похож на Игрока. Я оглядываю круг в поисках Джареда. Но его нигде не видно. Тогда я нахожу более легкую мишень.

– Какого черта? – почти кричу я, бросаясь на Марлу. Все вокруг нас замирают.

– В чем дело, Джилл? – спрашивает она, складывая руки на груди.

– В чем дело? – усмехаюсь я. – Ты лизалась с моим братом! Как ты могла так поступить!

Она смеется.

– Ты серьезно, Джилл? Это же дорожное ралли. Все, что здесь происходит, ничего не значит.

– Марла, он мой брат. – Я выплевываю это слово, как яд. У меня такое чувство, что голова вот-вот отвалится. Возле нас образовался круг. У нас появились зрители.

– Что за проблема? – выкрикивает Никки. Она занимает сторону Марлы, так что обе стоят передо мной как стена. – Это просто шутка. Не то чтобы Марла его заставляла. Правда, Джаред?

Игроки оборачиваются и смотрят на моего братца. А вот и он, стоит в заднем ряду, прислонившись к боковой двери дома Никки. И впервые я вижу, что он становится похож на остальных. Высокий, широкоплечий, раскрасневшийся от осознания того, чего ему так не хватало, он, как и все мы, жаждет выплеснуть эту сдерживаемую, яростную энергию. Но почему все должно быть именно так?

Джаред ухмыляется. Мне интересно, не в эту ли минуту он решает для себя, что, возможно, его старшая сестра Джилл Ньюман не такой уж и авторитет. Что ему не нужно пыжиться, догоняя меня, или играть по моим правилам. Он может вести собственную игру, не беспокоясь о последствиях.

– Да, – говорит он. – Просто развлеклись.

– Вот видишь? – обращается ко мне Никки. – Перестань драматизировать. – Клянусь, я чувствую, как разрывается мое сердце. В груди пульсирует, горло сжимается. И вдруг мне становится все равно. Плевать на Игроков, на Никки и Марлу, на все, что с ними связано. Ничего из этого не имеет смысла. Не имеет никакого отношения к реальности. Теперь я так ясно вижу это.

– Господи, Никки, – говорю я. – Посмотри на себя. Распоряжаешься всем так, будто управляешь Игроками, управляешь всей школой. Сама знаешь, тебя избрали президентом класса только потому, что Шайла умерла, и ты заняла ее место. Если бы она была жива, если бы мы ее уберегли, ее бы избрали президентом в десятом классе. И в одиннадцатом. И в выпускном! Она бы стала тамадой. А ты осталась бы просто рядовым Игроком.

Кто-то ахает, и воздух вокруг нас становится неподвижным и напряженным. Глаза Никки, влажные и черные, полны гнева и ярости. Она сжимает кулаки, но не произносит ни слова. Она знает, что это правда. Я задела за живое и не могу отступать.

Я знаю, что должна делать.

Мне удается взять себя в руки.

– Знаете что? – медленно выговариваю я, оглядывая круг, встречаясь глазами с теми, кого обливала кетчупом, заставляла выступать с мерзкими пародиями, уговаривала выполнять грязную работу, списывать на экзаменах. Глубоко во мне что-то взрывается, разлетаясь на миллионы осколков. – Все, чем мы занимаемся, – чушь собачья.

Я выдерживаю паузу и закрываю глаза, вдыхая холодный ночной воздух.

– Все мы лишь следуем правилам и даже не знаем, откуда они взялись. Мы просто пытаемся почувствовать себя живыми, убежать от действительности. Но это не имеет никакого значения. Все выдумано. Все – ложь. – Я замолкаю, чувствуя, что слезы и сопли стекают по носу. – Мы говорили, что в этом году все будет по-другому. – Горькая усмешка срывается с моих губ. – Но Шайла все так же мертва. Грэм где-то далеко, клянется в своей невиновности, а мы просто… – По кругу пробегают изумленные возгласы, и я вовремя спохватываюсь. Никто не знает про кровь на рубашке, не задумывается о том, что убийцей мог быть кто-то другой.

Даже кто-то из присутствующих здесь.

Я поднимаю голову к небу. Затянутое облаками, оно выглядит зловеще и рождает дурное предчувствие. Не видно ни звездочки. В воцарившейся тишине слышно только, как волны яростно обрушиваются на песчаный берег позади дома Никки. Океан бьется, как сердце. Впервые за долгое время я полностью уверена в тех словах, что готова произнести.

– Я выхожу из игры.

Слова звучат тихо, но эхом отдаются в ночи. Глаза Никки становятся узкими щелочками, и она пятится назад. У Марлы от потрясения отвисает челюсть. Только Квентин решается заговорить, но отделывается лишь невнятным бормотанием:

– Ничего себе!

Я избегаю встречаться взглядом с Генри, чью реакцию пока не могу прочувствовать. Выжидая мгновение, я поворачиваюсь и медленно иду по дорожке к шоссе, прочь от всего этого.

Для меня игра окончена.

14

Просыпаясь утром в понедельник, я как будто выхожу из тумана. За короткий миг я успеваю вспомнить, что натворила, какую черту провела и с кем мне придется столкнуться всего через несколько часов. После дорожного ралли со мной никто не разговаривает. Ни Джаред, со вчерашнего дня запершийся в своей комнате, притворяясь больным. Ни Никки, чье отсутствие я уже ощущаю всем нутром. Ни даже милый Генри, который, как я думала, единственный из всех мог бы поддержать меня и предложить разговор по душам.

Чудовищность принятого мною решения отодвинула в сторону все мои переживания насчет оплаты Брауна, мысли о Грэме, Рейчел или Шайле. Я стараюсь восстановить дыхание, но воздуха не хватает. Еще никто и никогда не бросал Игроков. Не доводил до этого. Но я не чувствую себя первопроходцем. Я чувствую себя потерянной и брошенной, хотя и ушла сама. Меня одолевают сомнения – может, я отреагировала слишком остро или на меня так подействовали алкогольные желе в сочетании с холодом. И не превратила ли я то, что меня совершенно не касается… в дело сугубо личное?

Но, когда я вспоминаю фотографии, где плоть моего младшего брата сливается с чужой плотью, где после этого он же смеется над Сьеррой, жало предательства пронзает мой мозг. Марла убила бы, если бы мы когда-нибудь покусились на кого-то из ее братьев. Братья и сестры – это табу. На все времена. Мне горько сознавать, что Джаред становится кем-то другим. Он пугает меня, напоминая о той ужасной ночи и о том, как парни господствовали над всеми остальными. Я начинаю узнавать в нем тех, кого ненавижу.

Поэтому, вместо того чтобы посыпать голову пеплом, я дрожащими руками тянусь к телефону. И открываю сообщения Рейчел, прежде чем успеваю убедить себя не делать этого. Я просматриваю наш последний диалог и вызываю в памяти запах ее квартиры, ее новой жизни. Мне видится в этом какой-то просвет. «Ответить – не значит простить», – проносится в голове.

Я зажмуриваюсь и задерживаю дыхание, мысленно взывая к Шайле. Мне нужно знать, одобряет ли она мой поступок, уступила бы, как и я, любопытству, желанию восстановить справедливость. Воздух со свистом вырывается изо рта, и я пытаюсь расслышать ее голос внутри себя. Что бы сделала Шайла?

Разбираться нет времени. Мама стучит кулаком в мою дверь.

– Генри уже здесь! Ты же опоздаешь!

Я выдыхаю, и на душе становится легче. Хоть кто-то все еще на моей стороне. Генри просто нужно было немного остыть. Но он вернулся. У нас все хорошо. Я напяливаю школьную форму, хотя и чувствую себя в ней как в смирительной рубашке, и выбегаю во двор, где на подъездной дорожке пыхтит на холостом ходу «Брюс». Обычный понедельник. «Я все та же Джилл Ньюман», – говорю я себе. Никто не может отнять это у меня.

Я кидаю рюкзак на заднее сиденье «Брюса» и забираюсь внутрь.

– Привет, – говорю я.

– Привет.

– В какой-то момент я подумала, что ты больше не будешь со мной разговаривать. – Слезы щиплют глаза. Я и не догадывалась о том, что так нуждаюсь в нем. Но теперь знаю точно. Он очень нужен мне.

– Я думал об этом, – говорит он. В его круглом лице и опущенных уголках рта читается всепрощающая доброта. – Но все в порядке. Все тебя простят. Каждый может ляпнуть что-то сгоряча. Ничего, все пройдет и забудется.

Генри выезжает с подъездной дорожки, но воздух в салоне вдруг становится спертым, и у меня сводит живот. Во рту пересыхает, когда я решаюсь заговорить.

– Я не жалею об этом.

Генри хмурит брови, но не отрывает взгляда от дороги. Его светлые волосы все еще темные у корней, влажные после душа.

– Конечно, жалеешь, детка. Ты не можешь бросить Игроков. – Он хватает меня за руку, накрывая ладонью мои безвольные пальцы. Кожа у него восковая на ощупь.

Я отрицательно качаю головой.

– Я не жалею об этом. Если Игроки способны на такое, я пас. Не могу смотреть, как это происходит с Джаредом. Я не могу доверять…

Генри возвращает руку на руль и снова держит его в положении «10 и 2».

– Это из-за того, что ты сказала о Грэме той ночью? Ты действительно думаешь, что он говорит правду? Не смеши.

Мне так хочется рассказать ему все, что я узнала от Рейчел о крови на рубашке. Но я вспоминаю, как он отреагировал на мой вопрос во время вступительной ночи, как отшатнулся от статьи в «Газетт». Он не поймет. Он хочет забыть обо всем, оставить в прошлом, как и другие.

– Нет, – шепчу я. – Это из-за всего остального.

Генри вздыхает и поворачивает налево.

– Ты успокоишься и образумишься.

– Ты не слушаешь меня. – Мой голос дрожит, но я должна произнести эти слова. Я знаю, что мне нужно делать дальше, и готова разорвать еще одну нить. – Мы должны расстаться.

– Что? – Какой-то седан резко останавливается перед нами, и Генри вдавливает в пол педаль тормоза. Мы всего в квартале от школы, но я не знаю, продержусь ли рядом с ним еще хоть какое-то время. Хватит ли сил смотреть, как он рассыпается на глазах, и сумею ли я справиться с его яростью. Мне бы со своими чувствами разобраться. – Ты же не всерьез, Джилл.

Я с трудом сглатываю.

– Всерьез. Я больше не хочу быть Игроком. И ты думаешь, что можешь изменить мое решение. Если это так, выходит, ты меня совсем не знаешь. Тогда лучше покончить с этим прямо сейчас.

Генри быстро сворачивает на стоянку для выпускников и одним стремительным движением паркует «Брюса». Он смотрит прямо перед собой, выражение его лица совершенно непроницаемо.

– Генри?

Он оборачивается, глядя на меня своими роскошными глазами, теперь влажными от слез. У него подрагивает верхняя губа. Я уже ненавижу себя за то, что причинила ему такую боль. Но тут его будущее снова вспыхивает передо мной. Работа финансиста, которая ему не в радость. Гардеробная, полная дизайнерских костюмов. Поместье на Восточном побережье. У нас бы никогда ничего не получилось. Если не мой уход из Игроков, то что-то другое развело бы нас в разные стороны.

Я моргаю, а когда открываю глаза, Генри уже сидит, навалившись на руль, и его плечи сотрясаются.

– Джилл, пожалуйста, – произносит он почти шепотом.

Что-то сжимается у меня в груди, но я откидываюсь назад, отстраняясь от него. Почему я не хочу спасать эти отношения? Было бы намного проще пойти по такому пути. Все стало бы проще.

– Прости.

Из горла Генри вырывается булькающий звук, и слышно его затрудненное дыхание.

– Но я люблю тебя. – Он впервые произносит это. Слова, что я мечтала услышать. Слова, обращенные ко мне. Но мои руки липкие, и я борюсь с желанием выскочить из машины. Я ничего не чувствую. И до меня вдруг доходит, что я никогда не хотела услышать эти слова от Генри. Я ждала их от кого-то другого.

– Мне надо идти, – говорю я.

– Подожди. – Генри отрывается от руля и поворачивается ко мне. Глаза у него красные, щеки опухшие.

Но я не могу ждать. Слишком тяжело видеть его таким. Слишком неловко. Слишком гротескно. Я качаю головой и выталкиваю себя из машины, оставляя Генри одного в «Брюсе». Я хлопаю дверцей и ухожу, не оглядываясь. Парковка гудит от болтовни и приглушенной брани. Я заставляю себя делать глубокие вдохи и выдохи, чтобы проглотить крики, которые так и просятся наружу. Я слышу в голове голос Шайлы и те слова, что она повторяла в самые трудные минуты. «Не позволяй им видеть, как тебе больно».

Звенит звонок, и я знаю, что сегодня мне нигде не будет покоя. Не сбавляя шага, глядя под ноги, пылая огнем, я прохожу через парадную дверь и устремляюсь прямиком к кабинету физики, не задерживаясь в раздевалке.

Когда я захожу в класс, мое обычное место рядом с Никки уже занято. Амос Риттер, прыщавый одиннадцатиклассник из бейсбольной команды, устраивается поудобнее на крутящемся лабораторном стуле, вытаскивая из рюкзака две папки и графический калькулятор. Он не Игрок, но достаточно популярен, чтобы его приглашали на вечеринки и одобрительно хлопали по спине, когда он быстрее всех выпивает пиво. Он вроде шута на любой тусовке. Никки знает его только потому, что целовалась с ним после Весеннего бала в прошлом году.

Я пытаюсь встретиться с ней глазами, но темные волосы закрывают ее лицо от моего взгляда. Издалека ее кожа выглядит безупречно. Интересно, тот угорь, из-за которого она так переживала на прошлой неделе, все еще на месте? Я занимаю единственную свободную парту – должно быть, обычно здесь сидит Амос, – открываю тетрадь и стараюсь сосредоточиться, записывая все, что говорит доктор Джарвис, хотя мое усердие совершенно бессмысленно.

На протяжении пятидесяти двух мучительных минут я перебираю в голове все, что думает обо мне Никки – все эти ужасные, жестокие обвинения, в которые она сама верит, – что я лузер, предатель и что со мной нельзя дружить.

Я воображаю, как она кричит на меня, произносит вслух худшее из того, что я о себе думаю, и карандаш так впивается мне в ладонь, что едва не протыкает ее насквозь. То, что Никки не желает даже взглянуть на меня, ранит сильнее, чем если бы она встала и сказала: «Я ненавижу тебя».

Я уже потеряла лучшую подругу. И не смогу пережить еще одну потерю.

Когда раздается звонок, мне хочется подбежать к ее парте, притвориться, будто все в порядке. Мне не терпится описать выражение лица Генри в тот момент, когда я разбила ему сердце, и спросить, почему, черт возьми, я не чувствую ни капли угрызений совести? Мне нужна моя лучшая подруга. Но вместо этого я неторопливо собираю рюкзак, с ужасом представляя себе нашу встречу здесь, в лаборатории. Когда я поднимаю глаза, ее уже след простыл.

Я не могу заставить себя зайти в кафетерий на обед, чтобы увидеть свое пустующее место за столиком Игроков, где теперь сидят впятером. Мне ничего не остается, кроме как найти закуток в глубине библиотеки. Здесь меня никто не видит, и я кладу голову на деревянный стол, закрываю глаза и проливаю тихие слезы. Время идет, но мучительно сидеть без цели. Я достаю из кармана телефон и нажимаю на иконку зашифрованного приложения – того самого, с ключами по всем предметам. В нем мое спасение на тесте по английскому, который устраивает сегодня после обеда мистер Бомонт.

– Это будет что-то вроде викторины «верю – не верю», – сказал он на прошлой неделе. – Позволит вам подготовиться к экзамену.

Экран загружается, и по мышечной памяти я набираю пароль. Колесико долго крутится, и наконец появляется сообщение, которого я раньше в глаза не видела.

«Пароль неверный. Повторите попытку». Всплывающий под курсором грустный смайлик таращится на меня.

Ну как тут не рассмеяться? Конечно. Этого следовало ожидать. Я не заслуживаю колоссальной дерьмовой базы данных. Никто из нас не заслуживает. Столько времени, усилий и достоинства принесено в жертву, чтобы получить доступ к этому архиву… и все впустую.

И до меня вдруг доходит, кто сделал этот выбор. Единственный человек, кто мог изменить пароль. Никки.

У меня трясутся руки, перед глазами все расплывается. Я пытаюсь представить себе, как она лежит на своей кровати под балдахином, с ноутбуком на груди, принимает решение, загружает страницу, нажимает «Подтвердить». Улыбается, радуясь моей грядущей неудаче. Когда она успела превратиться в чудовище?

Впервые после дорожного ралли я задаюсь вопросом: «Стоило ли оно того?»

Я пытаюсь остановить себя. Всеми силами. Но мои пальцы уже порхают по клавиатуре телефона, и мне не угнаться за ними.

«Мы с Генри расстались». Я нажимаю «отправить», не оставляя себе времени передумать.

«Хреново, – тотчас отвечает Адам. Я дышу ровнее. – Ты в порядке?»

«Буду. Это мой выбор».

«В любом случае, мне никогда не нравился этот детсадовец».

Я смеюсь в рукав, отворачиваясь от укоряющего взгляда миссис Деклер. И набираю слова, которые страшнее произнести вслух. «Я бросила и Игроков тоже».

«Вдвойне хреново».

Я хочу попросить прощения, сказать, что он не ошибся, когда выбрал меня три года назад. Заверить, что я по-прежнему на его стороне. Но приходит еще одно сообщение, и мои внутренности превращаются в сладкое липкое месиво.

«Ты все равно моя любимица. Это никогда не изменится».

* * *

Я безнадежно проваливаю тест по английскому. Проваливаю так, как никогда в жизни, получая позорные 65 баллов – таких отметок, выведенных красными чернилами, я даже ни разу не видела. Мистер Бомонт бросает мне на парту проверенную контрольную работу с запиской, тоже красными чернилами. «ЗАЙДИ КО МНЕ». Я комкаю листок бумаги вместе с гордостью и запихиваю на самое дно рюкзака.

Когда урок заканчивается, я пытаюсь незаметно проскользнуть за спинами остальных и убежать. Но мне приходится немного подождать, пока Никки выйдет первой. Пока я неловко топчусь возле двери, мистер Бомонт успевает воспользоваться моей уязвимостью.

– Джилл, задержись. – Он встает из-за стола, складывая руки на груди, как разочарованный старший брат, и подходит ко мне, закрывая дверь. – Садись.

– Я опоздаю на следующий урок, – бормочу я.

– Джилл, ты одна из моих самых многообещающих учениц. Просто неудачно написала тест. Думаю, нам надо немного поболтать.

– Поболтать? – усмехаюсь я. Но, когда смотрю на него, вижу, что он не шутит. В его глазах плещется беспокойство, а руки, сложенные домиком, выдают серьезный настрой. Кардиган застегнут небрежно, так что одна пуговица свободно болтается внизу, а другая, блестящая и круглая, торчит сверху, сбивая воротник рубашки набок. Под глазами у него темные круги, как будто накануне вечером он выпил слишком много виски, а загущенные брови нуждаются в хорошей корректировке. В нем не узнать того Бо, которого мы встретили ночью на заправке три года назад. Он как будто состарился, износился. Помню, тогда его возбуждало и забавляло, что он застукал своих «первенцев» за столь возмутительным занятием.

Теперь он просто выглядит помятым. Никогда не поверю, что он бывший Игрок, вряд ли его пустили бы в элиту. Может быть, в какой-то момент за этой внешней заурядностью и скрывалось нечто большее, но мужчина, что сидит передо мной, не кажется мне особенным. Может, и я такая же посредственность.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Не знаю.

– Все ты знаешь.

– Думаю, забыла подготовиться. – Я складываю руки на груди, вызывающе и по-детски. Негоже так разговаривать с педагогом, но после многих лет заискивания перед учителями с целью сбить их с нашего следа это ощущается как победа.

Мистер Бомонт вздыхает и резко откидывается на спинку стула, так что передние ножки отрываются от пола. Интересно, упадет?

– Послушай, Джилл, я же не идиот. Ты ведь знаешь, что я учился в этой школе?

– Видела ежегодники. – Перед глазами встает он, в ту пору сильный и жилистый, с густой шевелюрой, в футболке школьной сборной. Так он выглядел всего десять лет назад. Они с Адамом разминулись лишь на несколько лет.

– Послушай, Джилл. Я знаю, что происходит.

Я задаюсь вопросом, расценивать ли это как признание и принятие того момента на заправке и всех других наших шалостей? Что еще он видит, наблюдая за нами со стороны? Как много знает о том, чем мы занимаемся? На какое-то мгновение в сердце закрадывается надежда. По крайней мере, это может означать, что кто-то меня понимает.

– Вам, детям, приходится нелегко, – медленно произносит он. – Тяжелее, чем мне в вашем возрасте. Я знаю, как сильно на вас здесь давят. И после всего, что случилось с Шайлой… – Он замолкает, и я не могу понять, что кроется в его словах, пытается ли он донести до меня какую-то важную мысль. – Я знаю, как вы двое были близки. И тоже по ней скучаю.

Бомонт наклоняется ко мне, и передние ножки стула ударяются об пол. Я улавливаю запах его дыхания. Мята, маскирующая табак. Может быть, ментол. Он накрывает мою руку ладонью, обжигающе горячей. Я чувствую мозоли на кончиках его пальцев. Момент слишком интимный. Я хочу бежать.

Но вместо этого жду, пока он закончит, скажет то, что мне необходимо от него услышать. Что я права в своем решении уйти. Что все сложится к лучшему, после того как я выйду из игры. Но он ничего не говорит. Увы.

– Со мной все в порядке. – Я выдергиваю руку из-под его ладони. – Просто забыла позаниматься. Бывает.

– Что ж, тогда ладно. – Он возвращает свои руки на колени. – Почему бы тебе не пересдать тест в понедельник? Я знаю, ты можешь показать результат и получше. – Он тычет толстым пальцем в кроваво-красные цифры «65».

– Спасибо.

Бомонт широко улыбается, довольный тем, как все прошло, как здорово он справился с ролью внимательного, заботливого учителя.

– Всегда рад помочь.