Под вечер Саана и тетя, окутанные легким хмельком, решили прокатиться на велосипедах по песчаным дорожкам Хартолы. Саана едет на стареньком тетином привете из девяностых, а Инкери — на новом «Кресценте». В детстве Саана приезжала в Хартолу на летних каникулах, но тетя считает, что именно сейчас настало время познакомиться с этим местом по-человечески. Посмотреть на все глазами взрослого, погрузившись в пейзажи прошлого.

— В детстве ты часами на нее глазела, не оторвать было, — тетя делает глоток, указывая на краснеющую вдалеке ветряную мельницу. — А вон салон Майлы Талвио[10] — самая настоящая достопримечательность Хартолы, — улыбается тетя.

Саана едва успевает смотреть по сторонам. Взрослой она тоже тут бывала, но проездом, вечно спешила, — ничего не замечала. В тетиной гостевой комнатке на верхнем этаже она залечивала сном то стресс, то накатившую печаль. Думала, что в Хартоле и глянуть-то не на что. Наверное, тогда она была по-своему права.

— Оттуда поедем вниз. Посмотрим, получится ли вырулить на приусадебный дворик, — там все равно в такое время никого нет, — с блеском в глазах выкрикивает тетя и ускоряется. Саана смеется ее авантюрному настрою и тоже налегает на педали. Как же хорошо просто ехать на велике по хартольским проселочным дорожкам! Ветхая ветряная мельница, живописные окрестности усадьбы и благоухание свежескошенной травы.

Они въезжают на внутренний приусадебный двор. Там растут шикарные исполинские сосны. Саана никогда таких не видела. Газон пострижен, и вообще заметно, что за участком ухаживают.

— Усадьба Коскипяя. Думаю, уж ее-то ты помнишь с детства, — говорит тетя, а Саана с любопытством оглядывает окрестности. Даже воздух кажется здесь каким-то знакомым, но в то же время пейзажи глядят на нее настороженно, будто чужаками. Наверное, бывала тут с мамой. — Главный дом, тот зеленый, построен в 1820-х годах, когда это были владения рода Тандефельтов. В 1850-х усадьба перешла к роду фон Гердтен, — рассказывает тетя.

Саана любуется зеленой усадьбой, ее крыльцом с массивными колоннами, красными дворовыми постройками. Ее приводят в восторг и пушистые папоротники, и яблони, и домик заведующего музеем. Даже выцветшая и потрескавшаяся зеленая краска на двери. Ей всегда нравились обветшалые двери.

— В семидесятых в дом Ванха-Коскипяя переехал мужчина, его называли Бароном, — сообщает тетя, указывая на желтый дом, что поближе к речке. — Последний из рода фон Райхманнов. «Интерьер главного здания усадьбы наглядно демонстрирует быт восточно-хяменских аристократов XIX века», — тетю не остановить. — Так написано на странице Музея Восточного Хяме. Во мне умирает отличный экскурсовод, скажи? — хихикает тетя, и Саана энергично кивает. Тетя — лучшая.

— На самом деле здесь отличный гид, — с жаром уверяет тетя. — Обязательно сходи на экскурсию, потом еще спасибо скажешь.

Саана жадно оглядывается по сторонам. Старинные усадьбы и дворики рождают в ней необъяснимую тягу к свободе. Как было бы здорово провести беззаботное лето в поместье, целыми днями дефилируя по участку в широкополой шляпе… А что, если эта деревушка снова оживет для Сааны, засияет, как в детстве?

Они оставляют велосипеды на внутреннем дворе усадьбы Коскипяя и отправляются вниз по склону к лениво перекатывающемуся речному порогу. Поток поглаживают серебристые ивы, на берегу мирно пасутся домики и парочка пирсов. Чуть поодаль Саана замечает подвесной мост. Неужели она когда-то перебегала по нему на другую сторону? Из-за водорослей и водяных линий к берегу не подступиться. Ну, по мосту так по мосту. Пройдя между двух каменных столбов-ворот, Саана ступает на жалобно поскрипывающие подвесные дощечки.

— Прислушайся, — шепотом просит тетя, и они на минутку замирают на середине моста. Стоят, не шелохнувшись. Повсюду тишина. Постепенно проступают едва различимые отзвуки. Кукушка кукует где-то вдалеке. Нежно журчит поток. Воркуют дрозды. Мошка попискивает у самого уха. Дорожное эхо, рваный ритм проезжающих мимо машин. Саана опирается на веревочку и пытается разглядеть усадьбу за деревьями. Уже начинают опускаться сумерки, но пока неспешно, словно робея. Прохладная дымка стелется по воде, и в воздухе разливаются влажные ароматы трав и древесины. Восхитительно. Они молчат. Распустившиеся водяные лилии празднично украшают берег. Чуть ниже по реке у самой воды поблескивает одинокий белый цветок.

— Видишь его? — спрашивает Саана, указывая на цветок. Он прямо сияет на темном фоне. — Это такая лилия?

— Это калла, — тихо отвечает тетя. — Они тут не растут.

В глазах Сааны застывает вопрос.

— Тогда как она тут оказалась?

— Время от времени появляется рядом с речным порогом.

— Появляется? — спрашивает Саана, рассматривая белый цветок.

— Калла — подарок маленькой заблудшей душе, — продолжает тетя.

Теперь и Саане хорошо видно, что цветок ниоткуда не растет: кто-то аккуратно приставил его к береговому камню.

— Милая Хелена, — задумчиво произносит тетя, глядя на водные завихрения, темные и такие живые.

— Хелена? — Саана вся внимание.

— Да, та, что однажды была найдена мертвой в этих самых водах.



Экскурсию по Хартоле решено было завершить в одном местном заведении, хотя это был четверг накануне Юханнуса.

— Ну и дыра, — невольно вырывается у Сааны, когда они заходят внутрь.

— Ну, спасибо на добром слове, — вырастает из ниоткуда бармен, и Саане хочется сквозь землю провалиться. Ее слова предназначались для тетиных ушей, и ничьих иных.

Они берут себе напитки со льдом и пропихиваются к старенькому кожаному дивану в самом конце бара.

— Что может быть лучше освежающего летнего коктейля? — говорит Саана, и две кружки победно поднимаются в воздух.

— Точно, — смеется тетя и немного отхлебывает.

Льдинки позвякивают друг о друга в своей стеклянной тюрьме. Саана разрисовывает пальцем запотевшие бока кружки. Вечером они с тетей то и дело обсуждали рабочие авралы, увольнение и зародившуюся от всего этого хандру. Говорили о том, как работа в СМИ подчинила себе мысли Сааны и ее силы, задавила ее творческое начало.

— Иной раз я в ужасе от того, что понятия не имею, чем занималась бы. Жизнь будто обходит меня стороной: люди учатся, встречаются с кем-то, женятся, нянчат детей, ходят на любимую работу, копят какие-то баллы, берут кредиты, оформляют страховки, — в ужасе перечисляет Саана.

— Понятно, ну а ты?

— А у меня по жизни ни то ни се. На уме одна работа, где сплошной стресс — и было бы от чего! Фигня же всякая, по сути. Еще я ем пиццу — или мечтаю о ней, — невесело смеется Саана.

— Тебя послушать, так все просто обязаны проживать похожие друг на друга, усредненные жизни. Вот я, например, живу в свое удовольствие. Важно ощущать контроль. Ты контролируешь свою жизнь? — спрашивает тетя, вертя в руках кружку с коктейлем.

— Ну… — задумывается Саана и впадает в какое-то интеллектуальное оцепенение. Как безвольная амеба.

— Будешь бегать от ответственности, начнешь плыть по течению — тут же превратишься в пассивного наблюдателя, ротозея какого-то, — говорит тетя, глядя прямо перед собой. — Никогда не пускай все на самотек.

Огромное спасибо, дорогая Инкери. Мой список поводов для самоедства был бы неполон без строки «безответственность», думает Саана.

— И что, ты счастлива? — спрашивает она тетю. Саана то и дело возвращалась мыслями к жизни, которую тетя выбрала добровольно: ни детей, ни мужа — только творчество, садоводство, книги и путешествия.

— Само собой, — тетя не сомневается. — Моя жизнь — осознанный выбор. Я благодарна за каждый ее день, — уверенно подытоживает тетя, вызывая недоверчивый взгляд Сааны. Вот так просто? Взять и сказать кому-то, что ты счастлива?

— Наверное, мне сложно понять, к чему стоит стремиться. Сейчас слишком много возможностей, они парализуют меня, как буриданова осла, понимаешь? — объясняет Саана, краем глаза наблюдая за двумя местными старушенциями, буквально источающими флюиды любопытства.

— Какие твои годы, — задорно восклицает тетя, поднимая кружку. — Поприветствуем это лето! Оно прекрасно уже потому, что здесь моя любимая племянница.

Саана согласно кивает и проникается к тете еще большей теплотой. Уж если и есть за что благодарить жизнь, то однозначно за Инкери.

— А что насчет той девушки, что умерла в реке? — спрашивает Саана после короткого молчания: обе на минутку задумались.

— Вот уж действительно печальная история, — отвечает тетя. — Ты тогда совсем кроха была, так что дело давнее.

— Что случилось?

— Подожди-ка, схожу сначала за добавкой, — говорит тетя и удаляется к барной стойке.

— Тридцать лет уже прошло. Тело Хелены выловили из Тайнионвирты, неподалеку от подвесного моста, — рассказывает тетя по возвращении с двумя полными кружками.

— Что именно тогда произошло? — продолжает расспрашивать Саана, но тетя лишь пожимает плечами и отпивает немного коктейля. — И калла. Кто-то же регулярно приносит ее к речному порогу, — размышляет Саана. — Красивый жест, — в задумчивости произносит она и делает несколько глотков кряду.

— Этот случай теперь в подкорке у каждого хартольца, — произносит тетя и гневно зыркает на любопытных старушенций, греющих свой наблюдательный пост в углу бара. — Племянница моя, — громко сообщает им тетя, указывая пальцем на Саану. Старушки сразу тушуются, отворачиваются и прикидываются мебелью.

— Внезапную смерть такой девчушки невозможно забыть, — говорит тетя.

— Что тогда случилось-то? — в который раз интересуется Саана. Напиток уже не кажется таким вкусным: внимание поглощено историей.

— Не знаю, полиция так ничего и не нашла. Дескать, улик недостаточно. Оно и понятно: Хелену нашли в речном пороге — ясное дело, тут либо несчастный случай, либо самоубийство. Вот как рассуждала полиция. Хотя по деревне всякие слухи ходили.

— Какие слухи? — Саана ловит себя на том, что губами проговаривает каждое тетино предложение.

— Ну а какие тут могут быть. Мол, не могла Хелена себя убить, не такая была и несчастной не выглядела. Хелена, наоборот, по жизни всех заражала радостью. И вдруг — такое. Что-то во всем этом было нечисто.

Глаза Сааны постепенно округляются.

— Но нельзя забывать, что деревушки типа нашей всегда полны пересудов, — шепчет тетя, кивая на столик со старушенциями. — Вон те две, например. Одна у них забота — остальным косточки перемывать, будто у самих в жизни ничего не происходит. И, знаешь, их можно понять. Тут ведь тишь да гладь. Той Хартолы-то — деревушка! Хотя нет, подожди, королевская община — руководство решило, что этому месту надобно зваться так, — важно произносит тетя. Саана еще долго обдумывает ее слова.



Следующим утром, в канун Юханнуса, Саана подскакивает ни свет ни заря — впервые за все время в Хартоле. Мысли о мертвой девушке не выходят из головы. Несмотря на короткий и беспокойный сон, Саана бодро шагает на кухню, где обнаруживает тетю, увлеченно читающую газету с чашечкой чая в руке.

— Я тут подумала… а что, если покопаться в этом деле? Заняться смертью девушки, — говорит Саана, поочередно открывая шкафчики в поисках кофе и фильтров.

Тетя отрывает взгляд от газеты и улыбается. Саана вышла наконец из своей спячки — какое облегчение.

— О, ты выписываешь «Хесари»[11]? — удивляется Саана, различая в руках у тети знакомый шрифт.

— Крестьяне должны быть в курсе господских дел, — смеется тетя. — Кофе — вторая дверца справа.

Саана наблюдает за флегматично капающим кофе, облокотившись на кухонный шкафчик. Аромат постепенно пропитывает всю комнату.

— В конце августа как раз тридцать лет будет с того случая, — вдруг произносит тетя и переворачивает страницу.

Саана вздрагивает, будто очнувшись. Ее пронизывает ощущение того, что это — начало чего-то большего. Может ли чья-то смерть подарить Саане новую жизнь?

— Хелену нашли на исходе лета. Помню, что все ягоды с кустов к тому моменту собрала. Тебе было не больше пары годиков.

Саана дожидается последней кофейной капли. С каждой минутой намерение крепнет, наливается силами. Это — отправная точка. То, от чего нужно отталкиваться. Загадочная смерть девушки.

Я

Я наблюдаю за тем, как раскаленное железо давит на мягкое, дрожащее мясо. Приглушенное шипение чем-то напоминает звук спички, потушенной в струе воды. Когда жар доделывает начатое, я в последний раз смотрю в глаза этому мужчине: он отчаянно ищет спасения в чем-то. В смирении? В раскаянии? В мольбе, панике, прощении? Он тонет в невозможности осознать происходящее, он сдается и скоро будет поглощен унынием. Или он уже догадался? Неужели и правда понял, что на сей раз милости он не дождется? Что настало наконец время платить по счетам. Что ему предстоит посмотреть в лицо смерти… Его апатия несколько разочаровывает. Как-то все слишком легко. Он мог бы яростно брыкаться, или ползать тут на коленях, или до последнего все отрицать. Мог бы безуспешно со мной торговаться или биться в агонии. Но нет, ничего подобного. Поглощенный безнадежностью, он тихо ждет. Он точно знает, что попал на Страшный суд. И что он виновен. Я погружаю его голову под воду и смотрю, как начинаются судороги. Мои руки топят человека, а в голове не смолкает внутренний диалог. Ну и каково мне? Убивать кого-то — какие ощущения? Смотреть на чьи-то последние вздохи, выбивать дух из чужого тела — как это? А главное, каково это — возомнить себя Богом, устроить над кем-то суд и не щадить его? Судороги усиливаются и внезапно прекращаются. И как? Да никак. И в высшей степени правильно. Вот как.

27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, СУОМЕНЛИННА

На улице ветрено — как и всегда, — но сегодняшнюю погоду не сравнить с тем кошмаром, что царил здесь неделю назад; есть робкая надежда на долгожданную жару. Деревья покачиваются, борясь с порывами ветра, однако воинственный настрой Айно и ее пса не под силу сбить никаким катаклизмам. Захваченные бризом волосы так и лезут в глаза, Айно привычным жестом их убирает. Каждое утро в одно и то же время она бежит по одному и тому же маршруту. Булыжная мостовая, песчаная тропа, скала, газон, песок и опять булыжная мостовая. По пути Айно дает Крамеру возможность обстоятельно все обнюхивать и с достоинством помечать территорию. Они по привычке направляются в самый тихий конец острова, к Королевским воротам.

Возведенная между морем и островом стена по-родительски пытается защитить жителей от ветра, вьюг и непрошеных гостей. Сейчас история острова ощущается чем-то бесконечно далеким. Айно тянет Крамера за поводок, чтобы далеко не убегал, и они останавливаются у проема в каменной стене. Это одновременно и окно, и дверь: через проем можно попасть на скалы, к самому берегу, и сойти с тропы, истоптанной толпами туристов. Айно просовывается на другую сторону. Лицо тут же обдает соленым воздухом, это даже успокаивает. Айно по душе ранние часы, когда на улице еще никого нет и кажется, будто весь остров в их с Крамером распоряжении. Ей нравится порядок, в котором действия следуют один за другим так, что не нужно даже думать о них. Это избавляет от необходимости принимать мелкие решения. Пиццерия еще закрыта. На подходе к Королевским воротам Крамер вдруг заливается лаем и бешено тянет поводок вперед. Айно нехотя поддается и идет за псом, утихомиривая его пыл: Крамер — вперед, Айно — назад. Ошейник передавливает гортань, и из пасти Крамера вырывается невнятный скулеж. Да что с ним такое?

У самых ворот Крамер останавливается и начинает беспокойно топтаться. Лапы дрожат от возбуждения. Айно подходит ближе, максимально укорачивая поводок, и тут же замечает: что-то не так. Великолепная набережная, ухоженный газон, каменный памятник, железные цепи, ступеньки, мерное покачивание волн, пронизывающий ветер. Однако в центре этой гипнотически привычной композиции появилось нечто инородное, кричащее, захватившее внимание и Крамера, и Айно. Она смотрит вниз на ворота, едва удерживая беснующегося пса. На камнях что-то лежит. Кто-то. Будто чей-то труп. Айно сразу интуитивно понимает, что человек мертв. В его позе есть нечто неестественное, даже постановочное. Может, спуститься по лестнице и проверить пульс? Айно в растерянности. Она опускается на корточки почесать Крамера за ухом и кричит фигуре внизу:

— Эй, вы там как?

Она чувствует себя глупо: понятно же, что ответа не последует. Человек внизу — мертвее не бывает. Крамер подскуливает, а у Айно в душе смешались отрицание, отвращение, страх и печаль — она понятия не имеет, что делать.

— Помогите! — решается она, но голос тонет в порыве ветра. Да и кого можно встретить у Королевских ворот в такой час? Айно нащупывает в кармане телефон и неуверенно оглядывается. Скоро семь утра.

— Помогите! — снова кричит Айно, ее голос дрожит. Она вдруг кажется себе трусихой, маленькой слабой девочкой. Даже с голосом не может совладать. Трясущимися руками она кое-как набирает на телефоне 112. Задержав дыхание, Айно ждет того, на кого можно будет переложить ответственность за весь этот ужас.

27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХЕЛЬСИНКИ

Ян наливает себе немного офисного кофе. Старенькая кофеварка делает напиток горьким, еще чуть-чуть — и будет невозможно пить. И все же Ян хлещет эту горечь литрами. Время мучительно тянется, Ян несколько раз ловит себя на зыбкой секундной дреме, несмотря на то что на зеленом офисном диване он сидит с нарочито бодрым видом. Его гложет ожидание — подспудное, непостижимое. Он отхлебывает кофе, морщится и думает о маме. Теоретически он сам может умереть в любой момент, на дежурстве например, но маме сказали заранее, прямым текстом: несколько недель, на месяцы лучше не рассчитывать. Это расставило все по своим местам. С того момента Яну плохо везде, где бы он ни находился. Но на работе все же легче, чем дома в одиночестве. Ночное дежурство выдалось спокойным, а дома он в любом случае не заснул бы. В последнее время Ян слишком часто подскакивал ни свет ни заря, в самое тихое время ночи — в час волка. Для неспокойных душ этот утренний момент поистине невыносим.

Ян встает вылить остатки жуткого кофе в раковину — и звонит телефон. Это Мертанен, главный инспектор уголовного розыска и непосредственный начальник Яна.

— Труп мужчины у Суоменлинны, — сразу переходит к делу Мертанен, и Ян моментально просыпается.

— Убийство явно непростое, жертву оставили на виду, тут возможна какая-то ритуальная подоплека. Я хочу, чтобы ты вел это дело с самого начала. Люди из хельсинкского убойного отдела и криминалисты будут на месте первыми, но я попрошу, чтобы дело передали нам. Короче, советую морально подготовиться к расследованию.

Слушая о том, что известно на данный момент, Ян наблюдает за парковкой. Четверг как четверг. Для кого-то — лишь многообещающий кивок в сторону выходных, выход на финишную прямую. Для сменщиков это просто безликий день в массе таких же. Еще полчаса назад голова Яна была забита мыслями о предстоящей утрате, но вот на сцену врывается Дело — и вытаскивает буксующего Яна из бесконечной трясины. Дело, которое уже сейчас сильно волнует тихого и угрюмого Мертанена. Ян записывает всю необходимую информацию и наконец выливает остывшую кофейную жижу в раковину.



Подводный туннель между крепостью Суоменлинна и материком всегда открыт для полиции и карет скорой помощи. Эксперты-криминалисты уже на месте, Королевские ворота и прилежащие территории оцеплены сигнальной лентой. Ян осторожно, фиксируя все вокруг, продвигается к месту. Криминалисты фотографируют детали участка, где нашли тело, и вспышки их камер тонут в ослепляющем летнем утре. В небе, словно огромное насекомое, шумит дрон: снимает общий план. Ян пытается запомнить все, что видит. Суоменлинна. Королевские ворота. Труп. Убийство. Свидетелей нет. Жертва пока не опознана.

Ян поднимает ленту и ступает на огражденную территорию. Тело он замечает сразу. Увидев Яна, криминалисты в белых халатах замирают. Убойный отдел Хельсинки уже начал расследование, но если здесь Ян, то дело, видимо, перешло к центральной криминальной полиции. Молчаливые пары глаз вопросительно смотрят на следователя, а тот — на пустоту перед собой. Они обязаны предоставить Яну необходимые сведения.

Убийство. Ян оглядывается вокруг. Гражданских нигде нет. Похоже, пустынная и ветреная Суоменлинна решила сегодня поспать подольше. Летняя туристическая истерика еще не началась. Ян не спеша осматривает скалы и зеленый остров на противоположной стороне. Должно быть, Валлисаари. Вдруг чья-то рука ложится Яну на плечо.

— Приветик. — О, этот голос ни с чьим не спутаешь.

— Хейди Нурми, — отвечает Ян и только потом оборачивается.

Хейди — детектив, с которой Ян знаком уже сто лет, — прибыла на место раньше. Ян делает вид, что в курсе. Мертанен не удосужился рассказать ему даже об этом.

— Мужчина, личность пока не установлена. Около шестидесяти лет, точные данные будут позже, — сообщает Хейди. — Нужно побеседовать с женщиной, нашедшей тело.

Ян кивает.

— Что о ней известно?

— Местная, выгуливала собаку. Тут есть имя, сейчас… Айно Ниеминен. Сидит наверху, около пиццерии, ждет, когда ее уже допросят и отпустят домой. Хорошо бы тут немного поработать, пока есть с чем, — говорит Хейди, выразительно глядя на коллегу.

Ян помалкивает, сказать пока особо нечего. Он рад, что здесь с ним именно Хейди. Они знакомы со времен учебы, у Хейди невероятно острый ум.

Хейди уходит подальше от Королевских ворот, чтобы поговорить с Айно. Ян приглядывается к берегу и оценивает расстояния. Коллеги понимающе кивают ему, давая полную свободу действий. Полицейская лента беспокойно развевается на ветру. То и дело ее приподнимают, двигаясь очень осторожно: всем понятно, что незначительные отметины, какие-то мелкие нестыковки и следы должны оставаться нетронутыми. Движение у Королевских ворот и на прилежащих территориях не может замереть, пока тут всё не прочешут вдоль и поперек.

— Что-нибудь указывает на личность жертвы? — спрашивает Ян у ближайшего криминалиста в защитном халате. — Лейно, ЦКП[12], — уточняет он, хотя тут все и так в курсе. Ян уже привык к тому, как очевидно в глазах обывателей его моложавое лицо не вяжется с образом детектива из убойного отдела. Но едва ли в этом мире хоть о чем-то стоит судить по внешнему виду.

— Лампи, — представляется мужчина и протягивает Яну руку. — Какое-то темное дело, как ни посмотри, — продолжает он, неуверенно махнув в сторону трупа. — Очень уж все четко сработано, чистенько. У жертвы при себе ни телефона, ни бумажника — ничего из того, что помогло бы установить личность прямо на месте. Сейчас составляют список пропавших. Может, там найдется кто-то подходящий. — Мужчина замолкает.

Яну жаль и умершего, и женщину, случайно обнаружившую труп. Когда его отдел вызывают на место преступления, всегда находится так много тех, кого нужно пожалеть.



— Здравствуйте, Айно, — говорит Хейди, энергично протягивая руку женщине с заплаканным лицом. — Это же вы нашли его? — спрашивает она, хотя ответ, конечно, известен.

Женщина кивает и наклоняется почесать пса, который крутится у ног и все никак не угомонится.

— Жаль, что так вышло. Если захотите поговорить об этом, я после нашей беседы дам вам контакты одного кризисного терапевта. Это поможет, — уверяет Хейди, и женщина снова кивает.

— В котором часу вы были на пробежке?

— Мы были тут где-то в районе половины седьмого, чуть позже, — отвечает женщина, беспокойными рывками притягивая к себе пса за поводок.

Хейди не знает, что это за порода. Ее вообще никогда не заботили домашние питомцы.

— Может, вам что-то бросилось в глаза? Люди, лодки — что угодно? — спрашивает Хейди, выжидающе глядя на женщину. Нежная блондинка в длинном шерстяном кардигане и полуботинках. Так могла бы выглядеть учительница или художница. Она отрицательно качает головой.

— Как долго вы здесь живете?

— Уже почти двадцать лет, — улыбается женщина, и Хейди с облегчением замечает какую-то искру во взгляде.

— Потрясающее место, — соглашается Хейди. Немногим удается пожить в квартирах крепости. — Если бы кто-то приплыл сюда на лодке, то откуда, как думаете? Вы же местная, просто предположите, — просит Хейди и терпеливо дожидается ответа.

— Я бы в той стороне у кого-нибудь поспрашивала, — говорит женщина, указывая на остров Кустаанмиекка. — Там никто не живет, но есть тропинка вдоль утеса.

— Спасибо вам, на этом все. Идите домой и отдохните как следует, — говорит Хейди, и женщина тихонько кивает. — Пожалуйста, свяжитесь с нами, если еще что-то вспомните.

Допросив свидетельницу, Хейди отправилась напрямик к месту, где был найден мужчина. И вот они уже вместе с Яном разглядывают труп.

За год на плечи убойного отдела ложится свыше тысячи дел, наиболее тяжелые и запутанные из которых в последнее время постоянно оказываются на столе у Хейди. Вид мертвого тела уже не вызывает никаких эмоций. Хейди по-настоящему страшно лишь при мысли о том, что бесчисленные повторения одного и того же смогли приучить ее к чему-то настолько ужасному. И хотя от самих трупов тошнит далеко не всегда, от обстоятельств смерти кровь стынет в жилах каждый раз. Сейчас Хейди уже не скажет, каким по счету было первое тело, на которое она вдруг никак не отреагировала, от которого сразу «дистанцировалась». Может, это был тот надвое распиленный мужчина пять лет назад? Или кто-то из оставивших свои мозги на лужайке после выстрела из ружья? Все это по-настоящему чудовищно, и регулярные встречи со смертью заставили Хейди ценить жизнь еще сильнее.

Хейди склоняется над трупом, чтобы рассмотреть поближе. Ссадины на шее и запястьях. Причина смерти до сих пор не установлена. По отметинам можно предположить, что мужчина утонул.

— Что скажешь? — обращается к Яну Хейди, не глядя на него.

— Пока ничего, — задумчиво отвечает Ян, продолжая осмотр.

Хейди вздрагивает от холода. Такой ветрюган этой курточке не по зубам. Хейди уже узнает это лицо: Ян начинает новое следствие. Не спешит с выводами, смотрит перед собой — будто бесцельно. Но его голова фиксирует абсолютно все.



Насильственная смерть всегда противоестественна. Она нарушает гармонию, врывается в заведенный природой порядок. Ян смотрит на море — и снова на тело. Прибыв на место преступления, он всегда стремится ухватить общую атмосферу.

Ян склоняется над трупом. В застывшем выражении мертвого лица ничто не указывает на то, насколько ужасен был конец. Яну известна первая версия — утопление. Конечно, они на побережье, вот только обувь и одежда жертвы совершенно сухие и чистые. Мужчину, очевидно, утопили, но перед смертью с ним явно случилось что-то еще. Ян просит криминалистов тщательно осмотреть самый край воды, каменную стену и находящиеся в ней многочисленные полости.

Ян бросает взгляд на телефон. Снова думает о маме и о том, что очень скоро она позвонит ему в последний раз. Позвонит, и все, дальше — тишина. Эти мысли тут же уносят его далеко от утренних событий. Все будто бы происходило сквозь густой туман. Ян взмахивает рукой, точно рассеивая дымчатую пелену, чтобы сквозь нее вглядеться в покрытые травой скалы, массивные цепи и едва уловимое движение воды.

На глубине, вероятно, лютуют течения, и воде не до мертвецов: она выталкивает их вверх, делая удивительно легкими. Реши убийца утопить мужчину в море, на поверхности плавали бы травинки. Заметая следы, пришлось бы попотеть, но в данном случае это несложно. Раз тело лежит у всех на виду, тут два варианта: либо его хотели всем продемонстрировать, либо на меры предосторожности не хватило времени. Ян размышляет о том, был ли мужчина найден раньше, чем планировал убийца. Нужно учитывать и то, что труп могли доставить к Королевским воротам на лодке. В любом случае место специфическое. Оплошность? К тому моменту мужчина был мертв совсем недолго — буквально пару часов. Или место выбрано намеренно? Вдруг оно должно о чем-то сообщить? Хотели бы просто избавиться от тела — привязали бы груз и опустили в море, места-то предостаточно. «Брошенное в воду тело всплывет на поверхность. Если нужно утопить труп с концами, потребуется утяжелитель». Ян вспоминает, как им это рассказывали на учебе. Тогда подобные слова казались выдернутыми из мафиозных диалогов, а сейчас они просто имеют смысл и поражают своей обыденностью.

Хейди и Ян осматривают местность, не говоря ни слова. Две бледные фигуры, прекрасно осознающие: сегодня все опять начинается заново. Они прикидывают расстояния, ищут зацепки и пытаются понять, с какой стороны на место прибыл преступник.

— Похоже, нам везет. Смотри, какие люди, — прерывает Хейди свои размышления и украдкой кивает в сторону появившегося вдалеке мужчины. Ари Йоки. Лучший судмедэксперт из всех, с кем они знакомы. Дайвер — так его за глаза давным-давно прозвали следователи из убойного отдела. ЦКП невероятно повезло, что тихий гений вроде Йоки по какой-то удивительной причине решил помогать полиции, а не блистать в среде хирургов. Впрочем, появление Дайвера не сулит ничего хорошего и обычно указывает на исключительную жестокость убийцы.

— Время и причина смерти? — сразу спрашивает Ян у Дайвера, как только тот подходит к телу. Ян старается выражаться лаконично, потому как поток лишних слов выводит Дайвера из себя.

— Приди я пораньше — и вас бы не вызвали. Поверьте, — отвечает Йоки в своей манере, крайне довольный произведенным эффектом, и с задумчивым видом склоняется над трупом.

Ян невольно сравнивает Йоки с грифом. Падальщик, в мгновение ока определяющий причину смерти. Он и в самом деле смахивает на грифа: лысая, какая-то птичья голова на тонкой длинной шее. Болезненно острый, рельефный кадык на каждом слове скользит вверх и вниз.

Ян задумывается над тем, по какой причине начальство так спешно вызвало Дайвера. Да, порой он прибывает на место, чтобы взглянуть на труп до официального вскрытия и расследования, но подобное случается редко, это прямо из ряда вон выходящие дела.

— Кто такой? — спрашивает Йоки, поднимая руку мужчины и заглядывая ему под ногти. И когда он только успевает натянуть резиновые перчатки?

— Пока не знаем. Сейчас сверяются со списком пропавших.

— Ясно, жду его у себя на столе в Пикку-Хуопалахти[13], — заявляет Дайвер и привычным жестом снимает перчатки. Ян уже долгое время уверен, что у Йоки есть лишняя пара глаз.

Ян поднимается по каменной лестнице и с высоты осматривает скорбящую, опечаленную смертью землю. С этой позиции хорошо видны морские просторы и близлежащие острова. У причала около Королевских ворот регулярно останавливается паром JT-Line, но это известно и Хейди. Последний паром из Суоменлинны до Рыночной площади отплыл в среду еще до полуночи, а в четверг с утра первый паром появился в 07:20, почти сразу после того, как было обнаружено тело. Паром шел совершенно пустым, а сейчас вся территория до причала оцеплена полицией. Ян всматривается в Королевские ворота. С этим убийством что-то не так. У трупа уже собралась целая толпа. Ян закрывает глаза, но синие огоньки продолжают его донимать. На месте бесшумно выстроились автомобили с «мигалками» — все это каким-то извращенным образом напоминает о непостижимости, скоротечности жизни.

Номер Зака стоит у Яна на быстром наборе. На плечах Зака лежит поиск информации по делу — всего, что способно оставить после себя нули и единицы. Зак отвечает после первого же гудка. Звонок на единый номер поступил в 06:47. Сейчас выясняют, было ли какое-то движение на острове в тот момент: лодки, автомобили, пассажиры парома. Скоро у Зака появятся записи с камер наблюдения на причале Рыночной площади. Эту территорию снимают с десятка разных мест, ведь поблизости Президентский дворец. Маловероятно, что убийца решился сесть на общественный паром, однако и этот вариант необходимо проверить. Сейчас основная задача Зака — искать на видео следы жертвы. Последние сутки убитого мужчины должны быть восстановлены буквально поминутно. Еще бы знать, кто он такой.



Хейди жестом просит Яна сесть в машину. В полной тишине они едут по туннелю на материк.

— Хоть посмотрела на тебя, — начинает Хейди. Как и всегда, она садится за руль, когда им выдается случай поработать вместе. Ян никогда не любил водить. Ему больше нравится сидеть и размышлять. Или на велосипеде кататься.

Хейди несется как ненормальная. Среди знакомых Яна больше нет людей, которые, подобно Хейди, могли бы даже переодеваться за рулем, когда машина на полном ходу.

— Музыкальные пожелания? — интересуется Хейди, когда туннель превращает звуки радио в сплошной шум. Ян по-прежнему молчит, и она ищет в Spotify одну из его любимых композиций — Red Eyes группы The War on Drugs.

Рта Ян так и не открывает, но начинает улыбаться первым нотам.

— Ну? Сам начнешь или мне тебя официально спросить? — в третий раз Хейди пытается нарушить молчание. Сумрачный туннель затягивает их обоих в свой особый спокойный мирок. В туннеле ни души. Ян понимает, что от расспросов Хейди никуда не деться. Ничто не ускользает от ее внимания, хотя и не сказать чтобы они были задушевными друзьями. Ян глубоко вздыхает и говорит то, о чем Хейди и так подспудно догадывалась.

— Маму перевели в хоспис «Терхокоти», — голос Яна слабее, чем ему хотелось бы.

— Боже, сочувствую, — говорит Хейди, и это чистая правда.

— Спасибо.

— Ты говори, если я чем-то могу помочь, — продолжает Хейди. — В такие моменты сложно подобрать слова, но ты знай, что я рядом и готова выслушать. Или обнять, — добавляет Хейди и слабо улыбается. Они оба в курсе, что у Яна по жизни проблемы с объятиями.

Выезжая из туннеля, они тут же чувствуют мощь обрушившегося на них утреннего солнца. The War on Drugs играют на фоне, служа поездке эффектным саундтреком. Ян молча всматривается в сменяющие друг друга городские пейзажи. Техтаанкату особенно хороша. Установленный у дороги измеритель скорости показывает 75 км/ч — похоже, они злостные нарушители.

— Хоть убей, вот одного не могу понять, — заводит разговор Хейди, вынужденно тормозя из-за стоящего впереди трамвая. — Какого хрена ты вообще на работе? Почему не с ней? Вам нужно как можно больше бывать вместе, ведь очень скоро такая возможность исчезнет, — выпаливает Хейди и резво выруливает из-за трамвая, как только выдается момент.

На секунду Яну кажется, что они сейчас умрут. Сидя за рулем, Хейди чаще смотрит на собеседника, чем на дорогу. Когда они резко тормозят, Ян ищет какой-то моральной поддержки у приборной панели. «Какого хрена ты на работе? Почему не с ней?» Слова Хейди кружатся у Яна в голове, но он не отвечает. Просто не знает как. Он словно делает вид, что все в порядке. Что это не они только что чуть не разбились, что смерти вообще не существует, что люди друг друга не теряют. Сегодня просто рабочий день — ну, слегка напряженный, конечно. Хейди гонит так, что есть смысл задуматься о завещании или хотя бы испугаться. Но Яна теперь ничего не пугает.



В офисе Ян сидит, закинув ноги на рабочий стол. Хейди устроилась чуть позади и лупит по столу теннисным мячиком. На основании жиденьких сведений, что им удалось добыть, сейчас было бы неплохо разжиться хотя бы грубым, предварительным профилем убийцы. Что он хотел сказать? За всем этим стоит визионер? Авантюрист? Есть ли у него какая-то высшая цель или все сводится к банальному ощущению власти? С профилем им мог бы помочь Кай Йоханссон, настоящий профессионал, но и ему понадобилось бы еще немного времени.

— Итак, — начинает Хейди и кидает мячик Яну. Едва удержав равновесие, Ян ловит мячик и опускает ноги на пол. Цель этих перебрасываний очень простая — проговорить вслух все, что сейчас на уме. Хейди следит за тем, чтобы в обязательном порядке высказывалась даже абсолютная околесица, — только так можно в конце концов прийти к конструктивным версиям.

Хейди внушила Яну доверие с самой первой встречи, такое в жизни случается нечасто. О себе она рассказывать не любит. Хейди — женщина красивая, но суровая. Такую сложно раскусить на раз-два. Ян сразу разглядел в ней такого же интроверта, как и он сам. Была у Хейди одна способность, которая проявилась еще во время учебы и до сих пор восхищала Яна, — умение «читать» людей.

— Кем был убитый? — спрашивает Ян, кидая мячик обратно Хейди.

— Кто входил в его близкое окружение? — спрашивает Хейди, мячик опять у Яна.

— Королевские ворота: есть ли сакральный смысл?

— Виновный обычно находится среди близких, — добавляет Хейди. — С какими близкими мы столкнемся в этом случае? С женой? Девушкой?

— Почему труп остался лежать на виду? — задумчиво произносит Ян. — Жертва расплатилась за прошлые грехи?

Хейди на секунду замирает, уставившись в пустоту. Затем продолжает:

— Это единичное убийство или начало серии?

Последний вопрос повисает в воздухе. Хейди бросает мячик Яну и ждет. Ян ловит его и начинает вертеть в руках. Старенький кислотно-желтый теннисный мячик. Несколько лет назад Ян нарисовал на нем рожицу, но чернил уже почти не видно. В полете мячик теряет несколько тончайших ниточек, и никому до этого нет дела. Ян открывает рот, словно вот-вот что-то скажет, но потом передумывает. Последние вопросы крайне серьезны. Действительно, почему убийца хотел, чтобы жертву непременно обнаружили? Что такого в этой жертве?

Ян поднимается, кладет мячик на рабочий стол и подходит к высокой пустой стене. Он берет черный маркер и пишет в центре светлой доски: «Мужчина Х найден 27.06.2019 в 06:45, ум. ок. 05–06 утра?» Под записями он прикрепляет фотографии с места. Лицо жертвы. У них уже что-то есть — и нет, по сути, ничего.

Хейди сидит у монитора, ищет информацию о Королевских воротах и читает прямо с официального сайта крепости Суоменлинна: «Монументальные Королевские ворота считаются символом крепости Суоменлинна. Они были построены в период с 1753 по 1754 год как центральный вход в крепость. Ворота были воздвигнуты на месте, где пришвартовался корабль короля Швеции Адольфа Фредерика, решившего лично проконтролировать строительство крепости в 1752 году»[14].

— Зацепиться особо не за что, — подытоживает Хейди, еще немного почитав текст. — И все же интуиция подсказывает, что это место было выбрано не случайно, — продолжает она, приоткрывая окно, чтобы разогнать застоявшийся воздух.

Ян смотрит на небо. Погода восхитительная, хотя сезон отпусков еще не начался. Начнется — и, по закону подлости, моментально похолодает, а люди будут в панике оккупировать Грецию, Турцию или — на худой конец — Эстонию, только бы погреться. Ян и сам бы не прочь уехать в тепло, но это лето опять придется провести за работой. Еще какое-то время Ян снова пытается представить, чем в эту секунду заняты обычные люди, гуляющие по улице в свой обычный четверг. Кто-то из них все-таки в отпуске. А Ян и Хейди сидят здесь и расследуют убийство. Их будни сотканы из чужих смертей. Они ежедневно погружаются в мир вечного мрака.

На пороге появляется Зак с небольшой стопкой бумаги.

— Что есть на данный момент: мы нашли человека, который, возможно, рано утром видел лодку около вод Суоменлинны, в районе острова Сусисаари. Он подумал, что кто-то рыбачит, но не разглядел, кто именно. Мы начали просматривать видео с камер наблюдения, установленных на Рыночной площади у причала, где останавливается паром HSL, но пока мы даже не знаем точно, что конкретно ищем, ведь ни на жертву, ни на убийцу ничего нет. В общем, пока пусто. Попробуем зафиксировать лица тех, кто садился на паром вчера ночью и сегодня ранним утром.

Ян кивает. Специально собранная им для расследования этого дела группа из трех человек изучает полупустую доску в полной задумчивости. Исписать ее вдоль и поперек — сейчас их задача номер один. Сверху ясно дали понять: у этого дела высший приоритет, и Мертанен, как главный инспектор уголовного розыска ЦКП, должен постоянно получать информацию о ходе расследования. К сожалению, на данный момент информации слишком мало. Речь идет о пазле, в котором даже количество деталей под вопросом. Неоспоримым фактом остается только смерть, новый труп без имени.



Йенна ковыляет по знакомой дорожке для бегунов. На глазах — солнцезащитные очки, хотя сегодня облачно. Она еще не встречалась с коллегами, ей вообще ничего не хочется делать. Едва она останавливается у поместья Пуотила, чтобы перекурить, как звонит телефон.

— Как делишки, Йенна? — начинает Элиас.

— Помаленьку, — отвечает Йенна и глубоко затяги-вается.

— Жива после вчерашнего? — посмеиваясь, спрашивает Элиас.

— Ага, — мямлит Йенна и выпускает колечко из дыма. Раздражение накатывает быстрее, чем это колечко расширяется.

— Как там Ларс? — интересуется Элиас и замолкает в ожидании.

— А что мне твой Ларс? — огрызается Йенна. — Слышать о нем не хочу. Трухлявый онанист, — говорит она и сдвигается с места. Своим звонком Элиас растревожил все воспоминания о том вечере и его мерзком продолжении, а также о фотографиях, которые не факт, что не были никому отправлены, хотя она, конечно, удалила их из телефона этого извращенца.

— Ну, я просто подумал, мало ли у вас там что… — говорит Элиас. Он не интересуется, как там Йенна и все ли с ней в порядке. Да и с чего бы, правда? Сейчас Йенна понимает, насколько фальшиво все это Элиасово дружелюбие.

— Ларса не было в агентстве, хотя сегодня ему стоило бы появиться на собрании, — объясняет Элиас.

— А, вон оно что, — выжимает из себя Йенна, содрогаясь при мысли о том, что в понедельник ей придется идти на работу.

— Просто это не похоже на Ларса, — бормочет Элиас и неожиданно отсоединяется.

Йенна останавливается, задумчиво уставившись перед собой. Куда запропастился Ларс? Хотя нет, ей-то что. Йенна глубоко вздыхает и находит в телефоне то дурацкое селфи, которое она сделала на фоне окна в спальне Ларса.

— Дура, вот ты кто, — говорит себе Йенна и продолжает тащиться.

Она думает об Элиасе. Любимый братик. Все в агентстве в курсе, что он помолвлен и скоро станет отцом. Но вот выходные — и Элиас опять в загуле. Причем внушительная часть его баб по совместительству еще и клиентки агентства. Как удобно.

Йенна никогда не рассказывала, что Элиас ее кузен. Он умолял ее помалкивать на этот счет, иначе для всех стало бы очевидно, что стажерка, в общем, не с улицы. Йенна не знает, единственная это причина или нет. Вдруг Элиас так демонстрирует свою власть? Он неоднократно давал понять, что Йенне лучше не совать нос в его дела.

Йенне хочется треснуть себя как следует. Что она творит? Как можно быть такой идиоткой? Ларс исчез — и вот думай теперь всякое, беспокойся. С кем он говорил утром? Йенна вздрогнула. А вдруг тот тип на улице следил за окнами Ларса и видел Йенну? И видел, что она его тоже видела? Йенна силится вспомнить что-то конкретное, но в памяти остался лишь размытый силуэт.

Вернувшись домой, Йенна разглядывает свое отражение в замызганном зеркале прихожей. Она бы очень хотела убедить себя в том, что совершенна, но пока в голову лезут одни лишь недостатки. Да и день располагает к самокритике. Бывают такие периоды, когда до предела сгущается неопределенность, когда чувствуешь: ты — уродливое ничтожество. У нее язык не повернется рассказать кому-то о Ларсе, о том кошмарном вечере. На что она, собственно, рассчитывала, соглашаясь пойти к Ларсу домой? В какой момент уже слишком поздно говорить «нет»? Чего еще тут можно было ожидать? Что они проболтают всю ночь и расстанутся лучшими друзьями? Но про то, что тебя тайно сфотографируют, мало кто может заранее подумать, тут она не виновата. Она виновата в том, что сама к нему пошла. Что за больное любопытство? Неужели так сложно просто себя уважать? Почему все привычное и безопасное кажется таким невыносимо скучным? И что помешало Ларсу появиться сегодня в агентстве? Внезапно на Йенну накатывает необъяснимое облегчение. Ей даже приятно не вникать в Ларсовы проблемы. Козел. Йенна облизывает указательный палец и слюной рисует на своем отражении вымученную улыбку.

27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХАРТОЛА

Приготовив Саане кофе и заварив себе чайничек чая, Инкери отправляется в сад. Благоухающая ароматами кофе и черной смородины кухня встречает Саану, которая с важным видом подходит к шкафчикам, чтобы привычно взять себе большую чашку с розочками. Самую большую во всем доме. Саана потирает глаза. В уголке правого скопилось что-то желтое.

Сегодня облачно. Саана наполняет до краев свою богатырскую чашу, не забыв добавить немного овсяного молока, и делает бутерброд мечты из авокадо, сыра и кружочков помидора. Свой завтрак она старательно укладывает на плетеный подносик, с которым и появляется на улице.

Саана жует хлеб и любуется утренним двором, все еще влажным от росы. То и дело она чувствует уколы совести. Неужели и впрямь можно провести целое лето как заблагорассудится? Вот так просто? Саану уже распирает от энтузиазма. Наконец-то она нашла себе важное занятие, такое, где никто не будет стоять над душой и напоминать о сроках. Ее собственным проектом станет история мертвой девушки, найденной в речных водах много лет назад.

Первым делом Саана решила как следует порыться в амбаре. Инкери предположила, что там вполне может заваляться старый выпуск «Хартолан Саномат» с некрологом Хелены. Вдоволь наигравшись с тетиными амбарными сокровищами — чучелами животных, шляпами, кожаными куртками, покосившейся мебелью и пыльными сервизами, — Саана откопала сундучок со старыми журналами по интерьеру, схемами для вязания и газетами. Поиски увенчались успехом.

Саана доедает бутерброд с авокадо и дотягивается до своей вчерашней находки — старой пожелтевшей газеты. Маленькую заметку о смерти Хелены поместили на центральном развороте.


Памяти Хелены Тойвио


Не исчезнуть тем,
Кто в наших сердцах живет.
Тенями ли, снами ли,
Тихо будут они нам являться.


1 сентября 1989 года в Тайнионвирте была найдена мертвой Хелена Тойвио, любимица всего городка. Редакция выражает соболезнования родным и близким девушки.


Саана прокручивает эту ситуацию в голове, глядя в окно на пышный зеленый двор. И чем дольше она размышляет о Хелене, тем яснее ощущает: вот оно. Дело, которого ей так недоставало. Она бы действовала как журналистка жанра тру-крайм или автор детективных романов. Она бы расследовала и брала интервью — и так воссоздавала бы по крупицам, кем была Хелена и что с ней тогда случилось. Она бы документировала каждый шаг и накопила бы кучу материала для отличной статьи, пусть даже дело и осталось бы нераскрытым. О, или эту историю лучше превратить в серию выпусков тру-крайм-подкаста? Финский аудиосериал о тайнах королевской общины! Саана усмехается. Что за привычка вечно бежать впереди паровоза? Планы оказываются настолько грандиозными, что сил в итоге не хватает даже на первый шаг. Дело Хелены нужно распутывать неспешно, в ритме Хартолы, и ничто не должно давить и обязывать.

Для начала неплохо бы выяснить вот что: официальные данные. Насмотревшись сериалов про убийства и начитавшись детективов, Саана в курсе, что на каждое правонарушение обязаны завести Дело, такую папочку. Хелена умерла довольно давно, и информация по ее делу наверняка уже есть в общем доступе — если знаешь, у кого об этом спрашивать. Полиция кажется отличным объектом для подобных расспросов.



Спустя час Саана бродит по центру Хартолы. Вдоль и поперек исходив центральную улицу, она чувствует небольшую растерянность. Почта — есть, магазин «Алко» и поликлиника — есть… но нет полиции. Саана достает телефон и гуглит: «Хартола полиция». Результаты обескураживают: в Хартоле нет полицейского участка. Его закрыли, а делами Хартолы любезно занимается полиция Хяме.

Может, послать в полицию электронное письмо? Поразмыслив над этим, Саана ловит себя на том, что уже некоторое время наматывает круги у входа в каменную церковь, сердце Хартолы, вокруг которого фактически выстроен весь центр. Саана садится на деревянную скамейку и ищет адрес электронной почты на странице полиции Хяме. Попытаться-то стоит. В коротеньком письме она излагает суть вопроса: мол, очень интересует одно старое дело, 01.09.1989 в Тайнионвирте нашли труп девушки, Хелены Тойвио. Саана нажимает «Отправить» и задумывается над тем, есть ли у кого-то в полиции время на возню с такими вот праздными любопытствующими, да еще и в отпускной период.

Сидя на скамейке, Саана разглядывает церковь. Ей не удается отделаться от навязчивой идеи сходить на могилу Хелены, познакомиться с ее последним пристанищем. С другой стороны, грызут сомнения: имеет ли она право вмешиваться в чужую смерть? Это ли не бестактность — превратить чью-то трагедию в отличную статью?

На улице как-то помрачнело. Кажется, скоро начнется дождь. И все же Саана широким шагом устремляется на кладбище. Там покоятся и ее бабушка с дедушкой. И мама. Но теплую память об этих людях Саана хранит в сердце, а не на кладбищенских плитах. Пятнадцать лет она не посещала эти могилы, не собирается и сейчас.

Подошвы ботинок похрустывают на гравийной тропке перед церковью. Сбоку на дорожке пристроился выцветший штендер с надписью «Ступай с Богом! Двери церкви всегда открыты».

На кладбище тихо и безлюдно. Все будто застыло. Кажется, Саана тут — единственное напоминание о жизни. Интересно, как проходят церковные будни? Саана минует входные ворота и направляется к могилам. Она бегло просматривает выбитые на камнях даты рождения. Это похоже на поиски нужного некролога в воскресной газете. Она ищет необычные имена, читает эпитафии, вычисляет возраст мертвецов. И хотя Саана часто сталкивалась с материалами и статьями про трагедии и несчастья, со смертью совсем молодых людей она смириться не в силах. Меряя шагами могильные ряды, Саана чувствует, как все стремительнее погружается в бездну тяжелых размышлений. Она горюет о детях и стариках, об одиночках и тех, кто похоронил своих любимых. О Хелене. Даже о себе — о конце своей жизни, — хотя умирать пока никто не собирается. Саане нужно научиться не принимать все близко к сердцу, найти подходящую дистанцию.

Она минует еще несколько рядов и уже подумывает о возвращении в город. Может, Хелены здесь нет? Однако подозрения еще не успели толком оформиться, как на глаза наконец попалось знакомое имя.


ХЕЛЕНА АННИККИ ТОЙВИО
* 15.4.1974 † 1.9.1989


Есть сила, превосходящая даже смерть.
Это любовь,
любовь живет.




Вот где она теперь, думает Саана и проводит рукой по ледяному каменному надгробию. Хелена. Сколько же лет ей было? Саана еще раз считает возраст, чтобы убедиться: ошибки нет, девушка умерла в пятнадцать. А как она сама, пятнадцатилетняя Саана, смотрела на жизнь и мир? Уж конечно, не так, как сейчас, когда ей перевалило за тридцать. Последние несколько лет Саане кажется, что, несмотря на кризисы и неудачи, жизнь с каждым годом становится все лучше. По чуть-чуть, но все-таки.

Саана достает телефон и делает фото Хелениной могилы. Направляясь к дороге, Саана думает о том, что об этом сказала бы сама Хелена, будь у нее такая возможность. Небо все такое же пасмурное, однако дождь пока не начался. Видимо, Саане сегодня везет и она успеет прибежать домой до первых капелек.

— Девушка! — раздается мужской голос со стороны церкви. — Вы нашли, что искали?

Саана останавливается и оборачивается посмотреть на говорящего. В дверях мрачной каменной церкви стоит мужчина в пестром шерстяном свитере и брюках. Из выреза на шее выглядывает воротничок священника.

— Нашла, спасибо, — отвечает Саана и чисто из вежливости делает пару шагов обратно в сторону церкви.

— И что же искали? — спрашивает священник и выжидающе смотрит на Саану.

— Просто наслаждалась здешними красотами, бродила по старому кладбищу, — говорит Саана первое, что пришло в голову. Она решила особо не распространяться о своем Деле.

— Я вас вроде раньше тут не встречал, — говорит мужчина и выходит.

— Да… — неуверенно соглашается Саана. Ей почему-то не хочется продолжать разговор. Хочется как можно скорее оказаться у тети и записать свои впечатления от кладбища и могилы Хелены.

— Уже побывали внутри? На церковь стоило бы взглянуть, — говорит мужчина, рукой указывая на строение.

— Еще нет, — отвечает Саана и не знает, нужно ли сообщать священнику о том, что она неверующая.

— Тогда приходите, вам будут рады. Ну, если захотите, — быстро добавляет мужчина и улыбается. — Церковь нашей Хартолы всегда рада гостям. Когда что-то тревожит, люди знают по крайней мере одно место, где им помогут, и одного человека, который выслушает, — произносит мужчина и указывает на себя. Он всегда выслушает.

— О, понятно, — говорит Саана, отчаянно желая исчезнуть. Ей всегда было неуютно в компании священнослужителей. Саана роется в сумочке и достает оттуда телефон. Она бросает взгляд на экран и делает вид, будто внезапно получила сообщение — что-то срочное, надо бежать.

— Ну, мне пора. Все уже заждались, — торопливо выдавливает из себя Саана и поворачивается к дороге.

Священник машет Сааниной спине рукой в знак прощания, потом неспешно уходит обратно к церкви. Саана же несется, почти бежит, и чувствует, как этот давний трагический случай разбудил ее, вернул к жизни. Любопытство и воодушевление смешиваются в душе Сааны со щемящей тоской. Как же мало успела повидать на этом свете Хелена! Осиновые листочки мерцают и шелестят на легком ветерке, вот и первые капли дождя летят с неба, превращаясь на земле в крохотные пятнышки. В этот момент Саана переходит на бег и обещает себе: все обязательно услышат о Хелене, она не будет забыта.

ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА

Хартола, скромно пристроившаяся у Национальной дороги номер 4, была поселением со своей особенной атмосферой и неспешным укладом жизни. Пара магазинчиков, почта, полицейский участок, пекарня. Заправка Kesoil, бар Unioni, колледж Восточного Хяме. В центре Хартолы по площади ничто не могло сравниться с кладбищем. Мертвых почитали усерднее, чем живых. Хартола была королевской общиной, которую, согласно преданиям, настоящий король посетил в 1802 году. Она напоминала затхлый воздух в доме, простоявшем без присмотра неизвестно сколько времени. Замерший музей так и манил своей самобытностью, но начинал нехотя делиться малоприятными деталями, стоило лишь хорошенько присмотреться. Велосипеды, клубника на каждом углу и восхитительный хлеб на закваске. Ветхие дома. Рты, полные историй и сплетен. Косые взгляды, загадочное молчание. Секреты. Мало-помалу на ярком свету Хартола обретала совсем иные очертания. Единственная королевская община Финляндии, невесть что о себе возомнившая. В застоявшемся воздухе, хаотично поблескивая в лучах солнца, кружились пылинки. Простые рабочие и большие шишки. Усадьба Коскипяя и красная ветряная мельница. Тайнионвирта. Смерть.



Хелена сидела в комнате, почесывая Нойманна. Вообще, поначалу Нойманн был отцовской охотничьей собакой, но Хелена постоянно с ним возилась, и в итоге псу разрешили спать в доме. Ему и место отвели — в комнате Хелены, прямо под постером группы Dingo[15]. Через какое-то время Нойманн перестал интересоваться охотой, посвятив всего себя заботливой Хелене, — отец сдался и махнул на эту парочку рукой.

Клубничная ферма семьи Тойвио впечатляла своими размерами и устройством. Она состояла из красного жилого дома, отапливаемого хлева, теплицы и большого гаража, где хранились все инструменты и располагалась кладовая. Раньше фермой владели дедушка и бабушка Хелены. Теперь — ее родители. «Смена поколений», — сказал отец в час икс. Никто даже не улыбнулся. В семье все были лютеранами, ревностно чтущими Слово Божье. Таким не пристало смеяться. Пускай веселятся развратники и шалопаи, а также те, у кого на плечах не лежит целая ферма. По весне клубника выжимала из семейства Тойвио все соки. Не очень-то тянуло посмеяться. Однако и серьезные люди умеют радоваться жизни, просто по-своему.

В доме Хелены каждый день подавали клубнику. Осенью и зимой — из холодильника, летом свежую.

— Неужели не надоела еще? — спросила однажды Хеленина лучшая подруга Йоханна.

— Никогда не надоест, — ответила Хелена.



Тем летом песня «Я помню тебя, Элейн»[16] постоянно играла в голове Хелены, аккомпанируя прогулкам по тихим тропкам или густому ельнику. Ее любили крутить по радио, которое Хелена тихо-тихо слушала по вечерам одна в своей комнате. Ей так хотелось быть для кого-то такой вот Элейн. «Каков мой путь — не в этом суть, / Хоть день на дворе, хоть ночь». Тайком, когда никто не мог увидеть, Хелена пританцовывала у зеркала, нарядившись в чудесное красное платье с белыми кружочками и очень глубоким вырезом. Ей уже исполнилось пятнадцать, но родители продолжали делать вид, что по дому бегает маленькая девочка. Хелена разглядывала себя в зеркало, вертелась и так, и эдак. Она замечала, как меняется ее тело, как очертания становятся более волнующими и женственными. Полностью принимала эту метаморфозу и вздыхала от томительного ожидания. Ожидания… чего-то. Этим летом все должно измениться. Она станет взрослой.

Каждое лето Хелена работала в ларьке с клубникой, и этот год не стал исключением. Ягодная должность была ей на роду написана.

Она продавала собранную утром клубнику сорта «полка» в ларечке на небольшой торговой площади прямо перед магазином S-Market. Дела шли по-разному, так что порой Хелене приходилось выстаивать за прилавком целый день.

«Клубничная ферма Тойвио желает всем чудесного лета!», «Край родной — клубничный, край чужой — черничный», «Клубники — выше крыши!» — такими милыми табличками Хелена украшала свой ларек. Многим эти таблички поднимали настроение. Но безоговорочным фаворитом была лучезарно улыбающаяся ягода клубники, нарисованная на деревяшке. Из года в год она служила главным украшением Хелениного места.

— Я вам так скажу: как вижу ту радостную клубнику, так и вспоминаю, что лето на дворе, — сообщила однажды местная беззубая старушка. Да и детишкам этот рисунок очень нравился: поравнявшись с Хеленой, они всегда подмигивали ему, плетясь за родителями. «Хелена хорошая», — говорила окрестная ребятня. «Хелена — добросовестная девочка и учится прилежно», — наперебой твердили учителя. «Хелена нравственно чиста и непорочна», — утверждали родители. Но в душе самой Хелены теплились и другие желания, кроме как быть послушной, приятной и ответственной. Хелена превращалась в молодую женщину, голодную до авантюр.

Когда в первый день сентября тело Хелены нашли в речном пороге, все вдруг затихли. Такая замечательная девочка. Как она могла просто взять и умереть — для всех это было за гранью понимания. Их милая клубничная Хелена.

А пока еще не настал этот роковой момент, не произошли события, повлекшие за собой трагическую неизбежность, пока все было хорошо, Хелена стояла, опершись на прилавок. Иногда она ныряла под стол, чтобы достать еще немного корзиночек с клубникой. День стоял жаркий и пасмурный, но ягоды буквально разлетались. Каждый, кто заходил в универсам, заодно прихватывал и корзиночку клубники.

Хелена с интересом наблюдала за людьми и припарковавшимися поблизости автомобилями. Живое общение ей нравилось куда больше, чем работа в поле, вдалеке от разговоров. Ларек был окошком, своеобразным проводником в мир событий Хартолы. Одни пришли вместе, другие поодиночке. Этот дуется, тот веселится, там кого-то обсуждают. Еще из ларька было удобно разглядывать парней. Но хартольские рыцари не привлекали Хелену в том смысле, какой она вкладывала в понятие «привлекательность». По мнению Хелены, настоящая привлекательность — это когда тебе становится нечем дышать, ты начинаешь ловить ртом воздух и пожирать Его глазами. Вот такого-то с Хеленой никогда и не случалось. Местные парни только и знали, что возиться со своими мопедами да гордиться жалкими тремя волосинами над верхней губой. Книг они в руках не держали, зато держали пиво — напоказ, прямо на торговой площади. Они пили и громко сплевывали, ожидая, что девчонок такая крутость сразит наповал.

Хелена съела все помятые клубнички на дне ящика и снова принялась наблюдать за людьми, приходящими и уходящими. Хотя, если уж совсем честно, она все время чего-то ждала. Что нечто особенное, уникальное случится с ней именно этим летом — и все изменится по щелчку пальцев. Мрачные тучи за пару часов успели долететь до магазина и замереть прямо над ним. Местами проглядывало солнышко, но погода была давящей, весь день напрашивался дождь. Еще чуть-чуть — и громыхнет так, что мало не покажется. Хелена оглядела стоящие перед ней корзиночки с ягодами. Если повезет, она успеет продать их до дождя. Вдруг зачесался глаз, Хелена потерла его правой рукой и увидела ресничку на указательном пальце. У ларька никто не стоял. На парковке тоже почти никого не было. Хелена осторожно переместила ресничку на кончик большого пальца, следя за тем, чтобы ветер не унес ее раньше времени, затем закрыла глаза и сдула сама. Выполняя этот детский ритуал, она думала о своем заветном желании. Чтобы скоро случилось нечто волнующее и исключительное.

И когда в тот предгрозовой послеобеденный час у ларька с клубникой остановился незнакомый автомобиль, Хелена прямо извелась от любопытства.

Часть II

27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХЕЛЬСИНКИ

— Случай специфический, — произносит Йоки и замолкает. Они приехали в Пикку-Хуопалахти, чтобы начать выяснение обстоятельств смерти. — Причина: утопление. Вода найдена в легких и желудке. Есть признаки асфиксии. Одежда почти сухая, поэтому, скорее всего, в резервуар с водой поместили только голову жертвы. Это подтверждают и обнаруженные на шее синяки. Субъект применял силу, жертва явно сопротивлялась. Довольно неприятный способ умереть. Утопление, еще и кое-какая деталь на крайне чувствительном месте, — продолжает Йоки и делает взмах рукой, приглашая Яна взглянуть.

Ян выдыхает. Вот и зацепка. Теперь ему не составит труда погрузиться с головой в работу и не думать о вопросе Хейди, не думать о маме. Она и так в основном дремлет и отдыхает — он бы не знал, чем заняться у ее кровати.

Йоки приподнимает белую ткань, накрывающую окоченевший труп на столе для аутопсии.

— Взгляни-ка, — предлагает Йоки совершенно спокойно. Это человек, в голосе которого нет вообще никаких оттенков. Все нейтрально и по сути, по-Дайверски.

Ян прослеживает путь руки судмедэксперта — и резко отворачивается. Какая гадость. Йоки указывает прямо на промежность мужчины. На синеватой мошонке жертвы — большой кровавый след, с момента смерти уже успевший немного потемнеть. Справившись со своей первой реакцией, Ян снова смотрит на пострадавшее место и понимает, что за этим шрамом тоже стоит какая-то логика. Он присматривается к трупу еще внимательнее.

— Клеймо. Это же клеймо, — озвучивает Ян свои мысли.

— Не успело зажить. Было сделано наживую, и я бы сказал, что мужчина умер почти сразу после клеймения. Rigor mortis[17] толком не началось, когда мы обнаружили тело, и, принимая во внимание степень окоченения на данный момент, можно предположить, что смерть произошла между пятью и шестью часами утра, — делает вывод Йоки, глядя Яну прямо в глаза.

— То есть труп оставили у Королевских ворот около шести утра. Его нашли менее чем через час, — подсчитывает Ян. — Топили тоже в окрестностях Королевских ворот.

— Если интересует мое мнение, то этот случай не совсем обычный. Субъект хотел, чтобы труп нашли. Хотел оставить его у всех на виду. И, что особенно интересно, на трупе есть метка, — размеренно рассуждает Дайвер, пока Ян с разных ракурсов снимает на телефон клеймо.

— Так, — бормочет Ян. — У нас есть тело и тот, кто посчитал нужным оставить на этом теле свою визитку.

Он вновь поворачивается к омерзительной клейменой промежности, на которой в момент смерти было настоящее месиво. Жар железа подпалил волоски около шрамов. Ян нагибается рассмотреть поближе. Он задерживает дыхание, чтобы не вдохнуть ртом или носом источаемое трупом зловоние.

— Мне одному это напоминает корону или что-то подобное? — спрашивает Ян у Дайвера, кивая на клеймо.

— Нет, я тоже так решил, — соглашается Дайвер. — На мужчине выжгли корону. И затем утопили.

— М-м-м… — бормочет Ян.

— Скоро получу результаты анализа крови, вдруг обнаружатся следы наркотиков. Покойник — человек высокий и для своих лет в очень хорошей форме. На теле нет обширных увечий, поэтому вопрос в том, как именно мужчину застали врасплох и заманили в ловушку. Я бы поставил на электрошокер или наркотики. За исключением синяков на шее, следов борьбы на теле нет, — подытоживает Дайвер и смотрит на часы. — Обед в самом разгаре. Сегодня в меню бефстроганов. Выход, думаю, найдешь сам, — бросает он, стремительно разворачивается и идет к коридору.

Ян усмехается, потряхивая головой. Только патологоанатомы обладают способностью моментально переключаться на мысли о еде после того, как пару часов покопаются в трупе. Йоки тот еще шельмец, но ему все простительно.

— Отчет сам занесу, — по-деловому добавляет Йоки, стоя в дверном проеме и не глядя на Яна.

Ян кивает и остается один посреди камер с трупами. Люминесцентная лампа еле заметно помигивает на потолке. В остальном — полная тишина.

Ян смотрит на камеру, в которой вскрытия дожидается только что положенное Дайвером тело. Перед глазами до сих пор то кошмарное клеймо. Изображение короны. А труп нашли у Королевских ворот. Это должно символизировать власть? Род? Наследование? Возможно, жертва была крупной шишкой — или стремилась ею стать.

Ян покидает наконец компанию мертвых вскрытых тел и выходит из морга. Пока довольно сложно делать какие-то выводы о мотивах человека, клеймящего других короной. Но этот факт сам по себе — большое подспорье в работе. Это зацепка, способная сильно ускорить расследование. Это след, который надо брать безо всяких сомнений. Где-то их поджидает убийца, заявивший о своем существовании кричащим символизмом. Он действовал чисто, ничего после себя не оставил — только запланированный результат, видимый абсолютно всем. Яну неприятно признавать это, однако выверенность действий и скрупулезный расчет убийцы, как правило, намекают на серию. Возможно, игра только началась и это — первое клеймо в череде многих.