— А как насчет самого мистера Кокса?
— Шиманиса Чакса, хотите сказать? Определенно это он был тем чужаком у двери, которого облаяла собака. Он накормил меня ложью, и, если Мелисса Джеймс в последний момент отказалась играть в его фильме, что к тому же повлекло за собой серьезные финансовые затруднения, этот человек вполне мог возжелать мести.
— Месть… Старейший из мотивов. Его можно обнаружить уже в древнегреческих драмах.
— Но если вы предложите мне, так сказать, сделать ставку на одну какую-то лошадь, то я выберу мужа.
— Фрэнсиса Пендлтона?
— Ну да! Фанатичная любовь бывает столь же губительна, сколь и ревность. Насколько я понял, Пендлтон был одержим ею. Допустим, муж обнаружил, что у нее роман на стороне! Вы упомянули про классическую драму, но вот вам настоящий Уильям Шекспир! Вы ведь читали «Отелло»? Дездемону тоже задушили.
— Любопытно. У меня также сложилось впечатление, что Фрэнсис Пендлтон — наиболее вероятный подозреваемый.
— Он определенно был последним, кто видел мисс Джеймс живой, и никто не может подтвердить изложенную им версию событий: нам приходится полагаться только на его собственные слова.
— Но машины возле дома не было.
— Он мог отогнать ее в сторону, а потом вернуться пешком. Вспомните: Чандлеры слышали, как кто-то входит в дверь.
— Но будь это Фрэнсис Пендлтон, разве собака бы залаяла?
— Хороший вопрос.
— Не стоит также забывать про орудие убийства.
— Телефонный шнур?
— Должен признать, меня оно озадачивает.
— Вы имеете в виду, не проще ли было задушить женщину руками?
Пюнд покачал головой:
— Нет, я не о том. Я вам вот что скажу. На мой взгляд, использование телефона делает Фрэнсиса Пендлтона менее вероятным убийцей собственной жены. Но разумеется, полностью не снимает с него подозрений. Вам удалось выяснить, действительно ли он находился на представлении «Свадьбы Фигаро» тем вечером?
— Мы навели справки в театре. Но зрителей было четыреста человек. Личности всех установить нереально.
— Можно было задать вопрос, не опоздал ли кто. Или не бросился ли кому в глаза мужчина, сидевший с отсутствующим видом.
— Хорошая идея. Я так и сделаю. — Крол отпил вина. Дома он позволял себя разве что стакан пива за ужином, и этот напиток был ему непривычен. — Вы, возможно, обратили внимание на то, как Пендлтон, давая показания, расписывал свой восторг от представления?
— Я действительно прочел об этом в ваших превосходных записях.
— Разумеется, он мог солгать. Но едва ли такое поведение свойственно тому, кто только что удушил жену.
Пюнд поднял свой бокал и, наполовину прикрыв глаза, сделал глоток.
— Как верно оброненное мисс Кейн замечание, не правда ли? — сказал он. — Ну до чего же печально, что в таком тихом и очаровательном местечке, как Тоули-на-Уотере, обнаруживается такое множество людей, способных на убийство.
Где-то за стеной шумел прибой, черные волны накатывались на галечный берег.
II
В здании маяка двое детей, Марк и Агнес Коллинз, до сих пор не спали. Они были слишком перевозбуждены, лежа в койках в совершенно круглой комнате, расположенной посреди высокой башни. Пробегая мимо, луч всякий раз освещал два маленьких окошка, заставляя тени метаться. Это было все равно что оказаться внутри приключенческого романа.
Вообще-то, прежде комната была служебным помещением. Бренда Митчелл, мать Нэнси, поставила здесь кровати, чтобы любые дети, кому доведется у них остановиться, испытали волшебное чувство ночевки на настоящем маяке. Она сама, ее муж и Нэнси спали на первом этаже, в куда менее романтичном здании, пристроенном сбоку. Помимо спальни, тут также размещались кухня, гостиная и маленькая ванная; следует признать, что столь тесное пространство едва ли можно было считать комфортным для жизни троих взрослых людей.
Нэнси Митчелл прочитала ребятишкам несколько страниц из книги про Нарнию, которую захватил с собой Марк, подоткнула им одеяла и выключила свет, оставив только тускло горящую на полу лампу. Не далее как через полгода эта комната может пригодиться совсем для других целей. Здесь поселится третий ребенок, на этот раз ее собственный. Мальчик это будет или девочка? Спросить у доктора Коллинза она стеснялась, да и сомневалась, что он способен дать ответ.
Спустившись по винтовой лестнице, девушка вошла через дверь, ведущую в кухню. Отец сидел за столом, мать хлопотала у плиты. Снова будет жаркое. Бренда постоянно покупала у мясника обрезки, да он еще добавлял ей бесплатно несколько косточек на бульон. Все члены семьи работали, но получалось так, что им постоянно не хватало денег. Билл Митчелл заставлял обеих женщин отдавать ему свой заработок и выделял им часть средств на ведение домашнего хозяйства и прочие расходы. Проблема заключалась в том, что значительная часть денег оседала в его кармане.
Нэнси подумала о полученных ею шестидесяти фунтах, которые припрятала в наволочке. На маяке всё на виду, и девушка сильно переживала, что мать, занимавшаяся стиркой, может случайно обнаружить заначку, если хранить ее в одежде.
— Как там дети, Нэнси? — осведомилась Бренда.
— Пока еще не спят, мама. Я почитала им, но они все никак не могли угомониться: хотели посмотреть из окна на море.
— Ты должна предъявить счет. — Билл Митчелл был человеком немногословным. И очень редко отмерял больше трех-четырех слов за одну порцию.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Бренда.
— Доктору Коллинзу и его супруге.
— Миссис Коллинз всегда очень добра ко мне. И они приплачивают за то, что я сижу с детьми.
— Могут себе позволить.
Бренда Митчелл разложила жаркое по тарелкам и поставила их на стол.
— Нэнси, садись ужинать. — Она остановилась, внимательно посмотрев на дочь. — С тобой все хорошо?
— Да, мама, все прекрасно.
— Вид у тебя усталый. И похоже, дело не только в этом…
Мать знает. А если не знает, то заподозрила и вскоре все выяснит. И разумеется, скажет отцу. Бренде не хватит духу скрыть от него такую тайну, но, даже если Нэнси ее уговорит, правда все равно в ближайшее время выплывет наружу. Когда это произойдет, настанет ад кромешный. Если кто провинился перед Биллом Митчеллом, долго расплаты ждать не придется. Нэнси потеряла счет случаям, когда видела мать с синяками на спине и руках. Да и самой ей доводилось не раз получать подзатыльники.
Но у нее есть план. Все готово. Передавая тарелку отцу, она поняла, что откладывать дальше нельзя.
Действовать нужно прямо завтра.
III
А тем временем в Лондоне Леонард Коллинз и его жена сидели за столом в отеле, не в силах проглотить ни кусочка. И не потому, что еда, тефтели с тушеной морковкой и картофельным пюре, остыла и выглядела неаппетитно.
Прямо с вокзала Паддингтон они на такси отправились в контору поверенного в Линкольнс-Инн. Там их встретил пожилой юрист, мистер Паркер. Он тепло пожал супругам руки и проводил их в свой личный кабинет. Пока они шли через элегантно обставленные помещения, Саманта ловила на себе любопытные взгляды. Служащие конторы смотрели на них с таким интересом, что нетрудно было догадаться, что им сейчас предстоит услышать. Это было все равно как стать знаменитостью. Она замечала, что люди точно так же вели себя, когда в дверь входила Мелисса Джеймс. «Они кое-что про нас знают, — подумала Саманта. — И то, о чем им известно, должно в корне переменить нашу жизнь».
Она оказалась права. Ей теперь было даже не вполне понятно, почему они вернулись в «Эллейн», обшарпанный отель в ряду викторианских домов в Эрлс-Корте. Его и отелем-то назвать было трудно: всего два соединенных между собой здания, с дешевыми коврами, запахом горелого масла и старого белья. Номер оказался тесным, и выспаться под грохот едущих по улице автомобилей было невозможно. Не стоит ли им перебраться в «Риц» или в «Дорчестер»?
Семьсот тысяч фунтов.
Это было все равно что сорвать банк, хотя Саманта в жизни не брала в руки карты. Столько денег ей даже не снилось. Их было больше, чем она могла осознать.
Любезный мистер Паркер все объяснил. Прежде всего, завещание должно быть введено в законную силу судом. Затем предстоит нанять агента для оценки всех активов миссис Кэмпион, включающих квартиру на Манхэттене, коллекцию картин, акции и другие ценные бумаги. Хотя единственной наследницей выступает Саманта, миссис Кэмпион завещала определенные суммы библиотеке, детскому дому и нескольким благотворительным фондам. Но в чистом остатке состояние, приближающееся к семи сотням тысяч, достанется молодой женщине, которую тетя вспоминала с такой нежностью, ее родной племяннице Саманте Коллинз. Просто невероятно.
— Вот так поворот! Я даже и представить себе подобное не мог! — воскликнул Леонард. Столь чрезвычайное событие — редкий случай — выбило из колеи даже всегда уравновешенного и невозмутимого доктора. — Это я к тому, что, получив письмо, решил, что тетушка, вполне возможно, оставила тебе кое-какие деньги. Однако насчет богатой наследницы просто пошутил. Кто бы мог подумать, что это окажется правдой…
— Что же нам теперь делать?
— Не знаю, дорогая. Это твои деньги, тебе решать.
Супруги тупо смотрели на ужин, быстро остывающий на тарелках.
— Но если хочешь знать мое мнение… — продолжил Леонард.
— Да?
— С какой стати мы ведем себя так, будто получили плохие новости? Ну не странно ли: сидим тут молча, даже в глаза друг другу не смотрим. Разве мы не должны радоваться?
— Не знаю. Просто деньги…
— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что это корень всех зол?
— Нет.
— Или что на деньги нельзя купить счастье? Возможно, это все правда, дорогая, но только подумай, как они пригодятся нам. Дом буквально разваливается на части. Нужно починить крышу, да и все ковры на втором этаже пора заменить. Мы всегда приобретаем Марку и Агнес одежду на два размера больше, на вырост, а ты сама уже сто лет не покупала себе новое платье.
— Ты прав. — Саманта взяла мужа за руку. — Прости, Леонард. Иногда мне кажется, что тебе очень нелегко приходится в браке со мной.
— Ну что же делать, приходится терпеть. Ты ведь единственная, кто согласился за меня выйти!
Она рассмеялась:
— Я воспользуюсь этими деньгами на пользу нам обоим, всей нашей семье. И церкви тоже кое-что выделю.
— В фонд на починку органа.
— Да. — Саманта вдруг посерьезнела. — Думаю, Господь не дал бы нам этих денег, если бы не хотел, чтобы мы ими наслаждались.
— «В богатстве и в бедности» — так мы обещали друг другу. И если теперь мы богаты, то не наша в том вина!
— Мы начнем все сначала. — Саманта отпустила руку мужа, взяла нож и вилку и решительно положила приборы на тарелку. — Не думаю, что нам следует менять гостиницу. Это всего одна ночь, и к тому же неразумно сорить деньгами, пока мы не будем твердо уверены, что они лежат на счете в банке. Но и торчать тут и давиться этой дрянью я тоже не намерена. В окрестностях наверняка найдется небольшая траттория или что-нибудь в этом роде.
— Я вроде как видел подобное заведение около вокзала.
— Тогда идем.
— Ночь развлечений! — Леонард Коллинз встал и поцеловал жену.
И только позже, когда они под ручку выходили из отеля, Саманта повернулась к мужу и спросила:
— Но как же Элджернон?
— А что с ним?
— Мы должны рассказать ему, Лен. Если денег действительно так много, как говорит мистер Паркер, брат рано или поздно все равно узнает. — Женщина вздохнула. — И, по правде говоря, мне кажется, что я должна выделить ему какую-то часть. В конечном счете мы вместе росли. Нечестно получится.
— Ну, это решать тебе, милая. Это ведь твой брат. Но позволю себе заметить: это не то, чего хотела ваша тетя. И к тому же Элджи спустит все деньги — ты ведь его знаешь.
Саманта ничего не ответила, и муж продолжил:
— Послушайся моего совета, не говори ему пока ничего. Если Элджернон проведает об этом прежде, чем все утрясется, будет только хуже. Давай подождем, пока пыль осядет.
Траттория обнаружилась сразу за углом. Выглядел ресторанчик уютным и гостеприимным, желтый свет лился из окон на мостовую.
— Закажем спагетти и фрикадельки! — провозгласил Леонард Коллинз.
— И по бокалу шампанского!
— Вот теперь ты дело говоришь!
И супруги поспешили к дверям.
IV
В это время Элджернон Марш сидел в своей спальне — точнее говоря, в комнате, где так часто ночевал, когда приезжал в Черч-Лодж. В одной руке он держал большой стакан с виски. В другой — письмо, обнаруженное в нижнем ящике стола своего зятя. И уже в который раз перечитывал его: «Джойс Кэмпион, состоявшая в законном браке с Харланом Гудисом. Завещание…»
Не то чтобы он намеренно шпионил. Для этого требовался искренний интерес, желание узнать побольше о личной жизни Саманты и Леонарда. А Маршу по большому счету не было до них никакого дела: помимо убежища, которое он получал в их доме, а также трехразового питания и выпивки, его ничего не волновало. Провинциальный врач-мужлан из забытого Богом городка и религиозная фанатичка, скорее всего превратившая жизнь мужа в ад, — такими Элджернон их видел.
Однако на этот раз он почуял что-то, какие-то перемены. С самого его приезда Саманта и Леонард вели себя не как обычно. Они постоянно перешептывались, украдкой переглядывались, резко умолкали, стоило ему войти в комнату. Но лишь гораздо позже, этим утром, он зашел в кухню и застал Саманту сидящей за столом и читающей письмо. Она свернула листок, едва увидела брата, но тот успел заметить официальный бланк и дорогой белый конверт. Письмо от поверенного. Он сразу догадался.
— Дурные новости? — заботливо спросил Элджернон, делая вид, что не сильно заинтересован.
— Нет. Так, пустяки.
Именно то, как сестра убрала письмо, подсказало ему, что она лжет: Саманта сложила документ и сунула под кардиган, храня его близко к сердцу не только в переносном, но и в буквальном смысле слова. А потом еще эта поездка в Лондон, о которой ему объявили внезапно, как если бы сорваться с места и потратить пять часов на дорогу туда и обратно, да еще и с ночевкой, было для супругов совершенно привычным делом.
Едва оставшись один, Марш сделал телефонный звонок. В Лондоне у него был один приятель. Он три года проработал в рекламной индустрии Нью-Йорка, но затем произошло досадное недоразумение с казенными деньгами, в результате которого его в тот же день уволили. Где-то в закоулках памяти у Элджернона отложилось, что его друг вроде как служил у Харлана Гудиса.
— Нет, на него я не работал, — сообщил Терри. — Но встречался с ним пару раз, да и его все знали. Это ведь Гудис организовал кампании по продвижению напитков «Минит Мейд» и канцелярских товаров «Пейпер Мейт», а также помогал раскручивать сеть отелей «Бест Вестерн». Он начинал с обычного рекламщика, а закончил хозяином собственного агентства на Мэдисон-авеню.
— И что, он был богат?
На той стороне линии раздался смешок.
— С чего это ты вдруг заинтересовался, Элджи? Поздновато уже. Гудис умер еще два года тому назад.
— Это я знаю. Так что, состоятельный был человек?
— Он был упакован по полной программе. Имел жилье с видом на Центральный парк. И не просто квартиру, а пентхаус! Ездил Гудис на «дюзенберге» с откидным верхом. Классная машина. Я бы от такой не отказался, честное слово. Не знаю, за какую сумму старик продал агентство, но, наверное, смогу выяснить.
— Можешь кое-что для меня раскопать?
— А что я с этого буду иметь?
— Брось, Терри, ты мой должник. — В трубке повисло молчание. — Я ведь угостил тебя обедом в клубе. Так что разузнай. Но только нужно пошевеливаться. Это может оказаться важно. Гудис оставил деньги жене, его вдову звали Джойс Кэмпион. Быть может, в публичных источниках называлась сумма.
— Есть кое-какие ребята, кому я могу позвонить. Но они в Америке. Тебе придется возместить мне расходы.
— Давай уже действуй, — велел Элджернон и повесил трубку.
«ЕДИНСТВЕННАЯ НАСЛЕДНИЦА» — эти два слова взывали со страницы. Так нечестно. Они с Самантой росли вместе. Они были обычными, счастливыми детьми и хорошо ладили между собой. А потом с неба упала бомба, убив обоих родителей и полностью разрушив мир, который Элджернон знал. После этого все изменилось. Он помнил тот день, когда тетя Джойс сказала, что будет заботиться о них. Она ему с самого начала не понравилась, с этими ее крашенными в черный цвет волосами, морщинистыми щеками и излишком румян. Тетка строила из себя даму из общества, но жила в убогом домишке в Западном Кенсингтоне. И что только Харлан Гудис в ней разглядел?
Элджернон постоянно разочаровывал тетю Джойс. Она хотела, чтобы племянник получил профессию, как и его сестра, которую ради этого отправили в адскую дыру в Слау. «Хочешь стать бухгалтером? — спрашивала тетя. — А может быть, дантистом? У меня есть кузен, который работает стоматологом, не исключено, что он поможет». Разменяв третий десяток, Элджернон привык винить тетю в своей загубленной юности почти так же, как винил немцев. И то, что он неизбежно соскользнул в мир подпольных дельцов и преступных элементов, тоже определенно было на ее совести.
При этом настоящим преступником Элджернон не стал. По чистой случайности оказался он у печально известного клуба на Пикадилли, когда разразилась та потасовка — групповая драка. Не будь он во хмелю, ни за что бы в нее не ввязался. Он помнил суд, помнил взгляд тети Джойс, когда племянника приговорили к трем месяцам за нарушение общественного порядка. Она смотрела на него даже с большим презрением, чем судья! Прежде чем его увели, он повернулся и показал тете язык. То была последняя их встреча. Элджернон порадовался, когда она собрала вещички и свалила в Америку.
И вот теперь, столько лет спустя, она выказала свое отношение к Элджи. Тетя не просто предпочла ему Саманту, но намеренно плюнула племяннику в лицо. Какая-то маленькая частичка внутри Марша сожалела о том опрометчивом жесте в зале суда. Высунутый язык обошелся ему в половину доли в наследстве, вероятно огромном. Но быть может, это только самообман? Тетка была злопамятной старой крысой. И в любом случае никогда не завещала бы Элджернону ни цента.
Однако имелось в его характере свойство, которое тетя Джойс недооценивала, да и Саманта тоже оставила без внимания. Элджернон Марш никогда не сдавался. Всю свою жизнь, включая и тот злополучный инцидент с дракой у «Нат-Хауса», он был бойцом. Например, «Сан-Треп» он запустил после череды неудач в бизнесе, и, хотя перспективы компании на данный момент выглядели не слишком радужно, это был примечательный успех, пусть и до определенной степени. Да, Саманта может разбогатеть. Но Элджернон знает кое-что о жизни в Тоули-на-Уотере, что неведомо ей. И он был твердо уверен, что эти сведения помогут ему получить значительную долю наследства. Если, конечно, это наследство в принципе существует.
Зазвонил телефон. Торопясь снять трубку, Элджернон едва не выронил стакан с виски.
— Элджи?
— Терри! Удалось выяснить что-нибудь интересное?
— Не то слово! Присядь, если стоишь, приятель. Ты не поверишь…
V
Половина десятого.
Филлис и Эрик Чандлер сидели в своей гостиной на третьем этаже Кларенс-Кип. Они слушали по радио «Музыкальную карусель», но постепенно Филлис утомили комедийные интерлюдии, и она выключила приемник. Повисла гнетущая тишина. Эрик предложил матери приготовить горячее какао — они всегда пили какао перед сном, — но она отказалась.
— Пойду-ка я спать, — объявила вдруг Филлис.
— Мам… — Голос у Эрика дрожал. — Ненавижу, когда ты такая.
— Не знаю, о чем ты.
— Еще как знаешь. Ты всегда становилась такой, даже когда я был маленьким, когда злилась на меня. Ты разочаровалась во мне с самого момента моего рождения, из-за моей увечной ноги. А когда папа ушел на фронт, я знал, что он для тебя значил. Я понимаю: ты предпочла бы, чтобы я, а не он погиб на войне.
Филлис скрестила руки на груди:
— Ну и дурные вещи ты говоришь, Эрик. Тебе следует…
— Не стану я прополаскивать рот мыльной водой! Мне уже не десять лет!
Обычно эти двое разговаривали между собой тихо. Они знали свое место в доме и почитали прямым долгом не попадаться на глаза до тех пор, пока их услуги не понадобятся, старались лишний раз не привлекать к себе внимания. Но сейчас Эрик заорал на мать, и первым делом та непроизвольно бросила встревоженный взгляд на дверь, дабы проверить, заперта ли она.
— Тебе не следовало делать того, что ты сделал, — прошипела Филлис. — Не стоило так вести себя.
— Думаешь, мне тут нравится? Думаешь, мне доставляло радость работать с тобой все эти годы? — Грудь у Эрика судорожно вздымалась. Он готов был разрыдаться. — Ты всегда отказывалась смотреть на вещи моими глазами. Ты понятия не имеешь, что значит быть таким, как я.
Было в голосе сына что-то, тронувшее ее, пусть всего лишь на минуту. Но Филлис не поддалась порыву, не встала с места.
— Ты не должен был врать тому полицейскому, — процедила она.
— А ты не должна была говорить того, что сказала!
— Может, и так. Только я тебя уже предупреждала: рано или поздно они все равно докопаются до правды. И что ты тогда будешь делать? — Филлис сложила руки. — Я приняла решение, Эрик. Когда все закончится и полиция оставит нас в покое, я перееду к сестре. Хватит мне уже работать. И ты прав: это ненормально, что мы служим тут вместе.
Сын уставился на нее:
— А как же я?
— Ты можешь остаться здесь. Уверена, мистер Пендлтон о тебе позаботится. — Она бросила взгляд в направлении хозяйских апартаментов. — Он с тобой разговаривал этим вечером?
В семь часов Эрик отнес Фрэнсису Пендлтону ужин, а часом позже забрал поднос. Хозяин практически не выходил из спальни весь день: проспал несколько часов под действием данного доктором Коллинзом лекарства, а потом просто сидел, ничем не занимаясь. К еде он почти не притронулся.
— Он ничего мне не сказал.
— Ну так тебе следует поговорить с хозяином.
— Не оставит он меня. И сам здесь не останется. Продаст Кларенс-Кип и вернется в Лондон. И куда я пойду?
— Ну, это твои проблемы.
— Пожалуйста, мам… — Голос у Эрика Чандлера задрожал, и, к отвращению матери, сын заплакал. — Не бросай меня. Ты не можешь так со мной поступить.
— Еще как могу, Эрик. Мне еще много лет назад нужно было это сделать. А после того, что ты тут натворил, я вообще не хочу тебя видеть.
Она встала и снова включила радио, как раз когда ведущий «Музыкальной карусели» объявил «Голубой Дунай» Иоганна Штрауса. Мать и сын слушали, не глядя друг на друга. Лицо у Филлис было словно каменное. Эрик тихонько хныкал. Оркестр ударил по струнам, и зазвучал веселый вальс.
VI
Дальше от них по коридору Фрэнсис Пендлтон лежал в темноте, собираясь с мыслями. Он не спал и не бодрствовал, но находился где-то посередине, стараясь отделить кошмар недавних событий от реальности, в которой очутился теперь. Он хотел бы встать, но едва смог пошевелиться: действие принятого утром наркотика до сих пор еще не прошло. Но тяжелее всего давило на него горе из-за утраты Мелиссы, всегда, несмотря ни на что, бывшей единственной его настоящей любовью.
Стоило Пендлтону подумать о ней, и желание жить исчезало.
Он перекатился на бок и медленно, словно старик, поднялся на ноги. На нем были все те же халат и пижамные брюки, в которых он встречал старшего инспектора и того немца, что заходили поутру. Фрэнсис забыл, что говорил им и о чем они его расспрашивали. И надеялся, что ничего не выболтал.
Он покинул комнату и пошел, босой, по коридору. В доме царила тишина, а темнота была почти осязаемой — ему буквально приходилось раздвигать ее, чтобы идти дальше. Однако бархатная портьера была отдернута, и до него, очень слабо, доносились из квартиры слуг звуки вальса. Фрэнсису захотелось приказать им выключить музыку, но сил не было.
Пендлтон не осознавал, куда направляется, но не удивился, оказавшись именно там. Он открыл вторую дверь и оглядел супружескую спальню, которую делил с Мелиссой на протяжении четырех лет их брака. Нет, не совсем так. Ближе к концу она все чаще изъявляла желание спать одна. Эта спальня стала ее личной комнатой, а не их общей.
Лунный свет струился через окна, освещая интерьер, и Фрэнсис скользнул взглядом по кровати, которую они вместе выбирали, по шкафу, найденному женой в маленькой антикварной лавке в Солсбери. Он осмотрел два позолоченных столика и ощутил, как в животе все сжалось при мысли, что телефона здесь больше нет. Естественно, полицейские забрали аппарат. Фрэнсис стоял в дверях как пригвожденный к месту, не решаясь сделать еще шаг.
Нужно продать все, решил он. Продать дом и мебель. Продать… Его глаза пробежали по комнате и заметили нечто, нарушающее порядок. Комод с ящичками между окнами. Верхний ящик был слегка выдвинут. Разве так должно быть? Фрэнсис заходил в комнату, когда тут работала полиция, и позже, когда здесь наводили порядок. Он заглядывал сюда этим самым утром. Ящик был задвинут, никаких сомнений.
Пендлтон заставил себя войти в дверь, словно бы перешагнув через незримый барьер. Присел и открыл ящик. Здесь Мелисса хранила самые интимные предметы гардероба: чулки, белье. Он смотрел на разные вещи и вспоминал их форму и тепло, пока они были на ней. И каким-то образом, вопреки наркотическому дурману, заметил, что одна из них исчезла. Это была шелковая ночная сорочка, белая в цветочек, которую он купил для жены в Париже. Продавалась она в дорогом бутике на Елисейских Полях. Мелисса, проходя мимо, заметила вещь в витрине и обмолвилась, что та ей понравилась. Когда они вернулись в отель, Фрэнсис бегом помчался назад в бутик, чтобы устроить для супруги сюрприз. И сейчас он перерыл весь ящик, чтобы проверить, не ошибся ли. Но знал, что не ошибся. Он видел сорочку, аккуратно сложенную, после того как в комнате убрались. Она лежала сверху стопки. Она определенно была здесь.
Кто взял ее? Кто совершил подобное кощунство?
Фрэнсис прислушался к доносящейся через темноту музыке. Ему вспомнился Эрик Чандлер и то, как дворецкий всегда смотрел на Мелиссу. Супруги посмеивались над ним, но Фрэнсис часто ловил себя на мысли, что так быть не должно. У него возникло желание немедленно пойти в гостиную и обвинить обоих, мать и сына. Но сил не было. Он чувствовал себя больным. Выяснение отношений можно отложить до утра.
Фрэнсис Пендлтон медленно вышел из комнаты и направился к себе в спальню.
VII
После чудесного ужина в обществе старшего инспектора Крола Аттикус Пюнд вернулся в свой номер. Голова была полна всевозможных мыслей, спать еще не хотелось. Он закурил сигарету и вышел на узкий балкон. С него открывался беспрепятственный вид на море, раскинувшееся, сколько хватало глаз: сплошная линия, идеально очерченная в лунном свете. Сама луна низко висела над горизонтом и казалась одноглазым существом, подглядывающим за ним с другой стороны мира. Аттикус вслушивался в ритмичный шум волн и курил. Тьма нашептывала ему что-то, и он догадывался, что именно.
Ему не следовало браться за это дело.
Приезд в Тоули-на-Уотере был ошибкой, и не только потому, что Пюнд не мог лично встретиться с клиентом, направившим его сюда. Неплохо было бы посмотреть в глаза мистеру Эдгару Шульцу и выяснить истинный мотив его обращения к частному детективу. «Мы желаем знать, кто лишил жизни Мелиссу. Хотим выяснить, как все случилось. Мы чувствуем, что обязаны сделать это ради мисс Джеймс» — именно так Шульц выразился в телефонном разговоре. Однако он говорил и другие вещи, которые не были правдой. И было еще кое-что подозрительное в полученном им письме: сущая мелочь, но она не давала Пюнду покоя.
Не поторопился ли он? Хотя сам Аттикус лично не видел ни одного фильма с Мелиссой Джеймс, но знал, что она доставляла радость множеству людей по всему миру — и за это достойна восхищения. Не поэтому ли он так быстро согласился предоставить американцам свои услуги? Верно и то, что прошла уже неделя, а полиция так и не обнаружила злоумышленника. Разве задача частного детектива заключается не в том, чтобы восстановить правосудие там, где другие потерпели фиаско? Откровенно говоря, Пюнд так не считал. Он не рассматривал себя как мстителя. А полагал, что ему, скорее, отведена роль координатора. Есть преступление. Есть разгадка. Задача сыщика организовать все таким образом, чтобы эти две половинки сошлись.
Разгадки у него еще не было. Ему подумалось, что большинство людей, с кем он встречался, сумели убедительно объяснить, где они находились в то время, когда было совершено преступление. Фрэнсис Пендлтон был в опере. Филлис Чандлер и ее сын держались вместе, и казалось маловероятным (хотя подобная возможность и не исключалась), чтобы один из них мог совершить убийство без ведома другого. Доктор Коллинз находился во врачебном кабинете вместе с женой. Гарднеры оставались в отеле. И так далее.
Саймон Кокс? Убить он мог, подумал Пюнд, но вот только сгоряча, а не на холодную голову. Элджернон Марш? Этот тип заявляет, что якобы спал в своей комнате, выпив лишнего. Однако согласно показаниям его сестры, он вернулся домой на сорок пять минут позднее, чем утверждает сам.
Все здесь неправильно. Пюнд писал в своей книге о форме преступления, о том, как в процессе расследования обстоятельства выстраиваются таким образом, что становятся распознаваемыми с первого взгляда. Убийцей должно быть такое-то лицо, потому как только в этом случае вся конструкция обретает смысл. Десять опорных моментов времени, обозначенные мисс Кейн, наглядно подтверждают сей факт. Они должны складываться друг с другом в картину, как в одной из любимых детских забав: соедини карандашом точки, и на бумаге проступит рисунок. Но рисунок не проступал.
Пюнд выдохнул табачный дым и посмотрел, как колечки поднимаются вверх и исчезают в темноте. Прямо сейчас он понимал лишь одно: в Тоули-на-Уотере поселилось некое зло, чье присутствие он ощутил с первой минуты приезда сюда. И сейчас оно где-то совсем близко к нему. Теперь Аттикус это чувствовал.
Сыщик вернулся в номер и закрыл за собой дверь.
Глава 12
Произведен арест
Миссис Чандлер, на пару слов…
Филлис Чандлер как раз вскипятила чайник, когда в кухню вошел Фрэнсис Пендлтон. Он выглядел бледным и крайне изможденным, со впалыми щеками и синяками вокруг глаз, но в поведении хозяина читалась несвойственная ему прежде твердость.
— Какая радость, что вы встали, сэр, — сказала кухарка. — Я как раз собиралась принести вам чаю и пару тостов на завтрак.
— Я не хочу завтракать, спасибо. Где Эрик?
— Ушел в Тоули. Я попросила его купить яиц. — Филлис сразу смекнула, что приближается опасность. Это она угадывала по тону Фрэнсиса и по тому, как он интересовался Эриком.
— Хотел бы спросить вас кое о чем, — продолжил Пендлтон. — Заходил ли кто-нибудь из вас в спальню моей жены после… — Ему не удавалось подобрать слова, чтобы закончить предложение. — Кто-нибудь из вас был там?
— Лично я точно не заходила, сэр…
— Дело в том, что там кое-что исчезло. Я не выдумываю, потому что ящик остался открытым, а я точно знаю, что эта вещь лежала внутри.
— А что именно взяли? — Все краски сошли с лица Филлис, ожидающей, что топор вот-вот обрушится.
— Некий интимный предмет. Шелковую ночную сорочку. Вам, вероятно, известно, какую именно я имею в виду.
— Беленькую такую, с цветочками? — Филлис достаточно часто приходилось ее гладить.
— Да. Вы, случайно, не отдавали ее в прачечную?
— Нет, сэр. — Долю секунды она раздумывала, не стоит ли соврать, но какой от того прок?
— Есть ли у вас догадки, кто мог ее взять?
Филлис выдвинула из-за стола стул и тяжело опустилась на него. Из глаз у нее брызнули слезы.
— Миссис Чандлер?!
— Это был Эрик.
— Простите? — Фрэнсис не сразу расслышал, так тихо она говорила.
— Эрик! — Филлис достала платок и вытерла слезы.
— Но с какой стати вашему сыну…
— На это я ответить не могу, мистер Пендлтон. Не знаю, что вам и сказать. Я со стыда умереть готова. — Начав говорить, она решила выложить всю правду. — Что-то с ним не так. Эрик обожал хозяйку, но ему ударило в голову, и он не мог остановиться. Я ему говорила. Все как есть высказала.
— Так вы об этом знали? — Фрэнсис был потрясен.
— Не про сорочку, сэр. Но да, знала… про другие вещи.
— Так он и другие вещи брал?
— Точно не скажу, сэр. Возможно. Эрик не в себе…
Фрэнсис вскинул руку. Такого поворота он не ожидал, и ему просто не хватало сил справиться с этим. Долгую минуту оба молчали. Потом Пендлтон вздохнул.
— Так или иначе, я вскоре продам Кларенс-Кип, — произнес он. — Это уже решено. Я не могу жить здесь дольше. Один. Но мне кажется, что вы и ваш сын должны покинуть дом немедленно, до конца дня. Моя жена мертва, а все, что Эрик… — Фрэнсис не договорил. — Я заявлю на него в полицию. Нельзя оставлять это безнаказанным.
— Я пыталась его остановить, сэр. — Филлис залилась слезами.
— Мне жаль, миссис Чандлер. Я знаю, что вы тут ни при чем. Но я хочу, чтобы вы оба ушли. Что до вашего сына, то когда он вернется, передайте, что я даже видеть его не желаю. Меня от него тошнит.
Пендлтон развернулся и вышел из комнаты.
В отеле «Мунфлауэр» Аттикус Пюнд как раз покончил с завтраком, когда Морин Гарднер передала ему записку. В ней старший инспектор Крол сообщал, что по совету Пюнда отправляется в Барнстепл — навести дальнейшие расспросы по поводу «Свадьбы Фигаро», а в особенности уточнить насчет опоздавших зрителей. Представление началось в семь. Даже если Фрэнсис Пендлтон, по его словам, выехал из дома в шесть пятнадцать, то едва-едва мог успеть вовремя. Небольшая задержка, и поспеть к началу становилось крайне затруднительно, а то и невозможно. Определенно, он не мог пробраться тайком обратно в дом, убить жену, замести следы, вернуться в машину, доехать до Барнстепла, припарковаться и войти в театр к началу увертюры.
В очередной раз все сводилось к десяти временны́м точкам, которые очертила мисс Кейн, — картинке, упорно отказывающейся обретать форму. Выспаться Пюнду минувшей ночью не удалось. Ну никак не получалось выбросить из головы различные схемы, постоянно сменяющие друг друга. В результате он промучился большую часть ночи.
Мисс Кейн присоединилась к нему в гостиной, и с первого взгляда было ясно, что она не в настроении. Позавтракала секретарша у себя в номере, как и прежде, и сразу вручила сыщику стопку машинописных листов.
— Это мои вчерашние записки, — сказала она. — Там было много всего; надеюсь, я ничего не упустила.
— Благодарю вас.
Пюнд взял документы и бегло просмотрел их: тут были подробно описаны разговор с Саймоном Коксом, визит в Кларенс-Кип, беседы с Фрэнсисом Пендлтоном и Чандлерами.
— Все в образцовом порядке, мисс Кейн, — кивнул сыщик. А потом добавил, с усмешкой в глазах: — Я как-то не заметил, чтобы вы брали с собой пишущую машинку!
— Мистер и миссис Гарднер предоставили мне свой кабинет. — Мисс Кейн вздрогнула, как если бы ей не хотелось говорить об этом.
— Есть что-нибудь еще? — мягко спросил Пюнд.
— Вообще-то, да. Есть. Надеюсь, вы не истолкуете мой поступок превратно, мистер Пюнд. Полагаю, со стороны Гарднеров было очень любезно помочь мне. Но спустя десять минут они оставили меня заниматься своими делами, и я, памятуя слова старшего инспектора насчет финансов отеля и возможных махинаций, решила воспользоваться случаем и немного осмотреться.
— Дорогая мисс Кейн! — Пюнд лучезарно улыбнулся ей. — Да вы настоящий Шерлок Холмс. Или, скорее, Артур Раффлс, взломщик-любитель, если уж сравнивать с литературными персонажами. И что вы нашли?
— Управляющие обманывали хозяйку, мистер Пюнд. В этом нет совершенно никаких сомнений. Бедная мисс Джеймс, она доверилась двум бессовестным мошенникам!
Секретарша извлекла еще три документа, составленные и подписанные Лансом Гарднером. Адресованы они были трем различным поставщикам: продовольствия, мебели и услуг прачечной — в Барнстепле, Тонтоне и Ньюки, соответственно. В каждом письме управляющий сообщал, что по причине ошибки произошла переплата, и просил компанию возвратить разницу почтовым переводом.
— Это один из старейших трюков в обойме, — сказала мисс Кейн. — Я полтора года проработала личным помощником управляющего отелем «Савой» в Лондоне, и он разъяснил, как работает схема. Вы намеренно переплачиваете поставщикам, зачастую в десять раз больше нужной суммы — так просто описаться, поставив лишний нолик. Затем посылаете письмо с извинениями, вроде этих, и просите вернуть деньги. Но обратите внимание, куда предлагают их перечислить!
Пюнд всмотрелся в шапку письма.
«Ланс Гарднер, эсквайр», — прочел он вслух.
— Именно. Это его персональный банковский счет. Так что Гарднер прикарманивал разницу. У вас в руке три письма, и только на них он заработал почти двести фунтов, а я нашла в папках еще кучу других. Больше я брать не стала, чтобы их не хватились, но неудивительно, что у отеля возникли финансовые затруднения. Бог знает, о каких суммах идет речь. Эта парочка вполне могла украсть тысячи.
— Это весьма примечательно, мисс Кейн. — Пюнд просмотрел два других письма. Действительно, в них был затребован возврат на суммы от пятидесяти до ста с лишним фунтов. — Нам следует передать их старшему инспектору Кролу, как только он вернется.
— Если вы не против, сэр, я бы предпочла, чтобы вы не упоминали о том, какую роль я сыграла в получении этих документов.
— Как скажете.
— Есть еще кое-что…
Мисс Кейн понурила голову, и Аттикус осознал, что истинной причиной ее расстройства были вовсе не уличающие Гарднеров письма. На душе у секретарши лежал другой груз.
— Мне очень жаль говорить об этом, мистер Пюнд, но я приняла решение уволиться. Разумеется, с месячной отработкой, но отсчет срока прошу начать с сегодняшней даты.
Сыщик посмотрел на нее с неподдельным удивлением:
— Могу я спросить, в чем причина?
— Мне очень нравилось работать на вас, сэр, и я искренне восхищаюсь тем, что вы делаете. Вы определенно замечательный человек. Но вы были свидетелем того, как мне стало дурно вчера, когда вы со старшим инспектором обсуждали детали преступления. Описание убийства, оно… очень угнетающе подействовало на меня, если можно так выразиться.
— Вам нечего стыдиться, мисс Кейн. Это мы виноваты, что так открыто говорили в вашем присутствии.
— Я вас не виню, мистер Пюнд. Вовсе нет. Но боюсь, это свойство делает меня совершенно непригодной к работе у вас. Отели, страховки, производители продуктов: тут я в своей тарелке и, смею думать, весьма неплохо разбираюсь в данных областях. Но когда душат молодых женщин, кругом снуют полицейские и все эти люди лгут вам — тут совсем другое дело. Размышляя об этом, я всю ночь не сомкнула глаз и к утру поняла: пусть мне очень не хочется подводить вас, подобное занятие точно не для меня.
— Что ж, вполне понимаю. — Пюнд печально улыбнулся. — Я принимаю ваше заявление, мисс Кейн. Хотя вынужден признать, что заменить вас будет крайне сложно.
— Ничуть. В агентстве найдется масса молодых женщин, не уступающих мне талантами. Надеюсь только, что вы раскроете это дело прежде, чем я уволюсь. Мне хотелось бы увидеть, как виновник преступления предстанет перед судом.
— Вполне вероятно, что ваше желание исполнится. Старший инспектор вернулся, и, похоже, у него есть новости.
Сыщик не ошибся. Крол шагал с видом таким целеустремленным и самоуверенным, какого прежде им наблюдать не доводилось. Он направился прямо к Аттикусу и его секретарше.
— Доброе утро, мистер Пюнд… мисс Кейн. Вы оба уже позавтракали?
— Именно так, старший инспектор. Ну что, удалось вам выяснить что-нибудь любопытное в Барнстепле?
— Да, вы оказались абсолютно правы. Мне следовало дать себе пинка за то, что я не сделал этого прежде. Моя беда в том, что я слишком полагаюсь на местных полицейских. Впрочем, я их не виню. И очень благодарен вам за предложение лично все перепроверить.
— Вы поделитесь с нами тем, что узнали?
— Вообще-то, если вы не против, я бы попросил вас пока немного потерпеть и довериться мне. Я собираюсь в Кларенс-Кип. Поедете со мной?
— С удовольствием. Мисс Кейн, вы с нами?
— Разумеется, мистер Пюнд. Только сумочку захвачу…
Во второй из стоящих у отеля машин ждали двое полицейских в форме. Заметив их, Пюнд обратился к спутнику:
— Как понимаю, инспектор, вы намерены произвести арест?
— Верно, мистер Пюнд. — Крол совсем не походил на того растерянного человека, что встречал сыщика совсем недавно. — Вряд ли при этом возникнут осложнения, но я почел за благо попросить двух местных полисменов пойти с нами.
— Так вам известно, кто преступник! — воскликнула мисс Кейн.
— Полагаю, что да, — ответил Крол. — Это следует из слов, сказанных вами вчера вечером, мистер Пюнд. Спасибо за чудесный ужин, кстати. Так или иначе, вы найдете предстоящую нам встречу весьма любопытной.
— В этом я уверен, — согласился Пюнд.
Они миновали небольшое расстояние, отделявшее их от Кларенс-Кип, и, как накануне, Эрик проводил посетителей в холл. Выглядел он еще более неуклюжим и растрепанным, чем обычно. Явно перепуганный появлением полицейской машины и двух мужчин в форме, Эрик уже впал было в панику, но Крол успокоил его.
— У нас дело к мистеру Пендлтону, — сказал инспектор. — Ваш хозяин уже встал?
Пюнд заметил тень облегчения, промелькнувшую по лицу дворецкого.
— Полчаса назад он позавтракал, сэр.
— И где его сейчас можно найти?
— Наверху, сэр.
— Могу я попросить его спуститься? И пожалуйста, передайте миссис Чандлер, что вы оба должны оставаться в своих комнатах, пока я не пришлю за вами. Нам требуется побеседовать с мистером Пендлтоном с глазу на глаз.
Это снова встревожило Эрика, но все, на что его хватило, это кивнуть.
— Я сообщу ему о вашем приходе, — сказал слуга.
Старший инспектор направился в гостиную с видом на море и выходящими в сад стеклянными дверями. Там и обнаружил его Фрэнсис Пендлтон несколькими минутами позже. Хозяин дома успел надеть чистую рубашку и костюм, хотя и без жилета, но пришел в явное замешательство при виде такого количества ожидающих его людей. Пюнд сидел на диване, мисс Кейн примостилась в кресле с высокой спинкой в углу, стараясь держаться по возможности неприметно. Крол стоял посреди комнаты, один из полицейских в форме занял пост у двери, другой у выхода в сад.
— Весьма рад вас видеть, — произнес Пендлтон, быстро взяв себя в руки. — Есть новости?
— Дело сдвинулось с мертвой точки, сэр, — произнес Крол. — Это имеет прямое отношение к тому, что вы рассказали нам о своих перемещениях в день гибели вашей жены.
Пендлтон побледнел:
— Не понял, простите…
— Могу я попросить вас присесть, сэр?
— Мне и стоя вполне удобно.
— Тем не менее… — Крол выждал, пока Фрэнсис сядет, а затем продолжил: — В последний наш приезд сюда, как, собственно, и во время нашей предыдущей беседы, вы заявили, что уехали в оперу в шесть пятнадцать, а ваша супруга осталась дома, сославшись на головную боль. Перед этим вы вкратце обсудили встречу, которая состоялась у нее в отеле «Мунфлауэр», но ссоры между вами не было. Это так?
— Разумеется. Именно это я вам и сказал.
— Еще вы мне сказали, что вам очень понравилась «Свадьба Фигаро». И что вы не заметили ничего необычного во время представления.
— Потому что там и впрямь не было ничего необычного. Играла профессиональная труппа. Артисты постарались на славу.
— Вы находились в зале с самого начала представления?
— Да.
— Что скажете о певце, исполнявшем партию Фигаро?
— Я не помню, кто именно исполнял эту роль. Но пел он хорошо. К чему, собственно, вы клоните, старший инспектор?
Крол помолчал, прежде чем ответить. Голос его звучал внешне спокойно, но одновременно убийственно.