– Вы со мной… вы меня… Я вам что, ведьма?! – Элеонора непроизвольно дернулась.

– С ведьмами я разговариваю совершенно по-другому.

На несколько минут сделалось тихо.

– Вы умеете быть убедительным, – устало сказала Элеонора.

– Мы только начали. – Клавдий подбросил и поймал пачку сигарет. – Готовьтесь провести в Вижне какое-то время, у Совета много дел. Хорошо, что ваш заместитель в округе так компетентен, что за Эгре, столицу виноделия, можно не волноваться.

– Особенно если учитывать, что мой заместитель – ваш человек, – проговорила Элеонора с отвращением.

– Наш человек, – мягко сказал Клавдий. – Один из нас. Наши коллеги, погибшие на улицах Вижны, и Одницы, и Ридны, могли бы тоже претендовать на высокие посты, бороться за власть и карабкаться в кресло. Но они предпочли умереть, защищая город от ведьм… я там был, кстати, в «ведьмину ночь». А вас с Оскаром не было.

– Вы так говорите – «вас с Оскаром», – губы Элеоноры брезгливо дернулись, – будто мы супружеская пара или эстрадный дуэт… А у нас нет ничего общего. Я предпочитала бы держаться от этого человека подальше.

– Что он вам предложил?

– Финансирование, – бросила Элеонора, как вызов. – Вы прекрасно знаете, что мой округ несправедливо обделен во всех смыслах, к нам идут служить одни неудачники…

– …И это ранит ваши амбиции?

– Амбиции ни при чем, я не могу делать свою работу как положено…

– И поэтому шлете в Вижну фальшивые донесения? – Клавдий вытащил бумажную папку из недр стола. – В которых одни и те же ведьмы берутся на учет по три раза?

Элеонора обреченно посмотрела на документы в его руках.

– Мне не хватает людей, – сказала, будто признаваясь в постыдном. – На лучшей винодельне, в туристическом районе, ведьма сидела на кассе и оставляла насос-знак на чеках. Ее выследили… не смогли взять! Она ушла! И где появится опять?! Не хватает людей, нет оперативников… При этом Соня со своим бешеным напором добиваться преференций… Сколько раз я просила обратить внимание на мою проблему?! Никто не хочет служить в таких условиях…

– Зачем же вы так страдаете? – удивился Клавдий. – Шли бы в отставку, да и дело с концом.

– Я имею представление о долге, – сухо сказала Элеонора. – Возвращаясь к вашим словам… наши коллеги, погибшие на улицах Вижны, отлично бы поняли, что я имею в виду.

– Они бы не поняли, Элеонора. Вы затеяли междоусобицу внутри Совета в тяжелое время, когда так важны единство и доверие…

– Никогда не было ни единства, ни доверия в Совете! – Элеонора вскинула острый подбородок.

– Вы ошибаетесь, – доверительно сказал Клавдий.

Они молчали несколько минут. Элеонора сделалась совсем белой.

– У вас очень короткое «никогда», – он печально покачал головой. – А я сижу в этом кресле тридцать пять лет…

Он сделал паузу. Элементарный факт, всем известный, принимался кураторами как данность, а ведь самому старшему из них, Елизару, не исполнилось и шестидесяти. Достаточно было призадуматься на секунду и спросить себя: а кем, собственно, должен был быть человек, стоящий тридцать пять лет во главе Инквизиции Вижны?!

– …и состав Совета менялся на моих глазах, будто ландшафт с наступлением осени и приходом весны. Я помню заговоры, после которых оставался в кресле только я, все остальные куда-то исчезали. Я помню дни трогательного единодушия, когда кураторы сидели с прямыми спинами, как первоклассники за партой. Я помню времена, когда я мог указывать, что им съесть на завтрак, и никому бы в голову не пришло ослушаться…

У Элеоноры дернулся уголок рта. Она торопливо прикрыла его кончиками пальцев; никогда прежде Клавдий не видел у нее нервного тика.

– То есть вы хотите полного контроля над Советом, – пробормотала Элеонора. – Диктатуры.

– Чего я хочу, – сказал Клавдий, – я объясню чуть позже.

* * *

Нет, она не устала. Нет, песня, звучавшая в ее ушах, не затихла и не отдалилась. И туман был по-прежнему здесь, тыкался ей в щеки, в шею, как собачонка, будто приглашая танцевать дальше. Но Эгле остановилась и перевела дыхание.

Близился рассвет. Мигал желтым огонь светофора, разгорался – и угасал. Этот ритм шел вразрез с ритмом песни в ее голове. Мигающий желтый огонь на перекрестке. Он о чем-то напоминал. О ком-то.

Потянуло холодным ветром. Эгле съежилась, по рукам и спине побежали мурашки. Она огляделась вокруг, будто пытаясь понять, как здесь оказалась – на крыше трехэтажного особняка, подобно горгулье. На самом краю пригорода, где рукой подать до поросших лесом гор.

Желтый цветок распускался и угасал в темноте.

Она поняла, что не знает, как спуститься на землю. Закусив губу, собрав в кулак оставшееся самообладание, повернулась и побежала обратно – как очумелый трубочист, если бы только трубочисты могли совершать многометровые прыжки с крыши на крышу. Чтобы справиться с паникой, внушила себе, что просто вышла прогуляться, подышать воздухом, немного пройтись. Наконец отыскала пожарную лестницу, спустилась на землю, наспех окуталась мороком (не поздно ли?) и потрусила, как на утренней пробежке, боясь пропустить нужный переулок…

Двадцать вторая пригородная.

Дверь в дом так и стояла приоткрытой. Эгле скользнула внутрь, повернула ключ в замке, привалилась спиной к двери и сползла на пол – всё.

Нет, она никому об этом не расскажет. Это ее личная война и ее собственная победа. Мартину не надо это знать, Клавдию тем более. Эгле не будет об этом помнить, не будет смотреть на горы, будь они прокляты…

На ватных ногах она прошла на кухню и успела заварить себе чай, когда на улице за забором остановилась машина. Эгле насторожилась: хлопнула дверца. Скрипнула незапертая калитка. Потянуло липким, цепенящим сквозняком. Инквизиторы. Патруль. Прямо здесь.

* * *

Мартина встретили у трапа, и только один из встречающих был инквизитором, администратором Дворца, Мартин узнал его.

– Пожалуйста, куратор, следуйте за нами…

– Куда, простите? – вежливо осведомился Мартин.

– В центральный госпиталь. – Его провожатый удивился, он был, оказывается, уверен, что Мартин в курсе своих ближайших планов. – Вас уже ждут.

– Я не жалуюсь на здоровье, – сказал Мартин. – И сию секунду направляюсь во Дворец Инквизиции.

– Но у меня приказ, – пролепетал сопровождающий. – Я очень прошу не подводить меня, куратор. Вы можете позволить себе неповиновение, но я-то нет…

Откуда он знает, подумал Мартин и тут же сообразил, что «неповиновение» в устах его собеседника означает всего лишь отказ от непрошеного обследования.

– Это совсем ненадолго, – сопровождающий заглядывал ему в глаза. – И ехать недалеко. Там все ждут, люди, аппаратура… пожалуйста, войдите в положение!

Мартин перезвонил отцу – по официальному каналу.

– Если вы явитесь, не заезжая в госпиталь, куратор, – сказал Великий Инквизитор в трубке, – вы просидите в приемной до вечера. Или до завтра.

Он приготовил мне клистир в наказание, угрюмо подумал Мартин.

Его привезли в госпиталь рядом с аэропортом и сразу, минуя регистратуру, переодели в больничную рубаху и уложили в трубу огромного медицинского сканера. Он лежал там, как в гробу, совершенно неподвижно, слушая щелканье и жуткий стук, и неожиданно для себя уснул. В его сне была дорога под снегом, среди гор, где он засыпал за рулем, и Эгле трясла его за плечо: «Проснись!»

– Куратор, проснитесь… Вот ведь железные нервы у парня…

На этот раз инквизиторская машина покатила прямо ко Дворцу, завывая сиреной, и Мартин успел заметить множество инквизиторских фургонов и усиленные патрули на перекрестках.

– Мы сами ничего не знаем, – сказал его сопровождающий. – Просто исполняем приказы.

* * *

– Здесь никого нет, – инквизитор повел фонариком. – Поехали дальше. У нас еще десяток адресов.

Их было трое. Один остался у двери, другой прошел в кухню, третий – в комнату. Эгле стояла, прижавшись лопатками к стене, фонарик светил ей прямо в глаза, но инквизитор видел только старые обои, дешевый натюрморт в рамке и книжную полку. Эгле чувствовала свой морок, как залепивший лицо кисель; им казалось, что постель аккуратно застелена и что вместо рюкзака у кровати валяется мягкий пуф.

– Странный дом, – уронил второй инквизитор.

– Хата под сдачу, а сейчас не сезон. – Тот, что держал фонарик, повел им в воздухе, выписывая знак. Эгле показалось, что ее защитную пленку режут ножом. Она сжала зубы, сопротивляясь изо всех сил, закрываясь, съеживаясь, удерживая слой морока – резко истончившегося, почти бесполезного.

Знак висел в воздухе перед ее лицом. Она видела его, как ярко-красную неоновую вывеску, отсвет которой отражался в глазах инквизитора по ту сторону.

– Хрень какая-то, – сквозь зубы сказал человек с фонариком и перешел в оперативный режим восприятия; Эгле почувствовала его как поток невыносимой химической вони и перестала дышать. Не так давно, в кабинете верховного инквизитора Ридны, она скрывала свое присутствие от двух десятков инквизиторов, но тогда рядом сидел Мартин, Эгле была спокойна, уверена в себе, радовалась своей новой власти…

– А если так? – Инквизитор начертил в воздухе еще один знак. Тот растекся струйкой дыма. Эгле почувствовала резкую тошноту.

– Сюда! – резко позвал инквизитор. Оба его товарища моментально оказались рядом. Эгле поняла, что задыхается и вот-вот потеряет сознание.

* * *

В приемной Великого Инквизитора усталый, нервный референт велел Мартину ожидать. Когда-то эта приемная была специально устроена, чтобы мучить нерадивых кураторов, некоторым приходилось маяться здесь часами; Мартин опустился на стул, положил руки на колени, готовясь провести в такой позе столько времени, сколько понадобится. Уж если отец взялся его наказывать…

На площади горели фонари и метались фары: светало все еще очень поздно, но день уже начался. Вижна просыпается затемно. Мартин попытался представить, что сейчас делает Эгле; он очень надеялся, что ей удалось заснуть. Я тебя вытащу, мысленно пообещал Мартин. Только меня дождись.

* * *

Инквизиторы никуда не уехали. Стояли во дворе, не выпуская из виду дверь и окна, говорили с кем-то по телефону, нервничали, боялись. В доме не было ни второго выхода, ни печки с трубой, ни даже камина. Эгле оказалась в западне: время шло, инквизиторы чего-то ждали. Или кого-то?

Подъехала еще машина. Эгле, задержав дыхание, наблюдая сквозь щель между шторами, увидела нового человека – невысокого, обрюзгшего, с неприятным выражением лица; она узнала его – это был Руфус, смещенный куратор Ридны, личный враг Мартина.

От ужаса у Эгле обострился слух – кажется, сам по себе.

– …А она, значит, не атаковала, – пробормотал Руфус и уставился на дом. Эгле торопливо укрыла себя мороком – из последних сил – и не расслышала, что сказал в ответ патрульный инквизитор.

– Но вы ее видели? – с неудовольствием спросил Руфус.

– Нет. Мы почуяли ее присутствие и…

– …струсили, – пробормотал Руфус. – Удрали…

Он подошел ближе и остановился у окна. Эгле теперь не видела его – шторы были плотно задернуты.

– Госпожа Эгле Север? – негромко позвал Руфус. Эгле перестала дышать.

– Мы могли бы договориться, – ровно продолжал Руфус. – Я знаю, что вы способны на договор, в отличие от прочих инициированных ведьм. Через несколько часов руководство Инквизиции полностью изменится. Господа Клавдий Старж и Мартин Старж потеряют власть. Вас некому будет защитить. Я предлагаю защиту в обмен на сотрудничество. Не надо никого предавать, топить, изобличать, просто подайте знак доброй воли. Я не желаю вам зла.

* * *

Референт глянул на монитор и подпрыгнул на кресле, будто под него подсунули железную кнопку:

– Пожалуйста, проходите, куратор…

Мартин сосчитал до пяти, поднялся и шагнул в открытую перед ним дверь; дубовая створка тотчас же захлопнулась за его спиной, как дверца мышеловки. В кабинете пахло табачным дымом.

– Да погибнет скверна, – проговорил Мартин, стоя на пороге.

Отец сидел за компьютером, не сводя глаз с монитора, и на его лице было то самое выражение, которого до смерти боялись его подчиненные: Клавдий Старж изготовился кого-то отчитать, унизить и смешать с дерьмом. Мартин ждал, играя желваками; совсем недавно в этом кабинете он получил кураторский пост в Ридне и скупое напутствие: «Если ты не наведешь там порядок, то и никто не наведет». Бедная Ридна.

– Сядь, пожалуйста, – сказал отец негромко. В голосе не было ни желчи, ни льда – не было эмоций, как если бы человек надиктовывал инструкцию к стиральной машине.

Мартин подобрался; опустился в кресло для визитеров. Голос отца не понравился ему гораздо больше, нежели выражение лица.

– Значит, ты решил, что субординации для тебя больше не существует? – Клавдий не отрывал глаз от монитора, голос прозвучал отстраненно-брезгливо.

– Нет. – Мартин подобрался. – Я… принял решение в рамках своей компетенции.

– Ты получил приказ и не исполнил. – Великий Инквизитор поднял взгляд и уставился на Мартина поверх экрана. – Почему ты ее не привез?!

– Потому что она под смертным приговором! – отрезал Мартин. – И пока не снят мораторий…

– По-твоему, я не в состоянии ее защитить?!

Мартин удержался и промолчал. Отец прищурился, будто читая его мысли.

– Я потерял хватку? Состарился? Меня можно не брать в расчет? А если Руфус притащит ее в Вижну – после допроса в подвале?!

Как ни владел Мартин собой, как ни готовился к этому разговору – сердце начало дергаться, как рыбешка в пластиковом пакете.

– Она нужна мне здесь. – Клавдий говорил отрывисто, будто втыкал иголки в живую плоть. – Здесь, сейчас, в этом кабинете. Я послал тебе борт, я послал людей, чтобы ты ее вывез! А ты рассудил по-своему? Хорошо. А если она сорвется и убежит в горы? Если она кого-то опять убьет – что ты будешь делать?!

Мартину показалось, что его лицо покрывается кровельной жестью.

– Она полностью себя контролирует. Она такой же человек, как я или вы, с чего бы ей кого-то убивать?!

– «Ведьмин самострел» она тоже контролировала?

Мартин открыл рот и закрыл, не находя подходящих слов.

– Рад, что вам нечего сказать, куратор. – Клавдий опять сменил тон, из саркастически-желчного сделавшийся начальственно-ледяным. – Я попрошу ознакомиться с документом, – он выложил на стол два листа бумаги, скрепленных железной скрепкой.

Мартин встал, подошел, не чуя под собой ног, и взял документ; это был донос Оскара – обвинение Мартина в измене.

– Бред, – сказал Мартин с отвращением. – Я готов объясниться по этому поводу с Советом…

– А вот по этому поводу?

Клавдий выложил на стол еще один лист. Это был предварительный отчет опергруппы, работавшей прямо сейчас в селении Тышка: погиб мужчина, местный житель, убийство квалифицировано как «ведьмин самострел», ведьма, по многочисленным свидетельским показаниям, прибыла в селение на инквизиторской машине. С портрета, составленного по описаниям, на Мартина смотрела Эгле – с сиреневыми волосами до плеч и с неестественно злым выражением лица – а как же, ведь люди описывали опасную тварь.

– Там полный поселок убийц, – медленно сказал Мартин. – Это мерзавцы, которые пытались казнить маму. Их соседи и родственники. Ее брат, который… ты знаешь. И я обязательно вернусь в этот поселок.

– Как это поможет Эгле? И как это поможет твоей матери, которую, кстати, обвинили в экспериментах с инициацией?

– Что?! – Мартин пошатнулся. – Но почему мне сразу… я же должен был знать… почему ты…

Пискнул селектор на столе.

– Госпожа Старж в п-приемной, – чуть запинаясь, пробормотал референт.

* * *

– Лично мне совершенно понятно, что вы стали жертвой трагических обстоятельств, – размеренно, веско говорил Руфус. – Ученые излишне самоуверенны, оторваны от жизни, порой циничны, такова наука… Госпожа Ивга Старж добилась великолепного результата, который оказался смертным приговором – для вас.

Эгле тряхнула головой, пытаясь освободиться от его голоса. Слова Руфуса вползали ей в уши, будто пиявки, просачивались в горло и мешали дышать. Все оборачивалось хуже, чем она могла представить; много лет ненавистники Клавдия сидели в засаде и ждали удобного момента, и вот – кинулись стаей на всё и на всех, кто был ему дорог.

– Смертным приговором, – с оттяжкой повторил Руфус. – Но даже не это самое грустное. Поймите, любой инквизитор, захватив вас, обязан будет провести допрос с пристрастием, хочет он того или нет. Кроме меня: я официально в отставке. После допроса любой инквизитор потащит вас на Совет в Вижну, чтобы выслужиться, и там вас станут заново потрошить, желая понять, что вы такое, желая в сотый раз услышать подробности вашего совместного предприятия с госпожой Ивгой, и поверьте – вы ничего не сможете утаить. Господин Старж не защитит вас, потому что Инквизиция – структура, а не вотчина одного человека. Обратите внимание: я не угрожаю. Формально я вообще не инквизитор…

Он сделал паузу. Эгле слышала, как тяжело дышат патрульные, – тем было откровенно страшно.

– Вот что мы можем сделать, – снова заговорил Руфус. – Вы на видеокамеру, под запись, ответите на несколько вопросов. Я знаю, вы не станете лгать, это не в ваших привычках. А я, вернув влияние в Инквизиции, сохраню вам жизнь и по возможности свободу.

Эгле поняла, что он не врет сейчас. Более того – уверен, что она внимательно слушает.

– Просто выйдите сейчас из дома, – тихо сказал Руфус. – И я сделаю так, что палачи в Вижне вас не получат.

* * *

Больше всего Ивга боялась, что в присутствии Мартина почувствует инквизиторский холод, – но когда сын обнаружился рядом, в нескольких шагах, она не ощутила ничего, кроме радости. Она обняла Мартина, не спрашивая ни у кого разрешения. От него исходило тепло, как раньше, как в детстве.

– Мама, – сказал он дрогнувшим голосом, – что ты тут делаешь?!

Она мельком увидела себя его глазами – неинициированная ведьма в самом центре Инквизиции, в старом кабинете, где только недавно, после ремонта, деактивировали дознавательские знаки на стенах.

– Зашла повидать тебя. – Она провела ладонью по его щеке, опять живописно небритой, как если бы Мартин был свободным художником, а не инквизитором-функционером. – Ну и решить кое-какие мелкие проблемы… Ты уже знаешь, что тебя обвиняют в измене, отца пытаются сместить, а меня запереть в тюрьму за нелояльность?

– Секунд тридцать как знаю, – сказал он сквозь зубы.

Ивга посмотрела на Клавдия; тот сидел в своем кресле, и на лице у него была отвратительная желчная маска, такая плотная, что даже Ивга не могла сейчас понять, что он чувствует на самом деле. Что же он, играл с сыном в кошки-мышки? Не говорил всего сразу? Манипулировал, по своему обыкновению?

Клавдий поймал ее взгляд. Поманил Ивгу пальцем, она осторожно выпустила плечи Мартина и подошла. Клавдий развернул к ней свой монитор. Она увидела контрастные снимки позвонков и ребер, тени внутренних органов, многословные описания: надо десять лет учиться на доктора, чтобы что-то понять.

– Это его медицинские документы. – Клавдий кивнул, отвечая на незаданный вопрос. – Он здоров. Цел и здоров. В свете обстоятельств, о которых ты знаешь.

Ивга, задержав дыхание, обернулась к Мартину. Тот улыбнулся почти весело, утешая и подбадривая, так, что у нее сделалось немного легче на душе.

– Мама, они целый час просвечивали меня насквозь. Они сказали, меня можно отправлять в космос… Я клянусь, что больше не буду таким дураком. Не бойся за меня.

– Вы свободны, куратор, – сказал Клавдий подчеркнуто равнодушно. – Увидимся на Совете. Да погибнет скверна.

– Я хочу знать подробности. – Мартин перестал улыбаться. – Я имею право знать, от кого исходит обвинение и что мы собираемся предпринять в ответ, и как позаботиться о безопасности госпожи Старж…

– Спасибо, вы уже позаботились о ее безопасности, – сказал Клавдий.

Ивга увидела, как Мартин меняется в лице. За долю секунды. Мгновенно и страшно.

Он моментально взял себя в руки. Кивнул и вышел. Ивга задрожала:

– Зачем?!

– Не удержался, – тяжело вздохнул Клавдий. – Прости. Не смог.

* * *

Инквизиторы ждали снаружи: трое патрульных и Руфус, потерявший должность, но не хватку. Эгле в последний раз посмотрела на телефон; аккуратно сняла трубку и положила рядом на тумбу. Длинный гудок сменился короткими – Эгле давным-давно забыла, как тревожно пищит разъединенная телефонная линия.

Она оставила ключ торчать в двери. Вышла на крыльцо; один патрульный попятился, двое других замерли, характерным дирижерским жестом вскинув руки, готовые нападать и защищаться. Зря, очень зря она недооценивала их.

– Не надо, – сказал Руфус своим сотрудникам. – Никакого насилия… Мы сотрудничаем.

Пассажирская дверца его машины была открыта настежь, приглашающе, как вход в мышеловку. Улица утопала в тумане, бледно горели фонари, наступающий день обещал быть темным и холодным.

– Патрон, – пробормотал оперативник, будто забыв в эту секунду, что его бывший начальник низложен. – Это опасно.

Руфус внимательно разглядывал Эгле. В мареве серого утра она не могла различить цвет его глаз.

* * *

Телефон отзывался короткими гудками, как если бы трубка не лежала на рычаге. Эгле уронила трубку, в сотый раз говорил себе Мартин. Случайно задела старый телефонный аппарат, и трубка съехала. Эгле просто спит, и надо подождать. Она проснется и услышит короткие гудки, и положит трубку на место…

Гудки. Еще гудки. Мартин бродил по коридорам виженского Дворца Инквизиции, выстраивая цепочки возможных событий, сортируя в уме варианты от лучшего к худшему. «Вы уже позаботились о ее безопасности». С точки зрения отца, то, что сделал Мартин, вредно и опасно для матери. Мартин отказался конвоировать Эгле в Вижну. Значит…

Он остановился, не имея мужества думать дальше. Все мысленные построения упирались в тупик. Нет, упыри в черных балахонах не получат Эгле… Значит ли это, что они получат Ивгу?!

Он перезвонил дежурному в Ридну. Происшествий нет, сказали ему. Оперативная группа в селении Тышка отчитывается напрямую перед Великим Инквизитором. Других происшествий нет.

Он постоял у окна, глядя на рано проснувшийся суетливый город. Перезвонил Оскару, почти уверенный, что куратор Рянки не ответит. Но Оскар почти сразу отозвался:

– Да погибнет скверна…

– Да погибнет, – согласился Мартин. – Я читал твой донос.

– Все читали, – слышно было, как Оскар ухмыляется в трубке. – У тебя сегодня большой день. Но не только у тебя.

– До встречи тогда, – сказал Мартин.

Он снова перезвонил Эгле на съемную квартиру. Короткие гудки. Ему впервые пришло в голову, что на Совет, пожалуй, можно и не ходить; пора бросать все, спешно возвращаться в Ридну, хватать Эгле и увозить, прятать…

Но зачем отец притащил маму во Дворец Инквизиции?! Не сама же она приехала, в самом деле, рано утром, чтобы повидать Мартина… И что с ней будет, если Великого Инквизитора сегодня сместят?

Мартин набрал телефон матери. «Абонент находится вне зоны доступа».

* * *

– Ты говорил, что я могу отказаться. – Ивга стояла у окна, глядя на площадь перед Дворцом Инквизиции. Расходились тучи. Влажный булыжник, отполированный миллионами ног, поблескивал, как чешуя.

– Обстоятельства изменились. – Он курил под вытяжкой. В последние дни он слишком много курил.

– То есть не могу?

– Нет.

– Ладно, – сказала она после паузы. – Учти на всякий случай, что я ничего не боюсь и совершенно спокойна.

На самом деле она была далека от спокойствия, но ей казалось очень важным держать сейчас лицо. Даже перед Клавдием. Особенно перед ним.

– Когда все кончится, – он помолчал, – иди сразу к машине, тебя проведут. И отвезут прямо домой. Собери вещи первой необходимости – небольшую сумку. Держи под рукой телефон. Это на случай варианта «Б».

Ивга, прищурившись, наблюдала, как снуют по площади пешеходы. Что-то из давней, нервной, перепуганной юности: маленькая сумка, быстро собрать вещи, срываться с места и бежать, бежать…

– Дружище, – сказал Клавдий. – Не думай о плохом. Просто я обязан все учесть, все варианты… И лучше не смотри никаких новостей. Кино посмотри. Комедию.

– А что будут за новости?

– Не знаю.

Она обернулась, не поверив своим ушам, он чуть улыбнулся:

– Правда, не знаю в точности. Возможно, будет шум, паника, тарарам. Но все может измениться еще десять раз…

– Хорошо, – сказала Ивга. – Я только прошу… не надо так с Мартином. Он не заслужил.

– Он заслужил еще и не такое. – Клавдий закурил новую сигарету. – Но раз ты просишь… Тогда конечно.

* * *

– Садитесь в машину, – повелительно сказал Руфус из Ридны. В этот момент он был настоящим куратором округа – тем, кем так и не смог стать Мартин. Оперативники подошли ближе, окружая Эгле с трех сторон.

– Госпожа Ивга Старж, – сказала она очень тихо, – ни в чем не виновна.

– Вы знаете, что это не так. – Руфусу понравилось, что она заговорила, вступая в диалог, и еще больше ему понравилась интонация, похожая на оправдание или мольбу. – Но госпоже Старж, в отличие от вас, не грозят ни пытки, ни казнь. Только суд… впрочем, справедливый. С учетом всех обстоятельств.

Горы были страшно близко. В ушах многоголосым хором гремела песня.

Часть третья

Совет начался ровно в десять. Кураторы, согласно протоколу, поднялись навстречу Великому Инквизитору; Клавдий быстро оглядел их лица – бледные после бессонной ночи, сосредоточенные, не очень-то добрые. Черные плащи с откинутыми капюшонами придавали сборищу вид официальный и мрачный.

Оскар и Элеонора не смотрели друг на друга прямо, но и не выпускали из виду, между ними потрескивало ясно ощутимое напряжение. Соня из Одницы, получившая новое назначение, улыбалась с чуть заметным снисхождением и превосходством. Август из Альтицы, впервые оказавшийся в этом кабинете, держался невозмутимо, впрочем, из-за шрама у него было всегда одно и то же выражение лица. Елизар из Корды нервно поглаживал свой протез, Виктор постукивал пальцами по столу, как рассеянный пианист, – он был единственный, с кем Клавдий не говорил перед началом заседания, и теперь понятия не имел, чего ждать.

Мартин стоял, выпрямив спину, царственно держа голову, с выражением легкой скуки на спокойном лице. В его возрасте я таким не был, подумал Клавдий. Заболело сердце: он прекрасно понимал, что слов, сказанных сегодня, Мартин не забудет никогда. Но и Клавдий ничего не забудет; впрочем, нет времени сокрушаться, все только начинается, а ставки чудовищные.

– Прошу всех садиться, господа, – сказал Клавдий с интонациями доброго дядюшки и сам опустился в кресло. Оскар остался стоять:

– Да погибнет скверна… Господа, я прибыл с сообщением об измене.

Он был великолепен сейчас – аристократ со сверкающими глазами, настоящий Великий Инквизитор, человек абсолютной чести и безусловного самоотречения. Такому к лицу высокое кресло, грустно подумал Клавдий.

– В исключительных случаях, вот как сегодня, – продолжал Оскар, – куратор не может молчать и не должен молчать. Я заявляю, что Мартин из Ридны лишился права сидеть за этим столом, быть и называться инквизитором, поскольку вступил в сговор с действующей ведьмой!

Копию своего рапорта Оскар заблаговременно разослал всем членам Совета. Клавдий понимал, что через секретарей и технических сотрудников информация расползется дальше и ее не остановить.

– …Но прежде, чем мы двинемся дальше, – Оскар оглядел сидящих за столом, – я хочу напомнить, что ни Соня из Одницы, ни Август из Альтицы – хоть и получили назначения – до сих пор не утверждены в новых должностях и не имеют права голоса! Это правило, это закон, который не может быть изменен волей Великого Инквизитора!

Соня быстро посмотрела на Клавдия – вопросительно. С замешательством. Она не была готова к такому повороту событий – ведь если Клавдий назначил ее в Одницу, он должен был позаботиться и о том, чтобы провести кандидатуру через Совет? Соня лихорадочно соображала – она оказала Клавдию ценную услугу… В самом деле ценную, и рассчитывала на благодарность… Просчиталась?!

– Я ставлю вопрос на голосование, – с новой силой продолжал Оскар. – Кто за то, чтобы лишить Мартина Старжа кураторской должности?

Он сам же первый поднял руку. Требовательно оглядел лица сидящих за столом: Оскар зачищал пространство. Устранив Мартина, он получит большинство, даже если Элеонора его предаст.

Однорукий Елизар из Корды поднял свой протез. Виктор оценил его жест и хищно ухмыльнулся – Великий Инквизитор терял власть над Советом, а Виктор всегда примыкал к сильному; теперь он поднял руку вслед за Оскаром и Елизаром. Элеонора покосилась на Клавдия. Тот выждал паузу – и поднял сразу обе руки, будто сдаваясь:

– Вы неудержимы в своем напоре, куратор, ну кто же сможет противостоять…

В глазах Сони из Одницы мелькнула паника. Август помрачнел, и даже шрам через лицо не мог скрыть его напряжения.

Элеонора перевела взгляд на Оскара – посмотрела впервые прямо, глаза в глаза. Дернула щекой. Подняла тонкую, как ветка, белую руку – будто признавая, что ее договоренности с Клавдием потеряли силу, как потерял сейчас власть некогда всемогущий Великий Инквизитор.

Мартин встал с кривой усмешкой, стянул с плеч мантию и уронил на спинку кресла. Тень боли мелькнула на его лице – только тень, и видимая только Клавдию. Мартин пошел к двери, не оглядываясь.

– Стоп, – вкрадчиво сказал Клавдий. – Прошу минуту внимания…

Люди за столом насторожились. Мартин остановился, не оборачиваясь.

– Вернее, прошу не я. – Клавдий чувствовал, как раздуваются ноздри. – Внимания просит его сиятельство герцог…

Он демонстративно посмотрел на часы. Кивнул референту, тот поднял пульт. Включилась панель под потолком – с логотипом главного новостного канала. Заставка держалась мучительных пять секунд, потом в кадре обнаружился герцог. Правитель сидел за резным дубовым столом на фоне панорамы Вижны. По его лицу Клавдий понял, что обращение записали не с первого раза и даже не с пятого.

– Друзья мои, подданные и сограждане… – начал герцог, и Клавдий услышал общий вздох над столом. С таким видом герцог мог объявить что угодно – хоть ядерную войну.

– Последние события в Вижне, – глухо говорил герцог, – в столице и провинциях подталкивают меня к непростому решению. Инквизиция, как независимая от государства организация, не отвечает вызовам времени, это архаичная, закоснелая структура, не способная решить возложенные на нее задачи. Кому служит современная Инквизиция? Если она служит обществу – почему не под контролем государства, верховной власти? Или, может быть, Инквизиция служит сама себе?!

Мартин, стоявший в дверях, наконец-то повернул голову, но посмотрел не на экран, а на Клавдия. Это был взгляд детского, искреннего удивления; Клавдий ухмыльнулся в ответ.

На государственной телестудии у него было по меньшей мере три шпионки, две из них ведьмы на высоких позициях, отлично понимавшие, кому обязаны профессиональным статусом. Когда герцог явился записывать свое обращение, Клавдию донесли об этом трижды. Он без скуки выслушал бы новость и десять, и пятнадцать раз – такой изматывающей была партия, которую Клавдий разыграл этой ночью. Столько раз успевал отчаяться и поверить, что продул всухую. И ведь он еще не выиграл – просто заставил герцога в истерике смести фигуры с доски, теперь вместо шахмат начнется рукопашный бой без правил…

Правитель говорил всего-то три минуты и за это время успел охрипнуть. Речь он, скорее всего, писал себе сам – и даже редактуры не потерпел, беспомощные канцелярские обороты перемежались в его обращении с откровенно обиженными выпадами. Кураторы за столом внимали герцогу в ошеломленном молчании. Наконец, на экране возникла заставка с государственным гербом; после короткой паузы все лица обратились к Клавдию.

Он оценил выражение глаз Оскара. Вот что бывает с предателями – их даже не ставят в известность, когда идут ва-банк. А герцог пошел ва-банк, он уверен сейчас, что совершил сильный поступок, он видит свое имя на страницах учебника истории – назло Клавдию. «Посмотрим, кто из нас неудачник» – интересно, сколько раз за ночь герцог повторил про себя эту фразу.

А еще интереснее, понимает ли Оскар, что стал орудием Клавдия, против воли подталкивая герцога к скандальному решению; понимает, судя по выражению лица.

– Итак, господа, – сказал Клавдий сокрушенно, – теперь вы видите, какие вызовы перед нами стоят?

В комнате царила мертвая тишина.

– Его сиятельство публично замахнулся на независимость Инквизиции, – продолжал Клавдий все более драматическим тоном. – Все мы знаем, что это достаточная причина для введения всеобщего чрезвычайного положения.

Он снова посмотрел на референта. Тот подскочил и положил на стол готовый, отпечатанный на бланке приказ; Клавдий с нарочитой небрежностью расписался внизу листа.

Оскар побледнел до синевы, Соня, наоборот, раскраснелась. Елизар из Корды тяжело дышал; он голосовал в сговоре с Клавдием, отрабатывая «второй шанс», и поднял руку за отставку Мартина по предварительной договоренности. А вот Элеонора поняла, что промахнулась с голосованием; у нее было такое лицо, будто здание вокруг загорелось, а бежать некуда.

Клавдий отдал подписанный приказ референту, и тот торопливо вышел. Заместители Великого Инквизитора с четырех утра ждали момента, чтобы запустить механизмы чрезвычайного положения. Жаль только неинициированных ведьм; совсем недавно казалось, что темные времена позади…

– Казалось, темные времена позади, – сказал Клавдий вслух, пользуясь тем, что никто не решался нарушить молчание. – Но вот, оказывается, все только начинается… Чрезвычайное положение, введенное Вижной одновременно во всех провинциях, дает мне право утверждать кураторов без согласования с Советом. Вот документ, утверждающий госпожу Соню куратором Одницы, вот приказ о назначении Августа куратором округа Альтица, а вот это…

Он выложил еще один документ на край стола и посмотрел на сына, так и стоящего у двери – в элегантном светлом костюме и безупречно повязанном галстуке с осьминогами.

– Это приказ о восстановлении Мартина из Ридны в его должности, – сказал Клавдий в полной тишине. – Займите ваше место, куратор.

Секунду ему казалось, что Мартин сейчас выйдет, хлопнув дверью. Но тот сжал зубы и вернулся; Клавдий отлично понимал зачем.

– Какой прекрасный галстук, – со смешком сказала Соня из Одницы, глядя на Мартина и отлично сознавая неуместность своих слов. Соня пребывала в жесточайшем стрессе: еще минуту назад она была уверена, что все кончено, в новой должности ее не утвердят и отправят вслед за Клавдием в позорную отставку. А Оскар уже чуял кресло Великого Инквизитора у себя под ягодицами, а Элеонора радовалась, что вовремя сделала выбор, а Виктор – что удачно примкнул к сильному…

Мартин снова надел мантию, но садиться не спешил. С вызовом посмотрел на Оскара, куратор Рянки проигнорировал этот взгляд, как если бы Великий Инквизитор только что свалился с неба прямо в высокое кресло.

– Вижу, вам есть что сказать, куратор? – Клавдий слегка кивнул Мартину. – Ну так скажите, прежде чем мы перейдем к другим неотложным вопросам.

У всех за столом появилось дурное чувство разыгранной по репликам пьесы, и у Мартина в первую очередь. Никогда прежде Клавдий не преподносил им таких мастер-классов – с герцогом в роли марионетки, с заготовленными приказами в качестве либретто. Сидящие за столом на секунду уверились, что и слова Мартина написаны заранее и вызубрены наизусть, как стишок.

– В исключительных случаях, вот как сегодня, – Мартин заговорил, слово в слово повторяя вступление Оскара, с хорошо спрятанным сарказмом, – куратор не может молчать и не должен молчать… Я рад, что видел ваше голосование, и уверяю, что запомню сегодняшний день.

Клавдий не отказал себе в удовольствии внимательно оглядеть лица кураторов. Элеонора с горечью покачала головой, Оскар оскалил красивые белые зубы. Елизар смиренно вздохнул, Виктор смотрел на уже отключенный телеэкран, будто надеясь, что герцог вернется и объявит, что его обращение – шутка.

– Но, раз уж я восстановлен в должности, господа, – продолжал Мартин, – я требую еще одного голосования! Кто за то, чтобы немедленно вернуть мораторий и остановить все виды казней для всех категорий действующих ведьм?

– Эгле Север убила человека в селении Тышка, – в тишине отчетливо лязгнул Оскар. – Вы хотите избавить ее от казни?

У Мартина опасно сузились глаза. Клавдий подумал, что в кулачном поединке, пожалуй, у Оскара не будет шансов – Мартин моложе, спортивнее и несравненно, чудовищно злее. Не хотелось бы превращать Совет в потасовку; но неужели Мартин думал, что происшествие в Тышке удастся скрыть хоть на пару часов?!

– Я за мораторий, – глухо сказал Мартин и поднял руку. Никто не двинулся – все уставились на Клавдия. Он прочитал по их взглядам: Соня заранее знала о «самостреле» от своих информаторов в Ридне. Елизар и Август не знали, насторожились. Элеонора искала способы, чтобы вернуть контроль над ситуацией, Виктор пытался понять, кто за этим столом сильнее рискует, Оскар собирался с силами для новой атаки.

Мартин стоял, играя желваками, но руку не опускал. Клавдий откинулся на спинку кресла; несколько секунд прошли в тишине.

– Неоднозначный выбор, – медленно сказал Клавдий. – С одной стороны, мы вводим чрезвычайное положение, с другой – мораторий на смертную казнь… Но это точный и правильный сигнал обществу, это решение доброй воли. Да, казни несвоевременны.

Он поднял руку; Елизар, Август, Соня и Элеонора одновременно повторили его жест. Через секунду руку поднял Виктор. Такого единодушия в этой комнате не было уже очень давно.

– Здесь что же, согласованное голосование? – спросил Оскар, демонстративно обращаясь к Элеоноре. – Договорное?!

– Оскар, Оскар, – горестно пробормотал Клавдий. – А что же вы такое сказали герцогу, что тот решил подмять Инквизицию? Он хотя бы посвятил вас в свои планы – или просто использовал, как одноразовый… пакет?

Оскар сделался багровым.

– Это вас, господа кураторы, сейчас используют, как… ветошь! За что вы только что проголосовали?! За то, чтобы сохранить жизнь ведьме-убийце! Которую перед этим привела к инициации другая ведьма! Привилегированная! Ей, оказывается, можно все в этой стране! И вы знаете ее имя!

Мартин, опустившийся было на свое место, резко поднялся опять. Клавдий поймал его взгляд и молча потребовал успокоиться. Мартин, играя желваками, уселся снова.

– Отлично, – сказал Клавдий. – Теперь можно двигаться дальше.

Он кивнул референту. Тот шагнул к столу и быстро, как дежурный в школе, разложил перед сидящими у стола копии одного и того же документа, распечатанного на бланке инквизиторской канцелярии, подписанного от руки. Клавдий кивнул в ответ на вопросительные взгляды – читайте, мол.

С первых же прочитанных строк они растеряли бесстрастие. Выдержка Мартина окончательно ему изменила – он посмотрел на Клавдия с откровенным ужасом. Оскар придержал на лице очки со сломанной дужкой:

– Это что, явка с повинной?!

– Это свидетельство того, что госпожа Старж, действуя с моего ведома и одобрения, исследовала некоторые теоретические вопросы, – сказал Клавдий.

Они перечитывали текст, будто не веря глазам: Ивга написала этой ночью блестящий инквизиторский отчет, таким густым канцеляритом, который сделал бы честь даже Мартину, а ведь тот порой сознательно доводил свои рапорты до стилистического абсурда. Инквизиторский отчет, исполненный ведьмой, – да, этот документ когда-нибудь займет место в музее.

– Рапорт составлен по моему указанию, – небрежно продолжал Клавдий, убедившись, что они все прочитали. – На любые вопросы господа кураторы незамедлительно получат ответ.

Он посмотрел на референта. Тот вышел и сразу вернулся – с ним вошла Ивга, совершенно спокойная с виду, но очень бледная. Она вошла и осталась стоять, потому что кресла для посетителей в этой комнате предусмотрено не было.

Клавдий поднялся. Одновременно подскочил Мартин, белый как бумага, и еще через секунду встали все – кто повинуясь этикету, кто не решаясь на открытый бунт. Последним оторвал седалище от кресла Оскар. Если Ивгу и поразило зрелище стоящих перед ней восьми инквизиторов в черном, то она не подала виду.

– Что бы вы хотели знать о «чистой инициации», господа? – спросила Ивга с чуть заметной улыбкой, вполне доброжелательно и вместе с тем нейтрально.

Кураторы переглянулись. Элеонора вопросительно посмотрела на Оскара. Мартин буравил взглядом отца; если он даст мне в челюсть, я свалюсь в нокдаун, подумал Клавдий.

– А она существует? – быстро спросила Элеонора. – Чистая… лишенная скверны… такая инициация возможна?

– Неизвестно, – спокойно ответила Ивга. – Я пришла к выводу, что подтвердить или опровергнуть существование так называемой «чистой инициации» невозможно без экспериментальных данных. Которые ни я, ни кто-либо другой не может получить, потому что эксперименты с инициацией незаконны и безнравственны.

– А откуда тогда взялась Эгле Север? – отрывисто спросил Оскар.

– Видите ли, – Ивга улыбнулась с благожелательным академическим высокомерием, – если бы несколько женщин прошли инициацию в сходных условиях и все показали сходный результат – я бы ответила вам. Но я не могу ответить, потому что не было эксперимента. Эгле Север – единичный феномен, возможно, результат неких редкостных мутаций… Если легендарную Мать-Ведьму, например, принято называть деструктивной мутантной ведьмой, то Эгле по аналогии можно считать конструктивной, созидающей мутантной ведьмой. Впрочем, кому я это рассказываю…

Она улыбнулась шире, встретившись глазами с Клавдием. Он молча восхитился – и испугался за нее.

– Матери-Ведьмы не существует, – тихо сказал Елизар. – Это миф.

– Вам виднее, – Ивга кивнула. – Но мутантные ведьмы разного рода описаны в литературе, в исторической, я имею в виду. До сих пор среди них не было ни одной целительницы. Будем считать, что Эгле Север вытащила счастливый билет.

Кураторы опять переглянулись; Клавдий мысленно считал секунды. Находиться в одной комнате с этими людьми Ивге было физически трудно, несмотря на ее великолепную естественную защиту. Мартин стоял, покрываясь красными пятнами, с каждой секундой становясь все более непредсказуемым.

– Еще вопросы? – Клавдий постарался не выказать нетерпения.

– Значит, вы не проводили экспериментов с инициацией? – спросил Виктор.

– Нет, – тут же отозвалась Ивга.

– Кто инициировал Эгле Север? – быстро спросил Оскар.

– Никто. – Ивга ответила после небольшой паузы. – Она прошла обряд… без участия другой ведьмы. Это редкий, но… возможный вид инициации.

– Откуда она узнала о таком обряде? – не умолкал Оскар.

– Этот вопрос будет адресован Эгле Север, – сухо вмешался Клавдий.

Мартин посмотрел на него бешеным, жутким взглядом. Терпение, сынок, мысленно взмолился Клавдий. Элеонора неслышно хмыкнула – она была уверена, что Эгле мертва и что Клавдий это знает.

Ивга по-прежнему чуть улыбалась. У нее выступил пот на бледном лбу.

– Спасибо, – сказал Клавдий, и голос его прозвучал вполне бесстрастно, – на этом все.

Ивга слегка кивнула и вышла, сопровождаемая референтом, с прямой спиной, еле заметно покачиваясь. Клавдий неторопливо уселся, и кураторы, чуть замешкавшись, последовали его примеру. Остался стоять только Мартин – он, кажется, собирался навсегда выйти из этого кабинета и задержался только затем, чтобы сказать памятную речь на прощание.

– Теперь по поводу Эгле Север. – Клавдий поймал его взгляд. – Что вы нам хотите сообщить об этой ведьме, куратор?

Мартин молчал, раздувая ноздри. И снова все в комнате на секунду поверили, что речь Мартина готова наперед и отрепетирована перед зеркалом, но Мартин молчал, глядя в пространство, и пауза затягивалась. Элеонора смотрела на него почти с сочувствием; Клавдий мельком подумал, что альянс Мартина и Элеоноры в Совете кураторов был бы, пожалуй, живучим и продуктивным. Если бы они решились все-таки скинуть Клавдия Старжа.

– Очень бы хотелось допросить Эгле Север, – в тишине проговорил Виктор. – Вот прямо… руки чешутся.

– Нам придется отвлечься на несколько минут, – Клавдий демонстративно посмотрел на часы. – За изучением научных проблем мы почти забыли, что герцог объявил нам войну, а тем не менее на обращение его сиятельства должен ведь быть адекватный ответ, правда?

Референт, не дожидаясь приглашения, поднял пульт; вместо студии на экране появился кабинет Великого Инквизитора, вместо городского пейзажа – темная дубовая панель на стене, вместо герцога на зрителей смотрел теперь Клавдий в черной мантии с капюшоном на плечах. Запись была сделана за несколько минут до начала Совета.

– Выражая глубочайшее почтение его сиятельству герцогу, – Клавдий на экране говорил светским тоном, с мягкой, едва ощутимой иронией, – я хотел бы ответить на заданный им вопрос: кому служит Инквизиция? От ответа зависит наше общее будущее… Так вот, господа, Инквизиция никому не служит. Мы служим идее. Инквизиция борется с ведьмами? Нет. С инфернальным злом, которое превращает людей в чудовищ. Ежедневно мы противостоим тому, чего большинство сограждан, к счастью, не может представить. Государство хочет нас контролировать? Прекрасно. Я мог бы сказать – пусть действующие ведьмы завтра выйдут на улицы, пусть полицейские их ловят, а чиновники штрафуют. Я так не скажу, потому что помню свой долг. Я мог бы сказать, что инквизиторских патрулей на улицах завтра не будет и ведьмы придут в школу к вашим детям, – но я так не скажу… пока.

Глядя сейчас на монитор, Клавдий с удовлетворением отметил, что с возрастом его ухмылка не растеряла зловещего обаяния, а сделалась, возможно, еще более гадкой.

– Я искренне надеюсь, – продолжал он же с экрана, – что его сиятельство пересмотрит решение, к которому его подтолкнули негодные советчики, и что это случится раньше, чем Инквизиция бросит всех на произвол судьбы. Вы готовы предстать перед ведьмами – без посредников? Если нет – готовьтесь, господа. Инквизиции под государственной властью никогда не было, нет и быть не может. Больше мне нечего добавить, сожалею.

На экране появилась заставка – парадный фасад Дворца Инквизиции, монументальный и зловещий. Кураторы смотрели на Клавдия – Соня в восторге, Август в замешательстве, Елизар напряженно, Виктор почему-то с завистью. Элеонора, с красными пятнами на щеках, готова была потерять самообладание. Оскар играл желваками.