Не хватало еще, чтобы парень вытащил «Тейзер» и поджарил мне мозги.
— Черт! Я всего лишь привез вам посылку, — воскликнул верзила, увидев «пушку». Он послушно поднял руки и положил их за голову, не дожидаясь моего приказа.
— Я инспектор полиции, — сказал я, показывая бляху. — Делайте, что говорю. Очень медленно.
Светловолосый мужик достал коробку и открыл. Извлек из нее пухлый сверток и протянул мне.
Я посмотрел на часы — было двенадцать ноль пять. Это запросто могла быть часовая бомба. Отлично. Я знал процедуру, которой нужно было следовать. Попросить курьера аккуратно положить конверт на землю, убраться оттуда поскорее, вызвать товарищей из отдела разминирования, чтобы те явились со своими роботами и занялись пакетом.
Ничего этого я не сделал. Отошел метров на пятнадцать, не переставая целиться в посыльного. Я все еще смотрел на него подозрительно.
— Откройте пакет и опишите мне содержимое, если вам не известно, что в нем.
Я медленно попятился, дошел до обрыва в несколько метров высотой, которым заканчивался склон. Внизу протекала река. Тут я заметил влажное пятно, расплывающееся на красных форменных брюках верзилы: тот обмочился от страха.
Он не послушался меня и вскрыл конверт торопливо, как ребенок в утро Волхвов. Крикнул:
— Это планшет! К нему приклеен розовый стикер с надписью «Это не бомба». Вот урод, мог бы написать поверх конверта…
«Пожалуй», — молча согласился я, подошел к курьеру и выхватил планшет.
— Чертова работа. Знала бы моя супружница… — пробормотал мужик, теребя воротник форменной рубашки. — Вам надо подписать эту бумагу.
Я накорябал подпись и протянул ему маленькую тетрадку.
— Напишите здесь ваше имя и номер удостоверения личности, — сказал я чуть более расслабленно. — И никому ничего не говорите — ни на работе, ни дома. Это тайна следствия.
— Можно подумать, мне кто-то поверит… — недовольно пробурчал он.
Затем снова уселся на мопед, неведомым образом уместившись на крошечном сиденье, и его как ветром сдуло.
Оставшись в урочище один, я включил планшет и увидел на экране открытый персональный чат.
«Здравствуй, дорогой Кракен. Очень сожалею, что пришлось ударить тебя по голове».
Я принял приглашение и начал писать.
«Ну и сильна же ты для своих шестидесяти с чем-то…»
«Следствие того, что ты меня недооценивал».
«Ясно. Этого больше не повторится», — пообещал я ей. А заодно и себе.
«А еще мне жаль, что пришлось прибегнуть к такому специфическому способу пообщаться. Но я не могла допустить, чтобы вы меня задержали. Ничего хорошего меня не ждет».
«Чего ты хочешь?» — спросил я.
«Помочь, несмотря ни на что. Помочь».
«Помочь в чем, Голден?»
«Вы должны остановить Ребекку. Я хорошо ее знаю. Она не остановится».
Ребекка?
Почему Голден говорит о Ребекке так, будто та жива, если бедная девочка была убита в 1993 году?
46. Амстердам
9 января 2017 года, понедельник
«Итак, давай с самого начала, и как можно более подробно — ты и так сломала мне несколько схем. Во-первых, ты была тетей Ребекки. До этого мы докопались сами».
«Это уже достижение, — написала она. — У вас в команде хорошие ребята; не думала, что вы когда-нибудь это раскроете».
«Еще одно очко в пользу Милан», — подумал я. Но промолчал: той Голден, которую последние дни я только-только начинал узнавать, не хотелось давать ни единой наводки.
«Теперь твоя очередь, — надавил я. — Что ты можешь рассказать о Ребекке и ее исчезновении?»
«Ты знаком с моим зятем Саулем. С него все начинается и им же заканчивается».
«Только не говори, что для тебя он тоже был Синей Бородой».
«Подожди, пока я все тебе расскажу, и сам сделай выводы, Кракен».
«Отлично, начинай», — сдался я.
«Моя сестра Асунсьон погибла при весьма сомнительных обстоятельствах. Я всегда была убеждена, что именно Сауль толкнул ее в колодец, хотя у меня нет ни малейшей надежды на то, что через столько лет вы сможете доказать его вину и посадить. По крайней мере, я могу остановить кровопролитие, которое началось по его вине».
«То есть все началось по вине Сауля…»
«Это долгая история».
«Чем скорее ты начнешь…»
«Ладно. У Сауля и Сары, его старшей сестры, всегда были странные отношения. Они принадлежали к одной из коренных семей в Сантильяна-дель-Мар, о них много чего поговаривали… Мать, в последние годы жизни больная и сломленная, как это нередко случалось с женщинами в прежние времена. Отец, человек жесткий и не в меру религиозный, тоже из тех, что встречались раньше. Спартанские условия, библейские имена, воскресные двенадцатичасовые мессы… Умерли они довольно рано, надо заметить. Брат и сестра в этих обстоятельствах очень сблизились, и никто не мог сказать, почему Сауль приударил за моей младшей сестрой. В то время она была совсем еще ребенок — развилась довольно поздно. Тем не менее сестра тоже была очарована Саулем, как и все девчонки в деревне. Они поженились совсем юными и родили Ребекку в восемнадцать лет».
«Очень интересно».
«Сауль полностью отрезал мою сестру от остального мира — он был не только очаровашкой, но и ужасным собственником. Оторвал ее от меня и моей семьи. Оправданием была Ребекка, всегда и всюду Ребекка. Я часто бывала в их шале, навещала сестру и племянницу, почти всегда по секрету от Сауля. Он меня недолюбливал, как и всю нашу семью. Иногда я думала о том, чтобы плюнуть и оставить их в покое, но я ему не доверяла. Я не доверяла позолоченному миру Сауля, той идеальной жизни, которую он пытался перед всеми представить».
«Почему, Голден?»
«Сейчас объясню. После смерти сестры я продолжала общаться с Ребеккой, почти всегда за спиной у Сауля. Я была ее крестной матерью, и мы всегда были очень близки, удавалось мне повидаться с ней или нет. Потеряв мать, девочка сильно страдала, но была очень привязана к отцу. Тот изолировал и ее. Между Саулем, Ребеккой и Сарой сложились нездоровые отношения, Сара превратилась в ее вторую мать и была с ней очень строга. Девочка обладала богатым воображением, а отец забивал ей голову образами из древней истории, обрядами, магическими местами. Ребекка пряталась в воображаемом мире, погрузилась в книги, которые заставлял ее читать отец, чтобы заслужить его похвалу. Без моей сестры их отношения стали очень странными».
До сих пор я был согласен с Голден. Я замечал это и в лагере: взаимозависимость, постоянная привязка друг к другу…
«Иногда я не видела Ребекку месяцами. После лагеря, где был ты и другие жертвы, я ее навестила. Она очень изменилась, выглядела отстраненной, почти взрослой. И очень печальной. Я за нее беспокоилась. Она не хотела ничего мне говорить, и меня это пугало. Однажды в апреле 1993 года я заехала к ней в шале. Сауль был в университете, а сама Ребекка собирала вещи и складывала их в рюкзак. Она была в плохом состоянии, в физически плохом. У нее распух живот, она не могла спрятать его под майкой. Я посмотрела внимательно — и потеряла дар речи, Кракен».
«Она была беременна?»
«Именно что была. Она родила несколько дней назад в своем собственном доме, при помощи Сауля и Сары. Ребенок умер — крошечный мальчик, который родился недоношенным, так пояснили его отец и тетя. Ничего удивительного: Ребекке тогда было четырнадцать, она сама была ребенком».
«Кто был отцом?»
«Сауль».
«Сауль?!»
«Да, Кракен. Саулю нравились совсем юные девочки, еще не сформировавшиеся. В деревне ходили безумные слухи…»
«Поясни, что значит «безумные слухи».
«Люди видели, как Сауль и его сестра Сара ходят, взявшись за руки, целуются, касаются друг друга, лежат в стогу сена… И все это с самого детства. Это были типичные деревенские байки, истории о кровосмешении. Но старшая сестра выросла, и истории прекратились; они больше не выглядели такими близкими. Сауль потерял к ней интерес, как только она стала взрослой женщиной».
Я попросил ее продолжать, хотя не был уверен, что способен выслушать за одно утро столько мерзостей.
«Вот почему он так рано женился на моей сестре. Вот почему избавился от нее, когда она повзрослела: в тридцать лет у нее уже были вполне женские формы. Она перестала его интересовать. По ее словам, он месяцами не проявлял к ней ни малейшего интереса в постели. Когда Ребекке исполнилось двенадцать, моя сестра оказалась в доме лишней».
«Ребекка рассказывала тебе, что отец с ней сделал?»
«Да, Унаи. Бекка поклонялась отцу, он был для нее божеством. Представь себе шок, когда твой тринадцатилетний мозг сталкивается с подобными реалиями. Ты любишь отца, боготворишь его, а он тобой пользуется».
«И что ты сделала, когда все это узнала?»
«Забрала ее оттуда. Помогла сбежать».
«Ты инсценировала ее исчезновение?»
«Я инсценировала убийство. Я хотела подставить Сауля, чтобы он заплатил за то, что сделал. Я убедила Ребекку убежать со мной, сделала новое удостоверение личности и паспорт, уговорила уехать вдвоем из страны, чтобы никогда больше не слышать об ее отце, — но для этого пришлось убедить самого Сауля, что она мертва».
«Так это ты отправила фотографии в газету и придумала кельтский обряд в Фонтибре?»
«Я сделала фотографии и отправила в газету. Мне казалось, этого достаточно, чтобы подставить Сауля. Но его так никто и не обвинил, даже не заподозрил. Это же заклинатель змей, прирожденный манипулятор. Идея принадлежала самой Бекке: я подвешиваю ее за ноги с головой в реке, все в соответствии с кельтским обрядом, и делаю снимки. Она в этом отлично разбиралась — ведь отец всю жизнь вбивал ей в голову кельтские заморочки. Я была уверена, что почерк его выдаст, но ничего не получилось».
«Видишь ли, Голден, то, что ты сделала, считается инсценировкой преступления, а это преследуется по закону».
«Вот почему я переписываюсь с тобой, используя данные украденной SIM-карты, и когда вы ее вычислите, она никуда вас не приведет».
«Так я и прикидывал», — подумал я, но ничего не написал.
«Вы отправились в Амстердам?»
«Вижу, ты зашел дальше, чем я думала… Мое почтение, Кракен».
Я проигнорировал комплимент, ибо не заслуживал его.
«Неужели никто не заметил, что с тобой четырнадцатилетняя девочка?»
«Не буду рассказывать тебе о своих связях на тогдашнем черном рынке. Мы купили новые документы, и я стала приемной матерью Ребекки. Устроилась в «Циско» под новым именем. Это были очень хорошие, счастливые, спокойные годы. О прошлом мы с Беккой старались не вспоминать».
«А Сауль не пытался связаться с тобой, когда пропала его дочь? И неужели тебя не допросила полиция?»
«Нет, я же говорила тебе, что у нас с Саулем отношений практически не было, а моя тогдашняя жизнь не предполагала постоянного места жительства. Думаю, полиция так и не нашла оснований меня допрашивать — я была всего лишь родственницей, не поддерживающей связи с семьей».
«Хорошо, продолжай».
«Ребекка была очень хорошей ученицей — правда, держалась всегда особняком, друзей у нее не водилось. Она защищала свой внутренний мир, избегая других детей. Мне не казалось это странным, учитывая обстоятельства. Она была полностью погружена в себя. По моей работе мы ездили в командировки в другие европейские города — Париж, Милан, Женеву… Я любила ее как дочь, которой у меня никогда не было, я была ей как мать, я очень старалась быть хорошей матерью… но у меня ничего не получилось».
«Почему ты так говоришь?»
«Меня не было с ней рядом, когда начались все эти внутренние перемены».
«Где сейчас Ребекка?»
«Я ищу ее с тех пор, как поняла, чьих это рук дело. Все началось в тот день, когда ты явился ко мне со сломанным мобильником и я увидела кельтскую Тройную Смерть. Я отследила все продажи шокеров «Тейзер». Ни одна ниточка не привела меня к Бекке, но я знаю, что за всеми этими убийствами стоит она, это ее почерк. Не забывай, что, прожив столько лет рядом со мной, она знает все о компьютерной безопасности».
«Скажи лучше, о благородном искусстве хакинга».
«Называй как хочешь, но отнесись к этому серьезно. Ребекка идет за тобой по пятам».
«Я в опасности?»
«В опасности все, кто, по ее мнению, не должен становиться отцом или матерью. Мне жаль, что я вмешиваюсь в твою личную жизнь, но я стала свидетелем вашего общения с Альбой Диас де Сальватьерра… по крайней мере, того, что зафиксировано в письменной форме. Если ребенок твоей начальницы — твоя работа, то ты в опасности. Если же отец кто-то другой, то нет. Заяви об этом публично, скажи всем, что ты не отец, — и спасешься. Лучше поступить так и выжить, чем лишить ребенка отца, правда же? А то обоим родителям будут носить цветы на кладбище».
«Я разберусь с этим раньше, чем ты думаешь», — подумал я.
«А Асьер? Он тоже в опасности?» — спросил я, чтобы сменить тему.
«Если в этой серии вашего кино Асьер еще жив, опасность ему не грозит. Думаю, Ребекка выведала у Аннабель имя настоящего отца, потому и убила Хоту. Лучо будет в безопасности до тех пор, пока от него никто не залетит».
«Надежный метод контрацепции под названием Ребекка», — подумал я.
«Я пишу тебе лишь для того, чтобы предупредить тебя, Унаи. Я должна рассказать тебе, что представляет собой Ребекка».
«Говори».
«Обаяние и способность манипулировать она унаследовала от отца. Он был фантастически расчетлив, ничего не делал просто так. А еще я быстро обнаружила, что она избалована. Сауль баловал ее, удовлетворял все ее прихоти, чего я не могла, да и не хотела себе позволить, тем более в таком суровом обществе, как голландское. Ребекка продолжала изучать историю самостоятельно, посещала музеи… Однажды она увидела объявление о временной экспозиции в амстердамском Историческом музее. Она пришла в восторг, потому что прочитала в рекламе, что там будет выставлен котел из Гундеструпа».
«Да, я слышал про эту штуковину».
«Через несколько дней она рассказала, что хочет устроиться в музей волонтером, и несколько дней следила за персоналом, нанятым для выставки. В один прекрасный день сбила на велосипеде одну из стипендиаток, сломала ей лодыжку — и отправилась в отдел кадров, как только пострадавшая сообщила в музей, что ей пришлось взять больничный. Ребекка подала поддельное резюме, устроилась на работу на пару недель и украла бесценный котел. И все это лишь для того, чтобы провести чертов ритуал, использовав в качестве жертв домашних животных, принадлежавших соседям. Она рассказывала об этом как о невинной шалости, свято веря в то, что я буду гордиться ее отвагой и предприимчивостью. Котел она потом подбросила обратно в музей».
«Как ты ей разрешила, Голден? Не думал, что ты склонна поощрять такие действия».
«Я очень разозлилась. Ты даже не представляешь, как меня это взбесило. Но Бекка меня не понимала. Для нее эти кошки и собаки не имели ни малейшей ценности, она очень гордилась своим подвигом. Я выгнала ее из дома».
«Что?»
«Она была совершеннолетней, а за время нашей совместной жизни я дала ей достаточно навыков, чтобы самостоятельно зарабатывать на жизнь. Подарила ей новую личность. За годы, прожитые вместе, от нее требовалось соблюдать одно-единственное условие: она не должна искать отца, выслеживать его, делать попытки с ним связаться. Сауль был опасен, у его сестры имелись связи в официальных структурах, и я запросто могла оказаться в тюрьме за похищение несовершеннолетней. Но те давние события в Кабесон-де-ла-Саль стали ее навязчивой идеей. В том, что с ней произошло, она обвиняла четверых виторианцев и девушку, переспавшую со всеми четверыми. Когда ты принес мне сим-карту, я поняла, что ты — один из них».
«Значит, ты ничего о ней не знаешь с тех пор, как…»
«С 1998 года. Никогда себе не прощу. Надо было отвести ее к психологу, помочь измениться… А я вместо этого выгнала ее из дома. Как ты думаешь, Унаи, могла ли она измениться? Вряд ли, она была так одинока… Но, кроме пятерых студентов, в лагере был еще один человек, которого она ненавидела. Узнав из твоего мобильника, что Бекка начала убивать, я была уверена, что она придет и за мной. Видимо, она решила свести счеты с прошлым».
«Но в любой преступной карьере существует триггер, травматический фактор, точка невозврата, которая заставляет человека решиться и начать убивать, — написал я. — Как думаешь, что подтолкнуло ее к убийству после стольких лет?»
Несколько секунд чат молчал, Голден не отзывалась.
«У меня есть теория: юные самоубийцы», — наконец ответила она.
«Ты имеешь в виду Химену Товар?»
«Да, ту девочку, которую Сауль удочерил после исчезновения Ребекки. Думаю, Ребекка услышала новость и решила, что Химена покончила с собой из-за того же самого, что Сауль некогда проделал с ней, из-за тех же мерзостей. Возможно, это и стало триггером: Ребекка взялась за дело и попыталась связаться со всеми вами. Если только она не сделала этого раньше».
Я подумал о том, как в 2014 году впервые готовился стать отцом. Я спрашивал себя, верна ли теория Голден, не следила ли Ребекка за нами уже тогда, не покусилась ли она на мою жизнь, если бы беременность Паулы не оборвалась так внезапно. Я отогнал от себя эту мысль: нужно было сосредоточиться на настоящем.
«Вот зачем ты подделывала аккаунты в группах суицидников…»
«Я так и не нашла следов Химены Товар, но уверена, что рано или поздно найду. Я хотела знать причины ее самоубийства. Эти ребята обычно довольно откровенны, когда скрываются под ником. На форумах, где я тусовалась, обнаружилось много чего: дети, готовые покончить жизнь самоубийством после издевательств в колледже, девочки, страдающие анорексией, любовные драмы… были и жертвы насилия, довольно много жертв насилия, о котором не знали даже самые близкие люди».
«И все же почему Ребекка хочет отомстить нам, а не Саулю?» — спросил я.
«Разве тебя не учили, как помочь жертвам сексуального насилия, Кракен? Среди них нет никого, кто не чувствовал бы себя виноватым: «Я не должна была идти с ним», «Я не должна была приглашать его домой», «Я не должна была надевать эту юбку», «Я не должна была целовать своего папу», «Я не должна была…». Годы напролет я выслушивала, как Бекка оправдывает Сауля всякий раз, когда я его обвиняла. Она защищала его и одновременно ненавидела; у нее комплекс Электры, она это знает и чувствует себя виноватой. Свою ненависть она направила на вас. Сауля она и пальцем не тронула бы, она слишком его любит. Она все еще влюблена в него. Это похоже на болезнь: для нее он по-прежнему самый прекрасный отец в мире, самый умный, самый добрый. Она все еще жертва его обаяния».
Да, она была права: если это дело рук Ребекки, я означал для нее то же самое, что Аннабель Ли и Хота.
«Подскажи мне что-нибудь, чтобы я не сидел сложа руки, Голден. Получается, ты не даешь мне никаких улик, которые я мог бы представить своему руководству. Скажи, под каким именем скрывается Ребекка?»
«Пока не знаю, но будь уверен, что четверо из лагеря с ней встречались, она где-то совсем рядом».
«Тогда с чего мне начать?»
«С любой мелочи, которая поможет ее разоблачить. Например, имена. Ребекка никогда ничего не делала просто так. Эта макиавеллиевская черта также досталась ей от отца. Не забывай, она превосходный манипулятор и первоклассный хамелеон… Ребекка может подкрасться с любой стороны, пока ты разбираешься с делом».
«Я все еще не получил от тебя никаких указаний, кроме самой истории, которую ты не можешь доказать, потому что сама вне закона. Они не поверят мне, Голден. В полицейском участке мне не поверят, и судья не пойдет мне навстречу».
«Это все, Кракен. Я и так здорово рискую, а я вовсе не сестра милосердия. Начиная с этой минуты действуй самостоятельно. Я рассказала тебе все, что знаю, и больше на меня не рассчитывай. Я хочу жить спокойной жизнью, если только Ребекка не придет и за мной. Пока, Кракен. Это прощание».
«Подожди! — остановил я Голден. — Если мне от тебя что-то понадобится, я нарисую у себя на балконном стекле черный крест, хорошо?»
Но секунду спустя экран потемнел, и у меня возникло сомнение, встречусь ли я еще когда-нибудь в жизни с неуловимой Голден Герл.
Я зашагал по тропинке через парк и сел в машину. Когда вернулся домой, мозг у меня кипел. Еще бы — мне предстояло сразиться с Ребеккой!
Если я — отец нашей с Альбой дочери, она попытается меня убить. Если отец — Нанчо, я вне опасности.
Это был вызов мне лично. А заодно и моей дочери.
Закрыв за собой входную дверь, я достал новый мобильный и позвонил Тасио в Лос-Анджелес.
— Как продвигается сериал? — поинтересовался я.
— Живу в бешеном ритме, как типичный шоураннер… Ты представляешь, который сейчас час в Калифорнии?
Я проигнорировал его комментарий, хотя и отметил, что около пяти утра.
— Скажи, ты уже написал сценарий «Жала Белого города»?
— Как раз этим занимаюсь, но еще не закончил. А почему ты спрашиваешь, Кракен? — В его голосе прозвучало любопытство. Наконец-то мне удалось его разбудить.
— Я должен рассказать тебе кое-что новое, и ты сможешь использовать это для работы.
— Если это обогатит сюжет, я само внимание.
47. Деба
18 июля 1992 года, суббота
Все произошло тихой ночью, в ардору, на пляже, названном именем кельтской богини.
Для Ребекки все было как в легенде: одна волна из молока, другая из слез — ее собственных слез, третья же волна оказалась кровавой.
— Ты этого хотела? Это то, о чем ты мечтаешь? — шептал ей на ухо Сауль, и в его голосе полыхала ярость, обжигавшая кожу, как лава.
Ребекка молчала, она не могла говорить.
— Ты больше не можешь так вести себя, деточка. Ты не можешь и дальше говорить все, что вздумается. Ты разоришь семью, ты разоришь меня. И я не хочу… не хочу снова класть тебя в больницу. Ты должна вылечиться, но мы постараемся обойтись без больницы. Пообещай, что ты постараешься.
Ребекка кивнула, и Сауль немного успокоился.
Он встал, посмотрел на часы.
В том темном уголке пляжа больше никого не было.
— Зайди в море и вымойся хорошенько, только быстро, — приказал он дочери. — Трех волн достаточно.
Ребекка ненавидела его за эти слова.
Не только из-за страданий, не только из-за обманутого доверия. А еще из-за цинизма Синей Бороды, позволявшей себе насмехаться над ритуалами, изгадить то, что еще совсем недавно их объединяло. Ребекка поклялась себе, что не станет историком. Никогда больше не будет она заниматься этой наукой.
Она навсегда возненавидит историю, кельтов, легенды, прошлое… Да, прошлое. Это случилось только что, но Ребекка уже знала, что всю жизнь будет ненавидеть собственное прошлое.
* * *
Первый опыт Унаи выглядел совсем по-другому.
Аннабель ждала его на пляже, где все покрывала ночная тень, и даже сияние ардоры не было достаточно сильным, чтобы различить ее черты.
Унаи не хотел выглядеть неопытным девственником, не желал, чтобы она уселась на него сверху. Он нашарил несколько маленьких ракушек и провел ими по ее телу в тех местах, которые не закрывало платье. Удивленная его инициативой, Аннабель тихонько мурлыкала — прикосновение ракушек волновало. Унаи воспользовался ее слабиной и сжал одной рукой оба ее запястья. Он не хотел, чтобы она контролировала ситуацию, как с Хотой или с Асьером. Пусть с ним все будет по-другому. Сорвать с нее маску безразличия, проверить, бьется ли под этой лунной кожей живое сердце или это всего лишь бездушная скорлупа.
И когда она в нетерпении попыталась раздеть его, он ей не позволил.
— Только без рук, договорились?
Ее расширенные зрачки заблестели.
— Хорошо, — согласилась она. — Это будет не так круто, но…
— Забудь о крутизне.
И Аннабель принялась зубами стягивать с него футболку с «Нирваной». Они немного посмеялись, пока она тщетно пыталась это сделать, так и не добившись успеха. Касаясь его ртом, зубами, увлажняя слюной, Аннабель Ли добралась до талии Унаи, который боялся щекотки, и это завело его не на шутку. Потом настала очередь брюк — это оказалось немного сложнее, потому что ширинка готова была лопнуть.
Затем Унаи перехватил инициативу и скинул зубами лямки ее платья. Некоторое время он наслаждался ее шеей, плечами, грудями и пупком. Они терлись друг о друга, катаясь по песку. Но когда Унаи проник в нее, он внезапно увидел перед собой всего лишь пятнадцатилетнюю девушку, которая веселилась так же, как и он сам. И это было то, чего он хотел — да, именно то, чего хотел.
Когда они закончили, Унаи на секунду отключился. Он с удовольствием подремал бы прямо на пляже, но Аннабель уже была озабочена чем-то другим и пристально всматривалась в циферблат на часах.
— У нас есть полтора часа, пока все не вернутся из города. Пойдем в автобус. Сауль дал мне ключи. Я хочу сделать это еще раз, Унаи, но там удобнее и нет песка.
Что мог Унаи сказать на это? Они оделись, стряхнув с одежды песок, смеясь и подшучивая друг над другом, и вскоре две тени зашагали к стоянке, где их ждал закрытый микроавтобус.
Аннабель Ли открыла заднюю дверцу, и они забрались внутрь по крутой лестнице. Полутьма возбуждала. Им не нужно было ничего, только смотреть друг другу в глаза, но затем они сорвали одежду прямо посреди двух рядов кресел, чтобы снова соединиться. Унаи понятия не имел, что Аннабель Ли солгала ему, назвав неверный час, и оставила дверцу открытой.
Он догадался об этом сам, в какой-то миг его осенило предчувствие, — но подвыпившие Хота, Лучо и Асьер уже залезли в автобус и обнаружили их в тесных объятиях друг друга.
48. Арния
10 января 2017 года, вторник
— Ты должен был предупредить меня, это просто безумие, — повторяла Эстибалис за рулем, направляясь в Сантандер.
Она была зла, по-настоящему зла. А заодно и обижена.
— Альба уже сделала мне втык; можешь сменить тему?
— Нет, не могу. Это полное самоуправство, ты ужасно рисковал. А что, если это была ловушка? Ты запросто мог повиснуть на сосне башкой вниз!
— На тополе.
— Что?
— На берегу Задорры растут сплошные тополя и несколько дубов.
— Не будь таким легкомысленным, Кракен. Еще немного — и я отстраню тебя от расследования.
— Голден поставила условия, и мы не узнали бы… мы не узнали бы того, что она сообщила, если б я не согласился.
— И что она сообщила, а, Унаи? Что? У нас нет ни одного доказательства, чтобы показать судье; зато появилась еще одна линия расследования, которую мы должны сегодня же отработать. Эта линия только застопорит дело, в котором мы и так не добились особых результатов. Теперь я лучше понимаю Альбу, когда она нас подгоняет. У меня ничего нет… у нас ничего нет, — поправила она саму себя. — Только котлы, которые появляются и исчезают, оказываются на месте преступления без каких-либо физических улик, поддерживая диковинные теории. До сих пор наш единственный успех — доказательства того, что Ана Белен с Хотой ждали ребенка.
Я благоразумно умолк — и помалкивал до конца пути. В течение нескольких недель Эстибалис находилась под безумным давлением, и нервы у нее были на пределе. А я получил серьезную взбучку, когда рассказал Альбе о том, что произошло в урочище Атча.
Похоже, ни на одну из них не произвели впечатления откровения Голден, как будто моя безопасность волновала их больше всего. Я был расстроен, очень расстроен. Но больше всего мне хотелось увидеть лицо Сауля, когда он узнает, что Ребекка жива.
Мы прибыли в Университет Кантабрии и вновь спросили о Сауле Товаре. Нам назвали аудиторию. Занятия заканчивались через десять минут; мы прокрались через заднюю дверь и услышали конец его лекции.
Он рассказывал о жертвоприношениях в кантабрийских племенах. Отличная тема, что и говорить. Я наблюдал, с каким упоением слушали его студенты. Почти все они были девушками. Надо признать, вкус у них был превосходный. Излагая свой материал, Сауль весь светился — и, казалось, даже помолодел. Он владел аудиторией так, как актер на сцене владеет своими зрителями. Больше всего его лекции подошло бы название «перформанс».
Но в какой-то момент, когда лекция уже подходила к концу, Сауль всмотрелся в глубину округлого зала и увидел нас: мы стояли, прислонившись к стене. Его взгляд стал жестким — не знаю, заметил ли это кто-нибудь из студентов.
— На сегодня все. Завтра продолжим, — сухо оборвал он сам себя, не договорив, что, черт возьми, кантабрийцы делали с козами, которых приносили в жертву.
Пара студенток обменялись недоуменными взглядами, потом все собрались и молча двинулись на выход, но, прежде чем покинуть аудиторию, подошли к нему, чтобы разрешить сомнения, получить ответ на вопрос, поблагодарить за потрясающую лекцию, попросить о руководстве научной работой…
Сауль задержался — нужно было собрать материал и выключить проектор. Мы дожидались, чтобы остаться с ним один на один и спокойно поговорить.
— Вы снова здесь. Я же вам все уже сказал. Я не хочу, чтобы вы здесь появлялись. Я подам на вас в суд за домогательства, — сердито зашипел он, не глядя на нас, убрал пульт от проектора в ящик и запер его на ключ.
— Сауль, у нас появилась новость, связанная с Ребеккой. Это важно, — начала Эсти, пристально глядя в его колдовские глаза.
По выражению ее лица Сауль понял, что произошло что-то серьезное. Он стоял неподвижно, словно ожидая удара, который вот-вот обрушится на него с небес.
— Что-то новое о Ребекке? — Его голос прозвучал напряженно, но чувствовалось в нем и облегчение.
— Да, — ответил я.
Сауль вздохнул, снова набрал воздуха в легкие, устремил взгляд в пол и упер руки в бока, словно стараясь удержать равновесие.
— Тогда нам лучше поговорить в более уединенном и приватном месте. Например, у меня дома. Следуйте за мной на своей машине, и там мы все спокойно обсудим.
Мы с Эсти обменялись взглядом. В его словах снова звучал какой-то подвох. Кроме того, я, к сожалению, знал это место. Оно отпечаталось в моих самых черных воспоминаниях.
— Ладно, я поеду в твоей машине, а инспектор Гауна последует за нами, — сказал я.
Тон моего голоса не оставлял им выбора. Когда мы покидали аудиторию, Эсти бросила на меня испепеляющий взгляд. Сауль шел впереди, и я кивком указал на свой пистолет, спрятанный под курткой. Да, я его захватил. На всякий случай.
Мы добрались до дома Сауля Товара на Коста-Кебрада всего за двадцать минут. Сауль жил в разбросанном по склону поселке с видом на бухту Арния и пляж.
За двадцать пять лет там почти ничего не изменилось.
Дом явно был ему велик. Все в нем выглядело очень по-мужски; нигде не было заметно следов дочери, жившей здесь всего несколько месяцев назад. Огромная гостиная, скорее библиотека, вся заставленная книгами, некоторые из них лежали на полу стопками. У меня было ощущение, что я проник в его мозг. Саулю явно было не по себе, пока мы незаметно осматривали его жилище.
Каминную полку украшала реплика кантабрийской стелы со знаменем и небольшая коллекция кинжалов и наконечников от копий — я так и не понял, было ли это оригинальное кантабрийское оружие, насчитывающее более двух тысячелетий, или же скромные копии с оригиналов, найденных в продолжение целой жизни, проведенной на урочищах, — я не обладаю достаточными познаниями, чтобы что-либо утверждать.
— Давайте лучше поговорим на террасе, морской бриз разряжает обстановку, — нервно предложил Сауль.
Мы с Эсти согласились и перешли на террасу в задней части дома, откуда можно было прямиком добраться на небольшой пляж Арнии. На востоке виднелись очертания утесов Лиенкрес и остров Кастро. Эсти была в восторге от сурового скального пейзажа; я же отлично знал коварство этого моря, я так и не примирился с прошлым, и растущее напряжение, которое я постоянно ощущал, вернувшись в это проклятое место, разъедало оставленный пулей шрам у меня на голове.
Наверное, виной тому была всего лишь сырость. Неприятные ощущения, не более.
Мы уселись в деревянные кресла, слишком большие для крошечной Эсти, утонувшей в огромных подушках, и ждали приглашения что-нибудь выпить, которое так и не последовало.
— Итак, вы хотите сказать, что нашли тело Ребекки? — сказал Сауль, потирая руки, которые, как мне кажется, он плохо контролировал.
— Нет, Сауль. Тело Ребекки не найдено. Скорее всего, его не найдут никогда, учитывая поворот, который приобрело расследование ее исчезновения в последние дни. Видите ли, у нас есть весьма достоверные сведения о том, что она жива.
Огромные руки Сауля, всегда такие выразительные, резко затормозили и застыли в неподвижности.
— Как… Что значит «жива»?
Он откинулся на спинку кресла, потом улыбнулся. Это была самая настоящая, самая искренняя улыбка, которую я видел в последние столетия.
— Но… а фотографии? Мы же сами видели ее мертвой! На фото была моя дочь, не какая-то другая девочка. Это была Бекка… и она была мертва.
— По сведениям, которые мы получили, Ребекка сбежала из дома и инсценировала свою смерть, чтобы ее не искали. Она сама изготовила и выслала фотографии, притворившись на них мертвой.
— Значит, это правда… она жива… И вы это обнаружили, а я так долго не верил в вашу эффективность! Вы не знаете, как страстно я мечтал услышать эти слова, эту потрясающую новость… — произнес Сауль хриплым от волнения голосом.
Он поднес руки к лицу и смущенно вытер слезы — воплощение радости, облегчения, неподдельных чувств человека, ставшего свидетелем чуда. Затем неуклюже поднялся с кресла и подошел ко мне, желая меня обнять. Я поспешно вскочил и тоже обнял его.
Это было крепкое, искреннее объятие истинной благодарности. Такое в нашей работе встречаешь нечасто. Я толком не знал, как на это реагировать. Я знал наизусть все правила, как сообщать хорошие и плохие новости, однако в этот момент ничего подходящего на ум не приходило.
— И… где она? Могу я ее увидеть? Можно с ней поговорить? Мне так много нужно ей рассказать…
— Сауль, похоже, вы нас неверно поняли, — прервала его Эстибалис похоронным голосом. — Вам лучше вернуться назад в кресло.
— Так жива она или нет? — нетерпеливо переспросил он, ничего не понимая. — Не шутите с этим, прошу вас. Я и так достаточно настрадался.
— Как мы уже объясняли, нам удалось получить свидетельские показания, и у нас появилась новая версия, которую еще предстоит проверить. У нас нет доказательств того, что эти показания верны, но мы решили, что в первую очередь следует сообщить о них вам. Вы хорошо знаете свидетельницу — она член вашей семьи — и должны рассказать о ней как можно больше, чтобы мы поняли, можно ли относиться к ее словам серьезно.
— Женщина — член семьи? Но это же не моя сестра Сара? Сара не могла сказать вам ничего подобного…
— Это не Сара, Сауль, — перебила его Эсти.
Перебила не очень вовремя. Мне хотелось бы услышать, чем закончится его фраза.
— Кто же тогда? У меня не такая большая семья.
— Твоя невестка, Лурдес Переда.
— Что? И вы доверяете этой мошеннице? — воскликнул он, и щеки его покраснели от напряжения.
Приблизительно такой реакции я и ожидал. Голден, похоже, тоже не очень доверяла Саулю, учитывая серьезность ее обвинений.
— Твоя невестка утверждает, что навещала Ребекку в этом доме в апреле девяносто третьего года, в день ее исчезновения. Она обнаружила, что девочка складывает вещи в рюкзак, поскольку решила уйти из дома: она только что родила, потеряла ребенка и решила уйти. По показаниям Лурдес, она вместе с твоей дочерью подделала фотографии, чтобы все считали Ребекку мертвой и больше не искали. Они не хотели, чтобы полиция заподозрила, что Ребекка жива и сбежала.
— И что она сделала с Ребеккой? Куда она ее увезла? Невозможно спрятать четырнадцатилетнюю девочку, чтобы этого никто не заметил!
— Она рассказала, что обратилась на черный рынок и купила Ребекке фальшивый паспорт. Много лет они жили в Амстердаме, где твоя невестка работала в компании «Циско». Она утверждает, что подделала бумаги, сделав Бекку своей приемной дочерью.
— Амстердам… я оплакивал ее в Фонтибре, а вы говорите, что Ребекка преспокойно жила в это время в Амстердаме?
— Как ты оцениваешь… вероятность того, что это правда? — осторожно спросил я, хотя вышло, возможно, чересчур резко. Я тоже был напряжен и взволнован.
— Мне сложно представить, что Ребекка меня бросила.
Я не знал, как реагировать на столь категоричную фразу.
— Объясните подробнее, — попросила Эсти.
— Я не хочу говорить сейчас об этом. Ваш источник, то есть моя невестка, была позором всей семьи. Они с женой почти не общались. Лурдес всегда была манипулятором и мошенницей. Не исключено, что ей и в тюрьме довелось посидеть — я десятилетиями ничего о ней не знал. Ходили слухи, что она чуть ли не деньги фальшивые печатала. У нее не было постоянного места жительства, она постоянно пряталась от закона. Моя жена очень страдала из-за Лурдес, ее махинации подкосили здоровье моих тестя и тещи… Не знаю, честное слово, не знаю, как относиться к тому, что она вам рассказала.
— Любопытно… А вот твоя невестка утверждает, что это ты прятал от нее сестру, женившись на ней, когда она была еще совсем девочкой.
— У нас с Асунсьон была настоящая любовь. Не трогайте ее, — выпалил Сауль не задумываясь.
— Кто мы такие, чтобы судить об этом… Мы просто передаем вам ее слова и ждем любых аргументов, которые вы сочтете уместными, — терпеливо отозвалась Эстибалис. — Мало того, она подозревает, что смерть ее сестры не была случайной.
— Закончим этот разговор. Кому вы верите: преступнице, признавшейся, что она похитила несовершеннолетнюю, изменила ей имя и годами держала при себе, или вашим коллегам из полицейского участка Сантандера, которые обследовали колодец, куда упала Асунсьон, и не обнаружили никаких признаков дурного умысла?
— Мы верим тебе, Сауль, — вмешался я. Нам действительно нужно было ему доверять, потому что самая тяжелая часть разговора ждала впереди. — Мы не доверяем ее показаниям.
Казалось, мои слова немного его успокоили.
— А теперь нам предстоит обсудить с тобой очень деликатный вопрос, Сауль. Перейдем к тому, что ты только что сказал: якобы тебе трудно представить, что… Ребекка тебя бросила. — Я набрал воздуха в легкие, чтобы продолжить: — По словам твоей невестки, Ребекка утверждает, что ты надругался над ней.
Сауль пригладил волосы и уставился в море, медля с ответом.
— Похоже, эта история будет преследовать меня вечно, — пробормотал он, словно нас рядом не было и он разговаривал с самим собой.
— Можно подробнее?
— Ребекка и раньше рассказывала эту историю, но никто ей не верил. Вот почему мы положили ее в больницу за несколько месяцев до лагеря, где был и ты, Унаи.
— В лагере она рассказала об этом Хоте, и тот не поверил ее словам; но ведь жаловалась Ребекка именно на это, верно?
— Раз уж мы коснулись этой темы, вы должны сами увидеть документы, — сказал Сауль, вставая с кресла.
Он вернулся в дом и поднялся по лестнице наверх.
Эсти направилась вслед за ним. Я знал, что моя напарница тоже вооружена, но все равно забеспокоился, когда она последовала за Саулем, окликнув его: «Подождите, я вас провожу».
Я тоже вошел в гостиную, положив руку на пистолет.
Из кобуры я его так и не вынул, но внимательно прислушивался к любому шороху или призыву, которые могла издать Эсти.
Потом наступила тишина, которая показалась мне если не вечной, то очень долгой.
«Хватит ерундой страдать, ступай наверх», — сказал бы мне дед; я решил послушаться его совета и подошел к лестнице.
Подниматься мне не пришлось — они уже спускались.
Сауль держал под мышкой папку с документами. Эстибалис предупредила меня взглядом, чтобы я оставил пистолет в покое.
В этот момент я понял: то, что видела или читала Эсти, в очередной раз изменит ход всего расследования.
49. Утес Мансано
19 июля 1992 года, воскресенье
Ранним утром их разбудило предчувствие грозы. Удушливая жара последних дней сгустилась, и воздух был насыщен электричеством. Одной искры было бы достаточно, чтобы небеса разнесло в клочья.
Примерно так же чувствовал себя и Унаи. В семь утра он вылез из мешка в последний раз и с некоторой досадой заметил, что Аннабель и Лучо, как обычно, на рассвете, отправились на утреннюю прогулку по секвойной роще. Он повторял себе, что это не имеет значения: недаром накануне вечером Аннабель заявила, что к нему она относится совершенно иначе, чем к Хоте или Асьеру.
Потому что он особенный, уникальный.
Так, по крайней мере, шептала ему на ухо Аннабель Ли.
Он спустился по лестнице и вошел в пустую столовую. Двигаясь, как автомат, и перебирая в памяти ласки и касания, их яростные движения и укусы — ох уж эти укусы! — направился в кладовую и взял последнюю плитку шоколада, оставшуюся у них в запасе и купленную на общие деньги.
Унаи не был халявщиком — дед учил его уважать чужое добро и действовать благоразумно в любых обстоятельствах, — но в тот день даже не заметил, как уселся за общий обеденный стол и в один миг покончил с целой плиткой шоколада из Сантильяны. Он рассеянно смотрел в какую-то точку на некогда белой стене, а в его голове, как поцарапанный диск, крутилось все то, что произошло за последние несколько часов.
Это было похоже на состояние шока.
Жизнь могла быть прекрасной, когда не была ужасной.
* * *
Ребекка тоже провела ночь в шоковом состоянии, свернувшись клубочком в своем спальном мешке. Она прислушивалась к каждому шороху: что, если Синяя Борода вернется?
Девушка слышала, как тарахтят автомобили, припаркованные возле дома. Она знала лагерные обычаи. В последний день туда съезжались студенты, которые работали в прошлые годы, и торжественно закрывали очередной сезон.
Ребекка не хотела спускаться завтракать со всеми, но ее присутствия никто и не требовал — даже отец оставил ее в то утро в покое.
Она настороженно прислушивалась к суете, смеху и болтовне последнего завтрака, стараясь сделаться очень маленькой, чтобы никто не обратил внимания на ее присутствие, вернее, отсутствие.
Двигатели снаружи завелись, и звук их вскоре пропал. Накануне Сауль объявил, что последнее утро они проведут на скалах возле его шале, между пляжами Портио и Арния, в получасе езды от Кабесон-де-ла-Саль.
Хоть бы они заблудились, подумала Ребекка.