У себя в кабинете он обнаружил Стэндиш, разрумянившуюся, будто это она только что поднялась по трем лестничным пролетам.

– У мистера Эл появилось имя.

– Да ты тут целое расследование устроила.

Лэм стянул плащ и отшвырнул его. Стэндиш поймала плащ и перебросила через руку.

– Андрей Черницкий, – хмуро произнесла она. – Во всяком случае, при отлете он предъявил паспорт на эту фамилию. Риджентс-Парку она знакома.

– Так, дальше можешь не объяснять. Мелкая шавка. – Лэм взъерошил сальную редеющую шевелюру и уселся за стол. – Не шишка из КГБ, но появляется всякий раз, когда требуется грубая сила.

– Ты уже все знаешь?

– Я знаю типаж. Когда он улетел?

– На следующее утро после убийства Дикки Боу.

– Приятно слышать отсутствие слова «предполагаемое» перед словом «убийство». Ты начинаешь мне верить, Стэндиш?

– У меня не было оснований тебе не верить. Но по-моему, чтобы узнать, что происходит, не следовало отправлять Ривера в одиночку.

– Ага, мне следовало написать докладную, – сказал Лэм. – И послать ее Роджеру Лотчингу, который, оказывается, теперь у нас всем заправляет. Он бы поручил троим сотрудникам с ней ознакомиться и дать рекомендации, и если бы порекомендовали действия, то он созвал бы специальную комиссию для рассмотрения возможной и потенциальной реакции, а после этого…

– Да-да, ясно.

– Я очень рад. А то мне и самому тошно себя слушать. Я так понимаю, ты заставила Хо все это разузнать? Или он по-прежнему играет в компьютерные игры в рабочее время?

– Я уверена, что он в поте лица трудится над архивом, – сказала Кэтрин.

– А я уверен, что он в поте лица трудится над моей жопой. – Лэм помолчал и добавил: – Нет, не канает. Считай, что я этого не говорил.

– Андрей Черницкий, – напомнила Кэтрин. – Ты его узнал?

– А что, если бы я его узнал, то не сказал бы?

– В зависимости от настроения, – вздохнула Кэтрин. – Я спрашиваю потому, что Дикки Боу явно его узнал. Следовательно, какое-то время Черницкий работал в Берлине.

– Ну, Берлин не зря прозвали Шпионским зоосадом, – сказал Лэм. – Туда рано или поздно заносило всяких мелких шавок. – Он нашел сигареты и сунул одну в рот. – Но у тебя есть гипотеза, так?

– Так. Я…

– Я не говорил, что хочу ее услышать. – Он прикурил; аромат свежего табака расплылся по комнате, потеснив аромат застарелого табака. – А вообще вы чем тут целый день занимаетесь? Где ваши отчеты? Они должны лежать у меня на столе.

– Когда Дикки Боу похитили…

– Когда-то это называлось «умыкнули».

– Когда Дикки Боу умыкнули…

– Значит, мне все-таки придется тебя выслушать…

– …он потом рассказывал, что похитителей было двое. Один называл себя Александром Поповым. – Кэтрин помахала рукой, разгоняя дым. – А Черницкий был вторым, громилой, подчиненным Попова. Поэтому Боу все бросил и пустился вслед за ним. Не за каким-то давним знакомцем, а за тем, кого хорошо запомнил и, возможно, кому хотел отомстить.

Лэм, зажав сигарету в углу рта, что-то жевал. Наверное, язык.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросил он.

– Угу.

– Угу, понимаешь? Или угу, лишь бы что-то сказать, чтобы я объяснил, что это значит, а ты сделаешь вид, что все время это знала?

– Они его умыкнули. Насильно его напоили. И отпустили восвояси, – сказала Кэтрин. – Проделывать все это было совершенно незачем, и так поступили лишь для того, чтобы он хорошенько их запомнил. Чтобы потом, когда у него перед носом махнут полой плаща, он послушно побрел бы следом, как дрессированный пудель.

– Боже мой. – Лэм выдохнул клуб серого дыма. – Не знаю, что меня пугает больше: то, что кто-то разработал двадцатилетний план действий, или то, что ты в нем разобралась.

– Двадцать лет назад Попов похитил британского шпиона, чтобы в нужное время использовать его как звоночек.

– Попова не существовало, – напомнил ей Лэм.

– Зато существовал тот, кто его придумал. И очевидно, все это было частью плана. Вместе с цикадами, агентами глубокого внедрения.

– Любой план, придуманный советским шпионом двадцать лет назад, давным-давно просрочен.

– А может, это не совсем тот план. Может, его творчески интерпретировали. Как бы то ни было, его пустили в ход. Только теперь это не ты гоняешься за призраками из своего прошлого, а призрак из твоего прошлого, звеня и подпрыгивая, орет во всю глотку: «Вот он я, тут!»

– А зачем это ему?

– Не знаю. Но ситуация требует не просто заслать туда Ривера, а хорошенько продумать план действий. Должна быть причина, по которой Черницкий отправился в Апшот. Как подсказывает логика, это потому, что там обосновался глава агентурной сети. В общем, можешь побиться об заклад: ему уже известно, что Ривер – не тот, за кого себя выдает.

– Я могу побиться Ривером об заклад, – задумчиво сказал Лэм. – Что для меня будет безопаснее и гораздо удобнее.

– Это не шутки. Я проверила фамилии из отчетов Ривера. Там нет тех, кого с первого взгляда можно определить в советские шпионы. Ну, ясное дело, если бы это было очевидно с первого взгляда, то об успешной конспирации говорить бы не пришлось.

– Эй, ты все это мне рассказываешь или это просто мысли вслух? – Лэм сделал последнюю затяжку и бросил окурок в кофейную кружку. – Да, Боу убили. Печально, но факт. А убили его затем, чтобы проложить след. И сделали это не для того, чтобы подставить Ривера Картрайта. Кому-то по какой-то причине хочется нас туда заманить. Рано или поздно, скорее рано, мы узнаем, кому и зачем.

– То есть надо сидеть и ничего не делать? В этом и заключается твой план?

– Да ты не волнуйся, будет вам чем заняться. Тебе знакомо имя Ребекки Митчелл?

– Мин попал под колеса ее машины.

– Ага. Поскольку он был пьян, а она – женщина, то неудивительно, что Псы ничего подозрительного не обнаружили. Хотя должны были. – Лэм достал из кармана конверт, полученный от Жучары Сэма, и швырнул его на стол. – Они проверили последние десять лет ее жизни и пришли к выводу, что дамочка чиста и невинна, ну если не считать того, что она убила одного из моей команды. Однако же они поторопились. Вообще-то, они должны были хорошенько рассмотреть и перетрясти всю ее жизнь.

– И что в этой жизни можно было обнаружить?

– То, что прежде чистотой и невинностью она не блистала. В девяностые дамочка якшалась со всякими сомнительными личностями. Больше всего ее тянуло к романтическим славянам. Полгода она жила в одной квартире с двумя красавцами из Владивостока, которые помогли ей открыть кейтеринговую компанию, а потом свалили. Хотя, разумеется, – добавил Лэм, – это всего лишь сопутствующие обстоятельства, и она на самом деле Белоснежка. Ты как считаешь?

Кэтрин, обычно избегавшая неприличных выражений, грязно выругалась.

– Вот и я тоже. – Лэм взял кружку, поднес ее к губам, потом заметил, что она превратилась в пепельницу. – Так вот, в довершение всего, будто мне больше нечем заняться, выяснилось, что эти Уэббовы русские сволочи замышляют нечто эдакое, из-за чего им пришлось убить Харпера. – Он поставил кружку на стол. – Черт, вечно не одно, так другое.



Доставив русских в гостиницу, Луиза с Маркусом отправились к метро. Маркус предложил взять такси; Луиза кивнула на дорогу, по которой еле ползли машины. Вдобавок садиться с Маркусом в такси ей не хотелось еще и потому, что тогда пришлось бы терпеть его разглагольствования. А в вагоне подземки он вряд ли станет трепать языком. Ну, теоретически. Однако же по пути к метро он спросил:

– Ну и как он тебе?

– Пашкин?

– А кто же еще?

– Работа как работа, – сказала Луиза, прикладывая проездной к турникету.

Воротца распахнулись, Луиза прошла дальше.

Маркус, шагая следом, сказал:

– Он бандит.

Уэбб говорил то же самое. Бывший гангстер. А теперь один из власть имущих или достаточно богатый для этого; Луиза не знала, как это работает в России, но в Лондоне для тех, кто обзавелся внушительным состоянием, гангстерское прошлое – мелкий проступок, вроде как повязать галстук клуба, в котором не состоишь.

– Приличный костюм, приличные манеры, а по-английски говорит лучше меня. И владеет нефтяной компанией. Но все равно бандит, – заключил Маркус.

У входа на эскалатор объявление на стене предупреждало о возможных перебоях в работе метро во время завтрашней демонстрации. Поскольку демонстранты выступали против банков, следовало ожидать большого скопления людей, а также беспорядков.

– Возможно, – сказала Луиза. – Но Уэбб велел обращаться с ним как с особой королевской крови, что мы и обязаны исполнять.

– То есть предоставить ему несовершеннолетнюю массажистку? Или отсосать у него за понюшку кокса?

– Скорее всего, Уэбб имел в виду других особ королевской крови, – сказала Луиза.

В вагоне она закрыла глаза и начала рассеянно продумывать логистику: демонстрация наверняка создаст проблемы. Присутствие четверти миллиона рассерженных граждан определенно усложнит обстановку. Однако эти размышления скользили по поверхности сознания, создавая надежный заслон, своего рода алиби на случай, если кто-нибудь изобрел устройство для чтения мыслей. К завтрашнему дню от подробно распланированного маршрута движения к «Игле» пользы будет, как от рождественской хлопушки.

Маркус Лонгридж снова заговорил:

– Луиза?

Она открыла глаза.

– Наша остановка.

– Знаю, – сказала она.

Он непонимающе, удивленно взглянул на нее и всю дорогу от платформы до выхода на улицу держался на пару шагов позади. Луиза ощущала его взгляд, будто горячее пятно на затылке.

Забудь. Не думай о завтрашнем дне. Завтра не будет.

Зато будет сегодняшний вечер.

10

Ривер вошел в паб, услышал приветственные оклики сразу из-за двух столиков и подумал, что в Лондоне можно годами ошиваться у стойки своего местного паба и все равно никто не будет знать твоего имени, чтобы написать на похоронном венке. А может, это он такой. Может, тот Ривер, который легко сходился с людьми, просто притворялся кем-то другим. Он поздоровался со всеми и задержался у столика, где сидели Баттерфилды – Стивен и Мег. Перед обоими стояла выпивка. За барной стойкой Келли протирала стаканы полотенцем.

– Рада видеть, – сказала она.

Явно подначивала, но это ничего.

Он попросил минеральной воды, и Келли насмешливо изогнула бровь:

– Празднуешь?

Пока она доставала бутылку, Ривер пытался отогнать какое-то неловкое ощущение, отчаянно надеясь, что это не угрызения совести. Познакомься он с Келли в другом месте, то сделал бы все то же самое, что в результате привело к вчерашнему времяпрепровождению. Так почему же он считал, что если она узнает, кто он на самом деле, то оторвет ему…

– Маринованные яйца?

– Что-что?

– Может, отведаешь маринованных яиц? Еще один из популярных местных деликатесов, – с подчеркнутой вежливостью сказала Келли, будто напоминая об уже отведанных им местных деликатесах.

– Звучит заманчиво, спасибо. Пожалуй, в другой раз, – ответил он. – А что, летного клуба сегодня нет?

– Грег чуть раньше заходил. Тебе кто-то конкретный нужен?

– С тем, кто мне нужен, я уже состыковался, – негромко сказал он.

– У стен есть уши.

– Молчу, молчу.

– Вот и славно, – сказала она. – Чувствую, мы сделаем из тебя хорошего шпиона.

Сопровождаемый этим напутствием, Ривер вернулся к Баттерфилдам.

Мег и Стивен Баттерфилд. Родители Дэмиена, еще одного члена летного клуба. Стивен некогда был издателем, его жена – совладелицей бутика в Моретон-ин-Марше. По выражению Стивена, они жили за городом, но не загородной жизнью. Дважды в месяц наезжали в Лондон, гостили у друзей, ходили в театр и рестораны, «вспоминали все прелести цивилизации». Однако же Стивен с удовольствием ходил в твидовой кепке, зеленом джемпере и с тростью с серебряным набалдашником. Жил за городом, успешно мимикрировал.

– Как продвигается писательский труд? – спросил он Ривера.

– Да так… Я пока толком не начал.

– Все еще в процессе изучения материала? – осведомилась Мег.

Не сводя глаз с Ривера, она нервно перебирала длинными пальцами курительные принадлежности на столе: пачка табака, упаковка сигаретной бумаги, дешевенькая зажигалка. Седеющие светлые волосы сегодня прятались под тюрбаном из черного шелкового шарфа; вкупе с веером морщинок у глаз и броским нарядом это выдавало в ней курильщицу. Длинная, до щиколотки, юбка, расшитая серебряным люрексом, черная кофта с глубокими карманами и шаль с алой бахромой делали Мег похожей на невесть откуда взявшуюся бедуинку. В Лондоне Ривер счел бы ее престарелой хиппи, а здесь она выглядела как колдунья на отдыхе – так и представляешь, как она смешивает приворотное зелье для влюбленных пастушек. Если таковые найдутся. Хотя в здешних краях, наверное, найдутся. Это в городах пастушек не бывает.

Супруги бок о бок сидели на скамье у стола, и Ривер решил, что это очень романтично.

– Да, в изучении – девяносто процентов творчества, – подтвердил он, удивляясь тому, как легко прослыть знатоком. – А переносить знания на бумагу легче легкого.

– Мы тут с Рэем беседовали, о тебе заговорили. Ты с ним уже познакомился?

С Рэем Ривер еще не познакомился, хотя много о нем слышал. Рэй Хедли был тем самым майским столбом, вокруг которого плясала вся деревня: он заседал и в сельском совете, и в совете попечителей местной школы, и в любом комитете, где требовались официальные подписи на документах. А еще он был серым кардиналом летного клуба: летчик на пенсии, владелец самолетика в ангаре неподалеку от полигона Министерства обороны. Вот только встретиться с ним Риверу никак не удавалось.

– Нет пока.

Потому что всякий раз оказывалось, что Хедли либо только что ушел, либо должен был вот-вот прийти, но так и не появлялся. В Апшоте не так уж и много интересных мест, кроме паба, но в последние недели Хедли вечно появлялся где угодно, только не в нем.

– У него было много приятелей на авиабазе, – продолжила Мег. – Он постоянно там околачивался, правда, милый?

– Да, ему очень хотелось к ним в летный состав. И до сих пор хочется. Он бы свои яйца отдал за шанс сесть в кабину американского реактивного самолета.

– Даже не верится, что ты с ним до сих пор не встретился, – сказала Мег. – Наверное, он от тебя прячется.

– По-моему, сегодня утром я его видел. Он шел в магазин. Такой высокий лысый тип, да?

Телефон Мег зазвонил. «Ave Satani»[26].

– O, сын и наследник, – сказала она. – Прошу прощения. Алло, Дэмиен? Да. Нет. Не знаю. Спроси отца. – Она передала телефон Стивену и сказала Риверу: – Извини, я пока покурю.

Она взяла со стола курительные принадлежности и направилась к выходу. Стивен Баттерфилд, начавший явно затяжную беседу о каких-то неполадках с машиной Дэмиена, с сокрушенным видом двинул бровью; Ривер понимающе кивнул и вернулся к барной стойке.

Дубовые потолочные балки были обклеены вышедшими из обращения банкнотами, а на беленых стенах висел всевозможный сельскохозяйственный инвентарь. Один угол занимали групповые фотографии, сделанные в Апшоте в разные годы, в основном на деревенском лужке, – от черно-белого аскетизма до ярких красок «Банды патлатых медведей»[27] семидесятых годов. На самом недавнем снимке красовались девять подростков, держась гораздо естественнее, чем представители предыдущих поколений. Они стояли на взлетной полосе; среди них было три девушки, в том числе Келли Троппер в самом центре фотографии. На заднем плане виднелся самолет.

Эту самую фотографию Ривер разглядывал в день своего приезда в Апшот и узнал на ней девушку, которая только что налила ему пива. Тут к нему подошел парень, с виду ровесник Ривера, только покрупнее, с головой, напоминавшей шар для боулинга: волосы выстрижены под машинку, короткая щетина над верхней губой и на подбородке, в глазах сквозит подозрение. Такие же взгляды встречали Ривера и в других пабах. Это не всегда сулило неприятности, но, если неприятности возникали, обладатели этих взглядов неизменно оказывались поблизости.

– А ты кто такой?

Надо бы ответить из вежливости, подумал Ривер и представился:

– Уокер.

– Правда, что ли?

– Джонатан Уокер.

– Джонатан Уокер, – издевательски, нараспев повторил парень, намекая на очевидную тупорылость лоха, носящего имечко Джонатан Уокер[28].

– А ты кто?

– А тебе какое дело?

– Эй, веди себя прилично, – вмешался в разговор третий голос, и барменша обратилась к Риверу: – Его зовут Грифф Йейтс.

– Грифф Йейтс, – сказал Ривер. – Это обязательно повторять дебильным тоном? Я пока плохо знаком с местными обычаями.

– О, еще один умник выискался, – сказал Йейтс, опустив кружку пива на стол.

Перед мысленным взором Ривера возник дед: «Ты пробыл под прикрытием пять минут и ровно через такое же время ввяжешься в очень и очень запоминающуюся драку. Вот уж не думал, что ты так плохо усвоил, в чем заключается смысл секретной операции».

– Последним умником у нас тут был мудак из города, который снял на лето дом Джеймсов. Знаешь, что с ним случилось? – поинтересовался Йейтс.

Деваться было некуда.

– Нет, не знаю. А что с ним случилось?

– Слинял туда, откуда приперся. – Грифф Йейтс выдержал паузу и расхохотался во все горло. – Слинял туда, откуда приперся, – повторил он и продолжал хохотать, пока к нему не присоединился Ривер, а потом выставил ему пинту пива.

Так состоялось первое знакомство Ривера с обитателями Апшота; дальнейшие знакомства прошли не в пример глаже, но Грифф Йейтс выделялся на фоне остальных, будучи уроженцем здешних мест. Он был ненамного старше ребят из летного клуба, а вот относился к ним по касательной – отчасти из зависти, отчасти из неприкрытого антагонизма.

Сейчас в пабе его не было. У барной стойки сидел – точнее, застолбил себе место, оставив недопитую кружку пива и газету с головоломкой-судоку, – Энди Барнет, прозванный «красным Энди» за то, что в девяносто седьмом голосовал за лейбористов. Энди куда-то на время отлучился.

Поскольку поблизости никого не было, Келли лукаво улыбнулась Риверу.

– Ну, привет еще раз.

Ривер все еще ощущал ее вкус на губах.

– Я до сих пор тебе не проставился.

– Еще успеешь. Когда я буду с другой стороны барной стойки, – сказала она, кивнув на его стакан. – И тогда уж минеральной водой не отделаешься.

– Ты завтра работаешь?

– Ага. И послезавтра вечером тоже.

– А завтра после обеда?

– Что, уже вошло в привычку? – Женщины, с которыми переспишь, умеют смотреть особенным взглядом – именно таким, которым сейчас одарила его Келли. – Я же тебе сказала, у меня завтра полет.

– А, ну да. Улетаешь куда получше?

Вопрос ее почему-то позабавил.

– Там, наверху, все лучше.

– Значит, секрет?

– Придет время – узнаешь. – Она подалась вперед. – А сегодня закончу в полдвенадцатого. Если хочешь, продолжим с того, на чем остановились.

– Ох, извини, не могу. У меня дела.

Она изогнула бровь:

– У тебя дела? Какие здесь могут быть дела после закрытия паба?

– Не те, о которых ты подумала. Я…

– Приветствую, молодой человек! Заигрываешь с обслугой?

Красный Энди вернулся, явно выкурив сигаретку, – твидовый пиджак пропитался табачным дымом.

– Привет, Энди, – сказал Ривер.

– Мы с Мег Баттерфилд на улице поболтали… – Энди допил свое пиво. – Келли, налей-ка мне еще кружечку, пожалуйста. И нашему гостю тоже. Так вот, Мег говорит, что твоя работа над книгой продвигается в нужном направлении.

– Нет-нет, мне не надо, спасибо. Мне пора.

– Жаль. А я так хотел с тобой побеседовать. – Энди Барнет был сущим кошмаром для всех: местный литератор, опубликовавший книгу мемуаров, правда за собственный счет, но о ней положительно отозвались критики, о чем любой собеседник Энди узнавал ровно через две минуты. – Буду рад взглянуть на твои наработки.

– Да-да, ты первым их увидишь.

В спину Риверу потянуло сквозняком: кто-то вошел в паб.

– А вот и неприятности, – сказал Барнет.

Не оборачиваясь, Ривер понял, кто это.



В сумерках Луиза вышла из метро на станции «Мраморная арка» и сразу же попала в толпу молодых иностранных туристов. Она пробиралась мимо гигантских рюкзаков, вдыхая вечерний воздух, полный выхлопных газов, запахов духов, табачного дыма и еле уловимого аромата парковой зелени. У выхода Луиза остановилась, развернула карманную карту, минуты две делала вид, что изучает, потом сложила ее и спрятала. Слежки не обнаружилось, разве что Луизу вели очень умело.

Впрочем, никаких причин для слежки не было. Обычная молодая женщина спешит на вечеринку; на улицах таких полно – девушки, юные и свежие, бродят целыми стадами, да и не очень юные и не первой свежести – тоже. Сегодня Луиза была совсем другой женщиной, не такой, как обычно. На ней было черное платье чуть выше колена, с открытыми плечами – что будет видно после того, как она снимет пиджак, которому уже четыре, нет, пять лет, пора бы подновить, но мужчины в этих тонкостях не разбираются. Прозрачные черные чулки; волосы перехвачены алой лентой. Луиза выглядела прекрасно. Помогало и то, что мужчины – легкая добыча.

Сумочка на плече вмещала весь набор необходимых женщине штучек; состав набора менялся в зависимости от конкретной женщины. В данном случае в сумочке Луизы, кроме мобильного телефона, кошелька, помады и кредитной карточки, лежали перцовый баллончик и пластиковые стяжки-наручники, купленные в интернете. Как и многие прочие занятия, связанные с интернетом, эти покупки были спонтанными и опрометчивыми. Луиза задумалась, что сказал бы об этом Мин, но тут же сообразила, что если бы он мог об этом узнать, то ей вообще не пришлось бы таскать с собой все это барахло.

Ночью отель «Амбассадор» выглядел совсем иначе. Днем он был одним из многих внушительных городских монолитов – сталь, стекло и тщательно ухоженный фасад. А сейчас здание сияло и переливалось огнями. Окна на всех семнадцати этажах ловили отражения ночного потока машин. Луиза вытащила телефон, позвонила, и трубку взяли после второго гудка.

– Я сейчас спущусь, – сказал он.

Она надеялась, что он пригласит ее в номер. Что ж, если не сейчас, то позже. Она все устроит.

В зеркальном вестибюле было невозможно не заметить своего отражения. И снова: что подумал бы Мин? Ему наверняка понравилось бы платье и то, как чулки обтягивают ее икры. Но мысль о том, что она нарядилась для другого, сковала бы ему сердце льдом.

Спустился лифт, из него вышел Аркадий Пашкин. Луиза с облегчением увидела, что он один, без провожатых.

Он шел по вестибюлю, стараясь не сверкать зубами, но глаза его по-волчьи блеснули, когда он взял протянутую ему руку и – да-да! – поднес к губам.

– Мисс Гай, вы очаровательны, – сказал он.

– Благодарю вас.

На нем был темный костюм, белая сорочка с воротником-стойкой, расстегнутая на верхнюю пуговицу, и кроваво-красное кашне.

– Если не возражаете, давайте пройдемся пешком, – сказал он. – На улице сегодня тепло.

– Да, очень тепло, – подтвердила она.

– Мне редко выпадает шанс по-настоящему увидеть город, – сказал он, приветливо кивнув девушке за стойкой, и вывел Луизу на Парк-лейн. – Со всеми большими городами – с Москвой, Лондоном, Парижем, Нью-Йорком – лучше всего знакомиться на прогулках.

– Жаль, что не многие так считают, – громко сказала Луиза, чтобы перекрыть шум уличного движения, а потом оглянулась. Сопровождающих не было. – Значит, мы с вами вдвоем?

– Да, мы с вами вдвоем.

– Вы дали Петру и… ох, простите, забыла, как зовут второго…

– Кирилл.

– Вы дали Петру и Кириллу выходной? Очень любезно с вашей стороны.

– Очень по-современному, – сказал он. – С прислугой надо обращаться вежливо, иначе они сбегут к другим.

– Даже громилы.

Он взял ее под руку, переводя через дорогу, и Луиза не ощутила в нем ни малейшего напряжения. Наоборот, он весело ответил:

– Да, даже громилы, как вы изволили выразиться.

– Я пошутила.

– Мне нравится, когда со мной шутят. В меру. Нет, я дал им выходной, поскольку предположил, что эта встреча – не деловая. Однако ваш звонок меня удивил.

– Правда?

– Правда. – Он улыбнулся. – Не скрою, мне часто звонят женщины. Даже англичанки, хотя они весьма… сдержанные. Есть такое слово?

– Да, есть такое слово, – кивнула Луиза.

– А сегодня днем вы вели себя очень профессионально. По-деловому. Нет-нет, я вас отнюдь не критикую. Но в данном случае мне хотелось бы все-таки подтвердить свое предположение.

– О том, что эта встреча – не деловая?

Они уже перешли дорогу, но он не выпустил Луизиной руки.

– Никто не знает, что я здесь, мистер Пашкин. Это мое личное дело.

– Аркадий, – поправил ее он.

– Луиза, – сказала она.

Они шли по одной из освещенных парковых дорожек. Было очень тепло, как и обещала Луиза; шум уличного движения затих. Прошлой зимой Луиза вместе с Мином направлялись по этой самой дорожке на рождественскую ярмарку: колесо обозрения, каток, глинтвейн и сладкие пирожки. В тире Мин пять раз подряд промазал по мишени и сказал: «Для отвода глаз. Чтобы никто не заподозрил во мне профессионального снайпера». Ох, об этом лучше не вспоминать, подумала Луиза. Лучше забыть.

– Вы меня куда-то ведете, – сказала она. – У вас есть план или вы действуете по наитию?

– Нет, у меня всегда есть план, – ответил он.

И у меня тоже, подумала Луиза, сжав ремешок сумочки.

В двухстах метрах за ними, вдали от света фонарей, бесшумно следовал некто, сунув руки в карманы.



Воздух пах дождем, серая пелена тяжелых туч скрывала звезды. Грифф Йейтс устремился вперед, но Ривер от него не отставал. На главной улице они никого не встретили; лишь в нескольких домах светились окна. Уже не в первый раз Ривер подумал, что Апшот – место, затерянное во времени.

Йейтс словно бы прочел его мысли.

– Скучаешь по Лондону?

– Для разнообразия неплохо – здесь тихо и спокойно.

– И в могиле тоже.

– Если тебе здесь не нравится, почему ты отсюда не уезжаешь?

– А кто говорит, что мне здесь не нравится?

Они прошли мимо магазина и нескольких коттеджей на окраине. Церковь Святого Иоанна превратилась в черный силуэт и скрылась в темноте. Апшот быстро исчез в ночи. Поворот дороги – и все.

– Хотя да, тут есть такие, которых глаза б мои не видели.

– Приезжие, – сказал Ривер.

– Здесь все приезжие. Тот же Энди Барнет – на словах чисто фермер, а сам понятия не имеет, с какой стороны к быку подойти.

Ну, тут все зависит от того, идет речь о корове или о прогулке в полях, подумал Ривер и спросил:

– А летный клуб?

– А что летный клуб?

– Там же одна молодежь. Наверное, они в Апшоте родились.

– Не-а, их маманьки с папаньками сюда перевезли, чтобы малютки росли в деревне, на свежем воздухе. Думаешь, у настоящих местных есть самолеты?

– Ну, все равно это их дом.

– Нет, они просто здесь живут.

Йейтс резко остановился и ткнул пальцем в темноту. Ривер повернулся, но ничего не увидел, только сумрачную дорогу, по обе стороны окаймленную живой изгородью. Черные силуэты побольше были деревьями, машущими небу.

– Видишь вон тот вяз?

– Да, – сказал Ривер, хотя ничего не видел.

– На нем мой дед повесился, когда ферму потерял. Понимаешь? Это история. Эту землю окропила кровь моих родичей. А если просто купить участок, за деньги, то это еще не значит, что он тебе принадлежит.

– Вообще-то, значит, – сказал Ривер. – С юридической точки зрения.

Они пошли дальше.

– Ты ведь про деда соврал, правда? – уточнил Ривер.

– Ага.

Они дошли до места, где дорога пересекала проселок, ведущий к ферме поблизости: две узкие колеи. Не сбавляя шагу, Грифф свернул туда. Земля скользила под ногами, кое-где торчали камни. У Ривера был фонарик, но воспользоваться им он не мог отчасти потому, что они приближались к полигону, а отчасти чтобы Грифф не подумал, будто Ривер полный лузер. Было очень темно. Наверное, где-то была луна, но Ривер не знал ни где именно она должна появиться, ни в какой фазе. Грифф шел, не спотыкаясь и не замедляя шага, словно доказывая, что это его территория, по которой он может идти с закрытыми глазами. Ривер стиснул зубы и двинулся следом, задирая колени повыше, чтобы не споткнуться.

Грифф остановился:

– Знаешь, где мы?

Ясен пень, не знаю.

– Подскажи.

Грифф указал влево, и Ривер сощурился.

– Ничего не вижу.

– Посмотри на землю, а потом медленно подними взгляд.

Ривер последовал совету и заметил, что метрах в двух от земли плотность темноты изменилась. Черные очертания в темноте больше не были живой изгородью. В них промелькнул отсвет, и Ривер сообразил, что это полигон Министерства обороны, обнесенный оградой из сетки-рабицы, поверх которой виднелись витки колючей проволоки.

– И что, через вот это придется перелезать? – шепотом спросил он.

– Если тебе очень хочется, то вперед. Я не полезу.

Они пошли дальше.

– Тут была общественная земля, – сказал Грифф. – До войны. А потом власти объявили чрезвычайную ситуацию и стали проводить здесь учения. Война кончилась, но землю в общественное пользование не вернули, а отдали ее в аренду американцам. Ну а когда те отсюда свалили, Министерство обороны снова прибрало ее к рукам. – Он отхаркался и смачно сплюнул. – Якобы под учебный полигон.

– Артиллерийские учения?

– Ага. Наверное, для отвода глаз.

– Это еще почему?

– Может, тут новое оружие разрабатывают. Химическое или еще какое. И не хотят, чтобы мы об этом знали.

Ривер хмыкнул.

– Думаешь, я шучу?

– Если честно, я не имею ни малейшего понятия, – признался Ривер.

– Вот сейчас мы с тобой все и разведаем.

Ривер не сразу сообразил, что Йейтс указывает на заросли, темневшие у ограды и ничем не отличавшиеся от тех, мимо которых Ривер брел последние полчаса. Для этого ему и понадобился Грифф – чтобы показать, как пробраться на полигон.

– Ну, веди, – сказал Ривер.



– И как давно вы работаете, кхм, в Министерстве энергетики?

– Мы же с вами договорились – о работе ни слова.

– Простите. Один из моих недостатков. Мне трудно расслабляться и отдыхать. – Его взгляд скользнул по весьма откровенному декольте Луизы. – Не невозможно, просто трудно.

– Давайте мы с вами попробуем решить эту проблему, – сказала она.

– За это надо выпить. – Он поднял бокал.

Она уже забыла, как называется вино, а ведерко со льдом закрывало этикетку, но он упомянул год урожая, что на памяти Луизы случилось впервые. Ее гастрономические изыски ограничивались датами «годен до», а не годами урожая.

– Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего коллеги, – сказал он. – Мистера Хардинга?

– Харпера.

– Да-да, простите, Харпера. Вы были близки?

– Мы работали вместе.

– Именно на работе я обзавелся самыми близкими друзьями, – сказал он. – Наверняка вам его очень не хватает. Давайте помянем его.

Он снова поднял бокал. Помедлив, Луиза подняла свой.

– За мистера Харпера, – сказал Пашкин. – Светлая память.

– За Мина.

– Я уверен, что он был очень хорошим человеком. – Он отпил вина.

Помедлив, Луиза тоже сделала глоток.

Официант принес заказ и начал расставлять на столе. От вида и запаха еды Луизу замутило. Она только что помянула Мина с человеком, который, по ее мнению, был виновником его смерти. Нет, рвотные позывы надо немедленно подавить, впереди еще целый вечер. А Пашкина надо развлекать, флиртовать с ним, пока они не поднимутся к нему в номер. Тогда и приступим к делу.

Она хотела знать кто. И хотела знать почему. Ответов на эти вопросы потребовал бы и Мин, будь он жив.

– Что ж, – сказала она далеким голосом, кашлянула и повторила: – Что ж. Вас устраивают планы на завтра?

Он погрозил ей пальцем, как суровый священник: