К тому времени, когда мы добираемся до «Альфа» и поднимаемся по лестнице в прихожую, я трясусь так сильно, что мне едва удается устоять на ногах. Лицо пощипывает от тысячи крохотных иголок ледяных кристаллов, сформировавшихся на коже – я знаю, что если посмотрела бы в зеркало, то увидела бы красные следы мороза, предшествующие обморожению.

– Спасибо, – заикаюсь я, обращаясь к Дрю и Арне, когда они отпускают меня, и я валюсь на скамью.

– Ты в порядке? – взгляд Дрю встречается с моим на несколько мгновений.

– Вроде бы.

– Тебе что-то нужно? Горячий напиток, что-нибудь покрепче?

– Нет, правда, я в норме. Честно. Спасибо, Дрю.

– Мне нужно найти Сандрин и передать ей, что ты в безопасности. Прими горячий душ – это тебя быстро отогреет, – кивает он.

Я с вожделением думаю о ванне в моей бристольской квартире. Я бы сейчас отдала что угодно за купание в горячей воде. Пытаюсь снять уличное обмундирование, но пальцы слишком онемели. Я неловко вожусь с застежкой пуховика, пока Арне не приходит на помощь.

– Давай я.

Я позволяю ему снять его, а затем стащить мои ботинки. Ноги настолько замерзли, что это причиняет мне боль.

– Оставь комбинезон, – советует он. – Подожди, пока немного согреешься.

Я киваю, идя за ним к моей комнате, поврежденное колено болезненно пульсирует. Арне откидывает одеяло, и я плюхаюсь на кровать, все еще полностью одетая.

– Забудь о душе, я лучше принесу тебе попить чего-нибудь горячего. Я настаиваю.

Я делаю, как он говорит. Натягиваю одеяло и лежу, дрожа. Несмело поднимаю левую ногу и пытаюсь согнуть колено. Всышка боли, но я полагаю, что связки в порядке. Оно так до конца и не выздоровело после аварии, и, очевидно, падение на льду сделало только хуже.

Я запускаю руку под матрас в поисках спрятанных там обезболивающих и быстро их глотаю. Потом снова ложусь, игнорируя дискомфорт в ноге и фокусируясь на неотступающем ощущении беспокойства.

Что случилось с моим фонариком? Как я его потеряла?

Несколько минут спустя Арне возвращается, держа по кружке в каждой руке, зажав бутылку бурбона под мышкой.

– Я сказал всем, что ты в порядке. – Он опускает кружки на стол и вливает в них щедрые порции алкоголя. – Вот…

Я пытаюсь взять ее у него, но слишком сильно трясусь.

– Одну секунду. – Он снова исчезает и на этот раз возвращается с металлической трубочкой и большим одеялом. Уронив ее в кружку, он ставит напиток на тумбочку, затем накрывает меня еще одним одеялом.

Я наклоняюсь и делаю глоток. Вкусно – сладкий горячий шоколад с отчетливым привкусом алкоголя. Уже через пару мгновений приятное тепло распространяется внутри.

Арне подтягивает стул поближе и садится. Он разглядывает меня, вид у него обеспокоенный.

– Ты в порядке?

– Скоро буду. Спасибо, что спас меня.

Он кивает, продолжая изучать мое лицо. Несмотря на рост и внушительную внешность, Арне не занимает слишком много места в комнате. Это как-то связано с его спокойной уверенностью в поведении, своего рода внутренним равновесием.

– Кто-то забрал мой фонарик, – повторяю я. – Я положила его у ног и не двигалась все это время.

Арне хмурится, и я понимаю, как параноидально звучат мои слова.

– Кейт, – говорит он мягко, – там очень легко дезориентироваться, потерять вещи. Нам не стоило тебя оставлять даже на несколько минут. Мы думали, что ты идешь за нами.

Я делаю еще один глоток, а затем откидываю голову на подушку и закрываю глаза. Может, он прав. Я, должно быть, не уследила за тем, что делаю – это легко, в конце концов, когда внимание сфокусировано на чем-то другом.

Потом я вспоминаю о пропаже таблеток. Нет, что-то здесь не так.

– Если хочешь, я выеду завтра на снегоходе. Найду твой фонарик.

– Ты мог бы? – я благодарно улыбаюсь ему. Не могу заставить себя выйти туда снова. Я вспоминаю эту окутывающую тьму, ужас от одиночества, охватывающего тебя в ее смертельном объятии.

Перестань, Кейт. Я заставляю себя сконцентрироваться на здесь и сейчас. Мне комфортно, я в безопасности. Чувствую разливающееся тепло внутри от горячего шоколада и мягкого эффекта обезболивающих. Я пробегаю пальцами по одеялу Арне. Оно связано вручную, смесь сложных геометрических форм в естественных оттенках серого и коричневого, от него исходит легкий аромат овечьей шерсти.

– Соня это видела? – спрашиваю я. – Оно чудесное. И очень уютное.

– Оно сделано из шерсти исландских овец, – улыбается Арне. – Эта шерсть широко известна своими термическими свойствами.

– Где ты его взял?

– Моя девушка связала. Заняло у нее несколько месяцев. Под конец она меня уже проклинала.

– Могу представить. Какой милый подарок.

Я исподтишка наблюдаю, как он откидывается на спинку стула и оглядывает мою комнату. Меня снова поражает его внешность. Не кричаще красивый, как Дрю, а более спокойный, волнующий.

Его девушка, должно быть, очень скучает.

– Чувствуешь себя лучше? – спрашивает он, вытягивая ноги вперед, до тех пор, пока они почти не касаются ножек кровати.

Я киваю. Наконец-то я перестала дрожать, и тепло теперь растекается по моим конечностям.

– Кстати, ты видел Алекса?

– Весь вечер ни намека на его присутствие, – качает головой Арне.

Я допиваю остатки напитка и возвращаю кружку на тумбочку.

– Можно кое-что спросить?

– Выкладывай.

– Ты видел, чтобы Алекс вообще курил? Я имею в виду, марихуану.

Арне одаривает меня оценивающим взглядом, явно взвешивая ответ.

– Не видел. Почему ты спрашиваешь?

– Это бы объяснило пару вещей. – Несмотря на то что Алекс и Каро отрицали, что он курит, это было логично. – Я думала, это может оправдать его поведение, убеждение, что кто-то испортил снаряжение Жан-Люка. – Это объяснило бы, что он мог что-то проглядеть, но я не говорю об этом Арне.

– Может быть, – соглашается он. – Ты с ним разговаривала об этом?

Я морщусь, вспоминая злость Алекса, когда я подняла эту тему шесть недель назад. Я несколько раз пыталась поговорить с ним после этого, но он мгновенно пресекал. Похоже, нет смысла продолжать.

– В любом случае, где они берут траву? – спрашиваю я, уклоняясь от его вопроса.

– Скорее всего, Люк привез с собой или кто-то прислал ему, – пожимает плечами Арне. – Ходят слухи, что ее растят где-то на станции, используя гидропонику, но это лишь очередная антарктическая легенда. Похожие истории есть на каждой базе.

Я думаю о Дрю и его системе гидропоники для салата. О соседях по улице, которых арестовали за выращивание травы на крыше.

– На самом деле, это вполне возможно, – замечаю я.

– Ты не можешь здесь ничего долго прятать. Сандрин закрывает глаза на тех, кто курит, но она бы не стерпела, если бы они выращивали собственный запас.

Я обдумываю это. Вероятно, он прав.

– Значит, ты не против? – спрашивает он, внимательно разглядывая меня. – Что народ здесь курит?

– Это, наверное, лучше, чем напиваться, – пожимаю плечами я.

– Жан-Люк это ненавидел, – замечает Арне. – Говорил, это портит его эксперименты и это слишком рискованно. Некоторые очень плохо реагируют на более сложные условия, особенно под марихуаной.

Мой предшественник был прав. Я видела достаточно случаев психоза за время работы в неотложке, и некоторые из них были спровоцированы суперсильным каннабисом, который продают на улицах.

– Как бы там ни было, я с тобой согласен, – продолжает он. – Но Жан-Люк считал, что Люка и остальных, кого уличат в употреблении наркотиков нужно выгонять со станции.

– Поэтому ты с ним не ладил? – спрашиваю я. – Люк намекал, что у вас были разногласия.

Арне испускает долгий выдох, превращающийся во вздох. Выпрямляется, потирает щеку, словно проверяет, нужно ли ему побриться.

– Он мог быть очень… как это слово. Дог…

– Догматичным?

– Да. Непреклонным.

Мы с минуту сидим в тишине, оба погруженные в свои мысли. Я хватаюсь за возможность продолжить разговор, обнаруживая, что очень не хочу, чтобы он уходил.

– У тебя есть догадки, почему Алекс тогда столько наговорил в прачечной? Насчет того, что Жан-Люка убили.

Арне добавляет еще бурбона к остаткам своего горячего шоколада и делает глоток.

– Они были очень близки. Жан-Люк будто заменил ему отца. Его смерть тяжело ударила по Алексу.

– Да, похоже, она выбила его на шестерку.

– На шестерку? – хмурится Арне.

– Извини, это разговорное выражение, из крикета. Это означает, что ты выбыл из игры, полностью сокрушен.

– Понимаю. Да, выбила его на шестерку…

– Можешь представить себе причину, по которой кто-то желал бы смерти Жан-Люку?

– Нет, не могу, – уголки его губ опускаются. Он снова вздыхает, затем фиксирует взгляд на мне. У меня возникает ощущение, будто он принимает какое-то решение. – Алекс упоминал о вещах Жан-Люка? О его дневнике?

– Нет.

– Когда они вернулись, у них ушло несколько дней на возвращение от расщелины. Алекс заявил, что кто-то украл компьютер и дневник Жан-Люка из его комнаты.

– Наверняка никто бы не стал воровать вещи погибшего? – я ошеломленно вскидываю брови. – В любом случае, как Алекс узнал, что они пропали?

– Я предполагаю, он проверил комнату Жан-Люка, прежде чем они опустошили ее. Возможно, кто-то решил, раз он умер, они могут поживиться.

Я еще сильнее хмурюсь. Ноутбук понятно, но дневник доктора? Зачем он кому-то?

– В общем, Алекс был очень этим расстроен. Настаивал, чтобы Сандрин провела расследование.

– Она это сделала?

– Да, но не особенно старательно. У нее было других достаточно задач – она пыталась найти доктора на замену и справлялась с последствиями несчастного случая. Из того, что я слышал, она пришла к выводу, что их забрал кто-то из летней команды.

Может, и нет, думаю я, гадая, стоит ли упоминать кражу из моей комнаты. Но это невозможно. Я не смогу рассказать Арне, не признаваясь, что было украдено.

– Алекса это не устроило, – продолжает Арне. – Он потребовал от нее сообщить об этом в АСН, но она отказалась.

Я вспоминаю резкую манеру Сандрин. Ее холодность. За этим кроется усталость и, подозреваю, едва сдерживаемая тревога. Все-таки она ответственна за эту станцию и безопасность всех на ней – нелегкое бремя, даже в лучшие времена.

– Что случилось с остальными вещами Жан-Люка? – спрашиваю я. – Их отправили назад самолетом?

– Они закрыты в шкафу в «Бета». Я полагаю, отправят весной.

– Как так? – хмурюсь я. – Разве семья не хочет получить его вещи раньше?

– Не знаю. Об этом тебе нужно спросить Сандрин – это было ее решение. – Но потому, как он избегает встречаться со мной взглядом, я понимаю, что он недоговаривает. Он что-то недоговаривает, чувствую я, но решаю дальше не давить.

– Каким был Алекс, – спрашиваю я, меняя тему, – до того, как все это произошло?

Он покусывает губу, раздумывая над этим.

– В этом и дело, он был очень расслабленным, спокойным парнем. Счастливым. Совсем не таким, как сейчас.

Я вспоминаю Алекса на том фото, где он стоял рядом с Жан-Люком, обняв его за плечи. Я могу себе это представить.

– Почему он не уехал домой после этого? Если ему так тяжело оставаться здесь.

– Мне кажется, он считал… считает… что люди увидят в этом признание его вины. Он думал, что ему нужно остаться… он… – Арне останавливается, словно передумал продолжать.

– Что он думал?

Арне снова вздыхает.

– Алекс говорил, что хочет докопаться до истины в случившемся с Жан-Люком.

Я размышляю над этим, потом отбрасываю осторожность.

– Я слышала, что в Новой Зеландии был несчастный случай. – Я пыталась довольно давно откопать побольше деталей в интернете, но ничего не нашла, кроме короткой заметки в местной газете. Несколько абзацев, которые почти ничего не добавили к тому, что мне уже рассказал Дрю, кроме имени девушки.

– Да. Бедняга.

– Девушка или Алекс?

– Оба. Это трагедия, как ни смотри.

– Значит, ты не считаешь, что это вина Алекса? То, что случилось с Жан-Люком?

– Я работал с Алексом, он проверяет все по три раза, – не соглашается Арне. – Если у него и есть паранойя насчет чего-то, так это о поломках оборудования.

– То есть ты, получается, согласен, что это был саботаж? – я растерянно гляжу на него. – Что кто-то намеренно испортил снаряжение?

– Нет, Кейт. – Арне останавливается, тщательно подбирая слова. – Это Антарктика. Дерьмо случается. Вещи не работают так, как обычно. Это среда повышенной опасности, мы работаем на пределе. Я думаю, это был просто очень трагический инцидент.

– А та девушка в Новой Зеландии?

Арне ерзает на стуле, явно чувствуя себя некомфортно.

– Просто потому, что что-то иногда идет не так, не значит, что это не может случиться дважды. Такие прыжки тоже связаны с высоким риском, в конце концов.

Он прав, решаю я, проникаясь жалостью к Алексу. Что за дерьмовый расклад ему выпал. Я просто надеюсь, что он сможет выбраться из всего этого.

Я вновь обещаю себе попытаться поймать его завтра, может, поговорить о медикаментозном лечении – все-таки у меня целый шкаф антидепрессантов.

– С Алексом все будет в порядке, – говорит Арне, будто прочитав мои мысли. – Ему просто нужно уехать со льда, подальше от всего этого. – Он вытягивает ноги и встает. – А ты выглядишь так, словно тебе не мешало бы поспать.

– Не забудь это. – Я протягиваю ему одеяло.

– Оставь пока себе. – Он забирает кружки, затем задерживается у двери. – И будь осторожна в будущем, ладно? Потерю одного доктора еще можно считать за неудачу, но потеря двоих уже похожа на небрежность.

Он уходит, оставляя меня удивленно глядеть ему вслед. Автомеханик, который смотрит Тарковского и цитирует Оскара Уайльда.

Не часто такого встретишь.

Глава 14. 15 июня, 2021 года

Однажды после обеда, когда я обновляю результаты анализов крови, в дверь клиники стучат. Ничего необычного, хотя у большинства из нас низкий уровень витамина D – нужно убедиться, что все принимают свои добавки.

Я рада увидеть лицо Каро, но моя улыбка испаряется, когда я замечаю предательское покраснение вокруг ее глаз и носа.

– Ты занята? – спрашивает она.

– Совсем нет. Присаживайся.

Она устраивается напротив меня, сжимая смятую салфетку. Я чувствую зарождающееся беспокойство. Это еще что?

– Что-то случилось? – я кладу ладонь на ее руку.

Каро возится с салфеткой, нервно сглатывая. Внезапно она заливается слезами. Сильные конвульсивные всхлипывания сотрясают все тело, дыхание прерывается. Но она все еще не говорит.

– Каро, – подталкиваю я, все более встревоженная видом этой обычно беззаботной, приземленной девушки в таком состоянии. – Что случилось?

Она промокает глаза салфеткой и глубоко вдыхает.

– Я беременна.

Я пялюсь на нее с открытым ртом, пытаясь осознать это.

– Беременна? – глупо повторяю я. – Ты уверена?

– У меня давно не было месячных, – кивает она.

О боже. Я сижу, сбивчиво дыша, неспособная скрыть шок.

Беременна.

Святые угодники.

Из всех неотложных медицинских ситуаций, к которым я готовилась – или представляла в голове посреди ночи, – это точно не одна из них. АСН обязывает всех сотрудниц женского пола принимать надежные контрацептивы – беременность здесь, посреди зимы, может обернуться катастрофой.

– Вот говно.

Каро краснеет, и я понимаю, что сказала это вслух.

– Извини, – шепчет она. – Я вела себя охренительно тупо.

– Я удивлена, вот и все. – Я беру себя в руки. – Это не твоя вина.

– Это не совсем верно, не так ли? – кривится Каро.

– В этом участвуют двое, – парирую я, гадая, кто отец. Кто-то, кто еще на базе, или кто-нибудь из летней команды? Я подумываю спросить, но решаю, что это не мое дело.

– Ты помнишь, когда были последние месячные?

– Я не уверена, если честно. – Каро выглядит смущенной. – Я использовала контрацептивный пластырь довольно долго, и у меня никогда не было много… только капли. Это… – еще больше слез скатывается по ее щекам. – Поэтому я не понимала… так долго, я имею в виду.

Я смотрю на ее живот, но невозможно что-то различить под этим мешковатым комбинезоном.

Твою мать. Что я, черт возьми, буду делать?

– Ладно, – я вдыхаю, успокаиваясь. – Первым делом давай сделаем тест и убедимся, хорошо?

Я встаю, колено побаливает, несмотря на поддерживающий бандаж, который я ношу с тех пор, как вывихнула его на льду три ночи назад, и шарю в шкафу с запасами. У нас вообще есть тесты на беременность? Я их не вижу.

Должен быть хоть один.

Я пытаюсь успокоиться, проверяя запасы снова, пока Каро тихо сидит позади. Я представляю, сколько усилий у нее ушло, чтобы прийти сюда сегодня, ее естественный страх перед моей реакцией. Она неглупая – должна знать, в какое ужасное положение поставила нас обеих.

– Вот. – Я с облегчением нахожу маленькую упаковку тестов на беременность, спрятанных за большим количеством презервативов и предметов гигиены. Я вытаскиваю инструкцию и внимательно ее читаю, а затем даю ей маленькую палочку.

– Просто пописай на нее. Результат через две минуты.

Каро исчезает в туалете дальше по коридору, а я стою, перенеся вес с больного колена, мозг забит тысячью вопросов. Какой у нее срок? Тест только подтвердит, беременна ли она – без четкой даты последней менструации, будет тяжело оценить дату родов хоть с какой-то точностью. О Господи, что делать с дородовым наблюдением? Прошли годы с тех пор, как я проходила студенческую практику в родильном отделении.

Но что еще важнее, когда мы сможем увезти ее с базы? И успеем ли мы?

Я зажмуриваю глаза и посылаю немую молитву Богу, в которого не верю. Пожалуйста, пусть она ошибается. Пожалуйста, пусть это из-за чего-то другого – может, из-за питания. Какого-то гормонального дисбаланса.

Но в то же мгновение, когда Каро возвращается в клинику, ее мрачное выражение лица подтверждает мои худшие опасения. Она дает мне пластиковую палочку без единого слова, и я смотрю на маленькую синюю галочку в окошке, обозначенном как положительный результат.

Я медленно выдыхаю. Пытаюсь спрятать растущую панику.

– Ладно, – говорю я быстро, хватая бумажный календарь со стола. – У тебя есть хоть примерное представление о дате зачатия?

– Эммм… ну, нет. – Каро краснеет. – Я не уверена. – Она сомневается. – Понимаешь, это было не один раз.

– Ты говоришь, что пользовалась контрацептивным пластырем. Ты думаешь, он не сработал?

– Я получила новый перед приездом сюда, но мне от него было плохо. Так что я перешла на таблетки с прогестероном.

– Ты их каждый день принимала? – Я пытаюсь спрашивать как можно мягче, но она лишь сильнее краснеет.

– Большинство дней.

Я киваю. Нет смысла продолжать это. Что сделано, то сделано, и нет никакой нужды намекать на то, что Каро была безответственной. Или ее партнер – кто бы это ни был.

Я еще раз глубоко вдыхаю, концентрируюсь.

– Можно я спрошу кое-что личное, Каро?

– Конечно.

– Отец знает?

Она оживленно качает головой, затем отводит глаза, ее плечи сотрясаются от рыданий.

– Если честно, я не уверена… – Она останавливает себя, прижав пальцы к губам, словно сдерживая отчаяние. – О боже, какой кошмар.

Я смотрю на нее, не зная, что сказать. Забеременеть в таких условиях просто ужасно. Я мысленно перебираю возможные осложнения, с трудом вспоминая гинекологическую практику. Надеюсь, мы уже прошли период, в который возможна внематочная беременность. Хотя остаются еще вещи вроде… чего? Поздний выкидыш, гипертензия и преэклампсия, тяжелое кровотечение. Врожденные дефекты у ребенка.

– Давай положим тебя на кушетку, – мягко говорю я, пытаясь звучать спокойнее, чем себя чувствую на самом деле. – Посмотрим, сможем ли мы определить примерный срок. Можешь снять комбинезон?

Она расстегивает лямки и позволяет им упасть на пол, затем забирается на стол, снимая футболку. Без одежды я могу видеть заметную маленькую округлость. Это значит, отец либо уехал домой вместе с летней командой, либо они перестали спать вместе. Сложно поверить, что, увидев ее обнаженной, можно этого не заметить.

Сфокусируйся, приказываю я себе и осторожно пальпирую ее живот, пальцами нащупывая твердую округлость вверху матки. Схватив измерительную ленту, я оцениваю расстояние до ее тазовой кости.

Почти двадцать сантиметров. Я надеваю стетоскоп, прикладываю мембрану к животу, двигая ее по кругу и внимательно слушая.

Вот. Тихий и быстрый, маленький галоп сердцебиения зародыша.

– Что там? – тревожно спрашивает Каро, увидев мое выражение лица. – Все нормально?

– Похоже, да. Одевайся. Мне просто нужно кое-что проверить. – Пока она разбирается с лямками комбинезона, я включаю компьютер и нахожу правильную «шпаргалку»: перечень буквально каждого медицинского состояния, с которыми мы, врачи на станции, можем столкнуться – потом проверяю таблицу с высотой дна матки. Хватая календарь, я прикидываю время родов.

Сердце уходит в пятки. Это будет непросто. Мало шансов, что они смогут прислать самолет до середины августа – самый ранний срок.

– Ты мне скажешь?

Я выпрямляюсь, поворачиваясь с ней.

– Хорошо. Я предполагаю, что у тебя срок около двадцати недель, или пять месяцев. Но без даты последней менструации или УЗИ я не могу сказать точнее.

Каро закусывает губу изнутри.

– Значит, когда я должна родить? Примерно.

– Учитывая, что в среднем беременность длится примерно сорок недель, это будет… – я снова сверяюсь с календарем, – примерно середина сентября. Но не забывай, что длина беременности может меняться в одну или другую сторону.

– Ну, тогда все должно быть нормально, да? Мне не придется рожать его на базе? – с облегчением спрашивает она.

– Если повезет, – говорю я, отгоняя сомнения. – Но я должна тебя предупредить, что в каждой беременности есть риски, а отсутствие доступа к полноценному медицинскому обслуживанию может их только усилить. – Как только я это произношу, тут же прикусываю язык. Каким образом это поможет нам? – Но ты молодая и в хорошей форме, – быстро добавляю я. – Уверена, все пройдет гладко.

Каро откашливается. Опускает глаза в пол.

– Я полагаю, уже слишком поздно что-то с этим делать, – бормочет она.

– Ты имеешь в виду, прервать?

Она кивает.

– Нет ни одного шанса, что я смогу провернуть подобное здесь. Особенно на этом этапе беременности. – Я замолкаю. – Ты что, не хочешь оставить ребенка?

Она снова качает головой.

– Нет. Ну, я хочу. Я хочу его оставить. – Еще одна слеза скатывается по ее щеке. – Просто я чувствую себя так… глупо. Мне стоило прийти к тебе раньше, но я так долго не понимала – мне просто никогда не приходило это в голову. Я думала, что набрала немного веса, но это неудивительно… то есть я знаю, у тебя аппетит, как у птички, – она шмыгает носом и одаряет меня улыбкой сквозь слезы, – но Раджив отлично готовит и у нас много еды. И потом, когда я начала подозревать, я просто впала в отрицание. Говорила себе, что этого не может быть.

– У тебя не было других симптомов? Тошнота? Усталость? Чувствительность груди?

– Меня немного мутило, да, но я думала, это из-за таблеток. Я была уставшей, но кто тут не устал? Я просто решила, что мои биоритмы или что там сбились.

Я смотрю на нее с сочувствием. Не могу ее винить. Заметила бы я сама эти знаки? Это не то, о чем мне нужно беспокоиться, слава Богу. Я поставила себе спираль еще до аварии плюс убедилась, что Дрю использовал презерватив.

Перестраховка.

– Ты все еще принимаешь таблетки с прогестероном? – спрашиваю я.

Каро кивает, затем ее лицо омрачает тревожное выражение.

– Они могут навредить ребенку?

– Я посоветуюсь с медицинской командой АСН, но, насколько мне известно, никаких доказательств этому нет. И все же тебе нужно перестать принимать их сейчас, – качаю головой я.

– Ладно.

– И никакого алкоголя.

– Ладно, – повторяет она.

Я делаю паузу, пытаясь придумать, что теперь делать.

– Послушай. Тебе нужно обдумать, если… или, скорее, когда – ты скажешь остальным, но пока что мне нужно обсудить это с Сандрин. Согласна?

Я вижу, что она сомневается.

– Это полностью в твоих интересах, – добавляю я. – Твоих и ребенка. Сандрин нужно будет убедиться, что все улажено для того, чтобы увезти тебя отсюда как можно скорее. И мне надо связаться с АСН, так как тебе необходимо предоставить наилучший дородовый уход. Понимаешь?

Некоторое время Каро молчит, просто смотрит на жалюзи, закрывающие окно клиники, блокирующие темноту. Она выглядит такой юной, невольно думаю я. Такой ранимой.

– Пожалуйста, не говори ей пока что, – шепчет она. – Ну, что это я. Я знаю, тебе нужно предупредить ее о ситуации, но мне нужно больше времени, чтобы все осознать без Сандрин, дышащей в спину.

Я задумываюсь.

– Ладно. Я не буду упоминать об этом еще несколько дней. Но, Каро, нас только пятеро на базе – женщин, я имею в виду. Одна из них лесбиянка, а Соня, ну, она не в той возрастной группе. Так что Сандрин несложно будет догадаться.

Она кивает, снова кусая губу, затем оглядывает свою одежду.

– Но это еще не так очевидно, да? Окружающим? – Она несмело улыбается. – Хорошо, что я сантехник, а? Могу прятаться под этим мешковатым комбинезоном.

– Это недолго будет работать, – замечаю я осторожно. – Тебе стоит подумать о том, чтобы рассказать всем, прежде чем они сложат два и два. Ты знаешь, как здесь расходятся слухи.

– И не говори, – морщится Каро. – Это как чертов испорченный телефон. Ты слышала, что я, оказывается, намеренно сломала стиральную машину, чтобы разозлить Люка? – Она кривится от отвращения. – Как будто я такое бы сделала. Не говоря уж о той хреновой зажигалке.

– Именно поэтому тебе нужно скоро рассказать им, как можно скорее. Но сначала тебе нужно поговорить с отцом ребенка, Каро. Он должен знать.

– Ага. – Она снова переводит взгляд на окно, затем со вздохом поднимается. – В любом случае мне нужно дальше работать. Душевые снова барахлят.

– Ты побеждаешь?

– Я сузила проблему до напора из бойлера. Но посмотрим.

Она выглядит такой усталой и несчастной, что я отбрасываю профессиональные границы, встаю и обнимаю ее.

– Все будет хорошо, – настаиваю я. – Приходи через пару дней, и мы обсудим твое дородовое наблюдение более детально.

Она кивает, но ее лицо остается унылым. Я жду, пока она дойдет до двери, прежде чем снова заговорить.

– Кстати, Каро…

Она останавливается, оглядывается.

– Поздравляю. Я думаю, ты будешь отличной мамой.

– Спасибо. – Каро слабо улыбается, затем закрывает за собой дверь.

Когда я убеждаюсь, что она ушла, то хватаюсь за голову.

Вот хрень. И что я теперь буду делать?

Глава 15. 17 июня, 2021 года года

– Это шутка? – недоверчиво уточняет Сандрин. – Если да, Кейт, то она совсем несмешная.

Я отрицательно качаю головой.

– Боюсь, что нет. Мы сделали тест на беременность. Я могу показать тебе результат, если не веришь.

Она встает из-за стола, начинает расхаживать по комнате. Затем останавливается.

– Ты абсолютно уверена? Может ли это быть ошибкой?

– Они на девяносто девять процентов точные. Кроме того, я пальпировала ее матку. Она точно увеличена, и я слышала сердцебиение через стетоскоп. Сомнений нет.

Сандрин опускается обратно на стул.

– Merde[18], – бормочет она. – Чем это все закончится?

– Здоровой мамой и ребенком, я надеюсь.

Начальница станции игнорирует мой дерзкий ответ. Просто смеряет меня холодным взглядом.

– И кто это?

– Как я уже говорила, это врачебная тайна. Она пока хочет скрыть свою личность.

Сандрин презрительно поджимает губы. Мы обе знаем, что это дерьмо собачье, и я просто выигрываю время.

– Это ты? – Она бросает на меня обвиняющий взгляд.

Мой первый инстинкт – засмеяться, но затем я сдерживаюсь ради Каро. Ничего плохого в том, чтобы позволить Сандрин гадать несколько дней. Она все равно может угадать, что это Каро, но не будет до конца уверена.

– Кейт? – она разглядывает меня еще несколько мгновений, затем фыркает от моего молчания. – Ну, это не я, – говорит она с отвращением.

Я сижу напротив, думая, как перевести ее внимание на то, что нам теперь нужно сделать, а не на того, кто поставил нас в такое положение. Но Сандрин поглядывает на мой живот, делая свои выводы. На станции я заметно похудела, живот стал заметно плоским. Я наблюдаю, как она просчитывает – уравнение достаточно простое. Соня в свои пятьдесят четыре вряд ли в списке кандидатов, значит, остаются Элис и Каро.

Она вздыхает, приходя к очевидному заключению. Мне жаль Каро, но что я могу поделать? Я ее предупреждала.

– Эта идиотка! – срывается Сандрин. – Почему она не предохранялась?

– Она это делала, – возражаю я, вступаясь за Каро. – Но ни один метод контрацепции не надежен на сто процентов.

Начальница станции тяжело вздыхает, явно не убежденная моими словами. Затем ее злость в одночасье рассеивается. Женщина передо мной выглядит измотанной и совсем немного – отчаявшейся. По мешкам под глазами, впалым щекам очевидно, как сильно ее изнуряет зима.

В рабочих моментах Сандрин скупа на эмоции, что часто легко принять за холодность. Не облегчает дело и полное отсутствие чувства юмора, но теперь начальница выглядит такой раздавленной, что меня так и тянет протянуть к ней руку и попытаться как-то приободрить.

Я противостою импульсу, инстинктивно зная, что она не оценит мой жест. Ее мнение обо мне, кажется, никак не улучшилось; у меня все еще есть чувство, что я для нее – всего лишь бледная копия Жан-Люка.

– Все будет хорошо, – говорю я вместо этого. – Она вряд ли родит до сентября, так что ее смогут эвакуировать в Новую Зеландию для родов.

Сандрин не отвечает. Она растерянно разглядывает стопку бумаг на столе.

– Она упоминала, кто отец?

Я снова качаю головой.

Она проводит языком по зубам, обдумывая возможные варианты.

– У тебя есть догадки? – спрашиваю я.

– Есть подозрение.

– Не хочешь поделиться? Думаешь, это кто-то из присутствующих или из летней команды?

Ее улыбка имеет легкий саркастичный оттенок.

– И как это ты решилась вообще что-либо рассказать мне, Кейт?

– У меня нет выбора! – возражаю я, больше неспособная сдерживать раздражение. – Она попросила меня не говорить. Я не могу нарушить клятву Гиппократа просто потому, что это удобно, Сандрин.

Начальница станции сохраняет молчание.