КГБ — прерогатива генерального секретаря, и Брежнев не любил, когда вмешивались в его дела. Даже члены политбюро знали не так уж много о работе комитета и остерегались выказывать свой интерес.

В республиках и областях существовал некий паритет влияния партийного хозяина и местного руководителя госбезопасности. Первый секретарь обкома или крайкома подозревал, что начальник областного (краевого) управления присматривает за ним и обо всем сообщает в Москву. Но местный чекист понимал, что он должен быть аккуратен и демонстрировать партийному руководителю уважение. Если он допустит ошибку и партийный секретарь на него пожалуется, Андропов за него не вступится. Председатель КГБ неизменно демонстрировал почтение к партийному руководству.

Первый секретарь обкома или крайкома, пока он пользовался благоволением Москвы, был полным хозяином, и, конечно, руководитель чекистского аппарата стремился установить какие-то неформальные отношения с партийным руководителем. Как правило, первые секретари охотно приближали к себе чекистов: мало ли чего они настучат. Были редкие исключения, когда возникали острые конфликты между руководителями органов КГБ и партийными секретарями.

Чекисты жаловались, что им запрещено прослушивать телефоны в зданиях райкомов партии и райисполкомов. Оперативные мероприятия в отношении партработника — только с разрешения высшего партийного начальства.

Один из ленинградских чекистов вспоминал, как в декабре 1981 года к ним в райотдел приехал заместитель начальника областного управления полковник Анатолий Алексеевич Курков (см.: Марков А. Генерал из элиты КГБ. СПб., 2002). Собрали оперативных работников. Каждый отчитывался. Один из них поспешил порадовать начальство:

— Появилась возможность отслеживать обстановку в райкоме партии. Получена первичная информация об аморальном поведении и стяжательстве отдельных работников партаппарата.

Курков остановил его:

— Кто дал вам право заниматься этим?

— Характер нашей работы, — неуверенно ответил молодой оперативник, — ведь враг, как нас учили на курсах, ориентируется именно на таких людей.

— Органы государственной безопасности, — сурово сказал Курков, понимая, чем все это может закончиться, — это вам не полиция нравов, а партийные органы — не объект нашего контрразведывательного внимания. Я вам приказываю эту вашу задумку немедленно выбросить из головы и прекратить сбор такого рода информации, а начальнику райотдела завтра мне лично доложить, что у вас отсутствуют такие возможности в райкоме.

«С областным управлением КГБ у меня сложились нормальные отношения, — вспоминал Борис Николаевич Ельцин свою работу в Свердловске. — Начальник управления Корнилов как кандидат в члены бюро участвовал в его заседаниях. Я часто бывал в этом ведомстве, просил информацию о работе КГБ…

Однажды у нас произошел трагический случай, связанный с сибирской язвой. Для проверки, выяснения обстоятельств в Свердловск приехал заместитель председателя КГБ Владимир Петрович Пирожков. Это было в первые годы моей работы. Сидели у меня втроем — я, Пирожков, Корнилов. Шла спокойная беседа, и Корнилов между прочим сказал, что управление КГБ работает дружно с обкомом партии. И вдруг Пирожков рявкнул:

— Генерал Корнилов, встать!

Тот вскочил, руки по швам. Я тоже в недоумении.

Пирожков, чеканя каждую фразу, произнес:

— Зарубите себе на носу, генерал, во всей своей деятельности вы должны не дружно работать с партийными органами, а вы обязаны работать под их руководством, и только…

Надо сказать, за все десять лет, что я работал первым секретарем, ни одного шпиона не нашли, как ни старались».

Генерал Корнилов по этому поводу сильно сокрушался:

— В такой области хоть бы один шпион попался!

КГБ мог заниматься сколь угодно высокими лицами, только на проведение разработки руководящего работника надо было получить санкцию в ЦК.

В каждом министерстве, ведомстве, научном и учебном заведении сидели официальные сотрудники комитета или чаще офицеры действующего резерва. Это понятие нуждается в объяснении. Так называли сотрудников КГБ, которых командировали для работы за пределами органов и войск КГБ. В отличие от вооруженных сил они не отправлялись в запас, а оставались на службе, но действовали под прикрытием.

Скажем, появилось Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП). Назначенному его руководителем известному журналисту Борису Дмитриевичу Панкину секретарь ЦК Суслов объяснил, что это будет своего рода министерство иностранных дел в области культуры — развитие контактов с творческой интеллигенцией всего мира и продвижение за рубеж советских авторов.

Постановлением политбюро был установлен список должностей, замещаемых в агентстве по авторским правам сотрудниками КГБ. Заместителем председателя ВААП стал «широко известный в узких кругах» полковник Василий Романович Ситников из службы «А» — активные мероприятия за рубежом (это подразделение разведки превратилось в мощную службу дезинформации и влияния на мировое общественное мнение). И внутри каждого управления ВААП один из заместителей начальника представлял интересы Комитета госбезопасности. Формально они занимались работой по прикрытию, фактически исполняли указания КГБ.

В 1980 году в Госплане создали службу безопасности, укомплектованную сотрудниками КГБ. Начальником сделали бывшего руководителя военной контрразведки генерал-лейтенанта Ивана Лаврентьевича Устинова.

«В 1981 году начальник Второго главного управления генерал Г. Ф. Григоренко, приезжавший в служебную командировку в ГДР, передал мне от имени Юрия Владимировича Андропова предложение о переходе в действующий резерв КГБ и назначении меня на вновь введенную должность советника по проблемам безопасности при председателе Госплана, — рассказывал Устинов в «Красной звезде». — В качестве помощников советника было введено в штат Госплана десять сотрудников КГБ. В таком составе под официальным названием Службы безопасности начало работу сформированное оперативное подразделение…»

Подлинную цель создания службы объяснил Устинову председатель КГБ. Андропов пригласил генерала и сказал:

— Обстановка в стране сложная, и я должен иметь достоверную информацию, что же у нас творится, особенно на экономическом фронте.

Иначе говоря, это была не инициатива Госплана, не объективная потребность, а разведка КГБ внутри Госплана. Устинов докладывал председателю КГБ, «что происходило в Госплане, какие проблемы в стране, каковы предложения, перспективные разработки».

Такие же службы появились и в других ведомствах, в том числе в Министерстве иностранных дел. Едва ли Андрею Андреевичу Громыко это нравилось, но и он, член политбюро, ничего не мог поделать. Ничего подобного прежде не было. Чекисты сидели в отделах кадров, в первых отделах, в отделах внешних сношений, которые занимались оформлением командировок за границу и приемом иностранных гостей. В оборонных министерствах один из заместителей министра представлял КГБ. Они только формально подчинялись руководителю ведомства. В реальности исполняли указания Андропова и сообщали ему о ситуации внутри того или иного министерства.

29 июля 1980 года секретным решением Секретариата ЦК ввели дополнительные должности:

в азербайджанский республиканский Совет по делам иностранных учащихся — заместитель ответственного секретаря;

в Совет по делам религии при Совете министров СССР по Грузинской ССР — заместитель уполномоченного;

в Совет по делам религии при Совете министров СССР по Латвийской ССР — заместитель уполномоченного;

в Министерство культуры Украинской ССР — старшего референта министра;

в Государственный комитет Эстонской ССР по телевидению и радиовещанию — заведующий сектором внешних связей;

в Главное управление здравоохранения исполкома Ленинградского городского Совета народных депутатов — заместитель начальника управления по международным связям.

Министерству финансов СССР поручили изыскать в бюджете деньги и выделить необходимые ассигнования на содержание указанных должностей. И отметили главное — зачем это сделано: «Установить, что указанные должности замещаются сотрудниками КГБ СССР с зачислением их в действующий резерв КГБ СССР».

Шпионы попадались очень редко (тем более далеко от Москвы), терроризма еще практически не существовало. Гигантский механизм прокручивался впустую, но создавал у Андропова ощущение полного контроля над страной. Получаемой информацией он делился с генеральным секретарем и частично с другими членами политбюро.

Часов в одиннадцать утра председатель КГБ знакомился с предназначенными для членов политбюро особыми, сверхсекретными материалами разведки и контрразведки, после чего лично подписывал их. Вечером он подписывал вторую порцию спецсообщений для политбюро. Их доставляли в запечатанных конвертах. Вскрывать и читать их не имели права даже помощники членов политбюро.

Бумаги председатель КГБ рассылал по разной разметке: общую информацию всем членам политбюро для расширения кругозора, более узкую тем, кто курировал направление, о котором шла речь. Когда информация касалась внешней политики — обязательно Суслову и Громыко. Все, что относилось к социалистическим странам, своему преемнику на Старой площади — Константину Викторовичу Русакову, секретарю ЦК.

За разметкой спецсообщений следила аналитическая служба 1-го Главного управления. Аналитики разведки предлагали, кому и какую информацию послать, учитывали, кому она раньше посылалась, чтобы не получилось так, что члена политбюро оповестили о начале каких-то событий, а уведомить об окончании забыли. Председатель КГБ вносил коррективы, иногда говорил: давайте расширим круг получателей информации или, наоборот, сузим…

Мой отец совсем молодым человеком работал помощником кандидата в члены политбюро, секретаря ЦК и первого секретаря МГК КПСС Петра Ниловича Демичева. Он рассказывал:

«Фельдъегерь принес срочные документы к Секретариату ЦК, в том числе конверт с грифом “Особая папка”. Не понимая, что это значит, я разрезал все пакеты, как всегда, подчеркнул главное и отнес всю пачку первому.

Через пять минут он меня вызвал:

— Вы прочитали материал “Особой папки”?

— Да, конечно.

— Понимаете ли вы, что это государственная тайна?

Тоже мне тайна: в одном из западных посольств КГБ установил подслушивающее устройство, и оно успешно функционировало.

— Конечно, понимаю, Петр Нилович, я знаю много тайн…

— Это верно…»

Ощущение власти, собственной значимости, высокого положения в стране наложило отпечаток на личность, манеры и даже выражение лица Андропова.

«Лицо волевое, холодное, губы тонкие, опущенные по краям, — таким запомнил его известный дипломат Олег Алексеевич Гриневский. — Но главное — это прозрачно-голубого, ледяного цвета глаза, которые придавали острую пронзительность его взгляду.

В разговоре с подчиненными держался спокойно, холодно. Мог улыбаться, беседуя с иностранцами. Но взгляд его всегда оставался проницательно-изучающим. Даже когда Андропов смеялся. Такие ледяные глаза я видел еще только у одного человека — президента Ирака Саддама Хусейна».

Ходят разговоры о том, что у Андропова были собственная разведка и личная агентура, с которой он встречался на конспиративных квартирах. И будто бы эта глубоко законспирированная структура и расчищала Андропову дорогу к власти. Сведений о личной разведке Андропова не обнаружено. Но он действительно с некоторыми людьми предпочитал встречаться на конспиративных квартирах Комитета госбезопасности в центре Москвы.

Наверное, ему надоедал скучно и казенно обставленный служебный кабинет. Понимал, что кому-то из его собеседников будет не по себе в здании на Лубянке. На конспиративной квартире ничто не мешало разговору, который приобретал более свободный и неофициальный характер. К тому же ему не всегда хотелось, чтобы подчиненные фиксировали, с кем он встречается. А он приглашал пообедать людей, находившихся вне привычного круга общения, — из среды научной и творческой интеллигенции. Таким путем Юрий Владимирович пытался расширить свои представления о настроениях в обществе, формировавшиеся исключительно служебными сводками.

А может быть, чем черт не шутит, Юрий Владимирович и в самом деле хотел ощутить себя настоящим разведчиком, который проводит вербовочные беседы и получает интересующую его информацию… Во всяком случае, шутки у него стали специфическими.

Однажды он позвонил дипломату Олегу Трояновскому:

— Олег Александрович, что же вы исчезли? Приезжайте к нам, посадим вас (председатель КГБ сделал многозначительную паузу), напоим чаем.

Запугав всех, Андропов и сам боялся собственного аппарата.

Не позволял себе ничего, что могло бы повредить его репутации, что не понравилось бы Леониду Ильичу.

Когда Михаила Сергеевича Горбачева сделали членом политбюро и он обосновался на даче рядом с Андроповым, то осмелился позвонить ему в воскресенье:

— Сегодня у нас ставропольский стол. И, как в старое доброе время, приглашаю вас с Татьяной Филипповной на обед.

— Да, хорошее было время, — согласился Андропов. — Но сейчас, Михаил, я должен отказаться от приглашения.

— Почему? — искренне удивился Горбачев.

— Если я к тебе пойду, завтра же начнутся пересуды: кто, где, зачем, что обсуждали? Мы с Татьяной Филипповной еще будем идти к тебе, а Леониду Ильичу уже начнут докладывать. Говорю это, Михаил, прежде всего для тебя.

Генерал Вадим Кирпиченко отмечал, что Андропов был человеком очень осторожным. Не брал на себя лишней ответственности, чтобы не создавалось впечатления, что он превышает свои полномочия. По всем мало-мальски серьезным вопросам писал бумагу в ЦК…

Андропов не хотел рисковать расположением Брежнева, а Леонид Ильич не любил, когда между членами политбюро возникали дружеские отношения, и уж тем более не хотел, чтобы у председателя КГБ появлялись политические союзники.

Внеслужебные отношения на трех верхних этажах власти — члены политбюро, кандидаты в члены, секретари ЦК — исключались. Личного общения между руководителями партии практически не было. Они недолюбливали друг друга и, безусловно, никому не доверяли. Сталин не любил, когда члены политбюро собирались за его спиной, и страх перед гневом генерального сохранился. Никто ни с кем без дела не встречался.

Избранный секретарем ЦК Николай Иванович Рыжков спросил у Владимира Ивановича Долгих, который уже десять лет как входил в высшее партийное руководство: как, мол, у вас проходят праздники, как их отмечают, где собираются, можно ли с женами?

Долгих с удивлением посмотрел на новичка:

— Никто ни с кем не собирается. Забудь об этом.

ФЕДОРЧУК. ОСОБИСТЫ НА ОЛИМПЕ

В один из последних майских дней 1982 года я зашел в редакцию журнала «Пограничник», от которого несколько раз ездил в командировки на дальние заставы. Журналисты в зеленых фуражках, сами несколько изумленные, встретили меня новой ведомственной шуткой:

— Мы теперь не просто чекисты, а федорчукисты!

Журнал принадлежал политуправлению пограничных войск, входивших в состав КГБ СССР, но и служившие там полковники и подполковники впервые услышали о Виталии Васильевиче Федорчуке, внезапно переведенном в Москву с Украины и назначенном председателем КГБ вместо Андропова.

25 января 1982 года умер Михаил Андреевич Суслов, который был секретарем ЦК тридцать пять лет. Пока Суслов сидел на Старой площади, Андропову не было хода наверх. Суслов не любил Андропова. А теперь освободился кабинет номер два на пятом этаже в первом подъезде основного здания ЦК КПСС. На этом этаже только два кабинета — генерального секретаря и второго человека в партии. Все ждали, кто его займет.

Когда академик Чазов сообщил Брежневу о смерти Михаила Андреевича, генеральный секретарь спокойно сказал:

— Замена ему есть. Лучше Юрия нет никого.

Но Брежнев почему-то медлил с окончательным решением. Андропов переживал, думая, что это интриги Черненко. Академик Чазов даже поинтересовался у Андропова, отчего задержка с переходом на Старую площадь?

— А вы что думаете, меня с радостью ждут в ЦК? — огорченно ответил Юрий Владимирович. — Кириленко мне однажды сказал: если ты придешь в ЦК, то ты всех нас разгонишь.

Андрей Павлович оказался прав: Андропов, став генеральным секретарем, помня о старых обидах, первым отправил на пенсию члена политбюро Кириленко, к тому времени тяжелобольного человека. Впрочем, Андропов был немногим здоровее…

Предложение перейти в ЦК вызвало у Юрия Владимировича смешанную реакцию. Он привык к КГБ, боялся лишиться реальной власти, потому что официальной должности второго секретаря ЦК в партии не было. А Брежнев не уточнил, каким будет объем его полномочий. Действительно ли он хочет, чтобы Андропов заменил Суслова, или же ему нужен просто еще один секретарь ЦК. А может, это просто предлог, чтобы убрать его из КГБ? Вдруг Леонид Ильич к нему переменился?

Возможно, у Брежнева была и другая причина для колебаний, кого посадить в кресло председателя КГБ. В личной преданности Андропова Леонид Ильич не сомневался. А как поведет себя новый человек? Цвигун уже ушел из жизни. Цинев был серьезно болен.

На переход Андропова в ЦК и поиски нового хозяина Лубянки ушло несколько месяцев. Суслов умер в январе 1982 года, Андропова избрали секретарем ЦК 24 мая. Он попрощался с коллегией КГБ и перебрался на Старую площадь.

Через несколько дней в газетах появилась короткая информационная заметка, в которой говорилось, что председателем Комитета государственной безопасности назначен генерал-полковник Виталий Васильевич Федорчук (в декабре он станет генералом армии).

Сам Федорчук рассказал в газетном интервью, как все это произошло. Ему позвонил первый секретарь ЦК компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий и предупредил:

— Не отходи от телефона.

Вскоре раздался звонок по ВЧ — соединили с Брежневым. Он предложил стать председателем КГБ вместо уходящего в ЦК Андропова.

— Справлюсь ли? — невольно вырвалось у Федорчука.

— Справишься, — произнес Брежнев сердито. — Завтра пришлю самолет.

Через день Федорчук уже сел в кресло Андропова.

Андропов, уходя с Лубянки, предпочел бы оставить в своем кабинете Виктора Михайловича Чебрикова. Но Андропов был бесконечно осторожен, не хотел, чтобы генеральный решил, будто он проталкивает верного человека, и не назвал свою кандидатуру в разговоре с Брежневым. Леонид Ильич прямо спросил, кого он предлагает вместо себя. Юрий Владимирович от ответа ушел:

— Это вопрос генерального секретаря.

Брежнев предложил Федорчука. Андропову было совершенно очевидно, что предложение исходило от Цинева.

Георгий Карпович Цинев принадлежал к кругу личных друзей генерального секретаря. Цинев родился в Екатеринославе (Днепропетровск) по соседству с Брежневым. Они были почти ровесниками. Окончил в Днепропетровске Металлургический институт. После института недолго работал на заводе имени Карла Либкнехта в Нижнє Днепропетровске. Как и Брежнев, перешел на партийную работу. В 1939 году его поставили заведовать отделом металлургической промышленности Днепропетровского горкома, потом избрали первым секретарем райкома, а затем сделали секретарем горкома по кадрам. А секретарем обкома был Леонид Ильич Брежнев…

В 1941 году они оба ушли на фронт. Оба стали политработниками. Но в отличие от Брежнева Цинев остался в армии и после войны. В 1951 году поступил в Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова. Окончил он академию уже после смерти Сталина и ареста Берии. Когда МВД очищали от бериевских кадров, Цинева как опытного политработника распределили в военную контрразведку. Пять лет он провел в Берлине начальником Особого отдела Группы советских войск в Германии. Два года руководил Военным институтом КГБ, а с октября 1960 года служил в 3-м управлении Комитета госбезопасности.

Когда Брежнев встал во главе партии, генерал-лейтенант Цинев стал начальником военной контрразведки. Но жаждал повышения, и Андропов освободил ему должность начальника 2-го Главного управления (контрразведка). А на свое место в военной контрразведке Цинев посадил Виталия Васильевича Федорчука. Тот проработал в 3-м Главном управлении до 1970 года, когда его назначили председателем КГБ Украины.

Георгий Карпович быстро стал первым заместителем председателя КГБ, генералом армии, членом ЦК, Героем Социалистического Труда. Во всем комитете один только Цинев, разговаривая по телефону, не называл себя, требуя, чтобы подчиненные узнавали его по голосу. Став первым замом, он покрикивал и на заместителей председателя КГБ, и на простых генералов. Цинева многие в комитете ненавидели. Он не задумываясь ломал людям судьбы.

Председатель украинского КГБ не входил в число любимцев Андропова. Назначение Федорчука было неприятно для Андропова.

Михаил Сергеевич Горбачев вспоминал:

«Когда я спрашивал Юрия Владимировича, как работает его преемник, он нехотя отвечал:

— Знаешь, я разговариваю с ним только тогда, когда он мне звонит. Но это бывает крайне редко. Говорят, поставил под сомнение кое-какие реорганизации, которые я провел в комитете. В общем, демонстрирует самостоятельность, хотя, как мне передают, очень сориентирован на руководство Украины. Но я не влезаю.

И это понятно, потому что председатель КГБ выходил прямо на генсека, да и выбор Федорчука был сделан самим Брежневым».

Выбор сделал Цинев. Почему он сам не пересел в кабинет председателя? Ему уже исполнилось семьдесят пять, и он болел.

Виталий Васильевич Федорчук родился в Житомирской области в крестьянской семье 27 декабря 1918 года. После семилетки захотел стать журналистом. В 1934 году его взяли в многотиражку, потом он поработал в районных газетах в Житомирской и Киевской областях. В 1936-м поступил в Киевское военное училище связи и с тех пор не снимал погоны. После училища его взяли в военную контрразведку. Он успел попасть на Халхин-Гол, где шли бои с японцами.

Военная контрразведка была недреманным оком госбезопасности в войсках. Агенты иностранных разведок военным контрразведчикам попадались редко и обычно в Москве, где у агента есть возможность вступить в контакт со своими нанимателями. В армейских частях, раскиданных по всей стране, расквартированных в медвежьих углах, шпионы не водились. Поэтому контрразведчики следили за порядком, за поведением офицеров на службе и дома — благо жилой городок рядом с частью.

Контрразведчики носили форму того рода войск, в которых служили, но, за редким исключением, строевые и штабные офицеры своими их не считали. Кому нравится неотступно следящий за тобой контролер? Сотрудники районного или городского отдела КГБ были известны только местному начальству и собственной агентуре. А в воинской части все знали, кто строевой командир, кто штабист, а кто — особист.

Сотрудник районного или городского отдела КГБ при всем желании не в состоянии был охватить вниманием каждого жителя своего района. А у особиста круг опекаемых меньше, и он вполне мог испортить жизнь любому солдату или офицеру в своей части. Так что служба в военной контрразведке накладывала на офицеров определенный отпечаток: они привыкли, что товарищи по службе считают их церберами и не любят.

Кроме того, суровый армейский быт и простота гарнизонных нравов лишали особистов того лоска, который присутствовал у чекистов в других оперативных управлениях, где учили умению найти подход к человеку, расположить его к себе, улыбаться и рассказывать анекдоты. Впрочем, это не означает, что все офицеры плохо относились к сотрудникам особых отделов.

Виталий Васильевич Федорчук успешно продвигался по служебной лестнице, но карьерный взлет начался, когда он подружился с Циневым.

Отправленный в Киев председателем КГБ Украины Виталий Федорчук вел себя крайне жестко.

«Принял Федорчука, — записал в дневнике первый секретарь ЦК Петр Шелест. — Он начал заниматься несвойственными делами: превышением власти, контрольными функциями за советским и партийным аппаратом. Звонит утром на работу министрам и проверяет, находятся ли они на работе. Проверяет, как поставлена учеба министров и какая тематика занятий.

Думаю и уверен, что действует он не по своей инициативе — не такой он “герой”. Он явно имеет “директиву” комитета, а комитет без одобрения и прямого указания и санкции Брежнева не мог пойти на такой шаг. Брежнев делает ставку на КГБ как “орудие” всесторонней информации и укрепления своего личного авторитета в партии…

За всем следят, все доносят, даже ты сам не знаешь, кто это может сделать. Установлена сплошная агентура и слежка. Как это все отвратительно!»

Вскоре Щербицкий сменил Шелеста на посту первого секретаря ЦК компартии Украины. Новый хозяин Украины Владимир Щербицкий, друг Брежнева, должен был испытывать симпатию к Федорчуку. В реальности он чувствовал, что и сам в определенной мере находится «под колпаком» КГБ.

Федорчук проработал на Украине почти двенадцать лет. Андропов не спешил представлять его к званию генерал-полковника. Брежнев напомнил Юрию Владимировичу, что пора это сделать…

Может быть, Андропов был слишком мнителен, но он, видимо, полагал, что у него есть основания остерегаться своего преемника. Бывший секретарь ЦК КПСС Валентин Михайлович Фалин вспоминал, что, «переселившись в бывший кабинет Суслова, Андропов некоторое время остерегался вести в нем, особенно вблизи телефонных аппаратов, разговоры, задевавшие персоналии. Он даже объяснял в доверительной беседе почему: со сменой председателя КГБ новые люди пришли также и в правительственную связь. Похоже, Андропов обладал кое-какими познаниями насчет возможностей, которыми располагала эта служба для негласного снятия информации».

Все изменилось 10 ноября 1982 года, когда Леонид Ильич Брежнев ушел в мир иной.

ЩЕЛОКОВ. ПРОТИВОСТОЯНИЕ КГБ И МВД

Много позже, в новой России, сняли художественный фильм «Убийство на Ждановской» — о том, как столичные милиционеры в декабре 1980 года зверски убили заместителя начальника секретариата КГБ СССР майора КГБ Вячеслава Васильевича Афанасьева. Он возвращался домой на метро и вез дефицитные — в советское время! — продукты: коньяк, копченую колбасу.

Подвыпившие милиционеры, хотя они в принципе не имели права задерживать сотрудника Комитета госбезопасности, отняли у майора продукты и забили его до смерти. Начальник отделения велел вывезти тело за город и там бросить. Исчезновение майора госбезопасности стало поводом для масштабного расследования. Убийц нашли, судили и расстреляли. Эта трагическая история еще больше ухудшила отношения между двумя силовыми ведомствами — МВД и КГБ.

Через день после смерти Брежнева, 12 ноября 1982 года, пленум ЦК КПСС избрал новым генеральным секретарем Юрия Владимировича Андропова. Поздно вечером, после пленума на дачу к новому генсеку приехали его личный врач и начальник кремлевской медицины академик Чазов.

Первые слова Андропова касались судьбы министра внутренних дел генерала армии Николая Анисимовича Щелокова:

— Чебрикова поставим во главе КГБ. Федорчука переведем министром внутренних дел. Он человек жесткий, может навести порядок. Щелокова пока освободим от занимаемой должности.

Помощники Андропова предлагали перевести Щелокова председателем одной из палат Верховного Совета СССР — пост безвластный, но приятный. По словам помощника генсека по международным делам Андрея Михайловича Александрова-Агентова, Юрий Владимирович ответил жестко:

— Это же настоящий, прожженный жулик, разве вы не понимаете?

Щелоков сам позвонил Андропову. Его немедленно соединили. Андропов сказал, что Николаю Анисимовичу пора покинуть министерство. Одним выстрелом Юрий Владимирович убил трех зайцев: положил конец блистательной карьере Щелокова, которого ненавидел, убрал из КГБ Федорчука, который не был его человеком, и сделал хозяином Лубянки лично преданного ему Виктора Михайловича Чебрикова.

Николай Анисимович Щелоков проработал министром внутренних дел шестнадцать лет — это абсолютный рекорд для МВД.

В августе 1978 года Яков Петрович Рябов, новый секретарь ЦК КПСС, курировавший отдел административных органов, пригласил к себе Щелокова и провел с ним трехчасовой разговор о ситуации с преступностью в стране. К удивлению Рябова, Щелоков не возражал против критических замечаний и обещал исправить положение. Прощаясь, поблагодарил Якова Петровича за принципиальный разговор и ценные замечания:

— Двенадцать лет работаю министром, и вот в первый раз меня заслушали у секретаря ЦК.

Рябов был доволен. Но заведующий отделом административных органов ЦК Николай Иванович Савинкин рассказал потом Рябову, что Щелоков сразу поднялся на пятый этаж и получил аудиенцию у Леонида Ильича. Министр был вне себя и жаловался генеральному секретарю:

— Что это такое, Леонид Ильич? Почему меня вызывает Рябов, воспитывает, рассказывает, как мне надо работать?

Яков Рябов, переведенный в Москву из Свердловска, недолго проработал секретарем ЦК.

Личные отношения с генеральным создавали Николаю Анисимовичу особое положение в стране. Щелоков любил в нужный момент сослаться на Брежнева: вот я был у Леонида Ильича, мы этот вопрос уже обсудили… Впрочем, так поступал не он один. Тогдашний председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин тоже не упускал случая заметить: я тут обедал с Леонидом Ильичом… В такой ситуации спорить с ним решался только тот, кто успел позавтракать с Брежневым.

Николай Анисимович мог бы благополучно перейти на пенсию или числиться консультантом МВД и нянчить внуков, если бы не Андропов. Юрий Владимирович ненавидел Щелокова. Соратники председателя КГБ уверяют, что министра внутренних дел Андропов в своем кругу именовал не иначе как «жуликом» и «проходимцем».

В чем причина ненависти Андропова к Щелокову? Желание покарать коррупцию, которая расцвела при Щелокове? Или это было соперничество двух силовых ведомств?

Николай Анисимович придерживался куда более либеральных взглядов, чем председатель КГБ. Когда в ноябре 1970 года Юрий Андропов вместе с генеральным прокурором Романом Руденко предложил лишить писателя Александра Солженицына гражданства и выслать из страны, Щелоков обратился к Брежневу с личным письмом.

Он напоминал о множестве ошибок, совершенных в отношении талантливых людей. Назвал имя поэта Бориса Леонидовича Пастернака, отмеченного Нобелевской премией, за что его буквально травили и сильно сократили его земной срок…

«Надо не публично казнить врагов, а душить их в своих объятиях, — советовал Щелоков генеральному секретарю. — Это элементарная истина, которую бы следовало знать тем товарищам, которые руководят литературой… За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его. Бороться за Солженицына, а не против Солженицына».

Вмешательство министра внутренних дел в дела, которые Андропов считал своей прерогативой, да еще с «голубиных» позиций, Щелокову даром не прошло.

Николай Анисимович покончил с остатками сталинского крепостничества.

Постановлением ЦИК и Совнаркома от 27 декабря 1932 года крестьянам запрещалось покидать деревню, им не давали паспортов. А без паспорта нельзя было устроиться ни на учебу, ни на работу. Крестьянин мог уехать, только получив справку из сельсовета или от председателя колхоза. Только в 1958 году стали давать временные паспорта. Окончательно право на паспорт крестьяне получили, когда 28 августа 1974 года по инициативе Щелокова появилось постановление ЦК и Совмина «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР».

Но главное не в этом.

Юрию Владимировичу не нравилось, что долгие годы рядом с ним существовал другой центр силы, неподконтрольный КГБ. Щелоков тоже имел прямой выход на Брежнева и старался ни в чем не отставать от Андропова.

Когда в 1966 году восстановили союзное Министерство внутренних дел, то в решении политбюро не указали, что Комитет государственной безопасности берет на себя «контрразведывательное обслуживание» органов внутренних дел. Особисты получили право действовать только во внутренних войсках МВД. Еще сохранялась инерция хрущевского пренебрежения органами госбезопасности, да и тогдашний председатель КГБ Владимир Семичастный — в отличие от своего преемника — не был сторонником тотального контроля.

Министерство внутренних дел формально оказалось вне зоны действия Комитета госбезопасности. Чекисты не имели права следить за тем, что происходит внутри МВД, заводить там агентуру.

Когда КГБ возглавил Андропов, он поставил вопрос о том, что Министерству внутренних дел «нужно помогать».

Но Щелоков, пользуясь особыми отношениями с Брежневым, успешно отбивал атаки КГБ. Говорил, что министерство само в состоянии проследить за порядком в собственном хозяйстве. Однажды Щелокову даже пришлось поставить этот вопрос на коллегии МВД: может быть, нам нужна помощь товарищей из КГБ? Почти все выступили против, считая это возвращением к методам 1937 года.

Много лет Андропов тщетно добивался, чтобы КГБ получил право «контрразведывательного обеспечения органов внутренних дел», то есть контролировать министерство так же, как комитет контролирует вооруженные силы. Но в составе министерства приказом брежневского зятя Юрия Чурбанова было создано Управление особых отделов МВД, своего рода служба собственной безопасности, единственная, к которой КГБ не имел отношения.

Андропова и его подчиненных бесила независимость Щелокова. Юрий Владимирович жаловался, что Брежнев запретил ему докладывать вопросы, связанные с Щелоковым и Министерством внутренних дел.

В июне 1969 года министр Щелоков отправил секретарю ЦК по идеологии Петру Ниловичу Демичеву жалобу на киностудию «Ленфильм», где сняли картину «Амнистии не подлежит».

«В качества матерого врага Советской власти, — писал Щелоков, — предателя Родины, резидента иностранной разведки в этом фильме выступает начальник районного отдела милиции. Вызывает справедливое возмущение не только злостное искажение облика работника милиции, но и очевидная фальсификация действительности. В истории советской милиции не было случая, чтобы ее руководящий работник стал бы агентом империалистической разведки.

Обращает на себя внимание вредная тенденция сюжета, которая фактически противопоставляет органы КГБ, разоблачившие предательскую деятельность работника милиции, органам внутренних дел…»

Демичев поручил отделу культуры ЦК разобраться, и Комитет по делам кинематографии приказал киностудии «Ленфильм» переделать картину в соответствии с замечаниями министра внутренних дел. Фильм вышел на следующий год под другим названием.

Леонид Митрофанович Замятин, заведовавший отделом внешнеполитической пропаганды ЦК, рассказывал мне, как он ждал приема у Брежнева. У него был срочный вопрос к генеральному секретарю. Из кабинета вышел Константин Устинович Черненко, сказал Замятину:

— Подожди, пусть Леонид Ильич со Щелоковым поговорит.

Замятин озабоченно спросил:

— Что-то случилось?

Черненко хмыкнул:

— Он просит у Леонида Ильича место секретаря ЦК.

Замятин засмеялся:

— Зачем ему? Он же министр внутренних дел.

Черненко объяснил Замятину:

— Щелоков просит Брежнева сделать его секретарем ЦК, чтобы поскорее уйти из МВД. Что-то у него там не так…

Но Брежнев не сделал Щелокова секретарем ЦК.

Рассказывали мне и другую историю.

В отделе административных органов ЦК составили проект решения политбюро о назначении Щелокова заместителем председателя Совета министров СССР. Брежнев с ним разговаривал, и Николай Анисимович принял предложение с воодушевлением. Ему собирались — чтобы разгрузить Леонида Ильича — передать кураторство над всеми силовыми ведомствами, кроме, разумеется, КГБ и Министерства обороны, ими занимался сам генеральный секретарь. Но Брежнев умер раньше, чем это решение было принято.

О смерти своего покровителя 10 ноября 1982 года Щелоков узнал одним из первых. Ему позвонил секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин и приказал отменить праздничный концерт. Выступая по случаю Дня милиции, министр уже не упомянул Леонида Ильича.

Через месяц после прихода Андропова к власти, 17 декабря, Щелоков перестал быть министром. Его определили в группу генеральных инспекторов Министерства обороны. Он имел на это право как генерал армии. Это была не работа, а синекура. За маршалами и генералами армии сохраняли прежнее содержание, кабинет, машину, дачу, адъютанта, и они могли писать мемуары. Но Николай Анисимович не успел насладиться своим новым местом. Новый генеральный секретарь приказал партийным инквизиторам и людям из КГБ заняться Щелоковым.

В июне 1983 года Главная военная прокуратура возбудила уголовное дело, основываясь на материалах ревизии Хозяйственного управления МВД. Следствие пришло к выводу, что начальник ХОЗУ генерал-майор Виктор Андреевич Калинин организовал «преступную группу расхитителей социалистической собственности и путем злоупотребления своим служебным положением систематически похищал государственное имущество, обращая его в свою собственность и собственность других лиц».

По материалам этого дела собирались посадить и Щелокова.

Секретарь ЦК Константин Устинович Черненко показал своему помощнику Виктору Васильевичу Прибыткову заключение Военной прокуратуры о Щелокове. Прибытков прочитал, что бывший министр «захапал в личное пользование несколько служебных “мерседесов”, что не брезговал забирать к себе домой и на дачу, а также раздавать близким родственникам арестованные милицией вещественные доказательства и конфискованные произведения искусства и антиквариата…

Члены семьи Щелоковых были замечены в обмене в банках огромных сумм в потертых, захватанных, довольно ветхих рублях… Щелоков и его семья не гнушались деньгами, которые следователи ОБХСС вытряхивали из чулок и закопанных в землю бидонов своих “криминальных подопечных”. Деньги, изъятые в “теневой экономике” у созревших раньше перестройки “цеховиков” и “рыночных воротил”, менялись на новые более крупные купюры, обращались в личный доход и без того не бедного министра…».

Щелоков обращался за помощью к Черненко. Он надеялся, что Константин Устинович не бросит его в трудную минуту, ведь они оба были брежневскими людьми. Черненко его принял, но в помощи отказал.

«Щелоков, — вспоминает Прибытков, — появился в дверях черненковского кабинета в привычном мундире. Он был весь увешан наградами. Медали и ордена тонко потренькивали при каждом его, как мне казалось, несколько неуверенном шаге. Лицо Щелокова, покрытое багровыми пятнами, все равно оставалось общего землисто-серого цвета. Бывший министр, кажется, не замечал ничего и никого вокруг: он шел к двери по будто бы начерченной прямой линии. Руки его дрожали…»

Щелоков приносил Черненко справку о том, что он оплатил через банк стоимость двух «мерседесов», предназначенных для МВД, но оказавшихся в личной собственности семьи министра.

— Этим он хочет сказать, что не надо рассматривать его вопрос на пленуме. — Черненко говорил с одышкой, его душила не столько астма, сколько гнев. — Как он мог? — несколько раз повторял Черненко один и тот же вопрос, горько качая головой…

Щелоков жил в доме 26 по Кутузовскому проспекту — в одном доме с председателем КГБ Андроповым. Говорили, что жена Щелокова в отместку подстерегла соседа на лестнице и выстрелила в него. Выстрел повредил почку, но Андропов выжил. А сама Светлана Щелокова выбросилась из окна…

В реальности в Андропова никто не стрелял. А Светлана Владимировна Щелокова покончила с собой за год до самоубийства мужа. 19 февраля 1983 года она выстрелила в себя из немецкого пистолета «ортгис», подаренного Щелокову ветеранами, после прогулки с мужем на государственной даче в Серебряном Бору. Это произошло через два месяца после того, как Андропов снял ее мужа с должности.

6 ноября 1984 года указом Президиума Верховного Совета СССР он был лишен воинского звания «генерал армии». 12 ноября в квартире Щелокова провели обыск. Изъяли сто двадцать четыре картины, в том числе полотна Саврасова, Бенуа, Куинджи…

7 декабря персональное дело бывшего министра рассматривалось на заседании Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Щелоков отрицал предъявленные ему обвинения. Но члены КПК проголосовали единогласно: «За грубое нарушение партийной и государственной дисциплины, принципов подбора, расстановки руководящих кадров, злоупотребление служебным положением в корыстных целях в бытность министром внутренних дел СССР члена КПСС Щелокова Николая Анисимовича из партии исключить».

Таков был порядок, унаследованный еще от сталинских времен: сначала отобрать партбилет, а потом сажать, чтобы за решеткой не оказался член партии… Председателю КПК Михаилу Сергеевичу Соломенцеву потом доложили, что Щелоков, выйдя из зала, зашел к нему в приемную, спросил у дежурного секретаря, вернется ли хозяин в свой кабинет после заседания. Видимо, хотел поговорить. Но ждать не стал, ушел.

12 декабря указом Президиума Верховного Совета Щелоков был лишен звания Героя Социалистического Труда и всех наград, кроме полученных на войне. Щелокову позвонили из наградного отдела Президиума Верховного Совета СССР и предупредили, что награды придется сдать. Николай Анисимович сказал, чтобы приходили в три часа.

Он уже знал, что ордена не отдаст.

В полдень 13 декабря 1984 года надел парадный мундир с «Золотой Звездой» Героя Социалистического Труда. На мундире было одиннадцать советских орденов, десять медалей и шестнадцать иностранных наград. Он зарядил двуствольное охотничье ружье и выстрелил себе в голову.

Николая Анисимовича Щелокова похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с матерью и женой. На похороны мало кто решился прийти. Надзирателей из КГБ, которые отмечали всех, кто пришел, оказалось больше, чем пожелавших проводить в последний путь бывшего министра.

Если бы Николай Анисимович больше всего не боялся позора, он бы дожил до наших дней, работал бы консультантом в Министерстве внутренних дел, выступал на встречах с ветеранами и рассказывал, как его оклеветали.

Но что бы он ни совершил в своей жизни, он за это жестоко расплатился. И что бы о нем ни говорили, своей смертью он опроверг многие обвинения.

А чисткой МВД занялся новый министр внутренних дел — Виталий Федорчук. Помогал ему новый замминистра по кадрам генерал-лейтенант Василий Яковлевич Лежепеков, который до этого был заместителем председателя КГБ по кадрам.

Андропов отправил его в МВД со словами:

— Там развелось много гнили — нужно почистить.

Юрий Владимирович распорядился укрепить кадровый состав министерства офицерами КГБ. 27 декабря 1982 года политбюро приняло решение откомандировать на укрепление МВД сто офицеров госбезопасности «из числа опытных руководящих оперативных и следственных работников».

Но сотрудники госбезопасности переходили в органы внутренних дел неохотно. Андропову пришлось лично этим заниматься. Он позвонил начальнику Московского управления госбезопасности генералу Алидину домой и попросил направить в МВД хороших чекистов:

— Работать им, имей в виду, предстоит лет пять, не меньше.

В Ленинграде начальником милиции сделали заместителя начальника управления КГБ Анатолия Куркова. Представлять его приехал сам новый министр Федорчук. В качестве компенсации Курков получил генеральские погоны. С ним в Управление внутренних дел на различные руководящие должности перешли еще два десятка чекистов.

Желания уходить с чекистской работы на милицейскую — даже на повышение — ни у кого не было. Возможно, поэтому на новом поприще почти никто не преуспел. Мало кто из чекистов задержался в МВД, большинство ушли при первой возможности.

Кадровые работники госбезопасности, писал бывший начальник уголовного розыска страны генерал-лейтенант Игорь Иванович Карпец, знали оперативную работу и следствие, но были воспитаны в пренебрежении к «быдлу» — милиции. Окунувшись в грязь, которую приходится чистить милиции, вынужденные на новой работе пахать, к чему они не привыкли, и получать выговоры за «плохую раскрываемость», чекисты стремились побыстрее вернуться обратно, откуда пришли.

После ухода Щелокова, 9 августа 1983 года, Андропов наконец провел через политбюро решение «о контрразведывательном обеспечении МВД СССР, его органов и внутренних войск». В 3-м Главном управлении КГБ (военная контрразведка) сформировали управление «А», которое присматривало за милицией. Появилось и Управление особых отделов КГБ по внутренним войскам МВД СССР. Вскоре комитет доложил в ЦК: «Во исполнение принятого инстанцией решения развернута и активно проводилась работа по защите органов и войск МВД СССР от происков противника».

Прослуживший многие годы в Министерстве внутренних дел генерал-лейтенант Александр Иванович Гуров вспоминал эти времена в газете «Петровка, 38»:

«Парткомы перешли под контроль офицеров КГБ, в каждое милицейское управление определили чекиста, а то и двух. Они занимались контрразведывательным обеспечением органов внутренних дел: следили, вербовали, субъективно доносили, увольняли с черной меткой в личном деле, одним словом — работали».

Формально чекисты должны были выявлять иностранных шпионов, проникших в органы внутренних дел, и сражаться с коррупцией. В реальности они старались взять под полный контроль своих недавних соперников. Ни одного шпиона в органах внутренних дел не нашли. Рассказывают, что Федорчук, который всю жизнь провел в контрразведке, установил слежку даже за своими заместителями в Министерстве внутренних дел. При Щелокове такого не было. Федорчук обзавелся собственной агентурой. Каждый день к нему приходили люди из аппарата и докладывали, кто из замов чем занимается.

Тогдашний начальник Управления связи МВД СССР полковник Геннадий Сергеевич Громцев как профессиональный связист сразу определил, что его телефон поставлен на подслушивание, — профессиональное ухо улавливает еле слышные щелчки подключения. Громцев предупредил жену: «Перестань болтать по телефону всякую чепуху».

Федорчука раздражала система внутренней связи, существовавшая в министерстве. Когда он, нажав кнопку на пульте прямой связи, соединялся с кем-то из начальников управлений, то слышал какие-то шорохи и скрипы. Он пришел к выводу, что аппарат МВД его прослушивает. Раздраженный министр вызвал к себе полковника Громцева.

Тот вошел, по-армейски доложил:

— Товарищ министр, начальник Управления связи полковник Громцев по вашему приказанию прибыл!

Федорчук поднял голову. Выражение лица брезгливо-раздраженное:

— Ишь какой холеный полковник.

И тут же закричал:

— Бездельник! Если связь и дальше будет так же плохо работать, можешь сюда больше не заходить! Иди сразу в Управление кадров за бегунком!

И через слово — мат.

В реальности у министерства не было таких технических возможностей. Прослушиванием занимались только недавние подчиненные Федорчука на Лубянке. И действовали они по его указанию.

Крупный партийный работник, переведенный в МВД, рассказывал мне, что в первый же день установил, что прослушиваются все его телефоны. Человек опытный, он сразу позвонил начальнику 3-го Главного управления КГБ, которое курировало МВД:

— Ты зачем меня прослушиваешь? Я ведь не включен в этот список…

Существовал список чиновников, чьи телефоны подлежат «оперативному техническому контролю». В ЦК прослушивали всех сотрудников до уровня заместителя заведующего отделом. К телефонам высокопоставленных аппаратчиков подключались только по особому распоряжению.

Начальник 3-го главка засмеялся:

— Ладно, ладно, снимем с тебя прослушку.

Действительно, сняли, а заодно убрали еще два «жучка», которые были установлены в служебном кабинете заместителя министра внутренних дел.

Почему на роль председателя КГБ Андропов выбрал Чебрикова, а не начальника разведки Владимира Александровича Крючкова, с которым работал еще с венгерских времен? Для Андропова Крючков всегда оставался помощником, которого он продвигал, выдвигал, но не представлял в такой самостоятельной роли. Чебриков был профессиональным партийным работником, его назначение вполне укладывалось в рамки кадровых канонов. Андропов присвоил Чебрикову звание генерала армии и сделал кандидатом в члены политбюро.

ЧЕБРИКОВ. ЧЕКИСТЫ И ПАРТСЕКРЕТАРИ

Виктор Михайлович Чебриков был строгим, твердым, исполнительным, пунктуально соблюдающим партийные каноны работником. Его бывший охранник рассказывал «Парламентской газете»: «Это был жесткий армейский человек. Строгий начальник. Никаких вопросов, сантиментов — только служба, устав и инструкции». Подчиненным общение с ним едва ли доставляло удовольствие.

Виктор Михайлович пришелся по душе Андропову своей надежностью и исполнительностью. Он был душой и телом предан Андропову. Не примеривался к председательскому креслу и не занимался интригами. Чебриков был, возможно, единственным человеком в руководстве комитета, которому Андропов доверял.

Генерал Вадим Кирпиченко писал, что Чебриков в роли заместителя председателя КГБ руководил разработкой оперативной техники и борьбой с диссидентством. Его усилиями для нужд комитета был создан мощный оперативно-технический комплекс. Виктор Михайлович в 1980 году получил Государственную премию по секретному списку. Люди знающие утверждают, что премию дали за строительство подземного пункта управления страной на случай войны.

Юрий Владимирович, конечно же, нуждался в разных людях. Но на примере Чебрикова и Крючкова можно понять, какие качества он ценил более всего. Общим у Крючкова и Чебрикова были исполнительность и преданность. В окружение Андропова входили более сильные фигуры, более яркие интеллектуалы, более умелые профессионалы. Но на первые роли он выдвигал именно Чебрикова и Крючкова.

Видя, что Юрий Владимирович совсем не в состоянии ходить, и понимая, что на ноябрьские праздники генеральный секретарь просто не сможет подняться на трибуну мавзолея, Чебриков 11 мая 1983 года написал в ЦК записку:

«В период проведения партийно-политических мероприятий на Красной площади выход из Кремля к Мавзолею В. И. Ленина осуществляется по лестнице в Сенатской башне. Разница в уровнях тротуара в Кремле и у Мавзолея В. И. Ленина более 3,5 метра.

Считали бы целесообразным вместо существующей лестницы смонтировать в Сенатской башне эскалатор.

Просим рассмотреть».

28 июня решение политбюро было принято — «устройство эскалатора в Мавзолее В. И. Ленина». Но эскалатор Андропову уже не понадобился — он совсем слег…

В роли хозяина страны Юрий Владимирович Андропов сделал всего несколько кадровых назначений.

Он выдвинул двух секретарей ЦК: Михаила Сергеевича Горбачева и Николая Ивановича Рыжкова. Один вскоре возглавит партию, другой — союзное правительство.

Андропов сделал главным кадровиком страны Егора Кузьмича Лигачева, который вскоре займет кабинет второго человека в партии.

Перевел в Москву из Ленинграда Григория Васильевича Романова, которому поручил оборонную промышленность и которого будет считать главным конкурентом Горбачева в борьбе за кресло генерального секретаря.

Распорядился взять в ЦК КПСС первого секретаря Свердловского обкома Бориса Николаевича Ельцина, который станет президентом России.

А из Баку перевел в столицу первого секретаря республиканского ЦК Гейдара Алиевича Алиева. Назначил его первым заместителем председателя Совета министров СССР и ввел в Политбюро ЦК. Неожиданное назначение заметили, и родилась шутка: «ДОСААФ — это Добровольное общество содействия Андропову, Алиеву и Федорчуку».

Остальные кадровые решения окружению Андропова были понятны. Но почему Андропов перевел Алиева из Баку в Москву? Горбачев пишет в воспоминаниях, что прямо задавал ему такой вопрос. Юрий Владимирович «нехотя и уклончиво отвечал, что вопрос был предрешен Брежневым и он не захотел менять этого решения сам».

Почему Андропов так высоко вознес выходца из Азербайджана? Не мог же он предвидеть, что этот пост для Гейдара Алиевича — не последний, что он станет президентом независимого Азербайджана, а потом передаст этот пост сыну — Ильхаму. Какие планы новый хозяин страны строил в отношении Алиева? И какие отношения связывали Андропова и Алиева?

Юрий Владимирович восемнадцать лет был председателем КГБ СССР, прежде чем возглавил страну. Гейдар Алиевич два с лишним десятилетия прослужил в Комитете госбезопасности, прежде чем стать руководителем республики. Они оба верили, что порядок в стране могут навести только чекисты.

Как только сам Юрий Владимирович в мае 1967 года возглавил Комитет госбезопасности, ему пришлось решать: кто станет председателем республиканского комитета в Азербайджане.

В Баку служил генерал Семен Кузьмич Цвигун, давний знакомый Брежнева по Молдавии. Брежнев рекомендовал Андропову вернуть Цвигуна из Азербайджана.

В тот же день Андропов попросил соединить его с Баку. Вечером Цвигун вылетел в Москву. Семена Кузьмича назначили заместителем председателя КГБ СССР. Через несколько месяцев он станет первым замом.

«Алиев страшно переживает», — записала в дневнике жена Цвигуна (ее дневник опубликовала на своем сайте внучка Цвигуна Виолетта Ничкова). Семен Кузьмич Цвигун, надо понимать, и рекомендовал Гейдара Алиева на свое место, хотя в республики обыкновенно присылали людей со стороны.

Приказ о назначении председателя республиканского Комитета госбезопасности издавался только после того, как его кандидатуру одобряло Бюро ЦК. Разумеется, эта процедура носила чисто формальный характер, но теоретически первый секретарь мог попросить подобрать другую кандидатуру. И Андропову пришлось бы прислушаться к мнению партийного аппарата.

Существовал некий паритет влияния партийного хозяина и местного руководителя госбезопасности. Первый секретарь подозревал, что госбезопасность присматривает за ним и обо всем сообщает в Москву. Но местный чекист понимал, что должен быть аккуратен и проявлять уважение к партийному руководителю.

22 июня 1967 года полковник Гейдар Алиевич Алиев был назначен председателем Комитета государственной безопасности при Совете министров Азербайджана. В Баку высокое назначение Гейдара Алиева произвело впечатление: впервые за многие годы Комитет госбезопасности возглавил свой, не приезжий.

А через два года председатель Комитета госбезопасности возглавил Азербайджан — событие не республиканского значения. 14 июля 1969 года состоялся пленум ЦК компартии Азербайджана. На повестку дня вынесли один — организационный — вопрос: избрание первого секретаря ЦК. В Баку приехал секретарь ЦК КПСС по кадрам Иван Васильевич Капитонов.

Пленум освободил Вели Юсуф оглы Ахундова, который десять лет руководил республикой, от обязанностей первого секретаря ЦК КП Азербайджана. Его сделали вице-президентом Академии наук республики. Первым секретарем избрали Гейдара Алиева.

Сотрудников КГБ на партийную работу не переводили. При советской власти офицеров госбезопасности первыми секретарями обкомов и председателями облисполкомов не делали. Гейдар Алиев — чуть ли не единственное исключение.

Борис Карлович Пуго в Латвии или Гиви Григорьевич Гумбаридзе в Грузии тоже впоследствии станут первыми секретарями республиканских ЦК с должности председателя республиканского КГБ, но они оба не были профессиональными чекистами, а всю жизнь провели на партийно-комсомольской работе…

По заведенному порядку сотрудники КГБ не могли трудиться в партийном аппарате. Политических работников постоянно переводили на Лубянку, а вот обратной дороги не было. Если офицера КГБ — большая редкость! — брали в партийный аппарат, скажем в аппарат ЦК КПСС, он снимал погоны, то есть увольнялся из комитета.

Органы госбезопасности и внутренних дел неустанно укрепляли партийными кадрами. Перевод в аппарат КГБ или МВД для растущего партработника часто оказывался неприятным сюрпризом, потому что фактически ставил крест на карьере. Партийный работник мог занять любую должность в стране, а надевший погоны до пенсии оставался внутри системы.

Почему считалось невозможным назначить офицера госбезопасности первым секретарем? Чекисты не могут быть над партией. Почему для Гейдара Алиева сделали исключение? Во имя борьбы с коррупцией, которая невероятно распространилась в республике.

«На встречах люди говорили мне о взяточничестве высших чиновников, — вспоминал бывший второй секретарь ЦК компартии Азербайджана. — Как реагировать? Ведь взятку не установишь, если за руку не поймаешь. Но часто и доказательств особых не надо было. Например, у нас, секретарей ЦК, зарплаты одинаковые. У меня детей двое, у них по пять-шесть, а размах жизни куда богаче. Видно было, кто из какого кармана какие деньги доставал, какие машины заводил».

Гейдар Алиев провел массовую чистку кадров, снял с работы около двух тысяч чиновников. Например, был арестован весь состав инспекции республиканского Министерства торговли — двадцать четыре человека. Следствие вел КГБ Азербайджана. В доход государства поступило немалое число конфискованных ценностей.

«Алиев, — вспоминал один из бакинских партработников, — нашел приемлемую для партийной идеологии формулу: “Непримиримая борьба с негативными явлениями”. Борьба с коррупцией явилась главным двигателем его внутренней политики, тем идейным подспорьем, которое придало на какое-то время утраченную моральную привлекательность начинавшей хиреть партийной власти».

В Баку со всей страны приезжали группы партийных работников изучать республиканский опыт. Возвращались приятно удивленные, рассказывали, как Алиев умело борется с коррупцией. Поражались тому, что он сделал прозрачным процесс сдачи экзаменов в высшие учебные заведения, куда раньше поступали за деньги.

Впрочем, восхищались только те, кто приезжал в Азербайджан на экскурсию. Виктор Михайлович Мироненко, в те годы видный работник Комитета народного контроля СССР, рассказывал, как, приехав в республику с проверкой, был поражен:

— В магазинах, в государственной торговле, все было, как на рынке, — продавцы самостоятельно устанавливали цены, покупатели с ними торговались. Продавец вел себя так, словно магазин ему принадлежал, а не государству…

В Москве в ту пору правление Гейдара Алива считали на редкость удачным. В 1976 году его сделали кандидатом в члены политбюро.

Пленумы ЦК проходили в Мраморном зале в Кремле. Руководство партии сидело в мягких креслах, обшитых золотистым плюшем. В перерыв участники пленума спускались в подвал, где находился буфет. Кормили бесплатно, но ели, стоя у высоких столиков, обменивались мнениями, присматривались друг к другу. А высшее руководство собиралось отдельно, им чай, кофе и закуски подавали официанты.

Со временем станет ясно, что масштабы коррупции в республике не уменьшились. При Алиеве по существу произошла смена республиканских элит. Важнейшие должности достались другому клану. А новое руководство, приведенное им к власти, желало так же наслаждаться жизнью, как и прежнее.

Бывший заведующий идеологическим отделом ЦК компартии Азербайджана Расим Агаев и политолог Зардушт Али-заде пишут:

«Масштабы приписок в хлопководстве, виноделии и мелиорации были огромны, возможно, они не имели прецедента в истории советской экономики.

Согласно официальной статистике, Азербайджан возделывал хлопок в таких количествах, как если бы им была засеяна вся территория республики, включая леса, горы, водоемы. Совершенно непонятно в таком случае, откуда берутся миллионы тонн винограда, урожаи зерновых и бахчевых культур… Эта грандиозная афера так и не была до конца расследована, ибо механизм контролировался высшей партийной властью, в прямых интересах которой она осуществлялась…

Другой классический пример советского очковтирательства, с помощью которого из казны выкачивались огромные суммы, образующие теневой капитал, — мелиоративные работы в Азербайджане. Эксперты подсчитали, что объем реализованных мелиоративных работ позволял двенадцать раз обработать всю территорию республики».

«Недавняя поездка в Баку меня доконала, — пометил в дневнике писатель Юрий Маркович Нагибин, побывав в Азербайджане осенью 1980 года. — Я и представить себе не мог, что достигнут такой уровень холуйства и подхалимажа. Разговор с начальством ведется только с колен. Чем не сталинское время? Пустословие и славословие достигли апогея. Никакого стыда, напрочь забыты все скромные уроки послесталинского отрезвления — разнузданность перед миром и вечностью полная».

Андропов все это должен был знать. Но он считал Алиева своим воспитанником и хотел видеть в составе политбюро человека, который смотрел на него как на бога. Бывший председатель республиканского Комитета госбезопасности генерал-майор Алиев привык беспрекословно исполнять все указания Андропова.

Чуть позже во главе Латвии поставят председателя КГБ республики генерала Бориса Карловича Пуго. Он был сыном партработника и поднимался по комсомольско-партийной лестнице. В 1976 году в его жизни произошел неожиданный поворот: его пригласили в КГБ. Наверное, у Бориса Карловича были сомнения: партийная карьера у него ладится, зачем менять стезю? Но от предложений, сделанных в ЦК, отказываться не положено. Первым делом Пуго отправили на переподготовку в Высшую школу КГБ.

Он был назначен первым заместителем председателя КГБ Латвии. Курировал он среди прочего так называемую пятую линию, то есть борьбу с идеологическими диверсиями. На практике это означало контроль над латышской интеллигенцией, чьи истинные настроения ни для кого не были секретом.

Комитет старательно вербовал агентуру среди интеллигенции, следил, чтобы неблагонадежные артисты и писатели не ездили за границу, пытался работать с латышской эмиграцией в Скандинавии, Канаде и Соединенных Штатах. Но перегибать палку было нельзя, потому что Латвию называли «западной витриной Советского Союза», и деятелям культуры следовало предоставлять определенную свободу.

Через три года Пуго назначили председателем КГБ республики. Работа в госбезопасности наложила отпечаток на его характер. Он стал более скрытным, недоверчивым и еще более осторожным. В апреле 1984 года генерал-лейтенанта Пуго сделали первым секретарем ЦК компартии Латвии. Его ждала большая карьера.