Грегори Фьюнаро

Когда остановились часы

Gregory Funaro

Watch Hollow



© 2019 by HarperCollins Publishers

© Моисеева Е. А., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Посвящается Эбби И, как всегда, моей дочери
«Страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх – страх неведомого» Г. Ф. Лавкрафт


Пролог

Крысёнок по имени Фенниш Семь стремглав мчался к реке. Над опушкой леса, прямо над тоннелем из деревьев, на высоте примерно тридцати ярдов светила полная луна. Но Гарр уже догонял его.

– МНЕ НУЖЕН ТВОЙ СТРАХ, ФЕННИШ СЕМЬ! – ревел он.

Земля содрогалась от шагов великана – бум, бум, бум! – и вскоре послышался оглушительный треск ломающихся веток.

От страха Фенниш споткнулся и чуть было не упал, но быстро поднялся на ноги и побежал по засыпанной листьями тропинке. Он не осмеливался оглянуться назад: крысёнок был так напуган, что едва мог дышать.

– ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НЕ СКРЫТЬСЯ, СЕМЬ! – снова крикнул великан: громоподобные шаги были всё ближе, и Фенниш прибавил скорость. Его сердце бешено стучало, а ноги свело от боли.

Двадцать ярдов – бум! Десять ярдов – бум, бум! – и наконец крысёнок вылетел из леса на поляну, залитую лунным светом. Он скатился по берегу реки и прыгнул в воду, но внезапно острые когти впились в его тело и подняли в воздух.

Это был предатель, огромный ворон по имени Темпус.

– Ай! – закричал Фенниш, пытаясь вырваться из когтей ворона, и тут лес задрожал от громкого каркающего смеха Гарра.

– ТЕПЕРЬ ТЫ МОЙ, СЕМЬ!

Фенниш Семь извивался и метался из стороны в сторону, но ворон поднимал его всё выше и выше. Наконец крысёнку удалось извернуться и вонзить зубы прямо в ляжку огромной птицы. Это была старая рана, ещё не успевшая как следует зажить после их первой схватки, и с оглушительным карканьем предатель выпустил Фенниша.

Фенниш вверх тормашками полетел в темноту, но прежде чем упасть в воду, успел заметить красные горящие глаза Гарра, которые с ненавистью смотрели на него из-за деревьев.

А потом его поглотила темнота.

Глава 1. Предложение мистера Куигли

Длинная чёрная машина принесла дождь. Или наоборот? Люси Тинкер не знала точного ответа, но в конце концов это не имело никакого значения. И машина, и дождь были тёмными.

Люси следила за машиной из витрины первого этажа папиного магазина, вглядываясь в промежуток между А и С в слове ЧАСЫ, как если бы нарисованные краской буквы были очками. Машина стояла на улице уже около пятнадцати минут. Именно столько же, скрестив ноги, сидела за окном и Люси в том самом месте, где раньше стояли большие каминные часы, которые папа продал накануне.

Если в тот день мимо часового магазина Тинкеров кто-нибудь и проходил, он мог подумать, что Люси тоже выставлена на продажу вместе с другими предметами. Конечно, там были и часы, но кроме них две китайские вазы, картина с изображением пуделя в балетной пачке и ржавая старая туба.

– Нет, пап, чтобы отделить дробь от целого, надо передвинуть запятую на две цифры, – поправил Оливер. Он помогал папе подводить баланс на стареньком ноутбуке за прилавком, и судя по всему, папа был не очень-то доволен.

– Хочешь сказать, мы потеряли шестьсот сорок долларов? Не шесть долларов и сорок центов?

– Это я ещё не учёл проценты по кредиту.

Мистер Тинкер застонал и обхватил голову руками.

– Я знал, что мне не надо было покупать эту тубу!

Оливер поймал взгляд Люси и пожал плечами. Он предупреждал папу, чтобы тот не занимался антиквариатом. Но папа его не послушал, и это ему дорого обошлось. Люси не знала точно, сколько он потерял, она только знала, что в этом году каждую неделю у них оставалось всё меньше денег на продукты.

Люси вздохнула и перевела взгляд на старые настенные часы с кукушкой. До закрытия магазина оставалось всего три минуты. Три рывка большой стрелки, и после этого – ку-ку! – её наказание подходило к концу. Вот чем вам грозила драка: пять дней тяжёлой работы в часовом магазине. И неважно, что драка произошла в последний учебный день и что Бетти Бигсби сама напросилась. Папа не желал ничего слушать. Папа никогда не слушал.

Люси не любила торчать в тесном папином магазинчике. Он был меньше остальных магазинов на их маленькой улочке, в нём пахло старыми башмаками, а постоянное тиканье часов сводило Люси с ума. Но такова жизнь, верно? Вам приходилось держать удар. И когда Бетти Бигсби дёрнула её за косичку и обозвала уродиной, которая живёт на продовольственные талоны, Люси несколько раз ударила её.

Люси снова перевела взгляд на машину за окном. Теперь ветер относил дождь в другую сторону, и она могла разглядеть за рулём силуэт мужчины.

– Чего ты там ждёшь, суперзвезда? – пробормотала Люси и принялась крутить пальцами свою чёрную косичку. Наверняка этот парень был очень богат, судя по его машине. Может быть, если бы он что-нибудь купил, папа забыл бы, как плохо у него идут дела. По крайней мере на время.

– Пора закрываться, Олли, – сказал папа, согнувшись над компьютером, и Оливер выскочил из-за прилавка.

– Погоди! – остановила его Люси и указала на машину. – Думаю, этот парень ждёт, когда закончится дождь.

Оливер поправил очки на носу и вгляделся в стекло над табличкой «Открыто».

– Он не зайдёт, – сказал он. – Наверное, просто заблудился или что-то в этом роде.

– На что спорим?

– Проигравший завтра весь день стирает бельё.

Они ударили по рукам, и тут часы начали бить. В ту же секунду из машины возник большой чёрный зонт и двинулся по направлению к дверям. Люси самодовольно улыбнулась.

– Желаю тебе весело провести время, – сказала она и подняла вверх указательный и средний пальцы.

Оливер вздохнул и встал рядом с папой за прилавком. Над дверью зазвенел колокольчик, и в магазин вошёл полный пожилой джентльмен небольшого роста, одетый во всё чёрное.

– Полагаю, вы мистер Тинкер? – спросил он, снимая шляпу.

Кажется, он был совершенно лыс, если не считать двух белых клочков волос прямо над ушами, но судить об этом было сложно, поскольку его голова была забинтована. Под большим носом красовались пышные белые усы, и Люси показалось, что у него был британский акцент, как у богатых снобов из Уэстона.

– Да, это я, – ответил мистер Тинкер и поправил воротник.

– Сама легенда! – воскликнул старик и повесил шляпу и зонт на вешалку. – Простите, что пришёл так поздно, мистер Тинкер, но я ждал, когда закончится ливень.

Старик хмыкнул и закашлялся в носовой платок.

– Чем я могу вам помочь, мистер…

– Куигли, – представился посетитель, поправляя повязку на голове. – Мортимер Куигли. А вы Чарльз Тинкер – легендарный часовщик.

Мистер Тинкер продолжал непонимающе смотреть на пожилого джентльмена.

– Вы ведь тот самый Чарльз Тинкер, который починил часы на городской башне, когда десять лет назад в неё попала молния, верно?

– Ах это! Да, это я. Но в этом нет ничего… легендарного.

– Не скромничайте, – перебил мистер Куигли и погрозил пальцем. – Насколько мне известно, вся королевская конница и вся королевская рать не могли починить эти часы, пока не появился Чарльз Тинкер.

Мистер Тинкер покраснел.

– Вообще-то это преувеличение, но…

– А кто это там прячется у вас за спиной? – спросил мистер Куигли, заметив Оливера.

– Это мой сын Оливер. Ему только что исполнилось тринадцать. А вон там в витрине моя дочь Люси. Ей одиннадцать.

– Только не говорите, что собираетесь продать её вместе с тубой!

Мистер Куигли хихикнул и снова закашлялся в платок.

– Это неплохая мысль, – сухо ответил мистер Тинкер, и Люси сжала губы. Она знала, что папа шутит, но его слова всё равно больно задели её.

Оливер был его любимцем. Отец и сын были во многом похожи: оба высокие, худые, рыжеволосые и оба были настоящими гениями, когда дело касалось ремонта разных вещей. Люси же едва могла сделать себе сэндвич и совершенно не походила на своего отца. Она была слишком маленькой для своего возраста, с длинными иссиня-чёрными волосами, которые всегда заплетала в косу, как её мама.

Мама…

У Люси сжалось сердце. Иногда она ужасно скучала по маме. Прошло два года с тех пор, как она умерла от рака, но тоска по маме всегда приходила неожиданно, совсем как сейчас: она с силой ударяла Люси в грудь, как струи проливного дождя, который налетел на город после появления длинной чёрной машины.

Мистер Куигли сочувственно поглядел на Люси, как будто прочёл её мысли.

– Хорошо, что хотя бы что-то в этой витрине бесценно, – сказал он и подмигнул ей. Люси почувствовала, как уголки её губ приподнимаются в улыбке.

– Так чем я могу вам помочь, мистер Куигли?

– Чарльз Тинкер, у меня к вам деловое предложение. – Мистер Куигли вытащил из кармана пальто маленький бархатный мешочек и со звоном бросил его на прилавок. – Но прежде чем переходить к деталям, не могли бы мы поговорить наедине?

Мистер Тинкер неловко перевёл взгляд на детей.

– Оливер – моя правая рука. Всё, что вы скажете мне, можете сказать и ему. А Люси…

– Ни слова больше, Страж, – перебила Люси и спрыгнула на пол. – Значит, теперь я официально свободна?

Мистер Тинкер слабо улыбнулся.

– Прошу простить мою дочь, мистер Куигли. Она всю неделю была наказана. За драку в школе. И уже не в первый раз.

У Люси загорелись щёки. Да, это был не первый раз и даже не второй и не третий, но Бетти и все остальные клоуны получили по заслугам. И зачем только папа всё рассказал мистеру Куигли?

– Понимаю, – ответил мистер Куигли, и его лицо стало серьёзным. – Это не моё дело, но я тоже очень рано потерял близкого человека. Дети по-разному справляются с горем, мистер Тинкер, но я всегда был уверен, что им просто нужен человек, готовый их выслушать.

В магазине воцарилось неловкое молчание, и Люси могла поклясться, что тиканье часов стало ещё громче. Тинкеры не знали, что сказать.

– Откуда вы это знаете? – наконец спросил мистер Тинкер, и мистер Куигли кивнул на фотографию мамы Люси, висевшую за прилавком. Это был старый снимок, когда она ещё работала в Бостонском театре балета. Уверенный и одновременно такой ранимый взгляд, уголки губ приподняты в понимающей улыбке, как у Моны Лизы, – так всегда говорил папа.

– Я никогда не заключаю деловых соглашений без предварительной подготовки, – продолжал мистер Куигли. – Позвольте мне выразить свои соболезнования по поводу смерти вашей жены.

– Да, спасибо, – ответил мистер Тинкер и принялся неловко переминаться с ноги на ногу. – Люси, положи-ка остатки пиццы в микроволновку. Это не займёт много времени.

Люси кивнула и, как во сне, направилась в крошечную однокомнатную квартирку в задней части магазина. Весь день она считала минуты до этого момента, но каким же странным человеком оказался этот мистер Куигли! Не успев подумать, Люси спряталась под папиным рабочим столом и стала слушать.

– Что ж, отлично, – сказал мистер Куигли. – Я обратился к вам, поскольку мне очень нужны ваши услуги в Блэкфорд-Хаус.

– Прошу прощения, вы сказали в Блэкфорд-Хаус?

– Так называется мой новый дом. Он находится в местечке Уотч-Холлоу в штате Род-Айленд, и изначально на стене были великолепные часы. Я приобрёл этот дом несколько месяцев назад и теперь ремонтирую его, чтобы переселиться в Штаты из моей родной Англии.

Люси выглянула из-под стола. Папа и мистер Куигли по-прежнему стояли у кассы, а Оливер отошёл в сторону и теперь из-за прилавка смотрел прямо на Люси. Этот идиот её выдаст! Люси жестом велела ему повернуться к взрослым, и Оливер послушался, закатив глаза.

– Неужели вы проделали весь этот путь из Род-Айленда, чтобы найти человека, который смог бы починить ваши часы, мистер Куигли?

– Я нашёл другого мастера, но он не смог разобраться с часами. Видите ли, это непростые часы. Они обеспечивают электричеством весь дом, так что сейчас он обесточен. Таким образом, часы необходимо починить до того, как я въеду в свой новый дом. И только такой опытный человек, как вы, сможет сделать это вовремя, простите за каламбур. – Мистер Куигли снова хихикнул и закашлялся. – Я полагаю, на эту работу уйдёт несколько недель, поэтому я прошу вас на это время поселиться в Блэкфорд-Хаус.

– Но, мистер Куигли, я не могу просто так уехать и бросить детей. Кроме меня у них никого нет.

– Вы меня не поняли. Ваши дети поедут с вами. В задней части дома есть комнаты для слуг, и у вас будет всё необходимое. Моё единственное условие – вы должны выполнить свою работу без лишних вопросов. И конечно, за своё благоразумие вы получите прекрасное вознаграждение.

Из бархатного мешочка мистер Куигли высыпал на прилавок примерно дюжину золотых монет.

– Я… – заикаясь, начал мистер Тинкер. – Прошу меня простить, мистер Куигли, но там, откуда я родом, говорят, что если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, обычно оно правдой и не является.

– Уверяю вас, и моё предложение, и эти монеты – настоящие. – Мистер Куигли выудил из кармана визитную карточку и бросил её на прилавок. – Вы можете всё проверить в интернете. Однако если захотите лично побеседовать с кем-нибудь о моей репутации, на оборотной стороне визитки имеется список телефонных номеров моих коллег в Лондоне. Только не забудьте о пятичасовой разнице во времени.

Мистер Куигли усмехнулся и снова начал кашлять в платок, и пока мистер Тинкер разглядывал визитку, Люси поняла, что её сердце бешено забилось. Папа был прав: всё это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Эти монеты – всего лишь десятая часть того, что я заплачу вам за ваши услуги, – добавил мистер Куигли, поправляя повязку на голове, и мистер Тинкер открыл рот от изумления. Оливер был изумлён не меньше. – Не смотрите на меня так удивлённо, мистер Тинкер. Вам наконец-то повезло. И если вы простите меня за невольный каламбур, я скажу, что уже давно пора.

Мистер Куигли усмехнулся и бешено закашлялся в свой платок. Оливер достал из холодильника под прилавком бутылку «Поланд Спринг» [1], и старик жадно отхлебнул воды.

– Спасибо, парень, – сказал мистер Куигли, вытирая губы. Потом он поставил бутылку на прилавок и подошёл к вешалке. – Считайте эти золотые монеты авансом. И если вы решите принять моё предложение, вам придётся приступить к работе послезавтра.

Мистер Тинкер принялся нервно теребить воротник.

– Но этого времени недостаточно, чтобы…

– Да, время имеет большое значение, – перебил старик, бережно натягивая шляпу на свою перевязанную голову. – Дела в Лондоне требуют моего присутствия через неделю. Но если вас это слишком затруднит, возможно, вы могли бы порекомендовать мне кого-то другого?

– Нет, нет! – быстро возразил мистер Тинкер. – Просто, мне придётся их проверить… – Он кивнул на монеты, и мистер Куигли улыбнулся и взял зонт.

– Конечно! – сказал он, направляясь к двери. Мистер Тинкер пошёл за ним. – Когда примете решение, позвоните мне по номеру на визитке. Давайте завтра днём. – Мистер Тинкер кивнул, и мистер Куигли раскланялся. – Тогда всего хорошего.

Мистер Куигли ушёл, колокольчик на двери снова зазвенел, и в голове у Люси усилился непрекращающийся хор тикающих часов. Неужели папа и вправду потащит их в Род-Айленд? В понедельник начинались занятия в бассейне и секции карате в Ассоциации молодых христиан. А как же соревнования футбольной лиги в парке? Люси была их лучшим вратарём!

– Пап, их десять, – сказал Оливер. Пока Люси думала, он успел взять монеты. – По унции каждая. Если они настоящие…

– Знаю. – Мистер Тинкер вытащил вывеску «Закрыто» и запер дверь.

– Насколько я знаю, золото стоит тысячу двести долларов за унцию! – На слове «унция» голос Оливера дрогнул.

Люси не была сильна в математике, но даже она знала, что тысяча двести, умноженные на десять, равнялись двенадцати тысячам. И если мистер Куигли не обманывал, двенадцать тысяч – всего лишь одна десятая часть…

– Сто двадцать тысяч долларов! – крикнул Оливер, и его голос снова начал ломаться. – Мы сможем выплатить кредит, и у нас останется ещё много!

Оливер повернулся и начал яростно молотить по клавиатуре, а мистер Тинкер тем временем сгрёб монеты и отнёс их на свой рабочий стол. Он был так занят, что даже не заметил Люси, когда она отошла в сторону, чтобы дать ему пройти.

– Пап… – начала Люси, но он поднял руку, чтобы не дать ей договорить.

Мистер Тинкер сел за стол и вытащил из ящика маленькую склянку с жидкостью. После этого поцарапал край монеты и с помощью пипетки нанёс на царапину маленькую капельку жидкости.

– Никакой реакции на азотную кислоту, – сказал он. – Эта выглядит настоящей.

Люси в молчаливом изумлении смотрела, как папа проверял каждую монету, и когда он закончил, его руки заметно дрожали от волнения. Все монеты оказались настоящими. На папином столе лежали двенадцать тысяч долларов настоящего золота. Люси никогда в жизни не видела столько денег. И, судя по всему, папа тоже.

– Сто двадцать тысяч долларов, – пробормотал он. – Всего лишь за починку каких-то дурацких часов в Род-Айленде.

Невероятно, подумала Люси. Наконец-то папа сможет позволить себе новый грузовик и ноутбук для работы, не говоря уж о планшетах, которые он давно обещал ей и Оливеру. Возможно, если они будут вести себя хорошо, он даже купит им по новому айфону. У богатых девчонок в школе всегда были самые последние модели!

Уродина, живущая на продовольственные талоны, подумать только!



– Похоже, Мортимер Куигли – кто-то вроде богатого филантропа, – раздался голос Оливера из-за компьютера. – Я ничего не нашёл о Блэкфорд-Хаус, но Уотч-Холлоу находится в глуши рядом с Коннектикутом.

Люси прикусила губу, чтобы не рассмеяться. В последнее время голос Оливера часто ломался. Папа объяснил, что всё дело в подростковом возрасте, но Люси подозревала, что прыщи на его подбородке и на лбу появились от переживаний. Оливер тяжелее всех пережил смерть мамы, и ему даже пришлось на второй год остаться в пятом классе. А в те редкие моменты, когда он не помогал в магазине, то постоянно читал какие-то глупые комиксы. Он почти перестал встречаться с друзьями. Да, многие из них уже учились в средней школе, но всё же…

– Что думаешь, пап? – спросил Оливер, торопливо подходя к столу, и мистер Тинкер спрятал мешочек с золотом в стальной ящик под досками пола под рабочим столом.

– Думаю, что жизнь Тинкеров наконец-то налаживается, – ответил папа, и Люси увидела, что его глаза стали влажными от слёз.

Люси порывисто обхватила его руками, и папа обнял её в ответ: сначала неловко, а потом всё крепче и крепче. Оливер тоже присоединился к ним. Впервые после похорон мамы они все вместе обнялись.

Сергей Карпущенко

Беглецы

ОТ АВТОРА

Если разыскать на карте землю Камчатку и присмотреться к ее очертаниям, то сразу увидишь, что похожа та земля на рыбу-треску, остромордую и горбоспинную, которая словно нырнула вдруг в глубокий, бескрайний омут Тихого океана, да так и повисла в синеве бьющих о ее бока двух холодных, суровых морей – Охотского и Берингова.

Сказать, чтоб веселым краем та земля была, не скажешь. Лето на Камчатке холодное и короткое, покрывают все вокруг плотные, низкие туманы, а ветры дуют такие, что не укроешься, но зато комара и мошку сгоняют. И дожди, дожди.

И это объятие было совсем другим, подумала Люси, и определённо стоило даже больше, чем сто двадцать тысяч долларов.

Правда, мокрота камчатская для трав способна. Выгоняет их выше человеческого роста, сочные до хруста и богатые, так что если косить те травы, то в лето три укоса будет Но лето на Камчатке недлинное: бывает, что и в августе уже все инеем побелится. И есть еще на той земле высокие сопки. Курятся и держат в себе до поры, словно дитя вынашивают, грохот, жар и пепел.

Вот такой и познали Камчатку впервые русские землеискатели. В самом конце XVII века спустились они из Якутска в Ледовитый океан, повернули на восток и через Берингов пролив (только раньше Беринга) обогнули Чукотскую землю и в низовьях реки Анадыр основали острог Здесь они впервые услышали о богатой мехами Камчатке и о живущем там незлобивом народе – камчадалах.

Глава 2. Мешки и Бигсби

Спустя немного лет пятидесятник Владимир Атласов с горсткой казаков не поленился выйти из анадырского острога и добраться до той земли, где от имени государя и великого князя всея Руси обложил камчадалов ясаком. И поначалу было это туземцам не в тягость, еще и смеялись над русскими, отдавая за обычный ножик пятнадцать соболей или чернобурок, предпочитая всем прочим мехам шкуру сибирской лайки.

На следующее утро Оливер сидел за кухонным столом, рассеянно помешивал ложкой хлопья и смотрел, как папа причёсывается в крошечной ванной. Прямо посередине зеркала была трещина, поэтому ему приходилось то и дело наклонять голову, чтобы увидеть себя получше, и от этого он становился похож на рыжеволосого исполнителя хип-хопа.

Стали русские строить на Камчатке остроги, и пушного зверя становилось там все меньше и меньше. Пытались камчадалы восставать, но казаки, хоть и пьяный народ, свое дело знали: чуть начнут фордыбачить туземцы, тотчас за ружья и сабли берутся, а супротив ружейного огня, известно, с луками и стрелами много не навоюешь. Из Москвы же, а потом из Санкт-Петербурга казаками руководили через иркутских воевод, мечтая о том, чтобы всю Камчатку ясаком обложить. И обложили-таки...

– Я скоро вернусь, Олли! – крикнул папа в открытую дверь. – Скупщик золота живёт всего в двух кварталах от нас. Он выпишет мне чек, и я схожу в банк и открою счёт. После этого можно будет выплатить задолженности. С двенадцатью тысячами мы полностью расплатимся к декабрю. Как же удивятся эти банковские шишки! Часовому магазину Тинкера не быть банкротом!

При Елизавете Петровне выдумали Камчатке другое назначение – сослали туда на поселение какого-то немца, и повелось с тех пор не в меру беспокойных да ретивых отправлять с глаз долой на бесхлебную и бесскотную Камчатку, чтобы знали, как политическое воровство чинить да хулой поносить особы царствующие. Местом же для этого избрали острог Большерецкий, получивший название свое от реки Большой. Там и канцелярия главного камчатского начальника помещалась. Думали в столице, что под бдительным его смотрением ссыльные шалить не станут, но думали напрасно – в счастливое для России правление императрицы Екатерины Великой случилось в Большерецке наглое и дерзкое воровство, немало напугавшее Санкт-Петербург и заставившее поторопиться с мерами...

Мистер Тинкер хмыкнул и похлопал по карману своей толстовки с капюшоном, где с самого утра был спрятан мешочек с золотом. До этого он лежал у него под подушкой. Оливер слышал, как поздно вечером папа забрал мешочек из магазина. Наверное, он был так взволнован, что не мог спать.

О воровстве том в народе знали, но говорили о нем глухо, потому как верных сведений из-за большой секретности дела имелось мало. А вскоре поднялась, загомонила яицкая казачщина, загорелись крепостицы, помещичьи усадьбы, и камчатская история, заслоненная великим, страшным Пугачом, была забыта...

Оливер подумал об этом, потому что обычно папин храп будил его хотя бы один раз за ночь. Или же Люси пинала его ногой прямо в грудь. Они спали на одной кровати головами в разные стороны, а папа занимал узкую койку у противоположной стены, рядом с плитой. Их однокомнатная квартирка была тесной и тёмной: единственное маленькое окно находилось в ванной, а дверь открывалась в переулок позади дома.

Пока мама Оливера была жива, Тинкеры жили в квартире наверху. Но из-за покупки лекарств и проблем в магазине последние два года… По правде говоря, дела не то чтобы шли очень плохо, просто папа Оливера не имел деловой хватки. Например, он заблуждался насчёт того, на сколько времени им хватит денег мистера Куигли. Оливер решил, что самое позднее – до сентября, но ничего не сказал. Папа всё равно никогда его не слушал, и Оливер не мог вспомнить, когда в последний раз он видел его таким счастливым.

Часть первая БОЛЬШЕРЕЦКИЙ ОСТРОГ

Мистер Тинкер вышел из ванной и направился к плите.

– Пускай Люси поможет тебе в прачечной, – сказал он, наливая кофе в термокружку. – Наверное, она уже в парке. Играет в футбол, пока не стало слишком жарко.

1. ПОБЕРЕГИСЬ, ОЖГУ!

Оливер выставил вверх два больших пальца, и мистер Тинкер, радостно напевая, закрыл за собой дверь. Оливер сидел молча, пока пение в переулке не стихло. Даже если бы он не проиграл спор с Люси, он не стал бы просить её помочь ему с бельём. Пусть радуется своему досрочному освобождению. К тому же она совершенно нормально отнеслась к тому, что её планы на лето нарушились.

Хотя может быть, и не на всё лето. Оливер не мог поверить, чтобы на ремонт часов, даже таких гигантских часов, как в Блэкфорд-Хаус, ушло столько времени. Какое странное название для дома! Но ещё более странно, что они будут там жить совсем без электричества. Да, папа возьмёт генератор, но он ужасно шумный и съедает ещё больше бензина, чем их старый пикап.

Двенадцатого сентября 1770 года. Дорога, что ведет от Чекавинской бухты к Большерецкому острогу, худая и хоть и не размочена еще грозящими хлынуть через неделю сильными дождями, но вся в колдобинах, в ухабах. Вдоль дороги то тут, то там вылезли жидкие кустики таволги и вереска. Во впадинках колышется густо-зеленая, как тина, сочная, богатая трава высотой в два аршина. Длинно-длинно и тонко, но громко и очень печально кричит еврашка, зверек в рассуждение громкого голоса очень малый, и тут же глохнет, как срезанный, его печальный крик. Горизонт кое-где зубатится сопками. Такая глушь и дичь кругом, что выть охота подобно еврашке. Только сдуру или спьяну в этакое место заедешь да еще, разве, по сильной нужде. Тихо. Лишь скрипят оси плетущихся по дороге трех телег.

Оливер доел хлопья, вымыл и вытер миску и бросил грязное кухонное полотенце в один из двух туго набитых мешков с бельём. Перед поездкой им предстояло сделать много дел, поэтому впервые после смерти мамы папа решил закрыть магазин в субботу.

Взгляд Оливера упал на мамину фотографию на их единственном шкафу. Оливер сам сделал этот снимок во время семейного отдыха на пляже в Род-Айленде, когда ему было всего восемь лет. За спиной у мамы был океан, а волосы на ветру напоминали застывшее чёрное пламя. Это было ещё до химиотерапии. Но даже в самом конце, когда мамины волосы были коротко острижены, а сама она весила меньше его, Оливер по-прежнему считал Элеонор Тинкер самой красивой на свете.

На передней телеге сидели трое, а четвертый, держась рукой за край, шел рядом. Был он невысокого росточка, но жилист и, видно, верток и силен. Короткие фалды кафтана, пошитого из черного английского сукна, били его при ходьбе по ногам, обутым в невысокие мягкие сапоги с отворотами. Камзол на нем тоже был черный, из бархата, изрядно, правда, потертого. С обшивными петлями камзол и вызолоченными пуговицами. А треугольную серую шляпу свою нес он зачем-то под мышкой, словно мешала она ему смотреть вперед на дорогу. И глядел тот человек на дорогу прищурив один глаз, другой же был у него широко открыт, будто сильно удивлялся чему-то человек. И все черты лица того мужчины были на удивление крупные: и нос, как у грача, великий, долгий, и рот широкий, едва ль не от уха до уха, чуть скособоченный вправо и внушавший подозрение, что человек улыбается, но криво и недобро, и большие, какие-то заостренные кверху уши, рысьи. Все в этом чудном лице было крупно и немного наперекосяк, точно кто решил слепить его на славу, задумал хорошо и начал тоже с толком, а потом забросил – и так, мол, сгодится. Но странно: покривленное это лицо ничуть не отвращало, а, напротив, привлекало, и при взгляде внимательном даже могло понравиться. А еще едва заметно прихрамывал тот человек на ногу правую, которая будто была в содружестве с покривленным его лицом. Отроду же можно было дать ему не больше четырех десятков лет. В общем – довольно любопытный человек.

На глаза навернулись слёзы, и Оливер быстро схватил со шкафа старый потрёпанный комикс о Бэтмене и начал читать. Все самые лучшие супергерои в детстве потеряли близких. Супермен и Бэтмен – родителей, а Человек-паук – своего дядю Бена. Конечно, Оливер не считал себя супергероем, но иногда, когда боль становилась слишком сильной, он чувствовал себя немного лучше, перечитывая комиксы.

К счастью, так было и в этот раз, и через пару страниц его боль немного утихла. Оливер сунул комикс под мышку, прижал мешки с бельём к груди и вышел в переулок. Прачечная находилась всего в квартале от магазина, но мешки были такими тяжёлыми, а в прачечной было так жарко, что когда Оливер загрузил все вещи в стиральную машину, на лбу у него выступили капли пота.

Его товарищ, согнувшись в три погибели, сидел на телеге, свесив тощую ногу свою едва не до земли, а вторую закинув на колено первой. Качая головой, внимательно рассматривал он отставшую от сапога подошву и, видно, состоянием обуви своей был немало удручен. Имел он длинные светлые патлы, спутанные и немытые, наверно, с месяц, да вообще весь вид его был неважен, словно он давно страдал желудком или болезнью цинготной.

Оливер отёр лоб рукой и почувствовал тупую боль от нового прыща. Он уже знал, что это будет громадный прыщ, и его желудок беспокойно сжался. Просто прекрасно! Чем больше он переживал, тем больше прыщей появлялось, а чем больше появлялось прыщей, тем сильнее становились его переживания. Папа называл это заколдованным кругом, как вечные часы, никогда не перестающие идти.

Правил же единственной впряженной в телегу саврасой лошадью мужичок в треухе рваном, старом, неотрывно смотревший на репицу хвоста, будто нашел там что-то очень для себя занятное. Рядом с извозчиком солдатик в треуголке восседал, которого только лишь по шляпе и можно было принять за солдата, потому что одет он был в огромный овчинный тулуп. Держал он промеж колен фузею с заржавленным, кривым штыком, колебавшуюся в руках дремавшего человека, как осинка-годок на ветру, – влево-вправо, взад-вперед. Подбородок опустился на грудь, и даже выпала на него нитка сонной слюны.

Оливер уселся на сквозняке у открытой двери, и за следующие полтора часа семь раз перечитал комикс, сделав перерыв всего два раза, чтобы переключить стиральную машину в режим сушки и сложить чистую одежду в мешки. Для субботы в прачечной было странно пусто, но Оливер всё равно решил оставить комикс на столе. Он был уверен, что позже сюда придёт какой-нибудь ребёнок со своей мамой, который ещё не читал этого комикса.

– Не желаете ли оседлать нашу колесницу? – оторвался от созерцания подошвы сидящий на телеге, обращаясь к идущему по-немецки. – Не бережете сапоги. Глядите, развалятся на этих ухабах, как и мои, а достать в камчатской глуши две пары сапог, я уверен, дело немыслимое.

Оливер стянул шнурки двойным узлом, поднял тяжёлые мешки и вышел на улицу. Полуденное солнце светило ослепительно ярко, и поэтому он заметил Бетти Бигсби и её брата-неандертальца Тео, только когда было уже слишком поздно.

Идущий отозвался сразу, но перед этим скривил свой большой рот еще сильнее:

– Куда-то собрался, Вонючка? – спросил Тео, преграждая ему путь, и Оливер вскрикнул от неожиданности.

– Тогда, милейший Винблан, мне ничего не останется, кроме как придраться к пустяку и вызвать вас на поединок. Этим я и решу проблему сапог.

Тео Бигсби было столько же лет, сколько Оливеру, но поскольку прошлой осенью он вместе с остальными учениками из их класса перешёл в среднюю школу, Оливер не видел его весь год. За это время Тео Бигсби стал ещё огромнее. Его чёрные волосы, намазанные гелем, торчали вверх, и на нём был синий костюм «Адидас». Под расстёгнутой курткой виднелась белая майка. На толстой шее Тео болталась широкая золотая цепь, а под тяжёлыми сросшимися бровями яростно сверкали глаза-щёлочки.

Едущему шутка пришлась не по душе:

– Где твоя сестра? – скрипя зубами, спросил Тео.

– Знаю, шпагой махать вы мастер, но этим нужно было заниматься там, в Польше! Здесь же, в этой вонючей дыре, нам нужно держаться впредь рука об руку. Этот дикий народ не привык церемониться!

– Наверное, стоит в очереди за продовольственными талонами, – вставила Бетти, выглядывая из-за спины брата. На ней были джинсовые шорты и блестящая футболка с надписью «Потрясно!». В остальном она была похожа на уменьшенную кудрявую копию своего брата-неандертальца.

Мужчина в черном кафтане ударил себя шляпой по бедру, хотел было что-то сказать, но дремавший до этого солдат резко обернулся к ним и, дергая обкусанным, реденьким усом, визгливо прокричал:

– Это правда, прыщавый? – спросил Тео. – Значит, семья Вонючек теперь получает талоны?

– А ну-кась, вы, песьи глотки! По-немецки говорить не могите! Кто позволил?! У меня государыни указ – по-российскому балакать надобно! Слыхали?!

Он еще немного потряс своим заслюнявленным подбородком и, довольный проявленной строгостью, отвернулся, придав телу прежнее положение, и собеседники увидели, что он снова задремал, и опять закачалась в разные стороны его фузея.

Оливер шумно сглотнул слюну. Бигсби жили в старом городском доме в шести кварталах от них, по другую сторону железнодорожных путей. Это был не самый богатый район, однако Тео и Бетти всё равно считали себя лучше Тинкеров. Так какого чёрта они делали здесь, по другую сторону путей в субботнее утро?

Между тем телега взобралась на пригорок, и открылся вид на Большерецкий острог, куда и двигались телеги. До него оставалось не меньше версты, но уже можно было разглядеть его дома. Раскинулся главный камчатский городок на небольшом острове, охваченном рукавами реки. В самой середке острога – крепостица, четырехугольная, сажен в сорок сторона, с востока и с севера огороженная палисадом, но не крепким, а с провалами, с выпавшими во многих местах бревнами. Южную и западную сторону ее образовали казенные постройки. За крепостицей торчало самое высокое здешнее строение – деревянная церковка со звонницей на столбах, где под дощатым навесом висели три разновеликих колокола. Рядом – церковный амбар. Всех же обывательских домов настроено было не больше сорока, и все они стояли бестолково, кучей, потому как, кроме одной, «першпективной», других улиц острог не имел.

– Мы всю неделю ищем твою сестру, – продолжал Тео, натягивая штаны на живот, а Бетти вытащила свой айфон и включила запись. – Она напала на Бетти в школе. Так нечестно. Поэтому они будут драться по-честному, а я буду снимать их для своего канала на ютюбе.

Обоз между тем подъезжал к Большерецку. Фурлейт растолкал уснувшего солдата, и тот в сонном столбняке начал стаскивать с себя тулуп. Оставшись в одном васильковом кафтане, которому давно, видно, минул срок, поправил шляпу и повернулся к спутникам:

– Глядите у меня! Как зачнут спрашивать, сполна ли в дороге провиант получали, убереги вас Господь жалобу нести – с вас же и взыщется! Права-то ваши ноне птичьи! То-то!

У Оливера сжался желудок. Он видел, как в последний день в школе Люси подралась с Бетти. Бетти сама начала: на перемене она назвала Люси уродиной, живущей на продовольственных талонах, и дёрнула её за косичку. Но спорить было бессмысленно. Тео был ещё большим придурком, чем его сестра, и вся их семейка из большого дома была настоящей семейкой придурков.

Приехавшие с интересом смотрели на один из первых камчатских городов. Проехали пару домишек, где окна, узкие и низкие, затянуты были промасленной холстиной. В других домах разглядели окна поосновательней, закрытые лососиной кожей или пузырями морского зверя. Миновали аманатскую казенку, подъехали к дому, что был побогаче и почище, с окнами из прозрачной слюды, и тут увидели толпу народа, что собрался на утоптанной площадке перед домом.

– Ты не ответил на мой вопрос, прыщавый, – повторил Тео и толкнул Оливера. – Мои подписчики всю неделю ждут этой драки.

– Вона где она, канцелярия здешняя, думать надо, – показал солдат фурлейту на здание. – К нему поезжай, к дому тому.

– Знаешь, Тео, – начал Оливер, и его голос дрогнул, – драки с участием несовершеннолетних нарушают правила пользования сайтом. – На это Тео только небрежно пожал плечами и взъерошил волосы. – И потом, – продолжал Оливер, – Люси уже заплатила: она была наказана всю неделю. Она сейчас в магазине, помогает папе.

– Куда ж я поеду? – возразил извозчик. – Народ там.

– Нет, её там нет, – возразил Тео. – Мы уже проверяли. И в парке её нет. Так где же она, прыщавый? Или ты хочешь стать звездой моего следующего видео?

– Так и что ж, что народ? Расступятся! У нас государево дело, не с блажью едем.

Тео снова толкнул Оливера, на этот раз сильнее, и Оливер отшатнулся. Его сердце бешено стучало в груди, а руки свело под весом мешков с бельём. Вдали мелькали взрослые: они заходили в магазины и выходили на улицу, но, кажется, никто не замечал, что происходит. Возможно, и к лучшему, подумал Оливер. Даже если бы за него кто-то заступился, Тео всё равно бы успел сделать несколько снимков, и на его видео Оливер выглядел бы полным слабаком.

– Не расступятся, – потянул за вожжи фурлейт. – У них тут, вижу, казнь чинится. Побереги Христос! – перекрестился возница.

– Какая такая казнь! – нетерпеливо спрыгнул с телеги солдат и махнул рукой следовавшим позади: – Стой!

С другой стороны, может быть, ему стоило остаться на месте и терпеть издевательства Тео? Если Оливер не станет драться, Тео не загрузит видео, иначе на нём он будет выглядеть как настоящий хулиган, и это может обернуться против него. Оливер знал, что Тео и его сестра очень неповоротливые, и даже с мешками он мог бы убежать от них и спрятаться в магазине. До него оставалось всего сорок ярдов или около того.

Они были уже совсем рядом с толпой большерецких жителей, которые стояли широким кольцом и смотрели куда-то в середину его.

Все эти мысли промелькнули у Оливера в голове, но прежде чем он успел решить, что делать, произошла странная вещь.

– На месте сидеть! – приказал солдат сидящим на телегах, подхватил фузею и пошел к стоящим в кругу людям.

По лицу Тео скользнула тень, а потом, словно из ниоткуда, ему на голову шлёпнулась огромная птичья какашка.

Оливер и Бетти вскрикнули, но Тео понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что случилось. Он вытер какашку и понюхал пальцы, а потом широко раскрыл рот и нахмурил сросшиеся брови, пока его вялый мозг пытался понять, что к чему.

Немногие из большерецких обывателей обряжены были в европейское платье – только несколько гарнизонных инвалидов имели кафтаны и шляпы, да и то рванье одно. Остальной люд одет был пестро: кто в суконные казацкие кафтанишки, кто в камчадальские куклянки из оленьих шкур или в парки из богатого лисьего меха. Кое-кто стоял в одних китайчатых расшитых рубахах – то ли от горячего нрава своего, то ли оставив теплую одежду в жарком большерецком кабаке. Баб здесь было не больше трети от всех стоявших, да и то в основном камчадалки, – низкорослые, скуластые, крепкие. В центре круга, уже раздетый по пояс, ежась от осенней свежести, перетаптывался с ноги на ногу высокий сухощавый мужик со взлохмаченной головой и робкой улыбкой на лице. Два солдата-инвалида связывали мужику руки у кистей. Неподалеку стоял плотный бородатый детина в домотканой серой рубахе навыпуск и с кнутом в руках. Детина озабоченно трогал сухой, жесткий кончик кнута и на стоявших в кругу казаков и женщин старался не смотреть. Те же кричали ему:

– Фу, гадость! – заорала Бетти, а Тео, прищурившись, посмотрел на небо.

Ослеплённый солнцем Оливер успел заметить смутные очертания птицы, хлопающей крыльями на вершине фонарного столба, и в следующее мгновение он уже мчался по тротуару, ожесточённо моргая, чтобы избавиться от мушек в глазах.

– Евграф, а Евграф! Чего ж ты, сучий потрох, раньше-то о своем уменье молчал? Богатый харч имел бы!

– А ну вернись! – закричала Бетти.

– Иудин ты сын, Евграф! – орали другие. – Погоди, ужо разберемся с тобой, Ирод окаянный!

Но Оливер бежал ещё быстрее. Он смутно слышал, как Тео крикнул: «Выключи камеру!» Оливер затормозил прямо перед магазином. Его сердце сжалось от ужаса, потому что входная дверь была по-прежнему заперта. Ему ни за что не успеть добежать до задней двери, и Бигсби вот-вот догонят.

К кричавшим побежал один из устроителей казни, пожилой сержант, и пригрозил кулаком.

– Тупая птица! – заревел Тео, и Оливер повернул голову. К счастью, этот огромный придурок по-прежнему находился в сорока ярдах от него, напротив прачечной. Он взбешённо расхаживал по тротуару и грозил кулаком в небо. Из-за солнца Оливер не мог как следует разглядеть птицу, но Бетти уже направляла на неё свой айфон.

– А ну-ка, цыц там! А то и до ваших шкур доберутся! Всех перепорем, кто здесь глотки драл!

– Я же велел тебе выключить! – завопил Тео и в приступе гнева схватил телефон сестры и швырнул его в птицу. Бросок оказался неудачным: телефон перелетел через улицу и разбился о цветочный горшок на одной из пожарных лестниц. На тротуар посыпалась земля, какой-то мужчина закричал, и Бигсби помчались в противоположную сторону. К Оливеру.

Кричавшие притихли. Наконец один из инвалидов, перекрестившись, продел через голову связанные руки казнимого и крепко вцепился в его запястья. В сторону палача повернулся, негромко сказал:

– Это ещё не конец, прыщавый! – пыхтя, крикнул Тео. Его лицо было красное и измазанное птичьим помётом. По пути он попытался толкнуть Оливера, но тут Бетти врезалась в него сзади и чуть не сбила его на землю. Тео неразборчиво выругался, Бетти визгливо закричала, что Оливер должен купить ей новый айфон, а потом Бигсби исчезли за углом.

– Поглядывай, чтоб меня кнутом не зацепить!

Палач усмехнулся. Было видно, что он робеет и вызвался охочим только оттого, что сильно застращали или хорошо заплатили. Не так, как иные, кто видел в заплечном ремесле особое для себя удовольствие.

Оливер уронил мешки с мусором и упал сверху, трясясь от хохота. Если бы только он мог разместить это видео на ютюбе!

Щупленький старичок, что стоял рядом с группой казаков, одетых почище и понарядней, в мундире с капитанским галуном, но в меховой шапке, махнул палачу рукой:

– Кар! – крикнула птица, слетела с фонаря и исчезла.

Оливер успел заметить, что это был ворон.

– Начинай!

Самый большой ворон, какого он когда-либо видел.

И палач, свернув в несколько раз свой длинный, толстый у кнутовища кнут, хищно ощерясь, будто вживляя в себя ненависть к человеку, ничем не обидевшему его, стал приближаться к раздетому мужику, по спине которого от предчувствия боли прокатилась судорога. Он вперился в эту спину взглядом, резко занес над головой короткое кнутовище и быстро прокричал то, что кричат обычно до удара все палачи и что он, наверное, слыхал на площади большого города:

– Поберегись, ожгу-у-у!!

Глава 3. В лесу

Люси смотрела в окно, сидя на заднем сиденье папиного пикапа, и внезапно ей пришло в голову, что за одиннадцать лет жизни она всего три раза уезжала из города: два раза на каникулы в Нью-Гэмпшир и один раз на побережье в Род-Айленде, ещё до того как заболела мама. Тогда Люси было всего шесть лет, но она отчётливо помнила поездку, как будто это было вчера.

Кнут сочно вспорол воздух, выгнувшись над головой палача затейливой петлей, и со щелчком опустился на голую спину казнимого, который судорожно дернул плечами и лопатками и дико проорал скорей от страха, чем от боли:

– Ой! Помилосердствуйте, братцы!! Сжальтесь! ! Не губите душу православную!!

Она помнила огромного синего жука на обочине шоссе между штатами: такого же она потом увидела на крыше здания управления по борьбе с вредителями в Новой Англии, когда они проезжали мимо Провиденса. Также Люси помнила высокую деревянную башню, на которую они забрались вместе с Оливером. Люси продолжала искать её глазами, но вскоре сдалась и сказала Оливеру, что, наверное, башня уже разрушилась.

Смотрящие охнули. По толпе пробежало какое-то движение. Кто-то крикнул:

– Душегубцы! За что сечете?!

– Эта башня была рядом с побережьем, – ответил Оливер, оторвался от комиксов и посмотрел на часы с компасом и фонариком, которые всегда брал с собой. – Уотч-Холлоу находится на западе Род-Айленда, а пляж – на востоке.

Но старик в капитанском мундире, словно боясь, что палач прекратит свою работу, прокричал пронзительно:

– Да секи же ты, черт! Секи! Чего встал?

Люси закатила глаза. Большинство детей вместо старинного компаса пользовались навигаторами в айфонах. Но у Тинкеров не было многого из того, что было у других семей. Мистер Тинкер по-прежнему пользовался древним телефоном-раскладушкой, а их пикап сошёл с конвейера ещё до того, как изобрели системы навигации. Как же люди выживали в то время, подумала Люси. Папа дважды чуть не съехал с дороги, пока разглядывал лежавшую на соседнем сиденье карту.

– Поберегись! Ожгу!! – во второй раз прокричал палач и с харкающим звуком снова взвил над собой длинную петлю кнута, кончик которого, сухой и твердый, ввиду неверного удара впился теперь не в спину раздетого мужика, а в плечо державшего его руки инвалида.

Люси вздохнула и уставилась в открытое окно. Около двадцати минут назад они свернули с шоссе между штатами и теперь ехали по какой-то лесной глуши, где изредка попадались фермы. Люси казалось, что они едут уже много дней, но на самом деле с тех пор, как они выехали из дома, прошла всего пара часов. И всё-таки Люси никак не могла поверить, что Род-Айленд настолько большой, чтобы в нём могло уместиться столько лесов, и когда пикап с грохотом пронёсся мимо очередной фермы, она испугалась, что папа заблудился.

Служивый плаксиво взвизгнул от боли и схватился рукой за обожженное кнутом место. В толпе рассмеялись:

В горле у Люси снова как будто застрял ком: он то появлялся, то исчезал с той самой минуты, как они покинули дом. Иногда он появлялся от радости, как в тот день в школе, когда Иан Уитакер попросил у неё карандаш. Но в другие моменты этот ком означал грусть и боль, особенно когда Люси скучала по маме.

– Так его, так, Евграф! Секи покрепче! Вдругорядь не полезет палачу пособлять!

Люси с трудом сглотнула, но ком никуда не делся, поэтому она высунула голову из окна и начала считать, чтобы выяснить, как долго сможет выносить ветер в лицо. Она досчитала до сорока девяти и засунула голову обратно в машину. Ком в горле исчез, но зато теперь у неё звенело в ушах, поэтому Люси не услышала, что сказал папа, когда свернул на ведущую в лес грунтовую дорогу, а электрический генератор в кузове пикапа начал греметь и подпрыгивать.

Через некоторое время Люси почувствовала, что они стали взбираться в гору, а потом съехали куда-то вниз. Пикап прогрохотал по узкому каменному мосту через шумную речку с каменистым дном, а потом в лесу внезапно стало так темно, что папе пришлось включать фары. Отчего-то Люси затаила дыхание, и когда её лёгкие были готовы вот-вот взорваться, деревья расступились, и она увидела раскинувшийся перед ними дом с зубчатой крышей. Он стоял в самом конце извилистой грунтовой дороги, густо поросшей травой и кустарником.

Засмеялся и сам казнимый, хотя кровь из распоротой кожи текла сильно, прямо на спущенные до середины худого зада холщовые штаны. Палач же, досадуя на себя за неверный удар, в следующие разы бил уже осмотрительней, приноровясь к непривычной своей работе, и к седьмому удару вся спина наказанного выглядела сплошным кровавым месивом, и он уже не смеялся, а только еле слышно говорил, с трудом ворочая задеревеневшим языком и разлепляя запекшиеся губы:

– Поздоровайтесь с Блэкфорд-Хаус, – сказал мистер Тинкер, и Люси вздохнула с облегчением.

– По-ми-ло-серд-ствуй-те, брат-цы...

Когда мама была ещё жива, папа по воскресеньям брал всю семью в поездки по самым красивым кварталам города, похожим на те, где жила Бетти Бигсби. Хотя Люси и ненавидела Бетти, втайне она мечтала жить в таком же доме. Люси хотелось не особняк, а всего лишь собственную спальню, но она никогда в жизни не могла бы поверить, что её мечта сбудется.

К десятому удару он уже не мог стоять на ногах, которые подогнулись в коленях, – замычал что-то совсем несуразное и повис на спине инвалида.

– Будет с него! – махнул рукой старичок в капитанском кафтане, и палач, уже занесший над головой руку с кнутом, остановился.

На самом деле она ещё не совсем сбылась, поскольку Тинкеры были всего лишь временными жильцами Блэкфорд-Хаус и к тому же должны были спать в комнатах слуг. И всё же Люси снова почувствовала, как к горлу подступает радостный ком. На несколько недель она могла притвориться богатой. И может быть, когда всё будет закончено, у них появится достаточно денег, чтобы переехать в собственный дом.

Все увидели, что сделал он это с явной неохотой, словно пожалев о конце понравившегося ему дела. Потом достал из кармана грязную тряпицу и стал вытирать ею окровавленный кнут.

Люси решила, что жизнь в Блэкфорд-Хаус станет для неё хорошим опытом. В доме было три этажа и крытое крыльцо, а на крыше со всех сторон торчали заострённые коньки. На самом высоком коньке был какой-то странный флюгер, и Люси насчитала четыре массивные каменные трубы. В двух больших окнах из нескольких панелей отражались, как чеканное золото, лучи полуденного солнца, в то время как другие окна были чёрными и холодными.

Человек в черном кафтане, который так и не надел свою шляпу, смотрел на происходящее, стоя у телеги и ничем не выдавая своего отношения к экзекуции. Напротив, он был совершенно равнодушен, только широкие его ноздри сильно порой раздувались, будто он принюхивался к чему-то. Он видел, как уносили избитого, как потихоньку стала расходиться толпа казаков и баб, видел, как солдат, привезший его сюда, подбежал к капитану и с положенной церемонией отдал ему пакет за пятью красными сургучными печатями. Капитан тот пакет разорвал немедленно, что-то спросил у солдата, который махнул рукой в сторону телег. Тогда капитан, быстро ступая тощими ногами, обутыми в оленьи торбасы, направился к телегам. Приехавшие разглядели в нем довольно бойкого еще старичка лет шестидесяти пяти с косматыми кустистыми бровями, делавшими лицо сердитым и даже строгим. На шее его по причине осенней свежести или просто фасона ради красовался не форменный галстук, а какой-то теплый бабий платок. Вообще, кроме кафтана с золотым, но совсем почти осыпавшимся галуном, не имел этот старик в своем облике ничего капитанского – ни в платье, ни в фигуре.

Однако когда пикап подъехал поближе, Люси заметила, что кое-где обшивка отошла от стен или осыпалась, а некоторые ставни отвалились и теперь лежали у стены. Люси подумала, что они похожи на надгробия, торчавшие из высокой травы у самого фундамента. Это было жутковато, но страшнее всего был окружавший дом лес.

– Ага! Вона вы какие! – бойко крикнул он, подойдя к телеге. – Польские бунтовщики! – в руке он держал разорванный пакет, которым размахивал. – Ладно, здороваться давайте. Я – капитан Нилов, камчатский начальник, а вы кто такие будете? Вот ты, к примеру! Имена, имена прошу называть! – обратился он вначале к обладателю нечесаных длинных волос.

– Август Винблан, поручик, – поклонившись, ответил тот.

Хотя стоял июнь, чёрные искривлённые деревья были почти лишены листьев. Они обступали дом со всех сторон и отклонялись назад, словно боялись его.

– Винблад? Поручик? Немец? – прикинулся глуховатым Нилов.

Люси снова сглотнула и поняла, что ком в горле опять вернулся, но только на этот раз он не был радостным или печальным: это был ком страха.

– Ваша милость, – подскочил к капитану солдат с фузеей. – Он по-расейски ни бельмеса не понимает, из свейской земли он.

– Мистер Куигли должен был нас встретить, – сказал мистер Тинкер, когда пикап с фырканьем остановился перед домом. Тинкеры выбрались из машины и начали разминать ноги. Люси заметила, что каменные ступени крыльца местами осыпались и заросли мхом.

– Из свейской, говоришь? – насмешливо переспросил Нилов. – А какого куражу ради спутался ты, швед, со всякой сволочью? Али заплатили изрядно?

– Да это же просто дыра, – заметил Оливер, поправляя очки, но папа не обратил на него внимания, открыл телефон и тяжело вздохнул.

– Господин капитан, – негромко, но твердо сказал мужчина в черном кафтане. – Барские конфедераты – не сволочь. Мы жаждали освободить республику от тирании Станислава – короля польского.

– Так я и думал, – сказал он и нахмурился. – Связь здесь тоже ужасная.

Нилов не по-стариковски резко повернулся к говорящему, голову набок наклонил, спросил насмешливо:

– Ну ещё бы, – пробормотал Оливер. Он сунул руки в карманы джинсов и беспокойно огляделся по сторонам.

– Ну и как? Освободили? Больше освобождать не желаете? – Он усмехнулся, не получив ответа. – Ну а ты, освободитель, кем будешь?

Человек в черном ответил с достоинством, но почтительно, понимая, с кем говорит:

– Отличное место для съёмок фильмов ужасов, – сказала Люси. Она не могла удержаться, чтобы не поддразнить его. – Загадочный мистер Куигли приглашает ни о чём не подозревающую семью Тинкер в свой дом, а потом одного за другим убивает их, чтобы украсть деньги. Но он попадает в дурацкое положение, потому что у Тинкеров нет денег.

– Я – конфедерат Мориц-Август Беньёвский. Солдат, бывший некогда генералом. Теперь же – невольник.

Хохлатые брови Нилова радостно двинулись вверх.

– Заткнись, Люси! – воскликнул Оливер, и Люси хихикнула. Хотя Оливер был на два года старше её, его было очень легко напугать.

– Изрядный ответ, Мориц-Август! Ты, конфедерат, смел! Ну, вот что, – обратился он уже к обоим, – присланы вы сюда под мое попечение и догляд, то бишь в ссылку, но без околичностей скажу – у меня ссыльные, ежели не шалят, безо всякой нужды живут и с полным достатком свободы. Так что смирны будете, то и я вам обид-каверз чинить не стану. Ну а если...

– Дети, почему бы вам пока не осмотреться? – предложил мистер Тинкер. Он отошёл в сторону, не сводя глаз с телефона и пытаясь найти место, где связь будет получше. – Только не уходите далеко. Постараюсь дозвониться мистеру Куигли и сообщить ему, что мы приехали.

– Мы понимаем, – наклонил голову Беньёвский. – В ином случае с нами может приключиться та же беда, что и с виденным нами беднягой. Не ради ли нашего приезда вы устроили казнь?

Нилов беззубо улыбнулся:

Оливер опасливо посмотрел на Люси, но она быстро схватила его за руку и потащила по вымощенной плитами и заросшей травой дорожке вокруг дома. Наконец они нашли те самые большие золотые окна, но только теперь они уже не были золотыми.