Она сходила в душ, разобрала чемодан, изучила карту Парижа и проложила маршрут до туристических мест, потом полистала соцсети и написала в их общий с журналистами чат, во сколько они встречаются утром. Батонов сообщил, что они планируют в семь поехать в центр и выпить «в высшей степени цивильно» и что Инга обязательно должна поехать с ними. Она как раз подумывала выведать их планы и присоединиться, так что была рада повторному приглашению. Когда она печатала ответ, в дверь ее номера постучали.

Переодеться из белого гостиничного халата в нормальную одежду Инга не успевала, поэтому запахнула его полы потуже и осторожно выглянула в коридор.

За дверью стоял Илья.

– Можно? – спросил он, широко улыбаясь.

Инга не ожидала его вот так увидеть, хотя не сразу поняла почему. Может, она думала, что он еще не приехал? Или что живет в другой гостинице? Правда, однако, заключалась в том, что она вообще не думала, где он и как ее найдет.

– Конечно, – пробормотала она и отошла в сторону, пропуская Илью в номер.

Он сделал два шага по ковролину и замер, словно не решался пройти вглубь комнаты без дополнительного приглашения.

– Хотел спросить, как ты устроилась. Нормально долетели?

Инга одновременно пожала плечами и кивнула. Из внезапно вспыхнувшего в ней упрямства она решила не предлагать Илье пройти дальше. Они так и остались стоять у двери.

– У тебя есть планы на вечер? – помолчав, спросил Илья.

– Есть.

Инга скрестила руки на груди, ничего больше не добавив. Илья тоже не говорил, только смотрел на нее, и под его взглядом она наконец сдалась:

– Я собиралась выпить с журналистами.

– Зачем?

– Что значит «зачем»? Чтобы узнать их получше. Мне вообще-то еще потом работать с ними.

Илья поморщился.

– Забей на журналистов. У тебя еще будет куча времени узнать их получше. Я не видел тебя целую неделю. Давай поужинаем вечером.

Инге не хотелось ужинать с Ильей, но она знала, что, если он что-то вбил себе в голову, этого не миновать. Сейчас она откажется, ссылаясь на работу, а он начнет уговаривать, и в конце концов она уступит, просто чтобы он отстал.

Инга посмотрела в сторону окна и все же сделала попытку:

– Мне завтра рано вставать.

Илья взглянул на часы.

– Сейчас четыре. Давай встретимся внизу в шесть. Вернемся не поздно.

Инга вздохнула и понурила голову, выражая этим неохотное согласие.

– Не боишься встречаться внизу? – Она все же не удержалась от маленького укола. Еще недавно она боялась обидеть Илью, а сейчас ей было даже приятно. – Журналисты ведь могут увидеть.

Взгляд Ильи похолодел:

– Не боюсь.

– Ну, тогда увидимся в шесть, – бросила Инга и открыла дверь, недвусмысленно намекая, что имеющиеся у нее два часа намеревается провести в одиночестве. Илья еще некоторое время смотрел на нее, не двигаясь с места, а потом вышел, так больше ничего и не сказав.

Как только он ушел, у Инги волшебным образом улучшилось настроение. Она была довольна тем, как независимо держалась, и тем, что Илья прекрасно это видел. На Ингу вдруг снизошла необычайная легкость, словно она сбросила с ноги камень, тянущий ее на дно, и взмыла к поверхности. Этим камнем был даже не сам Илья, а Ингин мнимый долг ему угождать. Все время, пока они были вместе, она как будто выполняла тяжелую работу, стремясь убедить себя, что сделала правильный выбор. Инга вела себя сдержаннее, чем ей было свойственно, преувеличенно радовалась его знакам внимания и самоотверженно выполняла прихоти Ильи, начиная от выбора блюд и заканчивая наручниками и плетками. Как будто это была ее обязанность: создавать условия, в которых Илью ничего не раздражало, чтобы он представал перед ней беззаботным и приветливым, лучшей версией себя. Инга надеялась, что тогда ей наконец-то удастся его полюбить.

Теперь все это было ей ни к чему. Его отношением она больше не дорожила и не желала обманываться на его счет. Было бы даже хорошо, если бы он снова повел себя как-нибудь особенно мерзко: устроил ей сцену сегодня в ресторане, например, или как-то ее оскорбил. Это бы сработало окончательным противоядием против той волны обаяния, которая подкупила Ингу в самом начале их отношений. Сейчас она даже не понимала, что вообще ее в нем привлекало. Теперь Илья казался ей не самоуверенным, а капризным, не дерзким, а бесчувственным, да и ореол запретности, который сопровождал их отношения, совсем перестал Ингу будоражить.

Мурлыча под нос какую-то мелодию, она открыла шкаф и оглядела свои наряды. Инга взвесила в голове возможность пойти на ужин в чем-то нарочито повседневном, чтобы лишний раз продемонстрировать, как мало она теперь заботится о том, что Илья о ней думает. Однако этот вариант она все же отмела: наряжаться стало для нее теперь ни с чем не сравнимым удовольствием, и она не желала лишаться его, пусть и во имя декларативных целей. Впрочем, чуть позже она нашла компромисс: решила надеть самое простое белье без кружев, чтобы, во-первых, сказать самой себе, что сексом с Ильей сегодня заниматься не будет, а во-вторых, ему (если все-таки дойдет до секса) – как он ей безразличен.

Она спустилась в лобби отеля в шесть ноль пять. Илья уже был там. Инга с любопытством ждала, что он ей скажет, – Илья ненавидел опоздания, но он, как ни странно, промолчал. Они сели в такси, которое Илья вызвал заранее, и поехали куда-то, Инга не стала спрашивать куда. Они вообще мало разговаривали. Инге нравилось смотреть в окно. Она составляла в голове план, куда будет ходить ближайшие несколько вечеров.

Такси остановилось в узком переулке у здания с неприметным серым фасадом. Вход в ресторан, если это был он, тоже выглядел очень скромно – двустворчатая деревянная дверь со стеклянными вставками, небольшая табличка рядом. Илья вышел из машины и решительно направился к входу, а Инга, провозившись с дверью, отстала. Она успела подумать: как странно, что Илья, с его подчеркнутым снобизмом на тему ресторанов, выбрал такое непрезентабельное место.

Однако внутри все было совсем иначе – светлые стены со сверкавшими на них лампами, маленькие круглые столики с белоснежными скатертями. Людей внутри было так много, что по сравнению с пустынной улицей особенно ощущался контраст, и Инга поначалу замерла на пороге, не ожидав такого. Официант за стойкой вежливо поговорил с Ильей, сверился с лежащей перед ним открытой книгой и повел их вглубь. Инга не заметила ни одного пустующего стола и размышляла, куда же их посадят, когда они внезапно оказались во внутреннем дворике. Здание представляло собой колодец, и внутри него располагался настоящий сад с клумбами и деревьями в кадках, обрамленный террасой. Здесь тоже повсюду сидели люди, но было гораздо тише. Пахло цветами. По стене дома пышно вился виноград. Официант проводил их в угол террасы и услужливо отодвинул для Инги стул.

– Какое обманчивое место, – сказала Инга, глядя по сторонам.

В полуметре от нее была ограда террасы – кованая, как она и хотела, тоже увитая виноградом.

– Я подумал, что тебе понравится, – отозвался Илья как будто равнодушно, но Инга расслышала в его голосе легкое самодовольство.

Им принесли стеклянный кувшин с водой и зажгли длинную белую свечу, вставленную в горлышко бутылки, покрытой, как бахромой, оплавленным воском. Инге вдруг стало до странности неуютно. Все было слишком романтично, как будто Илья специально это спланировал, и это ее беспокоило. Даже если и нет – само место как будто обязывало ее настроиться на любовный лад, чего Инга вовсе не желала.

Илья заказал белое вино, и это Ингу тоже удивило. Она любила белое больше, но Илья принципиально заказывал только красное. Поставив локоть на стол и подняв бокал, Илья задумчиво покрутил его за ножку. Инга еще больше напряглась, поняв, что он собирается сказать что-то торжественное.

– Я много думал о тебе в последнюю неделю, – начал Илья. – О нас. Меня очень огорчило, что мы в последний раз расстались как-то… плохо и что ты явно обиделась и избегаешь меня.

Инга опустила глаза в стол. На белоснежной скатерти под тарелкой, которую официант только что убрал, оказалось крохотное, еле заметное черное пятнышко. Инга хотела поскрести его ногтем, но не решалась, пока Илья говорил. Он тем временем продолжил:

– Я понял, что мне очень не хватало тебя эту неделю, а еще понял, что никогда не говорил тебе, как ты мне дорога. Сколько мы уже вместе?

– Э-э-э… пять месяцев? – неуверенно произнесла Инга, застигнутая врасплох его вопросом. Сама она в этот момент размышляла, зачем в ресторанах ставят пустые тарелки и бокалы на стол, если их уносят сразу же, как только ты сделаешь заказ.

– Пять месяцев, да. И вот за все это время я ни разу не сказал, как много ты для меня значишь. Я хотел бы это исправить. Инга… посмотри на меня.

Последние слова Илья произнес самую малость раздраженно. Инга, не потрудившись скрыть вздох, подняла на него глаза, а потом прикоснулась кончиками пальцев к бокалу, надеясь, что так он быстрее покончит с затянувшимся тостом.

– Инга, я тебя люблю, – сказал Илья.

– Ох, – выдохнула Инга.

Илья поднял бокал, улыбаясь ей, как Ди Каприо на известной картинке. Инга, не сразу опомнившись, подняла свой, стремительно чокнулась и тут же сделала глоток, судорожно соображая, что отвечать. Она бы выпила вино залпом, лишь бы вовсе избежать этого.

– Я не знаю, что сказать, – наконец пробормотала она.

Илья рассмеялся.

– Обычно девушки реагируют не так.

– Я просто совсем не ожидала. Ты меня подловил. – Инга очаровательно улыбнулась, надеясь, что ей удастся выдать свое ошеломление за недоверчивую радость.

– Это, наверное, тоже моя недоработка, – проникновенно сообщил Илья. – То, что тебя так поразили мои слова. Но у тебя будет время к этому привыкнуть. И вот еще что. – Он потянулся в карман и поставил перед Ингой на стол очередную бархатную коробочку.

Из-за его последних слов Инга открыла ее с ужасом значительно большим, чем в прошлый раз на Новый год, но внутри, к счастью, опять оказалось не кольцо, а всего лишь сережки.

– Какая прелесть! – воскликнула Инга, стараясь вложить в свой голос энтузиазм, которого ей только что не хватило. – Мне очень нравится! Большое спасибо!

Она накрыла руку Ильи своей, не глядя ему в глаза. То, что она не ответила на его главные слова, упало между ними, как камень в воду. Инга никогда раньше не замечала, чтобы невысказанное было таким осязаемым. Тем не менее она подумала, что если будет особенно ласкова сегодня, то ее невзаимность постепенно растворится в воздухе и забудется.

Инга предложила выпить еще вина и, пока Илья наливал, надела сережки. Они были гораздо лучше подвески с буквой «И» (ее она, кстати, так и не носила) – маленькие, аккуратные, с жемчугом. Она бы, впрочем, в любом случае сейчас их надела, чтобы ему польстить.

Остаток вечера Инга провела, щебеча обо всем на свете, чтобы искупить свое молчание вначале. Кажется, это работало – по крайней мере, с виду Илья был вполне доволен и к теме признаний больше не возвращался.

Ближе к концу ужина встав из-за стола, Инга поняла, что опьянела сильнее, чем думала, и разозлилась на себя. В туалете она тщательно осмотрела свое отражение и нашла себя уставшей. Это тоже не добавило ей оптимизма: ей ведь в самом деле рано вставать, и она рассчитывала отдохнуть как следует. Стоило проскользнуть первым неприятным мыслям, как за ними последовали и остальные. Инга так старалась отвлечь внимание Ильи, что совсем позабыла о своем решении вести себя холодно и безразлично. Она тут же ощутила новый прилив злости, впрочем, не на себя, а на Илью, за то, что он осмелился говорить ей о любви в самый неподходящий момент. Это только еще больше все испортило.

Инга вернулась к столу мрачная как туча и напомнила, что они не собирались задерживаться. Илья, кажется, не заметил в ней особой перемены, хотя это, снова со злостью подумала Инга, было неудивительно – решив, что мир между ними восстановлен, он снова стал совершенно нечувствителен к ее настроению. Илья спросил, не хочет ли она десерт, Инга буркнула, что не хочет. Он вызвал такси.

В отеле, разумеется, Илья пошел за ней в номер, и Инга, как бы недовольна она ни была, не нашла причины ему отказать. Она, конечно, могла снова заявить, что завтра ей работать с утра пораньше, но, посмотрев на часы, обнаружила, что еще совсем рано. Кроме того, Инга чувствовала себя как будто обязанной, словно если она доведет этот вечер до логического завершения, то потом, в момент расставания, Илье будет не в чем ее упрекнуть. Ничего странного в этом рассуждении Инга не замечала. Как и в случае с потенциальными изменами своих мужчин, ей было важно ощущать свое моральное превосходство. Совершая над собой усилие сейчас, она как будто автоматически заслуживала снисхождения в будущем.

С утра Ингу разбудил будильник, и, открыв глаза, она смогла только порадоваться, что вообще его услышала, – она не выспалась и была совершенно разбита. Голова болела, во рту стоял неприятный алкогольный привкус. Илья ушел ночью, и Инга порадовалась, что ей хотя бы не придется собираться при нем.

Кряхтя, она выбралась из постели и поплелась в ванную. Пронзительный свет, отраженный в хромированных трубах и кранах, больно ударил по глазам. Поморгав, Инга подошла ближе к зеркалу – вид у нее был уставший, словно она вообще не спала, и довольно потрепанный. Свет бил так, что лицо казалось неровным, как будто все в буграх и провалах. Мешки под глазами были устрашающими. Инга приблизила лицо к зеркалу, надеясь, что, сместившись, свет не будет к ней так беспощаден. С близкого расстояния она в самом деле выглядела лучше, но настроение у нее уже успело испортиться. Она похвалила себя за то, что поставила будильник с запасом – оставалось больше времени привести себя в порядок.

Душ ее немного взбодрил, но Инга все равно чувствовала себя будто чужой в своем теле. Оно плохо ее слушалось: она уронила банку с кремом, потом, потянувшись за полотенцем, чуть не потеряла равновесие. Все прикосновения к коже ощущались как будто издалека – выйдя из ванны босой, она отметила про себя, как странно идти по ковролину голыми ногами.

Кровать представляла собой белоснежное месиво из подушек и одеял, на полу валялся пояс от халата, которым Инга связывала Илью. Она подняла пояс двумя пальцами и брезгливо бросила его в кресло. Она вдруг вспомнила короткий миг из сегодняшней ночи: как она сидит на Илье и сдавливает ему горло руками. Она отпустила, только когда он закашлялся, и то не сразу. Это воспоминание так внезапно вошло в ее сознание, словно вспороло его, что Инга остановилась посреди комнаты. Илья ничего не сказал ей потом и, вполне возможно, был даже доволен, но Инга была поражена. В постели с ним она редко проявляла инициативу несмотря на то, что доминировала: это Илья всегда просил ее сделать что-то с ним, и она делала. Она точно знала, что вчера он ни о чем таком ее не просил, и не могла понять, какие эмоции при этом испытывала. Ее захватил процесс и она поддалась азарту? Или ей в самом деле хотелось сделать ему больно?

Она смогла привести себя в порядок и даже спустилась на завтрак, где, впрочем, ограничилась черным кофе и булочкой. В зале за большим круглым столом она увидела четверых журналистов – Батонова, Наталью, молодую верткую блондинку по имени Оксана из отраслевого журнала про компьютеры и Вячеслава из РИА «Новости». Вячеславу было за пятьдесят, но он требовал, чтобы все обращались к нему «Слава», чем ввергал Ингу в особенную неловкость. Он был похож на дальнобойщика – потертые штаны, потертая рубашка и приплюснутая фуражка, которую он до сих пор при ней ни разу не снял. Даже сейчас, за завтраком, он сидел в ней.

Инга, заметив журналистов, тут же отвела глаза и попыталась сбежать – то есть резко развернулась на сто восемьдесят градусов и торопливо пошла в обратную сторону, постаравшись, однако, придать лицу озабоченное выражение – может, кто-то решит, что она что-то забыла. Явиться к ним в нынешнем состоянии значило навсегда похоронить свою репутацию ответственного профессионала. Однако, сделав пару шагов в противоположную сторону, Инга представила, как глупо выглядит со стороны. Наверняка журналисты тоже ее заметили. Заскрипев зубами, она вновь развернулась, расцвела настолько очаровательной улыбкой, насколько могла, и направилась к ним.

– Можно? – спросила она и, не дожидаясь ответа, поставила свою тарелку с булочкой на стол.

– Конечно! – засуетился Батонов, отодвигая в сторону пустые стаканы из-под сока и чашки. – У нас же еще есть время, мы пока не опаздываем?

– Еще двадцать минут.

– Замечательно.

Все молчали. Кажется, Инга своим появлением прервала какой-то разговор. Она осторожно откусила самый краешек булочки – хлопья сухого слоеного теста посыпались на одежду, и она резко склонилась над тарелкой.

– Давно работаете? – спросил Батонов.

Инга торопливо вытерла губы и отряхнула блузку. Но крошки, казалось, все равно остались у нее на лице.

– Чуть больше полугода.

– И как вам? С нами.

– С вами лично? – удивилась Инга.

Батонов рассмеялся, как будто она сказала что-то смешное, и пододвинул к ней салфетницу, за которой Инга потянулась.

– С журналистами вообще. Нас обычно не любят.

– У меня никогда не было трудностей с журналистами.

– О, это вы еще с Котовым близко не работали, – сказала Оксана. Она была как ртуть: все время двигалась, убирала волосы за ухо, тут же снова трясла головой, вертела в руках ложку, по-разному усаживалась на стуле. От ее мельтешения у Инги рябило в глазах. – Он мертвого разбудит, лишь бы вопрос задать.

Инга помнила, что Котов – долговязый парень в очках. Пока ей казался исключительным только его рост.

– Так и надо, – уверенно сказал Вячеслав. Он облокотился на стол и хрустнул пальцами. – Это вы, молодежь, мнетесь.

– Котов тоже молодежь.

– Значит, он все правильно понимает. У меня в отделе была стажерка, вроде толковая. Я ее отправил брать интервью у менеджера одной там авиакомпании. А она приходит потом и говорит: я один раз вопрос задала, он как-то отбрехался. Но не могу же я спросить еще раз, человек же ясно дал понять, что не ответит.

– А вы ей что?

– А я ей сказал, что она может прямо сейчас манатки собирать и идти в ту авиакомпанию пиарщицей, если она так об их руководстве печется.

Все усмехнулись, впрочем без особой искренности. Инга скривила губы.

– Вы не обижайтесь! – заметив это, сказал Вячеслав. Смущенным он нисколько не выглядел. – Я ничего против пиарщиков не имею. Вы тоже нужны, помогаете нам. Вы вот вообще нас всех в Париж повезли, отчего ж мне иметь что-то против? Просто журналистика – это не обычная работа. Это призвание. Многие думают: а, легкотня, я в школе сочинения хорошо писал, значит, и здесь смогу. Нет. Журналистика – это не просто слова в предложения складывать, это искать информацию, обрывать телефоны, расследовать, докапываться до сути. Мало кто может.

– Но вы же пишете про новые технологии. – Инга не хотела спорить, слова вырвались сами. – Вы много занимаетесь расследованиями?

Вячеслав засопел, но тут вмешалась Наталья. Сегодня она выглядела еще более сонной и презрительной, а ко всему прочему – заметно отекшей. Инга заподозрила, что Наталье хуже, чем ей.

– Я много раз занималась журналистскими расследованиями. И мы не просто пишем про «новые технологии», как вы выразились. Или вы считаете, что отвезли нас в Париж – и получили на блюдечке рекламный материал?

Инга действительно считала примерно так, но по тону Натальи поняла, что признаваться в этом не стоит.

– Я ни в коем случае не пытаюсь умалить вашу работу, – торопливо заверила она, – ни работу журналистов вообще, ни тем более журналистов, специализирующихся на ай-ти.

Инга не знала, зачем добавила «тем более». Видимо, от волнения. Все за столом молчали и смотрели на нее – только Наталья, едва договорив, тут же принялась ковыряться в тарелке, демонстрируя полное безразличие к Ингиным попыткам оправдаться.

– Ладно. – Инга встала, поняв, что прощение так просто не заслужить. – Я пойду в лобби, буду ждать вас там.

Она выходила из зала, спиной ощущая сверлившие ее взгляды, но когда у самой двери украдкой обернулась, на нее никто не смотрел.

Один из журналистов не спустился вовремя, и Инге пришлось просить на ресепшен, чтобы ему позвонили в номер. Выяснилось, что он проспал, всем пришлось его ждать, поэтому к открытию они опоздали. Инга проклинала судьбу, которая уготовила ей такой простой день вчера, когда она была трезва и целеустремленна, и сложный – сегодня, когда она мучилась похмельем.

Первым опозданием проблемы не ограничились: весь день шел наперекосяк. Опаздывали спикеры, опаздывали журналисты, Ингу постоянно дергали сообщениями и звонками, она сама то и дело терялась в огромном зале выставочного комплекса и не могла найти нужный павильон. Инга довольно быстро поняла, что имела в виду Оксана, сказав, что Котов «мертвого разбудит», – он атаковал ее ежечасно, требуя дать ему какой-то буклетик, познакомить с очередным человеком и перенести согласованное время интервью, потому что он уже разговорился с кем-то другим.

Людей было море, и в их потоке Инга ощущала себя неуютно. Ей казалось, что все знают друг друга и радуются при встрече, только она не знает никого, да еще и все делает неправильно, вызывая недовольство. Говорить по-английски сегодня тоже не получалось: Инга мямлила и подолгу не могла вспомнить самые простые слова. Она зареклась пить в оставшиеся дни.

Илью она не видела целый день и старалась не думать о нем, но ничего не выходило. Обрывки воспоминаний то и дело приходили на ум. Она стояла возле автомата с кофе, и перед ее глазами вдруг мелькнула картина, как она вынимает из ушей сережки и кладет их на стол в номере. Даже такая безобидная деталь заставила Ингу дернуться, словно она неосторожно дотронулась до свежей раны. Ее вчерашняя злость на себя прошла, сменившись тупым отчаянием: она предчувствовала, что Антон обязательно все узнает. Она не понимала, откуда взялась эта уверенность, и главное, почему сейчас. Одновременно Инге мерещилось, что все люди, которых она встречает, уже знают про нее что-то и смотрят косо. Чем больше она нервничала и жалела себя, тем больше поводов для этого находилось, словно ее собственный мозг обратился против нее и безжалостно подбрасывал новые причины. Она даже начала ощущать стыд перед Ильей: ей вдруг померещилось, что вчера она вела себя чересчур развязно. Инга вспомнила, что, когда они занимались сексом, она ударилась головой о спинку кровати. Сегодня это казалось ей несмываемым позором. Ей хотелось спрятаться и поплакать.

Однако после обеда день как будто стал налаживаться, а на самом деле это просто Инга начала приходить в себя и постепенно воспряла духом. Она боялась писать Антону, уверившись, что он каким-то шестым чувством обо всем догадался, но тут он написал ей сам, и Инга успокоилась. К вечеру она ощущала себя полной сил, и конец света, который еще несколько часов назад был неминуем, отложился на неопределенный срок. Сейчас она вернется в гостиницу, переобуется из каблуков в сандалии и наконец-то убежит гулять по Парижу. Она не сомневалась, что, как только ее захватит новый город, тревога окончательно пройдет.

Этому не суждено было сбыться – на входе в отель она столкнулась с Ильей. Он не писал ей весь день, что утром ее еще радовало, а потом, как и все остальное, начало безотчетно беспокоить. Сколько бы она ни напоминала себе, что Илье свойственно пропадать, Инга не могла отделаться от ощущения, что его молчание наделено зловещим смыслом. Причин для этого не было, но Ингин разум, взвинченный похмельем и паранойей, любезно сконструировал одну – она стала думать, что вчера совершила какую-то особенную глупость или неловкость, о которой забыла. Инга успокаивала себя, что даже если и так, ничего страшного не случилось, что она все равно собиралась расставаться с Ильей, поэтому это только к лучшему, но не могла одолеть смятение.

Увидев Илью, она в первую секунду испугалась. Илья шел ей навстречу с каменным лицом, и у Инги упало сердце. Однако, поравнявшись с ней, он вдруг расцвел улыбкой и сказал:

– Весь день от меня пряталась, никак не мог тебя поймать.

Сердце взмыло на свое законное место, и Инга тоже не смогла сдержать улыбку.

– Я не пряталась, просто бегала с этими. – Она мотнула головой в спину удалявшимся журналистам.

– Как все прошло в первый день?

– Да вроде бы хорошо… Никто ведь не возмущался из руководства, ты не слышал?

– Не слышал, а почему кто-то должен был возмущаться?

– Да Батонов из «Коммерсанта» опоздал к Кантемирову почти на двадцать минут, и я подумала, вдруг он недоволен…

Говоря это, Инга почти с мольбой смотрела на Илью, мечтая, чтобы он ее успокоил.

– Я ничего такого не слышал, – повторил Илья. – У меня сейчас как раз с ним встреча, после нее могу тебе рассказать, если он как-то упомянет.

Инга поднялась к себе в номер, но гулять не пошла – осталась ждать, когда Илья ей напишет. Он не писал долго, за окном уже начало темнеть. Стало понятно, что сегодня Инга уже не погуляет. Ей хотелось спать, и из-за молчания Ильи она опять начала впадать в уныние. Может быть, Илья о ней забыл? А может быть, Кантемиров сказал про нее что-то ужасное?

Сообщение от Ильи пришло в девять вечера: «Спускайся в лобби, я тут в баре». Инга вихрем пронеслась по комнате, спешно переодеваясь. Ее наряды делились на три типа: то, в чем она ходила в номере (спортивные штаны и футболка), то, в чем можно было ходить в коридоре гостиницы (парадные спортивные штаны и рубашка, завязанная узлом на поясе), и то, в чем можно было ходить по улице. Удостоверившись, что она добилась нужного эффекта – выглядит настолько расслабленно, чтобы никто не заподозрил ее в излишнем старании, и при этом настолько прилично, чтобы уместно смотреться в ресторане, она спустилась в бар.

Илья сидел в компании Котова и Вячеслава, на столе перед ними стояли полупустые бокалы пива. Нахмурившись, Инга приблизилась. Она была уверена, что Илья напишет ей сразу же, как только освободится, но судя по их ополовиненному пиву, по расстегнутой верхней пуговице на его рубашке и по слишком громкому смеху Вячеслава, они провели тут уже некоторое время.

– Привет, – сказала Инга, подходя.

– О, привет! – обрадовался Илья, словно они давно не виделись. Он поманил к себе официантку. – Ты что будешь?

С утра мысль об алкоголе казалась Инге преступлением, но сейчас она все же заказала маленький бокал сидра.

Следующий час она провела, слушая байки Вячеслава о других пресс-турах, в которые они ездили с Ильей несколько лет назад, когда он еще работал в другой компании, и сплетни о том, кто в какое издание перешел, кому сколько платят и кто с кем поссорился. В отличие от вчерашнего вина, которое не шло (и как сегодня оказалось, неслучайно), сидр бальзамом ложился на Ингино раздраженное нутро. Она заказала себе второй бокал и все ждала момента, когда сможет остаться с Ильей наедине и выяснить, что же сказал Кантемиров. Несмотря на то, что алкоголь вроде бы приглушал ее переживания, на Илью она сердилась все явственнее – ее возмущало, что он не спешит избавить ее от беспокойства.

В одиннадцать Ингу начало клонить в сон. К этому моменту Вячеслав наконец-то снял свою фуражку и стал чуть меньше походить на дальнобойщика. Глаза у него блестели. Котов раскраснелся и то и дело поправлял очки, съезжающие по носу. Пока Илья с Вячеславом хохотали, обсуждая очередную историю из предыдущих командировок, он молчал, не отрываясь от своего телефона.

Илья заказал еще пива и спросил, будет ли Инга сидр. Она с плохо скрываемым раздражением отказалась. Она не понимала, что злит ее больше: если Илья намеренно тянет время или если он даже не догадывается, что она ждет. Вечер пропал зря, и она винила в этом Илью.

Котов наконец-то засобирался в номер. Инга проводила его завистливым взглядом, а потом со вспышкой глухого недовольства подумала: а она почему сидит? Илья чувствовал себя прекрасно. Он разливался соловьем и не обращал на нее никакого внимания. Инга отставила пустой бокал и мстительно сказала:

– У меня завтра первое интервью в девять утра, я, пожалуй, тоже пойду.

Ей показалось, что если она ясно даст понять Илье, что обиделась, то он испугается и побежит за ней.

Зайдя в номер, она доковыляла до кровати и рухнула на нее лицом вниз. Постельное белье поменяли, и оно приятно пахло чистотой. Спать хотелось ужасно, но надо было умыться. Зато если она ляжет сейчас, то и в самом деле выспится. Инга старалась видеть положительные стороны.

Она поплелась в ванную, смыла косметику, надела на себя длинную футболку, в которой спала, и со вздохом забралась под одеяло. Глаза слипались, но Инга все равно сначала открыла соцсети. Бездумное перелистывание постов ее успокаивало. Если в мире еще остаются люди, которые делятся своими заботами, то с миром все в порядке и она сама, Инга, тоже будет в порядке.

Она на секунду отключилась и даже выронила телефон, после чего наконец отложила его. Одеяло было мягким, как облако, и Инга уютно устроилась под ним, приготовившись уснуть. В дверь тут же постучали.

Инга подумала, что ни за что не встанет. Ясно было, что это Илья, а сил у нее не осталось. В дверь постучали снова, на этот раз настойчивее. Инга завернулась в одеяло потуже, но при этом какая-то часть в ней уже отозвалась на стук. Она представила, как приятно было бы открыть дверь и обдать Илью холодом. Сказать, что она весь вечер его ждала, что не пошла гулять, что ни секунды не желала слушать их с Вячеславом ностальгический треп, – и насладиться в ответ его оправданиями.

Когда в дверь постучали в третий раз, Инга откинула одеяло, прошагала по номеру, нарочно сильно топая, и рванула ручку на себя.

Илья не удосужился ничего сказать – просто зашел и сразу же заключил ее в объятия. От него пахло пивом и чем-то острым. Жарко дыша ей в шею, он провел руками Инге по спине и тут же залез под футболку. Руки у него, наоборот, были ледяными.

Инга оттолкнула его.

– Эй, ты чего? – изумился Илья.

– Чего я? Чего я?! – Инга рассвирепела в мгновение ока. – Я целый вечер тебя ждала! У меня вообще-то были планы, но ты сказал, что напишешь, и я осталась в гостинице.

– Но я же написал.

– Через несколько часов! И притащил меня на свой идиотский вечер встречи выпускников. «А помнишь, как мы ездили в Питер», «А помнишь, как Леха нажрался в прошлом году». – Инга передразнила их разговор с нескрываемым отвращением.

– Ну встала бы и ушла! – вспылил в ответ Илья. – Я что, тебя там заставлял сидеть?

– Ты обещал сказать мне про Кантемирова! – Ингин голос взметнулся до визга, и чтобы сгладить впечатление от своей истеричности, она повторила уже тише: – Ты обещал сказать мне про Кантемирова.

– Господи, ты что, весь вечер этого ждала? Да ничего он про тебя не сказал, вообще не говорил про интервью.

– И ты не мог мне сразу написать? – Инга снова пошла в атаку. Впрочем, последние слова Ильи словно отбросили ее назад, и она продолжила со злостью скорее по инерции.

– Да мне в голову не могло прийти, что ты весь вечер этого ждешь! Это всего лишь какое-то интервью, он и думать наверняка забыл.

– Вообще-то это моя работа!

Инстинкт самосохранения говорил Инге, что надо поддерживать в себе постоянный уровень злости, потому что, как только он снижался, на смену ему приходило неприятное ощущение собственной глупости.

– Да все прошло хорошо, чего ты переживаешь. – Илья снова привлек ее к себе.

Инга уперлась ему в грудь.

– Я спать хочу.

– Время детское.

– Я не выспалась.

– Ты просто дуешься, что я сразу тебе не написал. – Илья опять запустил руки ей под футболку. Инга переступила с ноги на ногу. – Но ты зря волнуешься, все было отлично, я не сомневаюсь.

– Илья, я не хочу! – повторила Инга и отвернула лицо, когда он попытался ее поцеловать. Ей вдруг стало невыносимо стоять от него так близко, словно пространство вокруг резко съежилось и вот-вот проглотит ее. Отбросив его руки, Инга шагнула в сторону.

– Ой, да ладно тебе, – с досадой произнес Илья, не пытаясь, впрочем, ее поймать.

Инга замерла в темноте в метре от него. Она видела, как в глубине комнаты мерцает зеркало, отражая сиреневую, как разведенная акварель, ночь за окном.

– Когда ты пришел, я уже засыпала.

– Хорошо, я сейчас уйду. Но я не хочу, чтобы ты на меня обижалась. – Илья снова приблизился к ней, и Инга в этот раз не стала отступать. Он взял ее за руку. – Что происходит, почему ты все время чем-то недовольна?

– Я не «все время чем-то недовольна». Сегодня я была недовольна вполне конкретной вещью – тем, что я ждала, а ты мне не писал.

Илья как будто ее не слышал.

– Ты как будто из-за чего-то на меня обижаешься, но не говоришь.

– Ничего подобного, – как можно ровнее сказала Инга.

Илья встревожил ее своей проницательностью. Ей не хотелось выяснять отношения сейчас.

Он за руки снова притянул ее к себе.

– Ты точно ни из-за чего не злишься?

– Нет.

– И правда хочешь спать?

Инга еле слышно вздохнула. Если она скажет, что хочет, Илья окончательно уверится, что она затаила на него обиду.

Он, видимо, расценил ее ответное молчание как «нет», которое она упрямится произнести, и в третий раз полез под футболку. Инга до остроты ясно осознавала его руки на своей коже. Словно ее тело было просто оболочкой, скафандром, а она сама – крохотным комочком сознания, спрятанным глубоко внутри. Этот комочек равнодушно фиксировал, где именно инородные объекты задевают его панцирь. Никакого возбуждения она не ощущала, и ей было странно, что, пока она безвольно стоит, Илья явно входит во вкус: дышит глубже, целует жарче и рыскает руками у нее под одеждой. Он начал подталкивать ее к кровати, и Инга пошла, как будто зачарованная своей ролью стороннего наблюдателя. Она с любопытством следила, как внешние сигналы поступают к ней параллельно: с одной стороны она ощущала прикосновения, с другой – как будто видела происходящее со стороны. Этот взгляд с двух разных точек был похож на то, как иногда видишь события во сне, и у Инги даже промелькнула мысль: может, она в самом деле уснула и все это ей привиделось?

Когда они оказались на кровати, Инга подумала, что, если Илья сейчас, как обычно, начнет ее просить делать с ним что-то, она не станет. Она уже представила, как он попросит и она откажет, и в ней на секунду всколыхнулся гнев, словно это уже случилось. Инга слабо приподняла руку, чтобы опять оттолкнуть Илью, но он ничего не говорил, и Инга вернула руку на одеяло. Одеяло по-прежнему было облачно-мягким и прохладным, и это успокаивало. Мыслями Инга блуждала далеко. Она думала о сегодняшнем дне, о выставке, вспомнила потолок выставочного зала, подпираемый пучками металлических балок, и как автомат по ошибке выдал ей кофе с горой сахара. Она не пыталась отгородиться этими воспоминаниями от Ильи, они в самом деле занимали ее больше, чем то, что происходило с ней в действительности. Илья стащил с нее трусы, а футболку снимать не стал. Инга издалека осознавала, что даже как-то помогает ему, придвигается поближе, сгибает ноги в коленях. Ей хотелось, чтобы им обоим было удобно и Илья не мешал ей оставаться в том же полусонном-полуотстраненном состоянии.

Ее глаза привыкли к темноте, и она хорошо его видела. Это ее отвлекало, поэтому Инга прикрыла веки. Никого другого на его месте она не представляла. Она вообще не понимала, как у других это получается. Инга всегда ясно отдавала себе отчет, с кем находится в постели, но очень редко, как сегодня, могла просто отключиться от происходящего и вообще не думать, что это – секс, а рядом с ней – человек. Существовала только она и безбрежное море внутри, и она мягко покачивалась на его волнах.

Инга полностью вернулась в себя, только когда Илья собрался уходить. Реальность мгновенно обожгла ее стыдом: не мог же Илья не заметить ее пассивности, наверняка он думает, что с ней что-то не так. Удивительно, как у нее не получалось до конца истребить в себе это желание соответствовать ожиданиям. Однако Илья, застегнув джинсы, как ни в чем не бывало наклонился к Инге и нежно поцеловал в щеку.

– Увидимся завтра, – то ли спросил, то ли пообещал он.

Инга кивнула. Она слышала, как электронный замок издал короткое жужжание, когда дверь за Ильей захлопнулась. Инга отползла по кровати к изголовью, укрылась одеялом-облаком и провалилась в сон.



Следующим вечером – предпоследним в Париже – Илья снова позвал Ингу ужинать. Она решила во что бы то ни стало довести командировку до конца, не выясняя отношений, – никакого проку делать это сейчас все равно не было, поэтому, мысленно проклиная Илью, согласилась. После ужина она настояла, чтобы они хотя бы немного прошлись по улице. Илья был не большим любителем прогулок, но все же согласился. Они шли рядом, но не за руки, и Инга то и дело восхищалась мелочами вокруг: смотри, какая дверная ручка! смотри, сколько цветов на балконе! Ее очаровывало все: здешние деревья казались ей особенно хрупкими, трава – нежной, дома – ажурными, даже воздух был отчетливо иноземным. Илья кивал и мычал согласно, но пока Инга озиралась по сторонам, большей частью смотрел в телефон. Они гуляли не больше получаса, и Инга сама предложила поехать в отель. Она поняла, что Илья мешает ей наслаждаться атмосферой. Если бы она гуляла одна и ей не с кем было бы делиться впечатлениями, и то было бы лучше – так бы она все сокровища сберегала для себя. Если бы она гуляла с Антоном, он бы тоже жадно смотрел вокруг и эти сокровища только приумножались. А с Ильей выходило, что она только тратит и ничего не получает взамен.

В последний вечер состоялся ужин, которого Инга так добивалась, – с журналистами и зарубежным начальством. К этому моменту она почти перестала о нем волноваться: выставка прошла хорошо, ничего страшнее того двадцатиминутного опоздания к Кантемирову так и не случилось, неожиданных трудностей не предвиделось.

Все действительно прошло гладко, и Инга чувствовала двойное облегчение: оттого что все в порядке и оттого что это закончилось. «Это» означало не только пресс-тур, но и Илью. Они возвращались в Москву в пятницу, Инга решила, что выждет до понедельника и все ему скажет.

За ужином центром внимания был главный начальник их французского подразделения – пожилой мужчина в очках с коротким ежиком седых волос. Он улыбался ослепительно белыми зубами. Инга весь вечер пыталась определить его возраст. Сначала она размышляла о том, что будет, если взять среднестатистического российского пенсионера и надеть на него белую рубашку и дорогие очки. Станет ли он похож на этого француза? Ей всегда казалось, что иностранца в Москве легко узнать по холености и выражению лица, благодушно-спокойному. Это выражение не вышло бы так легко подделать, как очки. Однако притом что смотреть на француза было приятно, Инга думала, что все пожилые иностранцы кажутся ей одинаковыми, словно их специально калибровали в определенном возрасте, отсеивая неподходящих. Все они были седыми, доброжелательными и в очках. Разброс допускался только в весе – были вот такие подтянутые старики, как этот француз, а были толстые, но все равно ухоженные.

Интересно, есть ли у француза любовница. Жены, решила Инга, у него точно нет, потому что нет кольца на пальце. Она представляла себе молодую женщину с темными кудрями и острым носом. Инга задумалась, могла ли бы она сама быть его любовницей. В России ей бы это показалось немыслимым, потому что там надо всем тяготел культ времени. Нельзя было тратить его понапрасну, встречаясь с людьми, с которыми не собираешься заводить детей. А здесь можно было позволить себе жить сегодняшним днем и не думать о будущем. Инга опять вспомнила свою подружку-француженку из языковой школы, которая смеялась над ней за то, что Инга ищет любовь всей жизни. Наверное, разница была именно в этом – у француженки был врожденный дар легкости в отношениях с временем, а у Инги нет.

Вячеслав почти не говорил по-английски, поэтому ей приходилось переводить. Каждый раз, когда она адресовала его вопрос пожилому французу, тот улыбался ей, обнажая свои белоснежные зубы. Он всем улыбался одинаково, но Инга про себя диву давалась, почему его улыбка, обращенная к ней, кажется ей такой особенной.

К концу ужина, после нескольких бокалов вина все заметно расслабились и стали пересаживаться поближе к своим собеседникам. Половина постоянно ходила курить. Илья сел на освободившееся возле француза место прямо напротив Инги. Они с французом о чем-то негромко поговорили, но Ингу отвлек Котов, требовавший, чтобы она после ужина организовала ему эксклюзивное интервью с какой-то начальницей из французского офиса. Инга насилу от него отделалась. Когда он отошел, Илья хитро поглядел на нее и сказал, обращаясь к французу:

– А это Инга Соловьева, о которой я вам рассказывал.

– Мы уже в некотором роде познакомились, – улыбнулся Инге француз, вновь как будто с особым значением. – Она оказала нам с коллегами из медиа любезность переводить наш разговор.

Оба говорили на английском, но если речь Ильи казалась Инге блеклой, то француза – возвышенно-аристократической. Впрочем, возможно, она просто подпала под его обаяние.

Инга изобразила веселое недоумение по поводу слов Ильи – мол, что ты про меня рассказывал? – и сообщила французу:

– Я не готовилась к тому, что мне придется переводить, поэтому простите, если иногда шло с трудом.

– Нет-нет, вы отлично говорите по-английски. Вы учили его в школе?

– И в школе, и в университете. Родители придавали иностранным языкам большое значение.

Француз спросил, где Инга училась, она ответила. Он спросил, как давно она работает в их компании и где работала раньше. Инга ответила тоже. Поначалу она говорила коротко, думая, что он задает ей вопросы из вежливости, но по мере того как он продолжал расспрашивать, ее ответы удлинялись. Она вспомнила, как мать учила ее вести себя на собеседованиях: давать как можно больше подробностей, даже если они кажутся лишними, просто чтобы показать, как легко держишься и как хорошо формулируешь мысли. Это не было собеседованием, но Инга все равно чувствовала, будто ее оценивают. Временами она поглядывала на Илью, словно ожидая от него разъяснений, но тот только улыбался – как казалось Инге теперь, загадочно.

Кто-то вклинился в их разговор, и француз, извинившись, отвлекся на другого собеседника. Инга опять посмотрела на Илью, но тот что-то быстро печатал в телефоне, не поднимая глаз.

Когда ужин закончился и все стали прощаться, француз пожал Инге руку. Он смотрел ей в лицо со странным двойным выражением: глаза были пытливые, а рот улыбался безупречно приветливой улыбкой.

– Было приятно с вами познакомиться, – сказал француз. – Надеюсь, мы с вами скоро еще поработаем.

– Да, мне тоже, спасибо, – немного растерянно ответила Инга, глядя на свою ладонь в его руке. Она не могла понять: его слова – это традиционная европейская вежливость или она в самом деле ему так понравилась?

Поднявшись к себе в номер, она достала из мини-бара маленькую бутылочку вина и налила его себе в обычный стакан. Сев на балконе, она скинула туфли и, вытянув ноги, положила их на бетонное ограждение. Так ей не было видно ничего, кроме неба и высокого здания где-то слева. Инге, впрочем, было все равно. Она сделала глоток и положила голову на спинку плетеного кресла.

В дверь постучали, и Инга, поморщившись, пошла открывать. Обуваться она не стала. На пороге, конечно же, стоял Илья. Инга мимоходом подумала, что даже не знает, в каком он живет номере: она сама ни разу к нему не заходила.

Инга посторонилась, и Илья вошел. В руках у него была бутылка шампанского и два узких бокала, которые он держал ножками вверх. На сгибе локтя у него висел бумажный пакет.

– Я решил, что нам надо отметить эту командировку, – напыщенно сообщил Илья.

– Я уже начала, – отозвалась Инга и, продемонстрировав свой стакан, отпила из него.

– И правильно. Ты на балконе сидишь? Иди туда, я сейчас все принесу.

Инга вновь уселась в кресло и задрала ноги. Она слышала, как Илья шумит водой в ванной.

Он зашел на балкон, неся пластиковую упаковку с клубникой, и поставил ее на стеклянный стол возле Инги. На улице совсем стемнело, свет конусообразно падал из открытой двери ванной, отражаясь в глянцевых клубничных боках и каплях воды. Илья с хлопком открыл шампанское и разлил его по бокалам.

– Ну, за удачное завершение этой поездки, – сказал он, стоя.

Инга поняла, что ей тоже нужно встать, и, нехотя поднявшись, чокнулась с Ильей.

Шампанское было вкусным, а клубника – крупной и сладкой. Съев одну ягоду, Инга швырнула зеленый хвостик за ограждение балкона. Ей пришло в голову, как это несправедливо: такой хрестоматийный романтический момент – Париж, клубника и шампанское – она вынуждена проживать в компании нелюбимого человека. Даже хорошо, что они сидят на угловатом бетонном балконе, с которого не открывается никакого вида, иначе несправедливость была бы полной.

– Я должен сказать тебе кое-что важное, – заявил Илья и опустился в соседнее кресло. Инга покосилась на него, но промолчала. Ничего хуже признания в любви она уже не услышит. – Я переезжаю сюда. Мне предложили работу в парижском офисе.

Инга вытаращила глаза и села в кресле прямо. Она была ошарашена, но одновременно радость в ней взмыла ракетой.

– Когда?

– Мне надо закончить кое-какие дела в Москве. Думаю, через месяц.

– Это… великолепные новости! Я тебя поздравляю! – со всей возможной искренностью выпалила Инга. Она мельком подумала, что ей надо бы вести себя чуть сдержаннее, чтобы Илья не догадался, что она так радуется их предстоящему расставанию, но глупая улыбка не желала сходить с ее лица.

– Да… – самодовольно протянул Илья, глядя на свой бокал. В свете, тянувшемся из ванной, было видно, как в бокале кружатся золотые пузырьки. – Но это еще не все.

Инга даже немного подалась вперед, внимательно слушая.

– Они сказали, что я могу взять из своей команды того, кого посчитаю нужным. Из Москвы. И я решил, что возьму тебя.

– Что?.. – пробормотала Инга.

Илья рассмеялся.

– Тебя, Инга! Ну что, хочешь переехать в Париж?

На секунду Инга подумала: да. Конечно, я хочу переехать в Париж. Кто бы не хотел? Это все стало бы ее. Все эти мостовые, деревья, решетки, витражи в церквях, надгробные памятники, лимонное солнце по утрам, все эти круассаны в кофейнях и круглые столики – а главное, эта легкость, эта беспечность, которая здесь во всем Инге чудилась. Новая жизнь в другой стране, причем ее не нужно добиваться, что-то подстраивать, искать основания, копить деньги. Вот она, на блюдечке, достаточно только руку протянуть. Инга некоторое время созерцала внутренним взором эту возможность и чувствовала упоение, смешанное с жалостью, потому что знала, что руку никогда не протянет.

– Я понимаю, я тебя огорошил, – говорил тем временем Илья, продолжая улыбаться. Он явно наслаждался Ингиным молчанием, решив, что она лишилась дара речи. – Приедем в Москву, и тебе тоже надо будет разобраться с делами. Я имею в виду, твоими личными. Переезд все-таки дело такое. А с переводом я сам все решу. Собственно, все уже решено.

– Решено? – эхом отозвалась Инга.

Она по-прежнему сидела в кресле неестественно прямо и не шевелилась, продолжая разглядывать картины парижской жизни, которые проносились перед ней и которым никогда не суждено было сбыться.

– Ну да. Я уже обо всем договорился, они ждут нас обоих.

– Так поэтому Кристоф меня сегодня расспрашивал?

– Да. Я подумал, это удачный момент, чтобы вы познакомились. С ним придется довольно много работать. Мне в основном, но тебя ему тоже было полезно показать.

Инга наконец расслабилась и забралась в кресло с ногами. Она съела еще одну клубнику и вновь выкинула хвостик за балкон.

– То есть ты уже обо всем за меня договорился, хотя я даже ничего не знала об этих планах? – уточнила она.

Илья посмотрел на нее и поставил бокал на стол.

– Я предположил, что ты не будешь против, – насупился он. – Это редкая возможность, такую никто не упустит. Ты же не собираешься отказаться?

Инга ответила не сразу, делая вид, что увлечена выбором ягоды покрупнее. Илья тоже молчал и глядел на нее не отрываясь.

– Ну это все-таки моя жизнь, – наконец заметила Инга. – Я бы хотела сама принимать такие решения. Ты же даже не знаешь толком, что у меня в Москве. Мало ли какие у меня там обязательства и перед кем. Может, я не могу просто так…

– Ты мать имеешь в виду? – оборвал ее Илья. – Я уверен, она не будет против. Зарплата тут, конечно, выше, и перспектив у тебя будет больше в разы.

Инга неопределенно пожала плечами.

– Слушай, я не понимаю, чем ты опять недовольна? – Судя по голосу, Илья рассердился. Инге не было видно его в темноте. – Я уже и так к тебе, и эдак. Ты что, не хочешь ехать? Хочешь остаться там, в дыре? Так и скажи тогда, пока не поздно, чтобы я тут всех не уговаривал тебя взять.

Когда он сказал «там, в дыре», Ингу захлестнула волна негодования, а когда «чтобы я не уговаривал тебя взять» – еще одна, даже больше. Ей было обидно, что ее работу, да и всю ее жизнь, которую она обустраивала в Москве, он называет теперь дырой, хотя еще неделю назад сам был в нее погружен – сплетничал о коллегах, добивался расположения начальства, хвалил московские рестораны и советовался с ней, какой шкаф заказать себе в прихожую. Еще обиднее было, что он подчеркивал, как выпрашивает ее перевод, словно сама Инга была ни на что не годна и только его, Ильи, протекция могла обеспечить ей карьерный рост. Инге дерзко захотелось сказать ему прямо сейчас, на этом балконе: «Никуда с тобой не поеду! Я вообще от тебя ухожу!» – но в последний момент она поперхнулась этими словами. Это было слишком быстро. Она еще не была готова к последствиям. Ей требовалось хорошенько обдумать этот разговор и отточить формулировки.

– Мне просто не нравится, что ты решаешь за меня такие вещи, – наконец заявила она. – Ты должен был сначала со мной обсудить.

– Ну прости, – все еще сердито бросил Илья. – Я вообще-то ожидал, что ты будешь прыгать до потолка, а не претензии мне предъявлять.

Инга потушила очередную вспышку гнева в себе, залив ее шампанским. Бокал слегка стукнулся ей об зубы, и она подумала, что могла бы сейчас от него откусить.

– Я просто думаю о том, скольких изменений это потребует.

– Ну это же будут хорошие изменения. Ты вон все хотела погулять по Парижу. Скоро так нагуляешься, что видеть его уже не сможешь.

Инга криво улыбнулась. В ней проснулось желание отомстить Илье, помучив, и она злорадно спросила:

– А ты не боишься, что о нас здесь узнают? Перевез свою любовницу с собой в Париж, выбил ей место.

– А тебе нравится меня этим тыкать, да? – неожиданно сказал Илья.

Инга бросила на него взгляд, но опять не увидела ничего в темноте. Про себя она отметила, что он впервые не стал успокаивать ее, говоря, какой она незаменимый специалист. Это, как ни странно, даже ее задело и тут же обозлило еще больше, потому что получалось, будто Илья и в самом деле считает ее продвижение исключительно своей заслугой.

– Да нет, – холодно сказала Инга. – Просто любопытно, как мы это будем устраивать на новом месте.

– Посмотрим, – сказал Илья и поднялся. – Надоело здесь сидеть, пойдем внутрь.

Инга приняла его протянутую руку и нехотя пошла за ним в номер.



В Париже им повезло с погодой, хотя Инга большую часть дня провела на выставке и почти этого не заметила. Москва встречала торжественно и грозно. Ветер налетал порывами и щетинил густую темно-зеленую листву, по небу ползли тяжелые сизые тучи. Вот-вот должен был начаться ливень. На улицах было пустынно.

Дождь пошел стеной, как только Инга переступила порог своей квартиры. За окном моментально потемнело, и ей пришлось включить свет, несмотря на ранний вечер. Инге нравилась такая погода. Дом сразу становился особенно уютным местом.

Антон хотел встретить ее в аэропорту, но она с ужасом отказалась. Она вообще решила, что не будет видеться с ним до понедельника, как бы сильно ей этого ни хотелось. Над ней нависал будущий разговор с Ильей. Почему-то Инге казалось, что увидеться с Антоном в его тени теперь, когда ждать оставалось уже недолго, стало бы настоящим обманом. Раньше она могла заглушать внутренний голос, который твердил ей, что она поступает некрасиво, но в эти последние дни ей не хотелось приумножать ложь.

В субботу она поехала к матери на дачу. Гроза, к утру миновавшая Москву, поползла за Ингой. Выйдя из электрички, она еле успела добежать до машины, когда опять грянул ливень. Потоки воды лились по лобовому стеклу, и лес, видимый в стороне от дороги, казался темным и враждебным.

На даче, впрочем, в такую погоду уют ощущался даже больше, чем в московской квартире. Под окном росла сирень, и ее запах долетал на кухню сквозь открытое окно, смешиваясь с запахом корицы и кофе, который варила мать. Дождь молотил по металлическому козырьку над крыльцом, и звук выходил сухим, как будто по металлу рассыпали щебень. Инга поднялась на второй этаж, в комнату, где хранились отцовские вещи, и оттуда стала смотреть на улицу. Ей было видно, как дрожат листья, по которым били капли. За забором на велосипеде проехал человек в желтом дождевике. На втором этаже густо пахло сыростью и пылью. Когда выглянуло солнце и все кругом просияло, Инга даже испытала сожаление. Это было как приказ к действию: выходи из укрытия и наслаждайся. Инге же хотелось оставаться в приятном сонном оцепенении.

Они с матерью сходили на реку, которая блестела так ярко, словно дождь помыл и ее. Гектор одурело носился по берегу, разбрызгивая влажный песок. На пляж вышли их соседи с двумя маленькими детьми. Девочка подбежала к воде, постояла над ней, склонившись, а потом отошла и плюхнулась на землю. Инга подумала, что не скучает по времени, когда была ребенком. В детстве постоянно слышала от взрослых, как она пожалеет, когда вырастет. Детство – такая счастливая пора, вздыхали они. Слушая это, Инга переживала, что живет слишком быстро и детство закончится, а она так и не успеет прочувствовать его вкус. В школе ее точно так же пугали университетом. Их химичка любила рассказывать, как встретила на улице своего выпускника и он едва ли не плакал от огорчения, что школа закончилась. В университете, разумеется, уверяли, что самое беззаботное время – студенческое и, выйдя на работу, все они не раз будут о нем тосковать. Правда же была в том, что Инга никогда не жалела о прошлом. Оно неизменно казалось ей хуже настоящего. В детстве она помнила себя несамостоятельной, в школе – бесправной, а университет был сплошным лицемерием – там с тебя уже спрашивали как со взрослого, но при этом постоянно напоминали, что до полноценного человека ты еще не дорос.

Максим однажды пожаловался ей, что на курсах дизайна, куда его отправили по работе, преподаватель для пущего креатива рекомендовал им представлять себя детьми. Мол, все дети беззаботны и не отягощены страхом неудач, поэтому творчество изливается из них неудержимым потоком. «Но ведь детство – это дерьмо, – стонал Максим. – Мне намного лучше здесь и сейчас, чем в детстве. Или это значит, что оно у меня было плохое?»

Инга считала, что у нее детство было хорошее, но с Максимом соглашалась. Взросление давало свободу поступать как заблагорассудится – жить где хочешь, работать где хочешь, в любой момент бросать неприятное дело. Инга, правда, никогда себе такого не позволяла, да и про людей, оставивших скучную жизнь ради приключений, читала разве что в мотивирующих постах в инстаграме, но ей все равно было приятно знать, что свобода у нее есть.

Гектор подбежал к ней и поставил грязные лапы на колени, тычась носом в лицо. Инга прогнала его, смеясь. Она подумала, как привезет сюда Антона. Он походник, наверняка ему понравится здешняя природа. Они будут много бродить по лесам, сидеть на берегу, Инга будет рисовать. Если ее настоящее было прекрасным, то будущее обещало стать и вовсе безоблачным. Разве бывала она так умиротворенно счастлива в детстве?

Ее подмывало рассказать матери про Антона, но она пока запретила себе это делать. Как только она расстанется с Ильей, можно будет трубить об этом на весь мир. Инге хотелось упиваться своим рассказом, а пока удовольствие отравляло неприятное чувство, слепленное из страха перед разговором с Ильей и мук совести.

Она несколько раз подступалась к раздумьям о том, что скажет Илье, но сама мысль о нем заставляла ее внутренне сжиматься – их отношения были предметом, касаться которого не хотелось. Лежа вечером в постели, она даже пожаловалась Максиму. Он уже знал про предложение переехать в Париж.

К Ингиной досаде, Максим не проявил благородства и напомнил, что ровно об этом и предупреждал ее с самого начала. Он, впрочем, считал, что она преувеличивает проблему.

«Давай рассуждать логически, что он тебе сделает?»

«Устроит скандал как минимум».

«Вызови его на объяснение в публичном месте! Чтобы ему было стыдно перед людьми».

«Я уже думала об этом. Собираюсь так и сделать. Но все равно боюсь. Вдруг он будет мне мстить?»

«Как он будет тебе мстить? Не возьмет в Париж?»

«Это было бы как раз идеально. Но мало ли что он еще придумает».

«Он злопамятный?»

«Очень».

«Не завидую тебе, голубушка!»

«Ты не помогаешь((\"

«Ну а как я могу тебе помочь. Ты решила от него уходить, значит, уходи. Ситуация не из приятных, но ты же не хочешь, чтобы так продолжалось и дальше?»

«НЕТ».

«Ну с богом тогда».

На следующий день Инга написала Илье и позвала его вечером в понедельник в бар. Место она выбирала долго: ей хотелось, чтобы оно располагалось на равном удалении от их домов и при этом в меру близко к офису, чтобы, с одной стороны, добираться недолго, а с другой стороны, чтобы Илья не струсил туда пойти. Он никогда не позволял ей выбирать заведения – даже то, куда они ходили возле ее дома, он сам нашел по «Трип эдвайзеру», презрев Ингины рекомендации. Поэтому теперь он, конечно, удивился ее инициативе.

«Почему туда? И вообще, что случилось?»

«Ничего, – торопливо набрала Инга, радуясь, что они переписываются, а не говорят. Она сидела на дачном крыльце, склонившись над телефоном и болезненно хмурясь, и знала, что не смогла бы сейчас убедительно сыграть беспечность. – Просто решила разнообразить географию питейных мест».

«А ты там была?»