Вот же не прет.

Сука! Сука!

Жму на газ.

Мои документы теперь у полиции. Я нарушил целый список своих же правил, поступился почти всеми принципами.

Все идет по плану.

* * *

Инспектор преследует нас на своем драндулете.

«Виу-виу».

Падла!

– Что делать?

Я кричу, я уже паникую. Нужен совет, а эта Соня молчит. Закрывает ладонями лицо и, похоже, молится. Или нет?

Я законопослушный. Постоянно вожу полный пакет документов. Практически не нарушаю правила. Аптечка, огнетушитель – свежие. Останавливай меня в любой другой день.

Нет, блин, именно сегодня надо.

С моим счастьем именно сегодня проводят операцию «Открой просто так багажник». Именно сегодня, когда везу труп ребенка.

– Что же делать? – повторяю, спрашиваю сам себя.

Дотянуть бы до города, авось между домами, по извилистым улочкам удастся скрыться. Сверну в переулок, а там еще куда. Брошу машину в каком-нибудь дворе, если получится. Пешком удеру.

Это ж надо так.

Да еще бензин. Стрелка неумолимо падает в красной зоне, вот-вот топливо закончится.

Проносимся мимо заправки, мимо указателя:

«10 км до города».

Нет. Не доеду. Встану.

И что?

Остановлюсь, найдут в багажнике труп. Доказывай потом, что это не я. Что он сам. Что даже если и я, всем плевать, пацан был тот еще засранец, и его совсем не жалко.

Должен же быть выход.

Может, усадить за руль Соню, пусть везет катафалк, а самому спрыгнуть на повороте и в кусты? А потом?

Господи, почему я? Вот зачем согласился? Связался. И почему, мать его, не заправил полный бак?

Патруль догоняет.

Прет за нами на всех парах, мигает. Пузатый присосался, чует добычу. И не лень ему? Стоял бы себе спокойно дальше, загорал, штрафовал бы зазевавшихся водителей.

Летит, мигает фарами, включил сирену.

– Соня! Соберись!

Пытаюсь привести ее в чувство.

– Нужна твоя помощь, – пихаю в бок. – Перелазь на заднее сиденье.

Она не соображает, но послушно отстегивается, перелезает.

А теперь выдавливай окно, доставай пулемет «максим» и отстреливайся от петлюровцев из нашей тачанки. Хотел пошутить, но не думаю, что сейчас правильное время и место. Не оценит.

Говорю ей откинуть крышку и вытащить тело из багажника.

– Надо выбросить труп.

Выбросим, и все. На ходу. Из окна.

Думаю, выбросить – все лучше, чем найдут у нас.

Соня против, машет руками, трясется, отказывается. Говорит, что не станет трогать мертвяка. Уперлась, дура, и ни в какую. Нет-нет-нет, говорит, плохая идея.

Да я и сам понимаю, что не лучший план. Но, а как по-другому? Ничего другое на ум не приходит.

Стараюсь убедить, объясняю.

Говорю, что посадят не меня, а ее. Известно, кого виноватым сделают. Это ж она убийца. Как складно получается. Сама подумай, говорю.

– Наняла такси, отвезла подальше в лес надоедливого мальчишку и отравила, безжалостно убила. А?

Что-то мои рассуждения делают только хуже.

Лицо ее бледнеет. Не хватало еще, чтоб сознание потеряла.

– Просто сделай! Доставай, говорю!

Мнется.

Ковыряет подлокотник, никак не разложит. Отдергивает руку, облизывает палец.

– Ноготь сломала, – злится.

Смотрю на приборку, стрелка в красной зоне вздрагивает и падает. Улеглась. Все, блин, приплыли… бензина совсем нет. Сколько сможем еще так проехать? Километр, два? Сто метров? Десять?

– Выбрасывай труп! Скорее!

Соня визжит, перескакивает на переднее сиденье и впивается своим сломанным ногтем мне в плечо.

– Да что с тобой? Совсем дура?

Она не отвечает. Трясется, хрипит, на лице застыл немой ужас.

Смотрю в зеркало, в дырке из багажника торчит голова Кирилла. Опухшее недовольное лицо с прыщами. Голова матерится, слюни брызжут, пытается пролезть в салон.

Живой.

Говнюк не умер! Живой, засранец!

– Дура, сядь! Живой же. Чего дергаешься? – Не могу сдержать радости.

Видимо, перепутали.

Может, он просто отключился от выпивки. Хрен знает. Детский организм так вот резко отреагировал на спиртное.

Кирилл выбирается, морщит лоб недовольно. Скрещивает руки на груди. Обижается, наверное, на нас.

– Хорошо, не выбросили, – подбадриваю Соню. – Хорошо.

А сам думаю – жаль, не успели. Пусть мелкий спасибо скажет, что стриптизерша медлительная попалась. Моя б воля, лежал бы он сейчас на обочине, завернутый в плед, и ждал, пока бродячая собака им пообедает.

– Опять не получилось. – Его голос непривычно грустный. – Досадно. И больно. Каждый раз больно.

Я смотрю в зеркало, на фоне мигалок сидит расстроенный Киря, трогает себя за лицо, разминает шею. Похоже, совсем не на нас злится. Он расстроен чем-то своим. Понятным только его индиговскому мозгу.

О чем он говорит? Что там у него не получилось? Плевать. Теперь мне грозит максимум штраф. Я не убийца.

– Вы меня в багажник? Как сраный чемодан? – Не успевает договорить, замечает преследователя. – О. Да у нас погоня! – Оживляется, расползается в своей гадкой брекетовой улыбке.

Да, мать твою, погоня. Из-за тебя, урода малолетнего, за нами теперь гонится пузатый постовой.

Я говорю, что сейчас, раз он жив, можно остановиться. Штраф выпишут, максимум – удостоверение заберут.

– Трупов в машине не везем!

Киря мотает головой – нет.

– Не смей тормозить!

Только остановись, говорит, скажу, что ты выкрал, похитил меня от родителей, от моих горюющих сейчас мамочки и папочки.

– Силой напоил и заставил прятаться в багажнике, – демонстрирует, как он, испуганный, в слезах, будет жаловаться следователю.

А еще, говорит, скажу, что насиловал меня. Отгадай, говорит, кому поверят.

Вот скотина. Прыщавый мне сразу, с первого взгляда не понравился. Наглый, невоспитанный, гадкий во всех смыслах.

Говорю, что в любом случае бензин на ноле. Лучше сейчас сдаться. Меньше проблем будет.

– До города не дотянем, встанем.

Прошу не подставлять меня, прошу, давай просто остановимся, не нужны мне проблемы с полицией.

– Гони! – Он тычет пальцем вперед. – Не хочешь проблем – удирай!

– Бензина нет! Алло! Глухой?

– Гони, сказал! – Паршивец бьет меня по затылку и отсаживается, чтобы я не смог дотянуться и дать сдачи.

Ну, гаденыш, только остановимся где-нибудь, жди. В конце концов, у меня был неплохой план, как избавиться от трупа.

Жму на газ.

Соня пристегивается.

Проклинаю себя за то, что связался с «этими», даже «чокнутые» для «этих» слишком нежное описание.

Топлива нет. Лампочка мигает. Я говорю Кире об этом. Говорю, что стрелка улеглась минут пять как.

Он словно не слышит или не понимает.

– Конченый, – кричу на него и смотрю в зеркало, – еще раз повторяю, бензина нет. Ты, конечно, можешь рассказать полиции всякого, но мы останавливаемся. Топливо. Бензин, понимаешь, за-кон-чил-ся.

Мы теряем скорость. С каждым метром я все ближе к тюрьме.

Двигатель кашляет.

Мелкий смеется.

– Просто рули и не переживай, – подмигивает.

Вот же прыщавый дебил. Я ему объясняю, а он свое талдычит.

Жми?

Жму!

А толку?

Тыкаю ногой в педаль.

Машина вновь начинает разгоняться.

Мотор рычит.

Стрелка отклоняется. А мы набираем скорость. Пейзаж за окном сливается в размытую картинку.

Роняю челюсть на пол.

Стрелка-индикатор топлива поворачивается и ползет направо. Бак полный! Прибор показывает «полный», е-мое.

Чертовщина!

Бак, мать его, полон девяносто пятого.

– Как? – кричу, не скрывая радости.

– Жми на газ! Повеселимся!

Мысли путаются.

Чувствую пьянящий адреналин. Дыхание учащается. Как тут рационально рассуждать?

Просто жму на педаль.

Зубы стучат.

Соня орет, Кирилл хохочет.

Все идет по плану?

За холмом виднеются очертания города. На хвосте – бесполезный пузырь-инспектор. А я думаю, что на подъезде к городу нас уже встречают. Я много передач про угоны видел. Знаю. Нас поджидают. И их немало. А деваться нам… мне уже некуда.

Что ж, думаю, плевать, если нет выбора, нужно расслабиться и получать удовольствие.

Тем более всегда мечтал о погоне.

Да чтоб с корреспондентами и с прямой трансляцией. Да чтоб с вертолетом. А еще чтобы удалось в итоге скрыться.

Сцепление, рычаг, газ в пол.

* * *

Сверху из вертолета раздается:

«Водитель, немедленно остановите машину!»

– Не дождетесь!

Теперь уж им меня не догнать.

Удалось прорваться через ограждение. Мы выжили. Как ледокол, разбросали по сторонам патрульные и мчимся подальше от города.

Выезжаю на трассу. «Йухууу».

– Меня не достать! Сосунки! – кричу.

Машина помята.

Лобового нет.

Шины шипят. А я рулю.

Едем.

– Хватит. Останавливай! – Кирилл усаживается в сиденье, вытирает лицо и больше не смеется. – Останавливайся. Надоело.

Вот недоносок. Надоело ему. Сам втянул меня в «это», а теперь останавливай.

Сдаться?

Не угадал!

– Я решил продержаться как можно дольше, – перекрикиваю шум. – Буду бороться! До последней капли бензина!

– Я сказал, хватит!

– До конца! Засунь свое «хватит» себе в задницу!

– Стоп!

Кирилл щелкает пальцами, и все мгновенно стихает. Сирены, рев мотора, Соня, радио.

Смотрю в зеркало.

Все замирает.

Вертолет виляет, качается, приземляется на поле. Машины замедляются, останавливаются. На обочину высыпают раздосадованные полицейские, что-то орут, машут руками. Кто знает, может, они так прощаются. А мы едем, бесшумно. Двигатель молчит, просто катимся.

Удаляемся и наблюдаем, как в отражении наши преследователи превращаются в маленькие точки.

– Я же сказал, я – не человек. – Киря улыбается, достает пакет и хрустит чипсами. – И если я сказал – хватит, значит, хватит.

Что с этим Кириллом не так? Мне не понять, да и не хочется разбираться. Как-то оторвались, и на том спасибо.

Смотрю в зеркало.

Интересно, о чем сейчас думают полицейские.

Представляю сцену из какого-то старого черно-белого фильма. Где жандармы в забавных фуражках выясняют, что же произошло.

– Рядовой, почему остановились?

– Не могу знать, товарищ старший сержант.

– Приказываю выяснить.

– Есть.

Или более правдоподобное. Что-нибудь из российского кинопроката, про бандитские разборки.

– Какого хера не едешь, дебил? Мы должны задержать преступника, будь он неладен.

– Сломалась!

– Я тебе покажу сломалась! Ты мне месяц на дежурствах проторчишь! Я тебе обещаю! Придурок! Чини! Лично обещаю сладкую жизнь! Чини и едь, скотина, я сказал!

Держусь за руль и улыбаюсь.

Сейчас мне весело.

Но боюсь представить, что со мной сделают, когда схватят. Рано или поздно это же произойдет. Молчу, выключаю мозг, еду.

Украдкой осматриваю себя. Ноги, руки – вроде целы. Кажется, легко отделался. Когда разлетелось стекло, думал, капец. Ждал, наверное, раны, как от шрапнели. Повезло.

Едем все дальше от города.

Такая тишина. Только шум колес, шелест лесных листьев и ветер.

Соня молчит.

Старается даже не дышать.

Напугана, видимо, до смерти. Может, надеется, что про нее забудут, получится спрятаться на виду, слиться с сиденьем, как хамелеон с веткой.

Мне тоже не по себе. Всякая чертовщина творится. Натуральная.

Стараюсь не зацикливаться. Я же профессионал.

Стараюсь не думать.

Не получается.

Индиго Кирилл, или как этих ненормальных называют? Опасный он. Вытворяет такое. Как он накачал колеса, а как он остановил преследователей? А что, если разозлится?

Дальше что? Может, лучше было сразу в тюрьму?

Молчим.

Бросаю короткий взгляд на Соню. Похоже, ей повезло меньше, чем мне. На лбу из-под волос тянется густой темно-бордовый ручеек.

– Надо в больницу, – говорю я. – У нее кровь.

Кирилл швыряет в Соню тряпкой, говорит, чтоб замотала рану.

– Ничего там серьезного.

Говорит, нам не в больницу, нам нужно бросать машину и прятаться.

– Ты не врач, чтоб решать.

Очередного трупа мне в машине не надо. В госпиталь, и все тут. Ей нужен врач.

Соня молчит.

Возможно, шок. А может, ударилась головой и теперь не в состоянии говорить. Боится? Или наоралась. Или нет?

– Просто царапина. Легкий ушиб. – Кирилл осматривает рану. – Ничего страшного, говорю. Забей.

– Я сказал, к врачу.

Точка.

– Нет.

Прыщавый щелкает пальцами, и я слышу, как выходит воздух из шин. Как сдутые покрышки хлюпают об асфальт.

Просто щелчок, и колеса сдуваются.

Останавливаемся.

* * *

Он щелкает пальцами, и колеса сдуваются.

Мы останавливаемся.

Только подумал – спасены, и опять подстава.

Нужно отвести Соню к врачу.

– Я сказал, нам нужно в больницу! И точка! – Выхожу и громко хлопаю дверью. – Не помогаешь, – показываю я спущенные колеса, – пешком пойдем! На руках понесу. Я сказал, ей надо помочь.

– А я сказал, надоело! Точка! – передразнивает меня прыщавый. – И нам нужна новая машина. Эту спрячем, вернемся в город. И у нее просто царапина, сама пройдет. Смотри, даже крови нет.

Я проверяю, действительно, кровь остановилась.

Я осматриваю лоб Сони, на нем ни следа. Запекшаяся кровь, но нет ни шрама, ни пореза. Я снова проверяю, а пацан тарахтит без умолку.

Говорит, отсидимся, придете в себя. И на Париж. Повезешь на новой машине. Все, как договаривались. Париж, и никаких «но».

– Что творится? Как быть дальше? – рассуждаю вслух.

– Что тут думать? Говорю же. Переведем дух и вернемся в город. Пойдем через лес, напрямик.

Я не соглашаюсь. Зачем?

– Так надо. Иначе у нас не получится, как в тот раз. – Он запинается.

Пацан показывает нам идти за ним. А мы с Соней стоим возле машины. Не пойду я за ним. И в какой тот раз? О чем этот полоумный?

– Что ты имеешь в виду? Что получится как тогда?

– Не получится, как тогда, если не поспешите. Так и будем стоять или начнете слушаться? Скорее, пока вас не арестовали.

Он говорит, проберемся через лес. Говорит, мол, не станут искать там, откуда сбежали. Просит, чтобы мы поверили ему.

– Пошли-пошли. За мной. Я собираюсь вам помочь.

Раскомандовался молокосос. История с лесом так себе. Вечер скоро все-таки. Вот-вот стемнеет. Я не бойскаут, я таксист. Или стриптизерша знает, как ориентироваться по мху и устроиться на ночлег в дикой природе? А может, пятнадцатилетний чокнутый мальчик нас выведет?

– Другого варианта нет. Я так решил, – говорит Кирилл и подмигивает нам.

Он так решил. Решатель, мать его, недоношенный.

– Ну. Что ждем? За мной. Или считаю до трех и иду рассказывать полиции, как ты меня похитил и изнасиловал.

Прыщавый ждет.

– Раз, – тянет он нараспев букву «а». – Два уже было.

Прячем машину. Сталкиваем мой любимый «Форд» на обочину, присыпаем ветками.

– Найдут. Сразу же.

– Не переживай. Обещаю, никогда и никто не найдет.

Пацан уверенно говорит, и я почему-то верю. Не знаю почему, на сто процентов уверен, что так и будет.

Странный он, пацан этот.

Неприятно слушаться подростка, противно, до тошноты гадко. Если он еще раз попробует меня шантажировать, обещаю, его тело никто не найдет.

– Наверное, они уже вычислили владельца «Форда». Наверняка. Здесь без вариантов. Документы-то мои тю-тю… У инспектора остались, – хлопаю себя по карманам.

– Да хватит скулить. Я все устрою, – говорит Кирилл и машет рукой, мол, поторапливайтесь. – Я еще раз говорю, доверься. Чудесным образом все исправится. Все порешаю. – Киря подмигивает.

Решатель недоношенный. Но, кажется, он прав, в сложившейся ситуации меня спасет только чудо.

– Один путь – в тюрьму, – говорит Соня.

Она наконец заговорила. Первое слово после аварии. Хороший знак, приходит в себя. Но лучше бы молчала.

Двигаю ноги, перешагиваю через поваленные бревна.

Вычислили владельца автомобиля, разослали ориентировку по всем городам. Мне конец.

Два часа. Оставалось всего ничего.

И домой, и поесть, и спать. Пятница – самый чес. За ней суббота и еще утро воскресенья.

«Вежливый и приветливый». «Куда едем, сэр?» «Вам удобно, мэм?»

Иду за подозрительным подростком.

– Киря, а ты это… воду в вино не умеешь?

Мелкий хохочет, сверкает брекетами.

– Думаю, я понимаю. Разрыв твоих шаблонов, да?

Я не отвечаю. Не знаю, что сказать. Индиго бешеный.

Переставляю ноги.

Обходим овраг, углубляемся в чащу. А я не перестаю себя ругать.

Вот чувствовал же – чокнутых подбираю. Высади сразу. Ступай себе домой. Покушай рис с подливкой, и спать. Так нет же. Хах. Я тертый, мать его, калач, я профессионал.

Тяжело.

Все тело превращается в вату. Ноги, руки, голова – словно тряпочки болтаются, дышать больно. Возможно, так ощущается отходняк после адреналиновой встряски.

В одной руке тащу пакеты с едой, другой помогаю идти Соне. Она, бедняжка, совсем потерялась. То бьется в панике, то ее неожиданно накрывает истерический смех. Но хотя бы уже не молчит.

Веду ее. А сам устал, готов упасть.

В голове вопросы, в животе алкоголь, в карманах хрустящие стопки, а под ногами сухие ветки.

В лес.

В чащу.

– Если надо, если на то пошло, могу воду и в вино, и в коньяк, – нарушает Киря тишину.

Хочет, наверное, разрядить обстановку.

Я смеюсь.

Хотя непонятно, может, он и не шутит. Хотя, если так разобраться, я и сам могу воду в вино. Всего делов-то – ягоды винограда, сахар, баллон, перчатка и месяц подождать.

– Вов, а ты знаешь, сколько мне лет? – Видимо, надоело мелкому молча брести, приперло пообщаться.

Я говорю – пятнадцать, от силы шестнадцать.

Перешагиваю корягу, пригибаюсь от паутины. Ну максимум ему семнадцать.

– Семнадцать самое большое.

– Да уж. А ты все такой же. – Он смеется.

– Какой?

– Наивный.

Молчу. Он явно хочет продолжить фразу, ждет, что я что-нибудь отвечу, но я молчу.

– Ладно. Расскажу. Мне около двух сотен лет. Точнее не могу сказать, возможно, больше.

Я останавливаюсь, оборачиваюсь, улыбаюсь и показываю большой палец вверх.

– Ну молодец. Че. Дункан Маклауд. Должен остаться только один? Хир ви а, борн то би кингз?

Отчего-то Киря не смеется.

Ну ясно же, он и не видел фильм. Сериал умер задолго до рождения мелкого. И что значит его подозрительная фраза о том, что я все такой же?

– Около двух сотен, – повторяет и смотрит за моей реакцией. Он всерьез верит в то, что говорит? – Потерял счет, но двести точно прошло.

Я молчу.

Несу пакет с едой, веду Соню, которая, кажется, совершенно теряет нить происходящего, словно под наркозом идет, куда ведут.

А прыщавый разошелся.

Я несу пакет, а он – какую-то чушь про бессмертие. Видимо, пустил в ход свою подростковую фантазию.

Пусть болтает. В его возрасте я и сам любил присочинить. Всякой хрени навыдумываю и потом верю.

Кирилл шагает важный, взахлеб рассказывает свою любимую сказку о том, что он не человек.

Я устал, не хочу разговаривать, а он пользуется моментом и тарахтит не переставая.

Говорит, что он может управлять материальными предметами. Экстрасенс с брекетами. Говорит, может из воздуха создать все, что угодно. Сколько хочешь денег, золото, брильянты.