– Нет.

– По вашим словам, субдуральная гематома может появиться вследствие удара или падения.

– Верно.

– Нет ли вероятности, доктор, что Джесс Огилви споткнулась, упала и получила субдуральную гематому? – спрашивает Оливер.

Эксперт смотрит на него и слегка улыбается.

Такие улыбки я ненавижу, они могут означать «Надо же, какой умный», а могут «Ну и болван».

– Это возможно, что Джесс Огилви споткнулась, упала и получила субдуральную гематому, – говорит доктор Нассбаум. – Но я сильно сомневаюсь, что она пыталась сама себя задушить или выбила себе зуб, надела задом наперед трусы, протащила себя триста ярдов и завернулась в одеяло в кульверте.

Я громко смеюсь – это такая замечательная фраза, что ее можно записать и включить в сценарий «Борцов с преступностью». Мама и Оливер оба глядят на меня, и выражения их лиц прочесть легко. Они оба на сто процентов в ярости.

– Не пора ли нам сделать успокоительный перерыв? – спрашивает судья.

– Сенсорный! – резко отзывается Оливер. – Сенсорный перерыв!

Судья Каттингс откашливается.

– Я принимаю это за утвердительный ответ.

В сенсорной комнате отдыха я ложусь под утяжеленное одеяло. Мама уходит в туалет. Тэо кладет голову на вибрирующую подушку. Он говорит сквозь зубы, и голос у него как у робота:

– Пощекочи меня, Элмо.

– Джейкоб, – обращается ко мне Оливер после минуты и тридцати трех секунд молчания, – твое поведение в зале суда меня очень сердит.

– Ну, ваше поведение в зале суда меня тоже очень сердит. Вы до сих пор не сказали им правду.

– Ты знаешь, еще не пришла наша очередь. Ты видел судебные процессы по телевизору. Сперва выступает обвинение, а потом нам нужно будет исправить разрушения, нанесенные Хелен Шарп. Но, Джейкоб, ради Христа… Каждый твой эмоциональный всплеск или смех над словами свидетеля добавляет разрушений. – Оливер смотрит на меня. – Представь, что ты присяжный и у тебя дочь такого же возраста, как Джесс, а обвиняемый смеется во весь голос, когда медицинский эксперт рассказывает о трагических обстоятельствах смерти жертвы. Что, по-твоему, говорит сам себе этот член жюри?

– Я не присяжный и ничего об этом не знаю, – отвечаю я.

– Последние слова медэксперта были довольно забавные, – добавляет Тэо.

Оливер хмуро глядит на него:

– Я интересовался твоим мнением?

– А Джейкоб интересовался вашим? – огрызается Тэо и бросает в меня подушкой. – Не слушай его, – говорит он мне и выскальзывает из сенсорной комнаты отдыха.

Я замечаю, что Оливер не сводит с меня глаз.

– Ты тоскуешь по Джесс?

– Да. Она была моей подругой.

– Тогда почему ты этого не показываешь?

– Зачем? – спрашиваю я, садясь. – Важно то, что я чувствую это. Вы никогда не смотрели на человека, который устраивает истерику в публичном месте, с мыслью: ему действительно так плохо или он хочет, чтобы окружающие об этом узнали? Если вы показываете всему миру свои чувства, это как будто загрязняет их, делает менее чистыми.

– Ну… большинство людей держатся иного мнения. Большинство людей, когда им покажут снимки с вскрытия тела человека, которого они любили, расстроятся. Может быть, даже заплачут.

– Заплачут? Вы шутите? – говорю я и повторяю фразу, которую слышал от детей в школе: – Я бы убил за возможность побывать на этом вскрытии.

Оливер отворачивается. Я уверен, что неправильно понял его.

А вы?

Рич

Расхожей темой для шуток среди сотрудников, откомандированных на этот процесс, стала сенсорная комната отдыха. Если обвиняемому предоставляются особые условия, почему их лишены свидетели? Мне, например, нужна комната по приему китайской пищи. Я сообщаю об этом Хелен Шарп, когда она подходит ко мне сказать, что следующим давать показания вызовет меня.

– Пельмешки, – говорю я. – Научно доказано, что они повышают собранность свидетелей. А цыпленок «Генерал Цо» забивает артерии в достаточной степени, чтобы усилить приток крови к мозгу…

– А я всегда считала, что вашим главным недостатком…

– Эй!

– …является дефицит внимания, – говорит Хелен и улыбается мне. – У вас пять минут.

Я шучу только наполовину. Если суд согласился подлаживаться под запросы Джейкоба Ханта с его синдромом Аспергера, сколько времени пройдет, прежде чем закоренелые преступники используют эту историю как прецедент и заявят, что заключение в тюрьму обостряет у них клаустрофобию? Я целиком и полностью за равенство, если только оно не подтачивает систему.

Мне решительно нужно отлить, прежде чем меня затребуют к барьеру. Я сворачиваю за угол коридора, где находятся уборные, и сталкиваюсь с женщиной, которая движется в обратном направлении.

– Ой! – восклицаю я, поддерживая ее. – Простите.

Эмма Хант глядит на меня своими невероятными глазами:

– Не стоит.

В другой жизни – если бы у меня была другая работа, а у нее другой ребенок – мы могли бы болтать за бутылкой вина, может, эта женщина улыбалась бы мне, а не смотрела на меня так, будто наткнулась на самый страшный из своих ночных кошмаров.

– Как вы держитесь?

– Вы не имеете права спрашивать меня об этом.

Она пытается пройти мимо меня, но я преграждаю ей путь, уперев руку в стену:

– Я просто выполнял свою работу, Эмма.

– Мне нужно вернуться к Джейкобу…

– Слушайте, мне жаль, что с вами случилось такое, потому что вам и без того уже пришлось несладко. Но в тот день, когда погибла Джесс, мать потеряла ребенка.

– А теперь, – говорит она, – вы собираетесь лишить меня моего.

Эмма отталкивает мою руку. На этот раз я пропускаю ее.

Хелен десять минут разбирается с тем, кто я и что я: звание капитана, учеба на детектива в Таунсенде, тот факт, что я занимаюсь этим с Рождества Христова, и так далее, и так далее, все то, что хотят услышать присяжные, дабы увериться, что они в надежных руках.

– Как вы стали причастны к расследованию дела о смерти Джесс Огилви? – приступает к допросу Хелен.

– Тринадцатого января парень Джесс, Марк Магуайр, пришел в полицейский участок и сообщил о ее исчезновении. Он не видел свою девушку с утра двенадцатого января и не мог с ней связаться. Она не планировала уезжать, ни ее родители, ни друзья не знали, где она находится. Сумка и пальто Джесс оставались дома, но другие вещи пропали.

– Какие?

– Зубная щетка, мобильный телефон. – Я бросаю взгляд на Джейкоба, который выжидательно приподнимает брови. – И кое-какая одежда в рюкзаке, – завершаю я; он улыбается и опускает голову, кивая.

– Что вы сделали?

– Вместе с мистером Магуайром я пошел в дом и составил список пропавших вещей. Кроме того, я забрал напечатанную записку из почтового ящика, в которой содержалась просьба не доставлять почту, и отправил ее в лабораторию для снятия отпечатков пальцев. Потом я сказал мистеру Магуайру, что мы подождем, не вернется ли мисс Огилви.

– Почему вы отправили записку в лабораторию?

– Это показалось мне странным – печатать записку почтальону.

– Вы получили результаты из лаборатории?

– Да. Они ничего не дали. На бумаге отпечатки пальцев не обнаружены. Это навело меня на мысль, что записку оставил человек достаточно сообразительный, он надел перчатки, когда распечатывал ее и клал в ящик. Ложный след, чтобы заставить нас поверить, будто Джесс уехала из дому сама.

– Что случилось дальше?

– На следующий день мне позвонил мистер Магуайр и сказал, что стойка с CD-дисками была опрокинута, а потом диски расставлены в алфавитном порядке. Я не рассматривал это как ясное указание на преступление, – в конце концов, Джесс сама могла привести в порядок коллекцию, и, по моему опыту, преступники обычно не склонны к опрятности. Тем не менее мы официально открыли расследование по делу об исчезновении Джесс Огилви. Команда криминалистов отправилась к ней домой для сбора улик. Из сумки Джесс, обнаруженной на кухне, я вынул ее ежедневник и начал проверять всех, с кем она встречалась до исчезновения и с кем были назначены встречи после.

– Вы пробовали связаться с Джесс Огилви во время расследования?

– Много раз. Мы звонили ей на мобильный телефон, но попадали на голосовую почту, потом даже голосовой почтовый ящик переполнился. С помощью ФБР мы попытались засечь ее мобильный.

– Что это значит?

– Используя встроенный в телефон локатор GPS, ФБР может определить его местонахождение с точностью до метра в любой точке мира, но в данном случае поиск результатов не дал. Для того чтобы эта программа работала, телефон должен быть включен, и очевидно мобильный Джесс был выключен, – говорю я. – Мы также проверили ее домашний телефон. Там были сообщения от мистера Магуайра. Одно из химчистки, одно от матери обвиняемого и три пропущенных звонка с мобильного телефона самой Джесс Огилви. Судя по времени их поступления, отмеченному автоответчиком, мисс Огилви была жива в момент совершения звонков, или нас хотел заставить поверить в это тот, у кого оказался ее телефон.

– Детектив, когда вы впервые встретились с обвиняемым?

– Пятнадцатого января.

– Вы раньше видели его?

– Да… на месте преступления неделей раньше. Он вмешался в расследование.

– Где вы встретились с мистером Хантом пятнадцатого января?

– У него дома.

– Кто еще присутствовал?

– Его мать.

– Вы взяли обвиняемого под арест в тот раз?

– Нет, он тогда еще не был подозреваемым. Я задал ему несколько вопросов по поводу его встречи с Джесс. Он сказал, что пришел в ее дом к назначенному времени – в четырнадцать тридцать пять, но не встретился с ней. Он упомянул, что пошел домой пешком и что Марка Магуайра в доме не было, когда он прибыл к мисс Огилви. Я спросил, видел ли он, как Джесс ссорилась со своим парнем, он ответил: «Hasta la vista, крошка».

– Вы узнали эту фразу?

– Кажется, ее произносил бывший губернатор Калифорнии, – говорю я, – до того, как стал политиком.

– Во время той встречи вы спрашивали обвиняемого еще о чем-нибудь?

– Нет, мне пришлось… уйти. Было половина пятого, а в половине пятого он смотрит сериал по телевизору.

– Вы виделись с обвиняемым еще раз?

– Да. Мне позвонила Эмма Хант, его мать, и сказала, мол, Джейкоб хочет что-то сообщить мне.

– Что сказал вам Джейкоб во время второго разговора?

– Он передал мне пропавший рюкзак Джесс Огилви и некоторые ее вещи. Признался, что заходил в дом и увидел там следы борьбы, которые убрал.

– Убрал?

– Да. Он поднял опрокинутые табуретки, подобрал разбросанную по полу почту и переставил CD-диски в алфавитном порядке. Взял рюкзак, решив, что он может пригодиться Джесс. Потом он показал мне рюкзак и лежащие в нем вещи.

– В тот раз вы арестовали Джейкоба?

– Нет.

– Вы забрали с собой рюкзак и одежду?

– Да. Мы проверили их, результаты были отрицательные. На вещах не было ни отпечатков, ни крови, ни ДНК.

– Что случилось потом? – спрашивает Хелен.

– Я встретился с криминалистами в доме Джесс Огилви. Они нашли следы крови в ванной, разрезанную сетку на окне в кухне и сломанную подъемную оконную раму. И еще отпечаток ботинка снаружи дома, который по виду совпадал с подошвой ботинок Марка Магуайра.

– Что произошло дальше?

Я смотрю на присяжных:

– Рано утром в понедельник, восемнадцатого января, вскоре после трех часов, диспетчер службы девять-один-один принял звонок. Все звонки в службу спасения сразу проверяются с помощью GPS-технологии, чтобы определить, кто звонит и откуда. Мобильный звонящего находился в кульверте примерно в трехстах ярдах от дома, где жила Джесс Огилви. Я выехал на место. Тело жертвы и ее телефон были найдены там. Джесс была завернута в одеяло. Есть видеосюжет из дневного выпуска новостей, которые показали на канале WCAX… – Я делаю паузу, жду, пока Хелен найдет запись и предъявит ее в качестве доказательства, подвинет монитор ближе к присяжным, чтобы они все увидели.

В полной тишине на экране появляется лицо репортерши. Глаза ее увлажнились от холода, за спиной ходят взад-вперед криминалисты. Репортерша переминается с ноги на ногу. Хелен останавливает запись.

– Вы узнаете это одеяло, детектив? – спрашивает она.

Разноцветное, лоскутное, определенно сшито руками.

– Да, в него было завернуто тело Джесс.

– Это то же самое одеяло?

Хелен показывает его – заляпанное кровью, которая портит орнамент.

– Да, это оно, – отвечаю я.

– Что случилось после этого?

– После обнаружения тела я отправил нескольких полицейских арестовать Марка Магуайра за убийство Джесс Огилви. Я допрашивал его, когда мне позвонили.

– Звонивший назвал себя?

– Да. Это была мать Джейкоба Ханта. Эмма.

– Как она разговаривала? – спрашивает Хелен.

– Она была в отчаянии. Очень расстроена.

– Что она вам сказала?

Адвокат обвиняемого, похожий на ученика старшей школы, возражает.

– Это заявление с чужих слов, Ваша честь, – говорит он.

– Советник, подойдите ко мне, – говорит судья, обращаясь к прокурору.

Хелен тихо произносит:

– Ваша честь, я хочу показать, что мать позвонила, так как увидела сюжет в новостях с одеялом на экране и связала его со своим сыном. То есть, Ваша честь, это незапланированная реакция, а не заявление с чужих слов.

– Протест отклоняется, – говорит судья, и Хелен снова подходит ко мне.

– Что сказала вам мать обвиняемого? – повторяет она свой вопрос.

Я не хочу смотреть на Эмму. И без того чувствую на себе жар ее обвиняющего взгляда.

– Она сказала, что лоскутное одеяло принадлежит ее сыну.

– Основываясь на результатах этого разговора, что вы сделали?

– Я попросил мисс Хант привезти Джейкоба в участок, чтобы мы могли поговорить.

– Вы арестовали Джейкоба за убийство Джесс Огилви?

– Да.

– Что случилось дальше?

– Я снял все обвинения с мистера Магуайра и получил ордер на обыск в доме обвиняемого.

– Что вы нашли там?

– Мы нашли полицейский сканер Джейкоба Ханта, самодельную дымовую камеру для снятия отпечатков пальцев и сотню исписанных тетрадей.

– Что было в этих тетрадях?

– Джейкоб записывал в них информацию во время просмотра сериала «Борцы с преступностью»: дату показа серии, улики, а потом – удалось ли ему раскрыть дело раньше телевизионных детективов. Я видел, как Джейкоб делал эти записи, когда в первый раз пришел поговорить с ним.

– Сколько тетрадей вы нашли?

– Сто шестнадцать.

Прокурор предъявляет одну из них в качестве улики.

– Вы узнаете эту вещь, детектив Мэтсон?

– Это одна из тетрадей Джейкоба. В ней самые последние записи.

– Не могли бы вы открыть четырнадцатую страницу и прочесть нам, что там написано?

Я зачитываю вслух заголовок.

«В ее доме». 12.01.10.
Ситуация: парень заявил об исчезновении своей девушки.
Улики:
Куча одежды на кровати.
Зубная щетка пропала, блеск для губ пропал.
Сумочка и пальто жертвы на месте.
Мобильный телефон пропал.
Люминол в ванной – обнаружена кровь.
Взят рюкзак с одеждой, оставлена записка в почтовом ящике – ложный след на похищение.
Разрезана сетка на окне – отпечаток ботинка совпадает с обувью ее парня.
Мобильный телефон обнаружен по звонку в 911 и приводит к телу в кульверте.


– Есть в этой записи что-нибудь особенно интересное?

– Не знаю, имеет ли это отношение к сериалу «Борцы с преступностью», но именно такую картину мы обнаружили в доме Джесс Огилви. И именно так нашли ее тело. Эту информацию никто не мог знать, – говорю я, – кроме полицейских… и убийцы.

Оливер

Я знал, что у Джейкоба будут проблемы, когда эти дневники представят в суде как доказательства. Мне бы не хотелось, чтобы мои личные записи прочли присяжным. Хотя сам я дневник не веду и точно не стал бы описывать в нем сцену убийства. Так что, когда Джейкоб начинает слегка раскачиваться на стуле, стоило только Хелен заговорить о его тетрадях, я к этому готов. Чувствую, как одеревенела у него спина, слышу его тяжелое дыхание, замечаю, что он почти перестал моргать.

Когда Джейкоб тянется к столу, я встречаюсь взглядом с Эммой поверх его головы. «Вот оно», – произносит она одними губами, и тут же Джейкоб сует мне в руки листок бумаги.

F# – написано на нем.

Мне требуется мгновение, чтобы сообразить: он передал мне записку, как я просил его делать, если потребуется сенсорный перерыв.

– Ваша честь, – говорю я, вставая, – можем мы взять небольшой перерыв?

– У нас только что был перерыв, мистер Бонд, – говорит судья Каттингс и смотрит на Джейкоба, у которого лицо пылает. – Пять минут, – объявляет он.

Подхватив Джейкоба под руки с двух сторон, мы с Эммой быстро уводим его в сенсорную комнату отдыха.

– Продержись еще тридцать секунд, – утешает его Эмма. – Еще десять шагов. Девять… восемь…

Джейкоб ныряет за занавески и резко разворачивается к нам.

– О боже мой! – восклицает он, и по его лицу расползается улыбка. – Разве это не было восхитительно? – (Я молча смотрю на него.) – В этом и был весь смысл. Они наконец поняли. Я устроил сцену преступления, и копы все разгадали, даже ложный след. – Он тычет меня пальцем в грудь и говорит: – Вы отлично справляетесь.

За спиной у меня Эмма бросается в слезы.

Я не смотрю на нее. Просто не могу. Но говорю:

– Я все исправлю.

Поднявшись с места, чтобы провести перекрестный допрос детектива Мэтсона, я думаю, что вместо этого у нас сейчас будет состязание, кто дальше пустит струю мочи. Он бросает взгляд на Эмму – глаза у нее красные, лицо опухшее – и прищуривается, глядя на меня, как будто в ее состоянии виноват я, а не он. И от этого мне еще сильнее хочется опустить его.

– В первый раз, когда вы говорили с Джейкобом в его доме, детектив, он процитировал вам фразу из фильма «Терминатор», верно?

– Да.

– А во второй раз при встрече с Джейкобом… он порекомендовал вам, какие тесты нужно провести с рюкзаком?

– Да.

– Много?

– Несколько.

Я беру лежащий перед Джейкобом блокнот.

– Он рекомендовал провести тест ДНК с лямок?

– Да.

– И АР-тест с внутренней стороны нижнего белья?

– Вроде бы.

– Люминол?

– Похоже на то.

– А как насчет нингидрина на лежавшей внутри карточке?

– Слушайте, я не помню их все, но, вероятно, это правда.

– На самом деле, – говорю я, – Джейкоб, похоже, знает ваше дело лучше, чем вы.

Мэтсон прищуривается:

– Место преступления он точно знал лучше меня.

– Эти тетради с записями, найденные у Джейкоба… Вы прочли их все?

– Да.

– Что содержится в остальных ста пятнадцати?

– Сюжеты серий «Борцов с преступностью».

– Вы знаете, что такое «Борцы с преступностью», детектив?

– Думаю, надо жить в лесу, чтобы не знать этого. Это телешоу о полицейских расследованиях, которое, вероятно, уже транслируют на Марсе.

– Вы когда-нибудь смотрели его?

Детектив смеется:

– Стараюсь этого не делать. Оно не вполне реалистично.

– То есть дела, которые там разбираются, не настоящие преступления.

– Нет.

– Значит, будет правильно сказать, что сто шестнадцать тетрадей, которые вы забрали из комнаты Джейкоба, полны описаний выдуманных преступлений?

– Пожалуй, – отвечает Мэтсон, – только я не считаю, что описанное в сто шестнадцатой тетради – выдумка.

– Откуда вам это известно? – Я делаю несколько шагов к нему. – На самом деле, детектив, сюжет об исчезновении Джесс Огилви прошел по телевизору до того, как эта тетрадь оказалась у вас в руках, не так ли?

– Так.

– Ее имя упоминалось в новостях, ее родители просили помощи в раскрытии преступления?

– Да.

– Вы показали, что Джейкоб появлялся на местах преступлений и хотел помогать, верно?

– Да, но…

– Он когда-нибудь сообщал вам сведения, которые вас удивляли?

Мэтсон мнется:

– Да.

– Тогда не возможно ли, особенно учитывая личное знакомство Джейкоба с жертвой, что он в этом дневнике не хвастался убийством… а скорее, как в случае с сериями «Борцов с преступностью», пытался помочь раскрытию дела?

Прежде чем Мэтсон успевает ответить, я поворачиваюсь к присяжным и говорю:

– Вопросов больше нет.

Хелен встает из-за стола обвинения.

– Детектив Мэтсон, – говорит она, – не могли бы вы прочесть запись внизу первой страницы тетради?

– Там написано: «РЕШЕНО: мной, за двадцать четыре минуты».

– А внизу шестой страницы?

– «РЕШЕНО: ими, за пятьдесят пять минут… Отлично!»

Хелен подходит к Мэтсону:

– Вы догадываетесь, что означают эти записи?

– Джейкоб говорил мне, когда я впервые увидел, как он пишет в такой тетради. Он отмечал, удалось ли ему раскрыть дело раньше теледетективов и сколько времени на это ушло.

– Детектив, – обращается к Мэтсону прокурор, – не могли бы вы прочесть запись, сделанную внизу четырнадцатой страницы, озаглавленной «В ее доме», с содержанием которой вы знакомили нас раньше.

Он смотрит на страницу:

– Тут написано: «РЕШЕНО: мной».

– Что-нибудь еще примечательное есть в этой записи?

Мэтсон смотрит на присяжных:

– Она подчеркнута. Десять раз.

Тэо

За обедом я замечаю, как мой брат ворует нож.

Сперва я ничего не говорю. Но мне совершенно ясно, чем он занят: оставляет свой желтый рис и омлет, берется срезать зерна с кукурузного початка, а потом сталкивает нож большими пальцами с края стола, чтобы он упал ему на колени.

Мама без умолку трещит про судебный процесс: кофемашина в суде дает холодный кофе; и что завтра наденет Джейкоб; и про защиту, которая будет представлять свои доводы утром. Думаю, ни я, ни Джейкоб не слушаем ее, так как брат мой пытается не шевелить плечами, заворачивая нож в салфетку, а я слежу за каждым его движением.

Когда Джейкоб начинает вставать из-за стола и мама останавливает его резким притворным кашлем, я уверен, что она сейчас спросит его про украденный нож, но вместо этого мама говорит:

– Ты ничего не забыл?

– Можно я пойду? – бормочет Джейкоб и через минуту, очистив тарелку, идет наверх.

– Не понимаю, в чем дело, – говорит мама. – Он почти не ел.

Я быстро запихиваю в рот остатки еды, прошу разрешения уйти и торопливо поднимаюсь по лестнице, но Джейкоба в его комнате нет. Дверь в ванную распахнута настежь. Брат как будто испарился.

Вхожу к себе, и вдруг меня хватают, припирают к стене, а к горлу приставляют нож.

Ладно, хочу только сказать, это не первый раз, когда я оказываюсь в таком сценарии со своим братом, что, мягко говоря, угнетает. Делаю то, что, как мне уже известно, сработает: кусаю его запястье.

Вы, наверное, думаете, что он этого ждал, – нет; нож со стуком падает на пол, и я бью Джейкоба локтем в живот. Он складывается пополам, всхрапывает.

– Какого черта ты делаешь?! – ору я.

– Практикуюсь.

Я подбираю нож и сую его в ящик письменного стола – в тот, что держу запертым и где храню вещи, которые не должны попасть в руки брата.

– Практикуешься в убийстве? – говорю я. – Ты гребаный идиот. Поэтому тебя и осудят.

– Я не собирался ничего с тобой делать. – Джейкоб тяжело опускается на мою постель. – Сегодня один чел смотрел на меня как-то странно.

– Думаю, многие люди в суде смотрели на тебя странно.

– Но этот парень пошел за мной в туалет. Мне нужно уметь защищаться.

– Точно. И что, по-твоему, произойдет, когда завтра утром ты придешь в суд и металлодетекторы на входе заверещат? А безмозглые репортеры будут пялиться, как ты вынимаешь из носка кухонный нож?

Джейкоб хмурится. Это одна из его тупых аспи-схем, не продуманных до конца, вроде того случая два месяца назад, когда он настучал на маму и вызвал копов. Моему брату, я уверен, такие поступки кажутся совершенно логичными. Остальному свободному миру – нет.

– А вдруг со мной все в порядке? – говорит Джейкоб. – Может, я поступаю так, как поступаю, и думаю, как думаю, потому что меня все время отвергают? Понимаешь, если бы у меня были друзья, может, я не делал бы таких вещей, которые кажутся всем странными. Это как бактерия, растущая только в безвоздушном пространстве. Может, нет никакого синдрома Аспергера. А все происходит лишь оттого, что ты не вписываешься.

– Только не говори этого своему адвокату. Ему сейчас нужен синдром Аспергера в полном цвету. – Я смотрю на руки Джейкоба. Кутикулы у него обгрызены чуть не до крови. Мама раньше заматывала ему все пальцы пластырем, прежде чем отправить в школу. Однажды в коридоре я услышал, как две девочки называют его мумией.

– Эй, Джейкоб, – тихо говорю я. – Я скажу тебе кое-что, чего никто не знает.

Его рука дрожит на бедре.

– Секрет?

– Да. Но не говори маме.

Я хочу сказать ему. Я так долго хотел сказать хоть кому-нибудь. Но может, Джейкоб прав: когда чему-то нет места в мире, эта вещь, оставленная в прошлом, разрастается и становится все более неузнаваемой. Это желание дать волю словам разбухает у меня в горле, заполняет все пространство в комнате, и вдруг я начинаю лепетать как ребенок, утираю глаза рукавами и пытаюсь притворяться, что моего брата не судят, его не отправят в тюрьму, это не кармическая расплата за все мои плохие поступки и дурные мысли.

– Я был там! – выпаливаю я. – Был там в день смерти Джесс.

Джейкоб не смотрит на меня, может, так и проще. Он трясет рукой чуть быстрее, потом подносит ее к горлу и говорит:

– Я знаю.

Глаза у меня лезут из орбит.

– Знаешь?!

– Конечно знаю. Я видел следы твоих кроссовок. – Он глядит поверх моего плеча. – Вот почему мне пришлось это сделать.

О боже мой! Джесс сказала ему, что я подглядывал за ней голой, пригрозила, что пойдет в полицию, и он заставил ее замолчать. Теперь я всхлипываю. Я не могу успокоиться.

– Прости меня.

Джейкоб не прикасается ко мне, не обнимает, не утешает, как сделала бы мама. Как сделал бы любой другой человек. Он продолжает махать пальцами, как веером, а потом повторяет за мной:

– Прости меня, прости меня, – будто эхо, лишенное всякой музыкальности, или дождь, стучащий по пустой жестянке.

Это эхолалия. Часть синдрома Аспергера. Когда Джейкоб был маленький, он повторял мои вопросы и бросал их мне обратно, как мяч в бейсболе, вместо того чтобы отвечать. Мама говорила – это то же самое, что цитирование фильмов, словесный тик. Так Джейкоб перекатывал слова во рту, будто пытался распробовать их на вкус, когда не знал, что ответить.

Но я все равно позволяю себе притвориться, что это его монотонный, как у робота, способ попросить прощения и у меня тоже.

Джейкоб

В тот день по возвращении из суда вместо просмотра «Борцов с преступностью» я выбираю другое видео – домашнее, про меня самого в годовалом возрасте. Наверное, отмечали мой день рождения, потому что там есть торт, я хлопаю в ладоши, улыбаюсь и говорю слова вроде «мама», «папа» и «моко». Каждый раз, как кто-нибудь произносит мое имя, я смотрю в камеру.

Я выгляжу нормальным.

Мои родители счастливы. Мой отец там, а его нет ни на одном видео с Тэо. У мамы нет складки на переносице, как сейчас. Большинство людей снимают домашние видео, чтобы запечатлеть моменты, которые они хотят помнить, а не те, что предпочли бы забыть.

Но с этим видео все иначе. Вдруг, вместо того чтобы совать пальцы в торт и широко улыбаться, я стою и раскачиваюсь перед стиральной машиной, глядя, как одежда вращается по кругу. Лежу перед телевизором, но не смотрю его, а выкладываю дорожку из деталек конструктора лего. Отца в этом фильме уже нет, вместо него появляются какие-то незнакомые люди – женщина с кучерявыми желтыми волосами и в толстовке с кошкой опускается на пол и поворачивает мою голову так, чтобы я сфокусировался на пазле, который она положила передо мной. Женщина с ярко-голубыми глазами разговаривает со мной, если это можно так назвать.

Женщина. Джейкоб, ты рад, что пойдешь в цирк?

Я. Да.

Женщина. Что ты хочешь увидеть в цирке?

Я. (Молчу.)

Женщина. Скажи: в цирке я хочу увидеть…

Я. Я хочу увидеть клоунов.

Женщина (дает мне три драже «Эм-энд-эмс»). Джейкоб, это здорово!

Я. (Сую «Эм-энд-эмс» в рот.)