Келли ткнула Эмму локтем и закатила глаза:
— Сейчас он начнет рассказывать, как спас жизнь далай-ламе… — прошептала она достаточно громко, чтобы Дик ее услышал.
Эмма поперхнулась.
— И как вы умудряетесь все это совмещать с работой?
— Делегирую полномочия. Нахожу людей, которые делают все за меня. Через пару недель лечу в Мексику, чтобы проверить, как идут дела на яхте. Хочешь поехать со мной? — обратился он к Кайле.
Та улыбнулась.
Эмма надеялась, что она не воспринимает предложение всерьез. Больно уж бегающий взгляд был у Дика. Неудивительно, что Кен подумывал избавиться от него: «С ним слишком много проблем. Ни одной юбки не пропускает». Эмма пыталась отговорить заведующего, но Кен был неумолим: «Да, я знаю, он хороший врач — пока не спит с кем-нибудь из медсестер. Я его два раза предупреждал. Хватит. Еще один случай — и он вылетит!»
В разговор вмешалась Келли:
— Она слишком умна, чтобы верить такому ловеласу. А где вы живете?
— У меня есть зимний домик в Колорадо, недалеко от Аспена. Люблю кататься на лыжах.
— Я тоже люблю лыжи, — сказала Нора.
Дик отпил вина.
— А летом?
— А… Ну это когда как. Обычно где-нибудь поближе к работе.
— И давно вы служите врачом на замену? — спросила Кайла.
— Почти семь лет.
— Наверное, тяжело так жить: без дома, куда можно приехать на ночь, без кухни, без домашних животных, — пробормотала Нора.
Амбер пожал плечами:
— Мне хорошо платят. И есть возможность встречаться с новыми людьми, — он обернулся к Кайле и поднял бокал: — Не красивыми девушками вроде тебя!
Нора вскочила так резко, что опрокинула стул.
— Ладно, всем пока! Мне пора.
Как внезапно. Неужели она тоже была в списке побед Дика, а теперь расстроена, что он флиртует с другой?
— Надеюсь, она не обиделась, — пробормотала Кайла.
Разговор продолжился, но уже без прежней непринужденности.
Эмма обернулась к Сэлу, молча потягивающему пиво:
— Есть новости?
— Не особо. — Он чуть понизил голос: — Тот парень, которого ты на днях откачивала и в которого влили столько налоксона…
— Что с ним?
— Я проверил историю болезни. Пузырек с лекарствами принадлежал его подружке. За прошлый месяц ей выписали четыре рецепта на опиаты.
— Фентанил среди них был?
— Нет. И это самое интересное. Что бы ни находилось в том пузырьке, в рецепте значилось другое. Возможно, они купили какую-нибудь дрянь на улице.
Эмма кивнула и обернулась к Дику:
— Вы по-прежнему уверены, что у пациента, которого вы реанимировали на прошлой неделе, не было передоза?
— У которого из них? Время такое, что, куда ни повернись, приходится кого-то реанимировать. Бог его знает, что они там себе колют.
— Мой не кололся. Наглотался таблеток.
Дик пожал плечами:
— Колеса, ширево, курево — да что угодно. Они все равно находят способ заторчать и влипнуть в беду.
Ему плевать.
Она вспомнила о Майке, погибшем приятеле дочери, и о самой Тейлор, которая то ли употребляет, то ли нет. Сердце замерло.
— Я вот подумал: это не может быть фентанил? — спросил Сэл.
Дик покосился на него:
— Фентанил? Почему именно он?
— Это один из немногих препаратов, которые настолько сильны, что почти полностью устойчивы к налоксону. Морфин, героин, гидрокодон, оксикодон — они все восприимчивы к налоксону. Даже метадон.
— В различной степени, — согласился Дик. — Но карфентанил и ремифентанил — нет.
— Они оба такая редкость, что их даже у нас на складе нет. И я не слышал, чтобы их можно было купить на улице.
— Это просто вопрос времени, — пожал плечами Амбер. — Уверен, скоро появятся. Наркоши найдут способ раздобыть препарат. Ради хорошего кайфа они готовы на все. Значит, и мы без работы не останемся, верно? За гарантию занятости! — Он улыбнулся, допил вино и обернулся к Кайле: — Тебя подбросить?
— Меня Келли отвезет.
Вот и замечательно.
ГЛАВА 12
Разговор с Тейлор не задался.
Угнездившись между подушками дивана, она сидела, уткнувшись в телефон и завесив лицо черными волосами со свежеокрашенными зелеными кончиками.
— Положи телефон, Тейлор, — потребовала Эмма.
Та не обратила на нее внимания.
— Мы пытаемся поговорить с тобой, милая, — сказал Виктор. — Пожалуйста.
— О чем? — Тейлор посмотрела на отца.
Он открыл рот, но не проронил ни звука и беспомощно оглянулся на Эмму.
— Мы слышали о Майке, — сказала Эмма. — Мне очень жаль. Он был тебе близким другом?
— Что вы о нем слышали?
— Что у него была передозировка.
— А ты тут каким боком? Какое тебе дело?
Эмма прикусила губу.
— Конечно же, мне есть дело. Я твоя мать. Я люблю тебя и очень беспокоюсь.
— Да ладно… — Тейлор снова уткнулась в телефон.
— Что это значит? — Эмма сцепила ладони с такой силой, что ногти впились в кожу. Ей невыносимо хотелось вырвать телефон из рук Тейлор и швырнуть его об стену.
— У тебя вечно не хватает на меня времени. Тебя никогда нет дома. Дежурства, совещания, конференции — всякий раз что-нибудь находится! Ты твердишь, будто любишь меня, но тебе плевать, где я и чем занимаюсь. Для тебя работа всегда важнее. Твои пациенты важнее меня. Ты оплачиваешь счета и набиваешь холодильник — вот и все внимание, которое я получаю. Ты даже не знаешь, кто мои друзья! А теперь хочешь, чтобы я поверила, будто тебе есть дело до Майка?! Вот только не надо! — выпалила Тейлор.
Эмма проглотила ком в горле. Я и не думала, что ей так не хватает моего присутствия. Она всегда ведет себя так, будто хочет, чтобы ее оставили в покое.
Виктор откашлялся.
— Тейлор, мы оба тебя любим. Ты нам не безразлична. Мы беспокоимся за тебя.
— Так не беспокойтесь. У меня все отлично.
— Не ври. Ты прогуливаешь школу, стала плохо учиться, твои друзья балуются наркотиками. Чего же тут отличного, — возразила Эмма.
— Только это тебя и тревожит. Школа. Тебе плевать, чего я хочу, что я чувствую, как мне хреново. Тебя заботят только мои оценки.
— Чушь! Меня заботит все. Меня не плевать на твои чувства, но учеба очень важна. Это единственный способ добиться успеха в жизни и сделать карьеру.
— Да не нужна мне карьера! Глянь на себя! Вот есть у тебя карьера — и сильно она тебе помогает?
— Ну, хотя бы помогает оплачивать твои счета. В том числе и телефон, который ты никак не можешь отложить в сторону, твою одежду, твои каникулы!
— У тебя на уме только деньги.
— Нет, не только. И ты, кажется, не так уж и сильно презираешь деньги, когда пользуешься ими, верно?
Эмма знала, что не стоит подначивать дочь, но ничего не могла с собой поделать. У нее кипела кровь в жилах, дыхание вырывалось из груди короткими резкими толчками. Хуже того, она чувствовала себя виноватой, поскольку в глубине души понимала, что Тейлор права.
У Эммы все отходило на второй план после карьеры — и брак, и беременность, и сама Тейлор. Вся ее жизнь строилась вокруг рабочего графика. Да, Тейлор была важна для нее, и Эмма очень любила дочь. Как не любить, я же ее мать… но работа все равно важнее. Работа не ради денег, а ради того, чтобы заглушить внутренний голос, твердивший, что она гроша ломаного не стоит и никогда ничего не добьется.
Если я не успешна, то никому не нужна. «Людям не будет до тебя дела, если ты не станешь успешной, — говаривала ей мать. — Тобой интересуются, только пока ты молода и красива или если ты богата. Когда состаришься, все забудут о твоем существовании».
Эмма росла с постоянным напоминанием об этом. В самом глубоком закутке ее сердца таилась мысль о том, что она заменима. Так получилось и с Виктором, когда появилась Эмбер. Он ушел, даже не оглянувшись. Что же до Тейлор, то я хоть сдохну, она даже не почешется. Я для нее — лишь помеха. И все же болезненная правда состояла в том, что Эмма целиком посвятила себя работе. В борьбе за успех она совсем забросила дочь.
— Тейлор, что случилось с Майком? — вмешался Виктор.
— Умер, — пожала плечами Тейлор.
— Как?
— Сами знаете как.
— Что он употреблял?
— Теперь-то какая разница?
— Я… Мы беспокоимся за тебя. Ты сама употребляешь?
Тейлор посмотрела ему в глаза:
— Так вот в чем дело?! Тебя тревожит, не подсела ли я и не схвачу ли сама передоз?! — Она обернулась к матери: — А ты? Только рада была бы от меня избавиться, да?!
Эмме захотелось влепить дочери хорошую затрещину, но она глубоко вдохнула и сунула руки поглубже в карманы линялой униформы.
— Ты мой ребенок. Я несу за тебя ответственность. И сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.
— Разумеется. Вот только поставить меня выше своей бесценной работы ты не можешь.
— Работа приносит мне удовлетворение. Она приносит деньги, уважение, благодарность и даже любовь. А что я получаю от тебя, кроме дерзостей, грязной посуды и унизительных бесед с соцработниками? Что ты привносишь в наши отношения?
— А ну-ка обе прекратите! — вмешался Виктор и обернулся к дочери: — Мы любим тебя, Тейлор. Беспокоимся и хотим помочь!
Тейлор пожала плечами:
— Ну, если вам и в самом деле интересно, то передоз Майка не случаен. Его травили в школе. Он был геем. Его мать оказалась нетолерантной религиозной стервой. Отчим постоянно гнобил. Майк больше не мог терпеть. Наглотался обезболивающего матери и лег спать.
Повисло тягостное молчание.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Виктор.
— Он написал мне. Просил помочь. А я прочитала его сообщения слишком поздно. Из-за тебя! — Она обернулась к Эмме, упершись колючим взглядом прямо ей в глаза. — Помнишь, на прошлой неделе ты посадила меня под домашний арест и отобрала телефон? Майк был бы сейчас жив, если бы не ты!
Так, теперь я еще и в этом виновата. В жизни вообще случается хоть что-то, в чем нет моей вины?
— Ты сама знаешь, за что я тебя наказала. Ты заявилась домой сильно за полночь, хотя велено было прийти к десяти. И ты даже не позаботилась позвонить и предупредить, что задержишься. А я несколько часов сходила с ума от тревоги за тебя.
— Майку об этом расскажи. Ну что, мы закончили или еще есть темы для разговора?
Эмма с Виктором беспомощно переглянулись.
— Чего ты хочешь, Тейлор? Что тебе нужно? — спросил Виктор.
— Я хочу съехать.
— Куда?
— Я просто больше не могу здесь жить. Хочу почувствовать себя человеком, до которого кому-то есть дело.
— Нам обоим есть до тебя дело! — воскликнула Эмма, съеживаясь от осознания, что не нужна дочери.
Она и раньше знала, что не нравится Тейлор. Но такая ненависть? Это было неожиданно.
Тейлор одарила ее взглядом, от которого усох бы даже кактус.
— И где ты хочешь жить, если не здесь? Кто будет тебе стирать одежду, покупать еду…
— …Вытирать задницу, — фыркнула Тейлор. — Я сама прекрасно справлюсь и с покупками, и с дурацкой стиркой!
— В самом деле? Что-то до сих пор не замечала такого за тобой.
— Эмма, это не поможет! — остановил ее Виктор.
— Я могу пойти жить к Кэти. Ее мама не против.
Кэти была лучшей подругой Тейлор еще с детского сада. Она жила с матерью в трейлерном городке к югу от города. Поговаривали, что время от времени к ним заглядывают мужчины. Одни задерживались на ночь, другие — на неделю.
— Исключено! — заявила Эмма. — Ты не будешь жить в трейлере.
— Правда? И как ты собираешься мне помешать?
— Как насчет переехать жить к нам? — вмешался Виктор.
Тейлор окинула его долгим изучающим взглядом:
— А что скажет Эмбер?
— Она скажет: «Добро пожаловать, Тейлор». Девочки будут рады тебе.
Девочки, Опал и Айрис, обожали старшую сестру.
— А тебе не стоит сначала поговорить с Эмбер? — Эмма была не в восторге, но ничего лучше придумать не могла. В конце концов, Виктор — отец Тейлор, а Эмбер — нормальная женщина. Может, жизнь в настоящей семье пойдет дочке на пользу.
— Поговорю, — пообещал Виктор. — Собирай вещи, завтра приеду за тобой.
Тейлор улыбнулась, и Эмма поняла, что дочь их развела. Снова. Она с самого начала так и задумывала, что переедет к Виктору! Она импульсивна, умна и способна вымотать кого угодно. Вот пусть Виктор и попробует, что значит жить с такой дочерью. Так ему и надо!
Но сердце у нее ныло от боли.
ПАУК
Я на месте. Уже почти девять. Холодно. Идет снег. Он накрывает меня — мягкий, белый, безмолвный. Словно саван.
Я жду.
Жду еще немного.
Из здания выходит мужчина. Похож на него. Идет к дальней стоянке, глядя в телефон. Дурак!
Бери все, что хочешь, только он должен умереть. Так мне было сказано.
Пожалуй, заберу телефон. Возможно, ноутбук. Да и сумка у него такая тяжелая, что ему приходится сутулиться. За все это могут дать неплохие деньги.
У меня есть его фотка, но она не нужна. Я знаю, как он выглядит. Разве что капюшон мешает.
Он подходит к машине. Я сверяюсь с номером. Это та машина, тот самый «мерседес» с тем самым номером.
Он открывает водительскую дверь. Я прямо у него за спиной, но он об этом не знает. Он говорит по телефону:
— Уже выезжаю, дорогая. Буду дома через полчаса.
Не будешь.
Я берусь за теплую рукоять ножа.
Теплую и гладкую.
Я знаю, что надо делать.
«Поднимаешь правую руку, держишь лезвие горизонтально на уровне шеи. Хватаешь его за волосы левой и тянешь их в сторону вместе с головой. Проводишь лезвием по шее, как смычком по струнам, и ждешь звука — как свист от порыва ветра, не громче, — так он сказал. — Крика не будет. Воздух не дойдет до рта, чтобы получился крик. Когда трахея перерезана, все кончено. Легко и тихо, как дуновение ветра в лесу.
Только не оставь там ничего. Если оставишь, тебя найдут. Не дотрагивайся ни до чего, кроме него самого».
Я в полушаге за ним, когда он убирает телефон, чтобы открыть дверцу.
Я кашляю. Он вскидывает голову.
— У меня сообщение.
Нож свисает вдоль бедра и ему не виден.
Левая рука наготове.
Он оглядывает меня. Мы не знакомы.
— Какое сообщение?
Я улыбаюсь и показываю ему открытую левую ладонь.
— Вот, — говорю я. Он наклоняет голову, чтобы разглядеть.
Я хватаю его за седые волосы и дергаю назад, чтобы распрямить шею. Проскальзываю за спину и поднимаю нож, чтобы сыграть на его шее песнь смерти. Нож проходит через кожу и плоть как сквозь масло. Колени у него подгибаются, он обмякает.
Раздается крик не громче шепота, потом — ничего, кроме ветра. Ветра и крови. Теплой и соленой. Я чувствую ее во рту, в глазах, на одежде. Мне уже несколько недель не было так тепло! Я тихо опускаю его на землю. А не взять ли машину? Отличная тачка, таких у меня в жизни не было.
Лучше не стоит. Я поднимаю его. В дыре на шее набухают кровавые пузыри. Его глаза широко открыты в немом вопросе: «За что?», но я не отвечаю. Он уже мертв. Ему теперь все равно, разве не так? Мертвецам ни до чего нет дела. Я тащу его в машину. Тяжелый. Заталкиваю внутрь и сгибаю ему колени, чтобы закрыть дверцу. Потом захлопываю ее движением бедра. Его найдут, но не скоро. Может, через несколько дней, когда сообразят, что это его машина. Густой и мягкий белый снег продолжает валить, накрывая кровь, машину, ставшую ему гробом, меня. Его кровь, залившая меня с ног до головы, остыла. Я хватаю его — теперь мою — сумку и ухожу медленным шагом. Шагов через десять приходит мысль: надо было поискать бумажник. Хотя он может быть и в сумке. Нельзя возвращаться. Или… Нет. Возвращаться нельзя. Я медленно иду, насвистывая под нос We Are the Champions. В темноте я один. Дело сделано. Его больше нет.
Мы справились.
ГЛАВА 13
Эмма проверила телефон, очки, удостоверение. Все на месте. В сумке не было ничего, кроме вещей, которые обитали в ней постоянно: скальпель, фонарик, перчатки, жгут, стетоскоп. Обед она не взяла — не было времени.
Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда она помогала дочери собирать вещи. Как обычно, Тейлор с ней не разговаривала. Эмма была этому только рада. Единственное, что хотелось бы ей сказать: «Пожалуйста, не становись похожей на свою бабку». Да и то не могу.
Примерно в восемь лет Эмма поняла, что ненавидит мать. Та была душевнобольной, злобной и склонной к садизму. Мать — Эмма никогда не называла ее мамой — целые месяцы проводила в больницах. То она страдала депрессией, то тревожностью, то запорами. Ее мучила бессонница. У нее вечно что-то болело. Она требовала постоянного внимания, любви и утешения. Ей нужно было больше, чем могла дать восьмилетняя Эмма. Не получая желаемого, сначала мать стыдила девочку: «Однажды я покончу с собой, и ты об этом пожалеешь. Ты поймешь, что значит жить без меня». Побои начались уже позднее и были планомерными и методичными. Мать раздевала ее догола и била палкой, стараясь не попадать по рукам и лицу, пока девочка не бросалась на колени, умоляя о пощаде, или не начинала писаться со страха. А желательно — и то, и другое. Неудивительно, что я такая паршивая мать. Другого примера у меня не было. Тейлор совсем как она. Капризный эгоцентричный манипулятор. Вылитая моя мать, только в юном теле. Матери должны любить своих детей безоговорочно. И я люблю Тейлор. У меня нет выбора. Но нравится ли она мне?..
Зазвонил телефон. Ее вызывал главный администратор.
— Немедленно.
— Немедленно?
— Да, немедленно.
Это не к добру. Эмма почистила зубы, натянула чистую униформу и схватила рабочую сумку. Потом попрощалась с Тейлор и попыталась обнять ее, но та лишь окинула ее холодным взглядом.
Спустя полчаса Эмма вошла в кабинет для совещаний, все еще теряясь в догадках. Что за чертовщина тут происходит? Жалоба от пациента? Такими делами занимается Кен. Юридические проблемы? Сообщение о заложенной бомбе? Меня увольняют? В любом случае могли бы подождать и до трех, до начала моей смены. Я бы хоть пообедать успела. На пустой желудок день получится чертовски длинным. Если только меня не уволят. Тогда хоть нормально поесть смогу. Она вошла в кабинет. Он был набит битком.
Во главе длинного овального стола сидел мистер Локхарт, директор больницы. Этот лысый человек с жестким неулыбчивым лицом в свете люминесцентных ламп напоминал манекен в магазине. На другом конце стола с пришибленным видом сидел Курт. Его щегольской костюм казался помятым, да и лицо выглядело не лучше. Он покосился на Эмму налитыми кровью глазами, потом снова уставился на собственные руки. Между Куртом и Эммой сидели юрист больницы, менеджер по управлению рисками и пара незнакомцев в костюмах. Атмосфера в кабинете была напряженная — хоть ножом режь.
Эмма нашла пустой стул и уселась.
— Спасибо, что присоединились к нам, доктор Стил. Мы вас ждали.
Она услышала скрытый упрек и едва не извинилась. Едва.
Говнюк. Я все бросила и доехала меньше чем за полчаса. Я оставила Тейлор одну. Снова. Если ты недоволен, то подавись.
— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал мистер Локхарт.
Да неужели?! А я-то думала, меня вызвали, чтобы поблагодарить за отличную работу. Что я буду делать, если меня и в самом деле уволят? Во-первых, как следует пообедаю. Потом подумаю, где бы мне хотелось жить. Врачу из неотложки найдется работа где угодно, от Колорадо до Аляски. Или в Австралии. Или на Гуаме. Кстати, как у нас с погодой на Гуаме? И с едой? Надеюсь, специй там не жалеют.
— Прошлым вечером умер доктор Лип.
— Что?!
— Доктор Лип. Кен. Он умер прошлым вечером.
Кен умер… Ее друг. Ее наставник. Ее Дамблдор.
— Как?
— Его нашли в собственной машине с перерезанным горлом. Полиция ведет расследование. Не исключают суицид.
— Самоубийство? Кен перерезал себе горло, сидя в машине? Не может быть!
— Полиция работает над делом, — пожал плечами Локхарт.
— Когда это случилось?
— Его нашли вчера. Простите, дорогая моя, я знаю, что он был вашим другом. А еще хорошим врачом и хорошим человеком. Без него наша больница уже не будет прежней.
Эмма посмотрела на Курта. Ему Кен был еще более близким другом, чем ей.
— Сочувствую, Курт.
Тот даже не поднял голову.
— Мы свяжемся с его женой и постараемся ей помочь, — продолжил мистер Локхарт. — Однако сегодня мы вызвали вас по другой, пусть и связанной с этим причине. Поскольку доктор Лип нас покинул, необходимо назначить нового заведующего отделением неотложной помощи. Организации нужен сильный руководитель. — Директор встал и принялся медленно и важно расхаживать по кабинету. — Наша общественная больница переживает не лучшие времена. У нас были финансовые сложности. Последние три года мы работаем в убыток. Одно из проблемных направлений — неотложная помощь. Я не раз обсуждал этот вопрос с доктором Липом, но, к сожалению, мы так и не смогли найти решение. Поэтому были вынуждены рассмотреть альтернативные варианты.
Эмма посмотрела на него с прищуром. Вы собирались от него избавиться, и он это понимал. Предлагая мне место заместителя, Кен уже знал, что дорабатывает последние дни. Но он собирался выйти на пенсию и наслаждаться жизнью. А теперь умер. Какая жестокая ирония!
— Поскольку выхода мы так и не нашли, было решено отдать услуги неотложной помощи на аутсорсинг. Мы обратились в АЭМП — Ассоциацию экстренной медицинской помощи. По договоренности они должны были приступить к работе с апреля, но из-за смерти доктора Липа встал вопрос об ускорении процесса. АЭМП любезно согласилась начать со следующего месяца. Представляю вам доктора Дрома из АЭМП, — сказал мистер Локхарт, указывая на худощавого человека с улыбкой голодной змеи. — Вы знакомы с АЭМП?
Эмма покачала головой.
— Мы подрядная организация, оказывающая услуги экстренной медицинской помощи, — пояснил доктор Дром, снова улыбнувшись так, будто увидел добычу, и все встало на свои места.
Нас увольняют.
Как и ее коллеги, Эмма всю жизнь проработала в больнице. Но система здравоохранения менялась. Клиники стали отдавать услуги экстренной помощи на аутсорсинг подрядчикам. Это упрощало работу и помогало сводить концы с концами. Отличное нововведение для больниц, но настоящая катастрофа для врачей неотложки. Они мгновенно оставались без работы. Не верится, что такое случается и в этой глуши, но факты налицо.
— АЭМП предлагает работу всем нашим действующим врачам. Они надеются сохранить высокий уровень обслуживания, которым мы всегда отличались, — добавил мистер Локхарт.
Курт стиснул зубы. На левом виске голубым червячком забилась жилка, словно готовясь вот-вот лопнуть.
Доктор Дром снова улыбнулся. Эмма решила, что лучше бы он оставался серьезным. Будто удав, увидевший кролика. Довольный и голодный.
— Мы рады возможности здесь работать, — сказал Дром. — Мы много хорошего слышали о том, какую помощь вы оказываете окрестным жителям. АЭМП намерена сохранить высокое качество обслуживания, но сделать его более эффективным и экономичным, и надеется положить начало успешному сотрудничеству. Совместными усилиями мы сможем добиться общих целей.
— Это прекрасная возможность реформировать нашу систему, — подхватил мистер Локхарт. — Вместе мы сумеем вести безопасную и экономически эффективную работу на благо населения.
Эмма переводила взгляд с одного на другого, слушая их заученные речи, и не понимала, что она здесь делает. Кен умер. Курт был его помощником. Но я-то тут зачем? Я же обычный врач неотложки.
— Мы наслышаны о вас, доктор Стил, — продолжил доктор Дром, зыркнув в ее сторону, но избегая смотреть прямо в глаза.
Этот клочок волос у него под нижней губой напоминает алчную пиявку.
— Кое-кто из моих друзей очень вас рекомендовал. И ваше резюме меня по-настоящему впечатлило.
— Благодарю, — ответила она; Курт посмотрел на нее так, будто готов был прямо на месте перерезать ей глотку.
— Мы хотим предложить вам место заведующего отделением неотложной помощи.
Неужели? Они собираются убрать Курта, как и сказал Кен. И хотят отдать отделение мне. С чего бы?
— Мы уже обсудили этот вопрос с доктором Крампом. Он согласен, что из вас получится отличный заведующий.
Курт побагровел, проглотил ком в горле и едва не поперхнулся.
— Вы слишком любезны. Если вы читали мое резюме, то знаете, что у меня нет опыта административной работы.
— Так даже лучше. Мы вас обучим и окажем все необходимое содействие.
— Что именно потребуется от меня в должности заведующей?
— Мы об этом поговорим. Но чуть позже. — Мистер Локхарт встал, давая понять, что совещание окончено. — Мы все потрясены кончиной доктора Липа и найдем способ должным образом выразить признательность за его работу. Доктор Крамп, благодарю вас за самоотверженный труд и многолетнюю заботу о наших пациентах. Завтра мы разошлем сотрудникам неотложной помощи служебную записку по результатам сегодняшней беседы. Представители АЭМП посетят отделение для переговоров с врачами. И мы рады сообщить прекрасную новость: никто не потеряет работу!
Курт снова бросил гневный взгляд на Эмму и, ссутулившись, с подавленным видом выскользнул из кабинета бледной тенью прежнего вальяжного мужчины.
Эмма ждала, когда заговорит доктор Дром.
Тот молчал, перекладывая бумаги перед собой, и улыбался, глядя на нее.
Наконец она не вытерпела:
— Почему именно я?
Доктор Дром замялся. Пиявка под нижней губой зашевелилась.
Не привык к прямому разговору.
— Вы молоды, энергичны и не связаны с прежней администрацией. Вас порекомендовали люди, мнению которых я доверяю. Вы достаточно умны, чтобы оценить необычную возможность. И вы женщина. Женщины более гибкие и лучше приспосабливаются. А еще они больше ориентированы на поддержание хороших отношений. Я считаю, что это необходимо для успешного сотрудничества. — Он снова принялся перебирать бумаги. — Мы хотели бы сохранить врачей. Всех до единого.
— И доктора Крампа?
— И его. Хотя вам, думаю, было бы проще, если бы он ушел. Он не в восторге от работы под вашим руководством.
— Каковы мои обязанности?
— На восемьдесят процентов — врачебные, на двадцать процентов — административные. Контроль качества, графики работы, внедрение новых процедур, обучение, набор персонала, текущая оценка работы сотрудников, интерактивные совещания с другими отделениями…
У Эммы голова пошла кругом.
— Подробности мы еще обсудим. И предоставим все необходимые инструменты. Ваш успех — это и наш успех.
Все еще не в силах прийти в себя, она поплелась в неотложку, разрываясь между скорбью из-за смерти Кена и возбуждением от предложенной должности. Кен отговаривал ее. Но Кен мертв. Окончательно и бесповоротно.
Какая ужасная смерть! Самоубийство? Полная ерунда! Но кто мог желать смерти Кену, самому приятному и доброму доктору из всех, кого я встречала? Какая-то бессмыслица!
Набрав код замка на входе в отделение, Эмма вспомнила о Тейлор. Она, наверное, уже уехала. Звонить нет смысла. В третьей палате кричат от боли, в четвертой приемной женщина вся в крови, похоже, ждет уже несколько часов. Не больница, а зоопарк какой-то. Потом позвоню.
Она отправилась прямиком в третью палату. Долговязый подросток на каталке был одет в грязную синюю футбольную форму.
Он лежал на боку, пристроив полусогнутую левую ногу на подушку, и кричал, глядя на огромную шишку на колене. Его товарищи в ужасе таращились широко раскрытыми глазами, стараясь держаться подальше.
— Что случилось? — спросила Эмма.
Парень не ответил.
— Играл в футбол и получил удар в колено. Внутривенный поставить не дает, — подсказал медбрат скорой Джордж.
— И не нужно, — заявила Эмма и посмотрела пареньку в глаза: — Прости, дружок. Сейчас будет больно, но потом сразу станет легче.
Она ухватилась левой рукой за его левую пятку и потянула ногу вниз, распрямляя колено, а потом еле заметным движением большого пальца правой руки надавила на сместившуюся коленную чашечку.
Косточка встала на место с мягким щелчком. Парень перестал орать.
— Я вас обожаю, доктор Стил! — воскликнул с улыбкой Джордж, блеснув из-под густых усов золотым зубом, оставшимся ему на память о Вьетнаме.
— Я тебя тоже люблю, Джордж.
Чинить людей — это здорово! Лучше оргазма. Или нет? Давненько не было случая проверить.
ГЛАВА 14
Тейлор была на грани истерики. Вот только зрителей не было — и какой тогда смысл? Мать уехала. Отец опаздывал. Тейлор буквально утопала в багаже. Она уже набила три чемодана, но из каждой тумбочки, из каждого шкафа, с каждой полки потоком текли все новые и новые вещи.
Как ураган прошелся. Одежда, книги, косметика. Столько всего! И что мне с этим делать? Вот уж не думала, что у меня так много барахла! Она в бессилии уронила руки и посмотрела на любимую фотографию морского дна с коньками и звездами. На глаза навернулись слезы. Уже много лет этот снимок встречал ее каждое утро, когда она открывала глаза. А теперь придется бросать его здесь. Как и лампу из оранжевых водорослей — сувенир из поездки на Красное море, где они ныряли с трубками, когда еще были семьей.
Это был их последний совместный отпуск. Тейлор нравилось все. Она гладила любопытную полосатую рыбку, которая ела хлеб прямо у нее из рук. Она узнала экзотический вкус табуле
[7] и тахини,
[8] вдыхала аромат кофе и тяжелых сладких духов, проходя через рынок за руку с отцом. Она пробовала сладкий мятный чай, который подавали в крошечных чашечках. Это было самое счастливое время в ее жизни.
О разводе ей сказали на следующее утро после возвращения. Никогда не забуду тот день, хоть до ста лет доживу. И «Чириос»
[9] всегда будут горчить.
— Тейлор, я хочу, чтобы ты знала: мы тебя очень любим, — начал Виктор.
Она улыбнулась, поглощая «Чириос» из голубой чашки с павлином.
— И ничего не изменится, хотя мы с твоей мамой и разводимся.
У Тейлор так сдавило горло, что она больше не могла глотать. Она понимала, о чем речь. Родители ее подруги Кэти развелись в прошлом году. Отец ушел из дому, и больше Кэти его не видела.
«Чириос» по вкусу напоминают золу.
— Почему? — спросила Тейлор, и по щекам покатились жгучие слезы. — Почему ты уходишь?
Отец смотрел на свои руки, словно надеясь прочитать там ответ, и молчал.
— Мы больше не ладим. У нас разные жизни. Мы не можем быть вместе, — сказала мать.
— Это ты виновата! Что ты с ним сделала? — Тейлор бросилась к Виктору: — Папочка! Пожалуйста, не уходи! Не бросай меня! Я без тебя не могу! — рыдала она.
Он обнял ее, поцеловал в макушку.
— Мы по-прежнему будем любить тебя. И все равно останемся семьей, — сказал он. Какая глупая ложь!
Тейлор его не винила. Она знала, что виновата мать. Должно быть, та просто вынудила его уйти. Тогда она и возненавидела Эмму.
Прошло несколько лет, прежде чем она поняла, что дело в Эмбер. Но это ничего не изменило. Тейлор пуще прежнего стала ненавидеть мать, чувствуя собственную вину. В голове у нее даже родился сценарий, по которому Эмма принудила Виктора к отношениям с Эмбер, а потом вышвырнула из дому. И ничто было не в силах заставить Тейлор передумать.
Но сейчас она жалела, что мать не помогает ей. Эмма быстро разобралась бы с горами хлама в своей обычной непринужденной, деловитой и раздражающей манере. Ну почему она всегда должна быть права? Однако мать, как обычно, уехала. Карьера для нее всегда стояла на первом месте.
В дверь позвонили: отец. Вид такой, будто он неделю не спал. Глаза за линзами очков в стальной оправе покраснели, шевелюра всклокочена, но его объятия оставались такими же родными.
— Ты готова?
— Не совсем. Не знаю, что с этим делать, — пожаловалась Тейлор, указывая на вещи.
— Не беспокойся. Мы еще вернемся и заберем остальное. В любом случае все вещи в машину не влезут. А здесь их никто не украдет.
Он взял два тяжелых чемодана и покатил их к двери. Сломанное колесико постукивало на каждом обороте, отбивая неровный пульс. Виктор открыл багажник своего универсала и не без труда затолкал в него багаж.
Тейлор вынесла последний чемодан и оглянулась на дом. Багровый и злобный, он смотрел на нее в ответ. Другого жилья она и не помнила, но они никогда между собой не ладили. Она захлопнула дверь, заперла замок. Думала выкинуть ключ, но вспомнила об оставшихся вещах и, сунув ключ в карман, поволокла чемодан по ступенькам.
Отец ездил на том же голубом «субару», что и девять лет назад, когда уходил от них. Машина ничуть не изменилась, если не считать свежей вмятины на дверце со стороны пассажира.
— Тебе нужна новая машина. Никто не поверит, что ты кардиолог, когда увидит, на чем ты ездишь, — проворчала Тейлор.
— И что?
— Это не круто.
Он пожал плечами: ему было все равно. Втиснув третий чемодан вместе с двумя остальными, он захлопнул багажник.