– Он меня не обидел, все в порядке. Увидел свет в окнах и пришел… по старой памяти. Сначала я испугалась… когда услышала, что кто-то открывает дверь. Понимаете, я все время чего-то жду, боюсь, что-то случится… озираюсь, прислушиваюсь. Иногда мне кажется, что я схожу с ума… везде шорохи, шаги, какие-то непонятные звуки. Скорей бы уехать… – Она поежилась. – Этот Шеремет – несчастный человек, потерянный какой-то, на распутье. Я раньше думала, что он способен на убийство… взрывной, глаза с кровью… Буйвол! Сейчас не знаю. Не уверена. Он ее любил… – Она помолчала, а потом резко сказала: – Это не любовь! Бродский сходит с ума, Шеремета трясет от ярости и в то же время он готов заплакать… Разве это любовь? Это психоз… Сестра была неистовая, без границ, без жалости! И любовь вызывала такую же… Они несчастны, каждый по-своему. Мне кажется, она играла обоими. Это в ее стиле. Я позвонила вам, когда он ушел, хотела рассказать, а потом меня вдруг осенило: а если затея со свадьбой – блеф и она не собиралась замуж? Это был спектакль, шутка в ее стиле, жестокая и подлая! Увести Бродского у подруги и бросить в день свадьбы! Сбежать с Шереметом… Мне нужно было подумать.

– Вы действительно так думаете?

– Господи, не знаю! И никто уже не узнает, что там было на самом деле. Просто я знаю сестру. Знала… Они договорились встретиться на другой день, она дала понять, что у них все… как он сказал «на мази». Он прождал ее несколько часов, но она не пришла. Только на следующий день он узнал, что сестра убита.

– Он вернул ключ?

– Да. Посидел за столом, выговорился и ушел. Мне его жалко! Сильный грубый человек в таком размазанном состоянии… И я подумала, что больше не могу, хочу уехать! Разберусь с документами и… Соскучилась по сыну, он все время спрашивает, когда я приеду.

– Шеремет не сказал, где он сейчас? – спросил Федор. – В квартире он не появлялся уже несколько дней, на даче его нет.

– Я не спрашивала. Мне и в голову не пришло… Я все время боялась, вдруг он что-нибудь выкинет, понимаете? Начнет крушить все… Он неистовый! А он подпер голову руками, глаза закрыл… Я боялась шевельнуться. А потом он вдруг говорит: можно посмотреть ее комнату?.. Я кивнула, и он вошел в спальню сестры. Закрыл дверь и оставался там минут десять. А потом ушел, не сказав ни слова, как будто забыл обо мне. Даже дверь не захлопнул, а прикрыл. Он не мог убить… я думаю.

Они помолчали.

– Вы сказали, что Бродский сходит с ума. Это фигура речи или…

– Он постоянно звонит мне, ему хочется поговорить о сестре. Он ищет в нас сходство, говорит, что мы похожи… Я отказываюсь встречаться, но иногда приходится соглашаться, мне его жалко. Он смотрит на меня, и мне кажется, что он видит во мне сестру, хотя мы совершенно не похожи. А я смотрю на него, слушаю и думаю, что в нем нет ровным счетом ничего из того, что могло бы ее привлечь. Он неинтересный, скучный, нудный человек… Да, порядочный, честный, но… этого мало! Не понимаю! Все это так нелепо…

– Говорят, он талантливый архитектор…

– Да, знаю. И человек наверное, хороший, но я не представляю себе их семейную жизнь… Я не верю в эти отношения! Наверное, я не должна так говорить, но действительно не понимаю… Хотя сейчас это уже неважно, – она махнула рукой. – И еще я подумала: если сестру убили из-за свадьбы… ревность, зависть, колье напоказ, то она сама подготовила почву для убийства… понимаете? И самое ужасное, что свадьба – скорее всего, блеф, шутка. Я останавливаю себя, так можно додуматься до чудовищных вещей…

– Что вы собираетесь делать с бизнесом? – спросил Федор после продолжительной паузы.

– Не знаю. Сама себя все время спрашиваю… ожидаю, что осенит. Не могу уснуть, все представляю, с чего начать, если вдруг решусь… Дядя Паша был мне настоящим отцом, хотя я так и не сумела сказать ему «папа». Он часто повторял, что оставит все мне, а сам построит шалаш на реке, и в город только по праздникам. Меня мучает совесть, я чувствую, что должна… Но это такая ноша! А с другой стороны… азарт, что ли! Вы извините, что я все вот так вываливаю… просто не знаю, что делать.

– Оля, можно пригласить вас на ужин? – вдруг спросил Федор.

– На ужин? – Она растерялась и порозовела скулами. – Но вы меня уже приглашали… и сейчас тоже! Мне здесь очень нравится, это пианино при входе, такое наивное…

– Это молодежное кафе, а я имел в виду куда-нибудь для взрослых. В «Белую сову», например, там интересная программа. Тем более вы не можете уснуть ночью…

Оля смотрела на него с улыбкой, и Федор заметил, что глаза у нее не голубые, а зеленые!

– Я нечасто бываю в ресторанах… Знаете, давайте я лучше приготовлю стубицу и приглашу вас в гости!

– Стубицу? Никогда не слышал! Это… что?

– Мясо с черносливом, тушенное в вине. Его подают с клецками, но я могу сделать с картошкой. Хотите?

– Хочу! Мой аппетит просыпается к ночи… По-моему я уже упоминал. Мясо с черносливом… интересно! Умеете вы убеждать.

Оля обрадовалась:

– Тогда завтра? Часов в семь?

– Прекрасно! Завтра в семь. Диктуйте адрес. Утром позвоню и напомню.

Глава 37. Друг в беде

У него вагон достоинств,Недостатков нет почти…А. Барто. «Мой друг»
Астахов, не здороваясь, рявкнул:

– Ну? Давай по-быстрому. А то меня тут… имеют в хвост и гриву! Начальство собирало, мозги чистило… э-э-э… – Тут капитан выразился сильно и от души.

– Что ты собираешься делать с Бродским? – спросил Федор.

– С Бродским? Ну да, конечно, Бродский! Расстрелять к чертовой матери и всех делов!

– Я серьезно.

– Я тоже. Ты… ты… ты же опером был! Диплом юриста… пока не ударился об науку! Что ему предъявлять, по-твоему? Подумай своей умной головой, философ! Грабитель видел убийство, но это не точно. Жертва оставила наследство Бродскому, значит, убийца – он, но это не точно. Сапожники выдали заключение, что сердечный приступ, но это не точно. Вор откинулся и стал его шантажировать, но это, опять-таки, не точно. Он его замочил, но это снова не точно. На пару с Савелием сочиняли?

– Ты же понимаешь, что подобные совпадения…

– Не понимаю! Не вижу никаких на хрен совпадений! Дай мне факты, а не… фигню!

– Не будешь?

– Угадал. Еще вопросы?

– Кто составил завещание? – Федор слишком хорошо знал своего друга.

– Даниил Драга, кореш твоего Бродского, – после паузы сказал Астахов.

– Сам проверил? – не удержался он.

– Курсант. Иди к черту! – Капитан всех стажеров называл курсантами.

На том они расстались, и Федор пошел… не к черту, разумеется, а в нотариальную контору Даниила Драги, что на улице Пятницкой. В приемной он спросил господина Драгу. Строгая девочка в очках уточнила, по какому вопросу и есть ли предварительная запись. Федор улыбнулся и сказал, что по личному. Поколебавшись, девочка сняла трубку внутреннего телефона.

Федор знал юриста визуально, по «кино», и ему было интересно, насколько созданный им образ отличается от оригинала. Игорек Нгелу-Икеара сказал: мальчишка мальчишкой, но юрист дельный. Регина его любит, так как он развлекает ее городскими сплетнями и анекдотами. Школьный друг Бродского. Удивительно, что они сошлись – педант и сухарь Бродский и зубоскал Драга. Общие интересы? Завещание, например. Да и бизнесу не помешает дельный юрист…

За столом сидел мальчишка в строгом темном костюме и дорогом галстуке, как сразу отметил Федор, питающий слабость к красивой одежде. Его рыжие волосы были тщательно приглажены, бледно-голубые глаза смотрели выжидающе, кончики крупного рта чуть приподняты – казалось, он улыбается. Что-то шутовское почудилось Федору в лице Драги и располагающее одновременно. На манжетах его дорогой рубахи Федор заметил скромные овальные запонки белого металла. Платина?

Налицо попытка смикшировать несерьезную физиономию строгим и внушительным антуражем. Даже две картины – одна над головой хозяина кабинета: богиня Фемида с завязанными глазами, с весами в одной руке и мечом, пронзающим преступника, в другой, и радостный зеленый пейзаж напротив письменного стола – говорили о некой двойственности. Внушительный письменный стол темного дерева, массивные стулья, пышные кремовые драпри на окнах усиливали ощущение. Этому мальчику больше подошла бы суперсовременная светлая простая мебель и жалюзи на окнах. Контраст с обстановкой в кабинете Бродского – холодной и безликой – был разителен.

– Прошу вас, присядьте, – Драга жестом указал на стул. – Я вас слушаю.

Федор представился; на лице юриста промелькнуло удивление.

– Консультант-философ? – переспросил он. – Вы занимаетесь убийством Снежаны Рубович? Неужели все так безнадежно?

Федор улыбнулся:

– Я не занимаюсь убийством, я, скорее, психолог…

– Профайлер! – воскликнул Драга. – Знаю! Видел в кино. Что же вас интересует?

– Меня интересует все. Вы были на дефиле, многих знаете. В силу вашей профессии вы наблюдательны. У меня просьба: не могли бы вы дать общую картину того вечера? Возможно, что-то бросилось в глаза, показалось неуместным, необычным… Меня интересует все.

– Понял, – кивнул Драга. – Я сам все время спрашиваю себя, кто из них… Понимаете? Убийца был среди нас. Ходил по залу, пил шампанское, рассматривал гостей и выжидал. Мы пожимали ему руку. Это… абсурд! Я многих знаю. Там были чужие, верно, но… Понимаете, ничего злодейского я не заметил! Никто не прятался по углам, не подслушивал, не терся рядом… Все, как всегда. Правда, я ушел раньше. Снежана была великолепна! По сути, это ее триумф, на подиуме и в зале. Мне потом рассказали, что их поздравляли, кричали «горько!», я видел фотографии… И такой финал!

– Вы ушли раньше? – спросил Федор.

– У меня была встреча. Собственно, программа закончилась, народ потихоньку расходился. Последнее, что я помню, – это Руслан! Счастливый, гордый… Он интроверт, боится выражать чувства, не умеет прощать. Я его не узнавал. Мы учились вместе, сто лет знакомы. Он очень замкнут, высокомерен, раним. Максималист! Ему никто не нужен, он держит дистанцию. Я был при нем рыбой-прилипалой, – Драга рассмеялся. – Он первый математик класса, а я полный ноль, цеплялся за него как за соломинку. Так и подружились. Даже сейчас я пытаюсь растормошить его, сделать… человечнее, что ли. Однажды он сказал, что чувствует себя не таким, как все, потому что его бросила мать, все смотрят на него и считают его прокаженным. И это при том, что у половины класса были неполные семьи! Очень высокая планка, не умеет прогибаться, не понимает тех, кто прогибается. Взять хотя бы бизнес… – Драга махнул рукой.

– Мне показалось, у него успешный бизнес, он сумел встать на ноги, – заметил Федор.

– Он мог быть успешнее, если бы не его дурацкая принципиальность. Руслан просто отпугивает клиентов. А на ноги встал, потому что получил наследство, повезло.

– Дядя-миллионер из Америки?

– Скорее, тетя. Причем даже не родственница, а подруга матери. Любила его, жалела. Своих детей у нее не было.

– Вы ее знали?

– Виделись два раза. Я помог ей продать дачу и оформил завещание. Яркая, интересная женщина. Умерла от сердечного приступа…

– Понятно. Такой вопрос… Сейчас, когда прошло какое-то время, как вы оцениваете то, что произошло? Что это было, по-вашему? Случайность, заданность…

Драга задумался.

– Черт его знает, – сказал после паузы. – Поверите, у меня с самого начала было чувство, что это все понарошку, ненастоящее… этот их роман, любовь. Снежана – яркая, жадная до жизни тусовщица… Львица! А Руслан… Конь и трепетная лань. Для меня загадка, почему она согласилась выйти за него. Его я понимал, ее – нет.

– Вы не пытались поговорить с ним?

– Пытался! Он и слушать не хотел. Я не знаю, кто или что вмешалось, чтобы не допустить… понимаете? Не судьба. А мотив… скорее всего, колье. Она до сих пор стоит у меня перед глазами – ослепительно красивая, в белом атласном платье, на шее синие камни. Синие лучики на коже… Живая, радостная… Обидно.

– Вы думаете, у них не было будущего?

Драга снова задумался.

– Я видел ее с мужчиной, – сказал он наконец. – Они вели себя как любовники… Понимаете, о чем я? Это был ее мужчина – прекрасно одетый, самоуверенный, из тех, кто везде свой. Я никогда не видел ее такой оживленной, им было хорошо вместе. Я навел кое-какие справки… профессия такая: совать нос во все дыры. Не буду вдаваться в подробности, но результат подтвердил мои опасения.

– Вы сказали об этом Бродскому?

– Нет, разумеется. Да он бы и не поверил.

– Если я правильно понял, вы расцениваете убийство как некую закономерность? Или… кару?

– Философский вопрос! – Драга снова рассмеялся. – Я маленький и ничтожный человечек, что я знаю о промыслах и карах? – Он поднял взгляд на потолок. – Закономерность? Принимая во внимание ее образ жизни… Да, возможно, в этом была… некая закономерность. Чтобы расставить все точки и исключить возможный мотив, заявляю: Руслан ничего не знал! А я… Я жалею, что ушел раньше, возможно, сумел бы заметить что-нибудь. Ну да что уж теперь.

– Бродский был женат, кажется…

– Был. Юлия – блестящая пианистка, а он требовал, чтобы она бросила работу и рожала детей. Кончилось тем, что она его бросила. Он даже не понял почему. Для него существует некий придуманный им порядок, и всякий, кто переступит черту, – враг, которого нужно уничтожить. Фигурально, разумеется. Уничтожить или отодвинуть. Клиенты его побаиваются…

* * *

…Вечером Федору позвонил остывший капитан Астахов и сообщил, что Шеремет сдался полиции. Сам явился, спросил, кто занимается убийством гражданки Рубович.

– Он что, признался?

– Признался? Ни разу. Пришел поговорить. Сообщил, что это не он. Дома его не было, жил на даче у друга. Бухали и поминали. Вернулся, а соседи сказали, что приходила полиция, спрашивала про него. И он решил сдаться добровольно.

– И что?

– Ничего, придержим пока у себя. А ты как? Кашляешь?

– Уже нет. Ничего мне не скажешь?

– По убийству вдовы? Когда нароешь по делу, обсудим. Спокойной ночи, философ! Кстати, пригласила его на показ Сандра Сахно!

Глава 38. Погружение. Криминальные хроники

Врут все, но это не имеет значения, потому что никто не слушает. Закон Либермана
Золотое перо отечественной журналистики и гордость «Вечерней лошади» Леша Добродеев, он же Лео Глюк, фигура культовая, вхожая в кулуары, любимая читателями и вездесущая. Что бы ни случилось в городе – прилет инопланетян, клад, обнаруженный в Ильинских пещерах, драка в «Белой сове», приезд знаменитости или убийство, – Леша в первых рядах и тут же опрокидывает на голову обывателя гору домыслов, сплетен, версий из самых достоверных источников. Разброс его интересов впечатляет, человек он суперобщительный, любопытный, с богатым воображением и всеядный. «Как сообщает наш инсайдер», – начинается почти каждый его репортаж, где искусно переплетаются крупицы истины и самое беспардонное вранье. Что есть, то есть, зато рейтинг зашкаливает.

Клички «Пионер» и «Лоботомик» как нельзя лучше передают суть Лео, готового в любой момент, днем и ночью, тряся изрядным животом, бежать, хлопать крыльями, оповещать, а также вгрызаться и хватать мертвой хваткой очевидцев и свидетелей происшествия. Одна из его рубрик называется «Спроси Лео Глюка!». Это каша, где есть все: от рецептов варенья из вишни с крапивой до рекомендаций по конному спорту, а также советов начинающему нумизмату. Но это так, между прочим, от широты натуры.

Любимое же детище Леши – криминальные хроники, на которых он давно съел собаку. Сожрал! Здоровенную собаку. Его гордость и слабость. Свои репортажи он выписывает с восторгом и трепетом, погружая читателя в атмосферу оменов, красочных деталей, крови и ужаса.

Убийство модели из «Икеары-Регия» стало знаковым событием, и Леша оттянулся по полной. Тем более он был знаком с жертвой, прекрасно ее знал и часто общался. Притом у него было много фоток дефиле, моделей в костюмах, гостей, счастливых жениха и невесты. «Ничего не предвещало беды» – так начинался первый репортаж с места кровавого преступления.

Почти каждый день выходил новый материал об убийстве Снежаны Рубович, в результате чего тираж увеличился втрое! А после убийства второй модели, Сандры Сахно, фантазия Леши Добродеева слетела с катушек окончательно. Мрачные прогнозы, предчувствия, вещие сны, маньяки, зловещие ассоциации… «Что это? Чья извращенная тяга к убийствам, крови, желание растоптать и уничтожить красоту? Это конец? Или начало? Свидетелями каких страшных событий нам всем еще предстоит оказаться? Где подстерегает рок? Жестокий и кровавый убийца? В какой тени? За каким углом? Возможно, он не прячется? Возможно, он среди нас и нужно лишь оглянуться? Ужас вошел в нашу жизнь!»

И так далее…

Федор Алексеев, пробегая одним глазом репортажи Лео Глюка, только вздыхал, удивляясь, что кто-то на это клюет. Лео есть Лео, но, похоже, без него не обойтись, этого летописца криминальных хроник. Капитан Астахов и слушать не станет, дама из архива не отказала бы, знай он точно, что ищет. То есть Федор представлял, что ему нужно, но разброс во времени слишком велик. Десять-пятнадцать лет! А вот Лешу Добродеева можно задействовать: у него память, как у слона. Вздохнув и все еще сомневаясь, Федор потянулся за айфоном…

…Они сошлись через час у гостеприимного Митрича: сгорающий от любопытства и бьющий копытом от нетерпения Леша Добродеев и все еще сомневающийся Федор Алексеев.

– Я знаю, ты копаешь насчет убийства, – с ходу приступил к делу Добродеев. – Нужна помощь? Я готов! Все, что могу! Ты меня знаешь. Следствие зависло, мой инсайд говорит, просеивают всех через сито, там народу до фига было! И камешки пропали за миллион, это тебе не кот начихал! Что надо? – Глаза журналиста вспыхивали зелеными искрами.

– Даже не знаю, Леша… – философ продолжал сомневаться, справедливо опасаясь, что завтра весь город будет в курсе.

– Я весь внимание! – Добродеев подался вперед, сверля его взглядом в упор.

– Ладно, – решился Федор. – Но строго конфиденциально. – Журналист приложил одну руку к сердцу, а другой закрыл рот на воображаемый замок. – Мне нужны твои архивы, Леша. За пятнадцать последних лет. Сможешь?

– Все здесь! – Добродеев постучал себя пальцем по лбу. – Спроси Лео Глюка!

– Понимаешь, Леша, то, как была убита Снежана… Ее не просто убили, а разбили лицо… уже потом.

– Ты думаешь, это почерк? – деловито спросил тот.

– Я допускаю, что это может быть почерком. У него была задача уничтожить ее. Не просто убить, а уничтожить. Изуродовать. Кстати, колье нашлось, ты в курсе?

– Как нашлось? – Добродеев был поражен. – Я понятия не имел… Где?

– У Сандры Сахно. Там сломана застежка, видимо, оно упало, а она подняла.

– А серьга?

– Серьга не нашлась.

– А ты уверен, что это не она Снежану?

– Не думаю. Тут скорее напрашивается версия о том, что она подняла колье, а убийца увидел…

– Явился к ней и убил! – подхватил Добродеев. – А почему он не взял колье?

– Не нашел, оно было в тайнике. Она несколько раз звонила Шеремету, он все время крутился в городе – его видели, а после убийства исчез. Вчера пришел сам, его задержали.

– С повинной?

– Нет. Утверждает, что он ни при чем.

– Я его прекрасно знаю! Он, конечно, бузотер, но… не думаю. Как ее убили?

– Какой-то токсин, экспертиза пока не установила.

– Не верю, что это Шеремет. Он парень заводной, были неприятности, скандалы… но насыпать яду? Не верю. А если она сама?

– Если бы она сама, то должен быть контейнер с ядом, а его не нашли. На столе в кухне вымытый бокал. Из второго она пила, он остался на журнальном столике.

– Два бокала? Убийца даже не попытался выдать это за самоубийство? Почему?

– Хороший вопрос, Леша. Должно быть, уверен, что его не найдут. Не знаю.

– Значит, убийца Снежаны не взял колье… Почему? Я бы взял! В смысле как сувенир… Шучу!

– Возможно, не успел. Спешил.

– А она его тоже видела? Ты не думаешь, что она могла его шантажировать? В итоге он пришел разобраться с ней и заодно хапнуть колье.

– Трудно сказать. Не факт, что она его видела. А вот в случае с Леоном Маркиным, я думаю, она действовала наобум. Блефовала. Знаешь такого?

– Ну как же! Его все знают. Аферюга! Что значит блефовала?

– Пришла к нему и потребовала, чтобы он вывез ее за границу, намекнув, что ей кое-что известно. Таким же образом она могла засветиться перед убийцей, не зная наверняка, что это он. Предполагая, что он может быть убийцей и желая вымутить для себя какие-то преференции. Но это, как ты понимаешь, недоказуемо… так, мысли вслух.

– Интересная девушка была, мы с ней ужинали несколько раз… Веселая, смеялась все время… – Добродеев вздохнул. – Все время думаю… там оставались все свои, не представляю… и никто ничего!

– Он мог выйти раньше и прятаться в коридоре… Не суть. Напряги память и скажи, помнишь ли ты что-либо подобное? Удушение жертвы с последующим избиением? Это говорит о ярости, Леша. Если убийца засветился раньше, то это вполне может оказаться почерком. Подумай! Мне нужны глухари за последние пятнадцать лет.

Добродеев задумался. Он смотрел в потолок и жевал губами. Федору казалось, он видит, как внутри его головы крутятся на бешеной скорости мыслительные шестеренки.

– Предприниматель Н. застрелен у собственного дома – подозревали партнера, – начал Добродеев. – Отравление старика – подозревали племянника; директор банка застрелен у себя дома, девять выстрелов – подозреваемых не было; женщина изнасилована и убита в подъезде; директор музея сброшен с балкона…

К ним подъехал Митрич со своей тележкой, издающей леденящий кровь в жилах визг.

– Я тут вам, ребята, привез, как всегда… Ну что, Федя? Ничего? – Голос у Митрича был скорбным. – Леша, читаю твои статьи и мамочка тоже. Большой привет от нее, она тебя очень любит и уважает. Если можно, статью с автографом, я обещал. Кстати, Федя, мамочка говорит, что помнит убийство девочки-студентки лет пятнадцать назад: она бегала в парке, дело было осенью…

– Помню! – обрадовался Добродеев. – Подозревали ее парня, но не сумели доказать. Убийца повалил ее на землю и уже мертвую ударил камнем. Двенадцать лет назад!

– Спасибо, Митрич! – с чувством сказал Федор.

– Вы думаете, это один и тот же? Но целых двенадцать лет ничего подобного не случалось… Тогда весь город прямо бурлил! Вряд ли тот самый, столько лет прошло…

– То, что жертв не нашли, не говорит о том, что убийств не было. Человек исчез, никто не заявил. Не нашли или нашли, но не сумели установить личность… Леша? Ничего такого не припоминаешь?

– Тебя интересуют Джейн Доу? Я не могу так сразу, Федя. Одно дело, когда жертва известна, и другое – когда нет. О них сразу забывают.

– Как можно исчезнуть без следа? – печально спросил Митрич. – Кто такая Джейн Доу?

– В криминалистике англосаксонских стран так называют неопознанный женский труп, Митрич, – пояснил Добродеев. – Исчезнуть без следа можно, к сожалению…

– А что по той девочке? – спросил Федор. – Все, что помнишь, Леша.

– В моем личном архиве должны быть детали, – нахмурился Добродеев. – Вечером отзвонюсь.

…Он позвонил поздно вечером и сообщил, что девочку звали Ирина Сутеева, двадцати одного года, и была она студенткой третьего курса университета. Убийца напал на нее во время утренней пробежки в парке, девятнадцатого сентября. Двенадцать лет назад. Предполагали грабеж: пропал мобильный телефон и золотое украшение. Свидетелей не было. Дело зависло и через пару лет пошло в архив.

– Спасибо, Леша!

– Это не все, Федя. Четыре года назад, весной, в Еловице был найден неопознанный труп женщины, пролежавший несколько месяцев под снегом. Причем не бомжихи, а хорошо одетой, с золотой цепочкой, которая разорвалась и зацепилась за одежду. Возможно, убийца ее не заметил. У меня есть фотка кулона – знак Стрельца. У жертвы были сломаны шейные позвонки, что указывало на удушение. Было ли у нее разбито лицо, непонятно, установить не удалось… сам понимаешь. Заявлений об исчезновении не было, дело закрыли. Теперь все. Имей в виду, я с тобой! У меня есть адрес жертвы. Давай утром?

Федор чертыхнулся было, но потом сообразил, что присутствие журналиста облегчит ему задачу: не придется объяснять, кто он такой и что ему нужно – Добродеев по привычке вечно соваться вперед все сделает сам…

Глава 39. Мясо с черносливом и красное вино…

Ты не красишь лица, не сгущаешь бровейИ волос не стрижешь в жертву моде.И. Северянин. «Отличной от других»
Вечером Федор Алексеев отправился в гости к Оле. С бутылкой хорошего вина, коробкой шоколада и цветами – какими-то мелкими розово-белыми кисточками, очень нежными. Банально, конечно, но ничего интереснее он не придумал. Да и что тут придумаешь? Можно торт вместо конфет, но это еще банальнее.

Запах тушеного мяса он ощутил еще на лестничной площадке и невольно сглотнул. Ему всегда нравились самоуверенные сильные женщины с чувством юмора, а вот умение готовить не входило в обязательный перечень достоинств… до сих пор, во всяком случае. Сейчас же он подумал: все-таки неплохо, когда женщина умеет готовить – ты приходишь домой голодный, уставший, а на пороге тебя сшибает с ног сумасшедший запах тушеного мяса. И выходит навстречу она, румяная от жара плиты, улыбается, принимает портфель… Не в вечернем платье, а в кокетливом фартучке с кроликами или ромашками. Стареешь, попенял себе Федор. Философ должен быть аскетом – голова лучше работает. Как говорится: сатур вентер нон студет либентер[9].

Дверь открылась, и он вошел. Оля была непохожей на себя – в белом свободном свитерке и джинсах, с распущенными волосами. Он протянул ей цветы, она вспыхнула и поднесла их к лицу.

– Добрый вечер, Оля, – сказал Федор. – Выбрал на свой вкус. Вино тоже.

– Спасибо, не нужно было. Очень красивые. Вино у меня есть… Заходите! Я сейчас!

Стол был накрыт. Красивые тарелки, бокалы, два тонких подсвечника с красными свечами; они горели, пламя подрагивало от воздушных токов. Федор сел на диван и огляделся. Большая комната, почти пустая – что ему понравилось, он любил пустые пространства. Высокие потолки, никаких тряпок! Тяжелая люстра ретро с пятью плафонами, на окнах гардина-сетка цвета мха, за окном видны ветки дерева. Большой тяжелый стол на львиных лапах, массивные стулья и два кресла в торцах – тоже на лапах. Диван, на котором он сидел, коричневый, мягкий и широкий; несколько ковровых подушек; квадратный темно-коричневый журнальный столик и кресло в тон дивану; рядом торшер с темно-желтым абажуром с кистями. Солидно, дорого, вне времени. Подал голос его телефон. Это был Савелий Зотов.

– Федя, ты дома? – спросил он озабоченно. – Я сейчас принесу куриный бульон, Зося сварила. Тебе нужно восстанавливать силы. Ты как?

– Я нормально, Савелий. Бульон не нужно, Зосе спасибо.

– Почему? Ты не любишь бульон?

– Люблю! Я в гостях, меня здесь обещали накормить.

– Ой, кто сейчас кормит в гостях! Одни чипсы и орешки. Ты у коллеги?

– Потом расскажу. Зосе привет!

…Он встал на пороге кухни:

– Помочь?

– Спасибо! – Оля улыбнулась. – Все готово. Вы умеете открывать вино?

– Не пробовал, но готов, – сказал Федор, и она рассмеялась. – У вас красивый дом.

– Да! Я начинаю привыкать, тем более здесь почти ничего не изменилось. Сестра купила новую мебель в свою комнату, а все остальное, как было. Это гнездо, мы жили здесь все вместе. Все чаще думаю, что у человека должен быть дом. Не место, где он живет, а дом!

…Федор разлил вино. Они смотрели друг на друга. Подрагивало пламя свечей, подрагивало вино в бокалах – на столешнице обозначились крошечные овалы теплого красного цвета.

– За вас, Оля! – сказал Федор. – За возвращение! – Она кивнула, лицо ее было серьезным.

Возвращение? Куда? Туда или сюда?

Они выпили.

– Скажите, что страшно голодны, – сказала Оля. – Кухня – тот же театр, нужны голодные зрители и аплодисменты!

– Готов съесть волка, – сказал Федор. – Или надо говорить собаку?

Оля рассмеялась:

– Надо говорить голодный как волк! Это козий сыр, попробуйте!

– Как в «Пасте-басте»?

– Да! И зелень. А вот это тушеные баклажаны с болгарским перцем – подарок Али. Она закручивает осенью не меньше сотни всяких салатов и маринадов. Старое поколение! Магазинным не доверяет. Там много специй, осторожнее!

– Вкусно. Еще вина? – Она кивнула, и Федор снова налил. – Теперь ваша очередь!

– Пусть скорей идет время… Нет! Пусть скорей все закончится!

Федор понял, что она хотела сказать. Страшно быть в подвешенном состоянии, подозревать всех вокруг, лежать без сна и прислушиваться к шорохам и шагам…

…Федор рассматривал блюдо с кусками тушеного мяса и чернослива в окружении крупно нарезанной и политой соусом вареной картошки.

– Я посмотрел в Интернете, как готовится стубица, – он передал ей тарелку и стал накладывать себе. – Думаю, тоже смогу. А вы оцените, договорились?

Оля кивнула и спросила:

– Ну как? Не очень сладко?

– Потрясающе! – искренне воскликнул Федор. – Даже Зося так не сумеет!

– Зося?

– Жена моего друга Савелия Зотова. Он собирался принести бульон, а я сказал, что я в гостях и меня накормят. Теперь расскажу им, что такое стубица. Пусть завидуют. – Он помолчал и спросил: – Как вам живется, Оля? Где теперь ваш дом?

– Наверное, у меня два дома. Я рассказываю сыну про дедушку и бабушку, про отца… хочу привезти его сюда. Пусть посмотрит, где мы жили. Не знаю, Федя, здесь ничего не осталось, кроме могил…

– Еще вина?

…Они долго сидели, разговаривая ни о чем, старательно избегая упоминать о последних событиях. Федор рассказал про Магистерское озеро, которое когда-то принадлежало чернокнижнику и колдуну, где живут русалки – одна, во всяком случае, он сам видел. А еще там очень яркие звезды и хорошо сидеть у костра, а потом спать под открытым небом и просыпаться с первыми лучами солнца. Правда, Федор не упомянул, что уже год они никак туда не выберутся… Чертово время! Летит как сумасшедшее… Оля сказала, что дядя Паша брал их маленькими на рыбалку и они сидели у костра… полешки трещат, пахнет дымом, ночные бабочки… И звезды! А дядя Паша рассказывает всякие истории из детства…

Они убрали со стола, и Федор засобирался домой. Оля проводила его в прихожую, он попрощался, но медлил, пауза затягивалась, оба молчали. Федор притянул ее к себе, она ответила поспешно и с готовностью…

Глава 40. Ретроспекция

Жизнь умерла кругом, но тайны воскресают. Неуловимые, как легкий вздох ночной… Поликсена Соловьева. «Тайна смерти»
Леша Добродеев по своему обыкновению кипел и булькал, Федор Алексеев хранил молчание и был полон мыслями об Оле. Он ушел утром, выскочил по-английски, не прощаясь – спешил на пару. Не хотел ее будить… но не только. Ему нужно было подумать, все случилось слишком неожиданно. С другой стороны, ужин со свечами, красное вино, мясо с черносливом… а чего вы еще ожидали?

Освободившись около часу дня, он набрал Олю, но она не ответила. Поколебавшись, Федор позвонил Добродееву, сказал, что ожидает его в скверике около театра – нужно поговорить. Взмыленный Добродеев примчался через двадцать минут. Хватаясь за сердце, упал на скамейку рядом, выдохнул:

– Ну?

– Я бы выпил кофе, – сказал Федор. – Не против? Заодно и поговорим.

– Давай! – с готовностью согласился тот. – Тут рядом «Кукушка», за театром.

– Федя, на что ты рассчитываешь? – спросил Добродеев, когда они уже сидели за столиком в полупустом кафе. – Неужели думаешь, что убийца один и тот же? Девочку-студентку ограбили, пропали золотые сережки и телефон, официальная версия ограбление. А в нашем случае все иначе! Колье нашлось, ограбления не было. Сережка случайно завалилась куда-то. Кроме того, двенадцать лет ничего подобного… так не бывает! Ее задушили, но насчет того, что ударили камнем по лицу, извини, не уверен. Она лежала лицом вниз, может, ударилась при падении. Он схватил ее вещи и удрал – не думаю, что намеренно изуродовал. Смысла не вижу. А Снежану ударили специально, несколько раз… это была ненависть! Можешь объяснить? Того не нашли и не могли найти, это спонтанное убийство, он наткнулся на нее случайно. Там были люди: выгуливали собак, все знали друг друга, здоровались. Следствие установило круг лиц, всех допросили. Солидные люди, все вне подозрений. Не вижу связи, Федя. Или это философский вопрос?

– Ты прав, Леша. Я все понимаю. Вопрос не философский, какая философия… Но ведь зацепка где-то сидит и ждет, чтобы ее вытащили. Не верю в тупики, просто мы плохо ищем. Скорее верю в интуицию. Два убийства, и ничего! Шеремета задержали, но я не думаю…

– И я не думаю, прекрасно его знаю, я уже говорил, – сказал Добродеев. – Парень безбашенный, но убийство? Что до интуиции… штука опасная, Федя. Из области эмоций – ты мне не нравишься, значит, ты сволочь! А этот, наоборот, нравится, и я ни за что не поверю, что он украл галоши!

– Согласен, Леша. Скажем, интуиция, подкрепленная доказательствами, как указующий перст. Например, он ограбил студентку, чтобы навести на ложный след, чтобы заподозрили грабеж…

– А твоя интуиция предполагает, что мотив был другой? Я же вижу, что у тебя на уме… Старик Добродеев тоже не лыком шит, у него с интуицией полный порядок. Скажешь?

– Скажу, – сказал после паузы Федор. – Что мы знаем о жертве? Я имею в виду Снежану.

– Львица, красотка, без царя в голове, все наслышаны о ее похождениях.

– А Бродский?

– Бродский… Конь и трепетная лань? Я тоже об этом думал! С одной стороны, завидовал, а с другой – э, нет, думаю, эта жар-птица тебе не по зубам! Даст она тебе прикурить!

– Именно. Ты это понимаешь, а он не понимал. Любовь, страсть… Ему и в голову не приходило, что она ему не по зубам. Они были знакомы всего-навсего четыре месяца. Он любил и думал, что она тоже влюблена, а как же! Для таких, как он, неверность – преступление, даже взгляд на чужого мужчину – уже трагедия. Он однолюб, причем ограниченный! И очень ревнивый. Он был женат, шесть лет назад, на пианистке из филармонии. Жена его бросила – просто взяла и уехала. Его друг, Даниил Драга, сказал: Бродский не хотел, чтобы она работала, безумно ревновал и она в конце концов не выдержала и сбежала. Он не умеет прощать и все время боится, что его бросят. Мать оставила их с отцом, когда ему было девять, и рана до сих пор не затянулась. Он порвал с ней отношения, не простил. Его этическая планка очень высока, судит он беспощадно и прощать не умеет. Представь себе, Леша, что…

– …он мог узнать про Снежану что-нибудь… компрометирующее?

– Узнать или увидеть. Ее экс, Шеремет, был на приеме, там же крутился Леон Маркин. Да и другие.

– Но у Бродского алиби! Когда Сандра закричала, он был внизу уже минут двадцать! Есть свидетели. Там все крутится вокруг этих чертовых двадцати минут!

– Верно. А если было так… Снежана пошла за шубой, а он собирался спуститься, но увидел их с Шереметом вместе. Шеремет рассказал… моему свидетелю, что Снежана позвала его взглядом и он пошел за ней. Она была рада его видеть, они поцеловались…

– А Бродский увидел! – подхватил Добродеев. – Дождался, пока Шеремет уйдет, а потом… А Сандру тоже он? Из-за колье?

– Я не говорю, что это Бродский, Леша. Это всего лишь версия. Я присматриваюсь к нему. Ко всем. В телефоне Сандры были вызовы Шеремету и Маркину. Бродскому она не звонила.

– Необязательно звонить, можно как-то по другому связаться. А кто привел Шеремета на показ? Сандра?

– Сандра. Расчет был на скандал – она прекрасно знала, как он ревнив. Они когда-то встречались.

– Она не просчиталась! Скандал получился из ряда вон. Как интересно все закрутилось, однако… Войдет в местные анналы, можешь мне поверить!

Федор кивнул. Он смотрел на Добродеева, и на лице его было странное выражение – он словно сомневался и спрашивал себя, сто́ит или нет.

– Что? – спросил Добродеев. – Говори уже! Что еще?

– Пять лет назад умерла подруга матери Бродского. Она его любила и жалела, они сохраняли дружеские отношения до самой ее смерти. Пятнадцатого сентября она умерла от сердечного приступа. В ту же ночь некто Валерий Гущин грабил квартиру в доме напротив. Ты должен знать этот дом, там пару лет назад случился взрыв газа.

– На Монастырской! Знаю. И?..

– Гущин попался и отсидел несколько лет в тюрьме. Недавно вернулся и засветился на церемонии прощания в «Икеара-Регия». У меня есть запись.

– Откуда ты его знаешь?

– Я его не знаю. Коля Астахов упомянул, что был пожар, в котором погиб этот самый Гущин, и он был на опознании. Я увидел его фотографию – он не сгорел, а угорел – и узнал человека с записи. Задал себе вопрос: что он там делал?

– Ты думаешь, явился с целью увидеться с кем-то?

– Да. Напрашивается именно такое предположение. Я был в разрушенном доме, в той квартире – ее окна выходят на квартиру знакомой Бродского. Спустя пару недель после визита в «Икеару» он погибает при пожаре. Причем подозревают умышленный поджог. Это может оказаться совпадением… еще одним.

Добродеев покрутил головой:

– Совпадения… дело такое. То есть ты предполагаешь, что грабитель видел убийство, шантажировал Бродского, и тот его убил? А та женщина… какая причина смерти? Что в свидетельстве?

– Сердечный приступ. Она была немолода и нездорова. Я не думаю, Леша, я собираю информацию. Кстати, через год после ее смерти Бродский открыл свое дело.

– Астахов знает? Ты с ним говорил?

– Говорил. Доказательства косвенные, Леша. Надо что-то повесомее. И раз всплыло похожее убийство двенадцатилетней давности, проверить необходимо. Возможно… даже, скорее всего, Бродский непричастен, но я хочу убедиться. Поставить галочку. Как тебе должно быть известно, рано или поздно количество переходит в качество. Или не переходит. А потом мы поговорим с кем-нибудь из коллег его бывшей жены. Драга говорил, что она была нездешняя и уехала из города. Документы на развод прислала по почте. Отношений с ней Бродский не поддерживает. Но, возможно, поддерживает кто-то из ее коллег. – Федор помолчал немного и сказал после паузы: – Если у тебя есть фотография кулона, найденного на трупе… что лежал под снегом, нужно показать: может, кто-то узнает.

Они молчали. Добродеев переваривал услышанное и время от времени поглядывал на Федора испытующе…

…Женщина, открывшая им, сообщила, что Сутеевы здесь больше не живут. Восемь лет назад они купили квартиру у Оксаны Сутеевой, которая вышла замуж и уехала за границу. Ни адреса, ни телефона у нее нет. Но в соседнем подъезде живет ее подруга, может, она знает. Она сейчас гуляет с ребенком, сидит около песочницы на лавочке.

Миловидная молодая женщина и правда сидела на скамейке, а малыш рылся в песке. Добродеев выступил вперед и сказал, что они ищут семью Сутеевых, которые когда-то проживали в этом доме.

– Уже никого не осталось… Ой, а я вас знаю! – воскликнула женщина. – Видела по телевизору, вы журналист Алексей Добродеев! – Тот зарделся. – Вы хотите написать про убийство Иришки? Его поймали?

– Как вас зовут? – спросил Федор.

– Валя… Валентина Храмова. А вы тоже журналист? Их мама Светлана Гавриловна умерла через три года после смерти Иришки, а Ксанка продала квартиру и уехала в Польшу, восемь лет уже.

Ее не нужно было понукать и задавать наводящие вопросы, она была рада поговорить. Не сводя взгляда с Добродеева, выкладывала все, что знала и помнила. Они дружили с Иришкой, вместе учились в педе, но она бросила, потому что вышла замуж.

– Славик третий, – Валя кивнула на сынишку. – Все мальчики! Иришка была умная, собиралась в аспирантуру, знала, чего хочет. Училась на третьем курсе, когда ее убили. Это был такой ужас! Ее задушили и ограбили, нас вызывали на допросы, всю группу. Она встречалась тогда с одним мальчиком с информатики… его допрашивали несколько раз. Игорь Славченко. Они встречались три месяца, но Иришка говорила, ничего серьезного, сначала надо получить диплом. А я вот бросила… – Она вздохнула. – Так и не нашли! А мы целый год боялись ходить в парк… ее убили утром, она там бегала. Меня тоже звала, но я люблю поспать. Это был такой ужас, не передать!

– Она встречалась с кем-то до Игоря Славченко? – спросил Федор.

– С мальчиком из нашей группы… у нас все девочки и только два мальчика. Эрик Горский! Недолго, месяц примерно. Сказала, что он глупый. Между прочим, сейчас в министерстве просвещения большая шишка! Был еще один, – Валя задумалась. – Цветы дарил… не из наших, у нас цветы как-то не особенно… Не знаю, как звали.

Добродеев открыл рот, но Федор толкнул его локтем и спросил:

– Он был студент?

– Нет вроде. Цветы дорогие… розы, у нас таких денег не было. Работал где-то…

– Где? В какой области? Военный? Архитектор? Врач?

– Архитектор? Нет! С архитектором она встречалась раньше, недолго. Его звали Руслан, фамилии не знаю. Постарше нас. А этот… может, в банке… что-то, связанное с финансами, кажется.

– Почему она рассталась с архитектором?

– Иришка говорила, он страшно ревнивый. Мы часто собирались, все наши, танцевали у кого-нибудь или в кафе, отмечали дни рождения, а он злился, не звонил. А с нами не хотел: стеснялся, наверное. Работал в крупной компании, весь из себя…

– Кто был инициатором разрыва? Ваша подруга?

– Нет! Он ее первый бросил. Сказал, что они очень разные, не подходят друг другу… все такое. Спокойно так высказал, повернулся и ушел. Иришка очень переживала…

– Вы сможете его узнать?

– Смогу! Он был красивый, только очень серьезный, никогда не улыбался…

– Куод эрат демонстрандум[10], – сказал Добродеев, когда они, распрощавшись с разговорчивой девушкой, шли по улице. – Ты был прав, это он. Жаль нет фотки…

– Фотография Бродского у меня в смартфоне, – сказал Федор.

– Так чего ж ты? – вскричал Добродеев. – Чтобы наверняка!

– Леша, существует процедура опознания, это дело следствия. А мы с тобой займемся филармонией. Я только позвоню…

Добродеев, не страдавший излишней деликатностью, тем не менее отошел в сторонку, и Федор набрал Олю. Она снова не ответила. Он чувствовал неловкость – сбежал как мальчишка! Идея ускользнуть по-английски уже не казалась ему удачной: не попрощавшись, ничего не сказав… Идиот! Что она подумает… Обиделась? Он задумался на миг и наспех отстукал: «Скучаю! Ужин готовлю сам. До встречи!»

…В холле филармонии было пусто и сумрачно. Дежурная взглянула вопросительно; Добродеев достал журналистское удостоверение и внушительно произнес:

– Пресса! Нам к директору!

Но идти к директору им не пришлось. Среди больших черно-белых фотографий артистов на стенах холла была фотография Юлии Бродской. Красивая молодая женщина в вечернем платье с открытыми плечами, с украшением на цепочке…

– Смотри, Стрелец! – возбужденно прошептал Добродеев. – Это она!

Глава 41. Вторжение. Взрыв

Они снова сидели в «Кукушке», пили кофе и обсуждали нарытую информацию. Добродеев был возбужден, кричал и размахивал руками – предвкушал удачный материал; Федор был молчалив и встревожен. Он снова позвонил Оле, и опять она не ответила. Гудки шли, но ответа не было, а потом абонент вообще исчез из зоны досягаемости…

– Мы его сделали! – кричал сияющий Добродеев. – Таких совпадений не бывает! Смотри, что получается: убийство студентки, пропавшая жена с подвеской-Стрельцом, убийство старой дамы, наследство, свой бизнес, роман с моделью, ревность и вуаля! А если покопать и это не единственные жертвы? После исчезновения супруги прошло четыре года – ни за что не поверю, что у него никого не было! Все шло по накатанной: ревность, скандалы, завышенные требования и в результате убийство! Он не маньяк, поэтому способы убийства необязательно одинаковые. Это могли быть утопление, выпадение из окна, дэтэпэ… отравление грибами, наконец! Надо опросить знакомых, того же Драгу, про женщин Бродского. Если исчезли или смерть в результате несчастного случая – это улика! Федя, ты меня слушаешь?

– Да, да, слушаю. Ты прав, Леша, таких совпадений… почти не бывает. Не пиши ничего пока, нам нужны твердые доказательства. Сегодня же позвоню капитану Астахову…

Они расстались, когда уже темнело и зажигались уличные фонари. Добродеев никак не мог успокоиться, хватал Федора за рукав, выдвигал идеи одна другой красочнее и нелепее. Наконец, Федор, который ни о чем другом не мог думать, обеспокоенный отсутствием Оли, осторожно высвободился из рук журналиста, пообещал позвонить и, сославшись на безотлагательное дело, сбежал. Добродеев с минуту разочарованно смотрел ему вслед, потом сунул руки в карманы и не торопясь направился домой.

Федор подошел к дому Оли – света в ее окнах не было. Он присел на скамейку у подъезда, рассудив, что она не может вернуться слишком поздно – побаивается ходить по вечерам. Он вздрогнул, когда подал голос его айфон. Это была Аня Кулик.

– Федор Андреевич! – закричала она. – Оля исчезла! Ее нигде нет, она не отвечает! Мы договорились встретиться в пять, я пришла, а ее нет! Я боюсь, что с ней что-то случилось… Что делать? Надо в полицию!

– Аня, успокойся. Когда ты говорила с ней в последний раз?

– Утром! Она пригласила меня к себе, я пришла после занятий, в пять, а ее нет! Я с тех пор все время звоню, но она не отвечает. Тетя Аля тоже ничего не знает! Федор Андреевич, что делать?

– Ты где сейчас?

– Дома!

– Вот и сиди дома, никуда не выходи. Я позвоню, когда что-нибудь узнаю. Договорились?

– Ладно, Федор Андреевич. Только позвоните!

– Обещаю.

Федор поднялся на третий этаж, позвонил и на всякий случай подергал ручку двери. Никто ему не ответил, дверь была заперта. Он вернулся домой и стал обзванивать больницы и морги. Ничего! Он набрал Добродеева и, попросив достать сводку дэтэпэ за сегодня, не стал ничего объяснять, только сказал:

– Сделай, Леша, это важно. Возможная жертва – молодая женщина, русые волосы…

– Молодых женщин среди пострадавших нет! – доложил журналист минут через сорок. – Не скажешь, в чем дело? Неужели новое убийство?