– Да, Михал Сергеич нас довёл, – подытожил Всеволод Андреевич. Смещать его по-ра.

– Ну да. Кэнтербери.

– А. Да, да.

– Сместят. Может, через месяц и сместят, – легкомысленно обронил Леонид Викторо-вич, не зная, что делает совершенно точный политический прогноз.

– Ты ведь не забыла?

– Раздавай, – сказал ему Максим Даниилович.

– Конечно, нет. Я позже напишу.

– До завтра, – повторила я, глядя ей в спину.

Леонид Викторович потасовал новенькую колоду, дал сдвинуть Анатолию Сергеевичу и раздал карты, сев таким образом на прикуп.

Она с улыбкой обернулась:

– Так-так, – сказал Максим Даниилович, разглядывая, что ему досталось. – Эх, ребята, считайте, что вы уже в горе.

– Увидимся.

– А канделябром? – вспомнил стандартную шутку преферансистов Всеволод Андрее-вич.

– Вскрывайте первую, – потребовал Анатолий Сергеевич. – Сколько можно ждать? У меня нервы не железные.

Пятница

Леонид Викторович перевернул верхнюю из карт в прикупе. Выпал валет крестей.

– Крести – дураки на месте! – пропел Всеволод Андреевич и накрыл валета кресто-вым королём: одно из правил \"преферанса\" гласит, что свои взятки при распасах нужно отби-рать в самом начале.

Максим Даниилович подумал и выложил туза. Ему взятка и досталась.

– Что у нас с наукой делается? – спросил он, сортируя свои карты по масти.

– Что у нас с наукой? – Леонид Викторович усмехнулся невесело. Издыхает наука. Как \"оборонку\" гнать перестали, так и каюк.

20

Надо сказать, что эти четверо, собравшиеся за одним столом, принадлежали к классу \"народной\" интеллигенции, пришедшей в институты и лаборатории от сохи и топки. Не имея серьёзных связей, карьеру в науке они не сделали и по той же причине оказались сметены на пенсию первой волной сокращений среди действующих научных кадров.

Я просыпаюсь, словно с похмелья. Я-то думала, что не так уж много выпила, но и этого оказалось достаточно, чтобы алкоголь осел в голове неприятной тяжестью.

Максим Даниилович работал врачом-кардиологом в городской поликлинике номер шесть и был вынужден уйти из неё сразу после того, как открылся кардиологический центр, и его ва-кансию сократили за ненадобностью. Леонид Викторович считался неплохим химиком-исследователем, но не смог в критический момент предъявить опубликованные работы: мало писал, мало печатался – долой! Всеволод Андреевич занимал должность мастера на заводе \"Светлый путь\" и потерял её сразу после консервации программы \"Буран\". Анатолий Сергее-вич занимался литературоведением, но журнал, штатным сотрудником которого он числился и от которого кормился, в новых экономических условиях быстро захирел и без особых мучений скончался.

– Иден?

Поэтому все четверо не любили новую власть – может быть, и хотели бы любить, но не могли. А жестокая реальность всякий день укрепляла их в этой нелюбви.

Кто-то зовет меня по имени. Кто это? Валери?

– Да, – мечтательно сказал Всеволод Андреевич. – Под оборонным заказом хорошо было жить. Как сейчас помню… Этим-то… новым нашим, видно, обороняться не от кого стало – вокруг сплошные друзья.

– Иден!

– Это точно, – согласился Анатолий Сергеевич. – А вот так тебя! воскликнул он, сбрасывая очередную карту. – Паровозик тебе светит, Максим.

Нет, не Валери. Коннор. Подняв голову, я вижу, что он стоит в дверях.

– Я не о том, – сказал Максим Даниилович, словно и не замечая предупреждения. – Чистая наука развивается? Чистое знание?

– Чистого знания не существует, – заявил Леонид Викторович. – И никогда не сущест-вовало.

– Чего? – вопрошаю я не слишком вежливо.

– А вот здесь ты не прав. Существует и существовало. Только в тайне оно содержится.

По утрам со мной лучше не говорить.

– А, узнаю я их по голосам, – небрежно сказал Всеволод Андреевич. Опять про Братство будешь загибать?

– А где Валери?

Я присаживаюсь в кровати.

– Но вы меня так ни разу и не выслушали! – Максим Даниилович выглядел обиженным. – А тем не менее это очень серьёзная и многообещающая тема.

– Не знаю. Не наверху разве?

– Ты сначала походи, а потом и рассказывай, – посоветовал ему Анатолий Сергеевич.

Коннор качает головой.

Максим Даниилович походил.

– Я проснулся и пошел спросить, не хочет ли она чаю. Дверь открыта, в комнате никого. – Он уходит из комнаты, и я слышу его голос из гостиной: – И ботинки пропали. Наверно, ушла за кофе?

Я кое-как одеваюсь и присоединяюсь к нему. Ковер царапает мне ступни.

– Вы действительно будете меня слушать?

– Надеюсь, принесет домой…

– Отчего же и нет? – сказал Анатолий Сергеевич. – Игру только не задерживай.

Открывается входная дверь, и появляется Валери. В одной руке у нее картонный держатель с четырьмя стаканами, в другой – бумажный пакет, солнечные очки и ключи. Она удивленно улыбается, увидев нас.

– Ну что ж, – Максим Даниилович заулыбался предвкушающе. – Прочту вам неболь-шую лекцию. Итак, в тысяча шестьсот двадцать втором году парижане обнаружили на стенах домов любопытное воззвание: \"Мы, депутаты главной коллегии Братьев Розы и Креста, зримо и незримо пребываем в этом мире милостию Всевышнего, к которому обращается сердце Справедливых, чтобы избавить людей от пути ведущего к гибели\"…

– Привет, ребят. – Она закрывает дверь бедром и проходит внутрь. – Не думала, что вы уже проснулись.

– Коннор меня разбудил, – говорю я. – Спросил, где ты.

Лекция продолжалась часа два, но уже через полчаса карты были забыты, а Максим Да-ниилович прохаживался по комнате и гости слушали его с полным вниманием. Он рассказал им о четырёх теориях, совершенно по разному трактующих историю розенкрейцеров. Рассказал о таинственном основателе Братства, скрывшемся под инициалами C.R.C., и о его легендарной усыпальнице. Изложил различные версии современных исследователей, трудами которых удалось увязать Братство с такими знаменитыми людьми как Фрэнсис Бэкон, Гёте, Сен-Жермен, Калиостро, Парацельс. Ну и конечно, затронул главное – манифест \"Признание Братства Розы и Креста учёной Европе\", где излагались основные доктрины розенкрейцеров.

Валери вытягивает руку с бумажным пакетом.

По окончании лекции гости набросились на Максима Данииловича с вопросами.

– Продовольствие! Да еще какое: завтрак.

Она выглядит слишком свежо для человека, который уговорил вчера вечером полторы бутылки вина.

– Философия розенкрейцеров опирается на научное знание? – спросил Леонид Викто-рович. – Это так? Я не ослышался?

– Абсолютно точно, – отвечал Максим Даниилович. – В \"Признании\" так и сказано. Цитирую. \"Секрет философии Розы и Креста основан на таком знании, которое является сум-мой и главой всех способностей, наук и искусств\".

– У тебя не бывает похмелья? – спрашиваю я.

– При чём же тогда здесь Философский Камень и Панацея? Это же антинаучно!

Валери ухмыляется, и я совсем ее не узнаю.

– Братство розенкрейцеров располагает куда большим запасом знаний, чем даже со-временная наука. Вполне может оказаться, что и Философский Камень, и Панацея уже открыты ими и успешно применяются. Примеры этому есть. Так, королева Елизавета была дважды из-лечена от оспы одним из братьев. Граф Норфолк лечился у них от проказы.

– Мне не впервые. – Она ставит стаканы на столешницу. – Я всегда просыпаюсь рано после того, как выпью. Сегодня вот в шесть. Ну ладно, кому чего? У меня тут два круассана, две слойки с шоколадом и одна с абрикосом.

– Почему же они не раскроют свои тайны всему человечеству? – спросил Всеволод Ан-дреевич.

Мы делим выпечку, оставляя абрикосовую для Валери, потому что, когда Коннор попытался разрезать ее напополам, вид у сестры был самый несчастный. Я пытаюсь съесть кусочек круассана, но от нервов еда у меня во рту превращается в прах и пепел.

– Ну что, какие планы? – с улыбкой спрашивает Валери. – Хочешь пойти поисследовать Йорк? Тут столько всего интересного! Или можем заглянуть в универ, и я тебе там все покажу.

– Потому что человечество ещё не готово к принятию этих знаний. Ну представь, если завтра тебе скажут, что открыт секрет бессмертия и вечной молодости, а? Тем не менее, члены Братства прикладывают колоссальные усилия для того, чтобы поднять человечество на более высокий уровень развития.

Я пытаюсь проглотить маслянистый кусок теста. Понятия не имею, что сказать.

– Кого принимают в Братство? – спросил Анатолий Сергеевич.

– И если сегодня мы все посмотрим, завтра можем съездить в Уитби. Мне нравится Уитби. Проведем день у моря.

Честно говоря, какая-то часть меня хочет забыть про Бонни, Глазго и всю эту дурацкую затею и просто потусить в Йорке ближайшую пару дней. Будет ведь совсем неплохо.

– Снова обращусь к цитате. \"Из-за великой глубины и совершенства нашего знания же-лающие понять таинства Братства Розы и Креста не могут приобрести эту мудрость непосред-ственно, но должны совершенствоваться в понимании и знании\". Или вот ещё: \"Более того, тот, кто примет это знание, станет мастером всех искусств и ремёсел; ни один секрет не будет ему недоступен; все хорошие работы прошлого, настоящего и будущего будут ему доступны. Весь мир предстанет как одна книга, а противоречия науки и теологии будут преодолены. При-соединяйся, о человечество! Потому что настало время, когда Бог предписал, чтобы наше Братство множилось, и мы с радостью выполняем это предписание. Двери мудрости сейчас открыты миру, но только тем, кто заработает эту привилегию, Братья сами представятся, пото-му что это знание запрещено открывать даже нашим собственным детям\". Понимаете? Розен-крейцером может стать любой человек. И любой человек может получить доступ к тайнам Братства. Но это произойдёт лишь в том случае, если человек сам захочет пойти по дороге ис-тинного Знания.

– Или у вас другие планы? – спрашивает Валери.

– Да, – сказал Леонид Викторович, – а не агитируешь ли ты нас, Максим, на создание ячейки Братства в этой конкретной однокомнатной квартире?

Они с Коннором выжидающе смотрят на меня.

– А почему, кстати, и не создать нам такую ячейку? – заступился за Максима Даниило-вича Всеволод Андреевич. – Всё какое-то развлечение.

– У меня была одна мысль, – говорю я наконец. Вернее, пытаюсь сказать. Выходит тихо и пискляво, словно меня душат. Я прокашливаюсь. – Но это… хм… – Я сглатываю. Ну давайте, слова, вылезайте наружу. – Это не совсем Йорк.

Анатолий Сергеевич тоже высказался с поддержкой этой идеи. И, празднуя победу, Мак-сим Даниилович продолжил лекцию.

Ну отлично. Молодец, Иден.

Так в Ветрогорске появилась ячейка Братства розенкрейцеров.

На протяжении пяти лет новообращённые братья собирались у Максима Данииловича и с прилежанием изучали историю и философию розенкрейцеров, разбирали диаграммы и симво-лику, штудировали \"Признание\" и \"Fama Fraternitatis\". Анатолий Сергеевич даже начал выпус-кать рукописный \"Бюллетень Братства Розы и Креста\", в котором братья могли делится свои-ми открытиями на этом поприще.

– Не совсем… Йорк, – медленно повторяет Валери и смотрит на Коннора, который моментально краснеет. Она переводит взгляд на меня и приподнимает брови. – Ну… ладно. И что же ты хотела делать?

Для них это была игра. Игра увлекательная – почище \"преферанса\".

– Мы можем поехать в Шотландию?

Валери издает удивленный, сдавленный полусмешок.

К тому же, кто знает – вдруг настанет день и явится эмиссар Братства, чтобы пригласить всех четверых вкусить плодов великой мудрости. А вечная жизнь! Кто же не мечтает о вечной жизни?

– В Шотландию?!

И никто из четверых не догадывался, что через пять с небольшим лет игра эта превра-тится в смертельное испытание для милейшего Максима Данииловича.

– Ага.



Остается только идти до конца.

3.

– В Эдинбург то есть?



Выяснить адрес одинокого пенсионера не составило большого труда.

– Нет, там я уже бывала. И на холм забиралась, и замок видела, и вот еще эта, Королевская Миля, – меня начинает нести. Черт. Соберись, Иден. – Я думала скорее про Глазго.

На квартиру к нему Лысый Гера поехал опять же в сопровождении всей своей команды. На случай решительных действий.

Валери еще шире распахивает глаза:

Невыспавшиеся парни всю дорогу зевали. Обычный транспортный разговор в этот раз не склеился – ехали молча.

– Глазго? – Она фыркает. – Почему?!

Расстановкой сил командовал по-прежнему Зимагор. Вовчика и Сидора он отправил на площадку этажом выше, Костю и Борьку оставил на площадке этажом ниже. А сам позвонил в дверь. Звонить пришлось долго: раз, второй, третий, четвёртый… Наконец дверь приоткрылась. Над натянутой цепочкой появилось дряблое лицо:

– Я никогда там не была, и теперь мы гораздо ближе к городу, чем обычно. Я знаю, что это немножко внезапно, но я правда хочу там побывать.

– Ну, кого принесло?

Зимагор даже не стал прибегать к помощи своего просроченного удостоверения. Он с си-лой ударил ногой в дверь. Цепочка не удержала, и Зимагор с Сурком мгновенно оказались в прихожей. Сурок подхватил старика и зажал ему рот.

– Ты правда хочешь там побывать, – с убийственной серьезностью повторяет Валери. – И ты просто так подумала сегодня утром: эй, чего бы нам не поехать посмотреть Глазго, этот город мечты.

– Тащи его в комнату, – распорядился Зимагор, а сам вышел на площадку. – Можете возвращаться к машинам, – сказал он бойцам, – и позовите сюда Геру. Клиент готов к упот-реблению.

Странность заключается в том, что Валери даже не выглядит удивленной. Так, немножко озадаченной. Но не удивленной.

– Я люблю большие города, – говорю я.

Гера явился через три минуты. Прошёл, брезгливо морща нос, в комнату, где Сурок уже распял несчастного Максима Данииловича прямо на столе. Старик потрясённо мотал головой и не мог вымолвить ни слова.

Совершенная ложь, но Валери не так уж хорошо меня знает, чтобы ее распознать.

Лысый Гера уселся в единственное, основательно продавленное кресло и посмотрел на Максима Данииловича. Выглядел тот жалко. Пола старого халата разъехались, открыв взору столь же потёртые жизнью \"треники\". Что-то не похож он на человека, который может быть при-частен к убийству авторитетов.

– Вот оно что, – говорит она, нахмурив лоб. – А ты, Коннор? Тоже любитель больших городов?

Коннор кашляет.

Зимагор принёс свою сумку и отыскал табурет.

– Там есть ботанический сад, – говорю я, что правда: я вчера в машине изучала страничку Глазго в Википедии.

– Вы можете говорить? – спросил Лысый Гера у Максима Данииловича.

– Ага, и в Йорке тоже, – отвечает она. Черт. Как-то неудачно вышло. – Идс, позволь уточню: ты говоришь, что приехала в Йорк, потому что хотела увидеть город в Шотландии?

– Я буду кричать, – просипел тот.

Я быстро просчитываю в голове, как надо ответить, чтобы не выдать себя.

– Да.

– Не советую, – сказал Гера. – Если вы будете кричать, мы найдём способ прекратить это. Ну и конечно, сделаем вам больно.

– И это не имеет никакого отношения к Бонни.

– Деньги там, в тумбочке, в верхнем ящике…

– Нет.

– Мы похожи на грабителей? – Гера удивился. – Вы ошибаетесь, дорогой Максим Да-ниилович. Мы не грабители.

– Иден.

– Вам нужна… квартира? Только не убивайте меня. Я подпишу любой документ, только не убивайте.

– Никакого.

– Ваша квартира меня не интересует, – Гера тяжко вздохнул. – Меня интересует со-всем другое. Я знаю, дорогой Максим Даниилович, что вы являетесь членом Братства розен-крейцеров, – Грицай дёрнулся. – Да, я это знаю. Я бы хотел услышать от вас подробности деятельности этой организации на территории Ветрогорска.

– Иден.

Я ничего не говорю, и она раздосадованно стонет.

Максим Даниилович помолчал потрясённо, потом спросил:

– Не думай, что я такая идиотка, Иден. Я знаю, что дело в Бонни. Можешь уже прекратить это представление и сказать честно?

– Вы… вы… пришли от C.R.C.?

У меня внезапно потеют ладони. Как ответить на ее вопрос? Она имеет в виду, что отвезет меня в Глазго, если дело в Бонни? Или наоборот?

– Ты знаешь, где она? – спрашивает Валери.

– Это что, кличка такая?

Голос у нее жесткий, взгляд устремлен на меня.

– Нет, нет, конечно же, нет, – забормотал Максим Даниилович, отводя взгляд. – Не может это быть так… Хотя…

– Нет, – говорю я на автомате. Коннор выразительно на меня смотрит, словно пытаясь сказать: «Придумай уже другой ответ, Иден». – Ну, я…

– Вы готовы поделиться со мной сведениями о деятельности розенкрейцеров?

Наступает долгая тишина. Валери слегка кивает, пытаясь вытянуть из меня правду. Нет. Я не могу сказать ей, что точно знаю, где Бонни; она отправит к Бонни полицию, а меня домой. А мне нужно попасть в Глазго. Это должна быть я.

– Я не знаю, – говорю я наконец. – Но думаю, что они могут быть там.

– Никогда! – гордо заявил Грицай, тряхнув копной седых сальных волос.

– Ты думаешь, – повторяет Валери.

– Поверьте, будет лучше, если вы всё расскажете, – продолжал увещевать старого ду-рака Лысый Гера.

Я киваю.

– Никогда! Ни под какими пытками я не выдам тайны Братства!

Да он позирует! Нет, ну каков наглец – позировать в такой ситуации! Надо проучить.

– Они могут быть там.

– Эдуард Борисович, займись, – распорядился Лысый Гера.

Еще кивок.

– Ну наконец-то, – сказал Зимагор, осклабившись. – Испытаем новинку. Вячеслав, за-ткни ему пасть и снимай с него штаны!

– И почему ты так думаешь?

Сурок споро, словно всю жизнь только этим и занимался, заклеил рот Максима Даниило-вича скотчем. Потом распахнул полы халата, обнажив худые и бледные старческие ноги, и стал стягивать трикотажные треники вместе с трусами. Грицай в ужасе таращился на него.

– Потому что Бонни много говорила о Глазго. Я просто… я чувствую.

Лысый Гера отвернулся и как раз застал момент, когда Зимагор вытаскивал из своей сум-ки футляр с новеньким паяльником.

– Ещё стерильный, – сообщил он Гере.

– И почему бы тебе не поделиться этим чувством с полицией? – На слове «чувством» она рисует в воздухе кавычки.

– Скажи, Эдуард, – обратился к нему Лысый Гера, – а ты и на службе в КГБ эту штучку применял?

– Потому что это прозвучит глупо. Это же не улика.

– А как же без неё? – Зимагор улыбнулся плотоядно. – Без неё – никак.

– Но этой глупости достаточно, чтобы перехитрить меня и заставить отвезти в Шотландию? – без выражения спрашивает она.

Он подошёл к столу и, не примеряясь особенно, вставил паяльник \"горячим\" концом Гри-цаю в задний проход. Потом поискал глазами розетку и размотал шнур. Максим Даниилович что-то замычал отчаянно. Лысый Гера посмотрел на него и сказал просто:

Я краснею от чувства вины. Боже, ее послушать, так я не только тупая, но еще и ужасная.

– Но я же вас предупреждал, а вы так презрительно…

– Я просто… – Я не знаю, как закончить.

– Начинать? – спросил Зимагор, стоя у розетки.

– Начинай.

– Ты просто что, Иден?

Под непрекращающееся мычание Грицая Зимагор воткнул вилку в розетку. Сначала ни-чего не происходило, потом Максим Даниилович начал извиваться на столе. Он весь вспотел. Но к острому запаху пота быстро прибавился запах палёного мяса. Из обвисшего члена поли-лась струйка мочи. Паяльник зашипел.

– Я просто… Прости, – говорю я.

– Хватит! Прекратить! – крикнул Лысый Гера.

Ее это явно удивляет. Она поднимает руку и, нахмурясь, проводит рукой по волосам.

Зимагор дёрнул за шнур и вытащил паяльник. Максим Даниилович обмяк и замолчал.

– Сволочь, – сказал Зимагор. – Новый паяльник мне обоссал.

– Но мне нужно это сделать. Ради Бонни.

– Всё-таки ты садист, Эдуард Борисович, – сказал Гера. – Сними с него пластырь.

– Иден, – мягко повторяет Валери, тряся головой. – Глазго – это слишком далеко, чтобы отправляться туда по велению сердца.

Зимагор повиновался.

– Я знаю, но…

– Я расскажу! – застонал Максим Даниилович, едва с него сняли скотч. Я всё рас-скажу! Только уберите это! Уберите это!

Обстоятельный допрос Грицая занял полчаса. И за эти полчаса Лысый Гера успел про-клясть и себя, и свою глупость, и всё на свете. Это надо же отпустить сатанистов и заняться поисками и допросом этого… этого старого сумасшедшего.

Но что?

За последние полчаса Лысый Гера узнал много нового о каббалистических диаграммах, об эзотерических доктринах и алхимических опытах, о манифесте \"Fama Fraternitatis\" и онто-логии Мира Элементов. Но ничего из этого не приблизило его к разгадке.

– Если дело не только в велении сердца, то расскажи мне. Вот прямо сейчас. Просто скажи.

\"Снова пустой номер, – в отчаянии думал Лысый Гера. – Где теперь искать? Где? И что искать?\"

Я изо всех сил стараюсь не смотреть на Коннора.

Непрекращающееся бормотание старика, выкладывающего одну бесполезную тайну за другой бесполезной тайной, вывело наконец Геру из себя, и он приказал:

– Да заткните же вы его!

– Я не буду злиться, – говорит она. – Обещаю. Но я знаю: здесь есть что-то еще. Просто скажи мне.

– Больше ничего нет. – Мне неприятно лгать Валери в лицо. От этой лжи я словно скукоживаюсь, холодею, загниваю. – Я просто подумала… раз уж мы тут… и отсюда не так далеко… Полиция все равно не может ее найти. И это мой шанс.

Сурок с удовольствием выполнил приказ. Грицай продолжал что-то себе мычать из-под скотча.

Валери издает долгий вздох, прикусывает губу, поднимает глаза к потолку. Я смотрю на Коннора, и он отвечает мне растерянным взглядом.

– Что будем делать? – спросил Гера, поворачиваясь к Зимагору. – Это снова пустыш-ка.

– Ладно, – говорит она.

– Может быть, он что-то знает о других тайных обществах? Или сектах?

Я моргаю. Коннор раскрывает рот.

– Ладно? – неуверенно повторяю я.

– Если бы знал, то уже сказал бы. Ничего он не знает. Да и откуда ему знать? Кто его в настоящий тайный Орден пустит?

– Ладно, – снова отвечает Валери. – Хорошо. Если ты этого хочешь, мы поедем. Но только сегодня. Вечером мы вернемся. Не хочу, чтобы ты думала, что мы приедем, а потом ты такая: «О, поедем к озеру Лох-Несс, до него всего три часа». Хорошо?

– Хорошо! – говорю я с радостным недоверием. – О, боже, Валери. Ты уверена?

Грицай замычал пуще и громче прежнего, и тут у Лысого Геры ожил мобильный телефон. Дзинь-дзьнь. Зимагор посмотрел на Геру с таким выражением, будто у того без предупрежде-ния выросла вторая голова. Гера тоже вздрогнул, но особого удивления не выказал: деловому человеку могут позвонить и среди ночи.

– Да. Иди собери вещи. Если мы едем, то надо выдвигаться сейчас.

Гера вытащил телефон из кармана, нажал кнопку.

Она откусывает огромный кусок слойки, а я несусь обнять ее через стол.

– Уф-ф-ф.

– Алё, я слушаю. Кто это говорит?.. Ефим?.. Какой Ефим?.. А-а, Ефим! Здравствуй, Ефим. Чего это ты ночью?..

– Валери, ты просто лучшая, – выпаливаю я от всего сердца. От облегчения у меня кружится голова. – Лучше всех в мире.

Гера замолчал, слушая ответ. Потом вдруг подобрался, выпрямился. Зимагор ждал, ловя каждое слово.

Коннор стоит рядом, слегка нахмурив лоб, и я не могу понять, что он думает. Его взгляд мечется от Валери ко мне и обратно, словно он пытается что-то понять, и я таращусь на него, стараясь передать мысль: «Ничего не говори. Не рискуй».

– Да, это меня интересует… Чрезвычайно… Как ты говоришь? Секта? Мечи?..

Валери хлопает меня по плечу, а потом высвобождается из моих объятий.

У Зимагора глаза на лоб полезли. Он ожидал чего угодно, но не столь быстрого решения всех проблем.

– Сбегаю возьму еще кофе, – говорит она. – Когда вернусь, чтобы вы уже были готовы.

– Где?.. У тебя в Отрадном?.. Знаю, знаю… Окружили дом?.. Вооружены?.. А-а, только мальчишки… Ну, это не проблема!.. Что?.. Почему?.. Ага… Руководителя нет… Ты уверен?.. Па-роль и адрес?.. Хитро придумано… Конспираторы… А откуда ты это знаешь?.. Ага… Понимаю… Удивительный ты всё-таки человек, Ефим… Жаль, что мы враги… Скоро буду… Жди…

Коннор ждет, пока она уйдет, и затем замечает:

Лысый Гера спрятал телефон и резво вскочил на ноги.

– Это было странно.

– Кто это был? – спросил Зимагор настороженно.

– Ну вот и хорошо, – говорю я, запихивая в рот остатки круассана. Внезапно вкус у него становится просто потрясающий. – Я очень рада, что она согласилась.

– И ты не думаешь, что она быстро сдалась?

– Есть такой… Ефим Князев, – ответил Лысый Гера, глядя в пространство. – Все в От-радный! – объявил он. – Там, оказывается, наши сектанты окопались, там!..

– Лучше быстро сказать «да», чем медленно сказать «нет», – замечаю я.

Мне кажется, получилось остроумно, но Коннор не улыбается. Он склоняется и подбирает чашку, которую она принесла с собой.

– Там еще остался кофе.

Глава семнадцатая. Истина

– Когда уедем, он уже остынет. Она все равно возьмет еще в дорогу, поэтому давай поторопимся со сборами.

Он не двигается с места.

Меч Володя по примеру Наставника носил в тубусе. Не в обычном, конечно, а в большом – так называемом \"плакатном\".

– Как думаешь, может, она пошла звонить Кэролин?

Я раздумываю целую секунду:

После того, как мать засекла меч, Володя спрятал тубус на антресоль под кучу хлама: под старое шматьё, журналы, детали от велосипеда. И доставал его только, когда был уверен в том, что мать ушла на работу и до вечера не вернётся. Летом такая возможность предостав-лялась каждый день, и каждый день Володя брал в руки тяжёлое и холодное орудие смерти, гладил клинок, рукоять и крестовину, наслаждался покоем и уверенностью, которые вселял в него меч.

– Нет, она бы мне сказала. Не будь таким параноиком.

Часа два он плотно тренировался, отрабатывал стойки, удары и позиции. Потом снова сидел, гладил меч, отдыхая и успокаиваясь, прятал его в тубус и шёл под душ.

Коннор смотрит на стаканчик, а потом опять на меня:

Вот и утром в воскресенье двенадцатого августа, когда мать ушла в большой поход по магазинам, Володя полез на антресоль и, разворошив хлам, достал меч. Но не для того, чтобы потренироваться, поддержать форму, а совсем с другим намерением. Он открыл тубус, загля-нул туда, словно убеждаясь, на месте ли драгоценное оружие, постоял, зажмурившись и тяже-ло дыша, потом шепнул сам себе:

– Тебе придется рано или поздно сказать ей правду. Ты ведь знаешь, да?

– Ибо сказано: \"Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван и исповедал доброе исповедание пред многими свидетелями\"… Господи, прости меня…

Я уже прошла половину гостиной, подбирая свои вещи.

После этого Володя выпрямился и с гордо поднятой головой вышел из квартиры. Когда-то он был дичью и прятался от охотников, но теперь, когда Господь дал ему силу и умение по-стоять за себя, он сам превратился в охотника и собирался отомстить за прежние унижения и страх.

– Да все будет нормально, – говорю я, хотя знаю, что не будет. – Надо просто дождаться нужного момента.

* * *

Он нашёл Шнырёва не сразу. Пришлось минут двадцать походить по дворам. Шнырёв с компанией оккупировал \"старушечью\" скамейку – было их четверо, а развлекались они тем, что играли в карты, запивая это дело традиционной питерской \"Балтикой\". На кону стояло тыщ тридцать, и игра шла азартная. Так что, когда Володя подошёл и молча встал рядом, его даже не сразу заметили. Наконец один из парней скинул все свои карты и под незлобливую матер-щину проигравших сгрёб мятые деньги в кулак.

– О-о, кто к нам пожаловал! – воскликнул Шнырёв, вернувшись в объективную реаль-ность и заприметив в ней Володю. – Хочешь присоединиться, малёк? Если нет, то проваливай, пока я добрый.

На самом деле, я понятия не имею, как должен выглядеть этот правильный момент. Поначалу кажется хорошей идеей дождаться, пока мы не уедем из Йорка, а потом и из Англии. Но вот мы пересекаем границу с Шотландией, а момент так и не наступает. И тут я понимаю: бесполезно признаваться, пока мы не приедем в Глазго. Да и вообще, нам и так есть о чем поговорить. Зачем портить дорогу неизбежной ссорой?

С момента драки между ним и Сергеем Фёдоровичем прошло ещё не достаточно много времени, чтобы ужас от столкновения с превосходящей силой успел выветриться, поэтому Шнырёв пока остерегался лезть на рожон.

Когда мы только выехали из Йорка, Валери, пренебрегая нашими с Коннором просьбами, поставила один из своих плейлистов, и он сопровождал нас все четыре часа пути, перебивая разговоры. Мир казался похожим на сельские пейзажи за окном: незнакомый, но открытый; новый, но почему-то совсем-совсем наш.

– Ты бил меня, – сказал Володя тихим, но твёрдым голосом. – Ты бил слабого. Ты – нечестивый грешник и должен быть наказан.



Песня: Дэвид Боуи, Starman

Зак Заком, но это был неприкрытый наезд. Спустить его просто так, означало для Юрки Шнырёва потерять уважение в глазах всей компании. Как её лидер он не мог себе этого позво-лить. Хотя и попытался всё свести к шутке.

Разговор: Экзамены (Часть 1 из 6)

– Не бил, а учил! – сказал Шнырёв, подтягивая ноги и садясь на скамейке прямо. – А кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень.

Валери: Когда у вас следующий экзамен?

Я: Боже, ну вот тебе обязательно?

Парни заржали. Кое-чего Шнырёв в этой жизни нахватался. Володя же дёрнулся, чувст-вуя закипающий гнев. Да как он смеет цитировать Книгу?!

Коннор: Во вторник. Математика.

Валери: Блин.

Я: Кто сказал «блин»?

– Встань и прими наказание, как полагается рабу божьему, – сказал Володя.

Валери: Я. Готовы?

Шнырёв зевнул. Он понимал, что теперь ему не отделаться. Придётся всё-таки встать и навалять этому… салаге. А если этот дед, пердун старый, снова появится, так ему и сказать: \"Он сам полез\".

Я: [изображаю, что умираю от удушья].

Шнырёв встал.

Коннор: А к экзамену по математике вообще можно подготовиться?

– Чё-то я тебя не понимаю, салабон, – сказал он, растягивая слова. Ты напрашива-ешься, да? С фингалом давно не ходил?

Валери: А мне даже понравилось сдавать математику.