– А потом этих двух хулиганистых buscadores прищучили за вранье. Конец истории.

Однако Харлан улыбался с таким видом, словно вовсе ее не слышит и совершенно не понимает, зачем она это сказала. Его руки лежали на столе, почти касаясь рук мальчика.

– Оно сильно их поранило? – шепотом спросил Тоби.

– По-моему, довольно сильно. Они запутались в собственной палатке, когда оно туда ворвалось.

– Но ведь Джози видела в точности то же самое! – выкрикнул Тоби. – Львиная грива и белая голова! Да она сейчас сама вам расскажет. – И он завопил: – Джози! Джози! Иди сюда! Да где же она?

– Должно быть, наверху, – сказал Харлан.

Нора последовала за ними до лестницы и остановилась, глядя, как они спешно поднимаются по ступенькам. Тоби шел впереди, то и дело выкликая Джози по имени. Сразу за ним в запыленных сапогах следовал Харлан. Ей было радостно видеть, как охотно Харлан играет с мальчиком в «пришествие чудовища». Судя по доносившимся сверху стукам, они обследовали одну комнату за другой, и Тоби на всякий случай держался у стенки в коридоре, а Харлан рывком распахивал дверь и заглядывал внутрь. Потом оба исчезали – сперва в комнате Долана, затем в комнате Тоби и так далее. Обследовав последнюю, Харлан посмотрел на лестницу, ведущую на чердак, сказал: «Наверное, надо бы и там посмотреть» – и первым полез наверх, по привычке держа руку на кобуре револьвера. Его гулкие шаги с каждым разом становились все тише; с трясущихся ставень сыпалась пыль. Потом Нора услышала, как с грохотом распахнулась дверь в комнату Роба – ударилась о стену и со скрипом вернулась обратно. Сапоги Харлана проскрипели от двери до окна. Затем последовали один за другим два глухих удара – это он бухнулся на колени, догадалась Нора. Все это она представляла себе столь ясно, как если бы сама там находилась. Итак, Харлан опустился на колени, чтобы заглянуть под кровать. Интересно, за каким чертом?

Тоби на чердак так и не поднялся – остался стоять на лестнице, время от времени выкликая имя Джози, которое превратилось уже в какую-то двусложную трель, звучавшую, правда, весьма тревожно: ДЖО-ЗИ-И! ДЖО-ЗИ-И! Смысла в этих призывах не было ни малейшего, и у Норы в промежутках между ними возникло где-то глубоко внутри очень странное и неприятное чувство. И почти сразу в ее ушах ясно прозвучал голосок Ивлин:

Мама, с ней что-то случилось.

Наверху Харлан с какой-то непонятной целью вернулся в комнату Долана и открыл его гардероб. Норе было слышно, как заскрипели слишком тугие петли. Потом они оба стали спускаться вниз, и Харлан с сухим шелестом касался пальцами стены, через каждые несколько шагов останавливался и стучал по доскам.

Наконец он появился, и вид у него был чрезвычайно мрачный.

– Харлан, – спросила Нора, – что ты, черт побери, пытался там найти?

Он снова что-то сказал про мальчиков, но его слова заглушил дрожащий голосок Тоби:

– Мама, мама… где Джози?

И только тут она поняла: ведь домой Джози так и не вернулась.

– Она пошла в ущелье за ягодами, милый, – попыталась она успокоить сынишку.



* * *

Когда в прошлом году, в марте, Тоби упал с лошади, он не издал ни звука. Упомянутый пегий жеребец был полудиким и предназначался для скорой продажи. Роб с этой целью специально целый месяц его укрощал, и в итоге тот стал скалить крупные, как кукурузные кочерыжки, зубы только на собак. У жеребца были розовые ноздри, а на лбу большая белая звезда с неровными краями. Роб считал, что конь уже хорошо объезжен, хотя в душе и он сам, и все остальные понимали, что это далеко не так. Однако Норе вовсе не хотелось вступать с Робом в открытый спор и в очередной раз доказывать, что она даже слишком часто бывает права, тогда как кое-кто ошибается. А потому, когда Роб подсадил Тоби в седло, она сказала лишь: «Смотри за ним хорошенько». И сначала все шло довольно гладко. Маленький человечек гарцевал на полудиком жеребце, поднимая клубы бархатной пыли. Правда, когда Нора проходила мимо них в холодный сарай, она заметила, что жеребец слегка взбрыкивает задними ногами – но совсем чуть-чуть, словно пробуя силы. Роб стоял за оградой загона, выкрикивая Тоби какие-то наставления насчет копыт, поводьев и необходимости держаться рядом. «Ты ему только этого не позволяй…» – донеслось до Норы. И, что бы это указание ни означало, Тоби явно сделал все, что от него требовалось. Но какое-то его, не замеченное Норой движение заставило жеребца взбрыкнуть сильнее, он словно взлетел над землей, вышвырнув Тоби из седла. Роб – не привыкший к тому, чтобы его вынуждали что-то делать, – не сдвинулся с места. Однако сам жеребец, стройный, тонконогий, замер в тот же миг, как Тоби оказался на земле. Возможно, его единственной целью было сбросить эту, раздражавшую его тяжесть, а может – как всегда, настаивал Роб, если речь заходила о лошадях, – потому что почувствовал, что виноват в нехорошем поступке. Конь так и застыл, приподняв переднюю ногу и отведя ее от упавшего мальчика. Тоби пребывал в каком-то оцепенении. Мне очень жаль, мама, что так получилось, прозвучал в ушах Норы голосок Ивлин. Рот Тоби беззвучно открывался и закрывался, казалось, у него из легких вышибло весь воздух. Затем ему все же удалось вдохнуть, громко, с судорожным всхлипом, словно его вот-вот вырвет, и Нора почувствовала, что ей тоже стало трудно дышать. Потом Тоби поднялся и некоторое время стоял, слегка пошатываясь. Роб, по-прежнему стоя в загоне, крикнул ему: «Сразу же возьми его за повод и снова садись в седло, слышишь?» Тоби потянулся за поводом, промахнулся и снова упал ничком. Тут уж Нора не выдержала и бросилась к нему. Она сразу заметила, что из уголка рта у него стекает неровная струйка крови и решила – хотя потом так этого и не вспомнит, – что надо поискать в пыли его выбитый зуб. А Тоби провел рукой по лицу, размазав кровь так, что понять, откуда она течет, стало невозможно, и Нора подхватила сына на руки, более всего испуганная именно той странной тишиной, что воцарилась вокруг. Когда-то, еще в Айове, она видела, как один мальчик, очень сильно разбив себе голову, навсегда повредил мозг, и все, что происходило сейчас, показалось ей невероятно похожим на ту давнюю историю, да и тело Тоби, словно напоследок вспомнив привычные движения, с трудом совершило некий финальный жест и… затихло.

Но даже тяжкие воспоминания о том давнем случае не шли ни в какое сравнение с тем, какое тяжелое молчание сейчас хранил Тоби, глядя на нее. Даже Харлан чуть отступил от мальчика.

– Но ведь Джози ушла всего несколько минут назад, – пролепетала Нора.

– Ну-ну, – буркнул Харлан.

– Правда, ягненочек, она совсем недавно ушла.

– Может, она в темноте куда-то не туда свернула? – предположил Харлан.

А Тоби с коротким сухим рыданием промолвил:

– Мама, я ничего не вижу!

Харлан смотрел на нее. Она чувствовала, как мучительно и он тоже пытается вспомнить: неужели Джози действительно ушла всего несколько минут назад? Небо тогда было еще совсем светлым. А они… Во-первых, они дольше, чем нужно, провозились на кухне; во-вторых, неизвестно сколько времени провели в амбаре; потом еще бородой Харлана занялись, поскольку Нора, охваченная страстным желанием продлить эти мгновения сладостного покоя, решила ее непременно сбрить – и он, разумеется, с удовольствием ей это позволил, – а она, опять же испытывая горько-сладкую потребность побыть с ним наедине, даже внимания на часы не обратила. Не заметила, сколько времени заняло это бритье. Видимо, достаточно много. Во всяком случае, Тоби успел вернуться, а Харлан – рассказать ему историю о лошади-призраке. А потом они долго обследовали все комнаты наверху – непонятно только зачем? – и все это уже казалось Норе чем-то далеким, давно случившимся, хотя вниз они вернулись только что.

И пусть Харлан теперь тоже уверяет Тоби, что Джози ушла «совсем недавно». Она, Нора, абсолютно уверена, что это никак не может быть правдой. С тех пор прошел, по крайней мере, час. А может, и больше.

Харлан, надев шляпу, сказал: «Пойду, вокруг посмотрю» – и торопливо вышел в холодную темноту. Было видно, как он помедлил секунду за дверью в потоке желтого света, льющегося из окна, и по его движениям и наклону головы Нора догадалась, что он проверяет свой револьвер. Затем он скользнул куда-то в сторону, исчезнув из полосы света и превратившись в некое неопределенное темное пятно, движущееся по заросшей шалфеем равнине.

– Тоби, – сказала сыну Нора, – ты пока посиди тихо и подожди нас.

Старый кольт Эммета лежал под грудой неразобранной почты. В обойме осталось всего четыре патрона – два других были израсходованы на какую-то ерунду, пока Норы не было дома.

– Что происходит, мама?

– Сиди тихо и не двигайся. Что бы там ни было.



* * *

Норе казалось, что уже совсем стемнело, но, когда она вышла из дома, оказалось, что к вершинам гор все еще льнут последние блекнущие лучи заката. Несколько бледных облаков, как бы расправляясь в небесах, плыли к темнеющему восточному горизонту. Стряхивая коленями росу со стеблей шалфея, она добежала до середины поля и оглянулась на дом. Целое облако бледных толстеньких ночных бабочек билось в освещенное окно. Тоби как пришпиленный сидел, выпрямившись, на том же месте, где она его оставила; сквозь стекло его неподвижный силуэт казался чуть расплывчатым.

Стараясь держаться края пашни, находившейся слева от нее, она двинулась прямо к покосившейся, похожей на черные кости внешней изгороди. Харлана в темноте совсем не было видно. Нора лишь чувствовала запах его табака. На всякий случай она несколько раз вслух произнесла его имя, потом имя Джози. Над головой проносились, пощелкивая, летучие мыши. Раза два, споткнувшись в траве о какое-то незаметное препятствие, Нора чуть не упала.

Харлан был в амбаре – она поняла это по неяркому оранжевому кругу света, неторопливо проплывшему в чердачном окне. Затем световое пятно исчезло. Нора стояла неподвижно, прислушиваясь, и вскоре послышались шаги Харлана – во всяком случае, ей так показалось, потому что в ушах у нее неумолчно звучал голос Ивлин: Что он там ищет? В чем все-таки дело?

Интересно, что все-таки он тогда собирался ей сказать? Весь день у нее все шло наперекосяк, и лишь приезд Харлана принес обещание знакомого покоя. Впрочем, теперь это ощущение почти исчезло. Зато Нора снова почувствовала, как жжет воспалившееся от жажды горло. Совершенно ни к чему ей было торчать тут, если бы не острое чувство вины – все-таки она совсем позабыла про девочку. Но сейчас она думала, пожалуй, не столько о Джози, сколько о Харлане. А Харлан медленно спустился по приставной лестнице с чердака, и в темноте вспыхнул оранжевый огонек трубки, зажатой у него в зубах. Что же он там искал? Уж точно не Джози. Он ведь прекрасно знает, что в амбаре ее нет.

И все-таки он снова что-то там искал, подтвердила Ивлин.

Харлан появился откуда-то из-за дальней стены и сразу же стал подниматься вверх по склону. Нора последовала за ним. Он был хорошо виден в лунном свете и казался очень худым, почти костлявым. Поднявшись на вершину холма, он влез на перекладину внешней ограды и оттуда стал громко звать Джози, повернувшись лицом к нижней долине. Ответа не последовало. Он немного подождал и снова принялся ее звать.

– Как ты думаешь, она все еще там, в ущелье? – спросил Харлан, когда Нора добралась до ограды.

– Думаю, да. Эта глупая гусыня никогда за времением не следит. Может, встретила там парочку симпатичных духов и теперь с ними танцует.

– Для таких танцев ночь самая подходящая.

Ночь и правда была волшебная. Луна как раз вынырнула из легкой пелены облаков над узкой полоской леса. В лунном свете знакомые очертания деревьев, пней и полуразвалившейся внешней ограды казались зыбкими, как ртуть, и странно далекими. Нора стояла, держась обеими руками за частокол, и размышляла о том, как отыскать путь вниз, к ручью, среди этих кривых, колышущихся, переплетенных теней.

– Нора, ты не хочешь снова в дом вернуться?

– Какого черта тебе понадобилось лезть на чердак?

– Джози искал.

– Неправда! Ты же знал, что она еще не вернулась.

– Забыл, наверное.

Лица его Норе не было видно.

– А что ты мне сказать собирался?

– Пожалуйста, Нора, ступай обратно в дом.

– Ты же и дороги-то в ущелье не знаешь, – сказала она и решительно двинулась по знакомой тропе.

Однако ночью склон оказался по-настоящему предательским. Крутой, почти отвесный, вокруг опасные каменистые осыпи. По обе стороны неровной тропы из земли торчали тонкие корни, то и дело хватавшие Нору за руки, которые она широко расставила, пытаясь сохранить равновесие. Корни пугали ее, и она скрестила руки на груди, как бы обняв себя. Теперь она словно скользила по тропе, аккуратно ставя одну ногу перед другой. Из-под сапог то и дело с грохотом вылетали камешки и катились вниз, к подножию холма.

Где-то сзади Харлан в очередной раз проревел:

– Джози!

В ночной тишине это прозвучало как взрыв. Нора даже вздрогнула. А когда она спросила, не может ли он предупреждать ее, когда соберется вновь так заорать, он лишь ослепительно улыбнулся, и где-то внутри у нее вновь шевельнулось то жадное ностальгически тяжелое чувство, словно там билась, устраиваясь на ночлег, неведомая птица.

До старого русла реки было еще с четверть мили или, может, чуть больше. Здесь, в ущелье, воздух был значительно прохладней и казался густым от невероятного количества москитов. Нора то и дело шлепала себя по лбу, стараясь не оскользнуться на осыпи, где тропа спускалась особенно круто, прежде чем вновь стать пологой и нырнуть в лес. Наконец она, поводив вокруг себя руками, нащупала ветки подлеска. Рот сразу залепило паутиной, и Нора долго сражалась с ее невидимыми щупальцами, пока Харлан не взял ее за руку и не свел прямо на берег.

Потом они стояли рядом на берегу сухого русла, и цистерны для воды на том берегу казались черными от облепившей их влажной грязи. Один обман за другим. Берег был пуст.

– Она точно должна была здесь пойти, – сказала Нора. – Разве что нечаянно свернула где-то в темноте.

Харлан подвел ее к отвесной стене ущелья и сказал:

– Мы слишком далеко от дома, чтобы играть в прятки втроем. Ты пока тут постой и никуда не уходи. Я не могу одновременно искать вас обеих.

Нора послушно стояла на месте и смотрела, как Харлан ощупью пробирается вдоль берега, то и дело окликая Джози по имени и громко шурша сухим тростником. На том берегу виднелись знакомые очертания столовой горы, над которой кольцами и завитками сияли в небесах россыпи звезд. Отвесные утесы с выступившими на поверхность рудными жилами, покрытые молодой порослью кустарника, отбрасывали густую тень. Ночью ничто здесь не выглядело привычным, кроме старого русла реки. Отсюда казалось, что река полна спокойной, почти неподвижной воды, и Нора невольно провела языком по пересохшему рту, чувствуя толстый слой налета на обратной стороне зубов. Господи, превратиться бы сейчас в животное, опустить морду в эту медленно текущую красную жижу и пить, пить… Дорожка лунного света отражалась на поверхности реки, блестя меж скалами, точно кованая сталь. Это было излюбленное место Тоби – он часто ловил здесь рыбу, взобравшись на неподвижный куполообразный валун, застрявший посредине реки, похожий на давным-давно умершую огромную черепаху, маленькие речные водовороты, налетая на нее в своем неукротимом беге по каменистому ложу, плевались пеной и исчезали в зарослях тростника.

Нора один раз громко крикнула:

– Джози!

Вокруг нее уже вышли на ночной промысел лягушки-быки, ловко прыгая по камням. Их крики, похожие на мычание коров, доносились отовсюду вверх и вниз по течению. Дружно шуршали стебли рогоза, качая остроконечными головками, точно выстроившееся в ряд войско с поднятыми вверх копьями; и эти стройные ряды нарушали только длинные темные языки песчаных наносов, вытянувшихся поперек русла. Земляная черепаха, едва видимая в темноте, двигалась куда-то по своим делам, с трудом преодолевая препятствия и увязая в песке когтистыми лапами.

– Харлан! Харлан, ты где?

Ответа не последовало.

Нора постояла еще немного, пытаясь припомнить, как эти камни и скалы выглядят при дневном свете. Затем с некоторым трудом вытащила ноги из вязкой грязи и спустилась ближе к стоячей воде. Там она обо что-то споткнулась, и это нечто откатилось в сторону. Она сделала еще несколько шагов и нащупала эту вещь, пошарив вокруг себя рукой. Она сразу узнала ту корзину грубого плетения, которую взяла с собой Джози. Внутри корзины были какие-то ветки, заляпанные странной, мерзко пахнущей, липкой пеной.

От излучины реки донесся голос Харлана. Но в голосе этом не было ни прежней легкости, ни прежней уверенности. Он выкрикивал имя Норы так отчаянно, словно подозревал, что она может и не откликнуться.

– Что случилось? – крикнула она.

– Оставайся на месте.

– Что там с тобой такое?

А что там действительно такое, в этих тростниковых зарослях? Нора не помнила, чтобы хоть раз видела этот песчаный нанос в дневное время. Хотя, пожалуй, он был больше похож на сползшую лавину, состоящую из осколков камней, поломавших и прибивших к земле стебли рогоза. В середине наноса высился аккуратный холмик, вокруг которого собиралась вода, а точнее, жидкая грязь, и хлопья пены; казалось, что холмик потихоньку движется вместе с тростником вдоль русла реки, хотя Нора и не могла быть в этом до конца уверена. Она снова пригляделась, рассмотрела холмик внимательнее со всех сторон и увидела, что он, как ни странно, обут в сапог.

Харлан уже возвращался, с шумом пробиваясь сквозь тростник. Она попробовала встать и не смогла: все в ней как-то сразу разладилось, во рту стоял горький привкус, в голову снова бросилась кровь. Да еще и сапоги совершенно засосала эта проклятая грязь. Она снова бессильно рухнула на колени, словно стреноженная. В таком виде ее и застал Харлан. Он вытащил ее из грязи, поставил на ноги и некоторое время поддерживал, а она просто глаз не могла отвести от этого – от сломанного тростника и одинокого сапога. Харлан тоже наконец заметил сапог. Он втащил Нору на высокий берег и снова окликнул Джози – но на сей раз как-то иначе, довольно резко, словно ребенка, которого застиг за какой-то опасной забавой. Потом он спустился вниз, в тростник, и вскоре Нора услышала его изумленный возглас.

Первым делом Харлан приподнял голову девушки; по лицу Джози ручьем текла жидкая грязь. Затем он перевернул ее, взял на руки и стал подниматься на берег, с трудом шагая по вязкой жиже, которая насквозь пропитала одежду Джози, сделав ее страшно тяжелой. Сама девушка была абсолютно неподвижна и безжизненно обмякла у Харлана на руках. Нора на коленях сползла к ним навстречу, пальцами приоткрыла Джози рот и стала прислушиваться, дышит ли она.

– Джози, очнись! – рявкнул Харлан и влепил девушке пощечину, но она продолжала лежать неподвижно. И вдруг застонала.

– Ну, слава богу! – выдохнул Харлан и устало провел рукой по лбу, оставив там темный грязевой след. В залитых лунным светом бочажках стоялой воды снова самозабвенно запели лягушки-быки.



* * *

– Джози, что с тобой случилось?

– Оно меня ударило… избило…

– Кто тебя ударил? Кто?

– Не знаю, голова ужасно болит, – только и успела вымолвить Джози и снова потеряла сознание.

– Ну, по крайней мере, твои-то пальцы явно все целы. – И Харлан, разжав кулак, показал Норе горстку крошащихся тонких желтоватых косточек, очень похожих на пальцы. – Это, слава богу, не твои.

– А что это? – в ужасе спросила Нора.

– Бабки. Я их вон там нашел.

– Господи, что же с ней такое приключилось? – Одно плечо Джози явно было вывихнуто и как-то чересчур свободно болталось в суставе, а нога, обутая в сапог, была повернута под каким-то странным углом.

– Нога у нее почти пополам сломана, – прошептал Харлан, глядя куда-то вниз по течению реки. Потом повернулся и посмотрел в другую сторону, словно пытаясь охватить взглядом всю обозримую длину берега. – Она не просто упала. Кто-то ее столкнул и как следует над ней… потрудился.

Он снова присел возле Джози на корточки. Странно, подумала Нора, почему мы разговариваем шепотом? Ведь только что мы орали во все горло, шутили, и нас наверняка было слышно и наверху, и на дне ущелья. Да, мы шутили, шутили, а бедная Джози лежала здесь, в этой жидкой грязи! Да и потом мы сильно шумели, когда вытаскивали ее на берег, когда заставляли ее дышать. И если там кто-то прячется, выжидая удобного момента, чтобы на нас напасть, то мы сами подсказали ему, где сейчас находимся.

Пузырь грязной слюны надулся в уголке распухших губ девушки, и Нора осторожно стерла его краем рукава, почувствовав сквозь ткань острые обломки передних зубов.

– У нее, похоже, несколько зубов сломаны или выбиты, – тихо сказала она Харлану, и он, ловко подсунув палец под губу Джози, ощупал ее десны. На нее он при этом не глядел, по-прежнему уставившись куда-то во тьму.

– Похоже, это медведь, – сказал он, аккуратно складывая руки Джози у нее на груди. – Должно быть, набрел не нее в темноте и сам опешил от неожиданности, а когда она убежать попыталась, нагнал и свалил в речку. Правда, кабаниха с детенышами тоже на такое способна – убьет человека, а есть не станет. Джим Уэйнсбрук из Форт-Холлоу прошлым летом мчался сломя голову, пытаясь от разъяренной кабанихи удрать, но она все-таки его нагнала, вырвала глаз и все ребра переломала, а потом бросила, сочтя мертвым.

– Я помню, – кивнула Нора. Джима тогда нашел Бертранд Стиллс, а потом написал об этом так, словно он сам сражался с этой кабанихой, не вооруженный ничем, кроме своего язвительного ума.

– Странно, никаких укусов на ней не видно, – пробормотал Харлан.

– Бедная Джози. – Темное, холодящее кровь осознание того, что все это происходит в действительности, наконец пробралось сквозь пелену охватившего Нору ужаса. – Что же я Тоби-то скажу?

– Пока что тебе ничего ему говорить не придется. Для начала нам троим нужно благополучно до дома добраться.

Нора ласково погладила Джози по облепленной грязью голове, казавшейся на удивление маленькой, поднялась и, покрепче упершись ногами, стала ждать, когда Харлан объявит, каким образом они будут отсюда выбираться. Но как быть с Тоби? Как найти свидетельства того, что несчастье – Нора уже решила называть это именно так – случилось с Джози только что? Как скрыть тот факт, что Джози, которую Тоби считает самым дорогим своим другом, пролежала на дне ущелья невесть сколько времени, в грязи, с переломанными конечностями, всеми забытая – точно никому не нужное мертвое бревно? Как скрыть от Тоби то, что его легкомысленная мать, забыв о своих ненавистных обязанностях по хозяйству, наслаждалась полной свободой в обществе шерифа Харлана?

– Значит, так, – сказал Харлан. – Я сейчас возьму ее и стану потихоньку подниматься наверх. А ты иди следом за мной и ступай как можно аккуратней.

– Я бы хотела… избавить Тоби от этого зрелища. Ни к чему мальчику ее видеть.

– Не говори глупостей.

– Харлан!

– Тогда остается только амбар.

На какое-то мгновение Нора с ужасом подумала, что Харлан сейчас просто вскинет Джози на плечо, точно свиную ногу, однако она ошиблась: он поднял ее бережно, точно младенца, и стал осторожно и ловко, как краб, всползать с ней наверх по осыпающемуся берегу, пока не добрался до твердой поверхности черепицеобразных скал.

Они поднимались в гору наискосок друг от друга, низко наклоняясь к земле и выставив вперед руки, чтобы на ощупь определить, что ждет впереди. Сами скалы были огромными, стесанными и унесенными сюда давно исчезнувшим бурным потоком, но глубокие трещины между ними таили опасность, готовые с легкостью проглотить ступню или даже ногу целиком. Норе всегда казалось, что эту тропу она знает прекрасно. Но, увы, это было не так: она без конца спотыкалась и падала. И каждый раз, пока она успевала подняться, Харлан уходил все дальше и дальше от нее. Сапоги на изуродованных ногах Джози то и дело со стуком задевали скалы. Вот наконец и bajada – то, что некогда было берегом этой древней реки. Здесь уже можно было выпрямиться и идти рядом. Оба двигались осторожно, высматривая впереди край ущелья, где стоял столбик с табличкой, отмечавший основную тропу. Дальше в темноте шевелилась и шуршала темная масса леса.

Нора шла сзади, чувствуя запах Харлана. Он весь взмок и дышал часто-часто, даже чуть присвистывая носом. Потом вдруг остановился.

Чуть впереди высилось нечто непонятное. И, увы, слишком близко, так что поздно было проявлять осторожность. Сперва Норе показалось, что это просто какой-то очень высокий куст, но потом неведомое существо пошевелилось, сопровождая каждое свое движение странным металлическим пением или звоном. То, что она приняла за высокий коленчатый столб, оказалось ногой, неторопливо выдвинувшейся из густого облака шерсти и облепленной засохшей грязью. Какая это нога – передняя или задняя, – Нора сказать не могла, но к медведю она явно отношения не имела.

Вспомнив, что в кармане у нее лежит шестизарядник, она не глядя нащупала ствол и перевернула револьвер так, чтобы можно было выстрелить прямо сквозь карман – она не раз читала истории о жестоких стычках, связанных с нарушением территориальных границ, и знала, что истинные аризонцы всегда стреляют сквозь карман. И тут – она была достаточно спокойна, чтобы ясно себе представить, насколько странно стрелять в медведя в темноте сквозь карман собственных штанов, – оказалось, что это вовсе не медведь. Это огромное существо – кем бы оно ни было – стояло совсем рядом и высотой в холке достигало футов восьми, а воняло от него, как из отхожего места. Харлан, по всей видимости, этого еще не понял, потому что было слышно, как он почти беззвучно говорит: «Эй, медведь!», стараясь не вызвать раздражения зверя своим появлением.

Неведомая тварь резко вскинула голову. Голова ее то ли тряслась, то ли слегка покачивалась, но никаких рогов видно не было. Значит, это не лось и не олень, а кто-то намного крупнее лосей и оленей. У животного был странный, какой-то рваный силуэт, а голова-перископ казалась опутанной густой паутиной дурно пахнущей пены или слюны. Оттолкнувшись плечом от ствола дерева, неведомое существо с топотом выбралось на открытое пространство и ринулось на Нору и Харлана.

За какую-то долю секунды до того, как ее то ли сдвинули, то ли отшвырнули с тропы, Нора успела поднять глаза и, кроме длинных ног, длинной шеи и той странной липкой паутины, сумела разглядеть запавшие черные глазницы и оскаленные зубы всадника, который что-то громко вопил, направляя животное вниз. Затем руки Норы непроизвольно сжались в кулаки, что-то сильно ударило ее в грудь, и они с Харланом полетели в разные стороны.

Когда она пришла в себя и сумела сесть, животное уже кружило внизу, в ущелье. Теперь оно выглядело, пожалуй, более знакомым. Нора почти узнавала и эти покатые плечи, и странную походку, когда задняя часть туловища покачивается как бы отдельно от передней. Животное повернуло обратно, взлетело по тропе, кинулось к той впадине, куда до этого отбросило Харлана и Джози, и исчезло среди деревьев. Довольно долго было слышно, как оно ломится сквозь подлесок, направляясь куда-то вверх, в сторону от тропы и от дома.

– Харлан… ты жив?

– Не совсем.

– Что значит «не совсем»?

– По-моему, я что-то вывихнул.

Нора подошла к нему. Он упал крайне неудачно, угодив в трещину между скалами, и сейчас сидел, изо всех сил вцепившись в левую ногу. Его левая штанина быстро темнела. Чуть выше комком сбившихся юбок и вывернутых конечностей лежала Джози, похожая на одного из тех ярмарочных уродцев, которых родители «изготавливают» специально, с рождения засовывая в маленькие бочонки различной формы, чтобы не давать их телам и конечностям развиваться нормально. Нора перевернула Джози на спину, расправила ей руки и ноги. Девушка ненадолго пришла в себя, поморгала и снова погрузилась в беспамятство.

– Что это было, черт побери? – прошипел Харлан.

– Не знаю, – сказала Нора. – Там был какой-то всадник.

– Кто там был?

– Всадник.

– Чтоб его черти в аду съели!

Харлан попытался встать, но стоило его левой ноге коснуться земли, как она словно подломилась, и он снова плюхнулся на задницу.

И они стали думать, как теперь быть. Харлан хотел оставить Джози здесь, подняться с Норой наверх, а потом вернуться за девушкой, но уже с помощниками.

– Нет, пожалуйста, не надо ее здесь оставлять, – умоляющим тоном поспешно сказала Нора, тряся головой. И, глянув на Харлана, поняла: он только и ждал, чтобы она об этом попросила.

Он снова попытался встать, из-за чего черное пятно на левой штанине еще больше расползлось и стало быстро опускаться вниз.

– Я отнесу Джози наверх, – решительно заявила Нора. – И сразу же вернусь за тобой.

Она отдала Харлану свой револьвер и попыталась поднять девушку, как это делал он. Но Джози почему-то оказалась слишком большой и тяжелой, а ноги ее беспомощно скользили и цеплялись за землю. На мгновение Норе показалось, что она сражается с какой-то огромной птицей. Господи, как часто она называла бедную девочку гусыней! Она положила голову Джози себе на плечо и попыталась перехватить ее так, чтобы не касаться перекрученной, бессильно повисшей руки. Ей всегда казалось, что она гораздо выше ростом, чем Джози, что соответствовало истине. Но сейчас у нее складывалось впечатление, что это Джози выше на добрых шесть дюймов.

Харлан с тревожным нетерпением наблюдал за тщетными попытками Норы, потом посоветовал:

– Надо снять с нее все эти юбки.

И он, рывком перебросив свое тело на какой-то валун, принялся раздевать Джози, а Нора баюкала девушку, положив ее голову к себе на колени и глядя, как из-под синей ткани платья появляются кружевные оборочки нижнего белья. Тонкая талия Джози тоже казалась сломанной. Перепачканное платье расстегиваться явно не желало, и на третьей пуговице Нора не выдержала. Смахнув в сторону неловкие пальцы Харлана, она велела ему: «Отвернись», и он с облегчением перенес ноги на другую сторону валуна, повернулся к Норе спиной и вытер руки о штаны.

На платье определенно не хватало нескольких пуговиц. Нора, быстро расстегнув оставшиеся, рывком распахнула ворот, задубевший от грязи. Больше всего ее беспокоило вывихнутое плечо Джози. Пожалуй, тут не обойтись без помощи Харлана. Но в итоге Нора все-таки сообразила, что ей надо просто зайти с другой стороны и тащить платье на себя, как в жизни. Так дело пошло легче, и вскоре ей удалось высвободить из рукава одну бледную руку Джози, а затем и вторую. Наполовину вынутая из жесткой верхней одежды, девушка была сейчас похожа на лопнувший стручок. Голые руки и ноги беззащитно торчали из наивных белых кружев. Пальцы Норы то и дело натыкались на следы былых травм: вот здесь Джози укусила огромная хищная пчела, а здесь остался шрам от пореза острой, как бритва, проволокой – этот порез Нора сама зашивала прошлым летом, но сейчас удивилась, что шрам, оказывается, такой длинный. А неровная цепочка стежков и вовсе ее удивила: неужели она сама так неаккуратно их накладывала? Она бы с удовольствием отреклась от подобной неряшливости, однако ясно помнила, как нагревала иглу и сердито убеждала Джози сидеть, черт побери, спокойно, протаскивая грубую нить сквозь живую плоть.

Встав, Нора рывком сдернула с девушки мокрую трясину бесчисленных юбок. Левый ботинок ей с некоторым усилием тоже удалось снять, но правая ступня Джози была настолько искалеченной и опухшей, что снять с нее ботинок, даже весь его расшнуровав, оказалось совершенно невозможно. Вся одежда девушки весила, должно быть, фунтов двадцать, и Нора решительно запихнула ее в кусты. В этот момент она почувствовала в кармане платья Джози что-то тяжелое.

Правый карман оказался пуст, а в левом она обнаружила резную деревянную фигурку буйвола. Роб делал, догадалась Нора.

Страх за Тоби настолько притупил все ее чувства, что о старшем сыне она и думать забыла. А что Роб, сказала Ивлин, просто он ее любит. Как странно было осознать это именно сейчас. Нора и вообразить себе не могла ту женщину, которую Роб способен будет полюбить. Если честно, ей всегда казалось, что Роб ни одну женщину полюбить так и не сумеет. Она всегда видела в нем бродягу. И заранее смирилась с тем, что вскоре его место в доме опустеет и она лишь время от времени будет получать от него весточки. И вся любовь, какую ему дано было получить в жизни, уже будет им получена, прежде чем он навсегда перешагнет порог родного дома и двинется навстречу своей судьбе, трудной, кочевой, с ночевками под открытым небом, с остановками в залитых мутным светом салунах Монтаны или в голубых северных долинах. Норе было тяжело сознавать это неизбежное одиночество сына, однако ей и в голову не приходило, что жизнь Роба может сложиться совсем по-другому.

Вот она, та девушка, которую Роб полюбил.

Джози вдруг села и с явным трудом промолвила:

– Я вам помогу.

– Лучше ляг и лежи спокойно.

– Хорошо.

И глаза Джози тут же снова затуманились, а потом и закрылись. Нора поставила ее стоймя, потом взвалила на плечо и двинулась в путь.

Какая гнусность, что в темноте все выступы становятся более острыми, а мысли – тупыми! Пробираясь между деревьями, Нора свободной рукой нащупывала стену каньона. Из-под пальцев дождем сыпались пересохшая земля и мелкие камешки. Последняя нижняя юбка, оставшаяся на Джози, шуршала, как казалось Норе, ужасно громко, и она боялась, что эти звуки могут вновь приманить ту невероятную тварь. Ее ноги то и дело скользили на каменистой осыпи, и несколько раз она упала. Один раз даже Джози выронила. Изодранные усталые руки прямо-таки жгло, когда она наконец выбралась из ущелья и увидела свой дом, до которого еще нужно было пройти почти столько же. В доме по-прежнему ярко светились окна, и он отчетливо вырисовывался на фоне неровных верхушек деревьев и темной массы столовой горы. Но, к счастью, никакого загадочного существа, похожего на ходячий куст, рядом видно не было. И Нора побежала, чувствуя, как липнет к ее правому плечу влажное тело Джози, как вопят от боли усталые мышцы. Но сейчас она думала только о Тоби, о том, что с ним будет, когда он это увидит, как ужасно он станет плакать и обвинять ее, Нору. Нет, одной ей с этим не справиться. И она решительно свернула в сторону амбара.

Там, отыскав сухое местечко, она уложила Джози на перевернутую упаковочную клеть и прикрыла чистым куском брезента, который почти ничем не пах. Затем она слегка тряхнула девушку, чтобы заставить ее очнуться.

– У меня все болит, просто ужасно болит, – пробормотала Джози, открыв глаза.

– Голова?

– Да. И нога. И плечо. И все тело.

– Полежи здесь немного, только ни в коем случае не двигайся.

Вновь спускаясь в каньон и обдирая руки о его каменистые стены, Нора даже напевала что-то веселенькое – «Кэролайн» или еще какую-то старую глупую шахтерскую песенку, хотя даже слов толком вспомнить не могла. Потом услышала где-то внизу голос Харлана. Он начал ей подпевать, благодаря чему она и сумела отыскать его в этой темнотище. Пока ее не было, он ухитрился выбраться из зарослей, переползая с одного валуна на другой, хотя и не слишком сильно продвинулся ей навстречу.

– Ты стоять-то можешь?

– Вряд ли.

Когда он всем телом навалился ей на плечо, она почувствовала, что его бьет сильная дрожь. Так они и двинулись в путь на трех ногах, то и дело останаваливаясь, чтобы Харлан немного перевел дыхание. Нора не ожидала, что он окажется таким тяжелым, ведь ей пришлось практически волочь его на себе, хотя она все время чувствовала, что он пытается как-то ей помочь, снять с нее хотя бы часть нагрузки. Она понимала, что он солгал, сказав, что всего лишь вывихнул колено. Вряд ли взрослый мужчина станет дрожать всем телом и покрываться потом из-за какого-то вывиха.

– Ей-богу, надо было мне хорошенько головой думать, прежде чем просить тебя сбрить мне бороду, – попытался пошутить он.

– Да уж. А жаль, что с тебя нельзя снять пару стоунов^[61] нижних юбок, как с Джози. Тогда мне куда легче было бы тебя волочь, – ответила она тоже шутливым тоном.

Когда они, вынужденные идти бок о бок, двинулись дальше по узкой тропе, Нора все время задевала плечом колючую стену ущелья, но старалась не обращать внимания ни на боль, ни на осыпавшуюся прямо в волосы землю. Оскользнувшись, она сильно ударилась коленом о какой-то каменный выступ, и тело ее прожгла такая острая боль, что хотелось согнуться пополам и сбросить невыносимую тяжесть навалившегося на нее Харлана. Губы у нее потрескались, от стекавшего по щекам пота уголки губ сильно щипало. А когда они уже почти выбрались из ущелья, тропа стала особенно крутой, и Норе пришлось поставить Харлана перед собой и толкать его вверх, точно упрямого мула. Он был почти без чувств от боли и усталости и явно не понимал, что его спасительница тоже совершенно выдохлась и вот-вот упадет.

На вершине они немного отдохнули. Дул довольно прохладный ветер, небо почти расчистилось. Когда они уже шли через пастбище к дому, Нора заметила дым, вьющийся над трубой, и почувствовала запах то ли жарящегося, то ли горелого мяса.

Затем до нее донеслись голоса, и она подумала: Эммет. И теперь совершенно не важно, что придется объяснять ему, почему Джози в таком состоянии и почему Харлан в темноте обнимает ее за плечи – ведь Эммет наконец-то вернулся!

Но возле дома знакомой повозки она не заметила.

Зато к коновязи была привязана чья-то незнакомая лошадь.



* * *

В доме было не продохнуть от жара растопленной плиты и запаха жарящегося мяса, шипевшего на двух сковородах сразу. Тоби по-прежнему неподвижно сидел там, где Нора его оставила, но лицо его теперь было наполовину закрыто каким-то странным черным прямоугольным предметом, который он прижимал к обоим глазам. Даже когда Нора с грохотом обвалила на пол стопку книг, волоча Харлана по узкому коридору, Тоби в их сторону даже не взглянул. Не взглянула на них и бабушка, сидевшая с открытым ртом и не сводившая глаз с надетого на вилку сочного розового ломтя мяса, который держал перед ней какой-то темноволосый незнакомец. Это был коренастый и крепкий человек-бык, пристроившийся перед старушкой на скамеечке для ног. Увидев вошедших, незнакомец встал и поставил на стол пустую тарелку. На нем были серый костюм в полоску и абсолютно чистые сапоги; удивительно, но даже при такой жаре на его загорелой коже не было ни капельки пота.

– Миссис Ларк. Шериф. – Он с улыбкой поклонился. – А мы тут все гадали, куда это вы запропали.

Тоби наконец оторвался от черной штуковины и сказал:

– Мама! Ты только посмотри!

Нора чуть шевельнула плечом под тяжело навалившимся на нее Харланом.

– Что это?

– Это стрептоскоп, мам!

– Стереоскоп.

– Ну да, и там внутри такие красивые картинки – со всех концов света! – Нора буркнула что-то в знак одобрения и восхищения, но Тоби, почувствовав в ее тоне фальшь, посмотрел на нее уже с тревогой, которая быстро сменилась паникой: – Это он мне подарил.

– Не показывай пальцем, Тоб.

– Ну, имени-то я его не знаю – он не назвался.

– Это мистер Меррион Крейс, детка.

– Тот самый лайми карпетбеггер?^[62]

Крейс воспринял это оскорбление довольно мило и с улыбкой сказал Норе:

– Эта характеристика гораздо лучше той, которую я ожидал получить в вашем доме, миссис Ларк. – Затем, повернувшись к Харлану и указывая черенком вилки на его ногу, заметил: – А вам, шериф, надо бы сесть и поднять ногу повыше. Даже если вам чрезвычайно приятна ваша нынешняя позиция.

Нора помогла Харлану добраться до стола, сесть и положить раненую ногу на табуретку, а потом сходила за ножницами и, разрезав штанину, вздохнула с облегчением, поскольку кровь почти перестала течь и запеклась. Однако чуть ниже колена прямо на нее, словно насмехаясь, смотрел торчащий желтый край сломанной кости.

Тоби, по-прежнему сжимавший в руках стереоскоп, прямо-таки разрывался между двумя столь разными и увлекательными зрелищами.

– Что случилось, мама?

– Ничего, просто немного споткнулся, – сказал ему Харлан.

– А где Джози?

– Поехала за доктором, – ловко сориентировалась Нора, что было, между прочим, не так-то легко. И платить по этому счету придется довольно скоро – но она, мгновенно все взвесив, решила, что пока это вранье имеет смысл.

Крейс между тем уже совал ей какую-то тряпицу, смоченную виски. Она пыталась улучить момент и спросить, что он делает у нее в доме, но никак не могла остановить ни его суетливые попытки помочь, ни непрерывный поток вопросов: похоже, в этой ране что-то застряло, где у нее кровеостанавливающие средства, где можно взять иглу, нитки и пинцет? Поскольку Нора не отвечала, он принес чашку муки и остановился рядом, внимательно наблюдая за тем, как она вытирает кровь с колена Харлана.

– Вот теперь видно, что это очень плохо, но бывает и хуже, – заметил он.

– Там внутри явно что-то есть, я чувствую, – сказал Харлан.

– Наверное, камешек попал. Кто это вас так толкнул?

– Я, – сказала Нора.

Крейс усмехнулся и подтолкнул Харлана локтем:

– Что ж, шериф, это научит вас не забываться.

И все время, пока Нора поднималась по лестнице, она слышала противный, скрипучий голос Крейса. Даже закрыв за собой дверь, она продолжала его слышать. Он неумолчно разглагольствовал о погоде, об урожае, о том, чем закончилась утренняя перебранка «в верхах». Всегда сразу становилось известно, принимает ли Меррион Крейс участие в том или ином собрании, поскольку в любом помещении его раскатистые согласные звучали излишне громко. Нора снова подумала о том, что за целый день не выпила ни капли воды, а теперь остатки драгоценной влаги придется потратить на то, чтобы хорошенько промыть Харлану рану. Да она и не ела ничего со вчерашнего дня, и теперь от запаха жареного мяса у нее даже голова закружилась. Вряд ли ей удастся унять дрожь в руках. Когда она вновь спустилась вниз, Харлан и Крейс уже успели как следует угоститься виски. Нора поставила на огонь маленькую кастрюльку с водой, чтоб закипела, а затем с помощью щипцов несколько раз продезинфицировала над огнем пинцет и нож. Бабушка внимательно за ней наблюдала, сидя в своем кресле и от волнения прикусив высунутый кончик языка.

Когда все было готово, Нора принялась чистить рану, и, слава богу, Крейс наконец отошел и перестал закрывать ей свет. Было слышно, как он у нее за спиной гремит тарелками.

– Иди-ка сюда, парень, – окликнул он Тоби. – А ты знаешь, почему у нас англичан «лайми» называют? – Тоби не знал. – С давних времен английских моряков чуть ли не силой заставляли есть лаймы, чтобы избежать цинги.

– Что такое «цинга»?

– Это такая дрянь, от которой кровь по всему телу выступает. Она уж если привяжется, так долго не отлипнет.

– Она и убить может?

– Запросто. А теперь, молодой человек, садись здесь и продолжай смотреть.

Теперь Нора сумела разглядеть этот камешек; черный, как пиявка, он застрял в мощной мышце чуть ниже колена. Ухватив камешек пинцетом, она попыталась его извлечь, и нога Харлана непроизвольно дернулась. Он охнул, затаил дыхание, а потом засопел, точно поднимающийся в гору паровоз. Нора слышала, как у нее за спиной Крейс гремел сковородками, бросая на их раскаленное дно все новые и новые куски мяса.

А Тоби все никак не мог выбросить из головы мысли о цинге.

– Почему же матросы этой цингой заболевают?

– Потому что живут в тесных кубриках и порой месяцами питаются только сухарями да вяленым мясом.

– А вы что, моряк?

Нет, честно признался Крейс, он моряком никогда не был.

– А все-таки в вас что-то такое есть, – решил Тоби. – И потом, вы так смешно говорите.

– У всех людей сохраняются следы полученного в детстве воспитания. У тебя, например, навсегда останется в душе след той травмы, которую ты получил, поранив глаз. Этой, можно сказать, неизбежной, как на войне, травмы, которую получает почти любой мальчик, с детства объезжающий строптивых лошадей. А у меня в душе навсегда осталось отвращение к мрачной сырой погоде и к очаровательно закругленному, словно исчезающему в горле звуку «эр».

– Как у Койла Уильямса! – сказал Тоби.

– Еще один англичанин.

– Или у Джона Джонсона, – вставила Нора. – Он тоже англичанин.

– Причем англичанин, деяния которого осуждены общественностью.

Камешек ей удалось извлечь целиком. Правда, потом он выскользнул из пинцета и со стуком укатился куда-то под стол. Харлан вытащил изо рта ремень – оказывается, во время этой болезненной операции он стиснул его зубами, – и начал потихоньку вправлять кость и выпрямлять ногу, приложив ее к черенку большой поварешки, предложенной Норой в качестве шины. Выглядел он уже значительно лучше. Нора налила ему еще немного виски, затем плеснула виски на рану и сверху присыпала ее мукой. Под белой мучной корочкой кровь тут же свернулась. Отряхивая руки, Нора заметила, что Крейс пристально на нее смотрит, вращая ножом на сковородке непристойно большой кусок масла.

– Ей-богу, миссис Ларк! Что это вы меня вместе с Джоном Джонсоном в одном предложении упоминаете?

– Мне казалось, мы просто известных нам англичан перечисляем. Я вряд ли способна говорить о том, заканчивается ли сходство между вами и Джоном «округлым звуком «эр».

– Безусловно, заканчивается.

– Насколько я знаю, Джонсону свойственна и такая чисто английская забава, как стрелять из гаубиц по женщинам и детям.

– Но это, разумеется, связано скорее с его страстной любвью к коллекционированию скальпов, чем с тем, что он англичанин.

Нора, наклонив бутыль с виски, налила немного себе на ладонь, растерла жидкость второй ладонью и старательно поскребла ладони ногтями, а затем еще и под ногтями протерла кухонным полотенцем. Но это помогло мало: ладони так и остались цвета некрепкого чая.

– Не рискну предполагать, – сказала она.

– Вот как? – У Крейса были большие, окаймленные длинными ресницами, черные глаза волкодава; он стоял перед Норой и скорбно на нее смотрел, а голос его звучал так мягко и тихо, что она его едва расслышала. Он никогда прежде не находился так близко к ней, и сейчас она как-то особенно остро чувствовала и его крупное, «бычье», тело, и его сосредоточенный взгляд, и то, как далеко от нее сейчас Харлан – и не потому, что от плиты до стола и от стола до самого Харлана было больше двух метров, а из-за его ранения и четырех щедрых порций виски, почти лишивших его дара речи.

– Если вам так уж хочется опровергнуть мое мнение о вас, – сказала она, – то самое лучшее, что вы сейчас могли бы сделать, это поехать за доктором.

Крейс озадаченно на нее посмотрел.

– Но ведь это выглядело бы как проявление недоверия к мисс Кинкейд! – сказал он. – Она же не более часа назад за доктором поехала.

У Норы похолодело внутри. Вот ее ложь и схватила сама себя за хвост. Пытаясь оправдаться, она пробормотала что-то насчет темноты и отсутствия у Джози чувства направления, а также необходимости второй поездки на тот случай, если доктор оказался занят и они с Джози разминулись. И тут Тоби опять заговорил о чудовище – господи, думала Нора, чудовище! Какой жестокий поворот судьбы! Она еще что-то невнятно пискнула насчет того, что лучше всем оставаться на своих местах, и Крейс, подтолкнув ее к столу, сказал:

– Вы так умело очистили шерифу рану, что там для Дока и работы никакой не осталось – разве что лауданум ему выписать да перевязку сделать. Так что вам теперь нужно отдохнуть и поужинать с нами. А там и мисс Кинкейд с Доком пожалуют. Мне кажется, шерифу еще кое-что требуется, чтобы окончательно душу успокоить.

Стоило Норе сесть, и на нее тут же накинулся Тоби с вопросами о том, как бедная Джози справится одна в темноте. Она прогнала сына, и он тут же вновь занялся стереоскопом, переменил пластинку и сунул ей: «Вот, посмотри-ка!» Нора посмотрела, и Тоби тут же застрекотал: это вот зоологический сад в Париже, а это ботанический, а этот огромный железнодорожный вокзал находится в Филадельфии. Перед глазами Норы мелькали то какие-то серые колонны, то паутина металлических конструкций, то неведомые далекие сады. А потом Тоби показал ей картинку с незнакомым и довольно уродливым высоким животным, шкура которого была покрыта странными квадратными пятнами, и в ее памяти вдруг стали всплывать некие воспоминания – господи, да как же это животное называется! Ведь Эммет еще сто лет назад показывал ей точно такое же в справочнике натуралиста! И название наконец вспомнилось, и ей показалось, что именно так и называется та тварь, с которой они столкнулись в ущелье. Она внятно произнесла вслух: «Верблюд! Это же верблюд!» – но Харлан ее не услышал, а Тоби, заглянув в стереоскоп, засмеялся: «Ну что ты, мама, это жираф!» – и вставил в рамку другую пластинку. На этот раз там было какое-то каменное чудовище; на голове у него была странная квадратная шляпа, и оно возлежало посреди пустыни, по плечи утонув в мягком, как бархат, песке. На следующей пластинке была огромная отрубленная голова, смотревшая на Нору блестящими пустыми глазами. Рядом с ней, прислонившись к ее носу, сидел какой-то мрачный темнолицый человек, с головы до ног завернутый в покрывало. Нора все повторяла: «Да-да, Тоби, я вижу, вижу», а сама думала: верблюд, верблюд, верблюд. Разве могло такое прийти кому-то в голову?

Крейс тем временем вовсю хозяйничал у нее на кухне. Открывал дверцы буфета, доставал тарелки, с подозрением присматривался к давно нечищенным ножам и вилкам. Заметив это, Тоби поспешил ей на помощь:

– Это я посуду мою!

– Охотно верю.

Он стряхнул бифштексы и оставшийся на сковородках жир на тарелки, оставив про запас еще три куска мяса.

– Может, ваших молодых людей подождем?

Нора сперва даже не поняла, кого он имеет в виду.

Потом-то – это будет значительно позже – она вспомнит, как нервно дернулся Харлан и даже приподняться попробовал, но сказал лишь:

– Нет, не стоит.

Ели молча. Тоби уплетал мясо с такой жадностью, словно сорок дней бродил по пустыне и наконец дорвался до этого огромного куска огузка, плавающего в жире. Харлан, бледный как привидение, неловко склонился над своей тарелкой, покрытой красноватыми лужицами мясного сока. Крейс ел с достоинством – казалось, он сидит в ресторане «Голден Хайнд»^[63] на главной улице Шайенна, а вокруг слышится благоговейный шепот, и все глаза устремлены только на него. Он съел свою порцию, разрезав ее на шесть аккуратных, симметричных кусочков, откинулся на спинку стула и с улыбкой спросил у Тоби:

– Скажите, молодой человек, какую счастливую судьбу предсказала вам таинственная Джози?

Тоби с набитым ртом с трудом вымолвил:

– Она судьбу не предсказывает.

– Я думал, она спиритуалистка.

– Нет, она только с мертвыми разговаривает. Она их называет «другие люди».

– Ах, вот как! – И Крейс погрузился в длительное молчание.

Какая ужасная ошибка, думала Нора, оставить Джози одну в темном амбаре. А что, если у нее голова повреждена? А что, если она очнулась, села, стала их звать? Что, если кто-нибудь ее услышал? Разве тогда не потребуются какие-то объяснения? Нет, просто необходимо немедленно найти какой-нибудь предлог и сходить туда. Мясо у нее на тарелке уже успело остыть и стало упругим, сопротивляясь попыткам его разрезать. Вокруг стояла такая напряженная тишина, что Нора даже глаз поднять не решалась. Ей казалось, что вот сейчас Крейс возьмет и объявит Тоби: Джози, можно сказать, пополам сломалась, а все благодаря твоей маме. Только ведь он никак не может этого знать. Там, в ущелье, кроме них, никого больше не было, разве что тот верблюд их видел; и потом на крыльце тоже никто не стоял, когда она поднялась на холм с Джози на плечах. Никто ничего о случившемся не знал, кроме самой Норы, Харлана и еще тех существ, что живут на берегах старого русла реки, но им совершенно безразлична любая человеческая жизнь, обретенная или утраченная.

И еще тот всадник все видел, сказала Ивлин.

Тот всадник. Нора украдкой глянула на Крейса. Неужели это и явится завершающей порцией того дерьма, которое свалилось на нее всего лишь за один день – Меррион Крейс, творец всех ее бед и несчастий, нападающий на людей в темноте верхом на верблюде, словно некий фантом-убийца?

Ну что ты, мама, это просто твоя неутоленная жажда в тебе говорит.

– Ты молоко пил, Тоби?

– А у нас его нет.

– Тебе надо чего-нибудь попить.

– Мам, мне не хочется.

– А я, пожалуй, томатного сока выпью, – сказала Нора. Встала, достала банку с соком и сделала сразу два больших глотка красноватой жижицы, от которой у нее сразу защипало в горле. Потом стало еще хуже, и сок попытался вернуться обратно, но она все-таки пересилила себя и проглотила его.

– Тоби, – с трудом выговорила она, – выпей и ты хоть немного.

– Нет, мам. – Тоби покачал головой: – Не хочется.

Крейс озадаченно смотрел на них.

– Как необычно, – сказал он и протянул руку к жестянке с соком, и Нора отдала ему банку. Она видела, что он с трудом пытается понять то, что, как она надеялась, принял просто за некий домашний обычай, хотя и довольно странный. Временами она почти теряла сознание от жажды, и ей казалось, что она балансирует на самом краю отвесного обрыва, но ни в коем случае не хотела, чтобы Крейс это понял. Может, еще два глотка томатного сока восстановят ее силы?

– Не смогу сказать, что я поклонник таких напитков, – сказал Крейс, подтолкнул банку с соком обратно к Норе и снова повернулся к Тоби с таким видом, словно их разговор и не прерывался. – А знаешь, Тоби, я никогда не встречал мертвых, которым так уж сильно хотелось беседу поддерживать. Вот я и удивляюсь, как это мисс Джози таким способом ухитряется на жизнь зарабатывать.

– Джози со всякими говорит, – с воодушевлением принялся объяснять Тоби. – Например, один раз в садах Саймонса она с одной девушкой из племени навахо говорила, которая уж лет сто назад умерла, когда и садов-то этих не было. А у нас на площади Джози как-то встретила одного висельника, так он ее вообще за свою дочку принял. – И Тоби, все сильней приходя в возбуждение, выпалил: – Да у нас и сейчас в холодном сарае есть один мертвый. Джози его «заблудившимся человеком» называет.

– У вас в холодном сарае? – переспросил Крейс. – Господи помилуй!

Похоже, подумала Нора, он вполне сознательно старается не встречаться со мной взглядом. Она решительно скрестила на тарелке вилку и нож и сказала, надеясь, что это прозвучит как некий завершающий трапезу аккорд:

– Ну, спасибо за замечательный ужин. Было весьма великодушно с вашей стороны привезти нам такие чудесные бифштексы.

Что вы, что вы, это для него удовольствие, даже некая привилегия, тем более он слышал, они надеялись получить бифштексы из лосятины.

– У нас в городе и недели не проходит, – сказала Нора, – без сплетен о моей кладовой.

Грубые мясные волокна, застрявшие у нее между передними зубами, раздражали десны. Крейс, похоже, испытывал те же неприятные ощущения. И в итоге, не выдержав, стал ковыряться в зубах.

– Ну ладно, – сказал он, – на городские сплетни и впрямь не стоит обращать внимание – все это чепуха. Признаюсь честно: до вас я заезжал к Десме Руис, и она, в частности, весьма сожалела, что не смогла обеспечить вас обещанной лосятиной. Впрочем, она высказала мне и немало других сожалений, гораздо серьезнее. А этот кусок мяса, между прочим, она послала – просила вам передать и сказала, что это лосятина, но посмотрите вот здесь, где шкура опалена? Это же клеймо! Куда больше похоже на бычка, причем, вполне возможно, одного из моих. – Крейс еще что-то говорил, но Нора больше его не слушала. Съеденный кусок мяса словно завис у нее в пищеводе, вращаясь и царапая стенки; в какое-то мгновение ей даже показалось, что мясо попытается самым прискорбным образом вернуться обратно, как это только что пытался сделать томатный сок. К счастью, когда ей наконец удалось подавить тошноту, Крейс уже переключился на Харлана и задушевно с ним беседовал.

– А ты знаешь, что у Десмы мать до сих пор жива? В Оклахоме проживает. Ей девяносто четыре года.

– Благослови ее Господь, – буркнул Харлан. Он был пьян.

– Представляю, сколько она всяких историй знает. – Крейс откинулся на спинку стула и с энтузиазмом потер руками ляжки. – Моя-то родная мать умерла, когда ей всего тридцать было, но даже ее истории могли человеку все нутро наизнанку вывернуть.

– Что ж, пусть она сегодня ночью спит да прислушивается, – сказала вдруг Нора.

– Кто? – удивился Крейс.

– Десма. – Нора помолчала и пояснила: – Иначе, если с ней что-нибудь ночью случится – скажем, лось во двор забредет, или бычок, или еще кто, – вы будете последним, кто ее видел.

– Сильно в этом сомневаюсь, миссис Ларк. Нынче много разных людей ездит по той дороге, что пролегает в каньоне, – и в Амарго, и из Амарго.

– Мне известно, что это вы послали своих верховых, чтобы их лошади Десме весь огород вытоптали и ограду разрушили.

– Что это вы такое говорите, миссис Ларк!

– Точно так же вы кого-то из них прошлой ночью и к нам на ферму послали – велели затоптать наш ручей и лишить нас последнего источника воды. В общем, лучше бы сегодня с Десмой все было в порядке, мистер Крейс. Потому что я поклянусь перед судом, что вы, будучи здесь, в присутствии нашего шерифа признались, что вам кое-что об этом инциденте известно.

– Да никого я не посылал к вашему ручью, миссис Ларк, и воды вашей не трогал! – Крейс оценивающе посмотрел на Харлана. – Вот и шериф того же мнения. И потом, сколько уж раз было, что он что-то там слышал или видел, а потом напрочь об этом забывал?