Автобус со стоном покатил по Мейн-стрит. Вскоре рестораны и магазины остались позади, и на улице стало тише. Марен нажала кнопку остановки. К тому моменту, когда двери открылись перед тёмным почтовым отделением, тротуары были совершенно пусты.

Она спрыгнула с подножки прежде, чем кто-то успел спросить её, куда она идёт так поздно или где её родители. Когда автобус отъезжал, она встретилась глазами с той самой туристкой, сидевшей у окна. Нити страха в её груди закрутились ещё сильнее. Марен бросилась прочь по тёмной мостовой. На бегу она наступила в лужу, намочив ногу холодной водой, но почти не вздрогнула. Здесь могут прятаться грабители и убийцы. Или та женщина из больницы. Марен пожалела, что не взяла с собой оружие. Один из кухонных ножей мамы или газовый баллончик, хотя она и не знала, кому он, собственно, принадлежал.

Единственный уличный фонарь перед магазином пишущих машинок отбрасывал на здание жутковатые синие тени. Марен замедлила шаг и крадучись двинулась дальше, пристально вглядываясь туда, где в переулке стояли мусорные баки. Даже бетонные вазоны, полные цветов, казались угрожающими. Она перепрыгнула через их тени и дрожащими пальцами вытащила из кармана ключ от магазина.

Тёплый, как чьё-то дыхание, порыв ветра пощекотал Марен шею сзади. Она едва не вскрикнула. Её сердце бешено колотилось о ребра. Но вокруг никого не было. Она открыла дверь и бросилась в магазин.

– Мурр? – раздалось с другой стороны тёмной комнаты мурлыканье Артакса.

– Это я. – Марен не стала включать свет, чтобы никто снаружи не увидел её.

Артакс боднул её в лодыжку. Она взяла его на руки и, прижав к груди, как младенца, стала пробираться через лабиринт пишущих машинок. Кот вряд ли был надёжной защитой от всего, что таилось в темноте, но его мягкий мех и тихое мурлыканье дарили чувство защищённости.

Марен повернула дверную ручку, ведущую в магазин снов. И её тут же огрела тяжёлая кувалда вины. Она сейчас ограбит собственную бабушку! Лишта всегда дарила ей любые сны, какие только она хотела, и, вероятно, разрешила бы взять и кошмары, если бы она попросила. Но она не могла её попросить.

Светильник-ночник на дальней стене заливал магазин снов слабым призрачным светом. Внутри слабо пахло сыром, а маслобойка всё ещё стояла на полу. Хотя Марен знала магазин так же хорошо, как и собственный дом, сегодня вечером здесь всё было по-другому. Она не могла избавиться от мысли, что сны выползают из коробок и банок, плывут в темноте, норовя скользнуть ей в рот или ухо. Уткнувшись носом в макушку Артакса, Марен опасливо обошла маслобойку.

– Я тебя вижу, – раздался чей-то шёпот.

Марен отшатнулась и чуть не уронила кота.

– Я тебя вижу, – снова прохрипел голос откуда-то с верхних полок. Марен потребовались усилия, чтобы заставить себя заговорить.

– А-ан-нри?

Шорох перьев, и попугай приземлился на стойку. Анри склонил голову и пытливо посмотрел на неё бесстрастным глазом-бусинкой.

– Когда ты выучил английский? – пролепетала она.

– HOMARD POISSEUX![11] – ответил попугай.

Всё ещё дрожа, Марен подтолкнула лестницу на колесиках к шкафу с кошмарами. Трудно сказать, какие сны были худшими в магазине, так как разных людей пугали разные вещи. Ванна, полная пауков, была верхом ужаса для большинства людей, но, возможно, стала бы настоящей находкой для арахнолога. Пожары были частым страхом, как и авиакатастрофы. Но Марен, если она хотела удовлетворить желание той женщины, требовалось нечто поистине ужасающее. Эта Якобы-мисс-Мало сама по себе была ходячим кошмаром, так что её вряд ли напугал бы стандартный дурной сон.

Марен включила фонарик, нашла ключ от шкафа с кошмарами в ящике, где его спрятала Лишта, и вскарабкалась по стремянке. Наверху она осторожно вытерла потные руки, перегнулась через лестницу и отперла шкаф. Она не увидела нужную коробку кошмаров, но та наверняка где-то там. Люди редко заказывали их. Стараясь не думать о кошмарах, которые ускользают наружу, Марен сдвинула в сторону канистры и банки.

Ага, а вот и она, небольшая грифельная коробка с пыльной крышкой, задвинутая в дальний край полки. Марен подталкивала её фонариком, пока наконец не дотянулась рукой. Её пальцы сомкнулись вокруг коробки, и оттуда выплыл слабый запах тлена. Затаив дыхание, Марен слезла со стремянки и поставила коробку и фонарик на стойку. Артакс зашипел и вернулся к пишущим машинкам. Даже Анри, пробормотав что-то по-французски, отскочил прочь от ящика.

Марен нашла пластиковый пакет, натянула его на правую руку, а левой приподняла крышку коробки. Пакетики внутри были чёрными как смоль и источали слабый запах того, что можно было назвать страхом: маслянистый и металлический с лёгким намёком на гниль.

Лишта приготовила эту партию кошмаров около года назад, ещё до того, как Марен стала ей помогать. Соскребла щепки с внутренней стороны гроба и измельчила кость мёртвого оленя, которого нашла на обочине дороги. Марен тогда спросила у неё, о чём этот кошмар, но Лишта не захотела рассказывать ей всё. В общих чертах, сказала она, человеку приснится, что его заперли в гробу и похоронили заживо. И он будет там не единственным. Эта другая вещь в гробу будет шептать ему его имя.

Марен вздрогнула. Её пальцы через пластик сомкнулись вокруг пакетиков. Захватив пригоршню, она быстро вывернула пакет и застегнула молнию. «Странно, – подумала она, – почему Якобы-мисс-Мало решила погрузиться в такой ужас».

Что-то промелькнуло в луче фонарика. Марен отскочила. Это нечто хлопало крыльями и кружилось – бледно-голубой мотылёк размером с её палец. Марен схватила салфетку и попыталась пришлёпнуть мотылька, и тот по ошибке метнулся к окну, сквозь которое просачивался слабый свет. Насекомое забилось о стекло, а Марен попыталась замедлить дыхание.

Она проверила время: девять тридцать. Мама будет дома с минуты на минуту. Марен вернула на место крышку грифельной коробки и закрыла шкаф. Перед тем как спуститься со стремянки, она остановилась и воткнула ключ обратно в замок. Вытащив наугад коробки и не глядя на их этикетки, добавила в пластиковый пакет еще несколько пакетиков. На всякий случай.

– VOLEUSE, VOLEUSSSE[12], – прошипел Анри.

Раньше Марен никогда не слышала, чтобы он шипел. Теперь же, услышав, она предпочла, чтобы он пронзительно кричал. Она сунула пластиковый пакетик с кошмарами в карман.

– Не говори бабушке, что я была здесь, – сказала она. Прозвучало неубедительно. Интересно, задалась Марен вопросом, что, если Анри и вправду может рассказать обо всём Лиште? Попугай взвизгнул и, хлопая крыльями, взлетел на свой нашест на лестнице.

Наконец дверь магазина закрылась за ней. Марен с облегчением вздохнула. Все кошмары, которые, возможно, кружились в темноте, остались в магазине. Она вытерла руки о джинсы на тот случай, если на них налипла пыль.

– Пока, Артакс. – Ей не хотелось отпускать своего единственного оставшегося друга, но она не могла оставаться в магазине.

Снаружи, за пределами небольшого пятнышка света, всё было в тени и тумане. С моря долетал солёный ветер. Марен с трудом могла разглядеть окутанный туманом переулок, выходящий на Мейн-стрит. Сгорбившись, она сунула руки в карманы, но вспомнила, что в правом кармане лежат кошмары. Её передёрнуло от омерзения.

Марен на цыпочках кралась по переулку, и за спиной у неё плескалась вода. Впрочем, нет, никакая это не вода. Скорее всего, это шаги. Цоканье туфель на высоком каблуке. Кто-то пытался шагать как можно тише. Марен застыла на месте. Цоканье прекратилось. Сглотнув камень страха, застрявший в горле, Марен пошла дальше.

Цок-цок, цок-цок. Уже ближе. Что-то маленькое и порхающее задело макушку Марен. И она побежала.

На Мейн-стрит, в клубах голубого тумана, на скамейке автобусной остановки, сгорбившись, сидела какая-то фигура. Марен остановилась в нескольких ярдах от неё, задыхаясь не от страха, а от бега. Фигура повернулась и посмотрела на неё сквозь полумрак. Это был сухопарый мужчина из бывшей гончарной мастерской, теперь закутанный в чёрное пальто.

В длинных пальцах он держал трубку, и когда Марен подошла ближе, выдохнул струю дыма. Та приняла форму летучей мыши и улетела в беззвёздное небо.

– Почему ты так поздно, девочка? – От его голоса, похожего на голос сороконожки (если бы сороконожки могли разговаривать), у Марен по коже пробежали мурашки. Он вытряхнул угли из трубки на тротуар и убрал её в карман.

Она покачала головой, не доверяя собственному голосу, а также следуя правилу не разговаривать с незнакомцами. Особенно ночью. На автобусных остановках, где она не должна была находиться в одиночестве. Местах, где никто не услышит её крика. Марен вытащила из сумки телефон и, повернув экран от колючего взгляда мужчины, набрала номер девять, один, один. Её большой палец завис над кнопкой «отправить». Если автобус не появится через минуту-другую, она спустится к набережной и сядет на другой остановке. Но тут откуда-то из облачной синей тьмы донеслось цоканье каблуков.

Марен отошла ещё на несколько шагов прочь от мужчины и встала с телефоном наготове. Главное – поддерживать безопасное расстояние, не паниковать и сесть в автобус. Тогда всё скоро закончится.

Цок-цок, цок-цок.

Марен с такой силой стиснула зубы, что они хрустнули. Она не могла одновременно следить за тёмным переулком и мужчиной. Он кашлянул, сплюнул и достал из кармана маленькую коробочку. Тихо напевая, он развернул вощёную бумагу, вытащил комок слипшихся леденцов и сунул в рот. Затем протянул коробку Марен и встряхнул.

– Они избавят тебя от лягушки, застрявшей в твоём горле, – сказал он.

Это была не лягушка, это был камень. Марен облизнула засохшие губы и убедилась, что номер отображается на экране её телефона. Автобуса не было. Зря она приехала сюда одна. Ей следовало подождать до завтра и придумать способ, как отвлечь Лишту, чтобы украсть кошмары средь бела дня. Она могла бы заварить Лиште несколько чашек чаю и украсть кошмары, когда бабуля пошла бы в туалет. Марен была в ярости на себя за то, что не додумалась до такого простого выхода из положения. Если её похитят, родители будут безутешны. Они и без того уже достаточно пережили.

Мужчина снова встряхнул коробку с леденцами от кашля. Ей в нос ударил запах его дыхания: вишнёвый ментол, смешанный с сардинами и дымом. Глаза Марен заслезились. Нет, она не плакала – плакали только младенцы, когда им бывало страшно.

– Нет, спасибо. – Её голос прозвучал твёрдо и сердито.

– Так ты всё же можешь говорить. – Мужчина поправил заплетённую в косичку бородку и ухмыльнулся. – Как хочешь. Я взял последнюю коробку до того, как они закрылись.

Взглянув на аптеку на другой стороне улицы, Марен обнаружила, что её окна заколочены. Рядом с дверью стояла чёрная вывеска, похожая на ту, что она видела у магазина Зоттери:

СКОРО ОТКРЫТИЕ: «ОБЕЗЬЯНЬЯ ЛАПА».


Под серебряной надписью была нарисована отрезанная обезьянья лапа, совершенно жуткая, со скрюченными высохшими пальцами и длинным когтями.

– Вы перекупили аптеку? – спросила Марен.

От колючего смеха мужчины у неё тут же свело живот.

– Я деловой партнёр нового владельца, – сказал он. – Но это больше не будет аптекой.

Марен посмотрела на чёрную с серебром вывеску и застегнула повыше молнию свитера. Кто-то однажды уже попытался продать Лиште такую обезьянью лапу, но она отказалась, сказав, что некоторые предметы слишком омерзительны даже для кошмаров.

– Здесь всё меняется, – сказал мужчина.

Увы, Марен была вынуждена согласиться. Эта аптека открыла свои двери лет пятьдесят назад, здесь можно было приобрести отличные заговоры против зубной боли и подагры. Таким образом, в их городке в течение недели четыре заведения либо временно закрылись, либо полностью прекратили свою деятельность. Что-то не то происходило сейчас в Рокпул-Бей. И Марен догадывалась, кто он, деловой партнёр этого человека.

Наконец, наконец темноту прорезали фары автобуса и рокот двигателя. Марен чуть не заплакала от радости, когда автобус подкатил ближе – этакий маяк света, звёзд и привычной жизни. Она встала на самый край тротуара, и как только автобус затормозил, прыгнула внутрь, прежде чем двери полностью открылись.

– Вы заходите? – крикнул водитель сухопарому мужчине.

Тот подмигнул Марен и покачал головой. Нервы, словно невидимые пауки, ползали по её коже. Выбрав место прямо за водителем, она достала книгу и не поднимала глаз, пока не доехала до своей остановки.

* * *

Никогда ещё Марен не была так рада снова увидеть родной дом. В окне гостиной мерцал экран телевизора. Прохожий наверняка подумал бы, что здесь живёт обычная нормальная семья. Пройдя, крадучись, вдоль дома, Марен оказалась около сарая, вошла вовнутрь, нашла там металлическое ведро, вернулась на улицу, подставила ведро, дотянулась до окна и открыла его. Изящного способа пролезть в узкую раму не было, и поэтому она скользнула головой вперёд и приземлилась на плетёный коврик.

Она вернулась домой. Она в безопасности. Тёмный, туманный город был в нескольких милях отсюда, равно как и тот сухопарый человек, и «Обезьянья Лапа», и всё, что цокало там по переулку. Марен заперла окно, сняла толстовку и бросила её под кровать. Из телевизора в гостиной донеслись смех и аплодисменты. Переодевшись в пижаму, Марен зашлёпала босыми ногами по коридору с лицом страдалицы, терзаемой головной болью. Она очень надеялась, что от неё не пахнет солёным ночным воздухом, автобусными бензиновыми выхлопами или чувством вины.

Но она волновалась зря. Её родители крепко спали, сидя на диване. Отец закинул ноги на журнальный столик. Мама положила голову ему на плечо. Они выглядели такими измученными и уязвимыми – как будто даже меньше ростом, чем обычно. Поцеловав каждого из них в лоб, Марен отправилась на кухню приготовить себе сэндвич.

12



– Пять, шесть, семь, восемь! – Голос мисс Мэриголд разносился по танцевальной студии.

Семнадцать танцоров исполнили первые шаги своего номера. Во втором ряду, вторая слева, Марен энергично топала и прыгала. Пот градом катился по спине. Широко раскинув руки, она описала идеальный двойной пируэт и приступила к следующей серии из шестнадцати движений.

Впервые за несколько дней у неё было хорошее настроение. До невероятности. Танцы означали, что у неё в голове не оставалось места мыслям про кому, кошмары или про то, кому эти кошмары приснятся. В её голове была только музыка, счёт, шаги, стук туфель по полу.

– Превосходно! – воскликнула мисс Мэриголд, когда танцоры приняли заключительные позы и музыкальная композиция подошла к концу. – Ещё раз!

Хватая ртом воздух, Марен усмехнулась и вернулась в исходное положение, положила руку на бедро и стала ждать начала песни. Танцоры достигли того головокружительного состояния, наступающего к концу урока, когда все уже хорошо запомнили все движения, напряжение спадало и можно было импровизировать.

«Это похоже на сон про полёты», – подумала Марен, когда её туфли заскользили по полу, а музыка наполняла всё её тело. Она не хотела, чтобы это закончилось, не хотела прекращать движение, не хотела возвращаться к реальной жизни.

Но после ещё трёх повторений танца урок закончился.

– Отлично, всем спасибо! – сказала мисс Мэриголд, когда танцоры побежали за полотенцами и бутылками с водой. – Марен, ты сегодня отжигала. Что это на тебя нашло?

Метрические тонны вины и отчаянная потребность убежать от реальности, хотела сказать Марен, но лишь улыбнулась и пожала плечами. Она была готова остаться на следующий урок, но это был балет, а Марен определённо не балерина. К тому же её родители не могли оплачивать дополнительные занятия. Она и без того чувствовала себя ужасно, придя на это занятие, но мама сказала, что уроки танцев будут последними в списке того, на чём они вынуждены экономить. После продуктов и отопления. И хотя Марен знала, что это шутка, ей нравилось, что мама понимала, насколько эти уроки важны для неё.

– Увидимся на следующей неделе, – сказала мисс Мэриголд, когда танцоры выходили из студии.

Марен задержалась в раздевалке, не готовая встретиться лицом к лицу с Якобы-мисс-Мало. Увы, но встретиться придётся. Эйфория, которая бурлила в её крови на протяжении всего урока танцев, медленно улетучивалась. Марен допила воду из бутылки, убрала туфли в рюкзак (где лежала пачка кошмаров) и вышла на улицу.

* * *

Марен подошла к автоматическим дверям больницы, которые с тихим шорохом распахнулись, и Якобы-мисс-Мало выскользнула наружу. На ней были солнечные очки и платье с леопардовым принтом, болтавшееся на её худой фигуре как на вешалке. У неё на поясе сидела алая моль, похожая на пучок перьев для смахивания пыли. Не говоря ни слова, она зашла за угол здания. Марен было неприятно, что она вынуждена, как собачка, последовать за этой женщиной, но ничего другого ей не оставалось. Якобы-мисс-Мало прислонилась к кирпичной стене и протянула руку ладонью вверх.

Марен держалась как можно ближе ко входу в больницу.

– Вы получите кошмары, только если поклянётесь, что никому их не дадите. И вы должны пообещать, что после этого оставите меня и мою семью в покое.

Женщина рассмеялась волчьим смехом и вытащила телефон.

– Иди сюда, дорогая. Хочу кое-что тебе показать.

– Я подожду здесь, спасибо. – Марен скрестила лодыжки и сложила на груди руки. Пока сны в её руках, у неё всё ещё были рычаги воздействия.

– Не думаю, что ты хотела бы, чтобы это увидел кто-то ещё. – Женщина подняла телефон. На его экране было видео из больничной палаты. Марен прищурилась. Это была палата Хэлли, и на экране Марен сидела рядом с сестрой. Ноги её тотчас онемели.

Якобы-мисс-Мало поставила видео на паузу и снова поманила Марен. На этот раз та подошла ближе, паря, словно воздушный шар, привязанный к запястью этой женщины.

Видео было снято откуда-то слева от кровати Хэлли. Марен не поверила своим глазам. Такое просто невозможно! Но увы! Судя по нечётким краям кадра и длинному зелёному стеблю, что тянулся вверх сбоку, камера была спрятана в цветочной композиции. Марен увидела, как она нервно смотрит на дверь и поёт сестре песню.

– Нет, – прошептала она.

Как жаль, что она не может крикнуть в камеру, сквозь пространство и время, предупредить своё прошлое «я» не делать того, что она собиралась сделать. Но… прошлая Марен, продолжая петь, выскользнула из кресла и склонилась над Хэлли. Камера дала крупный план. Прошлая Марен посмотрела прямо в объектив, открыла рот сестры. Вынув что-то крохотное из кармана, она положила это нечто в рот Хэлли. Тревога и надежда на лице её прошлой «я» так глубоко ранили Марен нынешнюю, что она разрыдалась от бессилия и ярости.

– Как вы смеете? – сказала она, когда видео закончилось.

Женщина сунула телефон в сумочку:

– Надеюсь, ты принесла мне поистине ужасающие кошмары.

Марен едва не захлебнулась яростью:

– Эти сны такие жуткие, что моя бабушка не продаёт их большинству покупателей.

Якобы-мисс-Мало усмехнулась:

– Если ты врёшь, я отправлю это видео прямо твоей бабушке и всем врачам твоей сестры. И на всякий случай выложу в Интернете.

Марен изумлённо разинула рот. Она не нашлась, что сказать.

– Я уверена, ты знаешь, что кормить волшебными порошками несчастных, ничего не подозревающих пациентов, находящихся в коме, – против правил больницы. – Голос женщины звучал как лёд и лезвие бритвы. – Я также уверена, что в Рокпул-Бей есть законы, запрещающие применение магии к людям вопреки их воле. Тебе больше не разрешат даже войти в это здание. Равно как в Стерлинге или Уиттакере, в том месте, которое в конечном итоге выберут твои родители.

К горлу Марен подкатил едкий комок желчи. Она вытащила из сумки завёрнутые в пакет кошмары.

– Возьмите, – сказала она. – Надеюсь, они напугают вас до смерти.

Только вас и никого другого. Марен была готова провалиться сквозь землю от стыда и чувства вины. Отдать кому-то кошмары – это худший поступок за всю её жизнь, и она ненавидела себя за свой эгоизм. Но дело не только в ней. Речь шла об исцелении Хэлли, обо всей их семье. Не хватало её родителям вдобавок ко всему ещё и скандала!

Высокая женщина развернула сны, понюхала чёрный пакетик и еле заметно кивнула.

– Завтра мне понадобится ещё дюжина.

– Ещё дюжина? – У Марен осталось всего шесть ночных кошмаров.

– Да, и ещё я бы хотела немного шепчущей пыли.

Колени Марен едва не подогнулись. Откуда эта женщина узнала про пыль, удивилась Марен. Но затем с содроганием поняла: должно быть, есть ещё одно видео с ней и Хэлли. Что также означало, что эта гадкая женщина давала кошмары другим людям. Иначе зачем ей понадобилась шепчущая пыль? Марен почувствовала себя червяком. Даже хуже, чем червяком. Жалким слизнем.

– Я не могу дать вам шепчущую пыль, – сказала она. – Даже мне нельзя к ней прикасаться.

– Меня не волнует, как ты её достанешь, – сказала Якобы-мисс-Мало. – Главное, чтобы она была у меня.

– Но это нечестно, – сказала Марен. – У нас был уговор.

Брови жуткой женщины изогнулись в наигранной жалости.

– Ты действительно думала, что я буду держать слово? Мило… Теперь ты моя, Марен Элоиза Партридж.

Перед глазами Марен закружились чёрные звёзды. Кажется, её сейчас вырвет.

– Ты принесёшь мне сны и пыль, – сказала женщина, – или все узнают, что ты наделала.

Марен развернулась на пятке и опрометью бросилась прочь. Мерзкий пронзительный смех летел ей вслед, даже когда она свернула за угол, когда бежала мимо входа в больницу, когда выскочила на стоянку, на которую как раз подъезжал автобус.

– Подождите! – отчаянно выкрикнула Марен.

Двери открылись, и на ступеньках появился Амос, собиравшийся выйти.

– Привет. – Его улыбка сменилась тревогой, стоило ему увидеть её распахнутую куртку и безумное выражение лица. – Что случилось? Она очнулась?

– Нет. – Марен попыталась обойти его, но он преградил ей путь. – Мне просто нужно домой. – Она сунула локоть между ним и дверью и попыталась протиснуться внутрь.

Амос не двинулся с места:

– С твоей сестрой всё в порядке?

– С ней всё в порядке! – огрызнулась Марен. – Может, ты всё-таки отойдешь? Ты всех задерживаешь.

– Она права, – сказал водитель автобуса. – Ты создаёшь пробку, приятель.

Амос пристально посмотрел на Марен, как бы говоря – я вижу, что-то случилось, и отступил в сторону. Марен споткнулась на ступеньках и уронила один из своих четвертаков. Он покатился по проходу, и она, то и дело наклоняясь и чертыхаясь, погналась за ним. К тому времени, когда Марен наконец нашла его под чьей-то сумкой с покупками, она задыхалась, и с кончика её носа капали слёзы.

Автобус уже оставил больницу далеко позади, когда Марен вспомнила, что забыла навестить Хэлли.



13



Бросив сумку и туфли на пол, Марен, не раздеваясь, забралась в кровать. Всё её тело болело от усталости и горя. Она прямиком угодила в ловушку и понятия не имела, зачем этой женщине понадобились кошмары. Неужели ей, Марен, никогда больше не разрешат навестить сестру? А бабушка больше не пустит её в магазин снов? Нет, только не это. Пока родители на работе, она оставалась бы совсем одна, бродя по дому, как печальное маленькое привидение.

Хотя до вечера было далеко, Марен открыла деревянную коробку на прикроватном столике и вытащила бледно-голубой пакетик – цвета яиц малиновки. Она приготовила этот сон, когда Лишта впервые начала учить её создавать сны памяти. Сделан он был неуклюже, работа новичка, но это не имело значения. Марен приготовила сон про Хэлли. На его изготовление пошли прядь волос сестры, обрезки травы с их заднего двора и нитки от старого пляжного одеяла их мамы. Она положила пакетик под язык, откинулась на подушку и закрыла глаза.

* * *

Она сидела, заплетая в косу длинные светлые волосы сестры, на полосатом одеяле посреди широкой зелёной лужайки. Всё, кроме травы, было смазано, но это не имело значения, потому что единственное, что волновало Марен, – это Хэлли. Она заплетала Хэлли косу, и костяшки её пальцев касались тёплой и твёрдой спины сестры. В воздухе пахло солнцем и свежескошенной травой. Вокруг раздавалось щебетание и трели птиц. Марен продолжала плести косу – прядь за прядью, прядь за прядью. Коса всё росла и росла. В конце концов Марен была вынуждена свернуть её у себя на коленях. Казалось, ей не будет конца, но Марен не возражала. Она любила сестру, ей было приятно сидеть вместе с ней под этим ослепительным небом.

Тёмно-зелёный газон начал рябить в глазах и закручиваться, образуя большие катящиеся волны, унося с собой одеяло с сидящими на нём Марен и Хэлли. Они плыли вверх-вниз, вверх-вниз. Марен сняла с запястья резинку и закрепила ею конец косы Хэлли. Вверх-вниз, вверх-вниз. Взяв конец косы, который был свёрнут у неё на коленях, она обернула его вокруг талии Хэлли и своей собственной, и прижалась щекой к спине сестры.

– Пока мы вместе, мы в безопасности, – прошептала она.

Хэлли не шелохнулась, но Марен знала: сестра её слушает. Коса будет оберегать их, несмотря ни на что.

* * *

Марен проснулась от резкого запаха жареного лука. Она натянула на голову одеяло, закрыла глаза и попыталась вернуться к Хэлли, в тот залитый солнцем сон, от которого остались только фрагменты. Мягкость рубашки сестры под её щекой, мягкость её собственной подушки. Призрачное присутствие сестры.

– Вернись, – прошептала она, но сон продолжал тускнеть.

Она должна быть осторожной и не злоупотреблять этими снами, потому что после них реальность ранила в тысячу раз больнее. Марен отбросила одеяло и, пока остатки сна парили по краям её сознания, тихо лежала, вдыхая кухонные запахи. Что бы там ни готовилось на кухне, в её животе вскоре заурчало. Она услышала голос мамы, потом отца и взглянула на часы. Было всего шесть тридцать. Они ещё ни разу не возвращались домой так рано. Причём сразу оба. Неужели что-то случилось? Или им неким образом стало известно, что она натворила?

С трясущимися поджилками Марен на цыпочках пошла по коридору, пытаясь услышать, что говорят родители. Внезапно мама рассмеялась, к ней тотчас присоединился басистый смех отца. Марен не помнила, когда они в последний раз так смеялись. Она бросилась в кухню и увидела, что родителя стоят, прислонясь спиной к столу, а на плите кипит кастрюля с супом.

– Как хорошо, что ты проснулась, – сказала мама, добавляя перца в кипящий суп.

– Над чем вы смеялись? – Марен прислонилась к противоположному концу стола, боясь нарушить этот хрупкий и редкий момент счастья.

– В кафе рядом с моей работой появился новый парень, готовящий сэндвичи, – сказал отец. – И у них там есть специальное предложение: можно взять полсэндвича и чашку супа. И женщина передо мной заказывает себе этот набор и просит половину сэндвича с индейкой.

Мама продолжила помешивать суп, но плечи её дернулись. Она явно знала, что за этим последует.

– И этот парень делает сэндвич с индейкой, разрезает его пополам и дает ей половину. А потом он наклоняется над прилавком и говорит мне, – голос отца упал до шёпота, – «я никогда не знаю, что делать с другой половиной».

Мама громко рассмеялась. Марен не слышала её смеха уже сто лет. Отец ждал, что она сделает то же самое.

– Я… я не поняла юмора, – призналась Марен.

– Он мог просто разрезать кусок хлеба пополам, чтобы сделать половинку сэндвича. – Мама сделала глоток из бокала вина.

Отец взял нож и принялся нарезать хлеб. Он даже зашёл по дороге в пекарню, чтобы купить французский багет.

– Точно. – Марен почувствовала себя глупо, что сама не догадалась, но её родители были счастливы, а это бывало так редко, и ей тоже следует постараться быть счастливой. Даже если… Она выбросила эту идею из головы. Даже если… ничего.

– Готова спорить, у него где-то есть запас полусэндвичей, – сказала мама. – И он тайком выносит их, когда вечером уходит с работы.

Папа схватил ломоть багета, засунул его под рубашку и, насвистывая, неторопливо вышел из кухни. Мама так смеялась, что ей пришлось поставить стакан, а когда папа вернулся и изобразил, что ещё что-то прячет в карманы, Марен невольно присоединилась к их веселью. Похоже, они стали другой семьёй и придумывали новый способ веселиться, теперь уже втроём. Как хорошо, что Хэлли этого не видит.

При этой мысли смех Марен мгновенно умер у неё в горле, а вот слёзы в глазах остались. Она оторвала от рулона над раковиной бумажное полотенце и вытерла лицо.

– Как твоя голова сегодня? – спросила мама.

– Вроде бы лучше.

Мама прижала ладонь к её лбу. Мама вечно жаловалась на то, что у неё всегда холодные руки, но когда Марен бывала больна, эта прохлада была особенно приятна. Эх, если бы их холод просочился сквозь череп и успокоил хаос в её голове! Она знала, что должна рассказать родителям про Якобы-мисс-Мало. Но всё так запуталось, а она понятия не имела, как это распутать.

– Температуры нет, – сказала мама. – Но куриный суп всё равно не помешает.

– Ты приготовила его специально для меня? – Марен так привыкла к тому, что всё крутится вокруг Хэлли, что кастрюля с супом показалась ей чем-то невероятным.

– Вообще-то не только для тебя. – Папа вручил ей ложки и салфетки. Марен закатила глаза и накрыла на стол. Затем села вместе с родителями и, пока они болтали, тихонько съела суп.

– Сегодня у меня возникла идея нового сна, – сказала внезапно мама.

Марен чуть не подавилась лапшой. Она уже забыла, когда мама последний раз говорила о снах.

– Это какого же?

– Вам наверняка известен сон, когда человеку снится, будто он пришёл в школу или на работу голым? – спросила мама. Марен и её отец кивнули. – И я подумала, что неплохо создать таким снам противодействие. Вместо того чтобы сгорать от стыда из-за того, что на вас ничего нет, вы приходите в класс или в офис в самой стильной, самой красивой и удобной одежде со множеством карманов, и все хвалят ваш безупречный вкус и спрашивают, где вы взяли такую модную вещь.

– Звучит круто, – сказала Марен. В последнее время она частенько страдала от ужасного сна, что пришла в школу голой.

– Я думаю про чернила и хлопок. – Мама на миг закрыла глаза. – Корень солодки для уверенности. И уголок обложки модного журнала. Нет, хлопок не подойдёт. Лучше кашемир.

Пока её мама перечисляла ингредиенты и взвешивала плюсы и минусы натуральных и синтетических волокон, Марен выстраивала в голове слова.

Помните ту женщину, которая, как мне казалось, преследовала меня? Её якобы зовут мисс Мало, и она действительно меня преследует.

Но тогда ей придётся сказать и остальное.

Я дала Хэлли сны, хотя ты велела мне этого не делать. Я украла из магазина кошмары и отдала их той женщине. Я почти уверена, что она дала их ничего не подозревающим жителям города. Я нарушила все самые важные заповеди нашей семьи.

Но в этот самый момент её родители были счастливы. Как же приятно слышать, что мама говорит о вещах, не связанных с состоянием Хэлли или деньгами! И Марен знала: её признание было бы ужасным, шокирующим и приведёт к катастрофе. Оно разрушило бы этот прекрасный вечер, в котором они все так отчаянно нуждались.

Ужин закончился, а Марен так и не набралась храбрости признаться в преступлении. Она мыла посуду, а отец вытирал полотенцем тарелки.

– Может, посмотришь танцевальное шоу? – Мама села на диван и протянула ей пульт.

Взяв любимую декоративную подушку Хэлли, Марен сунула её в угол дивана, пролистала меню на экране и нашла следующий эпизод. Мама между тем уже уткнулась носом в очередную брошюру.

Имани выступала первой. На ней было жёлтое платье, в котором она была похожа на птицу, а её музыка тоже порхала и взлетала. Любимая исполнительница Марен выполняла сложную комбинацию шагов и танцевальных па, когда зазвонил телефон.

– Привет, мам, – сказала мама. – Нет, всё хорошо. Что случилось?

Голос Лишты звучал пронзительно, хотя Марен не разобрала ни слова.

– Ещё один? – сказала мама Марен. – Это становится действительно странным.

Марен поставила шоу на паузу. Мама одними губами произнесла слово «извини», встала и жестом велела ей, мол, смотри дальше.

– Одну секунду, мам. Я выйду в другую комнату.

Одна половинка Марен хотела последовать за мамой и спросить, что случилось. Другая половинка всё знала. «Я делаю это ради Хэлли и ради всех них», – сказала она себе, что было не совсем правдой. В основном она сделала это ради себя самой. Стыд щипал внутренности, словно клешни крошечных крабов. Тяжело откинувшись на диван, Марен продолжила смотреть шоу.



14



– Сдаётся мне, ты сегодня встала не с той ноги, дорогая, – сказала Лишта.

Марен было поручено налить через ситечко в банку мутной морской воды, но она умудрилась трижды за пять минут пролить воду на прилавок.

– VOLEUSE! – крикнул Анри.

– Прекрати! – одёрнула его Лишта. – Твоя племянница – не воровка.

Одарив попугая сердитым взглядом, Марен в очередной раз вытерла грязную воду. На её футболке остались коричневые пятна, из большого пальца в том месте, где она укололась иглой, зашивая пакетики, сочилась кровь.

– Что-то не так? – Взяв с тарелки (которую она делила с Анри) солёный крекер, Лишта отправила его в рот, задумчиво глядя на Марен. – Помимо обычного, конечно.

Марен хотелось излить всё, как она только что сделала с грязной водой. Может, если честно признаться в преступлении, Лишта запретит ей приходить в магазин всего на несколько месяцев. Это она как-нибудь переживёт. Но если Якобы-мисс-Мало покажет врачам то видео, трудно даже представить, как долго ей будет запрещено видеться с Хэлли. Возможно, навсегда.

Дверь распахнулась, и в магазин шагнула Эдна Фрай в своей почтальонской форме.

– Лишта, – прогудела она, ставя локти на стойку. – У меня проблема, и мне нужна твоя помощь.

– Дай угадаю, – сказала Лишта, слегка побледнев. – Кошмары?

– Всю неделю. – Эдна рукавом вытерла лоб и провела рукой по напоминающей пуделя завивке. – Каждую ночь один и тот же сон. А сегодня утром я нашла на кухонном столе записку, что, если я хочу, чтобы кошмары прекратились, мне лучше уехать из города.

Марен, стиснув зубы, втянула в себя воздух и осторожно закрутила крышку на банке с грязной водой.

– Ты захватила с собой эту записку? – спросила Лишта.

Эдна извлекла из заднего кармана сложенный лист бумаги.

Лишта дрожащими пальцами надела очки.

– Похоже, она напечатана на очень старой машинке.

– У вас таких несколько, – сказала Эдна, ткнув большим пальцем в сторону салона пишущих машинок.

Лишта было открыла рот, затем закрыла и откашлялась.

– Расскажите мне про кошмар.

– Я была в море на рыбацкой лодке… вроде той, что у капитана Перри, – сказала Эдна. – А потом появился этот гигантский кит. Клянусь, больше, чем вся почта. Полосатый, как тигр. Он широко разинул пасть. Та была полна зубов и в ней плескалась вода. – Эдна сглотнула, её явно слегка мутило. – Я всё время пыталась отвести от него лодку, но не могла. Потом руль отвалился, оставшись у меня в руках, а об остальном догадайтесь сами. – Эдна потёрла слезящиеся глаза. – В реальной жизни я не боюсь китов, но этот монстр был чем-то иным.

Лишта вздохнула.

– Это один из наших снов, – вздохнула Лишта.

Но он был не из кошмаров, украденных Марен. В магазине этого сна не было вот уже несколько месяцев. Её пульс замедлился с девяноста миль в час до восьмидесяти семи.

– Извини. Я сожалею, что это происходит с тобой, – сказала Лишта.

Эдна поморщилась:

– Мне не нужно твоё сочувствие. Я хочу знать, что здесь происходит.

Лишта вытащила из косы шпильку и постучала ею по носу.

– Ты в последнее время не наживала врагов?

Эдна посмотрела на неё пустым взглядом.

– Нет.

На ватных ногах Марен кое-как вскарабкалась по стремянке, чтобы убрать банку с мутной водой.

– Никаких ссор ни с кем в семье? – уточнила Лишта. – Или с кем-то, кто может иметь доступ к твоей спальне, когда ты спишь?

Почтальонша скрестила руки на мощной груди:

– Я живу одна, и все в этом городе меня любят.

Марен вспомнила, сколько раз Эдна рявкала на неё за то, что она-де криво стояла в очереди в почтовом отделении. Утверждение почтальонши казалось слишком уж громким.

– Что ж, тогда всё ясно. – Лишта воткнула шпильку обратно в косу. – У нас завёлся вор кошмаров.

Банка с грязной приливной водой выскользнула у Марен и подкатилась к краю полки. Марен резко выбросила руку, чтобы её подхватить, но нога, как назло, соскользнула с лестницы. Та качнулась вбок, едва не сбив при этом на пол целый ряд готовых снов и банок с ингредиентами.

– MALADROITE![13] – каркнул Анри.

– Осторожнее, дорогая, – пробормотала Лишта.

У них действительно завёлся вор кошмаров. О да. Марен балансировала на лестнице, готовая взорваться миллионом крошечных мерцающих частиц стыда и раскаяния.

– Мы разберёмся с этим, Эдна, – сказала Лишта, открывая банки и коробки и набивая пакетики со снами в большой пластиковый пакет. – А пока сделай вот что. У тебя найдутся дома гольфы?

Эдна приподняла бровь.

– Знаю, это звучит довольно нелепо, – сказала Лишта. – Но если ты прикроешь рот во время сна, но при этом будешь иметь возможность дышать, это усложнит задачу любому, кто пытается сунуть тебе в рот кошмар. – Она взвесила в руке коробку со светло-жёлтыми солнечными сновидениями и добавила в неё ещё три пакетика. – Я рекомендую нейлоновые гольфы, которые можно купить в аптеке. Цвет не важен. Натяни чулок на голову и перед сном опусти вниз, на лицо.

– Ты не иначе как шутишь! – возмущённо воскликнула Эдна.

Лишта перегнулась через стойку и пожала её руку:

– Верно, шучу. Но пока мы не узнаем, с чем или с кем имеем дело, лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

– Тебе следует лучше следить за твоими снами, – назидательно сказала Эдна. – Чтобы никто потом не раздавал их направо и налево.

– Ты абсолютно права, – сказала Лишта. – Я намерена запереть все оставшиеся наши кошмары в сейф и перестану продавать их, пока мы не найдём виновника. А пока, прошу тебя, возьми вот это, бесплатно. – Она протянула Эдне пакет с хорошими снами. – Это наши самые беззаботные и приятные сны. А белые – это сны-ластики, на тот случай, если тебе снова вдруг приснится кошмар.

Ноздри Эдны возмущённо раздулись.

– Я бы предпочла больше вообще не иметь дела с магией снов.

– Понимаю. – Лишта придвинула пакет к ней ближе. – Но, пожалуйста, возьми их, на тот случай, если передумаешь.

– Советую тебе поскорее разобраться в этом, – сказала Эдна. – Я бы не хотела обращаться в полицию. Мы обе отлично знаем, как они нервничают, когда им приходится иметь дело с магией.

Лишта хмуро кивнула:

– Уверяю тебя, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы разобраться. И я ценю, что ты первым делом обратилась ко мне, Эдна. Береги себя и не забудь про гольфы.

Пробормотав, что у неё нет времени на такую ерунду, Эдна вышла из магазина с пакетом снов. Лишта судорожно вздохнула и откусила кусочек солёного печенья. «Интересно, – подумала Марен, – может ли человек загореться от чувства стыда и вины?» Надо честно признаться… похоже, ситуация уже вышла из-под контроля.

– Бабушка? – начала она.

– Да, дорогая? – сказала Лишта.

– Как ты думаешь, с Эдной всё будет в порядке?

– Конечно! – Улыбка Лишты не коснулась глаз. – Эта женщина крепче гвоздей. Я бы даже сказала, крепче, чем костыли для крепления рельсов. Чтобы выгнать её из города, нескольких кошмаров явно не хватит.

Но ведь семья Зоттери покинула город. Возможно, им тоже угрожали. И хотя они уехали до того, как Марен начала воровать кошмары, вряд ли это совпадение. Лицо Марен омыл горячий стыд.

– Чуть не забыла, – сказала Лишта. – Я узнала имя той маленькой девочки. Той, что хотела отомстить брату. – Бабушка вытащила из кармана фартука листок бумаги и подтолкнула его через прилавок.

Обскура Грей – было написано старомодным почерком Лишты. Марен вздрогнула. Казалось, стоит только вспомнить имя этой женщины, и она окажется тут как тут.

– Я встретила женщину, которая когда-то была её соседкой, а потом нашла её в Интернете. – Лишта произнесла это с такой гордостью, будто летала за информацией на Луну. – Она подростком уехала из Рокпул-Бей и стала балериной, солисткой Копенгагенского театра балета. Я бы сказала, выдающееся достижение.

– Она перестала выступать или что-то в этом роде? – спросила Марен.

– Статьи были довольно туманными, но, похоже, она покинула труппу около года назад, – сказала Лишта. – В них не говорилось почему, и с тех пор об Обскуре Грей вообще ничего не писали. Она как будто сквозь землю провалилась. Пока не объявилась в нашем магазине. Я расставила по городу несколько радаров, чтобы узнать, не заметил ли её ещё кто-нибудь, а твоя мама пообещала, что поможет мне ещё раз поискать в Интернете.

Марен потянулась за листком бумаги.

– Можно мне это взять?

– Конечно.

Она сунула листок в карман. Это была та самая информация, которая ей была нужна. Доказательство того, что Якобы-мисс-Мало никакая не мисс Мало. А настоящий человек с настоящим именем. С репутацией и международной славой. Кого могла выследить и арестовать полиция. Не то чтобы Марен собиралась обращаться в полицию. Это был всего лишь гипотетический рычаг воздействия. Она пригрозит Обскуре разоблачением, если та не перестанет требовать от неё новых кошмаров, и злодейке придётся сдаться.

Марен закупорила пробкой пузырёк с пухом молочая и убрала его в ящичек старого карточного каталога.

– Бабуля, тебе ещё нужна моя помощь?

– Вряд ли. – Подтянув фартук, Лишта поставила ногу на стремянку. Анри уселся на её плечо и, пока она карабкалась вверх, взялся насвистывать матросские куплеты. – Хочу провести инвентаризацию кошмаров, прежде чем убрать их в сейф.

Вороватые пальцы Марен задрожали. Лишта между тем вытащила с полки грифельную коробку (один из тех контейнеров, из которых Марен украла сны прошлой ночью) и подняла крышку.

– После этого поеду в больницу, – продолжила Лишта. – Не хочешь прокатиться?

Марен перекинула рюкзак через плечо.

– Нет! В смысле, нет, спасибо, бабуля. У меня есть свои дела, так что я должна уйти.

Свист Анри на миг прекратился – VOLEUSE! – и возобновился снова.

– Пока, дорогая! – крикнула ей вслед Лишта, когда Марен выходила из магазина.



15



Обскура Грей ждала на её обычном месте рядом с больницей. Тёмно-пурпурный мотылёк на её сумочке был того же оттенка, что и помада на губах, которые скривились в жадной улыбке, когда Марен поспешила к ней.

– Это вы подсунули Эдне Фрай кошмары? – спросила Марен. – И велели ей уезжать из города?

Высокая женщина пожала плечами:

– Может быть.

– Может быть? – переспросила Марен, разворачивая листок бумаги, который взяла у бабушки. – Может, мне стоит обратиться в полицию и в газету «Рокпул-Бей ньюс» и рассказать им, что вы незаконно используете магию и шантажируете несовершеннолетнего ребёнка, Обскура Грей.

Обскура с пронзительным смехом выхватила бумагу из руки Марен.

– Ты думаешь, знание моего имени что-то изменит? Иди, попробуй пожаловаться в газету и в полицию. Я исчезну быстрее, чем ты успеешь моргнуть… я уже делала это раньше. И не забывай, что ничто не мешает мне в любое время отправлять анонимные электронные письма и видео.

Марен вытерла холодный пот с верхней губы:

– Когда это закончится?

– Как только кошмары послужат своей цели. – От ледяного тона Обскуры по коже Марен пробежали мурашки. Одно только это единственное предложение таило в себе так много ужасных возможностей.

– У меня больше нет кошмаров для вас. – Марен разжала пустые руки.