— Все прошло, как по писаному, мистер Ку, — затараторил он по-английски. — Никаких неожиданностей. Это Симмс, а это Бурчвуд. А тот — Маккоркл, деловой партнер Падильо.

– Просто не могу, – прошептал Коломиец упавшим голосом.

«Надо было Мирославе позвонить», – подумал он, но перезванивать подруге детства не стал.

— Сядь и заткнись, Маас, — китаец даже не взглянул на него.

– Всем трудно, – сказал Краснохарев значительно. – Всей стране, если скажем прямо, не совсем так уж и очень легко. И живем, живем!

Я поморщился:

Глава 9

Маас сел, и его колени начали вновь постукивать друг о друга. Китаец опустился на второй стул, достал пачку «Кента», сунул сигарету в рот, прикурил от золотого «Ронсона».

– Какой ловкий эфемизм «не могу»! Скажите уж честно, не хотите. Почему не хотите, это вопрос другой. Вряд ли захотите ответить... честно.

Следователь решил, что сегодняшний день он посвятит работе над документами…

— Давненько не виделись, Майк.

В помещение повеяло странным холодком недоброжелательства. Министры умолкли, пригибали головы, словно над ними летала огромная хищная птица. Яузов громко крякнул, огляделся. Судя по лицам министров, не только он один недоумевал, что за черная кошка пробежала между мной и министром культуры.

Разложив на столе протоколы опроса соседей Людмилы Горбунковой, он углубился в их чтение. Оперативники подошли к работе скрупулёзно. Однако ничего нового выявить из протоколов не довелось. Соседка, живущая в квартире рядом, видела, как Аркадия привёл домой в вечер убийства его дружок. Мила была дома, так как, едва парни переступили порог, послышался её голос. Выходили ли они куда потом из дома, она не знает.

— Двадцать три года, — подтвердил Падильо. — Теперь ты называешь себя Ку.

Коломиец проговорил обиженным голосом, полным несправедливой обиды и оскорбленного достоинства:

Дотемна во дворе гуляли собачники. Из их опроса Наполеонов надеялся узнать, не появлялись ли во дворе чужие подозрительные субъекты.

– Если по поводу того интервью... признаю, неудачного, то я приношу извинения!

— Тогда мы встретились в Вашингтоне, кажется, в отеле «Уиллард»?

Ни один из опрошенных не заметил за последнее время, как они сами выразились, ни одной бандитской рожи.

Я посоветовал хладнокровно: – В задницу ваши извинения.

На вопрос о том, как ладили между собой Селиванов и Горбункова, соседи, жившие сверху, снизу и сбоку, ответили, что пара иногда сильно ругалась, но до драки дело не доходило. Причиной ссор все единогласно считали тунеядство Аркадия и его вечерние отлучки из дома. Следователь уже знал, что отлучался Аркадий, как правило, в «Кармелиту».

— Да, и тебя звали Джимми Ли.

Закончив с изучением протоколов опроса Горбунковой, следователь приступил к опросным листам соседей Ирины Максимовны Селивановой.

Сказбуш сказал непонимающе:

В доме, где жила Селиванова, жили более обеспеченные и менее любопытные соседи. Об Ирине Максимовне они отзывались с большим уважением. Знали и о том, что за ней ухаживает и часто навещает её сын подруги Михаил Муромцев.

— Мы еще успеем поговорить о тех временах. Я, конечно, специально не интересовался твоими делами, но знал, что ты все еще работаешь.

– Но ведь если наш Степан Бандерович извинился...

Аркадия Селиванова большинство из них в глаза не видели и понятия не имели, как он выглядит.

Я сказал с тоской:

— Последнее не совсем верно, — возразил Падильо. — Я уже давно выполняю лишь отдельные поручения.

На вопрос, посещал ли кто-то ещё Селиванову, был получен ответ, что да, гости приходили к Ирине Максимовне, хоть и нечасто.

– Ну что за мир, где даже такие древние монстры не помнят, что принесение извинений не освобождает автоматически, так сказать... А я вот не принял этих извинений! Не принял, понимаете? И пошел ваш министр так называемой культуры в задницу вместе со своими извинениями!

Одинокая соседка, живущая на одной площадке с Селивановой, рассказала оперативникам о том, что к ней время от времени приходила её подруга Светлана. И иногда навещали её компаньоны братья Артамоновы. Обоих мужчин соседка знала в лицо. В день убийства они к ней не приходили.

— Как в Будапеште, в марте 1959?

Этой же соседке Ирина Максимовна жаловалась на сына Аркадия. Говорила, что они стали совсем чужими, и он не только не навещает её, но и не звонит ей, хотя она ежемесячно помогает ему деньгами. Селиванова также рассказывала соседке, что сын давно живёт с девушкой. Но их свадьбы, как ей казалось, она не дождётся, хоть ей очень хотелось понянчить внуков.

На меня посматривали с опаской, но и с неловкостью людей, которые плотно всажены в общество, подогнаны в нем всеми гранями, зубчиками, живут как частички гигантского организма, и моя ссора с Коломийцем словно бы автоматически наступала кому на ногу, кому на ухо, а кому-то прищемила селезенку.

Соседка пыталась утешить Ирину Максимовну, говорила ей, что она ещё сама совсем молодая и ей надо бы подумать о своей свадьбе. Но та только горько смеялась в ответ и отвечала, что ей и одной свадьбы за глаза хватит. Соседка даже подумывала о том, а не продолжает ли Ирочка любить своего бывшего мужа, отца Аркадия. Но ведь о нём много лет ни слуху ни духу. Может, и вообще где сгинул.

— Что-то не припоминаю.

Михаила Муромцева соседка знала хорошо и одобряла его. Она даже считала, что Селиванова жалеет, что сыном ей стал Аркадий, а не Михаил.

Яузов, по профессии массовик-убийца, сказал укоряюще:

– Но тут уж ничего не поделаешь, – вздохнула сердобольная старушка, выложив всё это оперативникам.

Ку улыбнулся:

– Что-то вы на людей стали кидаться, Виктор Александрович! Добрее надо быть, добрее!

В душе Наполеонов остался не слишком довольным опросами свидетелей. Ему казалось, что оперативники что-то упустили. Может быть, нужно было охватить более широкий круг знакомых и лиц, проживавших не только в одном подъезде с Селивановой, но и в одном дворе.

Однако работников, как всегда, не хватало, и негде было взять столько ног, чтобы гоняться за всеми призраками, мерещившимися подозрительному следователю. Поэтому для начала он всё-таки решил ознакомиться с текстом завещания, получил разрешение. И долгожданный миг настал – завещание ему наконец-то доставили.

– Почему? – огрызнулся я. – Церковь велит?

— Ходят слухи, что ты там побывал.

Глаза Наполеонова жадно впились в текст завещания. И после его прочтения Наполеонов, мягко говоря, чувствовал себя ошарашенным.

– Да к черту вашу церковь!.. Не быть злопамятным, наверное, и до церкви учили.

— Должно быть, тебе пришлось просидеть тут несколько дней, — сменил тему Падильо. — Но в это время года Рейн особенно красив.

Я покачал головой, сказал громко, видя, что все затихли, прислушиваясь:

Всё своё имущество Селиванова Ирина Максимовна завещала Муромцеву Михаилу Ивановичу. Своему приёмному сыну женщина не оставила даже ломаного гроша.

— Скажу честно, полюбоваться природой не удалось. Хватало других забот. И расходов. Могу представить, какой скандал закатят мне в финансовом отделе.

– Не быть злопамятным, учили только захватчики. И покорности учили. И богобоязненности! И смирению. А свободный человек... приличный человек обязан быть злопамятным! Порядочность в том и заключается, чтобы дать мерзавцу по зубам, до того как он, обнаглев от безнаказанности, даст в зубы вам, вашим детям и близким. Ответив ударом на удар, вы защищаете от мерзавца и многих других, незнакомых вам людей. Это, если хотите, общая установка. А если в частности, то наш министр культуры не справился со своими обязанностями. Здесь правительство, а не столик в кафе, где достаточно быть милым человеком. Мы может не любить друг друга, но работать должны эффективно!

– Вот это да, – выдохнул Наполеонов. Но, подумав над ситуацией, пришёл к выводу, что всё закономерно. Именно Муромцев ухаживал за Селивановой во время болезни. А в то время, когда женщина была здорова, регулярно навещал её.

Кречет со стороны понаблюдал за нашей стычкой, Брови грозно сдвинулись, он сопел как бык, которому показали красную тряпку. Голос прозвучал зло:

— Но ты получил искомое.

К тому же, по словам соседей и близкой подруги Селивановой, он был человеком положительным во всех отношениях. Учился, работал, деньги у женщины, которую считал самым родным после смерти своей матери человеком, не выпрашивал. Так что кому же ещё было оставлять деньги? Уж, конечно, не лодырю приёмному сыну, который всё до копейки спустит на ветер…

– Как это ни гадко, но придется устроить чистку.

Хотя все были уверены, в том числе и сам Аркадий Павлович Селиванов, что деньги достанутся именно ему. Наполеонов задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Имеешь в виду этих двух? — Ку указал на Симмса и Бурчвуда.

– Интересно, знал ли сам Муромцев о завещании…

– Чистку?

Следователь решил, что спросить об этом в первую очередь надо самого Муромцева.

Падильо кивнул:

– Ее, – подтвердил он угрюмо. – Иначе что получается? Они везде вопят, что к власти пришел диктатор, злодей, душитель свобод, но такой свободы оплевывать президента нет ни в одной стране мира!.. В тех же Штатах, которым лижут солдатские ботинки, уже пересажали бы за оскорбление власти, отобрали бы лицензии и запретили лет на сто заниматься чем-либо, кроме рытья канав.

Не откладывая дела в долгий ящик, он отправился к Михаилу. Дверь ему открыла хрупкая светловолосая девушка. По тому, как удивлённо распахнулись её серые глаза, Наполеонов понял, что она кого-то ждала, и явно не его.

— Действительно, не каждый день к нам попадают перебежчики из УНБ.

– Вам кого? – прозвенел мелодичный голос девушки?

Черногоров почти выкрикнул с мукой:

– Михаил Муромцев здесь живёт?

— Может, им не нравится пекинский климат.

– Давно пора!.. Позвольте, я прямо сейчас отдам кое-какие распоряжения?

– Здесь, – кивнула девушка, – но его сейчас нет дома.

Кречет поколебался, кивнул:

— К нему привыкаешь. Со временем.

– Вы позволите мне его подождать?

– Только самые общие. Сперва надо предупредить, что за оскорбление или подтасовку фактов будем карать отныне строго.

– А вы кто?

— Ты не будешь возражать, если я сяду? — спросил Падильо. — У меня еще кружится голова.

– Конечно-конечно, – закивал Черногоров с такой неистовостью, что в церкви уже разбил бы лоб. В руке мелькнул сотовый телефон, палец сдвинулся на кнопку, и Черногоров бросил одно-единственное слово:

– Я следователь Александр Романович Наполеонов, – он развернул перед её глазами удостоверение, – Михаил, наверное, говорил вам, что убили его близкую знакомую?

– Да, тётю Иру. Проходите, пожалуйста, – засуетилась девушка. – Миша скоро придёт.

– Упреждение.

— Не стоит, я распорядился, чтобы вам приготовили место для отдыха, — Ку поднялся и прошел к двери у трапа. Повернул ключ в замке и открыл ее. — Тесновато, но спокойно. Вы сможете тут отдохнуть.

– А вы, простите, кем ему приходитесь?

Кречет вскинул брови:

– Я его невеста Вероника Бубенцова, – девушка зарумянилась и опустила на мгновение ресницы.

Один из мужчин с пистолетами спустился на несколько ступенек, махнул пистолетом в сторону двери, которую открыл Ку. Я двинулся первым, остальные — за мной. Ку вытащил ящик комода, достал бутылку и протянул Падильо.

«Невеста пока не официальная», – догадался Наполеонов, а вслух произнёс:

– Это что еще?

– Очень приятно. Вот мы с вами и познакомились. А с Михаилом вы давно знакомы, если это, конечно, не секрет?

— Голландский джин. Выпейте за мое здоровье.

– Никакого секрета нет, – улыбнулась Вероника, – скоро год.

Черногоров сунул телефон в нагрудный карман, растянул губы в бледной улыбке:

Мы вошли в клетушку с двумя койками одна над другой у стены. Дверь за нами закрылась, щелкнул замок. Над головой, забранная проволочным экраном, горела красная лампочка.

– Завидный у вас жених, – обронил следователь.

– Я давно готовил такую операцию. Тогда должна была стать упреждающей... Увы, сейчас просто будет больше работы.

– Да, – согласилась Вероника, – Миша очень умный, талантливый, добрый и симпатичный.

— Опять этот ужасный толстяк! — воскликнул Симмс, не обращаясь ни к кому конкретно. Возможно, он давал понять, что их сторона считав утратившим силу договор о молчании.

– Я не совсем это имел в виду.

Краснохарев шумно вздохнул, мощным ударом руки догнал и припечатал к столу вздумавшие улететь бумаги.

– А что же? – удивилась девушка.

— Возможно, вы в самом начале долгого путешествия в Китай, — пояснил Падильо. — Извините, я не мог ему перечить.

– Больше – это ничего, – пророкотал он медленно. – Привыкли. Только бы не поздно...

Ответить следователь не успел. В дверь позвонили.

От слов всегда осторожного в словах главы правительства повеяло предчувствием большой беды.

– Вот и Миша пришёл, – воскликнула радостно девушка и почти бегом направилась к двери.

— Наверное, потому, что этот парень с миндалевидными глазами привел очень убедительные доводы.

Вскоре в прихожей зазвучал кроме голоса Вероники и мужской голос. Следователь спокойно ждал, когда молодые люди войдут в комнату.

– А, так это вы! – сразу узнал его Муромцев. – Здравствуйте.

Падильо и я сели на пол, уступив Симмсу и Бурчвуду нижнюю полку. Сделали мы это инстинктивно, словно находились у них в долгу. Падильо поднял бутылку и посмотрел на нее на просвет.

– Здравствуйте, – проговорил Наполеонов, – я принёс вам радостную весть.

Глава 40

— Эти китайцы очень хитры. Наверное, он подмешал в джин волшебного эликсира, от которого расплетается язык. Но я готов выступить подопытным кроликом, — он открутил крышку, отхлебнул джина, передал бутылку мне. — Пока никаких подобных эффектов.

– Радостную? – несколько удивившись, переспросил Муромцев и, что-то прикинув в уме, спросил: – Вы хотите сказать, что нашли убийцу тёти Иры?

Не только поздно, сказал я трезво. Что-то вообще идет не так. Едва началась операция «Упреждение», как массмедики словно взбеленились. С удивительным бесстрашием, странным для вообще-то подлого племени, подняли крик о диктаторе, что залил кровью страну, продавая оружие даже уголовникам и психически неуравновешенным.

Я глотнул обжигающей жидкости и предложил бутылку Симмсу и Бурчвуду. Они переглянулись, потом Бурчвуд взял бутылку. Вытер горлышко рукавом и сделал маленький глоток. Симмс повторил его действия и передал бутылку Падильо.

Более того, разом были опубликованы обзорные статьи, больше похожие на призывы к смене власти, одновременно в ряде ведущих газет. По телевидению телекомментатор с жирным голосом в открытую призвал высадить в России десант НАТО, как недавно высаживали на Гаити, в Кувейте или Зимбабве. Высадить десант, а с помощью командорс отстранить от власти диктатора, чтобы ввести Россию в общество европейской цивилизации.

— Этот лукавый уроженец Востока во время второй мировой войны вместе со мной проходил курс подготовки на базе в Мэриленде. Потом я слышал, что его послали на какую-то операцию против частей Мао, и он не вернулся… Сейчас, наверное, он один из боссов тамошней разведки.

– Нет, убийцу мы пока не нашли, – сдержанно ответил следователь.

Черногоров явился утром на удивление рано. С желтым, как у мертвеца, лицом, глаза ввалились вовнутрь черепа, весь в сеточке морщим, заявил мертвым голосом:

– Похоже, Степан Викторович прав. С упреждением опоздали. Господин президент, ситуация выходит из-под контроля. Я боюсь, что в столицу придется ввести войска.

— Трудолюбие и приверженность делу всегда приносят плоды, — назидательно заметил я.

– Тогда я вас не понимаю, – голос Михаила прозвучал растерянно.

Тишина была такая, что когда Коган негромко кашлянул рядом, Яузов подскочил, словно взорвалась бомба.

– Мне сегодня стало известно содержание завещания Ирины Максимовны Селивановой, – сказал Наполеонов и заметил, как погрустнело лицо Муромцева.

— К тому же он еще и умен. Закончил Стэнфордский университет в девятнадцать лет. А вы двое, — он посмотрел на Симмса и Бурчвуда, — должно быть, гадаете, как он оказался на голландской барже, плывущей по Рейну?

Кречет скривился:

– Да, да, – обронил он.

– Преувеличиваете, Сергей Павлович. Честно говоря, я не увидел особой оперативности ваших людей. В ваших руках вся милиция, весь ОМОН, все элитные подразделения внутренних войск!.. Что вам еще надо?

– Что «да, да»?

— Почему? — спросил Симмс.

Черногоров сказал упрямо:

– Так, ничего. Тётю Иру жаль.

Падильо приложился к бутылке, закурил.

– Полномочий. У меня связаны руки. Вы же знаете, милиционер не может выстрелить в бандита, пока тот первым не выпустит в него всю обойму! Да и тогда милиционера по судам затаскают... и меня с ним, а бандита даже до суда не доведут: адвокаты освободят в тот же день.

– И то, что деньги её пойдут прахом? – безразличным тоном спросил следователь.

– Хорошо, – ответил Кречет нехотя. – Если вам нужны полномочия, – берите. Только и отвечать будете по всей строгости. Согласны?

— Мистер Ку — ключ к разгадке того, что происходило с нами на этой неделе. С его появлением все становится на свои места. Операцию он провернул блестяще. Правда, обошлось ему это в кругленькую сумму.

– И это тоже, – кивнул Муромцев.

Черногоров впервые улыбнулся. Я боялся, что его застывшие губы полопаются от непривычного за последние недели движения.

— Мы тоже потратились, — вставил я.

– Так вот, вы можете не беспокоиться по этому поводу.

– Будет сделано, господин президент!..

– Я и не беспокоюсь. Аркадий законный наследник и…

Он выпрямился, молодцевато козырнул и вышел, предварительно бросив в сотовый тоже одно словцо, явно повеселевшим голосом. Похоже, в команде Кречета никто не страшился полномочий.

— Сейчас речь не об этом. Давайте вернемся к самому началу, твоей встрече с Маасом в самолете, вылетевшем из Берлина. Он навязался к тебе в друзья, чтобы таким образом выйти на меня и продать сведения о готовящейся сделке: обмене меня на Бурчвуда и Симмса. Но ему не поручали продавать эту информацию, Ку просто хотел предупредить меня. Маас же пожадничал и решил продать то, что ему сообщили, а перед этим провернуть еще одно дельце с любителем «кока-колы», которого застрелили в нашем салуне.

– Селиванова все деньги и недвижимое имущество оставила вам, Михаил, – прервал его следователь.

– Что? – Муромцев схватил воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и пробормотав: – Не может быть, – опустился на стул.

Когда дверь за ним закрылась, Кречет повернулся к нам. Глаза его под нависшими скалами надбровных дух сверкнули, как два костра в глубине пещеры:

Падильо помолчал, пару раз затянулся.

У Наполеонова сложилось впечатление, что Муромцев удивлён до такой степени, что его не держат ноги. Возможно ли такое?

– А теперь еще одна новость. Послезавтра я улетаю в Саудовскую Аравию. Забайкалов с зарубежными коллегами подготовил крупномасштабный договор. Главы стран подписывают лично.

– Ой! – воскликнула тем временем Вероника и прижала ладошку ко рту. Наполеонов не заметил особой радости на лице девушки.

– Главы арабских стран? – осторожно переспросил Коган.

– Это я во всём виновата, – запричитала она через минуту и залилась слезами.

– В чём вы виноваты? – пришла очередь удивляться следователю. – Успокойтесь! Эй, – толкнул он в бок сидевшего кулем Михаила, – сбегайте на кухню и принесите девушке воды.

— Ку хотел заполучить Бурчвуда и Симмса. Каким-то образом он прознал о готовящемся обмене между русскими и нами. Возможно, ему дали знать из Москвы, но это и не важно. Когда он выяснил, что обменять их хотят на меня, его осенило: почему бы не ввести меня в курс дела, чтобы я сам нашел способ перекинуть Симмса и Бурчвуда из Восточного Берлина в Бонн. А когда мы окажемся в удобном месте, неподалеку от Бонна, он нас встретит, погрузит на баржу и по Рейну доставит в Амстердам. А уж там перевезти нас на корабль — сущий пустяк. Есть тут, правда, одна тонкость.

– Мусульманских, – уточнил Кречет. Каменные губы дрогнули в сдержанной улыбке. – Что не мешает нам, конечно же, приняв ислам, оставаться европейской страной. За себя оставляю Степана Викторовича. Впрочем, буду отсутствовать от силы сутки. К тому же вы настолько спаянная команда, что вообще в президенте не нуждаетесь...

Но тот остался сидеть неподвижно, точно и не слышал его слов.

– Чёрт-те что творится! – воскликнул следователь и сам помчался на кухню за водой.

И хотя излишнее подозрительный мог бы это расценить как намек, министры заулыбались легко и, вроде бы, без задних мыслей.

— Какая же? — спросил я.

К его приходу пара уже сидела, обнявшись, и по лицам обоих текли слёзы.



– Кого хороним? – вырвалось у Наполеонова.

— Мне кажется, что мы с тобой проделаем только часть пути. А до Китая доберутся только Симмс и Бурчвуд.

Накануне отлета Кречет поманил меня в малый кабинет. Провожаемый бдительными взорами, я закрыл за собой дверь. Кречет указал на кресло напротив, сам пошел едва ли не строевым шагом вдоль стены, сделал крутой поворот, двинулся обратно.

– Тётю Иру, – ответили они ему хором.

– Стоп! Объясните мне, что за трагикомедию вы тут разыгрываете.

— Мы не коммунисты, — подал голос Бурчвуд. — Сколько раз я могу твердить вам об этом. Уж во всяком случае, не китайские коммунисты.

На огромном мультиэкране с высоты птичьего полета было видно штатовский флот. Атомный авианосец «Четвертый Рим» выглядел исполинской наковальней, что тяжело и страшно вспарывает океан. Непотопляемый, снабженный толстым корпусом из сверхпрочной стали, он был оснащен непревзойденными средствами слежения, а по ракетной мощи был равен всем войскам Франции и Германии.

– Мы не разыгрываем! – воскликнула Вероника, выхватила из рук следователя стакан и залпом его выпила, а потом, посмотрев на него горящими от гнева глазами, прокричала: – Неужели вы не понимаете, бесчувственный вы человек!

«Здравствуйте, я ваша тётя!» – подумал про себя Наполеонов, а вслух потребовал:

Я наблюдал за Кречетом из глубины кресла, чересчур мягкое, проваливаешься чуть ли не до пола, словно на потеху хозяину. Надо подсказать Кречету заменить дизайнера. Вполне возможно, что сделано с умыслом, чтобы настраивать посетителей против человека, который будет сидеть выше: он-де глумится нарочито.

— Поэтому-то вы — лакомый кусочек, — продолжал Падильо. — У китайцев не было подобной добычи со времен корейской войны, а тех, кто попал к ним ранее, они уже превратили в идиотов. Они опутали щупальцами весь мир, пытаясь найти перебежчиков. И совсем не для пропагандистских целей. Они нужны, чтобы учить английскому, готовить радиопередачи на Америку, проверять переводы, короче, выполнять те работы, которые под силу только коренным американцам.

– Объясните мне, бестолковому, чего я не понимаю!

– Так это мы! Мы убили тётю Иру! – девушка снова зашлась рыданиями.

Кречет внезапно обернулся:

И внезапно им предоставляется шанс прибрать к рукам двух образованных парней, которые удрали в Россию, о чем, однако, молчат и Москва, и Вашингтон. К тому же, ну не пикантная ли подробность, парни эти работали в отделе кодирования Управления национальной безопасности.

Следователь опешил. А потом, разозлившись, взял Веронику за плечи и хорошенько встряхнул.

– Думаю, пора.

– Не трогайте мою девушку! – подал голос Михаил. – Она ни в чём не виновата! Это я во всём виноват.

Я кивнул:

– Нет я! – постаралась перекричать его Вероника.

Можно представить, как они обрадовались. Во-первых, эту парочку можно было показывать всем и вся, как настоящих перебежчиков с хваленого Запада. Возможно, потребовалось бы применить некоторые меры принуждения, но уж в этом китайцы проявили себя непревзойденными мастерами еще в незапамятные времена. Во-вторых, они получали всю кодовую информацию, известную Симмсу и Бурчвуду. Пусть она немного устарела, пусть уже не используется, но лучше что-то, чем ничего, а я могу поспорить, что подобными сведениями Москва с Пекином не делилась. В-третьих, появлялась возможность нанести пропагандистский удар не только по Вашингтону, но и по Москве. Двум сотрудникам Управления национальной безопасности обрыдли порядки в Соединенных Штатах и они перебежали в Китай. Если же русские начнут вопить, что захватили их первыми, китайцы скажут, что американцы убежали дважды. Сначала от родного империализма янки, а затем от ревизионистов Москвы. А после того, как они полностью выдоят Симмса и Бурчвуда, их отправят преподавать английский в какой-нибудь из привилегированных детских садиков.

Наполеонов шарахнул кулаком по столу.

– Да, чувствуется сильная рука.

– Молчать!

– И умелая, – согласился Кречет. – Я даже не предполагал, что Анчуткин на такое способен!

— В целом ты нарисовал довольно ясную картину. Осталось лишь несколько темных пятен. К примеру, каким образом в эту игру втянулся Куки? — спросил я.

Парень и девушка затихли, сжались так, словно уменьшились в два раза и оба уставились на следователя испуганными глазами.

– В критических ситуациях, – ответил я, – в критических ситуациях многие... Что ж, теперь моя очередь извиняться перед Коломийцем.

– Так, – сказал Наполеонов удовлетворённо, – теперь отвечайте на мои вопросы! И только попробуйте снова заголосить! Обоих отправлю в обезьянник!

— Куки — подсадная утка КГБ. Работал не за деньги, не по убеждениям, его просто шантажировали. Маас это знал и, не имея больше возможности встретиться со мной, пошел к Куку и продал ему сведения о намеченном обмене. Кук связался со своим резидентом в Бонне. Тот приказал Куку выйти на меня. Сразу же встал вопрос, как заставить тебя вызвать Кука в Берлин. КГБ нажал на Мааса, и тот придумал вариант с тоннелем и пятью тысячами долларов. Так что Маас — двойной агент. Китайцы поручили ему уговорить меня переправить Симмса и Бурчвуда через Стену для Джимми Ку, КГБ повелел позаботиться о том, чтобы ты вызвал в Берлин Кука. Где еще ты мог в спешном порядке добыть пять тысяч баксов? Русские полагались на Кука и его славу быстрого стрелка. Если бы все вышло по-ихнему, они получили бы Бурчвуда, Симмса и меня, а моим нынешним работодателям показали бы фигу.

Кречет скупо усмехнулся:

– В зоопарк, к обезьянам? – пролепетала Вероника.

«Надо же быть такой наивной», – подумал следователь и пояснил:

— Когда ты все это вычислил?

– Он не такой злобный, как вы, Виктор Александрович. Он любые извинения примет! Мне позвонить, или вы сами?

– Нет, к бомжам и проституткам.

– Нет, я не хочу, – испугалась Вероника.

— Несколько минут назад, увидев входящего Джимми. Большую часть, во всяком случае.

– Лучше вы, – сказал я. – Так будет красивше. Президент улетает в дальние страны вершить дела великие, но не забывает о малых. Потом это войдет в учебники. Звоните!.. Но сперва отдайте пару распоряжений.

– Тогда отвечайте, в чём конкретно виноваты вы? – Он направил на девушку указательный палец с таким видом, словно это было оружие.

И она призналась:

Кречет посерьезнел, снял трубку красного телефона. Несколько мгновений слушал, затем я услышал только два слова:

— Дай-ка бутылку, — я выпил джина, предложил бутылку Бурчвуду и Симмсу. Те вежливо отказались.

– Понимаете, это я уговорила Михаила встретиться со мной в тот день! Он не хотел! А я позвонила ему и упросила его хоть немного погулять со мной.

– Это всё? – уточнил следователь.

– Операция «Культура».

— Разве у КГБ не возникло подозрений относительно Мааса, который продал информацию об обмене Куки?

– А вам этого мало?! – взвизгнула девушка. – Ведь в это самое время убивали тётю Иру.

Когда трубка плотно легла на место, я поинтересовался:

«Всё может быть», – подумал следователь и перевёл палец на Михаила.

— Могли бы возникнуть, если б Кук сказал, от кого он ее получил. Но он не сказал. Иначе они уже не обратились бы к Маасу. И как только Кук прилетел в Берлин, я, ты, Макс и бедняга Уитерби стали пешками в чужой игре.

– Теперь признавайтесь, в чём виноваты вы.

– Почему «Культура»? Мне показалось, что им до культуры, как до Перми креветкой. Или все по массмедии?

– В том, что не настоял. Не пошёл сразу к тёте Ире. А Вероника не виновата, ведь она девушка.

Я все гадаю, знает ли Ку о Маасе и всех его делишках. Наш толстячок может сдать нас Ку, а затем перейти на другую сторону улицы и рассказать о его проделках русским.

– Так, с вами всё понятно, – проговорил следователь и, достав платок, вытер пот, выступивший на его лбу. После чего сходил на кухню, налил себе полный стакан воды из чайника и выпил его. Вернувшись, он застал пару в той же позе, в которой оставил.

Он поморщился:

– Прямо мадам Тюссо, восковые фигуры, – пробормотал он себе под нос и сказал уже громко: – Вот что я вам обоим скажу – прекращайте маяться дурью. Все мы время от времени совершаем ошибки. В том числе и те, что приводят к тяжёлым последствиям. Но если ваша вина заключается только в том, что вы пришли к Селивановой слишком поздно, – обратился он к Михаилу, – ничего не попишешь. Вам придётся смириться и жить с этим. И я бы на вашем месте не отталкивал подарок, который вам оставила ваша как вы её называете «тётя Ира». Будьте благородны и проявите уважение к воле покойной. Разве мало добрых дел вы можете совершить, имея эти деньги. Аркадий же все их спустит в клубе.

Впрочем, я сомневаюсь, что Джимми отпустит Мааса с баржи до того, как мы пришвартуемся к какому-нибудь сухогрузу в Амстердаме. Как я уже говорил, Джимми далеко не дурак.

– Какая из массмедии культура? Просто раз уж наш Степан Бандерович свои пьесы из застенчивости снял, то увековечим его хоть так.

Тут он заметил, что Вероника смотрит на него вполне осмысленным взглядом.

– Вы согласны со мной? – спросил он девушку.

Я не понял, всерьез или нет, лицо как всегда каменное, грубое, полное презрения к собеседнику. Иногда генерал демонстрировал тонкое понимание юмора, иногда же... иногда у него проскакивало какое-то иное восприятие смешного.

— А тебе не кажется, что Маас работал еще и на Штаты?

– Да, наверное, – ответила она ещё не слишком уверенно и тут же спросила: – А как вы думаете, тётя Ира простит нас?

И Наполеонов взял на себя смелость ответить за покойную:



Падильо нахмурился.

– Конечно, простит. – И быстро добавил: – Если вы не будете делать глупостей.

В коридорах был вскрик, возмущенный вопль, но голос оборвался на полувсхлипе, словно могучий кулак угодил под ложечку, а потом еще и зажали рот. Рослые парни в штатском пробежали по лестнице, а в конце коридора другие рослые тоже бегом протащили крупного господина к дверям. Через окно было видно как впихнули в машину, а та по-каскадерски сорвалась с места. Может быть, взяли как раз того, который подобрал ключи к Коломийцу, когда министр культуры попал в опалу и вот-вот должен был вылететь, но пока еще имел доступ к важнейшей информации.

– Мы не будем, – теперь уже уверенно ответила Вероника.

— Именно это и встревожило меня во Франкфурте. Я думал, нас там встретят. Честно говоря, у меня была идея подъехать к зданию бывшей «И. Г. Фарбен» и сдать нашу парочку в военную комендатуру. Может, их одурачили наша армейская амуниция и грим. Может, они думают, что мы все еще в Восточном Берлине, и ждут, что мы пройдем через КПП «Чарли». Не забывай — мы проползли под Стеной в пять утра. Об этом знает только человек, которому принадлежал дом и тоннель, он мертв, Маас и люди Вольгемута. Последние никому ничего не скажут, я должен им слишком много денег.

– Ну вот и хорошо. К тому же у вас ещё уйма времени, для того чтобы всё взвесить и хорошенько обдумать. Ведь в права наследования вступают только через шесть месяцев.



Михаил наконец-то ожил и выдавил из себя:

Я закурил еще одну сигарету, прислонился спиной к стене. Живот все еще болел, но голландский джин помог прийти в себя.

Рано утром, когда мы, изображая свеженьких, рассаживались за общим столом, и никто еще не просил кофе, распахнулась дверь, и вошел Кречет, громадный и в самом деле свежий и подтянутый, хотя серое бугристое лицо заметно побледнело, скулы заострились, словно не только не давали спать всю ночь, но и не кормили.

– Да.

– Отбываю, – сообщил он бодро. – Если в самолет не засунули бомбу, скоро увидимся. Степан Викторович, ты уж проследи за этими... А то и так наша вахтерша забеременела, хотя тут и ночует. А без моего присмотра уж и не знаю...

— Не хотелось бы сдаваться так близко от дома. Если б мы могли найти такси, то через четверть часа сидели бы за коктейлями, пересчитывая дневную выручку.

– Вот и молодцом. – Наполеонов похлопал парня по плечу и направился к двери.

– Прослежу, – пообещал Краснохарев угрожающе. – Они из-за этого стола не выйдут до вашего возвращения.

— Мысль интересная.

– Вы уже уходите? – кинулась за ним Вероника.

– Ну это вы их слишком.

– Мне рассиживаться некогда, – ответил следователь, – у меня дел невпроворот.

— И единственная, что пришла ко мне за последнее время. У тебя, естественно, есть план.

Краснохарев сказал веско:

– Но вы ведь найдёте того, кто тётю Иру… – девушка запнулась.

– Именно этим я и собираюсь заняться, – ответил следователь на её не до конца произнесённый вопрос.

Падильо потер подбородок. Вытянул перед собой руку, пристально посмотрел на нее. Она дрожала.

– На них еще пахать и пахать! А они в интеллигенты лезут, чтобы ничего не делать, а только критиковать. Потому и отступаем, что в Штатах интеллигентов нет, а лесорубы... лесорубами остались. Вот подойдите к любому пивному киоску, где околачиваются наши слесарюги. Послушайте их, послушайте!.. Они точно знают как спасти нашу экономику, как вылечить рак, как вставить Америке, как поставить Апину, как строить звездолеты, как вообще жить, какие книги читать и какую водку пить!.. А в Штатах как раз они и стоят у власти. Только теперь при галстуках и компьютеры делают. Но, как и наши слесарюги, они считают правыми только себя, все остальные европы – дураки набитые. Надо жить только по-штатовски, над проблемами голову не сушить, трахать все, что движется... и что не движется – тоже, Нашим мы еще можем сказать: «Слесарь Иванов, не слесарите!», а ихним сказать некому, они сами у власти...

О том, что алиби Михаила он тоже собирается проверять, Наполеонов говорить влюблённой паре не стал.

— Я в плохой форме. Думаю, треснула пара ребер. Но ты не прав. Плана у меня нет, может, одна-две идеи. И нам потребуется помощь.

Кречет выложил на стол кулаки. Широкие, крепкие, с расплюснутыми костяшками пальцев, они припечатали к столу бумаги, с которыми он летел на совещание глав государств исламского мира. Когда все взгляды прикипели к ним, он разжал и снова сжал пальцы, мы услышали скрип кожи, а Кречет проревел своим злым запоминающимся голосом:

Он глянул на Симмса и Бурчвуда.

Глава 10

– Некому?

— Как вы, горите желанием попасть в Китай?

На следующий день Любава Залеская по заданию следователя отправилась в парикмахерскую «Ласточка», в которой работала Дарина Всеволодовна Лавренкова.

Марина просунула голову в дверь:

Правда, перед тем, как отправиться на задание, девушка проговорила:

— Чего мы там позабыли, — буркнул Бурчвуд.

– Платон Тарасович, в приемной Коломиец...