– …а вывозить как, Егор Сергеич?
– …может, по частям?
– Охренел, что ли? По частям!
– А чего! Инструмент имеется…
Негромкие смешки.
– Ладно, поржали и будет, – сказал Егор. – Давайте всерьез. Если здесь, то хватятся его, козла. Нужно около дома или еще где…
Ника толкнула дверь и вошла.
Она ни слова не поняла из этого разговора. Однако сразу охватила взглядом, как дернулся в страхе Завьялов, а Егор с Борисом окаменели. Лишь несколько секунд спустя на их лицах медленно стало проступать облегчение.
– Господи, Никуша, ну ты даешь… – непонятно к чему сказал Егор и облизнул пересохшие губы. – Напугала нас. Ты зачем здесь?
Ника помолчала.
– Ключи забрать. – Она отодвинула занавеску, за которой лежала ключница – ровно там, где она и представляла. Руки дрожали, но этого никто не заметил. – Ты скоро домой?
– Ага. Только кое-какие вопросики порешаем…
Когда Ника вышла, за ее спиной повернулся ключ в двери.
Ей не пришлось долго дожидаться. Егор приехал через пятнадцать минут после того, как она перешагнула порог их квартиры. «Не стали больше ничего обсуждать, весь кураж пропал».
– А вот и супруг твой! – с чрезмерным оживлением крикнул Егор.
Пока он намыливал руки в ванной, Ника подошла и встала в дверях.
– Значит, кое-какие вопросики, – негромко сказала она.
Егор вскинул взгляд, увидел в зеркале ее отражение и застыл.
– Вопросики… – задумчиво повторила Ника, словно перекатывая слово на языке. – Вопррр-росики! – И взорвалась, утратив напускное хладнокровие. – Ты с ума сошел? Вы что задумали, идиоты? Господи! Убить живого человека!
– Ну, не мертвого же убивать, – неуклюже пошутил Егор.
– Вас всех посадят, дебил! Докопаются, кто это сделал! Думаешь, это сложно будет? Как только он вечером домой не придет, его жена утром будет у тебя под окнами орать, что ты ее мужа прикончил!
– Тс-с-с! Тише ты! – Он шагнул к ней, схватил за плечи. – Не голоси на весь подъезд!
Ника вырвалась.
– Я сейчас на весь город буду кричать! Егор, вы обезумели? Нельзя идти на убийство!
Муж присел на край ванны.
– Почему? – с внезапным спокойствием спросил он.
– В каком смысле?
– В прямом. Почему нельзя убрать этого борова? Это не человек, а упырь. Вбить ему в грудь осиновый кол – благо. Наше с тобой дело пожирают у нас с тобой на глазах. Если бы так твоего ребенка пожирали, ты бы тоже бормотала, что убивать упыря нельзя?
Ника гневно вскинула голову:
– Вот не надо детей сюда приплетать!
– Я год вынашивал мысли о фабрике. Год! Подсчитывал, прикидывал, ни о чем другом думать не мог. А потом? Как за младенцем ухаживал, растил, всего себя вкладывал… Ладно, ты права. Не надо сравнивать. Но скажи, как на духу: ты что – видишь другой выход?
Ника опустилась на коврик, прислонилась спиной к дверному косяку.
– Должен быть, Егор, – тихо сказала она. – Не может не быть. Но то, что ты хочешь сделать… Так нельзя. Никогда, ни с кем.
Егор, помолчав, заговорил. Он объяснял убедительно, что все будет продумано, они вломятся в дом к инспектору, жена его часто уезжает, так что кроме упыря никто не пострадает, максимум – собаку придется отравить, но это необходимые издержки, кобель там злобный, весь в хозяина… А на фабрике, конечно, заниматься этим нельзя, все будет в кровище, они ее в жизни не отмоют. Значит, в его собственном доме накрыть, придушить, а потом тело потихоньку вывезти и закопать, расчленять не надо, это Санька глупость придумал, ни к чему это, земля все примет и спрячет…
Ника смотрела на Егора и пыталась понять: он сразу был таким? Или фабрика его изменила?
Он хорошо рассуждал. Взвешенно. Обрисовывал препятствия, которые могли возникнуть у них на пути, и сразу придумывал, как их преодолеть. И если отвлечься от того, что в конце этого пути три человека стояли над свежей могилой, то можно было сдаться и согласиться с ним во всем.
– …а если ты за себя боишься, так ты вообще не при делах, – ворвался в ее мысли голос Егора. Он наклонился и погладил ее по плечу. – При самом плохом раскладе я сяду, а ты останешься на хозяйстве. Тебе ничего не грозит, богом клянусь!
Ника положила свою ладонь поверх его. Теплая, живая, большая рука. От нее хорошо пахнет яблочным мылом, свежестью и чистотой.
– И ты потом будешь спать спокойно? – с тихим изумлением спросила она.
– Знаешь, я думал об этом. Да, Никуша, буду спать спокойно. И мужики мои будут. Может, месяц совесть помучает. Небольшая плата за то, чтобы нас оставили в покое.
– А если следующий инспектор будет такой же?
– Ну, когда будет, там и станем решать, – рассудительно ответил Егор. – А пока я работаю над той проблемой, которая есть. Иди спать, милая. У тебя вид уставший.
От его заботливости у Ники к горлу подкатили слезы. Представился мертвый задушенный инспектор с посиневшим лицом, глядящий на нее из ямы белыми глазами.
Она сглотнула. Поднялась. Посмотрела на Егора и сказала:
– Убивать его вы не будете. Слышишь меня? Никаких убийств.
Егор прищурился:
– Или что? Сдашь меня?
– Дай мне две недели, – сказала Ника, не отвечая на его вопрос. – Я что-нибудь придумаю.
Егор усмехнулся.
– Я не придумал, а ты придумаешь!
– Две недели, – повторила она и вышла.
«Кажется, это входит у нас в привычку. Егор дает мне испытательный срок, я доказываю, что могу справиться с чем угодно».
Но на этот раз все было по-другому.
Ника не знала, выполнит ли он свою угрозу, если по прошествии двух недель она ничего не изобретет. Пять лет назад у нее был бы ответ. Даже три года назад! Случись этот разговор три года назад, она была бы уверена, что нет, не выполнит; что этот замысел родился у ее мужа в минуту отчаяния; если и дойдет до дела, он отыграет назад.
Но что ей известно о нем теперь?
Они делили постель, работали бок о бок, были друг у друга на виду. Теперь Ника всматривалась в ретроспективу его жизни и пыталась понять, где произошел перелом.
«Какой смысл рассуждать об этом. Нужно придумать, что делать с инспектором».
Она была одна. Ни с кем нельзя поделиться. Даже Харитона в качестве доверенного лица она отвергла. Не была уверена до конца, что тот не покивает задумчиво и не скажет: «А знаешь, Никуша, вдруг Егор прав? Если уж начистоту, а?»
Пусть хотя бы в отношении Харитона у нее остаются иллюзии.
Ночью Егор заснул крепким безмятежным сном.
Ника уснуть не смогла. Она просидела до утра на кухне, вычерчивая какие-то каракули на салфетках. Пошла умываться, взглянула в зеркало и вздрогнула: краше в гроб кладут.
Егор проснулся весел, спокоен и румян. Подшучивал над ней, с аппетитом позавтракал. Всем своим видом давал понять, что Ника задумала блажь, но поскольку он ее любит, то уж, так и быть, прощает.
Ника на его шутки не отзывалась. Она сосредоточилась на своей задаче.
– Что ты так за нашего инспектора радеешь! – не удержался Егор.
Жена подняла на него изумленный взгляд.
– Дурак ты, Егор… Я тебя пытаюсь спасти. От тюрьмы и от греха.
Егор пожал плечами:
– А я тебя о помощи не просил, милая. Не забывай об этом. Спасительница фигова!
Он наклонился и поцеловал ее в лоб, смягчая свою резкость.
Ника обратилась к одному из своих знакомых, чтобы ей посоветовали частного детектива. Вечером на ее пороге появился толстый плешивый мужчина с умными глазами сенбернара на маленьком личике старой болонки. От него пахло дешевыми сигаретами. В складки туфель набилась пыль, воротничок рубашки выглядел засаленным. Меньше всего этот человек напоминал преуспевающего сыщика. Однако Ника без колебаний ввела своего гостя в курс дела, ни словом не упоминая мужа.
Надо отдать сыщику должное: он понял ее сразу.
– Значит, глубоко хотите копать, – задумчиво сказал он.
Ника кивнула. Инспектор перешел дорогу стольким людям, что на него наверняка много раз пытались собрать компромат. Раз он по-прежнему сидит на своем месте, значит, попытки эти были безуспешны.
Ей нужно что-то другое.
То, что до нее никто не искал.
Забрасывая свою сеть, Ника не знала, будет ли улов. Может быть, маленький инспектор был отличником, обожал школу, поступил в институт, женился на однокурснице, устроился на работу, и однажды на новогоднем корпоративе у мэра его игриво укусил глава службы жилищно-коммунального хозяйства. А на следующее утро он проснулся раздувшимся, белоглазым, с тройным подбородком и жесткой свиной щетиной.
Тогда, конечно, ничего из ее затеи не выйдет.
Затеи-то как таковой и не было. Просто общее ощущение: иди в прошлое, туда, где никто до тебя не искал.
Человек с засаленным воротничком явился к ней через пять дней.
– Кое-что есть, Вероника Кирилловна. Не знаю, пригодится ли, я с таким дела не имел, это, знаете, по части психологов-психиатров всяких, не ко мне… Но одноклассники его говорят, что бодяга продолжалась с год.
Ника торопливо схватила отчет и начала читать.
– Кстати, отыскал я его, этого парня, – небрежно сказал сыщик спустя несколько минут. – Понадобится он вам?
Ника подняла на него сияющий взгляд.
– Еще как понадобится!
Через неделю на производстве появился новый работник: тощий парень с кривым ртом и неровными длинными зубами. Привела его за руку сама Вероника. Посадила на табуреточке в углу и велела никуда с нее не уходить.
Этим его обязанности исчерпывались. Целыми днями парень зависал в своем телефоне. Обедал в одиночку. Ни с кем не говорил. Изредка потягивался, вставал, принимался бродить по цеху. От станков его отгоняли злыми окриками: травм на производстве и без новичка хватало. Кто его знает, чего ждать от дурака.
– Это что за недоумок? – сердито спросил Егор. – Где ты его нашла и зачем он здесь?
– Нашла я его в деревне Боровичи, – сказала Ника. – А нужен ли он здесь, будет ясно через несколько дней. Потерпи!
– Лишь бы не убился твой протеже. Если покалечится, я его на заднем дворе закопаю.
– Покалечится – закопай, – согласилась Ника.
Кривозубый болтался без дела целых восемь дней. Он начал вызывать откровенное раздражение у остальных работяг. Развязный, неуловимо отталкивающий, он им, по выражению Сани, зря глаза мозолил. Однако авторитет Ники был высок, и ропот еще не доносился до ушей Егора.
А затем по душу Сотникова явился пожарный инспектор.
Ники не было в это время в цеху. О том, что случилось, ей рассказали позже.
Он вошел в помещение, окинул его обычным стеклянным взглядом и заметил нового сотрудника. Тот встал со своего места, осклабился в лицо проверяющему, подмигнул и вихляющейся походкой прошествовал в дальний угол, откуда с деловитым видом потащил первую попавшуюся под руку деталь. Проходя мимо инспектора, он сделал короткое движение: едва уловимый выпад в его сторону. Тот шарахнулся назад с такой силой, что ударился о входную дверь. Новичок загоготал.
– А упырь-то наш прямо с лица сбледнул, – сказал Харитон, пересказывая Нике случившееся. – Губой задергал, пошел к Егору. Двух минут там не пробыл, выскочил как ошпаренный, остановился и головой поводит туда-сюда. Ищет, значит, глазами твоего дружочка.
– А дружочек что? – с улыбкой спросила Ника. Ее протеже был проинструктирован на этот счет.
– Выкатился ему навстречу. Лапы расставил, морда безумная. Разве что слюна не течет. Тот и припустил мимо него, как заяц. – Харитон озадаченно погладил ладонью лысину. – Что-то мне кажется, что в следующий раз мы его нескоро дождемся. А теперь объясни мне, что это мы видели?
– Город маленький, – сказала Ника, подражая неторопливому выговору Харитона. – Все друг друга знают. Я стала наводить справки, и мне рассказали, что инспектор учился в тридцать восьмой школе.
– Из которой директора погнали в свое время?
– Ага. Но пока он сидел на своем месте, в школе царил беспредел. В девятом классе они с нашим новичком учились вместе. Тот его мучил. Избивал. В туалет затаскивал и там топил. Учителя и администрация закрывали на все глаза.
Харитон покачал головой.
– Пожалел бы козла, да жалелка не резиновая.
– Я подумала, что такие вещи не забываются.
– Рискованно играла! А если бы инспектор озверел и закрыл нас к чертовой бабушке?
Ника пожала плечами:
– А был выбор? Пришлось рискнуть. Но новенького пока надо придержать. Рано пожарного списывать со счетов.
Однако инспектор не появился. Ни в этом месяце, ни в следующем в цеху его не дождались. Ника не скрывала своего ликования. Она справилась, справилась! Ее идея сработала!
– Не зазнавайся, Никуша, – без улыбки сказал Егор. – Если хочешь знать правду, тебе просто повезло.
Как и Харитон, он полагал, что она очень рисковала.
Ника не могла даже обсуждать с ним это всерьез. О риске ей будет твердить человек, планировавший убийство? Смешно.
Они преуспевали.
Наконец-то у Егора появились деньги, большие деньги, о которых он всегда мечтал.
Купили квартиру в Нижнем. Затем еще одну, двухуровневую, с подземной парковкой и пятиметровыми потолками.
Может быть, после переезда все покатилось черт знает куда?
Егору скучно путешествовать: «Везде одно и то же!» У него нет хобби. Поиграть в теннис? «Нахер! Это для богатых бездельников».
Егор пьет. Егор буянит в казино. Раз в неделю Егор парится в бане с «нашими парнями» – коммерсантами той или иной степени успешности, и у Ники нет никаких иллюзий, что происходит в этих банях.
Когда он возвращается домой, пропахший развратом, бухлом, куревом, с кровью под носом, которую он вынужден постоянно промокать бумажными салфетками, и Ника молча смотрит на него в коридоре, Егор начинает орать так, что слюна летит:
– Я, сука, столько лет пахал! Я имею право отдохнуть или нет? С мужиками нормальными могу отдохнуть без вот этого всего? Чтобы ты мне морали не читала? Молчаливым укором тут не застывала! Я устал! Устал, понимаешь ты или нет? Столько лет горбатился! Тьфу, кому я все это… Что ты вообще можешь понимать, тупая ты баба! Чего язык прикусила? Зенки выкатила, овца! Вся скорбь еврейского народа!
Он хохочет. Резко обрывает себя, проходит мимо Ники, покачиваясь, и вваливается в свою комнату.
Хлопает дверь.
Ника зачем-то смотрит на настенный календарь возле зеркала.
Август две тысячи двенадцатого.
Там, где прошел ее муж, пол усеян окровавленными комочками, словно кто-то убил и растерзал в их прекрасной квартире с голландскими обоями и французскими зеркалами стаю бумажных птичек.
Две тысячи двенадцатый год был похож на песчаную воронку. Их засасывало, и Ника могла только беспомощно смотреть, как валится в пропасть все, чего они с таким трудом добивались. Она карабкалась, как муравьишка, сучила лапками… Иногда казалось, будто что-то получается. Но Егор снова проигрывался – и ее отбрасывало вниз.
Когда-то все деньги вкладывались в фабрику. Теперь Егор начал высасывать из нее деньги.
Больше всего Нику ошеломляла бессмысленность его поступков. Никому не сказав ни слова, Егор продал почти все станки, приобретенные всего за год до этого: отличное дорогое оборудование, которое они сами же долго и придирчиво выбирали вместе с Харитоном.
Когда Ника узнала об этом, ее затрясло. Она бегала по их просторной квартире, где можно было устраивать кроссы, и ждала возвращения Егора.
Ключ провернулся в замочной скважине. Ника налетела на мужа.
– Зачем ты это сделал? Зачем? Объясни мне! – Она кричала и трясла его за грудки. – У тебя что, денег мало? Чего тебе еще надо, сволочь? Может, ты и меня продашь?
Ее отбросило назад, и одновременно Ника ощутила вспыхнувшую боль в нижней челюсти. Она не сразу сопоставила свое перемещение в пространстве и металлический привкус во рту. Голова наполнилась гудением взлетевшего роя.
Егор встал над ней, потирая костяшки пальцев.
– Никогда. Не смей. На меня. Орать, – отчеканил он. – Ты поняла?
Ника смотрела на него, не шевелясь.
– Поняла или нет?
Она молчала в каком-то оцепенении, словно зверек, попавший в свет фар. Егор поморщился и ушел.
Ника неделю провела в квартире. Отпустила помощницу. Из своей комнаты выходила только дождавшись, когда щелкнет входная дверь и внутри установится тишина. Садилась перед телевизором и тупо смотрела все подряд, как когда-то ее родители. Лучше всего действовал «Магазин на диване». «Перед нами прелестная золотая цепочка! – ворковала красавица на экране. – Поверьте, она изменит вашу жизнь к лучшему!»
Ника глубокомысленно кивала. Цепочка может, верно. Плетение «Бисмарк» – это о многом говорит понимающим людям.
На пятый день ее заточения в дверь начали ожесточенно трезвонить. Ника съежилась на диване. В телевизоре показывали удивительную овощерезку, революционное слово в кухонной промышленности. Ей нельзя отвлекаться.
Звон стоял такой, что дребезжала люстра. Ника отключила бы звонок, но не могла сообразить, как это сделать.
В конце концов ей пришло в голову, что они кого-то залили. Это было странно, ведь она не чистила зубы и не принимала ванну в последние пять дней… Но, если подумать, кроме нее в квартире есть люди.
Она приоткрыла дверь и увидела Харитона.
А Харитон увидел ее.
Лицо его изменилось так сильно, что Ника отшатнулась.
– Тихо-тихо-тихо, – быстро сказал он и шагнул в квартиру, почти не хромая. – Ну-ка покажь.
Она не успела даже моргнуть, а он уже придерживал ее подбородок заскорузлой ладонью, ощупывая лицо со всех сторон.
– Мажешь чем?
Ника качнула головой. Она ни разу не смотрела на себя в зеркало. Когда не видишь свое отражение, то и мазать нечего.
– Зубы целы? – глухо спросил Харитон.
Ника кивнула. По правде говоря, нижний зуб первые три дня качался. Она языком ощущала, как свободно он теперь сидит в лунке. Но она ничего не ела эти дни, и постепенно он как будто передумал выпадать.
Харитон прошел в квартиру. Закурил, не спросив разрешения. Долго молчал.
– Дуреет твой мужик. Разделяться вам пора.
Ника недоуменно взглянула на него.
– Ну, вы ж партнеры? – развил свою мысль Харитон. – Забирай свою долю и вали от него. Или у тебя такая любовь, что прикипела к нему?
Ника осторожно потрогала челюсть.
– Какую долю, Харитон? – спросила она, с трудом шевеля языком. Будто не пять дней провела дома, а год на необитаемом острове, с одной только овощерезкой в руках. – Все на его маму записано.
Харитон охнул и сел.
– Господи, девочка моя! Да ты что!
– Он сразу так сделал, – объяснила Ника. – Боялся, что налоговая начнет потрошить. Ты же помнишь, как все было… Поэтому зарегистрировал предприятие на маму.
– Деньги твои были вложены! Ты тоже участвовала!
– Ничего теперь не докажешь, Харитон, – устало сказала она. – Даже пытаться бесполезно. Да и денег-то тех…
– Ты хоть зарплату-то у него получаешь? – после долгого молчания спросил Харитон.
– В штате числюсь. Бухгалтером.
– Засмеялся бы, если б твоя павлинья рожа не отбивала всю охоту лыбиться.
– От павлина слышу, – буркнула Ника.
Посидела еще, поднялась и нехотя подошла к зеркалу.
М-да.
Красотища.
И ведь не спросишь теперь у Харитона, что ей делать. Не задают старым друзьям таких вопросов.
– Не вздумай с ним разговаривать, – сказала она из комнаты, не повышая голоса. – Слышишь, Харитон?
Молчание.
– Я тебе запрещаю. – Ника шепелявила. – Не дай ему заподозрить, что ты в курсе случившегося.
Она подняла глаза на свое отражение. Харитон стоял у нее за спиной в дверном проеме, и его коренастая фигура закрывала свет.
У нее внезапно сжалось сердце. Она обернулась, подошла к нему и с силой обняла. Харитон дернулся, хотел что-то сказать, но обмяк и только молча гладил ее по спине.
Год катился под откос, как телега. Нику подкидывало, швыряло в стороны, било о борт. С какого-то времени она перестала задумываться о том, что их ждет. Крах неминуем. Вот и все, что нужно знать. Даже эта мысль больше не вызывала у нее ни страха, ни отчаяния, – только обреченное понимание, что ничего не поделать.
Ника выкупила и вернула на фабрику станки. Наняла новых мастеров. Вела всю бухгалтерию. Выезжала на важные встречи вместе с Егором, подстраховывая его. Просыпаясь наутро после возвращения в четыре, он теперь часто не помнил, о чем предстоит договариваться, и тогда в дело вступала его «секретарь-референт».
По субботам приходящая домработница выгребала с кухни бутылки. До Ники доносился их нежный перезвон. Он становился все громче с каждым месяцем.
Они давно не спали вместе. Однажды Егор попытался втолкнуть Нику в свою комнату, но она расцарапала ему лицо, вырвалась и схватила пустую бутылку, угрожая разбить ему голову. «Тьфу, дура!» Он сплюнул и хлопнул дверью.
«Рано или поздно мы друг друга поубиваем», – отстраненно думала Ника. Она не сомневалась, что ударила бы Егора, если б он продолжал настаивать на своем. После его походов в бани, после череды его любовниц, сменявших одна другую, мысль о том, чтобы лечь с ним в постель, вызывала у нее брезгливость.
Егор менял машины. Егор купил загородный дом с подземным гаражом и бассейном. Зачем? Для кого? Несколько раз устраивал там вечеринки для своих приятелей. Этих людей, точно пену, прибило к его берегу, но кто они были такие и откуда взялись, Ника не знала. Веселые молодые люди в дорогих костюмах. Хорошо одетые девушки с хриплыми голосами и вялыми движениями. Лысеющие предприниматели. Полицейские, бандиты, чиновники…
«Когда у меня будет свой дом, я стану устраивать совсем другие вечеринки», – пообещала себе однажды Ника. И засмеялась. Никакого дома у нее не будет, ничего не будет, и ее самой не будет тоже.
Теперь она засыпала только на таблетках. Однажды вечером чуть не напилась, но вовремя вспомнила свое отвращение к пьяному Егору – и остановилась.
Чем более стойко она держалась, тем сильнее это выводило мужа из себя. Ника начала подозревать, что ничего не доставило бы ему такой радости, как ее попытка суицида или хотя бы нервный срыв. Муж покупал «Мартини», которое, он знал, она любила, и оставлял на столе будто бы ненамеренно. Он уволил двоих отличных работяг, нанятых Никой, придравшись к ерунде, и с интересом ждал ее реакции. По вечерам он выговаривал ей, сидя под закрытой дверью, что она рано постаревшая унылая фригидная кляча, которая никого не может возбудить. «Думаешь, я почему по бабам пошел, Никуша? – доносился его голос. – Ты меня довела. В зеркало глянь на себя и все поймешь».
Ника затыкала уши. Глотала две таблетки. Закрывалась одеялом и проваливалась в темноту.
– От тебя одни глазищи остались, – выговаривал ей Харитон. – Надо нормально питаться. Заставляй себя, елы-палы.
Ника кивала, улыбалась, обещала, что все сделает, – и тотчас забывала. В конце концов Харитон стал дважды в день заходить к ней и приносить с собой странные коктейли. На вид они напоминали обычные молочные из детства, но вкус у них был на удивление противный. «Пей!» – требовал Харитон с таким видом, что Ника беспрекословно подчинялась. «Закуси!» – Он совал ей печенье, тоже странного вкуса. Через несколько недель Ника заметила, что впалые щеки немного округлились. «Чем это ты меня таким поишь, Харитон?» – «Коктейли для спортсменов. И протеиновое печенье. А что с тобой еще прикажешь делать, если ты тощаешь на глазах!»
Ника все больше времени проводила в цеху. Выбила у Егора помощницу. Маленькая востроносая Юленька, девочка на подхвате, неожиданно оказалась неоценимым человеком. Дельная, умная, спокойная, она и в самом деле подхватывала все, что взваливала на нее Ника.
«Если бы можно было ночевать на фабрике!» – однажды с тоской подумала Ника. Или хотя бы у родителей! Но Егор твердо сказал: «Вздумаешь развестись, бросить меня – выкину тебя к чертовой бабушке из бизнеса, дорогая. От таких, как я, не уходят».
Это было самое страшное оскорбление, которое она могла нанести.
Ему по-прежнему нравилось появляться с ней на людях. Иногда он покупал ей платья, и Ника видела радость в его глазах, если выходила в них. Случались вечера, когда они сидели вместе, обсуждая дела на производстве. От Егора пахло парфюмерной водой, которую она подарила ему много лет назад и которую с тех пор он постоянно покупал себе сам, они смеялись, спорили, снова смеялись, и можно было на секунду поверить, что у них все хорошо. Но на следующий день Ника находила остатки кокаиновой дорожки на его столе, и все возвращалось на свои места.
До нее доносились слухи, что какая-то женщина родила от него ребенка. Когда Ника задумывалась об этом и представляла их малыша, у нее разрывалось сердце. Дошло до того, что она стала просыпаться с сильной болью за грудиной, – и она запретила себе об этом думать. Ника последовательно уничтожала в себе все, что могло болеть, ныть, мучить и делать ее слабой.
Егор подал в суд на опровержение отцовства и выиграл. Узнав об этом, она ощутила удовлетворение. Все-таки не только у нее, но и у него не было детей.
К концу года отчаянно несущаяся телега, казалось, замедлила свой бег. В ноябре Ника даже стала надеяться, что все вошло в колею. Разбитую, ухабистую, но колею.
Егор почти полностью перевалил дела на жену. Он гонял как бешеный на своем спортивном «Субару» от Нижнего до Игнатинска, пил, кутил по ночным клубам, а однажды, хохоча, приволок домой вдребезги пьяную девчонку на вид не старше семнадцати. Пока он закидывался в ванной своей дрянью, Ника вызвала такси, дотащила девчонку до машины и отправила восвояси, благо та смогла заплетающимся языком выговорить адрес. Она подчищала грязь за своим мужем так же привычно, как жена алкоголика вытирает блевотину с пола по утрам.
Но дела на фабрике шли хорошо. Они стали самым крупным мебельным производством в области. «Можно ведь и в таком режиме существовать, – говорила себе Ника. – Быть формально замужем. Заниматься любимым делом». Почти идиллическая картинка, если бы не распиханные по всем карманам перцовые баллончики. Егор пока держался, но Ника обострившимся чутьем ощущала, что у него руки чешутся врезать ей хорошенько. Жена отказывала ему в том, что он считал своим по праву.
«Двинет мне в морду – брызну из баллончика. В другой раз не полезет». Об этом Ника теперь думала практично и несколько отстраненно, будто бы не о себе. Ее только немного удивляло, как быстро она стала считать нормальным то положение, в котором они оба оказались.
Все закончилось пятнадцатого ноября.
Телефон зазвонил около девяти.
– Слушаю?
– Ника, это я, – голос в трубке принадлежал ее мужу, но в первые секунды она его не узнала. – Ника, я в беде. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, очень тебя прошу…
Он, кажется, заплакал, и Ника испугалась всерьез.
– Егор, что случилось?
– Мне разрешили тебе позвонить… Найди адвоката, вытащи меня отсюда…
Из его сбивчивых объяснений, перемежающихся пьяными слезами, Ника в конце концов смогла нарисовать картину случившегося.
Егор подрался в ночном клубе, вывалился пьяный на улицу, сел за руль… Домчался до Игнатинска и сбил человека на пешеходном переходе.
– Я ему сигналил… – бормотал Егор. – Я его вообще не заметил… А чего он выперся, по сторонам не смотрит… Никуша, вытащи меня отсюда… Я здесь не могу! Плохо мне!
– Кто это был? – спросила Ника.
– Б… да какая разница! – взорвался Егор. – Мудак какой-то! Ника, я здесь вообще ни при чем, а на меня сейчас всех собак повесят…
Он начал плести что-то о собаках, о каких-то бомжах, которых надо гнать от города за сто километров, он нес что-то совсем уже несусветное, и Ника оборвала его. Спросила, в каком он отделении, что ему сказали… Егор стал рассказывать, как его задерживали. Вырисовывалась совсем нехорошая картина: похоже, его ловили по всему городу, он разбил и свою «Субару» и машину преследователей, оказал сопротивление, и его избили, говорил он, постанывая, то и дело сглатывая слюну.
– Я приеду через час, – сказала Ника.
– Подожди! Звони Гордееву, пусть вытаскивает меня.
Гордеев был адвокатом по уголовным делам. Егор давно заручился его поддержкой.
Ника пообещала связаться с адвокатом, положила телефон на полку и с минуту стояла неподвижно, глядя перед собой.
Телефон зазвонил снова. Ника с облегчением увидела, что это Юля, ее помощница. Должно быть, на производстве что-то случилось. «Лишь бы не пожар». Ника ужасно боялась пожара и чьей-нибудь гибели в огне.
– Да, Юля, что произошло?
В трубке всхлипывали.
– Вероника Кирилловна, вы уже знаете? Вам уже сказали, да?
– Юля, перестань реветь и скажи по-человечески!
Вместо того чтобы успокоиться, помощница зарыдала в голос.
А потом сказала то, что навсегда перечеркнуло предыдущую Никину жизнь.
Они снова сидели с Дашей на кухне. Только теперь за окном стоял теплый щедрый осенний день, и по двору бегал ошалевший от свободы Буран.
Даша с утра, даже не позавтракав, потребовала у Ники продолжить разговор. Слушала ее зачарованно, как ребенок – захватывающую сказку. Ника задалась вопросом, понимает ли девчонка, что все это происходило на самом деле.
– Харитон вышел поздно вечером за лекарством, – сказала она. – У жены резко подскочило давление, лекарство дома кончилось. Он дохромал до круглосуточной аптеки на углу, купил все, что нужно было… На обратном пути его сбил Егор.
Даша смотрела на нее округлившимися глазами.
– Он был такой пьяный, что даже не понял, что случилось. – Ника придвинула ей тарелку с бутербродами. – И Харитона потребовалось… опознавать. Удар был очень сильный. Протез облегчил дело. Но пока его нашли в кустах, пока разобрались, что это вообще такое… В общем, прошло время.
– Господи! Бедный Харитон… – Даша прижала ладонь к губам, словно сама его знала. – А что было потом?
Потом был дорогой адвокат для Егора. Который спустя два дня отказался от дела, потому что Егор за предыдущий год натворил столько, что даже большими деньгами откупиться было бы трудно; но вот в чем беда – больших денег не осталось.
– Егор много играл в казино. Он за год потратил такую сумму, что можно было открыть еще одно производство на эти деньги. Сотня-другая тысяч уходила у него за один вечер. Фактически весь наш доход вылетел в трубу из-за Егора. Загородный дом он давно продал, накупил дорогих машин. Две разбил в первый же год. А третья авария – это уже был Харитон.
После многочисленных драк на Егоре висели обвинения в причинении тяжких телесных повреждений и такое количество штрафов, что ими, как сказал адвокат, можно было выложить дорогу от вокзала до Кремля. К тому же за дело о сбитом отце юноши-инвалида ухватились журналисты. Врагов у Егора хватало, и те, что поумнее, не собирались упускать такой случай.
– В конце концов Егор позвонил мне и сказал: «Продавай фабрику. Я смогу выбраться, только если куплю следака с потрохами. Ищи покупателя, привози его и маму к нотариусу, оформляйте договор. И давай побыстрее, не перебирай! Не хочу здесь надолго задерживаться. Засиделся уже, домой пора».
– Он хотел на деньги от продажи фабрики дать взятку следователю? – уточнила Даша.
– И судье, потому что дело было совершенно очевидное. Записи с камер, показания свидетелей, потом драка с полицейскими, которые его задерживали…
– Он мог соврать, что кто-то другой был за рулем!
– Когда Егор сбил Харитона, он остановился, вышел из машины и вернулся назад, – спокойно сказала Ника. – Постоял, покачиваясь, посмотрел на то, что от него осталось. Вернулся за руль и уехал. Нет, Даша, соврать Егор никак не мог. Не было у него такой возможности.
– И что ты сделала? – помолчав, спросила девушка.
Ника слабо усмехнулась. Что она сделала…
Она поехала к Зинаиде Яковлевне. Тете Зине.
Но сначала оформила развод. Продала все, что у нее имелось, заняла еще и отдала ушлым юристам, чтобы те развели их как можно быстрее.
А на следующий день после официальной регистрации развода отправилась к матери мужа. И старушка, бескорыстно любившая красивую добрую невестку, сделала все так, как сказала Ника. Егор когда-то записал на мать бизнес и несколько квартир. Все это Зинаида Яковлевна переоформила на жену своего сына, добродушно кивая в ответ на вопросы нотариуса и подтвердив, что она находится в трезвом уме и здравой памяти.
– Мой-то что опять натворил? – спросила она под конец, когда Ника поднялась с ней в квартиру, чтобы попрощаться. Газет она не читала, по телевизору смотрела только передачи о животных, а в свободное время изучала жития святых.
– Человека сбил, – помолчав, сказала Ника. – Насмерть.
– Ох, господи… – Старушка перекрестилась. – Ребенка?
Ника покачала головой.
– Взрослого. Мужчину. В возрасте уже.
Она хотела добавить: «Это был мой единственный друг», но удержалась.
– Что, пьяный был Егор? – кротко спросила Зинаида Яковлевна. Ника кивнула. – Ох, отмаливать, значит, и этот грех… Ну, ступай, девочка моя. На тебе лица нет. Тебе бы поспать, отдохнуть. А я помолюсь за вас обоих.
В эту секунду Ника едва не передумала. Старушка не задала ей ни одного вопроса о том, зачем потребовалось переписывать собственность на имя невестки. Не спросила, что будет Ника делать с квартирой и мебельным производством. Она чистосердечно верила, что Нике лучше известно, как правильно поступить, и собиралась лишь молиться за нее и своего непутевого сына.
Ника смотрела сверху на ее белые паутинки волос, и ее трясло.
– А что, этому человеку, которого Егор сбил, он помог или нет? – вдруг спросила Зинаида Яковлевна.
Ника дернулась, как от пощечины. Ей потребовалось время, чтобы справиться с лицом. Вспомнилось, как Егор, шатаясь, подходил к телу. Как кричал в трубку, что какой-то мудак вылез на дорогу. Требовал вытащить его, потому что ему никак нельзя в камере, он же Егор Сотников, это чушь какая-то, за такое людей в камеры не сажают.
– Ему уже нельзя было помочь, – сказала она Зинаиде Яковлевне.
Поцеловала старушку в пергаментную щеку и ушла.
Сотников прилюдно пообещал убить свою жену. Можно было дать ход уголовному делу, но Ника ограничилась тем, что наняла охрану и первые полгода нигде не появлялась одна. Даже сидящего в тюрьме, Егора не стоило недооценивать.
Через некоторое время Ника закрыла фабрику. «Мебель-строй» перестала существовать. Но не прошло и пары месяцев, как появилась новая фирма, оформленная на ее имя. Она сняла уже оборудованный цех в Подмосковье, перевезла туда почти всех сотрудников. Рабочие, мастера, сборщики, поставщики, клиенты, – все переметнулись к Нике. Любой, кто зашел бы в ее новый цех, сказал бы, что это то же самое предприятие. Однако по документам подкопаться было невозможно.
Даже если бы Егор подал в суд, ему бы ничего не досталось.
Вероника Овчинникова стала единоличной собственницей всего, чем когда-то владел ее муж.
Глава 6
В первые же сутки Даша так легко освоилась в доме, словно родилась здесь. Ника одобрительно замечала, что девушка постоянно чем-то занята: или помогает с уборкой Зафире, или готовит, или возится в саду, расчищая старые заросли. Как Ника и ожидала, Даша оказалась сноровиста и расторопна.
Фирма прислала двух охранников. Один – мордоворот с поросячьим румянцем. Второй – жилистый, ушлый, с хитрецой в глазах. Он сразу обшарил масленым взглядом ее фигуру сверху донизу. Она едва не выставила наглеца сразу же, но ушлый, почувствовав, что не приглянулся, немедленно сдал назад, голову наклонил покаянно, словно бы даже присел, будто шавка, признающая главенство волчицы. Ника хмуро посмотрела на него, но не стала требовать у охранной фирмы замену. Пусть отдежурят смену, а там видно будет.
Все дела она сгрузила на Юлю, помощницу. За прошедшие четыре года Юля выросла во всех смыслах, даже вверх вытянулась, словно пытаясь догнать свою начальницу в росте. Ника ей абсолютно доверяла. Как и остальным, кто прошел с ней весь этот путь, от грязного цеха на троих сборщиков до мебельного производства на триста восемьдесят человек.
– У меня трехдневный отпуск! – объявила Ника Даше. – Что будем делать?
Она ожидала, что девушка потащит ее по магазинам. Нагребет на ее деньги дорогого шмотья. Возмущения у Ники это не вызывало. Она достаточно видела детей из нищих семей, чтобы понимать их логику: хватай все что дают, потом разберешься.