– Не думаю, что меня следует арестовывать, особенно по чьему-то утверждению, что они опознали мой голос – да мало ли у кого такой голос, – и особенно из-за блокнота или чего-то такого. Его тоже мог взять кто угодно.

– Джин, вы достаточно умны, чтобы понимать, что судья не выдал бы этот ордер без достаточных оснований и доказательств.

Белл утверждал, что у него есть алиби, – в то время, когда исчезла Шари, он вез свою мать на прием к врачу в Колумбию.

– Я точно знаю, что Ларри Джин Белл не делал ничего такого с бедными женщинами, – настаивал он. – Я вам не лгу. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, но я не могу признаться за кого-то другого. Извините.

Затем, все еще говоря о себе в третьем лице, он добавил:

– Я не хочу, чтобы этого Ларри Джина Белла казнили за то, чего он не совершал.

Обратите внимание на использование слова «женщины», хотя Дебра Мэй была ребенком, а Шари – семнадцатилетней старшеклассницей. Даже когда он отрицал, что похищал, нападал и убивал их, создавалось впечатление, что он может обращаться к ним только так, чтобы они соответствовали возрасту для отношений. Он не мог даже думать о своих жертвах как о несовершеннолетних.

– Если бы это была дочь вашей сестры и кто-то схватил ее, разве вы не хотели бы, чтобы кто-нибудь рассказал, что произошло? – спросил Дэвис.

– Сынок, благослови тебя Господь, пришло твое время разобраться между собой и Богом, – посоветовал Перри. – Сынок, не допусти, чтобы такое случилось снова.

– Я не хочу, чтобы это случилось снова, – ответил Белл. – Но тот парень, что сидит здесь, этого не делал.

– Ты знаешь, что с тобой происходит, и ты так сильно хочешь это остановить, но не знаешь, что делать. Это разрушает тебя, – заверил его Перри.

Дэвис попробовал иной подход:

– Давайте мы с вами попробуем что-нибудь другое. Возьмите блокнот и карандаш. Подумайте хорошенько и расслабьтесь. Подумайте о том, что произошло, и пусть тот, другой человек, напишет, что произошло. Пусть расскажет моему другу Джину, что случилось.

Но Белл продолжал упираться:

– Все, что я точно знаю, это то, что я – Ларри Джин Белл – не мог сделать ничего плохого.

Тем временем полицейские, вооруженные ордером на обыск, отправились в дом родителей Белла на острове Шалл, где он жил. Ордер, в котором содержалась ссылка на то, что следователи ожидали найти, исходя из нашего профиля, на самом деле был дополнительной процедурной гарантией, поскольку родители добровольно согласились на обыск в их доме. По-видимому, в поселке они пользовались симпатией и уважением.

Как мы и могли предсказать, обувь Белла была идеально сложена под кроватью, на его письменном столе царил полный порядок, и даже инструменты в багажнике его трехлетней ухоженной машины были разложены по своим местам. На его столе помощники шерифа нашли набор инструкций, написанных точно таким же способом, как и инструкции, которые он дал по телефону к местам захоронения тел Смит и Хелмик. Как мы и ожидали, они обнаружили много порнографии с упором на бондаж и садомазохизм. Эксперты нашли на его кровати светлые волосы, которые позже совпали с волосами Шари. Памятная марка с утиной приманкой, которая была на конверте с «Последней волей и завещанием» Шари, соответствовала почтовому листу с марками в ящике стола.

Вернувшись в трейлер, Белл еще попререкался со следователями. Когда они воспроизвели фрагменты записанных на пленку телефонных звонков, он признал, что голос напоминает его, и даже признал, что полицейские «не привели бы его сюда без доказательств и прочего».

– Я хочу помочь вам остановить эти убийства. Но если ты в чем-то не уверен, нельзя же признаться за кого-то другого.

– Ладно, – сказал Перри, – мы собираемся доказать, что письмо пришло из дома Шеппардов, что верхний лист был оторван от желтого блокнота, в котором миссис Шеппард сделала записи, отпечатавшиеся на нижних страницах, и что это был тот же блокнот, в котором Шари написала свое письмо, отправленное потом ее семье. Никто, кроме тебя, не мог иметь доступа к этому блокноту. Только у тебя был доступ в дом Шеппардов, когда они уехали.

К концу дня Белл все еще ни в чем не признавался и продолжал твердить, что его не следовало арестовывать. Перри прервал допрос, чтобы дать Беллу время посидеть и обдумать свою ситуацию.

– Ты морочишь нам голову так же, как морочил голову той юной леди! – заорал на него Перри. – И не говори мне, что не помнишь. Ты, наверное, больной. Только больной, психически больной мог сделать такое!

Через несколько часов тянувшегося в таком духе допроса Меттс и Маккарти пришли к выводу, что ничего продуктивного из этого не выйдет. Некоторое время спустя Меттс вернулся в трейлер и официально представился Беллу. Мы подумали, что это важно, потому что в своем общении с Дон похититель сосредоточился на Меттсе как на влиятельной фигуре. Поговорив несколько минут с Беллом в трейлере и не услышав ничего нового, шериф повел подозреваемого в главное здание.

Мы с Роном еще сидели в кабинете Маккарти, ожидая последних новостей о допросе, когда шериф ввел Белла в сопровождении окружного адвоката Донни Майерса. Это было неожиданно. Я и не подозревал, что шериф решил установить прямой контакт между подозреваемым и нами. Кроме того, мы с Роном впервые увидели Белла вблизи. Толстый и рыхлый, он напоминал пончика Пиллсбери в телевизионной рекламе.

Меттс сказал, что собирается снова воспроизвести некоторые записи телефонных разговоров, на что Белл ответил:

– Я слышал их все.

Ничуть не смутившись, Меттс сказал:

– Неужели? Что ж, давай начнем с этого.

– Я нервничаю, мне страшно, – попытался защититься Белл. – Я не преступник!

– Почему ты так нервничаешь? – спросил Меттс. – Что сделано, то сделано, и ты ничего уже не изменишь. Поговори со мной, Джин.

Меттс включил одну из пленок, но через несколько секунд остановил, посмотрел прямо на Белла и с нажимом повторил то, что уже сказали ему Дэвис и Перри.

– Это ты, Джин. Я уже говорил тебе, что у нас есть доказательства.

Когда шериф прокрутил еще одну пленку, Белл покачал головой и сказал:

– Нет, не могу в это поверить. Это слишком меня расстраивает.

– Тебя это расстраивает, Джин? Ты знаешь, что на этих пленках ты. Ты ведь узнаешь свой голос, верно? Ты же согласен со мной, что голос на этих пленках звучит, как голос Джин, ведь так?

Белл ответил, что голос действительно похож на его, но он не слышал себя в записи, чтобы сказать наверняка. Он также предположил, что тот, кто звонил, мог нарочно менять свой голос, что, по нашему мнению, было интересным наблюдением.

— Когда вы позвонили в тот день из Нью-Йорка, я услышал в голосе отчаяние. Еще раз почувствовал его, когда вы сказали, что хотите написать историю семьи. Мир может оказаться коварным, Рикс. Он бывает невыносимым для человека с тонкой кожей.

– Да, пусть будет так, – заявил он с вымученным смешком. – Вот так, сэр.

— Мне не по себе, — признался Рикс. — Даже очень. Кажется, это с тех пор, как умерла Сандра. Я так сильно ее любил, Эдвин. Вместе с ней как будто умерла часть моей души, словно во мне погасили свет. Теперь я чувствую в себе лишь тьму. — Он замолк, но понял, что Эдвин ждет продолжения. — И тогда… начались кошмары. Какие-то вещи мерещатся, их сути я просто не могу понять. В отеле «Де Пейзер» Бун повесил пластмассовый скелет в дверях Тихой комнаты, так, чтобы он качался прямо перед моим лицом. И с тех пор мне регулярно видится эта штуковина, но только с каждым разом на ней все больше крови. Понимаю, это дико звучит, но я снова и снова вижу то, что пугает меня до смерти. Что-то вроде дверной ручки с мордой ревущего льва. Она сделана из серебра и просто парит в темноте. Может, где-нибудь в Лоджии есть такая дверь, как думаешь?

— Рикс, в Лоджии тысячи дверей, — сказал Эдвин. — И я не присматривался к их ручкам. Но почему вы решили, что этот кошмар связан с Лоджией?

Большая часть допроса была посвящена Шари Смит, но Меттс решил, что достанет Белла, упомянув о другом столь же отвратительном преступлении, которое он совершил после того, как пообещал Дон, что либо сдастся, либо покончит с собой. Меттс сказал, что понимает, как кого-то могла возбудить такая красивая молодая женщина, как Шари Смит, но это не объясняет Дебру Мэй Хелмик.

— Я не решил, а только пред полагаю… Возможно, видел такую дверь, когда бродил по Лоджии. И тот игрушечный скелет был из пластмассы, но сейчас… он кажется настоящим.

— Для вас это было ужасное испытание, — тихо сказал Эдвин. — Провести одному долгие часы в темноте… Я благодарю Господа, что нашел вас тогда. Но это случилось очень давно. Рикс, надо дать страхам перед Лоджией уйти. Однако вынужден признать, что Лоджия частенько обводила меня вокруг пальца. Несколько раз я так заблудился, что был вынужден звать на помощь. Кстати, это мне напомнило, зачем я вас искал. Вы не видели утром Логана?

– Есть кое-что, что совершенно сбивает меня с толку, – сказал шериф. – Почему девятилетняя девочка? Беззащитная, беспомощная девятилетняя девочка? Помоги мне в этом. Объясни, чтобы я не думал. Ты должен чувствовать себя виноватым из-за этого, Джин. Ты должен чувствовать себя виноватым.

— Логана? Нет. А в чем дело?

Дрожащим голосом Белл ответил:

— Я думаю, он сбежал. У нас возникли разногласия. Он, кажется, считает, что я слишком требователен к его работе. Этим утром Логана не было в комнате, когда я пришел его будить.

— Скатертью дорожка, — натянуто сказал Рикс. — Логан никогда бы не смог занять твое место. Надеюсь, теперь ты это понимаешь.

– Когда я думаю об этом… девятилетняя девочка. Я слышал в новостях. Вы говорите, а я не могу поверить, что сделал это. Бог поразил бы меня насмерть за то, что я сделал что-то подобное с девятилетней девочкой или с той, другой. Но я не могу представить, чтобы я это делал. Я не имею к этому отношения, ни к одной из них.

Затем, в первый раз за все время, Майерс указал на нас с Роном, молча сидевших на диване и наблюдавших, и со своим каролинским акцентом сказал:

— Я искренне думал, что Логан способен сделать что-то в своей жизни. Кэсс говорила, что я свалял дурака. Может, она права. — Эдвин нахмурился; Рикс не привык видеть такое выражение на его обычно спокойном лице. — У Логана совершенно отсутствует дисциплина. Я узнал об этом, когда Роберт рассказал мне о всех переделках, в которых тот побывал. Но… я хотел дать парню шанс, он ведь Бодейн. Так ли это плохо?

– Ты знаешь, кто эти мальчики? Эти мальчики из Ф-Б-Р. – Он произнес это медленно, подчеркивая каждую букву для драматического эффекта. – Знаешь, они сделали психологический профиль, и он подошел тебе как нельзя лучше! А теперь эти мальчики хотят немного поговорить с тобой.

— Вовсе нет. Может быть, ты излишне доверчив?

Меттс указал ему на белый диван у стены и велел сесть. Затем они с Майерсом вышли из комнаты, оставив нас наедине с Беллом.

— Вот и Кэсс сказала то же самое. Я пока не буду звонить Роберту. Дам Логану время до вечера. Но если он не справляется, кто займет мое место? — Эдвин вздохнул. — Выпороть бы его как следует.

— Он давно вышел из того возраста, когда можно поркой вправить мозги.

Не зная, что у нас будет такая возможность, я ничего не готовил и ничего не обсуждал с Роном. Но я не собирался упускать шанс, не попытавшись вытянуть что-нибудь из Белла. Я сел на край кофейного столика прямо перед ним. Рон стоял позади него с суровым видом. На мне все еще была белая рубашка и белые брюки, которые я надел в мотеле ранним утром. Если бы я знал, что у нас будет такой шанс, я бы выбрал что-нибудь другое. Мало того, что я выглядел как продавец мороженого, я подумал, что именно такой наряд подошел бы певцу Гарри Белафонте. Но в этом контексте, особенно в комнате с белыми стенами и белым диваном, я выглядел, наверное, немного чудаковато, да и вся сцена была какой-то нереальной, фантастической.

Эдвин вздохнул.

Я начал с того, что методично изложил некоторые основные положения нашего исследования серийных убийц. При этом я попытался дать понять, что мы прекрасно понимаем мотивацию лица, ответственного за эти убийства, и что провести нас будет невозможно. С самого начала он выглядел довольно испуганным, так что я решил надавить сильнее и сказал, что мы со специальным агентом Уокером предположили в своем анализе, что он, возможно, отрицает свои преступления, поскольку старается подавить мысли, доставляющие ему дискомфорт.

— Я еще не был возле Лоджии. Если Логан пошел туда один после того, как получил мой совет этого не делать, то он так же глуп, как и непослушен. Ну что ж, не буду вам надоедать, Логан — это моя проблема.

Он направился к дверям библиотеки.

– Посещая пенитенциарные учреждения и опрашивая заключенных, – уточнил я, – мы обнаружили, помимо прочего, что правда о прошлом заключенного почти никогда не выходит наружу. И вообще, когда случается такого рода преступление, для человека, совершившего его, наступает кошмар. Он сталкивается со множеством провоцирующих стрессов в своей жизни – финансовые проблемы, семейные проблемы, проблемы на работе, проблемы с семьей или девушкой. В вашем теле и мозге есть компульсии, о которых вы, возможно, не подозреваете. У людей могут быть провалы в памяти и темные стороны.

— Эдвин?

Пока я говорил, Белл несколько раз кивнул, словно признавая, что некоторые, а то и все эти проблемы есть и у него.

Гость остановился. Рикс махнул рукой в сторону картонных коробок.

– Проблема для нас, Ларри, заключается в том, – продолжал я, – что, когда вы пойдете в суд, ваш адвокат, вероятно, не захочет, чтобы вы давали показания, и у вас никогда не будет возможности объясниться. Все будут знать только вашу плохую сторону; только то, что в вас нет ничего хорошего; только то, что вы – хладнокровный убийца. И, как я уже сказал, мы обнаружили, что очень часто, когда люди совершают подобное, для них это похоже на кошмар, и когда они, так сказать, «просыпаются» на следующее утро, то не могут поверить, что действительно совершили преступление.

— Я в них роюсь, чтобы узнать, как Ладлоу Эшер вернул трость в семью. Знаю, что она была похищена тем самым человеком, который убил на дуэли Арама Эшера, и отсутствовала как минимум тринадцать лет. Очевидно, трость очень важна. Есть ли у тебя какие-нибудь соображения по поводу того, как Ладлоу мог ее заполучить? Может, ты слышал что-нибудь от отца или матери?

Белл продолжал слегка кивать в знак согласия.

— Нет. — Но это было сказано так быстро, что Рикс мгновенно навострил уши и встал между Эдвином и дверью.

В тот момент я не спросил его прямо, совершил ли он похищения и убийства, потому что если бы я сформулировал это таким образом, Белл наверняка бы все отрицал. Он уже выковал эмоциональную броню на утреннем и послеполуденном допросе, и если мы собирались проникнуть в его голову, то сделать это следовало через «боковую дверь». Вместо того чтобы прямо противостоять Беллу, я наклонился к нему и медленно, тихим голосом спросил:

— Если ты что-нибудь знаешь, расскажи. Кому это повредит? Не маме и уж конечно не папе. И не вам с Кэсс. — Он видел на лице Эдвина нерешительность. — Ну пожалуйста.

– Когда вам впервые стало плохо из-за преступления, Ларри?

— Рикс, я не…

Стараясь не подать никаких физических сигналов, мы с Роном ждали, затаив дыхание.

— Это важно для меня, и я должен знать.

После короткой паузы Белл ответил:

За окнами библиотеки, как гулкий барабан, прогремел гром.

– Когда я увидел фотографию и прочитал газетную статью о семье, молящейся на кладбище в день рождения Шари.

— Хорошо, — сказал Эдвин покорным голосом. — Я знаю, как Ладлоу нашел трость. В возрасте Логана я был точно таким же, как он. Я ненавидел работу и нашел хорошее место, чтобы прятаться, — библиотеку в подвале Лоджии. — Он загадочно улыбнулся. — Я, бывало, воровал сигары из курительной комнаты и таскал в свое укрытие. Дымил среди журналов и книг. Удивительно, как дом не поджег. Естественно, я много читал.

— И ты что-то нашел насчет Ладлоу и трости? — нажимал Рикс.

Бинго. Он, должно быть, имел в виду трогательную историю, появившуюся в «Коламбия рекорд» о церемонии, которую мы устроили в надежде, что убийца посетит могилу Шари и, возможно, даже возьмет с собой крошечную коалу. Я все еще думаю, что это произошло бы, если бы ESDA-анализ «Последней воли и завещания» не привел к нему раньше. Как бы сильно вы ни хотели поймать преступника поскорее, прежде чем он успеет принести зло кому-то еще, вы должны быть готовы играть в долгую игру. В данном случае это означало пройти церемонию на кладбище, какой бы болезненной она ни была для Дон и остальных членов семьи, в надежде на то, что в будущем это принесет дивиденды. Насколько я мог судить, эти дивиденды посыпались как с неба.

— Среди прочего. Это была подшивка старых газет. Конечно, дело очень давнее. Я не уверен, что моей памяти еще можно доверять.

– Что вы сейчас об этом думаете? – спросил я. – Ларри, пока вы здесь, вы это сделали? Возможно ли, что вы это сделали?

— Расскажи все, что помнишь.

На основании исследования серийных убийц мы знали, что от таких обвинительных или подстрекательских слов, как «убить» или «убийство», всегда лучше воздерживаться.

Эдвин по-прежнему глядел неуверенно. Он было снова запротестовал, но затем вздохнул и медленно опустился на стул.

Белл уставился в пол, а когда поднял голову, в его глазах стояли слезы.

— Хорошо, — сказал он, глядя на свечи, горевшие в канделябре на столе. — Я знаю, что Лютер Бодейн, мой дедушка, летом тысяча восемьсот восемьдесят второго года поехал вместе с Ладлоу в Новый Орлеан. Ладлоу хотел повидаться с Шанн, своей сводной сестрой. Она жила за городом в женском монастыре, где провела более восьми лет.

– Все, что я знаю, – нерешительно сказал он, – это то, что сидящий здесь Ларри Джин Белл не мог сделать такое. Но есть плохой Ларри Джин Белл, который мог.

— Шанн была монахиней? — спросил Рикс. — Я думал, она стала пианисткой. Разве она не училась музыке в Париже?

Я знал, что большего сейчас добиться невозможно, но мы почти вплотную подошли к признанию. Однако в тот вечер предстояло сыграть еще один акт. Когда Меттс пошел за Беллом, чтобы забрать его из трейлера и передать нам с Роном, Белл спросил, можно ли ему поговорить со Смитами. Ухватившись за эту просьбу, Донни Майерс подумал, что если бы Белл столкнулся лицом к лицу с родителями, братом и сестрой Шари, мы могли бы получить от него более спонтанную реакцию. Возможно, он поддался бы эмоциям и попросил прощения, что было бы еще одной формой признания. Я знал, что это будет тяжело для семьи, особенно для Дон, которую мы уже подвергли бóльшему испытанию, чем были вправе требовать, но согласился с Майерсом, что это может быть продуктивным.

— Училась. Очевидно, она была музыкальным гением, потому что уже в десять лет сочиняла мелодии. Насколько я помню, когда ее отца убили, Шанн жила в Париже. Его смерть, должно быть, для нее явилась страшным ударом. Застенчивая и нежная девушка, она боготворила Арама Эшера. Но она не пала духом и закончила образование. На выпускном экзамене в консерватории Шанн играла концерт собственного сочинения. — Глаза Эдвина, казалось, потемнели, он смотрел мимо Рикса в прошлое. — Концерт был написан в честь ее отца. Шанн получила высокие оценки на выпускных экзаменах. Вернувшись в Америку, она сразу же отправилась в концертный тур.

— Как же она стала монахиней?

Когда Меттс позвонил Смитам с этой просьбой и объяснил стратегию, лежащую в ее основе, Хильда и Дон с опаской согласились. Боба и Роберта не было дома, и Меттс хотел воспользоваться моментом. Он послал помощника шерифа и патрульную машину, чтобы забрать мать и дочь и доставить их в офис. Оглядываясь назад, можно сказать, что присутствие исключительно женщин только пошло на пользу делу, поскольку Белл боялся мужчин и установил телефонные отношения только с матерью и сестрой Шари.

— После того как Шанн уехала, директриса академии повесилась, — продолжал Эдвин, словно не слыша вопроса Рикса. — Во время своего турне Шанн играла то, что стало известно как «эшеровский концерт». В библиотеке Лоджии хранятся десятки хвалебных статей о ее выступлениях. Турне продолжалось более четырех месяцев, и везде, где Шанн играла, она имела феноменальный успех. Затем начались самоубийства.

– Я помню, как мы с мамой ехали в полной тишине, – вспоминала потом Дон. – Говорить было не о чем. Мы были так измучены, так измотаны, что сил уже просто не осталось. Наверное, мы даже не верили, что все на самом деле закончится, потому что казалось, это не закончится никогда, что его никогда не поймают.

Около семи вечера они прибыли в управление шерифа. Время было выбрано удачно; мы с Роном получили от Белла все, что, по нашему мнению, могли получить.

— Самоубийства? Не понимаю.

— Сперва никто не мог понять. Дюжина в Нью-Йорке, десять в Бостоне, восемь в Филадельфии, еще двенадцать в Чарльстоне. И все они слышали «эшеровский концерт».

Прежде чем Белла снова привели в кабинет Меттса, Рон, Майерс и я подготовили женщин к тому, чего ожидать и как реагировать. Я передал им слова Белла о том, что хотя хороший Ларри Джин Белл никогда не смог бы совершить эти ужасные преступления, плохой Ларри Джин Белл мог. Мы сказали, что хотим посмотреть, сможет ли встреча лицом к лицу с матерью и сестрой Шари вывести его за рамки того, что он сказал нам. Я сказал, что та из них, у кого будет такая возможность, должна прямо сказать Беллу, что узнала его голос.

Рикс внутренне съежился. Он вспомнил выцветшую фотографию маленькой счастливой девочки, сидевшей за большим белым роялем.

Мы усадили их и немного успокоили, прежде чем привели Белла. Было очевидно, что обе женщины напряжены и нервничают. Я надеялся, что они смогут пройти это последнее испытание, одно из самых болезненных переживаний в их жизни.

— Ты хочешь сказать… что музыка была как-то связана с самоубийствами?

Помощники шерифа привели Белла в наручниках и усадили на стул в паре метров от Хильды и Дон, но не ушли, а остались неподалеку, внимательно наблюдая за арестованным на случай, если он сделает резкое движение.

— Похоже на то. — Голос Эдвина стал мрачным. — Музыка была такой… прекрасной и странной, что еще долго после прослушивания действовала на подсознание. Заинтересовалась пресса; когда Шанн со своей свитой сошла в Новом Орлеане с поезда, газетчики накинулись на нее, как свора охотничьих собак. За вокзалом стояла толпа. Ее называли убийцей, кричали, что она ведьма, которая сочинила сатанинскую симфонию. Стресс для Шанн был слишком сильным, и она прекратила выступления. Следующие несколько лет она провела в новоорлеанской лечебнице для душевнобольных. После того как ее выписали, она ушла в женский монастырь.

Шериф Меттс попросил его сказать что-нибудь, чтобы Смиты могли услышать голос. Белл произнес несколько слов, а затем как будто шагнул на ступеньку выше. Несмотря на свое положение, он начал говорить так, словно был здесь главным или заседал в суде, точно так же, как и во время телефонных звонков.

— И не возвращалась в Эшерленд? Разве она не похоронена здесь на кладбище?

— Нет. Здесь ей поставили памятник, но похоронена Шанн в Новом Орлеане. Точно неизвестно, зачем Ладлоу ездил к ней, возможно, чтобы привезти домой. Как бы там ни было, она не уехала из монастыря. — Эдвин помедлил, собираясь с мыслями. На стене нечетко вырисовывалась его тень. — В Новом Орлеане были сильные бури и наводнения. Поезда отменили, — тихо продолжал он. — Ладлоу и Лютер забронировали места на «Голубой луне», это один из последних пароходов старика Кордвейлера. Согласно описанию, данному газетами, пароход был в плачевном состоянии. Так или иначе, Ладлоу как-то позволил увлечь себя в дальнюю каюту для игры в покер, и так началось возвращение семейного скипетра.

– Спасибо всем, что пришли, – начал он с наигранной вежливостью. – Шериф Меттс сказал про улики, но человек, который сидит здесь, этот Ларри Джин Белл, не мог сотворить такое непотребство. В данный момент я не знаю, как это объяснить. Я знаю, что случившееся коснулось многих людей и разрушило множество жизней. Когда я обнаружу эту причину, я сообщу вашей семье.

Пока Эдвин говорил, над Эшерлендом прозвучал приглушенный гром. В своем воображении Рикс увидел некогда гордую, а ныне всю в неприглядных заплатах из дешевой доски «Голубую луну», с трудом плывущую на север по вышедшей из берегов Миссисипи. В корме при свете ламп шла игра в карты. Ставки были высоки. Двадцатичетырехлетний Ладлоу сел за круглый карточный стол, но это оказалась не просто игра.



Несмотря на то что в тот момент Белл жутко боялся за себя, он вел себя так, будто объективно анализировал случившееся и делился своими мыслями с Хильдой и Дон. Дон сказала мне потом, что как только он заговорил, она поняла – перед ней тот самый человек, и это было самое страшное осознание. Ее вдруг осенило, что она сидит в одной комнате с человеком, который причинил столько зла ее семье.

Мистер Тайсон, пожилой джентльмен в цилиндре, который завел в баре разговор с Ладлоу, представил его остальным игрокам. Ладлоу назвался Томом Уайеттом, понимая, что пожилой джентльмен, вероятно, ищет овцу, которую можно остричь, а фамилия Эшер может быть ему знакома. Ладлоу часто прибегал к такой предосторожности.

Как мы ее и просили, Дон встретилась с ним лицом к лицу.

Ладлоу кивнул по очереди каждому из них: лысому мужчине крепкого сложения, который носил кричащий бриллиантовый перстень и назвался Николлсом — с двумя «л», кофейно-смуглому человеку по имени Чэнс — у него была козлиная бородка, а правый глаз прикрывала коричневая бархатная повязка, и худому негру, который назвался Брезреном.

В одну из его широких ноздрей была продета булавка с рубином. Ладлоу налили стакан виски, предложили отличную гаванскую сигару, и игра пошла.

– Я узнаю твой голос! – заявила она. – Я знаю, что это ты. Я разговаривала с тобой по телефону. Ты узнаешь мой голос?

«Голубая луна», качаясь, тащилась по неспокойной реке.

– Я узнаю твое лицо, потому что видел тебя по телевизору и твои фотографии в газете, – ответил Белл. И добавил: – Это не я, это плохая сторона меня, она сломала жизнь тем людям – твоей сестре и той маленькой девочке. Это просто что-то, что есть во мне.

Все скрипело и стонало так, будто она вот-вот развалится. Карточный стол был усыпан купюрами в пятьдесят и сто долларов, а развешанные в каюте керосиновые лампы ярко горели в клубах сигарного дыма. Ладлоу рассчитывал быстро проиграть некоторую сумму и оставшуюся часть длинного путешествия в Сент-Луис провести в баре. Так что, выиграв менее чем за час почти пять тысяч долларов, он был изрядно удивлен.

Но Дон не позволила ему сорваться с крючка.

Тайсон налил ему еще виски и похвалил за умелую игру.

– Ты в самом деле не можешь вспомнить мой голос? Но ведь ты знаешь, что мы разговаривали? Помнишь, как ты назвал меня по телефону?

Но Ладлоу не делал ничего особенно ловкого. Фактически большая часть выигрыша ему удалась, когда партнеры пасовали.

– Думаю, я называл тебя Дон, – с невинным видом сказал он.

– Как насчет второго имени? – спросила она, вспомнив, как он называл ее «Дон Э.».

Николлс, с умелыми интонациями бывшего актера, неожиданно предложил удвоить ставки.

– Нет. Я просил, чтобы ваша семья приехала сюда. Я пытаюсь успокоить вас, объяснить почему. У них есть улики против меня. Мне ужасно плохо, если это и впрямь результат чего-то плохого во мне. Если Бог решит, что я в конечном итоге пойду в суд и буду приговорен к смерти, то так тому и быть.

— Я знаю, что над моей глупой головой тяготеет рок, — сказал он с тонкой усмешкой, — но, возможно, удача изменит этому молодому человеку.

Перед нами сидел человек больной, но в то же время разумный. Я видел, что он уже выстраивает защиту, прикрываясь расщеплением личности, и ищет сочувствия, подавая дело так, будто не может контролировать плохую сторону себя, которая похитила и убила девочек.

— Я в этом не так уверен, мистер Николлс, — ответил Тайсон. — Наш мистер Уайетт довольно проницателен. Что скажете, мистер Уайетт? Вы согласны?

– Ну а почему ты хотел убить меня? – с вызовом спросила Дон. Она взяла на себя инициативу, избавив мать от участия в конфронтации.

Белл продолжал со своим бледным, невинным, растерянным видом.

Ладлоу знал, что в такой ситуации следует брать деньги и бежать. Все смотрели на него. Повисла напряженная тишина. Ладлоу решил поиграть.

– Я не хочу убивать тебя. Я тебя даже не знаю. – Напоминаю, что в телефонных разговорах он утверждал, что является личным другом семьи Смит. – Человек, сидящий здесь, Дон, совсем не жестокий. Хотел бы я сейчас ответить на твои вопросы. Если я найду ответы, а я знаю, что смогу это сделать, то расскажу все, что помню. Если бы я был уверен, что этот человек мог контролировать то, что случилось с твоей сестрой, я бы признался через минуту. Я чувствую себя в чем-то виноватым. Когда я взял газету пару дней назад, то почувствовал, что прямо или косвенно несу ответственность за что-то подобное, и, Дон, именно тогда я понял, что каким-то образом сблизился с вашей семьей… стал частью вашей семьи как ответственный за то, что отнял другую ее часть. Меня просто ужасает, что я могу сделать что-то подобное, Дон. Надеюсь, вы мне верите. Я весь день думал об этом, и я рад, что вы пришли.

— Я согласен, — сказал он.

Я не удивился, что он во многом повторяет то, о чем мы говорили во время интервью. Удивило меня то, что, несмотря ни на что и на глазах у всех, он как будто пытался увлечь Дон. Этот парень был законченным нарциссом, что становилось все более очевидным по мере продолжения беседы.

– В одном разговоре вы сказали, что стали одним целым с моей сестрой, – сказала Дон. – Как вы думаете, это может иметь какое-то отношение к чувству принадлежности к нашей семье?

К его удивлению, он продолжал выигрывать без всяких видимых усилий. Быстрый ум Ладлоу вычислил шансы сторон. Не нужно было быть гением, чтобы понять: его готовят к крупному проигрышу. Действовали партнеры медленно и осторожно. Для начала Брезрен сорвал крупный куш, который состоял в основном из денег Ладлоу. Затем Ладлоу стал выигрывать лишь один кон из четырех, а его гора фишек быстро таяла. Но всякий раз, когда казалось, что Ладлоу может бросить карты и встать из-за стола, ему позволяли сорвать приличный куш. С ним забавлялись, он это знал, и все они должны были быть заодно, чтобы так разыграть спектакль.

В тот момент мне было очевидно, что Дон сама стала своего рода профайлером: анализируя слова преступника и излагая их ему, она исследовала, что могло привести его к разрушению ее семьи, и в то же время давала понять, что ей действительно небезразличны его чувства.

Возможно, Тайсон выбрал его из-за хорошей одежды, или из-за бриллиантовой булавки, или из-за толстой пачки денег, которую он доставал, расплачиваясь в баре. Хотя игроки, казалось, были невинно сосредоточены на собственных картах, создавалось впечатление, что они наверняка знали, что за карты на руках у Ладлоу, и в соответствии с этим делали ставки.

Можно тренировать людей, годами готовить и учить их, но так и не довести до того уровня мастерства в общении с кем-то вроде Белла, который демонстрировала эта благополучная и защищенная от жизненных невзгод юная студентка колледжа. Как будто бы у Дон было врожденное понимание, как читать сидящего перед ней манипулятора и изменять содержание и тон его заявлений таким образом, чтобы не уступать свои позиции и не загонять его в угол, где он мог закрыться. Как бы ни страдала Дон, сидя напротив человека, который жестоко похитил, пытал и убил ее сестру, она сохраняла впечатляющий уровень самообладания, на который никто не мог и надеяться.

Белл ответил не сразу, как будто либо не знал, что сказать, либо обдумывал нечто важное.

Ладлоу был озадачен: как им это удается?

– Я не могу ответить на это сейчас, Дон, – признал он наконец. – Главная причина, почему я хочу, чтобы твоя семья была здесь, заключается в том, что, возможно, мы сумеем найти что-то, что помогло бы мне объяснить. Я не хотел разговаривать с тобой по телефону, потому что сегодня мне пришлось сидеть здесь и часами слушать эти чертовски ужасные телефонные звонки. Мне это не помогало. Это причиняло мне боль.

– Но вы слушали их сегодня, и вы слышали себя, слышали ваш голос.

Он перестал пить виски, которое ему настойчиво предлагал Тайсон, и изо всех сил сосредоточился на картах. Ладлоу поставил последнюю тысячу долларов из своего выигрыша, когда его пальцы нащупали в левом нижнем углу короля пик три малюсенькие, едва выступающие точечки. Другие карты также имели различные комбинации точек на том же самом месте. Ладлоу понял: такой крап не под силу заметить пьяному, который убежден, что к нему снова вернется удача. Карты были помечены, казалось, случайными наборами мелких точек. Этот запутанный код ясно говорил сдающему, какая у кого карта. Ладлоу внутренне улыбнулся стоявшей перед ним двойной задаче: расшифровать этот код и взять под контроль колоду.

– Я бы сказал, что девяносто процентов этих разговоров звучало приглушенно. Но другая часть… должна быть да… если только это не чертовски хорошая имитация.

– Разговаривая со мной сейчас, вы можете сказать, что на тех пленках говорила я? – надавила Дон.

— Ну, — сказал он, добавив невнятности в голос, когда проиграл еще четыреста долларов. — Я думаю, с меня достаточно, джентльмены. — Он стал подниматься.

– Сейчас твой голос звучит иначе, чем на пленке, но, Дон, что бы ни было причиной этого, я искренне надеюсь, что это не повлияет на твою жизнь. – Должно быть, он взял эти слова прямо из «Последней воли и завещания» Шари. – Это ударит и по моей семье, но, надеюсь, им достанет сил, чтобы продолжать жить своей жизнью. Во мне есть что-то плохое, но я не могу сказать, что это от дьявола, потому что молюсь каждый вечер и каждое утро.

Тайсон схватил его за руку.

Другими словами, что бы ни случилось, в этом не было его вины, потому что он регулярно общался с Богом. Хватало ли у него наглости на самом деле обвинять Бога в своих действиях? Контраст между своекорыстными заявлениями Белла о всемогущем Боге и чистой верой, воплощенной женщинами, сидящими напротив него, был крайне разительным.

– Итак, – продолжала Дон, – вы признаете, что это мог быть ваш голос?

— Еще один кон, мистер Уайетт. Я чувствую, что вам сегодня везет.

– О да. Как я уже сказал, девяносто процентов звучало приглушенно, но остальное было мое. – Он повернулся к Хильде. – Как я уже сказал вашей дочери, миссис Смит, если на мне лежит прямая ответственность за это преступление, если я принес трагедию в вашу и мою жизнь, я приношу извинения. Ваша дочь может объяснить все остальное, что я сказал. Я не знаю, что вам сказать. Я просто не могу поверить, что совершил эти ужасные поступки.

– Вы знали нашу дочь? – спросила Хильда.

Ладлоу выиграл следующий кон и еще один. Затем пошла полоса серьезных неудач. Его выигрыш кончился, и он играл уже на собственные деньги. Контроль за колодой переходил по кругу стола, а выигрыш Чэнса рос.

Мне было интересно посмотреть, как отреагирует Белл. Похититель утверждал, что он друг семьи, и разговаривал с двумя женщинами так, как будто состоял с ними в очень близких отношениях, создавая впечатление, что они разделили одну трагедию, которую навлек кто-то другой или какая-то другая сила.

– Нет, и я не знаю вашу семью, – ответил он. – Может быть, в будущем у меня наступит тот переломный момент, когда я смогу найти для вас ответ.

– Что бы вы ни сказали, что бы ни сделали, ничто не вернет Шари, – сказала Хильда.

На протяжении следующего часа, пока «Голубая луна» боролась с течением, а по крыше барабанил проливной дождь, мозг Ладлоу, сидевшего с непроницаемым лицом, работал как машина… Будто заправский математик, он подсчитывал шансы, а его пальцы поглаживали карты, запоминая каждую комбинацию точек и соответствующую ей карту. Он более часто стал сбрасывать карты, сохраняя свои деньги, потом краем глаза поймал быстрый взгляд Чэнса, брошенный на Тайсона, и удача вернулась к нему в виде крупного выигрыша, воодушевляя делать безрассудные ставки в следующей партии.

– Нет, и если бы я мог честно сказать сегодня, что это сделал я, я бы признался вам прямо сейчас.

Ладлоу знал, что чем чаще он сдает, тем выше шансы побить шулеров их собственным оружием. Но они были опытнее, и ему по-прежнему приходилось разыгрывать обалдевшего дурака в ожидании той минуты, когда придет время их уничтожить. Он сосредоточил все внимание на картах, которые сдавал, скользя пальцем по помеченному уголку. Но он был неопытен и узнавал лишь половину карт.

– Я точно знаю, что на пленках вы, у меня нет никаких сомнений. Я говорила с вами, и вы говорили со мной, и здесь определенно не может быть ошибки. Мы просто хотим знать правду, ничего больше.

Пришлось ждать еще шесть раздач, прежде чем он снова получил право сдавать. На этот раз он намеренно делал это медленней. Хотя Ладлоу проиграл Брезрену, процент узнанных карт заметно вырос. Когда он сдавал в следующий раз, он уже проиграл семь тысяч долларов собственных денег. Глаза других игроков горели азартом: они чувствовали запах свежего мяса и жаждали крови.

– Когда я смогу узнать правду, я расскажу вам всё.

Пора.

Внезапно у меня мелькнула мысль, которая, возможно, не пришла в голову Меттсу, Маккарти или Уокеру. Что, если Дон или Хильда вооружены? Я не знал их достаточно хорошо, чтобы понять, возможно это или нет. Проверяли ли их у дома или по прибытии в управление шерифа? Я не помнил, чтобы кто-нибудь говорил об этом. С этого момента я буквально сидел на краешке стула, в напряженной позе, готовый схватить пистолет и разоружить любую из них, если кто-то полезет в сумочку. Я знал, что хотел бы сделать в подобной ситуации, если бы был убит мой ребенок, и я знал по опыту, что многие другие родители чувствовали то же самое. Им выпала прекрасная возможность уничтожить этого парня, и ни одно жюри присяжных в мире не осудило бы их.

— Джентльмены, — сказал Ладлоу, перетасовав колоду, — я чувствую руку судьбы. Что скажете, если мы поднимем сумму первой ставки?

К счастью, ни Дон, ни Хильда не пытались пронести оружие в офис шерифа. Сдержанности и веры в правосудие у них было больше, чем у меня. Позже Рон навел справки, и оказалось, что их не обыскивали.

Хильда посмотрела прямо на Белла и сказала то, что не смог бы сказать я, оказавшись на ее месте.

На лице Тайсона появилась скользкая улыбка.

– Несмотря на то что я сижу так близко, смотрю на вас и знаю, что вы – тот человек, который звонил в мой дом, я не питаю к вам ненависти. В моем сердце недостаточно места для еще большей боли.

— Еще по тысяче долларов на каждого, мистер Уайетт?

Позже она написала, что только по милости Божьей смогла сказать ему это. Дон же так вспоминала свое собственное душевное состояние:

— Нет, сэр, — ответил Ладлоу. — Еще по десять тысяч долларов на каждого. Наличными. — В неожиданно повисшей тишине он аккуратно положил колоду перед собой, достал банкноты из своего сюртука и опустил на середину стола.

– Я устала притворяться, и в тот момент у меня не осталось доброты. А вот моя мама проявила удивительное милосердие и доброту к этому человеку, показав мне невероятный пример.

— Это… чертовски крупная сумма, — сказал Николлс.

Дон снова заговорила, снова следуя той линии, которую мы наметили вместе.

Его взгляд перебегал от одного игрока к другому.

– Вы сказали, что не знаете меня. Может быть, я так похожа на Шари. Может быть, вы вспомните что-то.

— В чем дело? — Ладлоу разыграл тупое удивление. — Вы, джентльмены, не готовы к такой игре?

— Десять тысяч долларов за первую ставку на одного игрока? — Брезрен вынул сигару изо рта, и его глаза превратились в тонкие щели. — А какой предел?

– Если я положу ее фотографию рядом с вами, вы не будете похожи. – Он помолчал, потом добавил: – На мой взгляд.

— Небеса, — сказал Ладлоу. — Кто-нибудь желает?

Это продолжалось достаточно долго. Меттс встал и показал Хильде и Дон, что они могут идти. Когда шериф выводил их из офиса, Белл, продолжая свои манипуляции, сказал:

Воцарилась тишина. Тайсон нервно откашлялся и залпом проглотил стопку виски. Сидящий на другом конце стола Чэнс, пристально глядя на Ладлоу, холодно улыбнулся.

– Если я что-то вспомню, можем ли мы снова созвониться, чтобы я рассказал вам?

Меттс подтолкнул женщин к двери, чтобы им не пришлось отвечать, а Белл крикнул им вслед:

— Я играю, — сказал он.

– Большое вам спасибо! Да благословит нас всех Господь.

Он вынул из внутреннего кармана коричневого бархатного сюртука пачку банкнот и, отсчитав десять тысяч долларов, накрыл ими деньги Ладлоу.

— Я выхожу из игры, джентльмены, — сказал Брезрен.

Глава 16

Николлс нерешительно посопел, а затем поставил деньги на кон. Тайсон медлил. Его глаза, став змеиными, изучали лицо Ладлоу. Затем он хмыкнул и выложил десять тысяч долларов.

В тот же день усталый шериф Меттс вместе с двумя другими шерифами провел еще одну пресс-конференцию, обратившись к более чем тридцати журналистам и примерно сотне граждан, терпеливо ожидавших в небольшом общественном вестибюле департамента. На этот раз Меттс объявил об аресте убийцы и назвал его имя.

Теперь от Ладлоу требовались точность и аккуратность. Он медленно сдавал, скользя пальцами по точкам и распознавая каждую карту, перед тем как сдать следующую. Когда карты были сданы и обменены, у Ладлоу оказались пара десяток, дама червей, пятерка бубен и пятерка червей. По его расчетам, у Тайсона было два туза, у Николлса — разношерстная карта, а у Чэнса две пары — валеты и девятки.

– Дополнительных арестов не ожидается, – сказал он. – Насколько я понимаю, дело Шари Фэй Смит закрыто.

— Играем? — тихо спросил Ладлоу.

Он также выразил надежду, что арест «успокоит умы граждан».

Тайсон начал с тысячи долларов. Николлс уравнял. То же сделал и Чэнс.

Прошло двадцать восемь дней – ровно четыре недели – с момента похищения Шари и четырнадцать дней с момента похищения Дебры Мэй.

— Я принимаю вашу тысячу, — сказал им Ладлоу, — и поднимаю ставки еще на десять тысяч. — Он вынул банкноты и кинул на стол.

Тереза К. Уивер посвятила этой истории статью в «Коламбия рекорд», где привела слова семнадцатилетней Робин Хатта, подруги Шари в средней школе Лексингтона, сказавшей, что после ареста почувствовала себя «намного лучше» и «в большей безопасности».

Изо рта Николлса вместе с сигарным дымом вырвался сдавленный кашель. Лицо Тайсона стало приобретать желтоватый оттенок. Он взял свои карты и уставился на них, словно пытаясь прочитать будущее. Ладлоу встретился взглядом с сидящим напротив Чэнсом. Его лицо ничего не выражало.

– Я почти не выхожу из дома и ничего не делаю в одиночку – мне не по себе с тех пор, как это началось.

— Ну? — ворчливо спросил Ладлоу.

Статья заканчивалась так: «Мисс Хатта сказала, что, по ее мнению, похищения навсегда изменили ее образ жизни, и она не знает, когда снова будет чувствовать себя комфортно».

— Игрок, который убегает, — сказал Тайсон, положив карты на стол, — сохраняет жизнь, чтобы выиграть в следующий раз. Прошу прощения, джентльмены.

В другой статье Уивер написала: «Источники также сообщили, что подозреваемый уже точно определил свою следующую жертву, молодую блондинку, работающую в столичном аэропорту Колумбии».

На носу у Николлса выступили капли пота. Со сдавленным стоном он оттолкнул свои бесполезные карты.

«Страшно подумать, что он был здесь, проверял вещи», – цитировала газета слова одной работницы аэропорта. Ее стол находился в месте, которое хорошо просматривалось из главного входа в аэровокзал.

— Вы думаете, что поймали меня? — Единственный глаз Чэнса был цвета темного топаза. — Нет, сэр. — Он начал отсчитывать банкноты, но на восьми тысячах трехстах долларах деньги кончились.

— Вам не хватает, сэр, — сказал Ладлоу. — Думаю, ваша игра на этом закончена. — Он начал сгребать деньги к себе.

Другая сотрудница, по словам Уивер, сказала, что где-то в среду видела в терминале мужчину, по ее мнению, похожего на фоторобот подозреваемого. Увидев фотографию Белла в новостных сообщениях после ареста, она окончательно убедилась в том, что видела именно его. Эта история началась со звонка неизвестного на телефон горячей линии в предыдущие выходные. Звонивший сообщил, когда и где нанесет новый удар: с тем же интервалом в две недели, как было в случаях с похищением Смит и Хелмик. Звонил ли на самом деле Ларри Джин Белл – мы не были уверены. Но в результате департамент шерифа и агенты полиции бросились на поиски парня, чтобы взять его до пятницы, 28 июня.

Но Чэнс быстро вытянул руку и вцепился в запястье Ладлоу. Глаза игрока сверкали, горькая усмешка кривила рот.

— У меня есть вещь, — выдавил из себя Чэнс, — способная, как мне кажется, покрыть недостаток. — Он нагнулся к полу и выложил на стол предмет, при виде которого у Ладлоу отхлынула кровь от лица.

Ближе к полуночи Белл наконец встретился с адвокатом.

Это был «скипетр Эшеров», трость с головой льва.

Джек Б. Сверлинг, уроженец Нью-Джерси, тридцативосьмилетний мужчина, ростом 195 сантиметров и весом в 135 килограммов, известный как один из лучших адвокатов по уголовным делам в округе, был нанят семьей Белла. Даже прокуроры, которые выступали против Сверлинга в этом деле, испытывали к нему огромное уважение. Сверлинг объявил, что его новый клиент «ничего по сути предъявленных обвинений сказать не может и виновным себя не признает».

— Прелесть, верно? — спросил Чэнс. — Она принадлежала раньше богатому человеку. Взгляните на отделку серебряной головы, на гладкое, как стекло, черное дерево. Это подарила мне жена богатого человека. Мы с ней, скажем так, были хорошо знакомы.

Размышляя о событиях дня в кабинете шерифа Меттса, мы согласились с тем, что именно объединение всех элементов расследования – следственного, криминалистического и поведенческого – привело нас к разгадке и что такой вариант оптимален для любого крупного расследования. В мрачном гроссбухе убийств это дело значилось одновременно трагедией и триумфом. Выслеживая убийцу двух прекрасных, невинных душ, жестоко отнятых у жизни, обожающих свою семью и друзей, мы остановили серийного убийцу до того, как он смог продолжить свою преступную карьеру.

Ладлоу посмотрел Чэнсу в лицо и понял, что играет в карты с человеком, который убил его отца. Сердце бешено заколотилось, а кровь снова прилила к лицу.

— Что… заставляет вас верить, сэр, будто эта палка стоит семнадцать сотен долларов?

Если бы не блестящая работа специалистов полиции, проанализировавших письмо Шари с помощью устройства ESDA, не последовавшие за ней четкие следственные действия, подкрепленные подробным психологическим и поведенческим профилем, мы, вероятно, все равно вышли бы на Ларри Джина Белла с помощью той постановки, которую организовали в день рождения Шари с семьей Смит. К счастью, нам не пришлось проверять эту теорию.

— То, что она волшебная, — сказал Чэнс, наклонившись к Ладлоу с заговорщицкой улыбкой. — Видите этот шрам, мистер Уайетт? Шесть лет назад, в Атланте, мне выстрелили прямо в лицо. В упор, из небольшого пистолета. Я потерял глаз, но выжил, потому что в руке у меня была трость. Два года назад в поезде меня пырнули в живот. Нож вошел глубоко… но рана зажила за неделю. В Канзас-Сити женщина порезала мне шею разбитой бутылкой. Доктор сказал, что я должен был истечь кровью, но этого не произошло. У меня в руке была трость. Она волшебная и поэтому стоит тысячу семьсот долларов и даже гораздо больше.

Как бы там ни было, без научно-технических средств мы бы не получили номера телефона, который привел в Хантсвилл, штат Алабама. Без последующей детективной работы Лью Маккарти и его команды у нас не было бы ниточки к Эллису и Шэрон Шеппард. И без психологического профиля Шеппарды не привели бы нас к Ларри Джину Беллу. И, наконец, без хорошо продуманной постановки допроса следователями шерифа Меттса, которые целый день изводили Белла убедительными доказательствами его вины, я бы не смог применить свой обширный опыт работы с осужденными насильственными преступниками для такого психологического подхода, который подвел Белла вплотную к признанию.

Ладлоу взял трость и пристально рассмотрел голову льва. Его руки дрожали.

Итак, мы все пришли к выводу, что последнее письмо Шари, написанное ее собственной рукой при самых ужасных обстоятельствах, привело к разгадке ее собственного убийства и убийства невинной девятилетней девочки, которую она даже никогда не встречала. И мы все согласились с тем, что такое завершение дела принесло нам эмоциональное и духовное удовлетворение.

— Она приносит счастье, — сказал Чэнс. — Посмотрите на меня. Я ходячее доказательство.

* * *

— Ваши удачи… просто шли своим чередом, мистер Тайгрэ, — сказал Ладлоу сдавленным голосом.

Чэнс — Рэндольф Тайгрэ — казался таким ошеломленным, будто его лягнула в голову лошадь.

На следующий день после ареста Белла Дон вернулась в свою квартиру в Шарлотте. А еще через день Белла перевели из тюрьмы округа Лексингтон в Центральное исправительное учреждение в Колумбии. По иронии судьбы тюрьма округа Лексингтон была одним из тех учреждений, где Боб Смит проводил свои службы, и чиновники опасались, что некоторые заключенные, знавшие и уважавшие Смита, отомстят Беллу.

— Меня зовут Ладлоу Эшер. Вы убили моего отца Арама Эшера. Я думаю, полиции интересно было бы узнать…

Капитан Департамента шерифа округа Лексингтон Боб Форд сказал:

– Его пребывание в нашей тюрьме может представлять большую угрозу безопасности.

Но тут Тайгрэ вскочил, выкрикнул ругательство и опрокинул стол на Ладлоу. Карты, деньги и фишки полетели в воздух. Николлс завизжал, как ошпаренная крыса, а Тайсон упал со стула. Когда Ладлоу, сжимая трость, повалился назад, Тайгрэ уже доставал из кобуры под сюртуком револьвер фирмы «Эшер» под названием «Защитник джентльмена».

В исправительном учреждении его поместили в камеру смертников – не потому, что он был осужден за тяжкое преступление, а по решению тюремных властей, посчитавших, что только в таком месте они могут защитить его от презрения и гнева других заключенных. В лаборатории департамента полиции технические специалисты изучили доказательства, собранные в домах Беллов и Шеппардов, а также в двух автомобилях, которыми пользовался Белл. Химик Боб Карпентер с помощью лазера изучил синий наматрасник из гостевой спальни в доме Шеппардов. Под лучом лазера выделялись красноватые волокна. При рассмотрении под микроскопом с использованием поляризованного света красные волокна совпали с волокнами, найденными в шортах, которые были на Шари во время похищения. Химик Эрл Уэллс провел микроскопическое сравнение образцов волосков с головы и лобка Шари с волосками, найденными в гостевой спальне и ванной комнате Шеппардов. Они совпали, и на некоторых были видны признаки насильственного удаления. Такое удаление может быть вызвано расчесыванием щеткой или контактом с клейкой лентой.

— Нет! — закричал Брезрен, хватая его за руку.

Серолог Айра Джеффкоут проанализировал небольшой высохший образец менструальной крови Шари, взятый из пары ее колготок, все еще лежавших в корзине для белья, и сравнил его с двумя явными пятнами крови, найденными на паре туфель из спальни Белла. Один из них дал положительный результат: кровь была человеческая и той же группы, что и кровь Шари. Три пятна на синем наматраснике остались от спермы и мочи.

Пистолет дернулся, и выстрел вдребезги разнес лампу. На пол и стены брызнул горящий керосин. Вторая пуля попала в голову Тайсону, когда тот, шатаясь, поднимался с пола. Затем Тайгрэ оттолкнул Брезрена и дважды выстрелил в опрокинутый стол. Одна из пуль зацепила рукав Ладлоу, а другая, как кнут, обожгла край левого уха.

Следователи опросили нескольких человек, которые дали показания о поведении Белла после совершения преступления: как и Шеппарды, те подтвердили наши ожидания об изменении внешности и повышенного интереса к преступлениям. Сэмми Коллинз жил неподалеку от родителей Белла на озере Мюррей. Он рассказал детективам, что утром 1 июня, на следующий день после исчезновения Шари, Белл сказал ему, что остановился в доме друга, пока тот с женой отправился в путешествие.

– Потом он вдруг заговорил о том, что дочь его хорошего друга была похищена накануне днем, и спросил, не слышал ли я об этом. Мол, она была очень хорошенькой девушкой, и когда он позвонил домой Смитам прошлым вечером, на звонок ответил сам шериф Меттс. Я сказал ему, что ничего об этом не слышал, – продолжал Коллинз. – Он подошел поближе и вручил нам пакет с персиками со словами: «Теперь она мертва». Вот тогда я и заметил, что он чисто выбрит. До того утра я никогда не видел его без бороды.

— Убийство! — заорал Николлс. — На помощь!

* * *

Тайгрэ выскочил за дверь и помчался по узкому коридору. Ладлоу следовал за ним, жажда мести кипела в его крови. Выбежав из дверей на прогулочную палубу, Ладлоу обнаружил Тайгрэ, стоявшего в шести футах от него у фальшборта.

В последовавшие за арестом Белла дни распространились неизбежные истории о том, каким милым, тихим парнем он казался, как помогал соседям и что никто из тех, кто его знал, не подозревал, что он способен на такие ужасные вещи. За свою карьеру я столь часто сталкивался с такой реакцией, что могу сам написать дальнейший сценарий. Дело в том, что серийные убийцы и насильники – что бы ни происходило у них в голове – в повседневной жизни не выглядят и не ведут себя как монстры. Будь оно так, их было бы гораздо легче идентифицировать и ловить. Их преимущество в том, что мы склонны смотреть сквозь них.

Бывший коллега Белла по отделу обслуживания «Истерн эйрлайнс» рассказал репортеру Джону Монку из «Шарлотт обсервер»:

Со звериным рыком Тайгрэ поднял пистолет, чтобы выстрелить Ладлоу в лицо.

– Он всегда улыбался и смеялся. Он был самым симпатичным парнем, которого я когда-либо знал. А потом увидел его фотографию по телевизору и услышал, как они говорят, что он совершил эти ужасные преступления, – знаете, меня как будто пнули в живот. Я был потрясен. Не могу поверить, что это один и тот же человек. Как доктор Джекил и мистер Хайд.

Одна соседка мистера и миссис Белл на Олд-Орчард-роуд сказала, что, когда она с сыном и дочерью переехала в этот район примерно год назад, Белл был первым, кто поздоровался с ними и предложил помочь во всем, в чем они нуждались.

Но Ладлоу со своей тростью оказался проворнее. Он ударил противника по руке, прицел сбился, и пуля прошла над плечом. Затем Ладлоу яростно накинулся на Тайгрэ. Раздался треск фальшборта. Вцепившись друг в друга, они полетели за борт, в бурную реку.

В статье Джеффа Фили в «Коламбия рекорд» говорилось: «Соседи описывали Белла как услужливого парня, который никогда не давал им повода для беспокойства или подозрений. Один житель острова Шалл сказал, что они с Беллом нередко рыбачили вместе.

– Я часто ходил с ним на ночную рыбалку. И я все еще доверяю ему, – сказал мужчина, который не хотел, чтобы его называли по имени. – Я бы порыбачил с ним прямо сейчас, на причале. Он был хорошим парнем.

Под водой Тайгрэ ударил Ладлоу пистолетом. Ослепленные илом, они крутились на месте, захваченные сильными потоками. Ладлоу ударился спиной обо что-то твердое. Голову заполнили рев и стук, и он понял, что их затянуло под «Голубую луну». Над ними было днище корабля, а в опасной близости от них — вращающееся колесо.

Кто-то, ездивший с Беллом и одной из его сестер на машине в среднюю школу О-Клэр, описал его как тихого парня, который по большей части помалкивал. Ни у кого из старшеклассников не сохранилось особых воспоминаний о нем, кроме того, что он не ввязывался в драки, был не очень общительным, не „высовывался“, получал средние оценки и был „очень милым, тихим, сдержанным человеком“».

Ладлоу не жалел ударов крепкого кулака. Молодой человек вцепился в сюртук Тайгрэ, но тот пнул его в живот, и драгоценный воздух вышел изо рта. Тайгрэ вырвался на свободу;

Сын женщины, которую так тепло приветствовал Белл, сказал журналистам штата:

он отчаянно пытался уплыть. Стремительный подводный поток подхватил Ладлоу, но в следующее мгновение он застрял в ветвях затонувшего дерева на десятифутовой глубине. Он пытался вырваться, из легких уходил последний воздух.

– Для меня это сюрприз. Я даже думаю, что они взяли не того парня. Не похоже, чтобы он мог сделать что-то подобное.

Сестра Белла сказала журналистам:

Тайгрэ был подхвачен потоком, который нес его к поверхности. Он ударился головой о дерево и жадно вздохнул. Но облегчение вмиг сменилось ужасом. Река бурлила вокруг него, подбрасывала кверху. И вот его голова застряла между двумя планками гребного колеса. Тайгрэ завопил от ужаса и чудовищной боли. Крик тотчас сменился сдавленным стоном, и горстка людей, в полном смятении наблюдавших эту сцену, увидела, как корчится тело Рэндольфа Тайгрэ. Гребное колесо, обернувшись жутким вращающимся эшафотом, подняло Тайгрэ наверх и низвергло в воду. Миг спустя он снова появился, уже бездыханный и покрытый илом.

– Если Ларри говорит, что невиновен, что не делал этого – что ж, он никогда не давал нам повода ему не верить. Он всегда спрашивал, может ли чем-нибудь нам помочь. Я бы доверила ему свою жизнь.

И тут под воздействием колеса со дна поднялось облепленное водорослями дерево. На его верхних ветках висел Ладлоу Эшер, полузахлебнувшийся, но крепко сжимавший в руке отцовскую трость.



Хотя департаменты трех округов работали сообща, пытаясь решить вопросы юрисдикции, чтобы надлежащим образом выдвинуть против Белла целый ряд обвинений, шериф округа Ричленд Фрэнк Пауэлл выступил с таким заявлением:

– Дело Хелмик должно быть отделено от расследования похищения и убийства Шари Смит и рассматриваться отдельно.

Рикс пристально смотрел на портрет погруженного в раздумья Ладлоу.