Пейзаж, простиравшийся у них под ногами, можно было читать как карту: равнины, овраги, дороги… В ложбинах вдоль реки – перелески с облетевшей листвой и промерзшие, покрытые снегом ручьи.
Вдали горная цепь Пиренеев загораживала горизонт, а между скалой и рекой виднелась деревня. На другом берегу, вверх по прямой черной линии шоссе, ведущего к горам, Лусия различала крошечные деревушки и дым, идущий из труб. Сколько же здесь жителей?
– Это место мне напоминает «Татарскую пустыню»
[27], – сказал Саломон.
– Что напоминает?
– Ты мало читаешь?
– При чем тут это?
– Видишь ли, человек, которого мы разыскиваем, несомненно, очень начитан; он обладает высокой культурой, в общем, эрудит…
– Ты хочешь сказать, что я недостаточно умна, чтобы его поймать?
Лусия заметила, что Саломон покраснел.
– Нет, конечно. Ты намного умнее и утонченнее многих университетских профессоров, которых я знаю.
– Это ты мне сейчас сказал комплимент? – Она улыбнулась.
– Похоже, что так.
Но лицо Лусии вдруг обрело жесткое выражение. Она сразу подумала о том мальчике в туннеле. О маленьком Оскаре. А если он выжил? И живет сейчас где-то… Может, именно он и есть ключ ко всем этим загадкам?
Она старалась держаться подальше от края: голова все-таки слегка кружилась. Обернувшись, подняла глаза на десятиметровую статую, благословлявшую регион широко раскрытыми руками. И вдруг к ней пришло убеждение.
– Я убеждена, что все началось именно здесь, – сказала Лусия.
– Я долго думал над тем, что же все-таки связывает убийство твоего напарника с другими убийствами, – произнес Саломон.
Она пристально на него посмотрела.
– И что же?
– Габриэль Шварц… ты как-то говорила, что он по складам прошептал твое имя, увидев камеру в каземате? По-моему, он сделал это, потому что ему приказала тень, стоящая у него за спиной. А это означает, что тот, кто стоял у истоков событий, хотел, чтобы ты была любым образом замешана в них. Он знал тебя – ну, по крайней мере, понаслышке. Ты не случайно оказалась в этом деле, Лусия. Убив твоего напарника и заставив Шварца по слогам произнести твое имя, он вовлек тебя в этот танец. И это он всем заправляет, а не мы.
– Занятный танец, – заметила она.
– Танец с дьяволом, – отозвался Саломон.
Лусия нашла эту формулировку справедливой, хотя и несколько напыщенной.
30
Вечер воскресенья
В наступивших сумерках светились только крепостные стены и колокольни Сеговии, когда они въехали в город после шести часов пути по равнинам Арагона и высокогорным плато, считая остановку для перекуса.
Стоящий на высоком мысу город в вечернем свете отливал красками потемневшего золота. Сидя за рулем своего внедорожника, Лусия поднималась по старой римской дороге, и асфальт скоро сменился плитами. Внезапно перед ними вырос огромный акведук, соединяющий два холма. Ей еще никогда не приходилось видеть такую впечатляющую картину. Гигантское сооружение возвышалось над тысячами домов, и его силуэт четко выделялся на фоне вечернего закатного неба.
– Двадцать тысяч каменных блоков и ни грамма раствора, – прокомментировал Саломон. – Построен во времена императора Траяна, то есть около ста лет от Рождества Христова. Однако сохранился так, будто его выстроили вчера.
Лусия подосадовала на себя, что ни разу не показала это чудо Альваро, когда они жили всего в часе езды отсюда. Интересно, Самуэль и его баба догадались это сделать? Точно следуя инструкциям GPS-навигатора, который вел их по узким, извилистым улочкам, где двум автомобилям не разъехаться, Лусия пообещала себе, что непременно свозит сюда сына.
– Пять звезд? – спросила она, паркуясь возле отеля «Монастырь капуцинов».
– Я тебя приглашаю, – ответил Борхес. – У меня слабость к большим отелям. Твой номер уже готов.
Как только они вошли в высокие застекленные двери, Лусия поняла, что отель великолепный. От старого монастыря сохранились мощные стены, двери с круглыми арками и каменными карнизами. Однако освещение, полы и меблировка вносили черты современного стиля.
Ее номер был просторнее, чем гостиная в мадридской квартире; в нем смешивались аскеза и роскошь. Лусия положила дорожную сумку на кровать и отдернула шторы. Выстроенный на уровне крепостной стены, отель возвышался над всей заснеженной равниной, которую освещали оранжевым и розовым светом последние лучи вечернего солнца.
В дверь постучали.
– Добрый вечер, – сказала лейтенант Гражданской гвардии Сеговии Беатрис Манрике.
Каштановые волосы, орлиный нос, прямой и проницательный взгляд зеленых глаз – в общем, лейтенант Манрике полностью подтверждала приятное впечатление, которое на Лусию произвел по телефону ее голос. Когда к ним присоединился Саломон, она усадила обоих в свой служебный RAV 4 и повезла по лабиринту улочек Старого города до ворот Сантьяго. Выехав из ворот, они помчались по перелескам у подножия крепостной стены, вдоль аллеи Святого Доминика. Минут через десять припарковались на площадке, заросшей тополями, которая тянулась по равнине между выбоинами в скалах, гротами и извивами реки до самого северного выезда из города.
– Мы дойдем до старого каменного моста – вон он, слева, – сказала она, – перейдем по нему на другой берег и двинемся по дороге вверх, пока не упремся в крепость. Там все и произошло. Там наверняка лежит букет цветов. Кто-то кладет его каждый день.
Вокруг не наблюдалось никакого жилья – только прятался за деревьями монастырь, да через дорогу была перекинута старинная каменная арка с барочными статуями. Наверное, когда-то она обозначала границу города. Мост виднелся слева перед самой аркой и выглядел еще старше. Внизу в темноте журчала вода. Они перешли реку и пошли вверх по холму, между пихт и лиственниц.
Кругом быстро темнело, небо и заснеженная равнина обретали голубоватый оттенок. Они уже поднялись примерно на тысячу метров над уровнем моря, и в лицо им дул ледяной ветер; Лусия надела под капюшон шерстяную шапочку, которую купила по дороге.
Все трое шли молча, и никому из них явно не хотелось лезть наверх по снегу и заледеневшей земле, при каждом выдохе производя облачко пара.
Они пробирались между припудренных снегом деревьев к замку, который внезапно выплыл на них, стоя на высокой стометровой скале, похожей на нос корабля. Казалось, он появился из страны фей, со всеми донжонами, зубчатыми стенами и башнями с островерхими крышами. Лусия сразу вспомнила замок Спящей красавицы. В детстве она бессчетное количество раз видела его по телевизору, когда смотрела программы Диснея.
Над башнями плыла огромная, круглая, почти невидимая на фоне еще светлого неба луна. Такая невероятная декорация создавала атмосферу одновременно феерическую и зловещую.
– Здесь, – раздался голос Беатрис Манрике, которая шла позади.
Лусия и Саломон обернулись.
Возле дерева лежал замерзший, присыпанный снегом букет цветов. Было очень холодно, северный ветер обжигал щеки Лусии. Но дрожь била ее не от холода. Она вытащила из маленького рюкзачка рапорт Гражданской гвардии, перелистала страницы и громко прочла, подсвечивая себе фонариком телефона.
– Хуан Игнасио Ролдан, тридцати лет, и Тереза Исабель Ортис, тридцати двух лет. Женаты, детей не было. Он работал в замке гидом, – прибавила лейтенант, указывая на обиталище фей, которое в лунном свете казалось еще выше и тревожнее. – Она работала в городском книжном магазине. Они знали друг друга с юности. Все опрошенные говорили о них как о людях очень уважаемых.
– Это еще ни о чем не говорит, – подал голос Саломон.
Лусия покачала головой, вытащила негативы и принялась их разглядывать в свете фонарика.
– Найдены гулявшим местным жителем мартовским утром две тысячи пятнадцатого года. Им нанесли более сорока ножевых ударов в грудь, в лицо и в гениталии.
На фотографиях ясно различались короткие черные следы беспорядочных ударов, словно их наносил человек, ослепленный дикой яростью. Лусия пробежала глазами акт вскрытия женщины, написанный, словно ответ на экзамене по травматологии:
«При осмотре данного трупа обнаружены следующие повреждения:
Проникающее ранение колюще-режущим предметом длиной 3 см, шириной 0,7 см, заточенным с одной стороны; локализовано в заднелатеральном участке шеи и расположено на 4 см от задней срединной линии шеи и на 3 см ниже внешнего затылочного выступа. Соответствует другим ранам, нанесенным таким же режущим предметом, заточенным с одной стороны: ножом или же другим похожим предметом. (ПОВРЕЖДЕНИЕ № 1.)
Проникающее ранение колюще-режущим предметом длиной 2 см и шириной 0,8 см, заточенным с правой стороны; локализовано в левом перискапулярном участке и расположено на 0,7 см слева от задней срединной линии тела и на 11 см ниже внешнего затылочного выступа.
Соответствует другим ранам, нанесенным таким же режущим предметом, заточенным с одной стороны: ножом или другим похожим предметом. (ПОВРЕЖДЕНИЕ № 2.)
Проникающее ранение колюще-режущим предметом в форме ласточкиного хвоста, длиной 4 см и шириной 1 см; локализовано в дорсальном участке правого предплечья и расположено на задней срединной линии правого предплечья на 8 см выше правого локтя. Соответствует другим ранам, нанесенным таким же режущим предметом, заточенным с одной стороны: ножом или другим похожим предметом. (ПОВРЕЖДЕНИЕ № 3)…»
Всего пятнадцать ран на теле женщины. Лусия стала листать страницы:
«ГОЛОВА: эпикраниальный апоневроз; без повреждений. Кость черепа: без повреждений. Мозговые оболочки: без повреждений.
ЛИЦО: слизистая оболочка губ: без повреждений.
ШЕЯ: ПОВРЕЖДЕНИЕ № 1, проникающее ранение в область заднелатерального участка шеи, разрыв внутренней сонной артерии, разрыв левой позвоночной артерии; разрыв пищевода и след на теле 4-го шейного позвонка. Щитовидная железа, глотка, гортань: без повреждений.
ГРУДЬ: грудная клетка: гематический инфильтрат на уровне подкожной клетчатки, соответствующий ПОВРЕЖДЕНИЮ № 5, нанесенному в третье латеральное межреберное пространство слева и повлекшее за собой РАЗРЫВ ВЕРХНЕЙ И ЛЕВОЙ ПОДМЫШЕЧНОЙ АРТЕРИЙ. Средостение: без повреждений. Правое легкое: без повреждений. Пульмонарный коллапс слева, вызванный разрывом на уровне нижней доли легкого и соответствующий повреждению № 5 от проникновения в тело холодного оружия весом в 180 г…»
Лусия быстро пробежала глазами описания ранений на лице и в области гениталий и перешла к заключению патологоанатома:
«Смерть Терезы Исабель Ортис наступила в результате сильного удара холодным оружием, вызвавшего травматическую остановку сердца от большой кровопотери».
Она на секунду закрыла глаза и увидела, как тень, возникшая словно ниоткуда и вооруженная ножом, в бешенстве наносит женщине удар за ударом.
– Тела жертв были расположены очень странно, – подытожила лейтенант Манрике. – Мужчина прислонился спиной к стволу дерева; женщина сидела у него между колен, положив руку ему на левое бедро. Оба совершенно голые, только на ноги надеты сандалии, не соответствующие размеру. Плечи мужчины накрывала красная ткань, бедра женщины – зеленая.
– Картина… – задумчиво проговорил Саломон, разглядывая увядший и замерзший букет.
– И повсюду два цвета: красный и зеленый, – сказала Лусия.
– Хотя тогда убийца прибавил несколько изысканных деталей, – тихо сказал Саломон, наклонившись над рапортом, который освещала Лусия. – Появились сандалии, но вдобавок еще и букетик белых цветов, похожий на этот, и теннисная ракетка.
– Еще одна пара…
– И на первый взгляд, вполне счастливая, – задумчиво пробормотал криминолог.
– Да, – нахмурив брови, отозвалась лейтенант Беатрис Манрике. – Они каждое лето праздновали здесь годовщину своей свадьбы. Но вы сказали, что вам известны еще подобные случаи?
– Еще два, – подтвердила Лусия. – Не совсем таких же, но очень похожих.
– А где? – поинтересовалась лейтенант Манрике.
– В Верхнем Арагоне, около тридцати лет назад: убитой паре придали похожий вид, словом, устроили сходную мизансцену. И еще один случай – в прошлом году на Коста-дель-Соль. Там пару зарезали прямо в том доме, где они остановились. К несчастью, пресса опубликовала очень мало деталей, и совсем не те, что позволили бы вам заметить сходство.
От воспоминаний об этих убийствах и их жестокости Лусии стало не по себе. Хотя убийств она насмотрелась достаточно. Видно, дело было не в самом убийстве, а в горькой картине оскверненного счастья…
– Думаешь, это сделал тот, кто не смог добиться в жизни личного счастья? – спросил Саломон, пристально глядя на нее. – Но под это описание подходит изрядная часть всего человечества, не находишь?
Ей стоило немалых усилий не покраснеть.
– В дневнике Мигель Ферран говорит о детстве, об отце, – небрежно бросила она.
– Ну да… Одинокий, несчастный ребенок, с которым плохо обращался отец, который обожествлял мать… может, и так… классика жанра…
– Но при чем тут букет цветов и теннисная ракетка?
Лусия взглянула на лейтенанта Беатрис Манрике, но та только пожала плечами. Потом ответила:
– Мы исследовали все варианты. Ни в одной из пар никто в теннис не играл. Тогда мы подумали, что в их окружении был теннисист, может, любовник или любовница, но эта версия ничего не дала. Что же до букета и сандалий, то они тоже так и остались загадкой…
– От этого места у меня мороз по коже, – сказал им Саломон.
– Это точно, – согласилась Лусия. – Пошли!
* * *
Они остановились напротив кафедрального собора в Верхнем городе.
– Вы не знаете здесь какое-нибудь местечко, где можно поужинать? – спросил Саломон у лейтенанта Манрике.
– Идите за мной, – сказала она, переходя площадь, окруженную террасами, и направляясь к улице, мощенной плитами и сбегавшей вниз. Метрах в двухстах от перекрестка указала им на дверь в заведение под названием «Дворец герцога».
– Вы уже успели оценить достоинства местной кухни? – спросила она.
– Жареного молочного поросенка? – отозвался Саломон. – Конечно. Сеговия не так далеко от Саламанки, а я исповедую грех чревоугодия.
– А я вот не уверена, что так сильно проголодалась, чтобы…
– Тсс! – оборвал ее криминолог. – Ни слова больше! «Кухня есть самое древнее из искусств, ибо Адам появился на свет натощак». Это сказал Брилла-Саварен
[28], француз, описавший основы кулинарного искусства.
– Я вас покидаю, – объявила Беатрис Манрике. – У меня дела. Хорошего вечера.
* * *
Сумрачное заведение с низким потолком было похоже на пещеру. Повсюду громоздились старинная посуда, кулинарные книги и кухонная утварь, висели связки лука, кукурузные початки, виднелись почерневшие от сажи трубы и керосиновые лампы. Как только они вошли в зал, шум разговоров и уютное тепло окутали Лусию, словно душегрейкой. Им принесли целого молочного поросенка – с головой, мордочкой, ушками и ножками. Когда же хозяйка заведения разрезала ему пополам золотистую шкурку на спине и, следуя традиции, разложила на тарелки нежное розовое мясо, Лусия вдруг побледнела: она вспомнила фото из рапорта о вскрытии.
– Ой нет, вряд ли я смогу…
– Да ну? – удивленно спросил Саломон, уже пожиравший глазами свой будущий ужин.
Через несколько минут, едва прикоснувшись к своей тарелке, она заговорила:
– Я обдумала все, о чем ты говорил сегодня утром. Знаешь, я действительно не случайно оказалась там.
Чутко уловив смену тона, он поднял голову и перестал уписывать свою порцию поросенка.
– Но ведь и ты здесь не случайно, – продолжила она. Если тот, кто убил моего напарника, заставил Габриэля Шварца произнести «Лусия» и тот, кто совершил все эти двойные убийства, – одно и то же лицо, то убийство Серхио как раз в момент, когда ДИМАС установил связь между всеми преступлениями, просто не может быть случайностью…
Саломон нахмурил брови.
– Ты хочешь сказать, что он был в курсе моих исследований и существования ДИМАСа?
– Я хочу сказать, что ему надо было впутать в это дело нас обоих, Саломон. Убив моего напарника и устроив финт с клеем, он нас объединил. Ты прав: это он правит балом и он выбирает танцоров.
– Но зачем ему вовлекать нас? – сказал профессор, пристально глядя на нее, и Лусия заметила, что он встревожен. – Точнее, почему он выбрал именно нас? Ты думаешь, что он скрывается где-то в нашем общем прошлом?
Она точно так же пристально взглянула на него, но ничего не ответила.
31
Вечер воскресенья
Когда они вышли из ресторана, было уже темно. Температура воздуха быстро падала. Все магазины закрылись. Небо очистилось, и на нем зажглись звезды.
В отель они возвращались не спеша.
– А насчет мальчика у тебя есть какая-нибудь гипотеза? – спросила Лусия.
– Ты говоришь о двойном убийстве возле туннеля? По-моему, мальчик не входил в первоначальный план. Может быть, он спал на заднем сиденье, и с шоссе его не было видно. От выстрелов он проснулся, чем немало удивил убийцу. Тот его либо сразу убил, либо похитил и избавился от него позже. В любом случае его ликвидировали и он уже давно мертв. Оставить свидетеля в живых убийца – или убийцы – не могли.
Лусия вздрогнула. Исчезнувший мальчик во всей этой мрачной истории был основным сгустком мрака.
Они вошли в отель и попросили ключи от номеров. Девушка, стоявшая за стойкой администратора, жестом попросила их подойти.
– Для вас оставили конверт, – сказала она Лусии.
– Для меня?
Поскольку вопрос был риторический и ответа не требовал, девушка положила на стойку крафтовый конверт. Лусия его внимательно осмотрела. Ее имя было написано крупными буквами шариковой ручкой с синими чернилами. Марки на конверте не было.
– Кто-нибудь еще его трогал?
Девушка подняла глаза и, прищурившись, смерила Лусию взглядом.
– В каком смысле?
– Кто, кроме вас, прикасался к конверту?
– Никто.
Лусия достала из кармана перчатки, натянула их и открыла конверт. Внутри лежал сложенный пополам листок. Она достала его и развернула. Письмо было напечатано на компьютере, явно с помощью текстового редактора:
Лусия,
Вам следует сосредоточиться. Это не так уж трудно. И все же я оставил вам указатели: чашку с аяуаской, клей, картины…
Главное – не то, что вы видите, а то, как вы смотрите. А каким взглядом вы смотрите? Вы уверены, что смотрите в нужном направлении? Кстати, мои соболезнования по поводу вашего напарника. Через это пришлось пройти. Но он не мучился, если это может вас утешить.
Что же до бедного Габриэля, то он был в таком состоянии, когда я с ним познакомился… Просто в удручающем. Но Рикардо навел порядок в этом бардаке. Наш Габриэль стал объектом психиатрических исследований, а я тем временем с помощью аяуаски обнаружил в нем множество еще не открытых личностей. И конечно же, заставил вновь ожить личность Рикардо…
Рикардо вообще не было, пока не появился я, понимаете? Правда, хорошо придумано?
Вы замечательная женщина, Лусия, и даже представить себе не можете, сколько у нас с вами общего. Как только вы найдете, что именно нас объединяет, то станете близки к тому, чтобы найти и меня.
Я знаю, что вы сейчас чувствуете: ненависть, гнев… Я не жду, чтобы вы меня поняли. В ваших глазах я – существо мерзкое и гнусное. Убивая их всех и проливая кровь агнцев, я испытывал удовольствие. Огромное удовольствие. Знайте, я не испытывал ни малейшего чувства вины, ни малейших угрызений совести. Я – хищник, и хищник плотоядный. Травоядные не вызывают у меня ничего, кроме презрения. Я знаю, какой вопрос не дает вам покоя: что сталось с тем ребенком? А вот на этот вопрос, Лусия, вы должны ответить сами. Мне на него отвечать страшно. И не рассчитывайте, что я отвечу на все ваши вопросы.
А пока – вот вам еще одна подсказка:
«Ты – моя мука и мое преступление; На твоей могиле надо написать, что ты погибла от моей руки; Это я – творец твоей смерти. И все-таки в чем же состоит мое преступление? Его можно назвать разве что преступлением игры – или преступлением любви».
– Черт, ну и мерзость! – крикнула Лусия.
Администраторша оторвалась от своих бумаг и бросила на нее мрачный и злобный взгляд.
– Кто вам это передал? – спросила Лусия.
Девушка пожала плечами.
– Понятия не имею, – натянуто сказала она. – Письмо лежало в почтовом ящике.
– У вас нет полиэтиленового пакета или какой-нибудь папки-конверта?
– К сожалению, нет, – отрезала девушка таким тоном, чтобы все поняли, что к конвертам она отношения не имеет. – Мы конвертов не держим.
И она снова уткнулась в разбросанные по конторке бумаги, качая головой и всем своим видом показывая, что их поведение переходит границы дозволенного. Лусия вздохнула, достала удостоверение и сунула его под самый нос девице.
– Изворачивайтесь как хотите, но достаньте мне мешочек. Он наверняка должен у вас быть, ясно? И ПОТОРОПИТЕСЬ, ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ ЕЩЕ МНОГО ДЕЛ! – бросила она девице, у которой был такой вид, словно должность сменного администратора в пятизвездочном отеле уравнивала ее с принцессой Астурийской.
А может, девицу сбило с толку то, что испанские туристы менее расточительны, чем, например, американцы или китайцы? Как бы там ни было, но она сразу растеряла всю свою спесь и поспешно ретировалась.
– Это очень интересно, – сказал Саломон, который прочел письмо из-за плеча Лусии. – Можно сказать, он взялся нас направлять, помогать нам в расследовании…
– Или хочет пустить нас по ложному следу, – уточнила она, чувствуя, как в ней нарастает нервное напряжение.
Криминолог перечитал послание.
– Цитата написана в старинном стиле, уже вышедшем из моды, – констатировал он. – Он взял ее из какого-нибудь классического произведения, а может, и выдумал сам. И в том и в другом случае нам бросили кость. Он знает, что мы попытаемся найти оригинал этого отрывка и разобраться в его смысле…
– Ты действительно думаешь, что у цитаты есть какой-то особый смысл?
– И еще эта фраза: «Как только вы найдете, что именно нас объединяет, то станете близки к тому, чтобы найти и меня». В очередной раз он отсылает их в прошлое. Как бы там ни было, а он появился здесь. И он знал, что ты здесь будешь… Что мы здесь будем…
Он бросил беспокойный взгляд на вестибюль у них за спинами, потом покосился на большой пустой зал справа от стойки администратора.
– Все это мне не нравится, – сказала Лусия, повторяя его слова. – Есть среди ваших клиентов кто-нибудь, кто приехал сразу после нас? – спросила она у вернувшейся администраторши.
Та с виноватым видом заглянула в компьютер.
– Нет, никого… Сегодня последние клиенты – вы.
Лусия вдруг почувствовала себя беззащитной и снова огляделась вокруг.
– Никто не знал, что я сюда поеду. Должно быть, он ехал за нами от самого Грауса, а может, и раньше. Надо проверить мои телефон и машину. И твои тоже. На случай если он в определенный момент «срисовал» нас и поехал следом.
– Он чувствует, что силен, – признал Саломон, – и бросает нам вызов. У него маниакальное стремление к власти и контролю. Он считает себя всемогущим и думает, что нас перехитрил. Это хорошо. Он обязательно допустит ошибку.
Но тон его явно противоречил его уверенности. На лице криминолога проявлялось все больше тревоги.
Они быстро огляделись. Уже почти настала полночь. Кругом все было тихо и спокойно.
– Подумаем об этом завтра, – сказала она. – А ночью закроемся в номерах и поспим. Если услышишь у своей двери что-нибудь подозрительное, сразу звони мне. В любое время. Тут медлить нельзя. Ты сам сказал: «Он уже добрался сюда». Может быть, он все еще здесь.
– Спасибо, что успокоила, – усмехнулся Саломон. – Спокойной ночи, Лусия.
* * *
Как только вы найдете, что именно нас объединяет, то станете близки к тому, чтобы найти и меня.
В свете прикроватной лампы, когда Лусия раз за разом перечитывала письмо, эта фраза все время бросалась ей в глаза. Она сидела в изголовье кровати, подложив под себя большие, пахнущие свежестью белые подушки и держа перед глазами прозрачный пакет с письмом.
К чему он клонит? О каких таких объединяющих моментах толкует? Может, просто хочет нагнать туману и запутать? Или он не шутит?
Главное – не то, что вы видите, а то, как вы смотрите. А каким взглядом вы смотрите? Вы уверены, что смотрите в нужном направлении?
А это? Что он хочет этим сказать? Что такое она увидела? Счастливые пары, убитые больным на всю голову ревнивцем? И что именно она не увидела? В каком направлении должна была смотреть?
И потом – эта цитата:
«Ты – моя мука и мое преступление; На твоей могиле надо написать, что ты погибла от моей руки; Это я – творец твоей смерти. И все-таки в чем же состоит мое преступление? Его можно назвать разве что преступлением игры – или преступлением любви».
Лусия безуспешно искала цитату в интернете, который почему-то выдал ей в ответ «Уложение о наказаниях» и полное собрание сочинений некоего Франсиско Мартинеса де ла Роза, но цитаты, предложенные интернетом, имели с этой весьма отдаленное сходство.
Она зевнула и взглянула на экран телефона.
Час ночи. Нервное напряжение и текст письма держали ее в тонусе, но усталость начала брать верх, адреналин упал, и возбуждение сменилось полной опустошенностью. Глаза у нее закрывались. Вдруг Лусия насторожилась и посмотрела на дверь в гостиную, метрах в восьми от кровати, откуда был выход в коридор. В коридоре раздались шаги… Тихие, почти бесшумные… Ей показалось или они остановились у самой ее двери? Кругом было очень тихо. Лусия не сводила глаз с запертых на засов створок. Сердце выпрыгнуло из груди, когда она услышала, как в замочную скважину пытаются вставить ключ.
Лейтенант уже открыла ящик ночного столика и положила руку на пистолет, когда кто-то заплетающимся от алкоголя языком произнес:
– Это не тот номер, идиот…
Раздалось тихое хихиканье и приглушенный смех, потом снова стало тихо. Потом женский голос уже мягче, зато громче произнес:
– Ты что, хочешь трахнуть меня прямо здесь?
Этого еще не хватало, у самой ее двери…
Наконец парочка удалилась, и она услышала, как ключ вставили в скважину соседнего номера. Лусия встала, нашла в несессере одну таблетку от мигрени, другую – от изжоги, снотворное и беруши. Она надеялась, что удастся хоть немного поспать. Но, к сожалению, лекарства против ночных кошмаров у нее не оказалось.
32
Ночь воскресенья
В наушниках звучал «Май кемикал ромэнс». Джерард Уэй жалобно и депрессивно пел «Я не люблю тебя». Улисс Джойс выключил музыку в палатке. Было уже поздно. Хотелось спать. В этот момент он опять услышал какой-то шум.
Снял большие белые наушники и прислушался. Ничего. Ни звука.
Улисс уже собрался положить наушники на живот, поудобнее устроить голову на маленькой подушке внутри спальника и закрыть глаза, как явственно услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице из подвального помещения, где была лаборатория, на первый этаж.
В два часа ночи?..
В это время обычно здесь никого не бывает. Разве что вернулся Алехандро, с которым они просиживали ночи напролет, когда вместе работали над ДИМАСом.
Он уже разулся, разделся и вытянулся на походной кровати, которую держал в запасе на случай, если придется заночевать: очень уж не хотелось плестись домой через опустевший город. Сердце застучало быстрее. Полсекунды спустя Улисс резко сел на краю кровати и вышел из палатки, светя себе экраном телефона. Еще через пару секунд он включил свет и открыл дверь лаборатории, выходившую в коридор и на лестницу.
В подвальном помещении было темно, но на первом этаже горел свет, хотя никакого света там быть не должно… Спокойно, может быть, это… а что это? Призрак, умеющий зажигать свет? Ну ведь никогда там не горит свет в такой час, и ты это знаешь…
Улисс помчался по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и выскочил на площадку, отделявшую коридор с аудиториями от застекленной стены освещенного луной внутреннего дворика. Сквозь стекло поблескивала в лунном свете коротко скошенная трава, и огромная секвойя упиралась острой вершиной прямо в звезды.
Улисса охватила паника, но он посмеялся над собой: в конце-то концов, чего тут пугаться? Он повернул обратно к лестнице и уже собрался спуститься в лабораторию, как снова услышал какой-то шум.
Да чтоб тебя… Это еще что такое?
«Это» доносилось из конца коридора за его спиной: из одной из аудиторий. Улисс быстро обернулся и, нарочно громко топая в полной тишине, пошел по коридору. Он, однако, предпочел бы, чтобы в коридоре было шумно, очень шумно. Но в здании больше никого не осталось. Кроме него и… того или той, кто производил этот странный шум. С пересохшим горлом Улисс шел, не останавливаясь, по коридору. Дверь одной из аудиторий была приоткрыта на несколько сантиметров. Где-то под ложечкой живым комочком засел страх. Он медленно открыл дверь и резко остановился. По шее прошел ледяной холодок: здесь кто-то есть.
Он сидел за профессорским столом на возвышении, лицом к рядам опустевших стульев, в ореоле света от стоявшей на столе лампы, единственного источника освещения в аудитории. Перед ним на столе лежали какие-то бумаги.
Он резко поднял голову и посмотрел в направлении Улисса. Его тонкие губы растянула улыбка, а серые глаза за стеклами очков чуть дрогнули.
– Добрый вечер, Улисс. Не спишь?
Это был профессор Альфредо Гюэль.
– Добрый вечер, профессор. Э-э… я работал в лаборатории…
– Значит, мы с тобой оба – ночные птицы? – сказал профессор, и его лицо исказила легкая усмешка, а серые глаза впились в Улисса.
Профессор встал, посмотрел на свои шикарные часы «Омега Спидмастер» и собрал со стола бумаги. Альфредо Гюэль читал судебную психологию в пятом семестре, судебную психиатрию в шестом и сексуальные преступления – в восьмом. Кроме всего прочего. Лекции его были увлекательны, но Улисс находил, что он слишком падок до шоу на занятиях, а его остротам далеко до словечек Саломона. Высокому, тонкому, широкому в плечах Гюэлю было около пятидесяти. Одни студентки находили его потрясно соблазнительным, другие – противным и скучным. В этот вечер на нем были джинсы и черный свитер с высоким воротом.
– Уже поздно; думаю, мне пора, – сказал профессор, надевая прекрасно сшитое шерстяное пальто. – Ты все время болтаешься в коридорах в такое время?
Улисс собрал все свое мужество.
– Это вы… спускались в подвал?
– Что?
– Кто-то только что спускался…
Взгляд серых глаз за очками снова дрогнул. Однако смотрели они абсолютно безразлично, и в них ничего не отражалось: ни свет, ни гнев, ни юмор, ни симпатия. Пустые, отсутствующие глаза…
– Ну скажи, с чего бы мне спускаться туда среди ночи?
– Я просто так спросил, извините.
– Ради вас… чтобы шпионить за тобой и всей вашей группой? Ты это хотел услышать? – Голос у него сильно вибрировал, как басовая струна «ми» у гитары. – Ты ведь об этом подумал, юный Улисс?
– Нет, конечно же, нет.
Гюэль стал подниматься по ступенькам аудитории к входной двери, держа под мышкой рыжую кожаную папку и не сводя глаз с Улисса.
– Ты в этом уверен?
– Доброй ночи, профессор.
Улисс быстро вышел и, не оглядываясь, пошел по коридору.
* * *
Ребекка Грасиан Сиксто изучала теоретическую физику на факультете естественных наук Университета Саламанки. В жизни у нее были две страсти: физика и веселые праздники. Последние несколько часов она с увлечением предавалась страсти номер два и вернулась в свою маленькую комнатку в городе около часу ночи. Ребекка была не настолько пьяна, чтобы не стоять на ногах, но сильно под мухой, потому что попала ключом в замочную скважину только с третьей попытки.
Она подумала о знаменитом принципе неопределенности Гейзенберга, который гласил, что каждое свойство – скорость или расположение в пространстве – может быть измерено с максимальной точностью, если пожертвовать ради него знаниями о другом свойстве. Девушка хихикнула. Вот-вот, в этом и состоит сейчас ее проблема: совместить бородку ключа с замочной скважиной.
Но долго веселиться ей не пришлось.
Как только Ребекке удалось это совмещение и дверь открылась, кто-то сильно толкнул ее в спину, и она буквально влетела внутрь. В следующую секунду вспомнила второй закон Ньютона: «Ускорение, приобретаемое телом в результате воздействия на него, прямо пропорционально силе этого воздействия и обратно пропорционально массе тела».
В этот миг ей все казалось забавным, и она решила, что кто-то из студентов решил ее разыграть.
Но когда чужой, неестественно визгливый голос шепнул ей на ухо: «Не кричи и не рыпайся, иначе я тебя убью», – у нее закружилась голова. Она застыла. Вся ее энергия куда-то улетучилась. На смену ей пришел страх. Он не придал ей ни энергии, ни сил. Наоборот, отнял и то и другое.
Ребекка сглотнула, вслушиваясь в биение собственного сердца. А чьи-то руки уже ощупывали ее сквозь пуловер и джинсы, чье-то горячее дыхание обожгло ей ухо, и чье-то тело буквально приклеилось к ней.
Окаменевшая, испуганная, она вспомнила еще одну теорию под названием квантовое смешение: «Когда квантовые объекты входят в контакт друг с другом, их составы перемешиваются, и с этих пор их дальнейшие судьбы тоже перемешиваются, каково бы ни было расстояние между ними в будущем». У нее возникло подозрение, что именно так и получится после того, что с ней сейчас произойдет.
У этого было название: изнасилование.
Тип позади нее, не имевший ничего общего с квантовым объектом, швырнул ее животом на кровать. Несмотря ни на что, она заорала. К черту все его угрозы. Конечно, умирать ей не хотелось, но и не хотелось, чтобы ее изнасиловали. В тот же миг в дверь стали дубасить что есть силы, и с лестничной площадки раздался голос:
– Ребекка! Ребекка! Что случилось?
Незнакомец выпустил ее. Она крикнула:
– Луис!
Дверь стремительно распахнулась, и в комнату ворвался Луис, студент-химик, ее ровесник.
– Он пытался меня изнасиловать! – крикнула она, указывая на открытое окно.
Студент-химик бросился к окну, выходившему во двор, на нижнюю террасу. Он увидел, как чья-то тень метнулась с террасы во двор. В следующую секунду Луис тоже приземлился на террасу и бросился к балюстраде. Тип удирал в направлении улицы Кальдерерос.
Луис заколебался: до двора было метра четыре. Потом все-таки решился, перемахнул через балюстраду и прыгнул вниз. Ловко приземлившись на асфальт, помчался догонять насильника.
Он знал, что в эту минуту у него в крови циркулирует большое количество молекул C9 H13 NO3, вещества, которое у англосаксов называют эпинефрином, а в Испании – адреналином. Оно вызывает увеличение артериального давления, объема выброса крови при каждом ударе пульса, расширение бронхов, а в результате – прилив энергии.
«Ах ты, сволочь, ну я тебе задам», – думал Луис, который, помимо химии, занимался еще и бегом.
В конце улочки беглец повернул направо, на улицу Консуэло, и помчался по ней во весь опор. «Хорошо бежит», – подумал Луис, не отставая от него ни на шаг, но и не догоняя. Тот свернул влево, на узкую улочку Варильяс, с граффити на стенах: Дэвид Боуи, Принц, космонавт с гитарой… Так, один за другим, не уставая, они добежали до рыночной площади. Оттуда тень в капюшоне кинулась по лестнице на северо-запад, перепрыгивая через ступени, добежала до главной площади и рванула сквозь аркады к воротам, выходившим на улицу Замора.
Вот черт… он марафонец, что ли, этот тип?
Луис знал, что у него в печени и мускулатуре скрыты большие запасы энергии и хранятся они в крупных молекулах, состоящих из множества более мелких молекул глюкозы, связанных между собой: гликогенов. Гликогены – это одновременно и горючее для мускулов при больших нагрузках, и главный источник энергии для нервной системы. Однако резервы гликогена зависят от уровня тренированности организма. Вопрос в том, чтобы знать, лучше или хуже его тренирован этот тип.
Они пробежали еще метров двести пятьдесят, пересекли Пласа-де-лос-Бандос и оказались перед зданием Банка Испании. И тут беглец внезапно свернул с большой улицы вправо. Луис добежал до конца узкого прохода, вбежал на улочку и выскочил на маленькую ромбовидную площадь напротив ошеломляющего фасада школы искусств Сент-Элюа, отделанного серой и белой плиткой. На площади никого не было, только горел фонарь и стояла скамейка. Куда же он делся? Книжный магазин «Летрас Корсариас» был в этот час закрыт. Луис, поскольку учился на химическом, а не на литературном факультете, не знал, что своим названием магазин обязан кинорежиссеру Пьеру Паоло Пазолини. С площади имелся еще один выход: вниз, в глубину квартала. Луис побежал этим путем и выбежал на улицу Васкес-Коронадо. Никого не видно, и есть три маршрута: направо, налево и прямо.
Упершись руками в колени, он отдышался. Этот тип был в хорошей форме, и ему удалось уйти от погони. В голове промелькнула мысль: что бы он сделал с парнем, если б догнал его? До этого момента Луис не задавал себе такой вопрос. Что было бы, если бы беглец вдруг обернулся и достал нож? Он встретил бы его лицом к лицу или бросился бежать? Да забудь… Вопрос уже ни к чему: парень удрал.
* * *
Спрятавшись в подъезде дома № 22 и прислонясь спиной к железной решетке, беглец тяжело дышал; легкие его горели, пот ручьями катился по лицу.
Господи, ну и ловко же он ускользнул!
Хорошо еще, что он бегает два раза в неделю… На будущее надо удвоить осторожность. И какое-то время посидеть спокойно.
Он ощупал правое запястье. Он вывихнул его об асфальт, приземляясь во дворе. Когда тот тип бросился ему вдогонку, он позабыл про боль. Но сейчас боль дала о себе знать: руку дергало по всему предплечью.
Он дождался, пока стихнут шаги Луиса, и вылез из укрытия. На вывеске ближайшей аптеки обозначались всего каких-то три градуса, но он вспотел с головы до ног. И у него кололо в боку.
Он медленно двинулся пешком сквозь ночь. Тень среди теней. Вспотевший и одинокий…
33
Утро понедельника
Обернув бедра белым полотенцем, она вышла из душа. И тут зазвонил телефон. Лусия подошла к ночному столику и наклонилась над экраном.
Черт, это Самуэль.
– Альваро опять подрался, – услышала она в трубке, нажав зеленую клавишу.
Ее словно ударили в грудь чем-то острым.
– Он подрался во дворе. На этот раз, похоже, начал первым. Говорит, что его спровоцировали, и вообще отказывается обсуждать эту тему. Сегодня я должен прийти к директору школы. Но я уже говорил с ним по телефону: он хочет показать Альваро психологу.
– И что ты намерен предпринять?
– Это мы намерены предпринять. Он и твой сын тоже, не забывай об этом.
– По-моему, психолог – идея хорошая. Я знаю одного…
В трубке вздохнули.
– Представляю, что это за психолог. Альваро не преступник, Лусия. Ему не надо прочищать мозги. Ему просто нужен человек, который внимательно его выслушает…
– Я знаю, Самуэль.
– Директор задал мне один вопрос: часто ли Альваро видится с матерью. И я ответил «нет».
Желудок Лусии обожгло кислотой. Ее захлестнула волна печали, не давая дышать.
– Привези его ко мне, – тихо сказала она.
– Сейчас некогда. Я уже везу его в школу. Привезу вечером, если хочешь. И надо бы тебе знать, что Альваро спрашивает о тебе все чаще и чаще…
Услышав эти слова, Лусия не смогла сдержать улыбки.
– Каждый раз, когда я говорю ему, что ты приедешь за ним в выходные, а потом оказывается, что не приедешь, ты вынуждаешь меня делать ему больно, это тебе понятно? И я уже, в конце концов, не знаю, что лучше: часто или редко ты с ним видишься…
На нее волной накатило чувство вины.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что иногда думаю – и он тоже думает, только не отдает себе в этом отчет, – что для всех нас будет лучше, если ты исчезнешь из нашей жизни.
Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
– А ты отдаешь себе отчет, какую мерзость сейчас сморозил?
– Мне плевать на то, что чувствуешь ты, Лусия. Единственное, что меня интересует, это то, что чувствует наш сын. Мой сын. И если б я не присутствовал при родах, то заподозрил бы, что его подменили и он не мой.
– Ну ты и сукин сын!
– Нет, я просто отец.
Самуэль отсоединился. Ей очень хотелось швырнуть телефон об стенку, но она сказала себе, что ведь именно из-за таких импульсивных реакций и пошла под откос ее жизнь.
А что если, сама того не желая, она причиняла зло всем, кто был рядом с ней? Альваро, Адриану, Серхио, Рафаэлю…
И вдруг сквозь слезы Лусия увидела момент рождения сына. Его маленькие ножки, маленькие ручки, маленький рот. Все такое крошечное… И огромные глаза, которые смотрели только на нее… И ни на кого больше…
Альваро, мальчик мой, я помню, как ты родился. Ты ничего не помнишь, но я помню за двоих. Я – наша с тобой память, и я помню все, Альваро, каждую деталь, каждый миг.
Мне очень жаль, что я не смогла стать хорошей матерью. Даже просто матерью. Твой отец прав: ты должен быть в моей жизни на первом месте, а профессия – на втором. Обещаю тебе, что, как только закончится это расследование, я буду проводить с тобой больше времени. Я изменюсь. Да, я изменюсь ради тебя.
Она сама-то верила в эти обещания? Сколько раз она их давала?
* * *
Лусия вошла в зал, где постояльцев кормили завтраком, и обнаружила, что Саломона еще нет. Она подошла к столу, не обращая внимания на девушку у входа, и положила рядом с собой объемистое досье.