Так приятно отмахнутся от всего, как от ерунды. «Воодушевляюще», – сказала бы Мелисса. Я наклоняюсь поднять чек, который валяется под столом.

«Диетическая кола £2,95».

Не знаю даже, выпал ли он из стопки со счетами, или это один из наших, которые мы комкаем и кидаем на стол.

Чек из заведения под названием «Эспресс, О!». Ужасное название для кафе, по-моему. Слишком вымученное. Вроде «завертушек» и «колоризации» у парикмахеров или названия закусочной в Е 16 [15] – «Возьми в рот мой латук». Такие каламбуры заставляют ежиться. Я переворачиваю чек и вижу цифры «0364», написанные незнакомой мне рукой. Может, это пин-код?

Откладываю чек в сторону.

– Оставь все это, дорогая, – говорю я Кэти, которая по-прежнему передвигает бумажки. С энтузиазмом, но без особого результата. – Мне проще сделать самой. Так ничего не перепутается.

Я даю возможность Кэти рассказать о премьере: об обзоре в «Тайм-аут», где им дали четыре звезды, о том, как она заторопилась, когда их второй раз вызвали на поклон, – пока разбираю, сортирую и перекладываю бумаги на обеденном столе. Этот процесс меня успокаивает, как будто, прибираясь в доме, я могу взять под контроль и свою жизнь. Хоть немного.

Ни разу не просила у Грэхема отгулов и сейчас очень ему благодарна. По крайней мере, теперь я могу сидеть дома, пока полиция изо всех сил старается раскрыть это дело. Хватит с меня детективной работы. Пусть они рискуют, а я останусь здесь, в безопасности.

29

Снаружи «Эспресс, О!» выглядело неприветливо, из-за чего вывеска в окне, утверждавшая, что здесь готовят «Лучший кофе в Лондоне», казалась слегка неправдоподобной. Дверь немного заклинило, но в конце концов она поддалась и втолкнула Келли в кафе с такой силой, что та едва не упала.

– Камеры наблюдения, – торжествующе произнесла она, показав Нику наклейку на стене с надписью «Улыбнитесь, вас снимают!».

Внутри кафе оказалось гораздо больше, чем можно было предположить на первый взгляд. Указатели сообщали посетителям, что наверху есть еще столики. Вниз вела винтовая лестница, и Келли решила, что, судя по нескончаемому потоку людей, там располагаются туалеты. Было очень шумно. Разговоры соперничали с шипением огромной серебристой кофемашины за стойкой.

– Будьте добры, мы хотели бы поговорить с управляющим.

– Удачи вам? – Девушка за кассой была австралийкой, и ее акцент превращал все, что она говорила, в вопрос. – Если хотите подать жалобу, у нас есть бланк, да?

– Кто сегодня за главного? – Келли открыла удостоверение и показала значок.

Девушка, казалось, ничуть не смутилась и неторопливо оглядела кафе. Кроме нее там были еще два бариста: один протирал столы, а другой с такой скоростью и яростью складывал кофейные чашки в огромную посудомоечную машину, что Келли удивилась, как те не разбивались.

– Наверное, я? Меня зовут Дана. – Девушка вытерла руки о фартук. – Джейс, посиди немного на кассе? Мы можем подняться наверх.

Второй этаж «Эспресс, О!» был заставлен кожаными диванами, которые выглядели очень удобными, но на самом деле были слишком твердыми и блестящими, чтобы хоть кому-нибудь захотелось надолго на них устроиться. Дана выжидающе глядела то на Ника, то на Келли.

– Чем могу вам помочь?

– У вас здесь есть Wi-Fi? – спросил Ник.

– Конечно. Вам нужен пароль?

– Не сейчас, спасибо. Клиенты пользуются им бесплатно?

Дана кивнула:

– Мы должны время от времени менять пароль, но на моей памяти ни разу этого не делали, и завсегдатаям это нравится. Им неприятно постоянно спрашивать новый пароль, да и у персонала работы прибавится, понимаете?

– Нам нужно отследить человека, который несколько раз входил в вашу сеть, – сказала Келли. – Он разыскивается в связи с очень серьезным преступлением.

Глаза Даны расширились.

– Нам стоит беспокоиться?

– Не думаю, что вам здесь грозит опасность, но нам крайне важно как можно скорее найти этого человека. По дороге я заметила, что у вас есть камеры наблюдения. Могли бы мы взглянуть на записи?

– Конечно. Монитор в кабинете управляющего. Вон там.

Полицейские последовали за ней к двери в другом конце помещения. Дана быстро набрала цифры на прикрепленной к каркасу панели и пригласила Ника и Келли внутрь. Комнатка оказалась чуть больше чулана для метел. Там стоял письменный стол с компьютером, покрытым пылью принтером и лотком, заваленным счетами и накладными. На полке над компьютером стоял черно-белый дисплей, на котором мерцало изображение с камер. Келли узнала стойку, которую они видели внизу, и сверкающую кофемашину.

– Сколько у вас камер? Можно взглянуть на другие ракурсы?

– А больше нет, у нас только одна, понимаете? – ответила Дана.

Келли заметила на мониторе Джейса, парня, которого временно оставили за главного. Он ставил чашку с дымящимся латте на черный поднос. Разглядеть его клиента было почти невозможно, а потом тот и вовсе отвернулся.

– Единственная камера направлена на кассу? – уточнила Келли.

Дана выглядела смущенной.

– Хозяйка считает, что мы все вороватые. По всей сети так. В прошлом году у нас были проблемы с антиобщественным поведением, и мы перенаправили камеру на входную дверь. Так у владелицы крышу сорвало. Теперь мы камеру не трогаем. Не будите спящую собаку, да?

Ник и Келли обменялись хмурыми взглядами.

– Придется изъять все записи за последний месяц, – сказала Келли и повернулась к инспектору. – Круглосуточное наблюдение?

Тот кивнул.

– Мы расследуем очень серьезное преступление, – объяснил Ник Дане, – и, возможно, нам на несколько недель придется установить дополнительные камеры. Если так, то ваши клиенты не должны об этом узнать, а значит, – он серьезно посмотрел на девушку, – чем меньше сотрудников знают, тем лучше.

Дана казалась испуганной.

– Я никому не скажу.

– Спасибо, вы очень помогли, – сказала Келли, хотя у нее сердце упало.

Она каждый раз думала, что у них появилась мощная зацепка, и каждый раз все рушилось. Можно было, конечно, посмотреть запись с камер за тот период, когда Wi-Fi использовался для перевода денег на банковский счет, но поскольку девяносто процентов видео с камеры занимали персонал и касса, шансы опознать преступника были ничтожно малы.

Полицейские покинули кафе, и у Келли запищал мобильник.

– Это от Зоуи Уокер, – сказала она, прочитав сообщение. – В ближайшее время она будет работать из дома и просто хотела сообщить мне, что в офисе не появится.

Ник бросил на Келли предостерегающий взгляд.

– Если она спросит, никаких существенных подвижек не произошло, ладно?

Келли глубоко вздохнула и попыталась ответить спокойно:

– Я объяснила Зоуи, как получить доступ к сайту, поскольку думала, что она имеет право увидеть список своих маршрутов.

Ник направился к машине, бросив напоследок через плечо:

– Вы слишком много думаете, констебль Свифт.

Вернувшись на Балфур-стрит, Келли отнесла диск с записями камер наблюдения «Эспресс, О!» сотруднику отдела вещдоков. Тони Бродстейрс проработал детективом в уголовном розыске и отделе по расследованию убийств больше двадцати пяти лет. Он очень любил давать Келли советы, в которых та не нуждалась. Сегодня взял на себя смелость обрисовать ей важность цепочки доказательств.

– Так, ты должна расписаться за то, что передала мне этот вещдок, – произнес он, очерчивая ручкой круг над соответствующей строкой в ярлыке, – а я распишусь в получении.

– Поняла, – кивнула Келли, которая уже девять лет изымала вещдоки и расписывалась за них. – Спасибо.

– Если не будет одной из подписей, можешь распрощаться со своим делом в суде. Арестуй хоть самого виновного в стране человека, как только защита пронюхает о процессуальной ошибке, дело развалится быстрее, чем суфле, слишком рано вынутое из духовки.

– Келли!

Обернувшись, она увидела одетого в пальто старшего инспектора Дигби, который направлялся к ним.

– Не знал, что вы здесь, сэр, – сказал Тони. – Я думал, вы все еще тратите скопившиеся выходные. Гольф сегодня не пошел?

– Поверь, Тони, я здесь не по своей воле. – Дигби без улыбки посмотрел на Келли. – В мой офис немедленно. – Затем он окликнул инспектора: – Ник, ты тоже.

Келли успела ощутить облегчение от того, что не придется больше выслушивать нотации Тони, но выражение лица старшего инспектора ее встревожило. Она поспешила за ним к кабинету. Дигби распахнул дверь и велел Келли сесть. Она подчинилась, чувствуя, как ее охватывает ужас. Попыталась придумать какую-то иную причину, по которой старший инспектор так бесцеремонно затащил ее к себе – и ради этого появился в собственный выходной, – но все время возвращалась к одной-единственной.

К Дарему.

На этот раз она действительно облажалась.

– Ради тебя я пошел на риск. – Диггер вышагивал из одного конца крошечной комнатки в другой, а Келли не знала, как ей следует поступить: все время поворачиваться к нему лицом или сидеть неподвижно, словно обвиняемая на скамье подсудимых. – Я согласился на твое прикомандирование, потому что верил в тебя. И потому, что ты убедила меня, что тебе можно доверять. Я, черт побери, дрался за тебя, Келли!

Ее желудок сжался от страха и стыда. Как можно было так сглупить? В прошлый раз она чудом не потеряла работу. Диггер посетил подозреваемого, на которого она набросилась, и убедил не выдвигать обвинений, поскольку подобное внимание и самому преступнику было ни к чему. Даже дисциплинарное слушание завершилось в ее пользу благодаря старшему инспектору, который еще раз тихо переговорил с суперинтендантом. В рапорте написали: «Смягчающие обстоятельства, связанные с семейным прошлым», однако Келли сомневалась, что такую карту можно разыграть дважды.

– Вчера вечером мне позвонили. – Старший инспектор сел наконец за свой широкий стол из темного дуба и наклонился вперед. – Это был сержант полиции Дарема, предупрежденный о том, что мы расспрашивали о прошлых делах об изнасиловании. Хотел узнать, не могут ли они еще чем-нибудь помочь.

Келли старалась не встречаться со старшим инспектором взглядом. И чувствовала, что сидящий слева Ник смотрит на нее.

– Разумеется, это стало для меня неожиданностью. Может быть, я и считаю дни до пенсии, но мне нравится думать, Келли, что я знаю, какие дела ведет мой отдел. А ни одно из них, – между каждым словом он делал выразительную паузу, – не имеет отношения к Даремскому университету. Не могла бы ты объяснить, какого черта тут происходит?

Келли медленно подняла взгляд. Слепая ярость, охватившая Диггера, казалось, угасла сама собой. Теперь он выглядел менее устрашающим, чем совсем недавно. И все же голос у Келли дрожал, она с трудом сглотнула и попыталась взять себя в руки.

– Я хотела узнать, есть ли какие-нибудь изменения в деле моей сестры.

Диггер покачал головой.

– Уверен, мне не нужно объяснять, что твой поступок – серьезное дисциплинарное нарушение. Даже не буду говорить об уголовном преследовании за нарушение Закона о защите данных, достаточно того, что злоупотребление служебным положением в целях личной выгоды ведет к увольнению из полиции.

– Я это знаю, сэр.

– Тогда какого черта? – Диггер развел руками, на его лице отразилось полное недоумение. Когда он снова заговорил, голос его звучал мягче: – В деле твоей сестры что-то изменилось?

– Вроде того. Только не так, как я ожидала, сэр. – Келли снова сглотнула, желая избавиться от комка в горле. – Моя сестра… она отказалась поддерживать судебное преследование. Оставила четкие указания, что не хочет знать о ходе следствия и о возможном аресте преступника.

– Я так понимаю, для тебя это стало новостью?

Келли кивнула.

Диггер выдержал долгую паузу, прежде чем продолжить:

– Думаю, что уже знаю ответ на свой вопрос, но должен спросить: была ли у тебя какая-то профессиональная причина для обращения в другое подразделение?

– Я ее попросил, – вмешался Ник.

Келли повернулась к нему, пытаясь скрыть свое потрясение.

– Ты просил Келли связаться с Даремом по поводу давнишнего дела об изнасиловании ее сестры?

– Да.

Диггер уставился на Ника. Келли показалось, что она заметила веселье в глазах старшего инспектора, но его губы оставались плотно сжатыми, и констебль решила, что ей просто почудилось.

– Не мог бы ты объяснить зачем?

– Операция «ФЕРНИСС» оказалась обширней, чем предполагалось вначале, сэр. Изнасилование в Мейдстоне показало, что преступления не ограничиваются пределами М25, и хотя реклама появилась в газете лишь в октябре, полный размах преступлений еще не до конца ясен. Пока мы старались найти зацепки, которые приведут нас к главному преступнику, и я подумал, что было бы неплохо взглянуть шире. Подобная модель – изнасилование, которому предшествует преследование, – могла использоваться в прошлом и в других городах.

– Больше десяти лет назад?

– Да, сэр.

Диггер снял очки, задумчиво посмотрел на Ника, потом на Келли.

– Почему ты мне сразу об этом не сказала?

– Я… я не знаю, сэр.

– Так понимаю, вы не нашли связи между операцией «ФЕРНИСС» и Даремом?

Вопрос был адресован Келли, но ответил Ник.

– Я ее исключил, – сказал он без нерешительности Келли.

– Так я и думал. – Диггер перевел взгляд с Келли на Ника и обратно. Келли затаила дыхание. – Могу я предположить, что мы считаем предварительное изучение подобных преступлений законченным?

– Да, сэр.

– Возвращайтесь к работе, оба.

Они уже стояли в дверях, когда Диггер окликнул Келли.

– И еще кое-что…

– Сэр?

– Преступники, полицейские, свидетели, жертвы… У них всех есть кое-что общее, Келли, – то, что не существует двух одинаковых людей. Жертвы по-разному относятся к тому, что с ними случилось. Кто-то одержим жаждой мести, другие жаждут справедливости, некоторые ищут завершения, а иные, – он посмотрел ей прямо в глаза, – иные просто хотят двигаться дальше.

Келли подумала о Лекси и о желании Кейт Тэннинг начать все сначала в доме, ключи от которого были только у нее.

– Да, сэр.

– Не зацикливайся на жертвах, желание которых не совпадает с нашим. Это вовсе не означает, что они неправы. Сфокусируй усилия – и свой немалый талант – на деле в целом. Где-то там ходит серийный преступник, ответственный за изнасилования, убийства и преследование десятков женщин. Найди его.

* * *

Людей ловят, когда они становятся беспечными.

Моего имени не отыскать по цифровому следу, ведущему к findtheone.com, – я всегда пользуюсь чужими именами, позаимствованными из бумажников и карманов пальто.

Джеймса Стэнфорда, который понятия не имел о своей почтовой ячейке на Олд-Глостер-роуд или о кредитке, которой оплачивал рекламу в «Лондон Газетт». Китайского студента Май Су Ли, с радостью поменявшего счет в британском банке на наличные, которых хватило на билет домой.

Имена других людей. Но только не мое.



Но вот чек. Это было неосторожно.

Код от двери, небрежно нацарапанный на ближайшем клочке бумаги. В голову не могло прийти, что это станет концом всему. Я думаю об этом сейчас – думаю о своей беспечности – и прихожу в ярость. Так глупо. Без этого чека все было бы безупречно. Ни единого следа.



Но это еще не конец. Когда тебя загоняют в угол, остается только одно.

Не сдаваться без боя.

30

К обеду стол снова расчищен, а в доме восстанавливается некоторое подобие порядка. Я сижу за столом и просматриваю счета Грэхема. Методичный процесс регистрации квитанций за такси и обеды удивительно расслабляет. Мой телефон пищит – пришел ответ констебля Свифт на мою смс.

«Извините, что не выходила на связь. Постараюсь позже перезвонить, а пока коротко. Мы полагаем, что преступник управлял сайтом из кафе “Эспресс, О!” рядом с Лестер-сквер – расследование продолжается. Люк Харрис все еще под залогом – я дам вам знать, что скажет прокурор. Работа из дома – хороший ход. Берегите себя».



Я дважды перечитываю сообщение. Затем беру со стола папку «Разное», достаю чек из «Эспресс, О!», смотрю на номер, нацарапанный на обороте, ищу дату. Чернила внизу размазались, и я ничего не могу разобрать. Как давно он здесь? В доме совсем не холодно, но меня трясет, и клочок бумажки дрожит в руке. Я иду на кухню.

– Кэти?

– М-м-м?

Она намазывает масло на хлеб прямо на кухонной столешнице. Смахивает крошки в ладонь и стряхивает их в раковину.

– Прости. – Кэти видит мое лицо. – Всего пара крошек, мам.

Я протягиваю ей чек.

– Ты когда-нибудь бывала в этом месте?

У меня кружится голова, словно я резко вынырнула из воды. Барабанит пульс. Считаю удары, стараясь его успокоить.

Кэти морщит нос.

– Не думаю. А где оно?

– Рядом с Лестер-сквер.

Когда встречаешься лицом к лицу с опасностью, тело должно выбрать одну из двух стратегий: бороться или бежать. Мое ничего не выбирает. Оно застыло, не в силах пошевелиться.

– О, тогда знаю! По крайней мере, мне так кажется. Я там не была, но мимо проходила. А зачем тебе?

Я не хочу ее пугать, поэтому рассказываю о сообщении констебля Свифт, но спокойно, будто это не имеет большого значения. Жужжание в ушах становится громче. Это не случайность. Я точно знаю.

– Всего лишь чек. Не обязан же он принадлежать человеку, стоящему за сайтом? – Взгляд Кэти скользит по моему лицу, она пытается понять, насколько я встревожена.

«Обязан», – а вслух говорю:

– Нет. Конечно, нет.

– Он откуда угодно мог взяться: из кармана пальто, из старого пакета, мало ли откуда. – Мы обе притворяемся, что говорим о чем-то безобидном. Одиноком носке. Бродячей кошке. О чем угодно, только не о клочке бумаги, который каким-то образом связывает маньяка с нашим домом. – Я все время оставляю чеки в пакетах.

Мне хочется, чтобы она была права. Вспоминаю, как сама хватала из шкафчика под мойкой один из дюжин пакетов и находила забытые чеки от предыдущих походов по магазинам.

Мне хочется, чтобы она была права, но по шее бегут мурашки, и я понимаю, что Кэти ошибается. Чек в нашем доме только потому, что его кто-то принес.

– Но все-таки странное совпадение, тебе не кажется? – Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка рассыпается, превращаясь во что-то совсем другое.

В страх.

В голове звучит голос, который я не хочу слушать. Подкрадывающийся страх нашептывает, что ответ прямо передо мной.

– Нам нужно мыслить рационально, – произносит Кэти. – Кто бывал в доме в последнее время?

– Ты, я, Джастин и Саймон, – перечисляю я, – само собой. И Мелисса с Нилом. Вчера я принесла кипу документов – квитанций и счетов – Грэхема Хэллоу.

– Может быть, чек его?

– Возможно. – Я вспоминаю о стопке газет на столе Грэхема и его вполне правдоподобном объяснении. – Но в последнее время он меня очень поддерживал, даже дал отгул. Не могу представить, чтобы он совершал что-то невообразимое.

Мне в голову приходит мысль. Хоть полиция и не нашла никаких улик против Айзека, это не значит, что их нет.

– В прошлом месяце мы убрали со стола перед воскресным обедом. И здесь был Айзек.

У Кэти отвисает челюсть.

– Ты на что намекаешь?

Я пожимаю плечами, но это неубедительно даже для меня.

– Ни на что не намекаю. Просто перечисляю людей, которые были в доме в последнее время.

– Неужели ты думаешь, что Айзек имеет к этому какое-то отношение? Мам, когда все началось, я с ним даже знакома не была. Ты же сама говорила, что рекламу публикуют с октября.

– Но он же сфотографировал тебя, Кэти. Без твоего ведома. Тебе не кажется, что это жутко?

– Сфотографировал, чтобы послать другому актеру! А не выложить на сайте! – Она кричит на меня, обороняясь и злясь.

– Откуда тебе-то знать? – ору я в ответ.

Между нами повисает молчание. Мы обе приходим в себя.

– Чек может принадлежать кому угодно, – упрямо повторяет Кэти.

– Тогда надо обыскать дом.

Она кивает:

– Начнем с комнаты Джастина.

– Джастина? Ты же не думаешь… – Я вижу выражение ее лица. – Хорошо.



Даже в детстве Джастин любил компьютеры больше, чем книги. Раньше я тревожилась, что сама что-то не так сделала – например, позволяла слишком много сидеть перед телевизором, – но потом появилась Кэти, и она стала настоящим книжным червем. Тогда я и сообразила, что у меня просто очень разные дети. Когда они были маленькими, у нас даже компьютера не было, но информатика оказалась одним из немногих предметов, которые Джастин посещал в школе. Он выпрашивал у нас с Мэттом собственный компьютер, но мы не могли себе этого позволить. Тогда сын начал откладывать карманные деньги и покупать детали, которые прятал под кроватью, рядом с конструкторами и фигурками Лего. Он самостоятельно собрал первый компьютер по инструкциям, распечатанным в библиотеке, а со временем добавил ему памяти, поставил больший жесткий диск и видеокарту получше. В двенадцать Джастин знал о компьютерах и интернете больше, чем я в тридцать.

Помню, однажды он пришел из школы, и прежде, чем успел убежать наверх, чтобы присоединиться к какой-то сетевой игре, которой тогда увлекся, я усадила его и начала объяснять, как опасно слишком много рассказывать о себе в интернете. Что подростки, с которыми он болтает, на самом деле могут оказаться пятидесятилетними извращенцами с капающей на клавиатуру слюной.

– Я слишком умен для педов, – со смехом ответил Джастин. – Им меня не поймать.

Думаю, я была впечатлена. И горда тем, что мой сын настолько смышленый и разбирается в технологиях куда лучше меня.

Годами беспокоилась о том, как бы Джастину не стать жертвой интернет-злодеев, и ни разу не подумала, что он сам может быть одним из них. «Не может, – немедленно одергиваю себя. – Я бы знала».

В спальне Джастина стоит затхлый запах дыма и носков. На кровати лежит стопка чистого белья, которое я вчера туда положила. Раньше аккуратно сложенное, оно сползло на сторону. Джастин лег спать, даже не потрудившись сдвинуть или убрать его.

Я раздвигаю занавески, чтобы впустить немного света, и вижу на подоконнике шесть кружек, половина которых превратилась в пепельницы. Рядом с зажигалкой лежит искусно свернутый косяк.

– Проверь ящики, – говорю я стоящей в дверях Кэти. Она не двигается с места. – Скорее! Неизвестно, сколько у нас времени.

Я сажусь на кровать и открываю ноутбук Джастина.

– Мама, мне кажется, это неправильно.

– А продавать информацию о женщинах мужчинам, которые хотят их изнасиловать или убить, – правильно?

– Он бы так не поступил!

– Я тоже так думаю. Но нам нужно убедиться. Обыщи комнату.

– Я даже не знаю, что искать, – упрямо произносит Кэти, но все же открывает дверцы шкафа и начинает рыться на полках.

– Чеки из «Эспресс, О!», – говорю я, пытаясь придумать что-нибудь компрометирующее. – Фотографии женщин, информацию об их поездках…

Ноутбук Джастина защищен паролем. Я смотрю на экран, откуда на меня глядят никнейм «Game8oy_94» и крошечный аватар Джастина с вытянутой к камере рукой.

– Деньги? – уточняет Кэти.

– Точно. Что-то из ряда вон выходящее.

Каким может быть пароль Джастина? Я пробую его дату рождения, но на экране появляется надпись: «ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН. ОСТАЛИСЬ ДВЕ ПОПЫТКИ».

– Деньги, – снова произносит Кэти, и я понимаю, что это не вопрос. Поднимаю взгляд. Дочь держит конверт. В точно таком же Джастин вручил мне плату за аренду. Конверт распух от двадцатифунтовых и десятифунтовых банкнот, даже клапан не закрывается. – Как думаешь, это его жалованье из кафе?

Кэти не знает о том, что Мелисса, уклоняясь от налогов, платит наличными. Сомневаюсь, что дочку такое заботит, но решаю не рассказывать лишнего. Чем больше людей узнает, тем выше вероятность, что пронюхает налоговая, а неприятности не нужны ни Мелиссе, ни мне.

– Наверное, – туманно отвечаю я. – Положи обратно.

Снова пытаюсь угадать пароль. На этот раз ввожу смесь из нашего адреса и клички первого питомца Джастина – песчанки по имени Джеральд, который сбежал и несколько месяцев жил под половицами в ванной.

ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН: ОСТАЛАСЬ ОДНА ПОПЫТКА.

Не осмеливаюсь дальше рисковать.

– В шкафу еще что-нибудь есть?

– Насколько я могу судить, нет.

Кэти подходит к высокому комоду, выдвигает по очереди ящики и со знанием дела проводит рукой под каждым, проверяя, не приклеено ли там что-нибудь. Она роется в одежде Джастина, а я закрываю ноутбук и оставляю его на кровати. Надеюсь, в том же положении, в каком нашла.

– Как там с компьютером?

– Не могу войти.

– Мама… – Кэти не смотрит на меня. – А ведь чек может принадлежать Саймону.

Мой ответ следует незамедлительно:

– Он не Саймона.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю. – Никогда и ни в чем не была настолько сильно уверена. – Саймон меня любит. Он ни за что не причинит мне вреда.

Кэти захлопывает ящик, заставляя меня вздрогнуть.

– Ты тычешь пальцем в Айзека, но даже мысли не допускаешь, что в этом замешан Саймон?

– Вы с Айзеком знакомы всего пять минут.

– Но так будет по-честному, мам. Раз мы копаемся в вещах Джастина и обвиняем Айзека, то нам придется брать в расчет и Саймона. Нужно обыскать его комнату.

– Я не стану обыскивать комнату Саймона, Кэти! Как после этого он сможет мне доверять?

– Послушай, я же не утверждаю, что он в этом замешан или что чек из «Эспресс, О!» его. Но такое возможно. – Я качаю головой, и она вскидывает руки. – Мам, такое возможно! По крайней мере, подумай об этом.

– Мы дождемся его возвращения, а потом поднимемся к нему все вместе.

Кэти остается непреклонной:

– Нет, мама. Мы сделаем это сейчас.



На чердак ведет узкая лесенка, спрятанная за дверью на втором этаже. На первый взгляд создается впечатление, что за ней всего лишь чулан. Ну, может быть, ванная или крохотная спальня. До переезда Саймона я пользовалась мансардой как убежищем. Мебели там не было, но я кидала на пол подушки, закрывала дверь и лежала полчаса, отнимая у водоворота жизни матери-одиночки немного времени для себя самой. Раньше мне нравилось ощущение уединенности. Теперь оно кажется опасным, с каждым шагом мы все дальше от открытости остального дома. От безопасности.

– А если вернется Саймон? – говорю я.

Нам нечего скрывать друг от друга, но, как люди взрослые, мы всегда соглашались с тем, что каждому важно иметь собственный уголок. Собственную жизнь. Не представляю, что он скажет, увидев, как мы с Кэти шныряем по его кабинету.

– Мы же ничего плохого не делаем. А про чек он не в курсе. Нужно сохранять хладнокровие.

У меня внутри что угодно, но только не хладнокровие.

– Мы снимаем рождественские украшения, – внезапно произношу я.

– Чего?

– Если он придет домой и спросит, что мы делаем, то мы снимаем с карнизов украшения.

– Ладно, хорошо.

Кэти такие вещи не волнуют, но я чувствую себя лучше, зная, что у меня есть оправдание.

Дверь на чердак захлопывается с таким грохотом, что я подпрыгиваю. Она единственная во всем доме издает подобный шум. И она же ближе остальных к соблюдению требований пожарной безопасности. Саймон хотел ее снять, говорил, что ему приятно слышать суету дома. Я настояла, чтобы все осталось как есть, поскольку тревожилась из-за пожаров. Из-за всего, что могло угрожать моей семье.

Неужели все это время под боком была настоящая угроза?

Неужели она жила в нашем доме?

Меня начинает подташнивать. Я с трудом сглатываю желчь и стараюсь уловить в себе хоть каплю той силы, которую демонстрирует сейчас моя девятнадцатилетняя дочь. Кэти стоит посреди комнаты и осторожно оглядывается. На стенах ничего нет. Они спускаются под таким углом к полу, что выпрямиться в полный рост можно только на узкой полоске в центре комнаты. Сквозь единственное окно в крыше проникает совсем мало зимнего солнца, и я включаю основной свет.

– Вон там. – Кэти указывает на картотечный шкаф, на котором лежит планшет Саймона марки Самсунг. Решительно, почти грубо она протягивает его мне. Хотелось бы знать, о чем она сейчас думает.

– Кэти, – говорю я, – ты правда считаешь, что Саймон способен…

– Не знаю, мам. Посмотри историю поиска.

Я ввожу пароль Саймона, затем открываю браузер.

– Как мне понять, что он смотрел?

Кэти заглядывает мне через плечо.

– Кликни сюда. – Она показывает. – Появится список сайтов, которые он посещал и искал.

Я вздыхаю с облегчением. Там нет ничего подозрительного. Новости и парочка туристических агентов. Поездка на День святого Валентина. Интересно, как Саймон вообще может думать о поездках, когда у него столько долгов? «Это как витрины разглядывать», – предполагаю я, думая о вечерах, которые проводила, листая каталоги с недвижимостью за миллион фунтов. Хотя никогда не могла себе такую позволить.

Кэти заглядывает в ящик картотечного шкафа. Достает оттуда листок бумаги.

– Мам, – медленно произносит она, – он говорит неправду.

Желудок снова скручивает от тошноты.

– «Уважаемый мистер Торнтон, – читает Кэти, – в продолжение вашей недавней встречи с отделом кадров примите это письмо в качестве официального уведомления о вашем увольнении». – Она смотрит на меня. – Датировано первым августа.

Облегчение наступает мгновенно.

– Я знаю о сокращении. Прости, что не сказала тебе. Сама узнала только неделю назад.

– Ты знала? Поэтому он начал работать дома? – Я киваю. – А до этого? С августа, я имею в виду. Он же каждый день надевал костюм и уходил…

Я слишком предана Саймону, чтобы признать, что все это время он притворялся, лгал всем нам. Но мне и не нужно – судя по лицу Кэти, она уже все поняла.

– Но ты ведь ничего не знаешь наверняка, правда? – говорит она. – Не знаешь, чем он занимался. Чем он на самом деле занимался. Тебе известно только то, что он сам рассказал. Откуда тебе знать, вдруг он все это время следил за женщинами в метро. Фотографировал их. Выкладывал их данные в интернет.

– Я верю Саймону. – Даже для меня эти слова как пустой звук.

Кэти начинает рыться в картотеке, бросая папки на пол. Верхний ящик заполнен бумагами Саймона: трудовые контракты, страховки… Понятия не имею, что там. В среднем я держу документы на дом: страховку здания и имущества, ипотечные обязательства, разрешение на переоборудование лофта, в котором мы сейчас находимся. Еще в одной папке лежат свидетельства о рождении детей, мое свидетельство о разводе и все наши паспорта. В третьей – старые банковские выписки, которые я храню лишь потому, что не знаю, как с ними поступить.

– Проверь стол, – произносит она тем же тоном, каким я велела ей обыскать комнату Джастина. Расстроенная тем, что придется просмотреть каждую бумажку, Кэти выдвигает ящик, переворачивает его и трясет, пока все содержимое не оказывается на полу. – Должно тут что-то быть, я уверена.

Моя дочь сильная. Настойчивая.

«Это в ней от тебя», – всегда говорил Мэтт, когда Кэти упрямо отворачивалась от ложки, которую я подносила к ее рту, или требовала прогуляться по магазинам, хотя от усталости едва держалась на маленьких ножках. Воспоминания причиняют боль, и я мысленно встряхиваюсь. Я взрослая. И самая сильная. Это все по моей вине. Я попалась на удочку Саймона, прельстилась его вниманием, его щедростью.

Мне нужны ответы. Немедленно.

Я выдвигаю верхний ящик стола, вываливаю папки на пол и встряхиваю их, на случай если между страницами скучных документов окажется что-нибудь интересное. Встречаюсь взглядом с Кэти. Она мрачно кивает мне в знак одобрения.

– Этот заперт. – Я дергаю ручку следующего ящика. – Не знаю, где ключ.

– Можешь посильнее?

– Пытаюсь.

Одной рукой держусь за крышку стола, а другой изо всех сил тяну за ручку. Ящик не поддается. Я оглядываю заваленный стол, стараюсь понять, где Саймон может держать ключ, переворачиваю подставку для ручек, но нахожу под ней лишь коллекцию скрепок и карандашные стружки. Вспомнив, как Кэти обыскивала комод Джастина, шарю под столешницей и проверяю нижнюю сторону всех выдвинутых ящиков. Вдруг там приклеен ключ.

Ничего.

– Придется вскрыть замок, – произношу я с большей уверенностью, чем ощущаю в себе на самом деле. Никогда в жизни не взламывала замки.

Беру с пола выпавшие из ящика ножницы и вставляю их в скважину. Безо всякой системы яростно дергаю лезвия из стороны в сторону, а затем вверх и вниз, одновременно трясу ящик за ручку. Раздается тихий хруст, и, к моему изумлению, ящик открывается. Я бросаю ножницы на пол.

Мне хотелось, чтобы ящик оказался пустым. Хотелось, чтобы там лежали только запылившаяся скрепка и сломанный карандаш. Хотелось доказать Кэти – и себе, – что Саймон никак не связан с сайтом.

Но в ящике кое-что есть.

С одной стороны невинно лежат листочки, вырванные из блокнота на спирали. На одном сверху написано: «Грейс Саутхард», а дальше:



Замужем? Лондонский мост.

Я беру всю стопку и смотрю на следующий листок.



Алекс Грант 52

Седые, коротко подстриженные волосы. Подтянутый. Хорошо смотрится в джинсах.



Меня сейчас стошнит. Вспоминаю, как Саймон успокаивал меня в тот вечер, когда мы пошли ужинать, а я разнервничалась из-за объявлений в газете.

«Всего лишь кража личных данных», – сказал он тогда.

– Что ты нашла, мам? – Кэти подходит ко мне. Я переворачиваю листы, но поздно, она их уже увидела. – О боже…

В ящике есть еще кое-что. Записная книжка, которую я подарила Саймону на наше первое Рождество. Беру ее, ощущая кончиками пальцев мягкую кожу обложки.

Первые несколько страниц не особенно что-то проясняют. Наполовину законченные предложения; подчеркнутые слова; стрелки, нарисованные от одного обведенного имени к другому. Я листаю блокнот, и тот открывается на диаграмме. В центре – слово «Как?», окруженное нарисованным от руки облаком. Вокруг него в облачках другие слова.



Зарезать.