– «Достопочтенный», – слегка повеселел дон, – это что-то новенькое! А вот Марио называет меня «ваша милость»… Ладно, Чезаре. «Семья» оказала тебе большое доверие, дорожи им. Доверие не бумеранг, назад не возвращается.

– Благодарю вас, дон Моретти. Я всё понял.

– Ступай.

В кабинете воцарилась могильная тишина. Она и в самом деле могла стать могильной для Sotto Capo. Дон, предчувствуя недоброе, изрёк:

– Говори, Марио, не бойся. Я жду.

– Две плохие новости, дон Моретти. В Бруклинском порту ограблен восьмой склад. Пропало золото и двести пятьдесят ящиков шотландского виски. Убит охранник Томмазини, итальянец правда.

– А почему ты произнёс «две плохие новости»? А какая из трёх хорошая?

Дон затушил в пепельнице сигару и поднялся. Его лицо обрело цвет переспевшего помидора, и жилы на шее стали похожи на толстых червей, выползших после дождя. Он сплюнул прямо на стол и, вперив в помощника острый взгляд, спросил:

– Марио, ты проглотил язык? Почему только две плохие новости, а не три?

– Простите, босс, я ошибся – три плохие новости.

– Да? Ну тогда перечисли мне их по порядку, а то я с первого раза не расслышал, – сквозь зубы процедил Моретти.

Эспозито прокашлялся и произнёс обречённо:

– Выстрелом в голову убит охранник фирмы дона Томмазини, итальянец, похищено одиннадцать тысяч фунтов золота, чья принадлежность до конца не выяснена, и украдено двести пятьдесят ящиков виски, которые мы планировали списать и вывезти.

– Убит только один охранник. Остальные что – ранены?

– Нет, – мотнул головой Марио, – склад сторожил один человек.

Моретти смахнул с лица невидимую паутину, перевёл дух и сказал:

– Выходит, не Томмазини обчистил склад, а кто-то другой?

– Мы разбираемся, босс. Но вы правы. Охранник из Муссомели. Томмазини вряд ли бы прикончил земляка. Дон рано или поздно принимает таких в «семью»… Ума не приложу, кто в Нью-Йорке, кроме наших двух «семей», может на это отважиться? Ирландцы?

– Нет, Марио. У них кишка тонка… Раз это не Томмазини, то не будем гнать коней. Подождём. Пусть наш человек в полицейском управлении пронюхает, как идёт следствие, кого подозревают… А потом и покумекаем, что делать дальше.

– Я свяжусь с ним. Позволите один вопрос?

– Говори.

– Сколько выделить денег матери Энтони на его похороны?

– Нисколько. Пришли венок от земляков, и всё. Кавалли, думаю, затеял собственную игру и за это поплатился. Теперь он, заблудшая душа, держит ответ перед Господом.

– Так и сделаю.

– А вы следите за банкиром? Или бросили?

– Время от времени я пускаю за ним ребят. Но ничего особенного. Он иногда шляется по злачным заведениям. А так в основном дом – офис и обратно – его обычный маршрут.

– А что с этим русским евреем? С чиновником на таможне? Он принял наше предложение насчёт виски?

– Согласился лишь после того, как мы сожгли его «Виллис» и жену налысо обрили. Правда, вышло одно недоразумение…

– Какое?

– Жена у него уж больно красивая. Ну и два наших «парикмахера» не удержались – заодно и поигрались с ней. Она сдуру повесилась.

– Вот же черти неуёмные! – рассмеялся Моретти. – Своих девок на Сицилии им мало, так теперь за здешних принялись…

– Парни мужа предупредили, что если он заявит о случившемся в полицию, то в Гудзоне всплывут его дети.

– А сколько их у него?

– Две девочки. Два и четыре года.

– Нет, он не сдержит слово. Тем более теперь, когда виски украли. Он нам не нужен.

– Я понял, босс. Сегодня же исполним.

– Вот и ладно. Ступай, Марио.

Глядя на носки ботинок из страусиной кожи, Луиджи Моретти улыбнулся посетившей его мысли: «Странные птицы эти страусы, голову в песок прячут, а задницу наружу выставляют. Не берегут… Им на Сицилии не жить».

Глава 23

Пуант

Не успели стрелки на часах сойтись на цифре двенадцать, как в холле отеля «Галифакс» появился Клим Пантелеевич Ардашев. Его уже ждали. Мистер Баркли нервно жевал сигару, лейтенант Нельсон нетерпеливо расхаживал взад и вперёд, заложив руки за спину, точно заключённый, и только Войта, окидывая всех взглядом, полным превосходства, курил сигарету и наслаждался чашечкой кофе. На присутствующих он смотрел свысока. С загадочным выражением лица бывший пражский полицейский поглаживал усы и отвечал на многочисленные вопросы Баркли и Нельсона одними и теми же словами: «Всему своё время», «Скоро всё узнаете» и «Шеф просил ничего не сообщать раньше времени».

– Добрый день, господа! Едем.

– Далеко? – недовольным голосом осведомился полицейский.

– Семьдесят три мили[95]. Полтора часа пути. Грузовик раздобыли?

– Нет. Если всё сложится так, как вы вчера сказали, то я пришлю его позже. Но двое полицейских ждут нас в машине.

– Дело ваше, – пожав плечами, вымолвил Клим Пантелеевич.

– Вы со мной поедете? – осторожно осведомился Баркли.

– Нет, Вацлав составит вам компанию.

– Как скажете, – вздохнул миллионер, глядя на частного детектива глазами обиженной скаковой лошади.

Как ни пытался лейтенант разговорить Ардашева во время поездки, но это ему не удалось. Время от времени Клим Пантелеевич доставал дорожную карту и сверял по ней маршрут. Позади тащился дорогущий «Паккард» цвета морской волны. Его мощный двигатель обиженно урчал, не понимая, почему приходится тянуться так медленно, если в нём спрятан почти табун лошадей.

Машина бежала по шоссе мимо газолиновых станций с колонками разного цвета в зависимости от компании, к которой они принадлежали. Заправщики в униформе были готовы по первому зову заполнить бак клиента под завязку. Ардашева позабавила рекламная надпись у одной из автозаправок: «У нас весь бензин очищенный. Без посторонних примесей и воды. Добро пожаловать!».

Когда «Форд-Т» въехал в лес, частный детектив попросил полицейского уменьшить скорость, чтобы не пропустить нужную развилку. Деревья давно приготовились к спячке. После короткого ночного дождя дорога была мокрой и едва пригодной для езды. Одиноко каркала ворона, и стучал дятел, неизвестно почему ещё не улетевший на юг. Пахло прелой и мокрой листвой. Временами солнце ласкало стволы елей, но уже не так тепло, как ещё три месяца назад. Неожиданно между дубами мелькнула и тут же исчезла любопытная морда лося.

«Форд» подпрыгивал на кочках, покашливал мотором, но, выдавливая из себя все двадцать лошадиных сил, упрямо двигался в нужном направлении. С левой стороны неожиданно появился съезд, и показался небольшой аккуратный деревянный домик, построенный среди высоких сосен. Из трубы тонкой ниткой вился белый дым. Топили дровами. У ветхозаветной коновязи из брёвен, будто старый жеребец, одиноко скучал подержанный «Рено» мышиного цвета.

– Вот мы и на месте, – сообщил Ардашев, – глушите мотор. Джентльмены, будьте осторожны. Морлок очень опасен. Может швырнуть в нас бомбу.

– Разберёмся, – буркнул Нельсон.

Клим Пантелеевич открыл дверь «Рено». На переднем сиденье лежала пара кожаных перчаток коричневого цвета. Правая перчатка имела всего два пальца. Остальные три были зашиты.

Тем временем Нельсон взвёл курок револьвера, обошёл жилище вокруг и приказал:

– Парни, возьмите на себя окна.

Полицейский потянул на себя ручку входной двери. Она была заперта. Будто опытный вор, он достал набор отмычек и, подобрав нужную, аккуратно вставил в замочную скважину. Тихо щёлкнул замок. Лейтенант приподнял вверх ручку двери и бесшумно открыл её. Петли даже не скрипнули. Держа оружие наготове, он несколькими шагами достиг первой комнаты.

На кровати, у печи, сном праведника спал человек. Он лежал на спине с открытым ртом, укрывшись одеялом. Правая рука его свисала вниз, на ней было всего два пальца – мизинец и безымянный. Лейтенант заглянул в соседнее помещение. В нём покоились небольшие ящики, уложенные один к одному пятью кубами, чуть больше фута высотой каждый.

Нельсон махнул рукой в окно. В комнату ввалились двое полицейских. Один из них, ростом не меньше шести футов, скинул спящего на пол, перевернул на живот и защёлкнул за его спиной наручники. Затем он легко поднял тщедушное тело и усадил на кровать. Лейтенант убрал револьвер в кобуру и пригласил остальных.

В комнату вошли Ардашев, Войта и Баркли. Перед ними сидел жалкий человечишка небольшого роста, непонятного возраста, небритый и с взлохмаченной головой. Осоловевшими и испуганными глазами он пялился на толпу незнакомцев, двое из которых были в полицейской форме.

– Кто вы такие? – выдавил он из себя, но ответа так и не услышал.

– Это и есть Морлок? – удивлённо вскинув вверх брови, осведомился Баркли.

– Он самый, – кивнул Ардашев. Заглянув в соседнюю комнату, частный детектив добавил: – А вон и ваше золотишко, мистер Баркли. Как видите, одиннадцать тысяч фунтов этого металла занимает совсем немного места.

– А! – обрадованно воскликнул Войта, тыча указательным пальцем в сидящего на кровати. – Я узнал его! Это же плешивый кадавр из Агентства газетных вырезок!

Клим Пантелеевич улыбнулся.

– Вы правы, мой друг. И зовут его Сэм Эшли.

– Эшли, Эшли, Эшли… – наморщив лоб, пробормотал Баркли. – Где-то я уже слыхал это имя…

– Он младший брат Моргана Локхида, вашего бывшего компаньона, исчезнувшего в пустыне Мохаве пять лет тому назад, – пояснил Клим Пантелеевич.

– Но, шеф, если он брат Локхида, то почему у них разные фамилии? – недоверчиво осведомился Войта.

– Потому что он его сводный брат. Мать одна, а отцы разные.

– Да-да, я вспомнил, – закивал головой Баркли. – Морган оплачивал его обучение в университете Нашвиля… Послушайте, мистер Ардашев, – восторженно воскликнул банкир, – но это же, как говорят игроки в гольф, «попадание в лунку с первого удара»! Как вам удалось отыскать его?

– Первая, тогда ещё непонятная мне подсказка, попала в руки вместе с газетной вырезкой, посланной вам Морлоком в Прагу пятым письмом. На полях газеты остались две рукописные карандашные буквы с и b. Их значение мне тогда было неведомо, но позже, когда я сам получил статьи из газет с подобными отметками, мне стало понятно, что Морлок либо обращался в Агентство газетных вырезок, либо там работает. Понятное дело, что первую гипотезу я не мог отработать, зато разобраться со второй труда не составило. Идя по коридорам агентства, я увидел три двери с разными надписями: «Clipping service», «Clipping morgue» и «Clipping bureau». Как вы понимаете литеры c и b подходили только к двери с табличкой «Clipping bureau». Вот туда-то я и заглянул. Передо мною за столом сидел человек с едва заметной проплешиной. Его рук я не видел. Подняв левое плечо, он что-то делал с газетой. Поначалу я не придал значения положению его тела, хотя было ясно, что он вырезал из газеты какой-то материал. Потом я оплатил услуги агентства, и мне выдали квитанцию на оплату двадцати трёх долларов; фамилия кассира там значилась как М. Woolf. А в Берлине, как я уже неоднократно сообщал, полицейский инспектор Шульц показывал мне квитанцию об оплате еды, заказанной в номер Central-Hotél, таинственного американца с похожими инициалами – «М. Woo…». Последняя буква тогда была непонятна: то ли d, то ли l. Согласитесь, М. Woolf подходит идеально. Это натолкнуло меня на мысль, что злоумышленник назвался именем чужого человека, которого он хорошо знал. И если речь идёт о мистере Вульфе, тогда злодей, скорее всего, коллега кассира. Однако давайте вновь вернёмся назад, в Прагу, когда вы, мистер Баркли передали мне газетную статью с пасквилем на вас, на полях которой были уже не раз упомянутые мною буквы c и b. Меня тогда удивила одна деталь – края статьи по её периметру были слегка подогнуты, несмотря на то что вы достали вырезку из конверта, где находилось пятое письмо Морлока. Я бы и не вспомнил об этом, если бы несколько дней назад, получив заказанный мною материал из Агентства газетных вырезок, не заметил такие же края на вырезанной статье из «Ивнинг джорнэл» и «Нью-Йорк дейли ньюс». И вот тут в моей памяти всплыл человек из «Clipping bureau» c поднятым вверх левым плечом. Я задался вопросом: почему он сидел в такой позе? Ответ очевиден: ему так было удобнее, потому что он вырезал что-то из газеты левой рукой. Тогда получается, и статья из пятого письма, присланного Морлоком в Праге, и две статьи, полученные мною, вырезаны левшой.

– Простите, а при чём тут левша? – осведомился Нельсон.

– Левша, ставший таковым не от рождения, а в силу обстоятельств, вырезая ножницами, всегда мнёт краями лезвия бумагу. У правшей такого не бывает. Морлок, или мистер Эшли, как вы можете заметить, не имеет трёх пальцев на правой руке и потому физически не может ею вырезать, поэтому он это делал другой рукой, левой. Но он не левша от рождения. Ему было неудобно, и он приподнимал левое плечо. В этом и причина мятых краёв.

– Джентльмены, снимите наручники. И пожалуйста, прекратите этот балаган, – простонал человек на кровати.

– Как вас зовут? – стальным голосом осведомился лейтенант.

– Сэм Эшли. И да, я работаю в Агентстве газетных вырезок. И этих двух господ я тоже видел. И кассир у нас мистер Вульф. И у меня был сводный брат Морган, пропавший в 1915 году. Это легко проверить. Но я никакой не Морлок, не кадавр и не вампир. Перестаньте, пожалуйста, мучить и без того мои калеченные руки. Я не собираюсь скрываться. Я заинтересован в том, чтобы снять с меня эти нелепые подозрения.

– Ладно, – кивнул Нельсон полицейскому. – Сними с него оковы.

Подчинённый щёлкнул ключом и освободил руки задержанному.

Баркли подошёл вплотную к Эшли и прошептал:

– А вот сейчас я проверю твою речь, санфранцисканец… Ну-ка скажи «Сан-Франциско»! Или «don\'t you», «you are»… Ну! – Он замахнулся. – Быстро!

– Мистер Баркли, вы в своём уме? – несмело выговорил Эшли. – Вы же дружили с моим братом. И один раз даже видели нас вместе, помните? На выставке «Панама-Пасифик»… А что вы сейчас со мной творите? Как вам не стыдно? Вы прекрасно осведомлены о том, что я, как и вы, родом из Сан-Франциско. Зачем насмехаться над моим произношением?

– Вот же хитрая тварь! – потряс кулаками Баркли и, вытаращив глаза на Эшли, заорал во всё горло: – А откуда у тебя в комнате моё золото? Отвечай, скот! А не то я тебя придушу вот этими руками…

– Мистер Баркли, прошу вас успокоиться, – вмешался лейтенант.

– Я понятия не имею, чьё оно! – завопил в ответ Эшли. – Появился какой-то итальяшка со своей бандой. Выгрузили всё в мою комнату. И сказали, что прикончат меня, если я перешагну порог этого дома. А дорога здесь одна. Я испугался. Думаю, если поеду, обязательно наткнусь на этих разбойников. Убьют ведь!.. Слава богу, вы появились, освободили. – Он повертел головой, как скворец на ветке, улыбнулся и сказал: – Спасибо вам, что спасли меня от верной гибели. По здешним лесам много лихих людей шастает…

– Парни, обыщите всё вокруг, – приказал Нельсон подчинённым. – Мне кажется, что это ещё не все сюрпризы на сегодняшний день.

Полицейские кивнули и вышли из комнаты.

– Я ценю актёрское мастерство задержанного, – вымолвил Ардашев. – Но улик слишком много, чтобы мистер Эшли от них отвертелся. Вы же не будете отрицать, что следовали за мистером Баркли по Европе? Это легко установить.

– Ни за кем я не следовал. Действительно, недавно я вернулся из поездки, но разве это противозаконно?

– Лейтенант, – продолжал Ардашев. – На сиденье «Рено» лежат перчатки, правая не имеет трёх пальцев. Кожаные перчатки оставляют следы на предметах так же, как и отпечатки пальцев. По словам комиссара криминальной полиции Берлина Питера Шульца, судебный эксперт сделал фотографии отпечатков на солонке с ядом и салфетке, лежавшей на столе, где сидел неизвестный англоговорящий посетитель. Отпечатки больше обычных и, судя по рисунку, оставлены кожаными перчатками. Если они совпадут, это будет доказательством преступления, совершённого мистером Эшли в ресторане «Дрессель» в Германии, когда был отравлен немецкий судья. Для электрического стула вполне хватит одного этого доказательства. Стоит лишь получить эти фотографии из Берлина. Насколько я знаю, по действующим законам преступления граждан Америки, совершённые за границей, подпадают под юрисдикцию уголовного законодательства США.

– Вы правы, мистер Ардашев.

– Причастность мистера Эшли к шантажу и вымогательству мистера Баркли, а также к краже документов из его каюты на пароходе «Роттердам» доказывается проще простого. Во-первых, следует провести опознание подозреваемого барменом отеля «Галифакс», передавшим шантажисту конверт с чеком на две тысячи долларов. Во-вторых, Сэма Эшли опознает служащий таможни, куда мистер Эшли явился, надеясь получить золотой груз, прибывший на пароходе «Балтимор». В-третьих, графологическая экспертиза подтвердит идентичность весьма своеобразного почерка мистера Эшли и человека, написавшего собственноручное письмо мистеру Баркли после суда об избрании Лилли Флетчер меры пресечения. В-четвёртых, нет сомнения в том, что первые шесть писем с угрозами, отосланных мистеру Баркли, были напечатаны на пишущей машинке с заменяемыми клише конструкции Джеймса Хаммонда. Уверен, что таковая найдётся в Агентстве газетных вырезок. Наверняка эксперт обнаружит общие признаки (потёртости, сколы и выщерблены), позволяющие засвидетельствовать идентичность литероносителей в тексте писем и на разных клише, относящихся к конкретной пишущей машинке.

– А отравление Алана Перкинса, покушение на жизнь, а затем и убийство Эдгара Сноу, подтасовка обвинения Лилли Флетчер и попытка взорвать меня бомбой, присланной в посылке!.. – вскричал Баркли. – За это его будут судить?

– Какой наглый оговор! Я честный человек и дорожу своей репутацией, – спокойным тоном парировал Эшли. – Мистер Баркли, вы в своём уме?

– Откровенно говоря, уличить его в этих преступлениях будет сложно. А вот соучастие в разбойном нападении на таможенный склад в Бруклинском порту, убийство охранника, перевозка и хранение похищенного груза уже доказаны, поскольку золото найдено в доме подозреваемого, – резюмировал Клим Пантелеевич.

– Послушайте, мистер Ардашев. А как вы догадались, что моё золото здесь? – вопросил Баркли.

– Для этого мне пришлось обратиться в Национальное детективное агентство Пинкертона. Я запросил информацию обо всех зарегистрированных на территории США сделках мистера Моргана Локхида с недвижимостью, как это отражено в документах, поступивших в Налоговую службу США с 1910 года по настоящее время. Среди всего списка я обратил внимание на покупку лесного домика, который, как было указано, позже был подарен Сэму Эшли. И тут я вспомнил ту самую табличку на двери Агентства газетных вырезок с надписью: «Сэм Эшли». Местонахождение лесного домика в регистрационных документах и на плане было указано настолько точно, что с дорожной картой мне не составило труда привезти вас сюда.

Появились два полицейских. Старший из них сказал:

– Мы нашли в лесу три свежих трупа. Их сбросили в яму и забросали землёй, но бродячие собаки – их там целая свора – раскопали тела.

– Ах так? – прорычал Нельсон и велел: – Наденьте на эту тварь наручники!

Полицейский тотчас выполнил приказ.

– Хорошенькое дельце! В лесу нашли три трупа. А я-то здесь при чём! – возмутился Эшли.

– Сам расскажешь, кого ты прикончил? – прорычал Нельсон.

– Понятия не имею, о чём вы.

– Там в лесу глина, – пояснил полицейский. – И эта глина есть на ботинках хозяина дома у входа. Да и следов хватает. Наверняка и от его обуви тоже есть. А в сарае стоят две лопаты, они тоже в глине. Она даже высохнуть не успела.

– Это не я. Это гангстер Энтони. Он приехал со своими друзьями, они запугали меня, перенесли в дом ящики. Потом вдруг поругались. Энтони достал пистолет и застрелил всех. А меня заставил хоронить их. Сказал, что если я откажусь, то и меня пристрелит. А что мне было делать?

– Энтони? Энтони Кавалли, застреленный вчера на Тридцать восьмой улице? – догадался Нельсон. – Выходит, вы вместе решили провернуть дельце по ограблению восьмого склада?

Эшли молчал.

– И охранника в порту тоже Энтони застрелил? – не унимался лейтенант.

– Да откуда мне знать, откуда они приехали и кого ещё они убили. Меня там не было!

– Тогда почему они приехали именно сюда?

– Не знаю.

– А вот в этом мы как раз и разберёмся. Обыск проведём у тебя дома. Назначим экспертизы. И тогда станет ясно, пособник ли ты или организатор всех этих преступлений. Если повезёт, то ты сядешь на три-четыре пожизненных срока, а если нет – тоже сядешь, но уже на электрический стул, – заключил Нельсон.

– Как бывший полицейский замечу, что уже доказанных преступлений так много, что даже по законам Чехословакии мистеру Эшли не миновать виселицы, – высказался молчавший до поры Войта.

– Поздравляю вас, лейтенант, – улыбнувшись, проговорил Клим Пантелеевич. – Вы раскрыли несколько мокрых дел.

– Благодарю, – буркнул офицер.

Скованный наручниками Эшли поднялся и провещал:

– Джентльмены, я хочу сделать официальное заявление.

– Пожалуйста. Мы вас очень внимательно слушаем, – с наигранной вежливостью изрёк Нельсон.

– Будучи в абсолютно здравом уме и холодном рассудке, я заявляю представителям закона, что присутствующий здесь мистер Джозеф Баркли есть самый настоящий убийца моего сводного брата Моргана Локхида, потому что в пустыню они пошли вдвоём, а вернулся лишь один Баркли. Доказательством его преступления является и то, что после этого он присвоил долю моего брата в капитале San Francisco JBank. В связи с этим прошу возбудить уголовное дело в отношении мистера Джозефа Баркли по обвинению в убийстве первой степени Моргана Локхида, согласно законам штата Нью-Йорк.

– Ах, ка-кой же ты ша-кал! – по слогам и нараспев, качая головой, произнёс банкир. – Ты ещё и оболгать меня решил, да? Но тебя это не спасёт! Не надейся! Испекут тебя на электрическом стуле, как рождественского гуся в духовом шкафу, понял?

– Простите, мистер Баркли, – поморщился лейтенант, – про какую пустыню он болтает?

– А?.. Пустыня Мохаве. Я уже давал пояснения полиции Сан-Франциско под протокол. Только Морган Локхид никуда не исчез. Он скитается где-то, путешествует, а может, что для него не удивительно, подался в монастырь, – дрожащим голосом пролепетал Баркли.

– Ах вот оно что! Получается, Эшли взял для себя прозвище Морлок, исходя из первых букв «Морган Локхид»! – смекнул офицер. – Стало быть, задержанный мстил за брата?

Морлок молчал. В комнате стало так тихо, что было слышно, как бьётся между оконными стёклами ещё не уснувшая муха.

– Ладно, джентльмены, пора выбираться из этой глуши, – проговорил Нельсон и, обращаясь к полицейскому меньшего роста, добавил: – Чарли, ты останешься здесь и будешь ждать грузовик, полицейских и эксперта. Покажешь им, где схоронили три трупа. Их тоже надо увезти в той же машине, что и золото. Всё доставите в управление.

– Да, сэр.

– Лейтенант, вы не могли бы прихватить с собой и мистера Войту? – попросил Клим Пантелеевич. – А я составлю компанию мистеру Баркли.

– С удовольствием, – кивнул тот.

Эшли помогли одеться, вывели и усадили на заднее сиденье полицейской машины. Нельсон не забыл о перчатках, лежавших в «Рено», и забрал их с собой. Подойдя к Ардашеву, он промолвил:

– Хочу поблагодарить вас за оказанную помощь.

– Не стоит, лейтенант. Я обязан был это сделать.

Офицер окинул Ардашева внимательным взглядом, хитро улыбнулся и заметил:

– А пальто у вас совсем новое. И шляпа. Я не заметил этого вчера, когда осматривал ваш номер. От старой одежды вы успели избавиться? Куда дели, если не секрет?

– Подарил какому-то бродяге. Я ведь попал на пароход уже в Атлантике. Пересел на него из дирижабля. Когда карабкался на борт по штормтрапу, испачкал полы пальто, да и шляпа потеряла форму. А что?

Нельсон рассмеялся, махнул рукой и сел в машину. «Форд», рыча двигателем, покатил по лесной дороге.

Клим Пантелеевич открыл дверь «Паккарда» и, плюхнувшись на заднее сиденье рядом с Баркли, изрёк:

– У нас будет долгий разговор. Советую поднять стекло, отделяющее нас от водителя.

Баркли покрутил ручку, и прозрачная стена разделила кабину надвое. Автомобиль тронулся. Прокашлявшись, Баркли сказал:

– Благодарю вас, мистер Ардашев. Я готов выполнить условия нашего договора – выплатить вам десять процентов от биржевой стоимости золота. Документы, как вам известно, пришли, и я не вижу никаких проблем с получением груза после небольших формальностей в полиции. Сегодня же вам и мистеру Войте будут заказаны билеты первого класса на любой пароход, следующий в Европу. Вы поплывёте с комфортом. Разрешите принести вам свои глубочайшие извинения.

– Извинения принимаю. А что касается остального, то предлагаю вам сначала меня выслушать, а уж потом принять судьбоносное для вас решение.

– Я весь внимание.

– Почему вы не сказали мне, что у Моргана Локхида был сводный брат?

– Я забыл о нём.

Ардашев покачал головой.

– Слабо верится. Думаю, вы догадывались об этом с самого начала.

– Нет. Я видел-то его всего раз или два в пятнадцатом году. Даже забыл, как он выглядит. Я ведь угощал его виски в отеле, хотя так тогда набрался, что мог наливать даже платяному шкафу. Не скрою, у меня возникла мысль, что Морлок – один из родственников Моргана, когда в тамбуре вагона, из которого выбросили Эдгара Сноу, нашли восьмиугольную памятную монету выставки «Панама-Пасифик», но я так и не смог заподозрить Сэма Эшли. Повторяю, я забыл о нём.

– А почему вы скрыли от меня правду о том, что произошло в пустыне Мохаве в августе пятнадцатого года?

Баркли не ответил.

Глядя в окно на мелькавшие деревья, частный детектив продолжил:

– Начну с того, что в вашем повествовании о злоключениях в пустыне полным-полно разного рода несуразностей, нелепых ошибок и, попросту говоря, вранья. Вы убеждали меня, что в песках спаслись белым кактусовым молоком и эхеверией, чьи водянистые листья вы жевали. Но белое кактусовое молоко содержит большое количество алкалоидов и потому крайне ядовито. А эхеверия – растение семейства толстянковых – не растёт в песках. В пустыне Мохаве его можно встретить только на скалах. Вы поведали мне, что ели сырых ящериц с оранжевым окрасом и чёрными разводами на теле. Этого не могло быть, потому что упомянутая вами ящерица – аризонский ядозуб с очень ядовитой слюной. Это пресмыкающееся является одной из двух самых ядовитых ящериц, существующих на планете. И человечество пока не нашло от него противоядия. Если бы отведали хоть кусочек сырого мяса ядозуба, то вас бы мучила рвота, снизилось бы кровяное давление и вы бы погибли. Вы также уверяли меня, что потеряли компас и сбились с пути, но через несколько дней наткнулись на реку Мохаве, где не только вдоволь напились воды, но и поплавали. И опять солгали. Эта пустынная река длиною сто десять миль имеет постоянное течение только в горах и в нескольких ущельях, расположенных в её низовьях. Но там вас не было. А на остальных участках, особенно в августе, она уходит под землю, и русло остаётся сухим. Как я заметил, ваша архивная комната полна журналов National Geographic. Один из них – № 9 за 1914 год – был самым зачитанным. Половина того журнала посвящена пустыне Мохаве. Кое-где на полях вы поставили галочки, а в других местах подчеркнули строки. Полагаю, что легенду о злоключениях в пустыне вы построили, основываясь на знаниях, полученных из этого издания. Но для достоверности рассказа вам следовало бы обогатить себя материалами по зоологии и медицине. Если именно такие показания занесены в полицейский протокол при допросе в Сан-Франциско, то вас могут ждать большие неприятности. Они начнутся с обвинения вас в лжесвидетельстве и закончатся обвинением в убийстве Моргана Локхида.

Клим Ардашев достал из кармана коробочку леденцов и положил под язык красную конфетку.

– Теперь я понимаю, зачем вы посещали библиотеку на судне, а потом и в Нью-Йорке, – глухим голосом проронил Баркли. – Но я его не убивал. Морган случайно упал в небольшой каньон и сломал руку и ногу. Он попросил вытащить его, и я пошёл искать какую-нибудь ветку, чтобы вызволить его из каменного мешка, но ноги сами понесли меня прочь. – Банкир тяжело вздохнул. – Да, я всегда завидовал Моргану. Он был везунчик и любимец женщин. Они липли на него, как пчёлы на патоку. У него была умница и красавица жена, не то что моя дура Марго. Она, боготворившая этого сумасбродного ловеласа, прощала ему измены. А знаете, как он отвечал на дежурный вопрос «Как дела?». Он смотрел в лицо собеседнику, улыбался и говорил: «Прекрасно. Дай бог каждому». Меня это бесило. Морган шёл по жизни играючи, смеясь. Путешествовал. И деньги к нему липли, как жевательная резинка к подошве…

– Телеграммы из Лас-Вегаса и Мексики вы сами отправляли?

– Нет, послал одного безработного.

– И что вы ему пояснили?

– Сказал, что хочу разыграть приятеля.

Баркли достал «Упман» и задымил. Ардашев приоткрыл окно. Банкир сказал:

– Я так понимаю, что десять процентов вас уже не устраивают. Сколько вам нужно за ваше молчание?

– Один миллион долларов.

– Что? – нервно задышал миллионер. – Это с какой стати?

– Золото, купленное вами, настояно на человеческой крови, слезах и смерти. Оно изъято большевиками у населения. Я не говорю уже о разорённых храмах. Награбленное золото переплавили в слитки и доставили в Стокгольм. А вы его купили на Берлинской бирже по весьма бросовой цене, понимая, что Москва, отгороженная торговым эмбарго от остального мира, пойдёт на любые условия. Продав слитки на Нью-Йоркской бирже, вы неплохо заработаете, даже если учесть, что отдадите мне миллион.

– Я согласен. Но вы должны будете навсегда забыть о пустыне Мохаве и о Моргане Локхиде.

– Безусловно.

– И билеты до Саутгемптона вы теперь купите сами.

– Договорились, – усмехнулся Ардашев.

– Оплату произведу векселем своего банка.

– Нет. Расчёт либо наличными, либо чеком.

– Вы настоящая акула капиталистического мира, как пишут наши профсоюзные газеты, – осклабился банкир. – Чек на ваше имя?

– Нет, на предъявителя.

– Выпишу сегодня же по приезде в офис. У меня нет с собой чековой книжки. Я оставил её в конторе.

– Ничего, подожду. Ведь мы уже въехали в Нью-Йорк. Я выйду у отеля. Чек пришлите в номер. Я буду ждать.

– Хорошо.

Оставшееся время ехали молча. Когда «Паккард» подрулил к «Галифаксу» и остановился, Баркли изрёк:

– Я не виноват в том, что в стране, откуда вы родом, идёт Гражданская война. Я бизнесмен и живу по двум правилам: деньги не пахнут и те деньги лучше, которых больше. У меня такое ощущение, что вы опаснее Морлока. Во всяком случае, вы прижали меня к стенке, не оставив другого выхода, как принять ваши грабительские условия. К слову, мистер Войта, хоть и не настолько умён, как вы, но намного приятнее вас. Я не буду кривить душой и желать вам всего доброго. Чек вам доставят в течение часа. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

– Я тоже на это надеюсь, – выбираясь из машины, сухо выговорил Ардашев.

Поднявшись на этаж, Клим Пантелеевич постучал в дверь Войты. Никто не ответил. Помощника ещё не было.

Уже в своём номере частный детектив поднял трубку телефона и, набрав 0, назвал оператору номер российского посольства.

Услышав голос на другом конце провода, он сказал:

– Не могли бы вы соединить меня с господином Бахметьевым? Мне необходимо встретиться с послом по одному очень важному делу.

– Уже поздно, и посла не будет. Я могу вам чем-то помочь?

– Моя фамилия Ардашев.

– Кто-кто? – послышался удивлённый мужской голос.

– Ардашев.

– Статский советник Ардашев? – спросили на русском языке.

– Простите, хотел бы знать, с кем имею честь…

– А вы не узнали меня, Клим Пантелеевич?

– Признаться, нет.

– Где вы находитесь?

– В отеле «Галифакс», комната пятьдесят шесть.

– Оставайтесь на месте. Я приеду через четверть часа.

– Да, но хотелось бы знать, с кем…

– Пусть для вас это будет сюрпризом. Ждите.

Ардашев спустился в холл гостиницы, чтобы разглядеть визитёра до того, когда он поднимется к нему в номер.

Через минуту появился Войта. Вид его был сосредоточен. Увидев Клима Пантелеевича, он просиял.

– Шеф, вы сегодня были в ударе и так здорово утёрли нос американской ищейке Нельсону, что он всю дорогу расспрашивал меня о вас, о вашей семье и нашем детективном агентстве. Он, как помешанный, то и дело бормотал себе под нос, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Его будто контузило, после того как вы так грамотно разложили по полочкам вину Морлока. Им и доказывать теперь нечего. Всю работу сделали за них. В полицейское управление уже нагрянули репортёры, и лейтенант, красуясь перед фотографами, направо-налево раздаёт интервью… Предлагаю отметить победу над Морлоком в баре. Там ещё наливают. Вот только неплохо бы принять ванну… Но я быстро.

– Принимайте ванну не спеша. Отдохните. Поужинайте. А потом спуститесь в бар. Но без меня. Мне предстоит ещё одна важная встреча. Позже мы обо всё поговорим.

– Как жаль, шеф… А Баркли расплатился так, как вы хотели?

– Ещё нет, но обещал прислать чек.

– Чек? Не наличные?

– Чек.

– Жаль. С ним могут быть проблемы в Праге. Лучше его обналичить здесь. – Он почесал затылок и добавил: – Думаю, его смогут принять только в «Легиа-банке» пана Шипа. Он ведь сотрудничал с Баркли.

– Не переживайте, мой друг. Всё будет хорошо. Отдыхайте.

– И всё же я надеюсь, что мы с вами ещё пропустим вечером по рюмке.

– Возможно, но я не уверен. Если не успеем сегодня, то сделаем это завтра.

– Моя помощь не нужна?

– Нет-нет, спасибо, Вацлав.

– Удачи вам, шеф! – вымолвил Войта и, минуя лифт, стал подниматься по лестнице.

Секретарь Баркли вошёл в гостиницу с портфелем. Увидев Ардашева, он направился к нему и, достав конверт, протянул частному детективу.

– Здесь чек San Francisco JBanks. Извольте удостовериться и расписаться в получении. – Он протянул лист бумаги и вынул из кармана вечное перо.

Клим Пантелеевич проверил чек. В нём значилась сумма в один миллион долларов США. Частный детектив поставил подпись и убрал конверт в карман.

Слегка склонив голову в вежливом поклоне, посланник удалился. «Миллион долларов, – подумал Ардашев, – сумасшедшие деньги. С ними можно было бы сбежать с семьёй на какой-нибудь тихий и тёплый остров. И там, лёжа под пальмой и любуясь океаном, вернуться к любимому делу – писать книги. Ведь до четырнадцатого года меня неплохо издавали. И пьесы ставили в театрах. Всё-таки эти семь лет жизни в Ставрополе, с седьмого года по четырнадцатый, были самыми спокойными и счастливыми в моей жизни. На выступления присяжного поверенного Ардашева ходили в окружной суд, как в театр на любимого актёра. И билетов было не достать. Помнится, знакомые шутили, что адвокату Ардашеву пора бенефисы устраивать в суде… Как же хочется просто наслаждаться жизнью, забыть о Гражданской войне, агентурной работе, шифровках и расследованиях головоломных смертоубийств, погонях и перестрелках… И вернуться в родной город, в Ставрополь. Никакой остров в океане не сравнится с бескрайним раздольем степей, журчанием тихих лесных речушек и небом, бескрайним и чистым, облачным и дождливым, но таким родным, ставропольским. А присвоить миллион долларов – всё равно что породниться с Морлоком. И перестать себя уважать, а значит, презирать себя. Такие люди обычно кончают самоубийством…» Мысли прервались появлением в холле визитёра. Его Ардашев узнал сразу. В руках он держал большой бумажный свёрток. За эти годы он слегка располнел, но походка, манера держаться, жокейская бородка с мушкетёрскими усами (столь непривычные атрибуты внешности для американцев) остались прежними. Это был князь Мирский, бывший начальник статского советника Ардашева, возглавлявший отдел Ближнего Востока в Министерстве иностранных дел России. После того как кресло министра в коалиционном Временном правительстве занял крупный землевладелец и сахарозаводчик Терещенко, князь Мирский остался во главе отдела Ближнего Востока МИД, а статский советник Ардашев был назначен руководителем Бюро для объединения деятельности различных органов Министерства иностранных дел по контрразведке – так теперь называлась только что созданная, вышедшая из недр МИД внешняя разведка Российской республики[96], кратко именуемая Бюро. После большевистского переворота 25 октября 1917 года документы и агентурная картотека Бюро были Ардашевым уничтожены. Но уже в 1918 году восстановлены. С того времени и по настоящее время статский советник Клим Пантелеевич Ардашев и руководил внешней разведкой бывшего Бюро в Европе[97]. Основанное им в Праге детективное агентство «1777» явилось лишь прикрытием для разведывательной деятельности в интересах Вооружённых сил Юга России[98].

Ардашев поднялся и шагнул навстречу бывшему начальнику по службе[99].

– Рад вас видеть, Иннокентий Всеволодович!

– Дорогой мой Клим Пантелеевич! – обнимая старого друга, вымолвил князь.

– Приглашаю в ресторан.

– Там нечего делать. У них «прохибишен». А я принёс с собой ваш любимый «Мартель» (подарочный набор с двумя коньячными рюмками), фрукты, сыр, шоколад… Давайте лучше у вас в номере посидим. Да и наши разговоры не для чужих ушей.

– Что ж, с удовольствием принимаю ваше предложение.

Не прошло и пятнадцати минут, как старые друзья закончили импровизированную сервировку стола. Очень пригодился швейцарский складной нож, с которым Ардашев никогда не расставался. Князь откупорил бутылку, наполнил коньячные рюмки и произнёс:

– За встречу!

– За встречу!

Когда рюмки опустели, Мирский спросил:

– Вы так и не курите? Всё ландрином балуетесь?

– В Америке «Георг Ландрин» не продаётся. Но я раздобыл другое, весьма неплохое монпансье – McAviney Candy… А вы курите, я подниму вверх окно.

Мирский благодарно кивнул. Вынув серебряный портсигар с царским вензелем на крышке, вставил в мундштук сигарету и сладко затянулся.

– Хороших папирос я здесь не нашёл, – посетовал он, – пришлось перейти на сигареты. Но не нравится мне в них, что табак попадает в рот. Жена подарила янтарный мундштук… А как там Вероника Альбертовна?

– Ей теперь не до меня. Занята воспитанием Паши.

– Паши? – наморщив лоб, спросил Мирский.

– В прошлом году мы приняли в нашу семью пятилетнего Павла. Остался сиротой[100]. А как ваши? У вас же четверо.

– Всех пристроил. Учатся. А вы как?

– Получил чехословацкое гражданство. Живу в Праге. Открыл детективное агентство. Получил лицензию. Частный сыск – моя профессия.

Мирский лукаво улыбнулся, выпустил струю сигаретного дыма и сказал:

– Я понимаю, что мы не виделись три года и вы не знаете, доверять мне или нет, но будьте спокойны – я не работаю ни на какую разведку. И красные для меня по-прежнему враги. Но о том, что вы не только сохранили агентурную сеть Бюро в Европе, но и сделали её эффективным оружием в противоборстве с большевизмом, я знаю. Однако я, в отличие от вас, самоустранился от этой борьбы. Я хоть и нахожусь при российском посольстве, но, получив американское гражданство, занялся бизнесом и удачно вложился в спичечную фабрику. Если вы помните, я с самого начала говорил вам, что не буду бороться с большевиками, а просто уеду из России, потому что этой стране на долгие годы вынесен приговор – тирания. Знаете, я не верю в успех Белого движения, хотя всецело ему симпатизирую, потому что белые не пытаются заигрывать с народом, обещая мир солдатам, землю крестьянам и фабрики рабочим. Они выступают против стихийно возникающих независимых республик, которые раньше были губерниями, и не грозят включить их в состав новой России, плодя себе дополнительных врагов. Белые не маневрируют и не врут. Они честно заявляют о своих принципах и потому непопулярны у простого народа. Они не популисты, и в этом их стратегическая ошибка. Я не сомневаюсь, что если красные победят, то они лишат независимости любые территориальные образования, крестьян загонят в какие-нибудь большевистские артели и заставят работать на благо комиссаров с утра до ночи. То же будет и с рабочими, и с интеллигенцией, которая ещё не эмигрировала. Не исключаю постоянную борьбу за власть между теми или иными группировками внутри советодержавия. Белая армия закрыта в Крыму, и я не испытываю иллюзий в том, что Врангель освободит Россию без помощи других стран, которые занимают скорее эгоистичную, чем союзническую позицию в Гражданской войне. Бои в Северной Таврии идут не в нашу пользу, красные перебрасывают на Южный фронт войска с Польского фронта. Они не испытывают нехватки ни в снарядах, ни в продовольствии, ни в вооружениях. В их руках практически вся Россия с её заводами, хлебом и железными дорогами. Поэтому у меня складывается мнение, что большевики возьмут Перекопский перешеек. И тогда у Врангеля останется один выход – эвакуация. Но не думайте, что я превратился в скучающего зрителя. Нет, я пытаюсь помочь не абстрактной России, а миллионам наших с вами бывших сограждан, оставшихся на территории, оккупированной коммунистами. Мне, как и вам, удалось эмигрировать и удачно устроиться за границей. Но миллионы других-то остались. И на них наступает не менее страшный враг, чем красные, – голод. Пользуясь связями в Штатах, я создал фонд по спасению населения России от голода. Он так и называется – Фонд помощи голодающей России. Я закрою его, как только угроза голода минует. В данный момент мне всё равно, кто захватил территории, на которых умирают от голода мои недавние сограждане. Конечно, с белыми проще, с красными намного сложнее. Но буду договариваться даже с большевиками о приёме пароходов с продовольствием в Петрограде. Не проходит и дня, чтобы я не встречался с представителями американского бизнеса и не просил помощи. Слава богу, среди местной финансовой и политической элиты я обрёл единомышленника – это Герберт Гувер.

– Я читал в «Нью-Йорк таймс» его речь в Конгрессе Соединённых Штатов, где он призывал оказать продовольственную помощь той части голодающей России, которая находится под властью большевиков.

– Он прав, ведь за исключением Крыма, это вся Россия. И с этим приходится считаться.

Ардашев налил коньяку и предложил:

– За здоровье наших детей.

– С большим удовольствием!

Закусив сыром, Клим Пантелеевич заметил:

– Если Врангель уйдёт из Крыма, то нам придётся признать поражение. В таком случае большевистский режим если и рухнет когда-нибудь, то не от белых штыков из-за границы, а в результате всенародного восстания внутри России. Другой надежды у меня нет.

– А вот вы в случае победы красных перестанете бороться с большевиками? – вымолвил Мирский и воззрился на собеседника.

– Сложный вопрос. И пока у меня на него нет ответа… В данный момент я знаю одно: мне очень повезло, что я встретил вас. Я ведь и телефонировал послу для того, чтобы поговорить с ним об оказании помощи тем, кто сейчас голодает в России.

– Простите, я не совсем понял: вы лично хотите помочь голодающим?

– Совершенно верно, Иннокентий Всеволодович.

– И какой же суммой вы располагаете?

– Один миллион долларов.

Мирский тряхнул головой.

– Я не ослышался? Миллион долларов США?

– Именно так.

– И в каком, так сказать, виде вы готовы их пожертвовать?

– У меня имеется чек на предъявителя от San Francisco JBanks на эту сумму. – Ардашев вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и вытащил чек. – Вот, смотрите, получил сегодня.

Мирский нервно потёр лоб рукой.

– Я прочёл в газете, – вымолвил он, – что в Стокгольме погиб некий Альберт Крафт – представитель шведского отделения английской фирмы «Акрос», фактически принадлежащей Москве. По словам вездесущих журналистов, он отвечал за транспортировку большевистского золота в США. Предполагают, что к ручке двери его автомобиля кто-то незаметно привязал пехотную гранату. Крафта разнесло на куски. А ещё краем уха я слыхал, что именно с помощью теперь уже покойного Крафта первую партию золота купил и отправил в США американский миллионер Джозеф Баркли, основатель San Francisco JBanks. И последнее, посол мне как-то проговорился, что в США должен появиться резидент ВСЮРа, от которого следует ожидать солидных ассигнований на помощь Белому движению… А вы не боитесь, Клим Пантелеевич, что по указанию свыше за самоуправство и невыполнение приказа вас могут ликвидировать?

– А я ведь вам ничего и не передавал. Это всё филантроп и банкир Джозеф Баркли. Направьте ему благодарственное письмо от вашего фонда, подписанное самим Гувером. Поверьте, Баркли будет на седьмом небе от счастья. Потом протелефонируйте ему и, если он согласится, напустите на него стаю газетчиков, очумевших от сенсации, что финансовый воротила капиталистического мира помогает Советской России ради спасения умирающих детей, стариков и женщин. Думаю, после этого Баркли сможет баллотироваться в Конгресс США… А что касается моей участи, то она полностью зависит от вас, дорогой Иннокентий Всеволодович. Один вы знаете, как у вас появился этот чек.

– Я всегда восхищался вашим умом, дружище, но чем я могу вас отблагодарить?

– Не могли бы вы занять мне долларов триста? Мне нужно купить два билета на пароход, так как я прибыл в Нью-Йорк с помощником. А нам ещё предстоит добираться до Праги. А у меня не так много осталось денег… Но я верну их вам, как только возвращусь домой. Только скажите, на какой адрес их прислать? Ваша фамилия не изменилась после получения американского гражданства?

– Господи, ну что вы за человек, а? – пробормотал князь и, суетясь, выложил на стол пять сотен. – Простите, но большую сумму я при себе не держу.

– А на такси оставили? – забеспокоился Ардашев.

– Я сам за рулём, и потому мне пора. Не хочется проблем с полицией, да и чек надобно доставить в целости и сохранности… А о возврате денег забудьте. Ещё чего выдумали… Целый миллион подарили!

– Благодарю вас, Иннокентий Всеволодович. – Частный детектив протянул визитную карточку и попросил: – Очень буду вам обязан, если найдёте время послать мне условную телеграмму об отправке пароходов с продовольствием в Россию. Я пойму. Тут указан мой адрес. Очень буду ждать.

– Не сомневайтесь. Тотчас же пришлю, но это будет не скоро. Ведь на закупку продовольствия у фермеров, транспортировку, фрахт судов, утряску дипломатических и таможенных формальностей между Советской Россией и США может уйти несколько месяцев. Чиновники медленнее черепах. Боюсь, и противники помощи Советам тоже будут вставлять палки в колёса.

– Я это прекрасно понимаю.

– Клянусь честью, что сделаю всё возможное, чтобы оправдать ваше доверие.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Тогда прощайте, Клим Пантелеевич.

– Свидимся ли?

Друзья обнялись.

Ардашев проводил гостя, убрал со стола и не забыл пригласить Войту посидеть пару часов в баре.