Я целиком поглощена его изображением, тем, как он смотрит в камеру, тем, насколько лишено выражения его лицо. Он ни счастлив, ни печален, ни зол, ни раздражен — просто человеческая оболочка. Внутри пустота. Губы чуть опущены, глаза черные, безо всяких эмоций. Чувство такое, что свет фотовспышки они втянули в глубь себя, а не отразили, как обычно на фотографиях. Я наклоняюсь к экрану, настолько зачарованная изображением, лицом из своего прошлого, что даже не слышу шагов.

— Хлоя?

Я подскакиваю на месте, рука сама собой хватается за сердце. Прямо у меня за спиной стоит Патрик, и я инстинктивно захлопываю ноутбук. Он удивленно на него смотрит.

— Что у тебя там?

— Ох, извини, — говорю я, стреляя глазами на ноутбук и снова на Патрика.

Он одет, в руках у него огромная чашка с кофе. Не отводя от меня глаз, он протягивает ее мне. Я принимаю чашку без особой охоты, поскольку полчаса назад выпила двойной, когда встречалась с Аароном, и уже сильно дерганая от кофеина — во всяком случае, хотелось бы верить, что причина именно в нем.

Не добившись ответа, Патрик делает еще одну попытку.

— Где ты была?

— Просто кое-что нужно было сделать, — отвечаю я, отодвигая ноутбук в сторонку. — Раз уж я все равно была в центре, дай, думаю, заодно и с этим разделаюсь…

— Хлоя, — перебивает он меня, — ну правда, чем ты таким занимаешься?

— Ничем, — отрезаю я. — Патрик, со мной все в порядке. Честное слово. Нужно было кое-куда заехать, вот и все, договорились?

— Хорошо, — Патрик вскидывает руки вверх. — Хорошо, я все понял.

Он разворачивается, а меня захлестывает чувство вины. Вспоминаются все мои прочие отношения, закончившиеся, даже не успев начаться, поскольку я ничем не способна делиться с людьми. Не могу им доверять. Паранойя и страх глушат внутри меня все прочие эмоции, как бы те ни вопили в надежде быть услышанными.

— Прости меня, не уходи, — говорю я, протягивая к Патрику руку. Маню его движениями пальцев, и он снова разворачивается, подходит к дивану и садится рядом. Я обнимаю его одной рукой, кладу голову ему на плечо.

— Сама понимаю, что как-то не лучшим образом со всем этим справляюсь.

— Чем тебе помочь?

— Давай займемся чем-нибудь вместе, — предлагаю я, усаживаясь попрямей. У меня пальцы чешутся снова схватить ноутбук и углубиться в подробности насчет Берта Родса, но сейчас нужно побыть с Патриком. Нельзя его раз за разом так отталкивать. — Знаю, ты предлагал провести целый день вместе в постели, но мне сейчас не совсем это нужно. Хотелось бы именно заняться чем-нибудь вдвоем. Выбраться из дома…

Он вздыхает, гладит меня по волосам. В его взгляде одновременно любовь и грусть, и я уже знаю — то, что он сейчас скажет, меня не обрадует.

— Хлоя, прости. Мне сегодня нужно ехать в Лафайетт. Помнишь ту больницу, с которой я все никак не мог договориться о встрече? Они позвонили мне, пока ты… делала свои дела. У них есть для меня часок сегодня ближе к вечеру; если получится, я смогу даже врача-другого на ужин вытащить… Короче, я должен ехать.

— А, ну ладно. — Я киваю. И наконец обращаю внимание на то, как он одет. Не просто одет, а на выход. Для работы. — Конечно же… конечно, поезжай. Раз нужно, то давай.

— Но тебе-то точно следует куда-нибудь выбраться. — Патрик тычет пальцем мне в грудь. — Чем-нибудь заняться. Воздухом подышать. Жаль, что я не смогу быть с тобой, но завтра к утру уже должен вернуться.

— Все в порядке, — говорю я. — У меня еще столько всего недорешенного со свадьбой… Нужно отвечать на имейлы. Я просто посижу здесь и со всем этим разделаюсь, а вечерком, если получится, опрокину бокал-другой с Шэннон.

— Вот и умница. — Патрик притягивает меня к себе и целует в лоб. Замирает на мгновение, и я кожей чувствую, что его глаза сверлят сейчас все еще закрытый ноутбук рядом со мной. Продолжая прижимать меня к груди одной рукой, другой, свободной, он подхватывает компьютер. Я пытаюсь его перехватить, но Патрик успевает поймать мое запястье, крепко сжимает, а сам молча кладет компьютер на колени и открывает его.

— Патрик, — говорю я, но он не обращает внимания, только крепче сжимает мне руку. — Патрик, ну что ты в самом деле…

Я проглатываю комок в горле, когда экран освещает его лицо, жду, пока он просмотрит страницу, которая, как я знаю, все еще там открыта — компания «Охранные системы», изображение Берта Родса. Какое-то время Патрик молчит, и я уже уверена, что он узнал имя. Понял, чем я занималась. В конце концов, про Лину я ему рассказывала. Я уже открываю рот, чтобы все объяснить, но Патрик меня опережает.

— То есть вот ты отчего так нервничаешь?

— Слушай, давай я все объясню, — говорю я, безуспешно пытаясь высвободить руку. — Когда нашли тело Обри, я стала беспокоиться…

— Ты хочешь установить дома охранную систему? — спрашивает Патрик. — Боишься, что тот, кто охотится за этими девочками, и до тебя дотянется?

Я молчу, пытаясь решить — позволить ли ему думать в этом направлении или сказать правду. Снова открываю рот и опять не успеваю ничего произнести.

— Хлоя, отчего ж ты мне-то ничего не сказала? Похоже, здорово перепугалась… — Патрик отпускает мое запястье; в ладонь устремляется кровь, по пальцам словно бегут ледяные иголки. Я и не представляла, насколько сильно он сжал мне руку. Потом Патрик снова привлекает меня к себе, гладит пальцами по шее и вдоль позвоночника. — У тебя, наверное, такие воспоминания сейчас пробудились… Ну, то есть я знал, что ты думаешь обо всем этом, об отце, но не подозревал, что дошло до такого.

— Прости, — бормочу я, уткнувшись губами ему в плечо. — Просто все это казалось… такой глупостью! Все эти страхи…

Не сказать, что чистая правда. Однако и не совсем ложь.

— Все будет хорошо, Хлоя. Тебе нечего бояться.

В памяти вспыхивает утро двадцатилетней давности. Я, мама и Купер. Все трое на корточках в коридоре, у нас с Купером рюкзаки на спинах. Я плачу. Мама меня утешает.

Ей есть чего бояться, Купер. Все очень серьезно.

— Этот мерзавец, кем бы он ни был, если не забыла, предпочитает старшеклассниц.

Сглотнув, я киваю, и в сознании сами собой возникают слова, которые он, я уверена, собирается сказать. Словно я опять в коридоре, а мама утирает мне слезы. «Не садись в машину к незнакомцам. Не гуляй в одиночку по темным переулкам».

Чуть отстранившись, Патрик улыбается мне, я тоже заставляю себя улыбнуться.

— Но если с охранной системой тебе будет легче, думаю, нужно так и сделать, — добавляет он. — Позвони тому парню из фирмы, пусть приезжает. По крайней мере успокоишься.

— Хорошо, — я снова киваю, — попробую этим заняться. Вот только дорогие они, эти системы…

Патрик качает головой:

— Твое спокойствие куда дороже. Ему цены нет.

Я улыбаюсь, на этот раз без всякой фальши, и в последний раз заключаю его в объятия. Он не виноват, что сердится на меня, что проявляет любопытство. В последние дни я сделалась скрытной, и он это чувствует. Только понятия не имеет, что я не собиралась покупать охранную систему, что меня интересовал человек на экране, а не оборудование, которое он устанавливает, но это неважно. Эмоции в голосе Патрика совершенно искренние. Он говорит ровно то, что думает.

— Спасибо, — говорю я ему, — ты у меня такой чудесный…

— Как и ты, — отвечает Патрик, целует меня в лоб и встает. — Мне уже пора. Займись чем-нибудь полезным, а я пришлю тебе эсэмэску, когда доеду.

Глава 23

Стоит машине Патрика отъехать, как я бегу обратно к компьютеру, хватаю телефон и пишу Аарону эсэмэску.

Берт Родс живет здесь. В Батон-Руже.

Я не знаю, что делать с этой информацией. Но это определенно важно. Это не может быть простым совпадением. Вот только этого мало, чтобы идти в полицию. Насколько я могу судить, они пока не поняли, что означают пропавшие украшения, а я поднимать эту тему до сих пор не желаю. Минуту спустя телефон вибрирует — пришел ответ от Аарона.

Сейчас разберусь. Дайте мне десять минут.

Отложив телефон, я бросаю взгляд на компьютер, на экране которого все еще светится лицо Берта Родса — свидетельство пережитой им травмы. Когда человек пострадал физически, это можно прочитать по синякам и шрамам, но эмоциональные, душевные раны залегают куда глубже. Каждая бессонная ночь отражается в глазах, каждая пролитая слезинка оставляет след на щеке, каждый приступ гнева отпечатывается в складках морщин. От жажды крови трескаются губы. Какую-то минуту я колеблюсь, впитывая собственными глазами лицо сломанного человека. Во мне пробуждается сочувствие, и я начинаю сомневаться — неужели тот, кто столь трагически потерял собственную дочь, способен преобразиться и точно так же отнять чужую жизнь? Способен подвергнуть другую ни в чем не повинную семью подобному горю? Но я сразу же вспоминаю своих собственных пациентов, предстающие передо мной каждый день искалеченные души. Вспоминаю себя саму. Вспоминаю статистику, от которой у меня еще в университете кровь в жилах застывала — сорок процентов из тех, кто был в детстве жертвой насилия, сами становятся насильниками. Случается не с каждым — но случается. Цикл воспроизводства. Дело во власти, в контроле — вернее, в его отсутствии. В том, чтобы заполучить его обратно и присвоить.

Мне ли этого не понимать.

Телефон начинает вибрировать, на экране появляется имя Аарона. Я отвечаю после первого же звонка.

— Что вам удалось выяснить? — спрашиваю, все еще не в силах оторвать глаз от ноутбука.

— Нанесение телесных повреждений, пьянство в общественном месте, вождение в нетрезвом виде, — говорит он. — Последние пятнадцать лет регулярно попадает в тюрьму, насколько можно судить; его жена давным-давно подала на развод после разбирательств насчет домашнего насилия. Суд запретил ему к ней приближаться.

— Что он ей сделал?

Аарон молчит, и я не в состоянии определить — он сверяется сейчас со своими записями или просто не хочет отвечать.

— Аарон?

— Он начал ее душить.

Слова будто оседают у меня на коже, и в комнате мгновенно делается на десять градусов холодней.

Начал ее душить.

— Это может оказаться совпадением, — говорит Аарон.

— Или не оказаться.

— Между злобным алкоголиком и серийным убийцей — дистанция огромного размера.

— Возможно, имеет место эскалация, — говорю я. — Пятнадцать лет арестов за насилие — надежный индикатор того, что он способен и на большее. Он напал на жену точно таким же образом, которым напали на его дочь, Аарон. Точно таким же, каким были убиты Обри и Лэйси…

— Хорошо, — журналист кивает, — хорошо. Надо будет не упускать его из виду. Но если вас это и в самом деле беспокоит, я думаю, вам следует обратиться в полицию. Расскажите им нашу теорию. Про подражателя.

— Нет, — я качаю головой, — еще рано. Нам нужно больше доказательств.

— Зачем? — спрашивает Аарон, в его голосе слышно возбуждение. — Хлоя, в прошлый раз вы сказали то же самое. Это и есть больше. Отчего вы так боитесь полиции?

Вопрос меня ошарашивает. Я вспоминаю о том, как лгала Томасу и Дойлу, скрывая информацию от следствия. Мне никогда не приходило в голову, что я боюсь полиции, но потом я вспоминаю про университет, про тот последний раз, когда я ввязалась во что-то подобное, и как погано все в результате вышло. Как сильно я ошиблась.

— Я не боюсь полиции, — говорю. Аарон молчит, и мне кажется, что я должна продолжить, объяснить подробней. Сказать, что я боюсь себя. Вместо этого я вздыхаю.

— Я не хочу разговаривать с ними по той же самой причине, по которой не хотела разговаривать с вами, — произношу я резче, чем хотела. — Я совершенно не собиралась в это ввязываться. Во все это.

— Но вы уже ввязались, — обрывает меня Аарон. В его голосе звучит обида, и в этот самый миг куда отчетливей, чем когда на пристани он слушал мои воспоминания о Лине, я чувствую, что наши отношения сделались чем-то большим, нежели отношения журналиста и героя его репортажа. В них появилась личная нотка. — Хотели вы того или нет, но ввязались.

Я бросаю взгляд в сторону окна — в самый подходящий момент, чтобы заметить сквозь жалюзи очертания подъезжающей к дому машины. Гостей я не жду, поэтому смотрю на часы — Патрик уехал с полчаса назад. Я озираюсь по сторонам — быть может, он что-то забыл и ему пришлось вернуться?

— Послушайте, Аарон, я хочу извиниться, — говорю я, ущипнув себя за переносицу. — Это прозвучало не лучшим образом. Знаю, что вы хотите помочь. Вы правы, я оказалась во всем этом независимо от собственного желания. Мой отец о том позаботился.

Он молчит, но я чувствую, что напряжение на том конце понемногу рассасывается.

— Я только хотела сказать, что еще не готова, чтобы полиция начала копаться в моей жизни, — объясняю я. — Если я все это на них вывалю, расскажу, кто я такая, мне будет уже не отвертеться. Они снова разберут меня по косточкам и станут разглядывать под микроскопом. Это мой дом, Аарон. Моя жизнь. Здесь я чувствую себя нормальной… по крайней мере, насколько оно вообще возможно. И мне так больше нравится.

— Хорошо, — говорит он в конце концов. — Хорошо, я вас понял. Простите, что настаивал.

— Все в порядке. Если у нас появятся еще доказательства, я все им расскажу. Обещаю.

Я слышу, как снаружи хлопает дверца, и, обернувшись, вижу направляющийся к моему крыльцу силуэт.

— Только нам надо заканчивать. Наверное, Патрик вернулся. Я вам потом перезвоню.

Дав отбой, я бросаю телефон на диван и иду к дверям. На крыльце слышатся шаги, но, прежде чем Патрик успевает войти, я сама распахиваю дверь и упираю руку в бедро.

— Похоже, так просто от тебя не отделаться!

Потом я вижу, кто передо мной стоит, и моя улыбка исчезает, а игривое выражение лица сменяется ужасом. Это не Патрик. Уронив обе руки, я меряю его взглядом, сверху вниз и обратно, коренастую фигуру и грязную одежду, морщинистую кожу и темные, мертвые глаза. Даже темней, чем на фотографии, все еще открытой у меня на ноутбуке. Пульс стремительно учащается, на какое-то жуткое мгновение я даже вынуждена ухватиться за дверной косяк, чтобы не упасть в обморок.

На пороге стоит Берт Родс.

Глава 24

Кажется, мы разглядываем друг друга целую вечность, и каждый бросает другому беззвучный вызов — ну, говори же! Но даже будь у меня что сказать, ничего не вышло бы. Мои губы словно примерзли к зубам, а ужас оттого, что я вижу Берта Родса во плоти, лишил меня способности двигаться. Я не могу ни шевельнуться, ни заговорить. Только таращиться. От его глаз мой взгляд перескакивает на ладони, мозолистые и грязные. И очень большие. Я легко воображаю себе, как они без труда охватывают мою шею и сжимают — сперва ласково, но давление увеличивается с каждой попыткой вдохнуть. Я царапаю его руки ногтями, мои вылезающие из орбит глаза вглядываются в его, пытаясь отыскать во мраке хоть какой-то проблеск жизни. На его потрескавшихся губах змеится ухмылка. Детектив Томас найдет у меня на шее синяки в форме отпечатков пальцев.

Берт Родс прокашливается:

— Патрик Бриггс здесь проживает?

Я таращусь на него еще секунду-другую, несколько раз моргаю, словно мозг пытается таким образом стряхнуть оцепенение. Я все верно расслышала — ему нужен Патрик? Когда я так и не отвечаю, он заговаривает снова:

— Где-то с полчаса назад нам позвонил Патрик Бриггс и попросил установить охранную систему по этому адресу. — Он смотрит на бланк заказа, потом бросает взгляд на табличку с названием улицы у себя за спиной, словно пытаясь убедиться, что не заблудился. — Сказал, нужно срочно.

Я смотрю ему через плечо на припаркованную на подъездной дорожке машину, на боку у нее логотип «Охранных систем». Похоже, Патрик позвонил прямо из машины — очень мило с его стороны, и намерения у него были самые лучшие, вот только в результате они привели ко мне Берта Родса. Патрик понятия не имел, какому риску меня сейчас подвергает. Я снова смотрю на человека из собственного прошлого, который переминается с ноги на ногу у меня на пороге, вежливо ожидая приглашения войти. Я постепенно начинаю понимать.

Он не узнает меня. Не знает, кто я.

Тут я наконец замечаю, что дышу очень часто; моя грудь резко вздымается с каждым отчаянным вдохом. Похоже, Берт замечает это одновременно со мной и глядит на меня с подозрением. Его любопытство вполне закономерно: отчего бы это одно его присутствие вызывает у совершенно незнакомого человека гипервентиляцию? Мне необходимо успокоиться.

Хлоя, дыши нормально. Ради меня. Попробуй вдохнуть носом.

Представив, что мама рядом, я крепко сжимаю губы и втягиваю воздух через ноздри, пока грудная клетка не заполнится.

Теперь выдыхай через рот.

Поджав губы, я медленно выпускаю воздух наружу и чувствую, что пульс начинает замедляться. Я сжимаю кулаки, чтобы руки не тряслись.

— Да, — отвечаю наконец, отступаю в сторону и жестом приглашаю его войти.

Его нога переступает порог моего дома, моей крепости. Моего священного места и убежища, старательно обустроенного, чтобы излучать ощущение нормальности и уверенности в себе — но иллюзия тут же разлетается в клочья, как только внутри оказывается некто из моего прошлого. Даже атмосфера в доме мгновенно меняется, от мельтешения молекул воздуха у меня волоски на руках дыбом встают. Когда Берт стоит совсем рядом, чуть ли не касаясь моего лица, он кажется даже крупней, чем мне помнится, — притом что последний раз я оказывалась с ним в одной комнате, когда мне было всего двенадцать. Но он-то этого не знает. Даже не подозревает, что я — двенадцатилетняя девочка, плоть от плоти того, кто убил его дочь. Что это я закричала, когда брошенный им камень разбил окно в комнате моей мамы. Что это я спряталась под кровать, когда он объявился у нас на крыльце, распространяя вонь от виски, пота и слез.

Берт не подозревает, что у нас общая история. И теперь, когда он у меня дома, я прикидываю, не удастся ли это обернуть в свою пользу.

Родс проходит еще дальше в дом и принимается оглядываться; его глаза внимательно изучают коридор, примыкающую к нему гостиную, кухню и ведущую на второй этаж лестницу. Сделав несколько шагов, он заглядывает в каждую из комнат и сам себе кивает.

Внезапно меня окатывает волной ужаса. А если он все-таки меня узнал? Если хочет сейчас убедиться, что я одна?

— Муж наверху, — говорю я поспешно, стреляя глазами в сторону лестницы. В спальне, где-то в шкафу, Патрик хранит пистолет на случай визита грабителей. Я копаюсь в памяти, пытаясь вспомнить, где же именно. Может, получится сочинить повод, чтобы сбегать наверх и на всякий случай прихватить оружие… — Он работает удаленно, сейчас на телефоне, но если что-то нужно, я могу у него спросить.

Берт щурится на меня, потом чуть облизывает губы и с улыбкой отрицательно покачивает головой, отчего у меня возникает отчетливое ощущение, будто он издевается. Будто знает, что я все вру насчет Патрика и что дома совершенно одна. Он снова подходит ко мне и трет руками о штаны, как если б у него вспотели ладони. Я начинаю паниковать и думаю уже, не кинуться ли наружу, но он обходит меня и дважды стучит пальцем по двери.

— Это ни к чему, я просто проверяю входы. Дверей две, передняя и задняя. Но и окон много, так что я рекомендовал бы датчики на стеклах. Наверху тоже проверить?

— Нет, — поспешно отвечаю я. — Нет, главное — чтобы внизу. Насчет всего этого вы… вы совершенно правы. Спасибо.

— Камеры нужны?

— Что?

— Камеры, — повторяет Берт. — Маленькие такие, мы их можем по всему дому поставить, и у вас будет доступ к видео через телефон…

— Да, — говорю я быстро, не успев подумать. — Да, конечно. Камеры — это хорошо.

— Вот и отлично. — Он кивает. Что-то царапает на бланке заказа и протягивает его мне. — Вот тут, внизу, имя и роспись, а я пока схожу за инструментом.

Я беру бланк, а Берт выходит наружу и направляется к машине. Ясное дело, имя я написать не могу. Настоящее имя. Само собой, он его узнает. Так что я пишу на бланке «Элизабет Бриггс» — мое второе имя с фамилией Патрика — и, когда Родс снова входит, вручаю ему бланк. Пока он изучает мою подпись, я направляюсь к дивану.

— Спасибо, что оперативно приехали, — говорю я, захлопываю ноутбук и сую телефон в задний карман. — Мы вас так скоро не ждали.

— «Заботимся о вас круглосуточно», — цитирует Родс слоган с веб-сайта. Потом начинает обходить первый этаж, приклеивая датчики к каждому стеклу.

Меня вдруг охватывает тревога при мысли, что он будет знать, куда здесь не следует лезть, чтобы сработала сигнализация; с него станется пропустить одно из стекол и тщательно запомнить то окно, через которое потом можно будет попасть внутрь. Может, он именно так и выбирает жертвы — может, он и Обри с Лэйси взял на заметку, когда у них дома сигнализацию ставил. Заходил к ним в спальни, в шкафчики с бельем заглядывал. Изучил все их привычки.

Я молчу, а он бродит по дому, сует нос в каждый угол, прощупывает все щели. Потом, кряхтя, взбирается на складную лесенку и втыкает в углу гостиной маленькую круглую камеру. Я смотрю на нее, а крошечный глазок — на меня.

— Вы — владелец компании? — спрашиваю я в конце концов.

— Нет, — отвечает Родс.

Я жду, чтобы он еще что-нибудь добавил, но Берт молчит. Я решаю не отступать.

— Давно этим занимаетесь?

Он слезает с лесенки, смотрит на меня и уже открывает рот, чтобы что-то сказать. Однако, передумав, направляется к двери, достает из сумки с инструментом дрель и прикручивает рядом с входом панель управления. Коридор заполняет шум дрели, я гляжу ему в затылок, потом делаю еще попытку:

— Вы местный? Из Батон-Ружа?

Жужжание прекращается, и я вижу, как у него напряглись плечи. Он не поворачивается, но теперь комнату заполняет уже звук его голоса:

— Думаешь, Хлоя, я тебя не узнал?

Я застываю на месте, лишившись слов. Просто гляжу ему в затылок, пока он наконец не оборачивается, медленно-медленно.

— Сразу же узнал, стоило тебе дверь открыть.

— Прошу прощения, — выдавливаю я из себя. — Не понимаю, о чем вы сейчас.

— Все ты понимаешь, — говорит Берт, делая шаг в мою сторону. В руке он по-прежнему сжимает дрель. — Ты — Хлоя Дэвис. Твой жених, когда звонил, назвал мне твое имя. Сказал, что сам едет в Лафайетт, но ты будешь дома.

Я таращу на него глаза, постепенно осознавая сказанное. Он знает, кто я. Знал с самого начала. И еще знал, что я дома одна.

Родс делает еще шаг.

— А написанное тобой на бланке чужое имя означает, что и ты меня узнала, так что я плохо понимаю, в какие игры ты тут пытаешься играть с этими своими вопросами.

Телефон жжет мне кожу сквозь карман. Я могу достать его, набрать 911. Но Берт сейчас прямо передо мной, и я боюсь, что одно лишь мое движение — и он на меня кинется.

— Хочешь знать, как я оказался в Батон-Руже? — спрашивает он. Постепенно заводясь — я вижу это по румянцу на лице, по потемневшим глазам. На языке у него лопаются пузырьки слюны. — Я, Хлоя, здесь уже давно. После развода с Аннабель мне требовалась перемена мест. Чтобы начать все заново. Там я чувствовал себя словно во мраке, поэтому собрал барахлишко да и убрался на хрен из города и от всех воспоминаний тоже. Какое-то время все было ничего, пока несколько лет назад я не раскрыл воскресную газету — и кого, по-твоему, я там увидел?

Берт делает паузу, его губы кривятся в усмешке.

— Да это ты на меня оттуда таращилась, — говорит он, тыча дрелью в мою сторону. — А под фото — веселенькая надпись насчет избавления от полученной в детстве травмы или еще какой-то подобной хрени. Прямо здесь, в Батон-Руже.

Я помню эту статью — интервью, которое согласилась дать газете, когда начала работать в больнице Батон-Ружа. Мне показалось, что статья может сделаться чем-то вроде искупления. Возможностью переопределить себя, начать с новой страницы. Конечно же, ничем подобным она не стала. Просто очередная спекуляция на теме отца, прославление насилия под маской респектабельной журналистики.

— Я прочитал ту статейку, — продолжает Берт. — До последнего говенного словечка. И знаешь что? Она меня только заново взбесила. Все эти твои оправдания собственного папаши, и как ты его делишками пользуешься, чтобы собственную карьеру продвигать… А потом еще и про мамашу прочитал, как она, после всего того, что натворила, нашла-таки лазейку. Чтобы не нужно было с самой собой мириться.

Под грузом его слов я молчу, осознавая, с какой беспримесной ненавистью он на меня сейчас взирает. Его руки сжимают дрель с такой силой, что побелевшие костяшки пальцев, кажется, вот-вот прорвут кожу.

— Мне от всего вашего семейства блевать уже охота, — говорит Родс. — А я, куда ни двинусь, только на вас и натыкаюсь.

— Я никогда не оправдывала отца, — возражаю я. — И ничем не пыталась воспользоваться. Тому, что он сделал, нет прощения, никакого. Это меня тошнит.

— Ах, вот оно как? Тошнит, значит? — вопрошает он, склонив набок голову. — Скажи-ка на милость, от собственной практики тебя тоже тошнит? От миленького офиса в центре? От шестизначной суммы в налоговой декларации? От сраного двухэтажного домика в Гарденс и женишка словно с картинки? От этого всего тебя ненароком не тошнит?

Я сглатываю комок. Берта Родса я недооценила. Впускать его в дом было ошибкой. Изображать из себя детектива и допрашивать его — тоже. Он не просто меня знает — он обо мне все знает. Он искал обо мне информацию точно так же, как и я о нем, — но куда дольше. Он знает про мою практику, про мой офис. Может статься, знает даже, что Лэйси была моей пациенткой, а сам он таился рядом в засаде в тот день, когда она вышла наружу, чтобы исчезнуть…

— А теперь ответь мне, — рычит он, — честно ли это, что дочка Дика Дэвиса выросла и живет идеальной жизнью, а моя гниет неизвестно где — там, где этот ублюдок ее бросил?

— Я не живу идеальной жизнью, — обрываю его я. Меня вдруг тоже охватывает бешенство. — Вы и представления не имеете, через что мне довелось пройти, как меня всю перекорежило тем, что сделал отец!

— Через что тебе довелось пройти? — орет он, снова тыча в меня дрелью. — Хочешь мне рассказать, через что тебе довелось пройти? Как тебя перекорежило? А моя дочь? Ей через что довелось пройти?

— Лина была моей подругой. Она мне подругой была, мистер Родс! Не вы один тем летом кого-то потеряли!

Выражение его лица слегка меняется — взгляд делается чуть мягче, лоб чуть глаже, — и он вдруг глядит на меня так, будто мне снова двенадцать. Может, оттого, что я обратилась к нему «мистер Родс», точно так же, как когда мама познакомила нас с ним однажды вечером: я вломилась домой после лагеря, вся в грязи, в поту и еще в недоумении от того, что кто-то незнакомый стоит с ней совсем рядом. Или от того, что я ее — Лину — назвала по имени. Он, наверное, уже очень давно не слышал его произнесенным вслух, сладкого, словно древесный сок от кусочка коры на языке. Пытаясь воспользоваться этой мгновенной переменой настроения, я решаю продолжить.

— И мне очень жаль, что с вашей дочерью так случилось, — говорю, отступая на шажок, чтобы увеличить между нами расстояние. — Честное слово, жаль. Я про нее каждый день вспоминаю.

Вздохнув, Берт опускает дрель. Поворачивается в сторону и смотрит куда-то сквозь жалюзи — очень, очень далеко.

— Ты себе хоть представляешь, что это такое? — говорит он наконец. — Я ночами не спал, только представлял себе. Воображал. У меня это манией сделалось.

— У меня тоже. Через что она прошла — это невообразимо.

— Нет, — он трясет головой. — Я не про нее сейчас. Не про Лину. Я не о том думал, каково это — умереть самому. Мне, право слово, как-то и наплевать было бы.

Родс снова смотрит на меня. Глаза его опять превратились в чернильно-черные дыры, вся мягкость из взгляда исчезла. Вернулось и выражение лица — выражение пустого, лишенного эмоций безразличия. Оно и на человеческое-то почти не похоже — скорее на маску, что свисает с гвоздя на угольно-черной стене.

— Я про твоего отца думал, — говорит он. — Не про умереть, а про убить.

Глава 25

Я не шевелюсь до тех пор, пока не слышу рев мотора и глухой удар, с которым грузовичок разворачивается прямо через бордюр, прежде чем укатиться прочь. Стою неподвижно, слушая, как звук удаляющегося мотора затухает на расстоянии, пока наконец не оказываюсь наедине с тишиной.

Думаешь, Хлоя, я тебя не узнал?

Его слова меня поймали, обездвижили — в тот самый миг, когда он обернулся и посмотрел мне в глаза. Я почувствовала себя такой же парализованной, как некогда, увидев отца, крадущегося через наш двор с лопатой. Я понимала тогда, что вижу что-то неправильное, что-то пугающее. Опасное. Знала, что мне нужно завопить и пуститься наутек. Выскочить за дверь, размахивая руками. Но как тяжелые шаги отца заставили меня тогда застыть на месте, так и взгляд Берта Родса погрузил в транс, приковал к полу. Голос его обвился вокруг меня удавом и не отпускал. Он казался тяжелым, будто соленая вода; пытаться убежать от этого голоса, от Берта было бы все равно что бежать через болото, когда плотная густая грязь липнет к лодыжкам. Чем сильнее стараешься, тем больше устаешь, больше слабеешь. Тем глубже погружаешься.

Я пережидаю еще минуту, чтобы окончательно убедиться, что он уехал, потом делаю осторожный шажок вперед. Пол под ногами скрипит.

Я не про нее сейчас. Не про Лину. Я не о том думал, каково это — умереть самому. Мне, право слово, как-то и наплевать было бы.

Я делаю еще шажок — медленно, осторожно, словно Родс все еще таится за открытой входной дверью, готовый напасть.

Я про твоего отца думал. Не про умереть, а про убить.

Еще один шаг к двери — и я ее захлопываю, запираю, упираюсь в деревянную панель спиной. Меня всю колотит, а комната делается ярче; я стараюсь отделаться от призрачного чувства, которое накатывает, когда иссякнет неожиданный выброс адреналина — пальцы трясутся, в поле зрения плавают пятна, дыхание прерывистое. Соскользнув вдоль стены, я запускаю пальцы в волосы и пытаюсь не расплакаться.

В конце концов поднимаю взгляд на контрольную панель, сияющую на стене у меня над головой. Поднявшись на ноги, набираю на клавиатуре код и нажимаю «Активировать»; красная иконка с изображением замка делается зеленой. Я перевожу дух, хотя и не могу отделаться от чувства, что эти действия лишены смысла. Вряд ли он все установил правильно. Пропустил одно-другое, запрограммировал особый код для себя самого… Патрик хотел поставить охранную систему, чтобы я чувствовала себя в безопасности, — но сейчас мне страшно, как никогда.

Мне нужно обратиться с этим в полицию. Дальше откладывать нельзя. Берт Родс не просто знает, кто я, — он знает, где я живу. Знает, что я сейчас одна. Может быть, знает даже, что я его подозреваю. Несмотря на все мое нежелание впутываться в очередное расследование по поводу исчезнувших девочек, эта встреча предоставила мне то самое недостающее доказательство. Словеса Берта Родса — как его бесит, что я жива и кем стала, как он размышлял об убийстве — были по существу одновременно признанием вины и угрозой насилия. Трясущейся рукой я вытягиваю из заднего кармана телефон, открываю список звонков и жму на номер, впервые появившийся там сегодня утром, номер, с которого пришло подтверждение самой страшной из моих тревог: Лэйси Деклер мертва. Слушая гудки на другом конце, собираюсь с силами для предстоящего разговора. Разговора, которого я изо всех сил пыталась избежать.

Очередной гудок резко обрывается, я слышу голос.

— Детектив Томас.

— Здравствуйте. Это Хлоя Дэвис.

— Доктор Дэвис. — Удивление. — Чем могу помочь? Вспомнили что-то еще?

— Да, — говорю я. — Да, вспомнила. Мы можем встретиться? И как можно скорее.

— Конечно. — На другом конце слышно шуршание, словно он перекладывает бумаги. — Сможете подъехать в отделение?

— Да, — снова говорю я. — Да, могу. Сейчас буду.

Я даю отбой. В мыслях полный беспорядок, но я беру ключи и выхожу наружу, тщательно убедившись, что заперла за собой дверь. Сажусь в машину, завожу мотор. Он не сказал, куда ехать, но я знаю и так. Мне уже доводилось бывать в отделении полиции Батон-Ружа, хоть я и надеюсь, что, когда мне придется признаться, кто я такая, эта часть моей жизни наружу не выплывет. Не должна бы, хотя кто знает… Даже если и так, что мне останется? Только попытаться все объяснить.

Въехав на парковку для посетителей, я выключаю мотор и смотрю на манящий к себе вход. Здание выглядит так же, как и десять лет назад, только старше. Неухоженней. Коричневые кирпичи все еще коричневые, но краска потрескалась по швам, крупные лоскуты успели отвалиться и кучками валяются внизу на бетоне. Газон клочковатый и бурый, проволочная ограда между отделением полиции и соседним торговым центром провисла и готова упасть. Выйдя из машины и захлопнув дверцу, я тороплюсь войти внутрь, пока не передумала.

Пройдя к стойке дежурного, встаю у окошка. Женщина за прозрачным пластиковым стеклом стучит акриловыми ногтями по клавиатуре.

— Здравствуйте, — прерываю я ее занятие. — У меня встреча с детективом Майклом Томасом.

Бросив на меня взгляд из-за пластика, она прикусывает изнутри щеку, словно решая, стоит ли верить моим словам. Мое утверждение прозвучало чуть ли не вопросительно — оттого, разумеется, что моя домашняя решимость во всем признаться полиции практически испарилась, стоило мне ступить внутрь.

— Могу ему эсэмэску написать, — говорю я и протягиваю телефон, пытаясь убедить нас обеих одновременно, что меня стоит пропустить внутрь. — Передайте, что я пришла.

Она оценивающе смотрит на меня еще секунду-другую, потом набирает на телефоне внутренний короткий номер, а трубку прижимает плечом к подбородку и продолжает печатать. Я могу расслышать гудок и голос ответившего детектива Томаса.

— К вам посетительница, — говорит она и кидает на меня вопросительный взгляд.

— Хлоя Дэвис.

— Говорит, ее зовут Хлоя Дэвис, — повторяет она. — И что ей назначено.

Потом сразу же кладет трубку и машет рукой в сторону двери справа от меня. Дверь снабжена металлодетектором и охранником, у которого одновременно возбужденный и скучающий вид.

— Он сказал, чтобы вы проходили. Металлические предметы и электронику положить в коробку. Вторая дверь направо.

Дверь в кабинет детектива Томаса приоткрыта. Я просовываю внутрь голову и легонько стучу.

— Заходите, — говорит он, глядя на меня из-за стола, заваленного бумагами и папками. На столе также присутствует открытая упаковка соленых крекеров, оттуда торчит внутренний пакет; поверхность стола усыпана крошками. Перехватив мой взгляд, детектив быстро наклоняется и закрывает упаковку. — Прошу простить за беспорядок.

— Ничего-ничего, — говорю я, проходя внутрь и закрывая за собой дверь. На секунду застываю, пока он не делает жест в сторону стула перед собой. Усаживаюсь, и память тут же возвращает меня на несколько дней назад, когда роли были противоположными, когда я сидела в кресле в собственном кабинете и указывала ему, куда сесть. Я вздыхаю.

— Ну, — произносит он, сложив руки перед собой на столе, — и что же вы вспомнили?

— Сперва я хотела бы кое-что спросить. Обри Гравино. Когда ее нашли, на ней были украшения?

— Не вижу, какое это имеет отношение к делу.

— Оно имеет. Вернее, может иметь, в зависимости от вашего ответа.

— Давайте вы лучше сперва скажете, что вспомнили, а потом вернемся к вашему вопросу.

— Нет, — трясу я головой, — прежде, чем сказать, я должна быть уверена. Честное слово, это важно.

Томас смотрит на меня еще пару секунд, прикидывая варианты. Потом громко вздыхает в знак неодобрения и принимается копаться в папках. Найдя нужную, раскрывает ее и перелистывает несколько страниц.

— Нет, украшений не было, — говорит он наконец. — Одна сережка обнаружена на кладбище рядом с телом — серебро, жемчужина, три бриллианта.

Снова смотрит на меня, воздев брови, будто спрашивает: «Ну что, довольны?»

— То есть цепочки не было?

Задержав на мне взгляд на какое-то время, детектив снова опускает его к бумагам.

— Нет. Никакой цепочки. Только сережка.

Резко выдохнув, я запускаю пальцы себе в волосы. Томас снова внимательно на меня смотрит, ожидая, когда я что-нибудь скажу, что-нибудь сделаю. Откинувшись на спинку стула, я так и поступаю.

— Сережка — часть комплекта. Когда Обри похитили, на ней должна была быть цепочка с таким же кулоном. Она их на всех фото вместе носит. На плакате «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», на школьных фотографиях, в «Фейсбуке»… Если на ней были сережки, то был и кулон.

Томас закрывает папку:

— Откуда вы знаете?

— Проверила, — говорю я. — Нужно было убедиться, прежде чем идти к вам.

— Хорошо. И отчего вы решили, что это важно?

— Потому что у Лэйси тоже было украшение. Помните?

— Верно, — говорит он. — Вы упоминали про браслет.

— Браслет из бусин с металлическим крестиком. Я видела его у нее на запястье у себя в кабинете. Она прикрывала им шрам. Но когда этим утром я смотрела на ее тело… браслета не было.

В комнате повисает неловкая тишина. Детектив Томас продолжает меня разглядывать, и я не уверена — он сейчас размышляет над сказанным мной или же беспокоится, все ли со мной в порядке. Я начинаю говорить быстрее.

— Думаю, убийца забирает украшения жертв на память. И делает это потому, что так делал мой отец. Ричард Дэвис, если знаете такого. В Бро-Бридже.

Я наблюдаю за его реакцией по мере того, как складывается головоломка. Реакция всегда одинаковая — всякий раз, когда кто-нибудь осознает, кто я такая: сначала все лицо заметно расслабляется, но потом челюсть твердеет, словно человеку приходится сдерживать себя, чтобы немедленно на меня не кинуться. Наши фамилии, наши черты лица. Мне с детства говорили, что нос у меня отцовский, крупный, чуть крючковатый — и я из всех своих черт именно эту больше всего не переношу: не из заботы о внешности, а оттого, что каждый взгляд в зеркало мне напоминает, чья у меня ДНК.

— Вы — Хлоя Дэвис, — произносит Томас. — Дочь Дика Дэвиса.

— К несчастью, да.

— Знаете, а я ведь про вас в газете читал. — Он показывает на меня пальцем, чуть шевеля им по мере того, как вспоминает. — Только… как-то не сообразил.

— Да, была статья несколько лет назад. Рада, что она успела позабыться.

— И вы полагаете, что нынешние убийства как-то связаны с преступлениями вашего отца?

Томас все еще смотрит на меня с сомнением, будто я — витающий в воздухе призрак; не может поверить, что я настоящая.

— Сперва я так не думала, — говорю я. — Но в следующем месяце двадцатилетняя годовщина, а я недавно обнаружила, что отец одной из тогдашних жертв живет здесь, в Батон-Руже. Берт Родс. И он… склонен к насилию. У него были неприятности с полицией. Он пытался задушить собственную жену…

— По-вашему, он — подражатель? — перебивает меня детектив. — По-вашему, отец жертвы мог сделаться подражателем?

— У него неприятности с полицией, — повторяю я. — И еще… моя семья. Он ненавидит мою семью. Ну, то есть это-то понять можно, но он пришел ко мне домой сегодня утром, был в бешенстве, я страшно перепугалась…

— Он явился к вам без предупреждения? — Томас садится прямее, тянется за карандашом. — Он вам угрожал?

— Ну, не то чтобы совсем без предупреждения… Он занимается установкой охранных систем; мой жених позвонил в фирму и заказал такую систему…

— То есть вы его сами пригласили? — Томас вновь откидывается на спинку кресла и откладывает карандаш.

— Может, хватит меня перебивать?

Прозвучало громче, чем мне хотелось бы; детектив Томас ошарашенно смотрит на меня, во взгляде — смесь изумления и неловкости. В кабинете повисает неуютное молчание. Я прикусываю губу. Не переношу подобные взгляды. Я видела такой у Купера. Видела у полицейских и детективов, прямо здесь, в этом самом здании. Взгляд, в котором читаются первые намеки на беспокойство — не за мою безопасность, но за мой рассудок. Взгляд, после которого я чувствую, что моим словам не верят, чувствую, что начинаю рассыпаться на части, все быстрей и быстрей, сваливаюсь в неуправляемый штопор, после которого от меня вскоре ничего не останется.

— Прошу меня простить, — выдавливаю я, заставляя себя успокоиться. — Прошу прощения, просто мне показалось, что вы меня толком не слушаете. Сегодня утром вы попросили меня взглянуть на тело Лэйси и сообщить вам, если я вспомню что-нибудь важное. Я вам сейчас и рассказываю то, что мне представляется важным.

— Ладно, — говорит детектив, вскидывая руки. — Ладно, вы правы. Я тоже прошу прощения. Продолжайте.

— Спасибо. — Чувствую, как мускулы моих плеч немного расслабились. — Давайте еще раз. Берт Родс — один из немногих, если не вообще единственный, кому известны такие подробности. Он живет там, где сейчас происходят убийства, и у него имеется мотив, чтобы совершать их именно таким образом, как и мой отец двадцать лет назад. На такие совпадения невозможно закрывать глаза.

— А в чем именно, по-вашему, заключается этот мотив? Девочки ему знакомы?

— Нет… ну, то есть не знаю. Не думаю. Но разве это не ваша обязанность — выяснить?

Детектив Томас чуть приподнимает бровь.

— Прошу прощения, — снова говорю я. — Просто… сами смотрите. Мотивы могут быть самые разные, верно? Может быть, месть — он нападает на девочек, которых я знаю, чтобы мне досадить или чтобы я почувствовала такую же боль, что и он, когда погибла его дочь. Око за око. Или — горе, потребность в контроле, те же самые дерьмовые причины, из-за которых жертвы насилия сами делаются насильниками. Может, он пытается что-то доказать. Или, детектив, он и сам извращенец. Двадцать лет назад он ведь тоже был не лучшим из родителей. Я еще маленькая была, но что-то такое чувствовала. Будто с ним что-то не то.

— Хорошо, но ваше тогдашнее чувство — это еще не мотив.

— Ладно, а как насчет вот такого? — выпаливаю я. — Сегодня утром он признался мне, что после смерти Лины постоянно думал над тем, каково это будет кого-нибудь убить. Нормальный человек такое скажет? Нормальный человек станет думать об убийстве после того, как убили его собственную дочь? Разве не наоборот? У него эмпатия не в ту сторону направлена.

Детектив Томас замолкает на минуту, потом вздыхает снова — теперь в его вздохе звучит капитуляция.

— Хорошо, — говорит он. — Хорошо, мы его проверим. Я согласен — такие совпадения заслуживают внимания.

— Спасибо.

Я уже собираюсь встать, но детектив Томас снова смотрит на меня, и на его губах читается вопрос.

— Доктор Дэвис, одно уточнение. Вы сказали, что этот человек…

Томас смотрит на листок перед собой, но он чистый. К горлу у меня подкатывает желчью раздражение.

— Берт Родс. Запишите, будьте любезны.

— Верно, Берт Родс. — Томас царапает имя в уголке листка, дважды обводит кружочком. — Вы сказали, возможно, он нападает на девочек, которые вам знакомы…

— Да, не исключено. Он признался, что в курсе, где у меня офис; может, потому Лэйси и похитил. Может, он за ним наблюдал и увидел, как Лэйси оттуда вышла. Может, он и тело в переулке оставил, поскольку надеялся, что я его там найду, замечу отсутствующий браслет, сделаю выводы. И буду вынуждена признать, что девочки до сих пор умирают из-за…

Я останавливаюсь, сглатываю комок. И заставляю себя произнести:

— Из-за моего отца.

— Хорошо, — говорит он, ведя карандашом вдоль края листа. — Хорошо, такая возможность существует. Но в чем в таком случае связь между вами и Обри Гравино? Откуда вы ее-то знаете?

Я смотрю на него и чувствую, что краснею. Вопрос совершенно законный, отчего-то я не удосужилась самой себе его задать. Я была на кладбище непосредственно перед тем, как обнаружили тело Обри, и это могло быть совпадением, пока исчезновение Лэйси сразу за порогом моего офиса не вывело все на совершенно новый уровень. Однако что касается реальной связи между Обри и мной… тут мне в голову ничего не приходит. Я вспоминаю, как впервые увидела ее лицо в новостях, как оно показалось мне смутно знакомым, будто я где-то его уже видела, возможно, во сне. И просто списала все на еженедельно проходящий через мой кабинет поток девочек-подростков, которые все выглядят одинаково.

Вот только в этом ли одном дело?

— С Обри я не знакома, — вынуждена я признать. — Никакая связь мне в голову не приходит. Но я еще подумаю.

— Хорошо. — Томас кивает, не отводя от меня пристального взгляда. — Хорошо, доктор Дэвис, и спасибо, что пришли. Мы обязательно исследуем то, о чем вы рассказали, и непременно сообщим вам, если что-то удастся выяснить.

Резко поднявшись со стула, я направляюсь к выходу. Теперь кабинет пробуждает во мне клаустрофобию — закрытая дверь, закрытые окна, наваленные повсюду бумаги… Мои ладони вспотели, сердце громко колотится в груди. Я поспешно подхожу к двери и берусь за ручку, чувствуя, что внимательный взгляд детектива Томаса не прекращает сверлить мне спину. Ясно, что моему рассказу он не слишком доверяет; учитывая весь драматизм сказанного, оно и неудивительно. Однако, явившись сюда со своей теорией, я рассчитывала по крайней мере направить на Берта Родса луч прожектора, чтобы полиция внимательно за ним присматривала, а ему сделалось трудней прятаться во мраке.

Вместо этого я чувствую, что луч теперь направлен прямо на меня.

Глава 26

К тому времени как я возвращаюсь домой, уже вечереет. Когда я вхожу внутрь, установленная сегодня сигнализация дважды пищит, отчего паника пронзает меня, точно током. Закрыв за собой дверь, я немедленно опять включаю сигнализацию, установив уровень звука на максимум. Потом обвожу взглядом свой дом, тихий и неподвижный. Как я ни стараюсь, во всем чувствуется присутствие Берта Родса. Звук его голоса эхом отдается в пустом коридоре, темные глазки взирают на меня из-за каждого угла. Я даже чувствую мускусный аромат пота с нотками алкоголя, который утром тянулся за ним, пока он бродил по моему дому — трогал стены, обследовал окна, вновь впрыскивая себя в мою жизнь.

Войдя в кухню, я присаживаюсь у стойки, кладу на нее сумочку и достаю оттуда пузырек «Ксанакса», который забрала из машины. Кручу его в руках, чуть встряхивая, прислушиваюсь к шороху перекатывающихся внутри таблеток. О «Ксанаксе» я мечтала с той самой секунды, как утром вышла из морга; с тех пор пролетело-то лишь несколько часов — я тогда сидела в машине, перед глазами стояло синее тело Лэйси, пальцы, в которых я держала таблетку, тряслись, — но с учетом случившегося после, кажется, целая жизнь прошла. Открутив крышку, вытряхиваю таблетку, тут же закидываю ее в рот и насухо проглатываю, пока не отвлек очередной звонок. Потом взгляд падает на холодильник, и я понимаю, что целый день ничего не ела.

Вскочив со стула, подхожу к холодильнику, распахиваю дверцу и прижимаюсь к холодной стали. Мне уже легче. Я рассказала полиции про Берта Родса. Не то чтобы детектив Томас выглядел особенно убежденным, но, что смогла, я сделала. Теперь они им займутся. Наверняка будут наблюдать за ним, за его передвижениями, его поведением. Томас будет знать, какие дома он посещает, и если в одном из этих домов пропадет девочка, он поймет. Поймет, что я была права, и перестанет глядеть на меня так, будто это я рехнулась. Будто это мне есть что скрывать.

Глаза останавливаются на остатках вчерашнего лосося. Я беру стеклянный контейнер, снимаю с него крышку и ставлю в микроволновку. Кухня быстро наполняется ароматами специй. Обедать уже поздно, будем считать это ранним ужином, а значит, я имею полное право на бокал каберне, под которое этот лосось вчера вечером так прекрасно шел. Подойдя к винному шкафу, до краев наполняю бокал рубиново-красной жидкостью, делаю большой глоток, потом выливаю в бокал все, что осталось в бутылке, а ее отправляю в мусорный контейнер.

Не успеваю я снова усесться у стойки, раздается стук в дверь — громкий, кулаком, так что я хватаюсь за сердце, — а затем звучит знакомый голос:

— Хлоя, это я. Уже вхожу.

Я слышу звук вставляемого в скважину ключа, негромкое пощелкивание, с которым движется язычок замка. Вижу, как начинает проворачиваться дверная ручка, и тут вспоминаю про сигнализацию.

— Подожди, — кричу я, устремляясь к двери. — Куп, не заходи! Обожди секундочку.

Добежав до пульта, вбиваю код за мгновение до того, как распахнется дверь. Когда это происходит, поворачиваюсь к входу и встречаю удивленный взгляд брата.

— Ты поставила сирену? — спрашивает он, стоя на коврике с надписью «Добро пожаловать!» и сжимая в руке бутылку вина. — Если хотела, чтобы я вернул ключ, могла бы просто попросить.

— Очень смешно, — улыбаюсь я. — Придется тебе все-таки теперь меня предупреждать, если надумаешь прийти. А то эта штука на тебя полицию напустит.

Нажав на кнопку, я жестом приглашаю его войти, а сама возвращаюсь к стойке и облокачиваюсь о прохладный мрамор.

— А надумаешь влезть в окно, я тебя на телефоне увижу. — Подняв телефон и помахав им, показываю на камеру в углу.

— Она что, правда все записывает? — спрашивает Купер.

— Еще как.

Открыв на телефоне приложение, я разворачиваю его к брату, чтобы тот сам увидел, как стоит в самой середине экрана.

— Угумс, — говорит он, разворачивается и машет в камеру рукой. Потом снова оборачивается ко мне и ухмыляется.