– А как тебе кажется, что я записала?

– Не знаю, потому и спрашиваю.

Ее улыбка дрогнула.

– Джесс, что-то случилось? Я понимаю, у тебя бывают перепады настроения, но мне казалось, будто ты двигаешься в правильном направлении – стала ходить на тренировки, проводить время с Сарой. Сдать чистый лист – это так на тебя не похоже.

Стала ходить на тренировки, проводить время с Сарой. Двигаюсь в нужном направлении. Мне не приходило в голову, что за моим поведением наблюдают, что мои учителя и миссис Хайес оценивают мой прогресс, словно высматривая трещины, скрытые под слоем краски. Я задумалась, не участвовал ли в этом мистер Мэтьюс, не сообщил ли он им о нашей встрече. Может, на самом деле я сижу в этом кабинете из-за него, а не из-за экзамена по английскому и не из-за того, что я сбежала с урока. Может, миссис Хайес добивалась, чтобы я рассказала о своих чувствах, пожаловалась, как мало моя родная сестра меня любила, как мало она мне доверяла. Если так, тем хуже для нее. Миссис Хайес может сколько угодно из кожи вон лезть, я никогда не стану говорить с ней об этом.

Я попыталась успокоиться, но у меня так и чесались руки выхватить блокнот у нее из рук, чтобы посмотреть, что она записала, узнать, не виноват ли мистер Мэтьюс в том, что я во все это вляпалась.

– Ничего не случилось, – ответила я.

– Ничего?

– Ничего.

Она продолжала смотреть на меня. Это удавалось ей пугающе хорошо. Большинство людей так не могут. У нее получалось вывести меня из равновесия. Сделать так, чтобы мне захотелось что-то ей рассказать – что угодно, только чтобы она перестала так смотреть. Потом я вспомнила. Совершенно разумный, убедительный ответ, который я могла ей предложить, не выдав своих настоящих переживаний. История о том, что меня действительно расстроило, причем довольно сильно.

– Я увидела одну надпись на стене, – сказала я. – В туалете для мальчиков. Об Анне. Мне недавно рассказали о ней. Раньше я не знала. Это было… – Я закрыла глаза и снова увидела эту надпись – бледные линии на стене. – Это выбило меня из колеи. Что кто-то может написать о ней что-то подобное.

Ее взгляд смягчился, словно выполнил свою задачу – заставил меня наконец-то признаться в чувствах, которые она могла понять, с которыми могла работать.

– Сочувствую. Конечно, это расстроило тебя. Мальчики бывают такими… В общем, этого явно не должно было случиться.

– Я не понимаю, с чего бы кто-то стал писать о ней такое.

– Трудно сказать. Иногда у мальчиков в голове ужас что творится. Они могли сделать это без какой-либо реальной причины. Люди иногда ведут себя жестоко – они выходят из себя, если расстроены, кому-то завидуют или огорчены, что отношения плохо кончились. Думаю, вряд ли надпись действительно что-то значит. – Она вздохнула. – На самом деле было бы лучше, если бы тебе об этом не рассказывали.

– Они не специально.

– Что ж, ладно. Есть вещи, о которых больно узнавать, но они ничего не меняют.

Смартфон, лежавший у нее на столе, зажужжал, гулко вибрируя на деревянной поверхности.

Посмотрев на него, она вскинула брови:

– Извини, это из школы, где учится мой сын. Секунду.

Она ответила на звонок и отошла к окну, повернувшись спиной ко мне. Ее блокнот лежал на столе, в нескольких десятках сантиметров от меня.

– Здравствуйте, – произнесла она. – Все в порядке?

Я положила руки на стол. Я хотела узнать, что она записала. Я хотела узнать, рассказывал ли мистер Мэтьюс что-нибудь обо мне.

– Что? Арахис? Нет, не думаю… о, мне так жаль.

Я сделала вид, что потягиваюсь. Кончики пальцев коснулись блокнота. Я замерла и взглянула на миссис Хайес. Она прислонилась к окну, прижав пальцы ко лбу.

– Да, – сказала она. – Его бабушка угостила нас печеньем, и мне не пришло в голову спросить. Я думала, оно с шоколадной крошкой.

Я наклонилась вперед еще сильнее, подтянула блокнот к себе и повернула его так, чтобы было удобнее читать. У нее был аккуратный, четкий почерк.

«Джесс утверждает, что плохо себя чувствовала. Разумеется, это ложь – я уже говорила с ее родителями. Отрицание? Депрессия? Патологическая ложь? Посоветовать обратиться к психологу? Психиатру?»

Психиатр. Родители. Я не знала, что она говорила с ними. Впервые я задумалась: может, они до сих пор думают, что со мной что-то не так, а может, они просто перестали пытаться понять, что именно. Эта мысль причинила мне боль. Нет, нельзя так думать. Они знают меня. Они понимают, что со мной все нормально. Потом я подумала о перепадах настроения, о том, как часто я в последнее время заставляла родителей нервничать, выводила их из себя – теперь, когда рядом не было Анны, которая смягчала наше общение.

Я перелистнула на предыдущую страницу, рассчитывая узнать, с кем еще разговаривала миссис Хайес и упоминал ли мистер Мэтьюс о нашей встрече. Похоже, она поверила, что главная проблема в той надписи, но, может, она умолчала еще о чем-то.

Но я так ничего и не нашла. На предыдущих страницах были записи о других учениках. Я посмотрела на миссис Хайес – она по-прежнему стояла, прислонившись к окну. Я перелистнула страницу, а потом еще одну и еще – было любопытно, есть ли там еще что-то обо мне. Я просматривала страницы в поисках моего имени, но его нигде не было. Потом краем глаза я заметила, как миссис Хайес отворачивается от окна.

– Спасибо, – сказала она в трубку. – Я очень ценю вашу помощь. В будущем я обязательно буду осторожнее. Я очень рада, что никто не пострадал.

Я перелистнула обратно – на то место, где она остановилась, на страницу с записями обо мне, и толкнула блокнот на другую сторону стола, успев отдернуть руки и сложить их на коленях как раз в тот момент, когда она повесила трубку.

– Извини, что мне пришлось отвлечься, – произнесла она, садясь на свое место. – Похоже, я чуть не убила половину класса в начальной школе, где учится мой сын.

– Не проблема, – сказала я. – Рада, что все хорошо кончилось.

– Я тоже.

Потом она протянула руку и взяла блокнот. В этот момент я поняла, что он все еще повернут в мою сторону. Я поняла, что она это заметила – она бросила на меня быстрый взгляд и открыла рот, словно собираясь спросить меня об этом. Я старалась выглядеть как можно более невозмутимо. Потом она передернула плечами, словно собака, промокшая под дождем, и снова закрыла рот.

– Джесс, ты хочешь обсудить со мной что-нибудь еще?

– Нет, – ответила я. – Больше ничего не приходит в голову.

В первый раз мы остались одни в помещении. Во второй раз все случилось под открытым небом. Он касался меня, когда мы сидели на трибунах – я ждала, пока Лили выйдет из раздевалки. Риск, факт того, что все происходило прилюдно, заставляли меня думать, будто он потерял контроль над собой, будто мы оба потеряли контроль.
«Потеряли контроль». Хорошо звучит. Словно контроль сам ускользнул сквозь пальцы, снимая с меня ответственность за любые поступки.


Глава 27

На следующий день я сидела на трибунах, пристроив перед собой книгу, и старательно делала вид, что читаю. Но на самом деле не читала. Также я не наблюдала за мистером Мэтьюсом, который сидел в нескольких рядах передо мной, ожидая, пока баскетболисты освободят беговые дорожки. Я даже не думала о надписи, об Анне или о миссис Хайес.

Вместо этого я наблюдала, как Ник бегает. Я заметила, что из-за тонкого слоя пота его руки и шея блестели, как стекло; что его глаза, в зависимости от освещения, цветом напоминают то темное пиво, то древесину, промокшую под дождем. Эти мысли были необычны для меня. В высшей степени необычны. И все-таки я не была уверена, хочу ли я, чтобы между нами что-то было. Например, физическая близость. Честно говоря, я не знала, хочу ли вообще, чтобы он ко мне прикасался. И в то же время мне бы… хотелось коснуться его. Его рук, его плеча, выступающей косточки на запястье. Чего угодно. Коснуться – и не отодвинуться в следующее мгновение.

Трибуны задрожали под тяжестью чьих-то шагов. Повернувшись, я увидела, что ко мне проталкивается Сара. Она уселась рядом и с ухмылкой покосилась на меня.

– Ну и кто он? – спросила она и запрокинула голову, чтобы собрать волосы в идеальный хвост. Она могла сделать это буквально одним движением, мои же попытки повторить подобное всегда заканчивались провалом.

– В смысле?

– На кого ты засматриваешься?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – сказала я, демонстративно закрыв книгу. – Я читала.

– Ха! Я всегда считала, что для чтения нужно смотреть на страницы, а не просто держать книгу перед собой и глядеть на кого-то, пуская слюни.

Я непроизвольно поднесла руку ко рту.

– В переносном смысле, – усмехнулась она. – Не в буквальном… Тебя же насквозь видно!

В этот момент Ник повернул на участок дорожки, который был ближе всего к нам. Он посмотрел в нашу сторону и помахал рукой. Не задумываясь, я помахала в ответ.

Я ожидала, что этот обмен приветствиями вызовет новую порцию насмешек со стороны Сары, но вместо этого она выглядела задумчивой.

– О, – сказала она. – Я просто пошутила. Не знала, что у вас с Ником и правда что-то есть.

– Ничего и нет. Мы просто друзья.

Она подняла бровь:

– Друзья?

– Друзья. Правда.

– Ладно, – сказала она. – Это хорошо.

– Ага. – Я помолчала немного, обдумывая ее слова. – Погоди, почему хорошо?

– Не знаю, – смущенно ответила она. – Знаешь, говорят иногда всякое.

– Про Ника?

– Не про него конкретно. Но он играет в баскетбольной команде. И я слышала… – Она помолчала. – Не знаю. Я иногда хожу на игры, и эти парни просто безумные. К тому же они гуляют и веселятся вовсю. Кажется, это не в твоем духе.

– Понятно, – сказала я. – Но Ник не такой.

– Уверена?

Я подумала о Нике, о том, как он покачал головой, когда Чарли предложил ему выпить на похоронах Анны. О его улыбке. О том, каким было его лицо, когда он говорил об Анне.

– Да, уверена.

– Ладно. – Она пристально посмотрела на меня – настолько пристально, что я начала краснеть. – Ты влюбилась в него, да? С головой упала в это чувство? – Это было самое мягкое, что я в принципе могла от нее услышать.

– На падение не похоже, – медленно произнесла я.

– А на что тогда?

Я увидела, как тренер баскетболистов направляет их с дорожки к раздевалкам и Ник переходит на бег трусцой.

– Я как будто начинаю просыпаться.

Глава 28

Несколько дней спустя я лежала в траве на животе и наблюдала за тем, как Ник бездумно срывает маленькие цветочки, растущие рядом с ним, и растирает бутоны между пальцами. Я пыталась понять, что буду делать, если он бросит это занятие и придвинется ближе, если он потянется ко мне. Останусь ли я лежать неподвижно? Или в груди поднимется то знакомое чувство паники, которое заставит меня отшатнуться, оказаться вне досягаемости? Я не знала, приходило ли ему в голову проверить или я была для него просто напарником по бегу, странной сестрой-близняшкой девушки, которую он любил, – слишком ненормальной, чтобы воспринимать ее всерьез.

– Джесс, это просто цветок.

Я вздрогнула:

– Что?

– Ты так на него смотришь, – он легонько коснулся цветка указательным пальцем, – словно это магический шар, который вот-вот явит тебе твое будущее. О чем ты задумалась?

«О том, хочешь ли ты меня коснуться, – подумала я. – И о том, что бы я почувствовала, если бы ты это сделал».

– Ни о чем особо. Просто выдалась странная неделя, – сказала я и снова вспомнила, как сидела в кабинете миссис Хайес и слушала ее рассуждения о том, что я двигаюсь в правильном направлении. Подумала о том, как странно и неуютно я себя почувствовала. – Раньше мне как-то удавалось идти своей дорогой, и на меня никто особо не обращал внимания. Или, по крайней мере, если на меня смотрели, я этого не замечала. А теперь на меня словно прожектор направлен и я никуда не могу скрыться. Словно все ждут, что я сорвусь. – Я пожала плечами. – Не знаю, может, все это чушь.

Ник издал странный звук.

– Что?

Он взмахнул рукой:

– Прости, я не хотел смеяться.

Меня возмутило, что я открылась ему, а его это развеселило.

– Что тут такого смешного?

– Ничего смешного. Правда же ничего. Я просто подумал, что ты забыла, с кем говоришь. Потому что я буквально единственный темнокожий ученик во всей школе. Я живу в свете прожектора с тех пор, как мы сюда переехали. Люди следят за мной, как ястреб за мышью, но половина из них даже сами этого не замечают. Так что, поверь мне, я прекрасно тебя понимаю. – Он вздохнул. – Понимаешь ли, до того, как мои родители переехали со мной сюда, я был очень спокойным, даже тихим. Мои двоюродные братья часто смеялись надо мной и называли Йодой, потому что меня было крайне сложно вывести из себя. И знаешь, мне это нравилось. Но здесь меня преследует неодобрение, а действия трактуются двойственно. Знаешь, если я делаю хоть глоток пива – я алкоголик, а когда отказываюсь выпить – двинутый зожник. Словно наждачкой по нервам. Я боюсь, что люди так и будут скоблить меня этим наждаком, пока ничего хорошего от меня не останется.

– У них ничего не выйдет, – сказала я. – Люди не могут повлиять на то, кто ты есть на самом деле.

Он снова покачал головой.

– Ты не понимаешь, – ответил он. – То, как с тобой обращаются, может полностью тебя изменить. Здесь половина людей так меня боится, словно я бомба с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется, а вторая половина пытается поджечь чертов запал. Боюсь, однажды кто-то толкнет меня плечом в коридоре или шепнет что-то, когда я будут проходить мимо, и я сорвусь. И это лишь подтвердит их мнение обо мне.

Я хотела верить, что не вхожу в число людей, о которых он говорил. Хотела думать, что я от них отличаюсь, что я всегда видела в нем что-то большее, чем цвет его кожи, и что цвет кожи не определял Ника для меня. Но я не могла точно сказать, действительно ли это так или на самом деле я обращалась с ним так же, как все остальные. Он был темнокожим. И долгое время казалось, что этот факт исчерпывающий, будто больше мне и не нужно о нем ничего знать.

Я прогнала эту мешанину мыслей прочь, ощутив, что не хочу сейчас с ними разбираться:

– Но в баскетбольной команде у тебя есть друзья, верно?

Он отбросил цветок в сторону:

– Я дружу с Брайаном, а Чарли по большей части просто терпит меня ради компании, вот и все. Как только игра заканчивается, они исчезают. Иногда они уходят вместе большой толпой, а я иду домой. – Он растянул губы в полуулыбке. – Однажды я спросил, почему они не позвали меня. Оказалось, они думали, будто у меня другие планы. Кто знает, может, они и правда так думали. Может, они считают, что каждый вечер я улетаю на вертолете в какой-то крупный город, где тусуюсь со своими двадцатью темнокожими друзьями.

Хотя это было совершенно не в тему, я внезапно отвлеклась, представив, как он танцует под мерцающими огнями под музыку, от гулкого ритма которой вибрирует пол.

Он вздохнул и покачал головой:

– Довольно часто я даже не включаю телефон – меня тошнит от фоток вечеринок, о которых я даже не знал. – Потом он рассмеялся, сухо и горько. – Все, что мне достается, – это мяч во время игры. Когда мы сюда переехали, я вообще не так уж хорошо играл в баскетбол, но все были абсолютно уверены, что темнокожий парень станет прекрасным игроком, поэтому мне давали больше времени на площадке, чем всем остальным, и теперь я стал одним из лучших в команде.

Ник перекатился на спину, показывая, что с этой темой разговора покончено.

Подложив руки под голову, я уставилась в небо с полосами облаков. Когда-то давно я изучала облака и тогда запомнила, как называются всяческие типы и виды. Все, что мне сейчас приходило в голову, – это слово nimbus, и я понятия не имела, как выглядят облака с таким названием и какую погоду они предвещают.

Я думала об облаках и о дожде. Я думала о времени. О Нике. Об Анне. О том, стали бы мы с Ником относиться друг к другу иначе, если бы я могла обратить время вспять и стать той, кто поддерживала бы его, когда он был расстроен, той, кто держала бы его за руку. Если бы я могла обратить время вспять, то не дала бы Анне уйти той ночью, сейчас я была бы с ней, а не лежала здесь на траве с Ником. Но время движется только в одном направлении, так что я лежала и смотрела в небо, на безымянные облака.

После этого мы стали осторожнее. Мы старались сохранить все в тайне. И все-таки иногда мне хотелось тебе рассказать – так сильно, что возникало ощущение, будто я давлю на синяк, который при прикосновении болит все сильнее. Я хотела попытаться объяснить тебе все. Но мне казалось, это невозможно, чтобы ты – ты, которая едва выносит прикосновения, даже от меня, – поняла, каково это, когда к тебе прикасаются вот так. Поняла, почему эти чувства заставили меня подумать, что я влюбилась.


Глава 29

Когда я, вернувшись домой, переодевалась после тренировки, в дверь позвонили. Судя по записке на столе, родители ушли за покупками. Решив, что это они вернулись и можно особо не наряжаться, я осталась в спортивных штанах, натянула чистую футболку и спустилась по лестнице, чтобы ответить. Когда я уже открывала дверь, звонок прозвенел снова. На нашем крыльце стоял полицейский, держа руку на кнопке звонка. Это был тот же полицейский, что приходил к нам раньше, но на этот раз у него в руках была средних размеров картонная коробка. Увидев меня, он отступил на шаг и крепче сжал коробку в руках.

– Родители дома? – спросил он.

– Нет, сейчас их нет.

Он посмотрел на коробку, а потом снова на меня.

– Я пришел, чтобы передать это твоим родителям.

– Что это?

– Это вещи твоей сестры. – Его щеки порозовели до цвета лосося. – Мы должны были вернуть их раньше, но из-за ошибки не сразу нашли.

Я подумала, не является ли «ошибка» вежливым обозначением того, что коробку просто забыли в какой-то комнате или запихнули под чей-то стол, где она оказалась погребена под кучей бумаг и прочих офисных принадлежностей.

– Хорошо. Я могу забрать.

Я протянула руку к коробке. Он, похоже, не был уверен, допустим ли такой вариант, поэтому продолжал держать коробку, прижимая ее к себе.

– Отдайте ее мне, – попросила я.

Он не столько передал ее мне, сколько, помедлив, выпустил из рук. Я подождала несколько секунд на случай, если он хотел сообщить что-то еще. Он не сказал ничего, просто продолжал стоять на месте с выражением неуверенности на лице. Я легонько помахала ему рукой из вежливости и закрыла дверь.

Я отнесла коробку к себе в комнату. Немного посидела, держа ее на коленях, крепко прижимая к себе. Я подумала об Анне, о том, как я ошибалась насчет наших с ней отношений, о том, что она была не готова делиться со мной почти ничем.

Я сомневалась, имею ли я право достать содержимое коробки. Некоторое время я сидела неподвижно, а потом открыла коробку. Чувствуя вину, словно воровка, я вынимала вещи одну за другой и раскладывала их на кровати. Сначала ее телефон с разбитым экраном. Я попыталась включить его. Никакой реакции. Я отложила его в сторону. За телефоном последовали ее туфли, колготки, платье, кардиган, нижнее белье и заколка для волос. Все, что было на ней той ночью, аккуратно сложенное. От мысли о том, что полицейский, даже если это была женщина, касался ее носков, ее белья, у меня скрутило желудок. Было сложно принять, что после смерти у нее не осталось личного пространства.

Я провела руками по ее кардигану. Я вспомнила, как она надела его в первый раз несколько месяцев назад и как я завидовала тому, каким теплым он казался. Сейчас он был тяжелым и мягким в моих руках, но, когда я поднесла его к лицу, он пах не Анной, а стиральным порошком. Причем не тем, который мы использовали. Наверное, они постирали его. Я не хотела думать о том, почему им пришлось это сделать.

Положив кардиган на колени, я развернула платье. Оно было темного, глубокого фиолетового оттенка – кажется, такой называют баклажановым. Внизу одной пуговицы не хватало – осталась только оборванная нитка. Я порылась в коробке, проверяя, не осталась ли она в ней, но там ее тоже не оказалось. Наверное, оторвалась в ту ночь. В ночь ее падения.

Я положила платье на кровать, а потом вышла из комнаты и отправилась за дом, к участку газона под окном Анны. Опустившись на колени, я обыскала траву, шарила руками по земле и камням, пытаясь разглядеть белую пуговицу, отыскать жемчужный отблеск. Я собиралась пришить ее обратно к платью. Я хотела вернуть прежний вид хотя бы одной вещи, которая принадлежала Анне.

Пуговица не нашлась даже после того, как я расширила область поисков, решив, что ее могло снести в сторону вместе со снегом и льдом. Я искала, пока не услышала, как к дому подъезжает машина родителей. Только тогда я оставила поиски и поспешила обратно в дом, взбежала по лестнице наверх, в ванную комнату, и тщательно вымыла руки, чтобы меня не спрашивали, откуда у меня под ногтями грязь.

И прежде чем спуститься вниз к ужину, я заново сложила платье и кардиган и убрала их обратно в коробку. Сначала я собиралась положить туда же и телефон, но потом передумала. Я отложила его в сторону, а потом аккуратно спрятала коробку с остальными вещами Анны под кровать, подальше от чужих глаз. Я не хотела, чтобы другие люди – даже родители – касались ее вещей. Их и так трогали слишком многие.

Глава 30

Обычно, когда я садилась в автобус, Сара приветствовала меня только кивком и больше никак не реагировала. Сара была не из числа жаворонков. Но на следующий день, как только я уселась рядом, Сара скинула наушники и разразилась жалобами на уроки вождения. Похоже, она долго копила свое возмущение по этому поводу, и я оказалась тем счастливчиком, которому предстояло это выслушать. Мне оставалось только переждать.

– Закончила? – спросила я, когда наконец повисла пауза.

– Ненадолго, – сказала она. – Но, если я провалю тест, нас ждет новый раунд, обещаю тебе. И если преподаватель снова скажет мне, что я очень «милая», когда нервничаю, то я что-нибудь с ним сделаю и в итоге окажусь в тюрьме, а тебе придется протащить мне пилу в пироге.

– Заметано. Как бы там ни было, я хотела спросить, у тебя и правда есть какой-то знакомый мастер по телефонам?

– Ага. Точнее говоря, знакомая. – Она помолчала, раздумывая. – А может, будучи феминисткой, я должна говорить «мастерица»?

– Она знает свое дело?

– Ага. Раньше я относила телефон в сервис, где покупала, но они всегда предлагают купить новый вместо того, чтобы ремонтировать старый, – почему-то обычно оказывается, что гарантия не покрывает ни одну из моих поломок, – но Моне удается поддерживать его в рабочем состоянии годами.

– Моне? Это Мона Эддл твоя мастерица по телефонам?

– Ага.

– Как так вышло?

Сара посмотрела на меня, подняв брови:

– Видишь ли, я не уверена на сто процентов, что именно тебя удивляет. Ты не веришь, что она способна чинить чужие телефоны, или не понимаешь, что общего у такой, как Мона, с таким человеком, как я?

Я обдумала эти два варианта. Честно говоря, меня удивляло и то и другое.

Сара рассмеялась:

– Слушай, тебе нужно поработать над умением держать лицо. Втайне Мона – настоящий ботан. Ну на самом деле это даже не секрет – просто за фасадом, за локонами и формой чирлидера, скрывается нечто большее. Она всегда занимает призовые места на научных ярмарках, хотя, наверное, некоторые думают, что она попала на углубленные занятия по биологии по ошибке или вроде того.

– А почему она тебе помогает?

– Когда-то мы были подругами, а потом она стала популярной в средней школе и перестала со мной общаться, – сказала Сара. – Позже она стала чувствовать вину из-за этого и попыталась восстановить отношения, но мне было уже все равно… Теперь я просто обращаюсь к ней, когда нужно решить какую-то проблему, и она помогает мне. Думаю, это избавляет ее от мук совести.

– Как думаешь, она сможет сделать кое-что для меня?

Сара пожала плечами:

– Может. Но, честно говоря, она сердится, когда я обращаюсь к ней с мелочами. Если поломка совсем простая, лучше сама поищи ответ в интернете. Ей больше всего нравится, когда я подкидываю ей сложные задачки.

– Моя довольно сложная. Я даже думаю, что у нее ничего не выйдет.

Сара улыбнулась:

– Именно так ей и скажи. Это ее с ума сведет. А я тем временем спрошу ее насчет своего телефона – он по-прежнему что-то не в себе. – Она помолчала. – О, и еще, хотя ты и так вряд ли бы стала это делать, но вот тебе ценный совет: не упоминай при ней Брайана.

– Почему?

– Потому что они расстались прошлой весной и для нее это по-прежнему ужасно больной вопрос. И это говорю я как человек, который часто подшучивает над ней: не упоминай Брайана. Я уже совершила эту ошибку, и, если это случится снова, она решит, что я тебя подговорила.

– Ладно, – сказала я.

И я действительно не собиралась упоминать Брайана. Но я не могла перестать думать о том, как Мона торопливо прошла мимо него во время учебной тревоги, и о том, как она сидела на крыше. Не могла перестать ломать голову над тем, что же между ними произошло.

Возможно, я боялась, что ты не поймешь меня, поэтому ничего тебе не рассказала. Хотя это всего лишь оправдание. Возможно, я боялась, что, заговорив, я не смогу произнести правду вслух и мои слова растворятся в воздухе. Что я не способна объяснить, почему не смогла остановиться. А я должна была остановиться. Но не могла. Нас неотвратимо тянуло друг к другу.
Это оправдание. Это правда. Я по-прежнему не могу объяснить, как оба утверждения могут быть верны одновременно.


Глава 31

Позже Сара написала мне, что Мона сможет встретиться с нами в компьютерном классе во время обеда. Когда мы пришли, она уже была там. Ожидая, пока она закончит свои дела за компьютером, я засмотрелась на ее волосы. Обычно я не интересовалась прическами, но надо признаться, что волосы Моны были настоящим произведением искусства – каждый локон словно жил своей жизнью.

– Она не даст тебе их подергать, если ты сейчас об этом думаешь. Однажды я попробовала, и она была не в восторге.

Я резко подняла взгляд и увидела, что Сара улыбается мне со своего места за компьютерным столом. Она откинулась назад так сильно, что стул под ней едва не опрокинулся, качаясь на задних ножках.

Я покраснела:

– Я вовсе об этом не думала. Я бы никогда…

Мона покачала головой:

– Все нормально. Я понимаю. – Она укоризненно посмотрела на Сару. – Сара просто тебя подначивает. Она любит проделывать такое с другими.

Сара склонила голову, изображая испуг:

– О нет, это что, наезд на мои социальные навыки? Мне стоит пересмотреть свое поведение, чтобы стать частью вашей идиотской девичьей шайки?

Мона закатила глаза, а потом напечатала еще несколько слов и нажала на enter.

– Ладно, я закончила, – сказала она. – И мы команда, а не шайка. Знаешь, поубавить сарказма было бы неплохо, если ты собираешься попросить меня об услуге.

Я начала расслабляться. Я волновалась перед этой встречей, ожидая, что мне будет неловко разговаривать с Моной. Но эта Мона полностью отличалась как от той девочки на крыше, так и от той Моны, которая общалась с Лорен и Бет. Она была непринужденной и уверенной, как будто с легкостью вернулась к продолжению разговора, который они с Сарой вели уже давно.

– Об услуге? – спросила Сара, широко раскрыв невинные глаза. – Ничего такого и в мыслях не было. Конечно, если тебе скучно, у меня есть кое-что для тебя. И у Джесс тоже, наверное, кое-что есть, если ты это осилишь.

– О, большое спасибо. И что ты мне принесла на этот раз?

– Ну, если ты так настаиваешь… Мой телефон ведет себя как-то странно.

Мона скептически посмотрела на нее:

– Странно? Ты пробовала выключить его и снова включить?

– Ага, раз десять. Ты мне это надежно вдолбила. Теперь я даже с тостером так поступаю, когда в нем хлеб начинает подгорать. Выключить, подождать десять секунд, снова включить. Я уже на автомате это делаю.

– И с тостером помогает?

– Иногда.

– Что ж, продолжай в том же духе. Ты скачиваешь все обновления на телефон, как я тебя учила?

– Да. – Сара помолчала. – Ну, большую часть.

Мона вздохнула:

– Так, и что с ним такого странного?

– Он едва держит заряд. Полностью разряжается часа за два. Я начала постоянно таскать с собой зарядку, но конкуренция за розетки у нас суровая.

Мона вытянула руку в ожидании:

– Давай.

Сара вытащила телефон из кармана, и Мона нахмурилась, протянув к нему руку. Потом она повернулась ко мне:

– А ты что мне принесла? Надеюсь, что-то посерьезнее, чем этот кусок хлама.

Я расстегнула сумку, аккуратно вытащила полиэтиленовый пакетик на молнии, в котором был телефон Анны, и протянула ей.

– Ух ты! – сказала она, вскинув брови, и повернула пакетик к себе с выражением благоговения на лице. – Вот это я понимаю сломано.

Сара улыбнулась:

– Рада, что мы принесли тебе что-то, что заслуживает твоих усилий.

Мона открыла пакетик, вытащила телефон и рассмотрела его более внимательно.

– Так что ты с ним сделала?

– Ничего, – сказала я. – Ну то есть он не… технически это не мой телефон.

Сара нахмурилась:

– Погоди, тогда чей… – Она умолкла на полуслове.

Мона посмотрела на Сару, а потом снова на меня.

– Анны? – мягко спросила она.

Я кивнула. Мона собралась положить его на место.

– Прости, я не знаю, хорошая ли это идея. К тому же для меня это просто хобби, а этот телефон… не знаю, сможет ли хоть кто-нибудь что-то из него извлечь.

– Может, попробуешь?

– Могу, но… – Она покачала головой. – Слушай, я знаю, что она была твоей сестрой…

– Она была не просто моей сестрой, мы были близняшками.

Я крепко зажмурилась, смутившись слез, внезапно наполнивших глаза. «Не плачь, – подумала я. – Просто забери телефон и уходи отсюда. Это была плохая идея. Телефон явно не восстановить, и там все равно не найдется ничего ценного».

– Ладно, – тихо произнесла Мона. – Извини. Я… просто телефоны – это действительно личное. Но я понимаю, что тут все по-другому, особенно с учетом того…

«Особенно с учетом того, что Анна никогда не вернется».

– …что вы были близняшками, – смущенно закончила она.

– Спасибо, – сказала я, крепко ущипнув себя за руку, чтобы сдержать слезы.

– Думаешь, у тебя получится его починить? – спросила Сара.

– Не знаю, – ответила Мона. – Я хотела бы попытаться. Но раньше никогда не имела дела с таким разбитым телефоном. На практике.

Она посмотрела на телефон. А потом тихо произнесла – так тихо, что я едва расслышала ее и даже не была уверена, что она спросила это вслух:

– Два этажа, верно?

Я кивнула. Два этажа и вес моей сестры-близняшки. «Вот так выглядел бы твой телефон, – подумала я, – если бы ты прыгнула». А когда я снова подняла взгляд на Мону, она осторожно водила пальцами по разбитому экрану, и мне показалось, будто она думает о том же.

Мы все с минуту помолчали. Потом Мона сжала телефон в ладони и решительно мне кивнула:

– Я ничего не могу обещать, но сделаю все, что смогу.

Она встала, убрала телефон Анны в пакетик и положила его в передний карман своего рюкзака. Телефон Сары она оставила на столе.

– Эй, а как насчет моего? – спросила Сара.

– Я передумала, – ответила Мона. – Тебе пора покупать новый.

Глава 32

Позже на той же неделе я сидела у дома мистера Мэтьюса и глядела в окно его гостиной. На тренировке по легкой атлетике он был молчаливее, чем обычно, и более рассеянным. Он сказал, что простудился, но, когда одна ученица заметила, что ему надо бы принимать витамин С, он непонимающе посмотрел на нее, а потом слабо улыбнулся и пообещал запастись апельсиновым соком.

Придя домой, он медленно повесил пальто на вешалку. Я ждала, что он пойдет на кухню, как обычно. Но вместо этого он стоял посреди комнаты, глядя в окно. Я испугалась, что он увидел меня несмотря на то, что я была осторожна, а потом заметила, как расфокусирован его взгляд. Нетвердой походкой он приблизился к дивану и уселся на него. А потом уронил голову и заплакал.

Раньше я видела плачущего мужчину только однажды – это был папа в тот день, когда умерла Анна. И это выглядело иначе: папины слезы были будто нарисованы на его застывшем лице, как капли дождя на лице статуи. Здесь все было совсем иначе. Мистер Мэтьюс полностью отдался чувствам, он плакал так, как плачешь, когда никто не видит, когда нет никаких причин сдерживаться. Жуткий плач человека, чье сердце разбито. Рыдания сотрясали его согнувшееся тело. На это было тяжело смотреть, и все-таки я словно зачарованная не могла отвести взгляд.

Я не знала, плакал ли он об Анне. В конце концов, он мог плакать по самым разным причинам: заболел кто-то из родных, кто-то дал плохой отзыв о его работе, – что угодно. Но самое странное было в том, что в этот момент я хотела, чтобы он плакал по Анне. Я хотела, чтобы он оплакивал ее. Я хотела, чтобы кто-то был влюблен в нее так сильно, что ее гибель разорвала бы его чертово сердце в клочья, чтобы боль копилась и копилась внутри изо дня в день с момента, как ее не стало. Я хотела, чтобы она удостоилась такой любви, а не просто встречалась с каким-то типом, который уже забыл о ней, который никогда не понимал, что она особенная.

К тому же я эгоистично желала, чтобы кто-то еще понимал ту особую скорбь, которую я испытывала из-за утраты Анны. Чтобы кто-то еще мучился, не зная, как прожить остаток дней без нее. Мысль о том, что кто-то еще переживает такие эмоции, на короткое мгновение дала мне почувствовать себя менее одинокой.

Я думала, что никогда не попаду в число тех, кто меняется, начав встречаться с парнем. И все-таки это случилось. Когда он сказал, что ему нравятся распущенные волосы, я стала чаще выбирать такую прическу. Когда он сказал, что духи, которыми я пользуюсь, пахнут слишком резко – хотя на самом деле я не пользовалась никакими, – я стала использовать дезодорант без отдушки. Когда он говорил мне не думать слишком много, отменять свои планы, я его слушалась. Я менялась. А потом, через месяц, я решила, что этому нужно положить конец. Чем бы это ни было. Что бы ни было между нами.


Глава 33

До локтей вымочив руки в теплой мыльной воде, уставшая после тренировки, я чувствовала расслабление. Я начала размышлять вслух о теоретической допустимости отношений с мужчинами, которые намного старше. В это время я одновременно передавала маме острый нож, который нужно было сполоснуть и высушить. Нож выскользнул из ее руки, и его кончик оцарапал ей ладонь.

– Извини, что? – спросила она.

– Мне показалось, ты поранилась, – сказала я, глядя на пятнышко крови, расползающееся по ее ладони.

– Все в порядке, – ответила она, даже не посмотрев. – Ты вроде только что спросила, считаю ли я, что из отношений между подростком и взрослым может что-то получиться?

– Вроде бы я спросила не совсем это. И тебе правда лучше заклеить порез пластырем, – сказала я, видя, что пятнышко крови разрастается. – Если ты не хочешь, чтобы кровь попала на тарелки – мне же тогда придется их перемывать.

– Все нормально, – повторила она. – Но я хочу, чтобы ты объяснила мне, почему ты упомянула об этом именно сейчас. Почему ты решила, что из таких отношений вообще может выйти что-то хорошее?

К этому моменту я уже отчетливо поняла, что услышанное ей не понравилось, но ее тон вызвал у меня любопытство.

– Недавно в новостях показывали сюжет про учительницу и ее ученика. Ее посадили в тюрьму, но они не расстались. Вроде у них даже был ребенок. Разве это ничего не значит?

– Нет, это означает, что она завладела этим бедным подростком, воспользовалась им, вскружила ему голову. Здоровыми отношениями это не назвать.

Наверное, она была права насчет того, что я привела не лучший пример. Я попробовала зайти с другой стороны.

– Ладно, согласна. Но разве не говорят, что возраст – это всего лишь число, и разве не может случиться, что человек влюбляется в кого-то совершенно неожиданно? Может, они и не будут жить долго и счастливо, но зато их чувства настоящие. Разве они не могут заботиться друг о друге?

Она пристально посмотрела на меня, внимательно изучая мое лицо:

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Рассказать тебе? Нет.

– Потому что, если есть какой-то учитель в школе или, может, кто-то из наших знакомых давит на тебя…

Теперь до меня дошло.

– О боже, нет. Нет!

По какой-то причине перед моим внутренним взором возник не мистер Мэтьюс, а мистер Ричардс, пытающийся прижать меня своим брюхом к циркулярной пиле.

– Уверена? Потому что я не буду тебя ругать, но, если что-то случилось, очень важно, чтобы мы могли все обсудить…

– Нет.

– Точно нет? – В ее голосе зазвучала надежда.

– Нет, – твердо повторила я. – Клянусь.

– О, слава богу. – Она оперлась на раковину. – Потому что на самом деле возраст – это не просто число, Джесс. Помни об этом и никогда не доверяй тем, кто утверждает обратное. Ладно?

Я кивнула, потому что мне уже очень хотелось сменить тему. Поднимать ее было большой ошибкой.

– Хорошо, – сказала она и посмотрела на свою руку. – Боже, мне точно не помешает пластырь.

– Я принесу, – предложила я, обрадовавшись, что у меня появился повод уйти.

Роясь в шкафчике в ванной, я размышляла, зачем вообще об этом упомянула. Теперь я сама не знала, как воспринимать идею о том, что у мистера Мэтьюса и Анны могли быть отношения. Сначала он казался мне извращенцем, хищником, но когда я увидела его слезы, мне стало сложнее думать о нем так. Возможно ли, что между ними было что-то хорошее? Отчасти я даже надеялась, что так и было, потому что у Анны не будет второго шанса найти чистую, светлую любовь.

А может, это лишь самообман – думать, что между ними могло быть что-то хорошее. Может, наивно с моей стороны относиться к мистеру Мэтьюсу иначе, увидев, как он плачет и разговаривает с кошкой. В последнее время я не была уверена ни в чем.

Глава 34

Выступления полицейских в рамках программы DARE[3] были коронным номером школьных собраний еще со средней школы. Раз в год тщательно выбритый офицер в накрахмаленной форме приходил в школу и произносил речь о вреде наркотиков и алкоголя – о том, что одного глотка алкоголя до двадцати одного года или одной дозы наркотиков в любом возрасте достаточно, чтобы покатиться по наклонной плоскости к зависимости, бездомности и (для девочек) беременности. Учитывая, что я вряд ли рисковала скатиться по этой наклонной, меня раздражало, что придется выслушивать еще одну серию поучительных историй. Но, похоже, возмущаться было бесполезно, так что, когда нас созвали в спортивный зал, я поспешила туда.

Когда я вошла, Сара помахала мне рукой и заставила парня, который только что сел рядом с ней, подвинуться.

– Привет, я не рассказывала, что сдала на права? – спросила она.

– Рассказывала, – ответила я. – Уже несколько раз.

– Ух ты, да ты реально умеешь подбадривать людей, – произнесла она и кивнула в сторону микрофона, установленного на полу спортзала. – Как думаешь, кто будет на этот раз? Один из тех, которые говорят: «Привет, когда-то я тоже был молодым и думал, что нужно пить и колоться, чтобы быть крутым» или «Давайте посмотрим на фотографии очаровательных подростков и на обломки горящей машины, в которой они погибли»?

– Трудно сказать.

Она задумчиво кивнула:

– Надеюсь, что обойдется без всей этой жести на фото. Впрочем, нет, на самом деле я по-настоящему надеюсь, что выйдет как в тот раз, когда один из наших любителей дебатов устроил докладчику перекрестный допрос насчет того, насколько вредна марихуана, учитывая, что несколько штатов ее уже легализовали.

Я улыбнулась:

– Помню. Выступающий тогда аж весь покраснел.

– Критическое мышление в лучшем виде.

– Ага. Лучше бы они просто сконцентрировались на мете. Я имею в виду, про мет куда проще рассказывать. Достаточного одного фото метамфетаминового наркомана с жутким пустым лицом и гнилыми зубами, чтобы убедить меня никогда не прикасаться к этой дряни.

Директриса вышла на сцену и пригладила волосы, убрав пряди за уши. Она спокойно посмотрела на толпу недовольно ерзающих учеников. Гул разговоров умолк. Она прокашлялась, и в зале стало совсем тихо.

– Спасибо вам всем, что пришли, – объявила она. – Давайте дружно поприветствуем офицера Майру Герон из Бёрдтонского отделения полиции.

Вялые хлопки, которые последовали за этими словами, прозвучали небрежно, нарочито и иронично.

Офицер Герон вышла вперед и обменялась с директрисой быстрым рукопожатием. Ее имя я слышала впервые, но в ее широком лице и манере уверенно смотреть вперед было что-то знакомое. Выйдя к кафедре, она оперлась ладонями о ее края и оглядела комнату. В этот момент я ее и вспомнила. Это она предлагала мне горячий шоколад в больнице. Бумажный стаканчик, ковер, искусственный цветок – воспоминания нахлынули так резко, что меня внезапно замутило, и мне пришлось наклониться вперед. Я ущипнула себя за руку, надеясь, что это поможет прийти в себя. Только не здесь, подумала я и ущипнула то же место еще сильнее, а потом заставила себя поднять взгляд и сосредоточиться на словах офицера Герон.

– Я училась в этой школе пятнадцать лет назад, – произнесла она. – Сидела в этом зале и слушала рассказы о том, как наркотики и алкоголь разрушают жизни молодежи. Я думала, что это меня не касается, и не особо прислушивалась. Так что я пропускала все мимо ушей. Делала многое, чего не должна была делать.

Окинув взглядом комнату, она продолжила: