Пателю приглянулись раритеты, стоившие около полутора тысяч долларов, но в итоге он ограничился набором для манхэттенских коктейлей семидесятых годов прошлого века, потратив меньше трехсот «баков».
КК: «ХОХО»[61]
СС: Жарких склонов, снежная куколка
КК: Не зарывайся в песок; будь паинькой
Закрыв свой телефон, она положила его в теплый внутренний карман и как раз успела сунуть замерзшую руку в перчатку, когда папа проехался по утрамбованному мокрому снегу около лыжной базы.
— Готова?
— Была готова, но сейчас мне хочется зайти в кафе и глотнуть горячего шоколада.
Он усмехнулся и закрыл глаза своими оранжевыми защитными очками.
— Разогреемся на лыжах.
К сожалению, папина идея разогрева подразумевала легкий спуск для «синих»[62] грумеров-новичков, что, по его мнению, было просто необходимо для расслабления мышц перед по-настоящему напряженными спусками, после чего следовал «синий» могул, едва ли более интересный для катания. Им пришлось осторожно спускаться, избегая столкновений с толпой малолеток с мамашами.
Я подождал немного у подъемника, но друзья все еще не спустились, поэтому я решил подняться на северную чашу и спуститься с ее склона. Я ни за что не смог бы съехать там по прямой, поэтому сделал вид, что собираюсь побить мировой рекорд в слаломе. Без остановок, просто крутой стремительный спуск. Я уже был на середине пути, когда словил кант[63] и потерял управление. Я сразу понял, что с ногой что-то не так. Одна лыжа отлетела в сторону, но от боли я не смог даже встать, чтобы пойти за ней. Просто валялся и проклинал все на свете, пока какой-то парень не подошел и не спросил, нужна ли мне помощь.
Ох-ох-ох. Кэссиди начала думать, что веселее было бы кататься с мамой и Уитни, несмотря на то, что все еще злилась на маму и что Уитни пока не освоила ничего круче «синих» грумеров. Оуэн оставался безнадежным: он проводил время в парке сноубордов, наблюдая, как ушлые сноубордисты выполняют трюки, иногда удачно делая развороты на сто восемьдесят градусов или подхваты доски рукой.
И Кэссиди вдруг пришла в голову странная мысль.
— Пап, ты ведь не стараешься тут развлекать меня?
— Мне не хочется повредить колено. Да и тебе не вредно разогреться.
Они достигли конца склона, практически не сбив дыхания.
— Ладно, нормально. Теперь мы разогрелись. Могу я сама выбрать следующую трассу?
— Пожалуйста, — согласился отец, слегка натянуто улыбнувшись.
Она выбрала «черную» трассу, находившуюся недалеко от них; на подъеме он дал ей несколько советов по технике, и она якобы вежливо выслушала их. Разумеется, он все говорил верно — ее отец всю жизнь катался на лыжах и знал все тонкости и особенности здешних трасс, — но дело в том, что так повторялось каждый год, поскольку за год отец, казалось, забывал, что она тоже каталась на лыжах всю свою жизнь и успела узнать все тонкости.
— Не понимаю, почему иногда ты становишься чересчур осторожным, — проворчала Кэссиди. — Уж не потому ли, что сломал ногу в школе?
Она видела его фотку в семейном альбоме, где он стоял с ногой, закованной в гипс, с несчастным видом, рядом с одетыми в лыжные костюмы Биз и Коупом.
— Скажем так: я не особо преуспел в этом спорте.
— А по-моему, ты в любом спорте лучше всех наших.
Он хмыкнул слегка повеселее.
— Извинения приняты. Что же тебя на самом деле интересует?
Кэссиди глянула на концы своих покачивающихся в воздухе лыж. Склон под ними пестрел разноцветными шлемами и лыжными куртками. Ей вдруг захотелось, чтобы Тэйт ждал ее внизу, в их коттедже. Как же долго тянется время без него…
— Один ответ, — наконец решилась она. Нужно выяснить все, пока они не доехали до вершины.
— Сначала мне надо услышать вопрос.
— Почему вы с мамой расставались в выпускном классе? Я спрашивала тебя об этом в День благодарения, но нас прервали.
Отец пристально взглянул на нее. Потом сдвинул защитные очки на шлем. Взгляд его голубых глаз казался ясным, но холодным.
— Ну, в самом деле, как-то странно, что никто об этом ничего не говорил. История вашей любви уже стала семейной легендой… и разве она не станет еще интересней, если вы когда-то поссорились, а потом опять помирились?
Несколько мгновений они прислушивались к тихому поскрипыванию тросов, плавно поднимавших их на гору. Отец, казалось, что-то решил для себя.
— Ты можешь не упоминать при маме, что мы говорили об этом?
— Почему? Она бросила тебя ради кого-то или нечто в таком роде?
— Сложный вопрос.
— О господи, пап! — воскликнула Кэссиди, искренне потрясенная. Несмотря на странную реакцию матери на тот браслет, она даже не думала, что это могло быть правдой. — И ради кого же?
Устремив взгляд вверх по склону, отец покачал головой.
— Очевидно, кого-то маловажного.
— Вот отстой, — заключила она, сознавая, что нет смысла давить на него, пытаясь узнать имя. Во всяком случае, сейчас.
— Забавно, но по прошествии двадцати с лишним лет трудно поверить, что это вообще случилось. Как будто это был дурной сон… Тогда твоя мама заявила мне, что ей нужно побыть одной. И я поверил, даже если на самом деле она хотела встречаться с кем-то другим. Мы встречались целых три года, а по молодости это целая жизнь. Я всегда знал, что она для меня единственная, а когда Энди поняла, что это верно и для нее тоже, то вернулась ко мне навсегда.
Отец произнес это таким тоном, что Кэссиди едва осмеливалась дышать. Он пытался говорить грубовато, однако в его голосе чувствовалась какая-то затаенная, грозившая задушить горечь.
Они почти достигли вершины.
— Как это… романтично, — растерянно произнесла Кэссиди, не зная, что еще сказать.
— Да уж, романтичнее просто не бывает, — проворчал отец, отстегнув защитную цепь и сойдя с кресла подъемника.
Они уже опустили защитные очки на глаза, когда Кэссиди вдруг почувствовала, что тоже должна с ним чем-то поделиться. Ей еще не приходилось видеть его таким уязвимым.
— Пап… А у меня есть друг. В Гленлейке.
Его голова резко дернулась, словно его вырвали из воспоминаний.
— И как же его зовут?
— Тэйт Холланд.
— Я что-то слышал о нем. И вы вместе ходили на Зимний бал?
Кэссиди кивнула и, вытащив свой смартфон, показала ему фотографию — но не ту, что послала Тэйту.
— Симпатичный парень, — оценил папа. — Спортом увлекается?
— Футболом и лакроссом.
— Серьезно?
Кэссиди рассмеялась, с досадой почувствовав, что ее смех напоминает глупое хихиканье.
— Боже, кто знает? Ну ему просто… нравится.
— Здорово, — сказал он.
— Пап, — добавила она, — пожалуйста, пусть это пока останется между нами. Не уверена, что готова сделать это официальной главой семейной истории Коуплендов.
Отец обнял ее за плечи.
— Я рад за тебя. Чем бы это ни кончилось.
Глава 28
С Новым годом, черт его побери. Энди, как обычно, в Нью-Йорке с Саймоном или где-то скрывается с чертовым Далласом Уокером? Хренов Даллас Уокер… Я должен написать письмо директору. А может, лучше описать это на своей выпускной дневниковой странице: «Как в Гленлейк приехал учитель и украл мою девушку»? Его должны уволить. Его надо посадить в тюрьму. Ей же всего семнадцать лет! Можно воспользоваться страничкой моего дневника после Зимнего бала, даже не ждать выпуска, просто сделать копии и расклеить их на досках объявлений по всему кампусу. Подсунуть их под каждую дверь. А одну отправить в полицию.
Мама и папа — мама в особенности — горят желанием узнать, кто же он. Они уверены, что Энди с кем-то встречается. Понятно, что мне будет больно… я и так уже страдал, не понимая, почему она решила расстаться. Но это все было ТЕРПИМО в сравнении с ужасным знанием того, что у нее появился кто-то другой, и тем более со знанием того, КТО ИМЕННО.
Вчера вечером, пытаясь уговорить меня спуститься к столу, чтобы выпить шампанского, мама совершенно невинно, явно ни о чем не догадываясь, спросила:
— Ты знаешь, с кем она встречается?
А я брякнул:
— С тем, с кем не следовало бы, — запоздало осознав, что мне не следовало ничего говорить.
Пока я сам не придумаю, что делать.
Жизнь прекрасна.
Просто обалденно прекрасна.
В общем, вчера мы катались на лыжах, и я, все ломая голову над тем, как бы мне отомстить Хренову Далласу Уокеру, внезапно осознал нечто важное, и это важное привело меня в дерьмовое настроение. Позже, когда мы с папой сидели на подъемнике, он принялся укорять меня за то, как «безрассудно» я катаюсь. Мы крупно поспорили, и отстойнее всего, что невозможно было сбежать от этого спора, болтаясь в воздухе на высоте тридцати футов.
Когда мы достигли вершины, я смылся. Покатил искать своих друзей на дальние склоны, где они собирались кататься. Наверху около подъемника их не оказалось, и я решил проверить, насколько быстро сумею скатиться к подножию. Просто рванул напрямик, на пределе возможностей, как на олимпийском спуске. Крутые ощущения экстремальной скорости. По-моему, спуск занял около шестидесяти секунд, и даже если б я устроил там стремную гаражную распродажу, то, готов поспорить, никто даже не вспомнил бы, как я выгляжу, учитывая, на какой скорости я пролетел мимо.
Меня спустили с горы на санях — последний пункт в списке моих желаний — и доставили в рентгеновский кабинет отделения скорой помощи у подножия той горы.
Сломал ногу. Без балды, в натуре.
Что ж, хорошая новость в том, что завтра мы возвращаемся домой. То есть пока все счастливо катаются на лыжах, мне придется проторчать в коттедже всего день. Мама предложила остаться со мной, и я такой: «Боже, нет». Короче, я остался наедине с телевизором, моим дневником и той книженцией, что нам задали прочесть для урока английской литературы. Ее я прочитаю в самолете. Или, может, во время тренировки по баскетболу — потому что мне повезет, если я вернусь к спортивной жизни хотя бы в конце сезона.
Даже не знаю, зачем я взялся писать дневник — ведь в зимние каникулы это совсем не обязательно, — но хреново, когда совсем не с кем поговорить. А я действительно не могу никому довериться. До того, как сломалась нога, я понял, что, как бы мне ни хотелось разрушить карьеру Далласа Уокера, рассказав всем о том, как он соблазнил Энди, я все-таки не стану этого делать.
Потому что я все равно люблю Энди. То есть меня, блин, с души воротит, когда я представляю их вместе. И она определенно отчасти виновата, потому что даже если он и знаменитый поэт — хотя вряд ли он по-настоящему знаменит, разве что для таких наивных дурочек, как Энди, — она ведь не отшила его. Он подкатил к ней, и она согласилась.
Под силу ли мне с ним соперничать?
Но я не могу поведать о них миру, и вообще никому, потому что это причинит ей столько же боли, сколько ему. И мне тоже будет больно, поскольку я буду выглядеть как долбаный слабак. Девчонки, которые сейчас вешаются на меня, вряд ли посочувствуют мне… они подумают, как забавно, что девушка бросила меня ради парня, который через пару лет начнет лысеть.
Я должен держать все в секрете. Но должно же быть что-то еще, что я могу сделать.
Убить его по-настоящему?
Йен тихо закрыл дверь, держа в правой руке бокалы и бутылку шампанского, и осторожно прошел по ледяному полу веранды к джакузи, где уже нежилась Энди. Поставив на бортик свой драгоценный груз, он скинул сандалии и халат, сразу почувствовав, как тело обдало волной студеного горного воздуха.
— Других желающих не нашлось? — спросила Энди, когда он погрузился в пенную горячую воду, от которой поднимались клубы пара. Йен предпочел бы, чтобы от ванны поменьше пахло хлором.
— Возможно, я не слишком внятно произнес приглашение, — пробурчал Йен.
— Могу представить, почему тебе не захотелось, чтобы дети устроили тут водные пятнашки.
— Думаю, мне пора отдохнуть от фамильных историй. Но они не будут скучать без нас. Кэссиди переписывается с друзьями, а Уитни и Оуэн собрались смотреть какое-то кино в компании Коупа и Биз. Биз грозилась сделать свой знаменитый попкорн с маслом и солью.
Он наполнил бокалы, пытаясь припомнить, когда начал пользоваться этим прозвищем, обращаясь к отцу. Вероятно, после рождения Кэссиди. Просто удивительно, что они уже столько лет неизменно приезжают в это самое место, в эти самые горы. Еще в молодости папа купил здесь старое шале, и тот домик служил базовым жилищем, пока Йен учился кататься на лыжах. Но за прошедшие годы шале несколько раз модернизировали и обновляли.
Когда Энди официально стала членом семьи и они с Йеном начали ездить сюда по собственному почину, им понадобилось больше места. Поэтому они предложили снести старое строение — хотя снос санкционировали только после пьяноватых, прочувствованных тостов Коупа — и построили на его месте современный коттедж с разнообразными балконами, с которых открывались такие потрясающие виды, о каких раньше можно было лишь отдаленно догадываться.
— Счастливого Нового года! — провозгласил Йен, чокнувшись с женой бокалами.
— Да уж пусть он будет повеселее, — тяжело вздохнув, заметила Энди.
Быстро выпив, они поставили бокалы обратно, чтобы скорее спрятать руки в теплой воде.
— И что же ты имеешь в виду?
— Я просто счастлива, что мучительная сага Кэссиди с выбором колледжа и поступлением подходит к концу. Если б она не висела столько времени на телефоне, то могла бы получить одобрение, не дожидаясь последнего момента.
Йен знал: реальная причина недовольства Энди связана с тем, что Кэссиди сразу решила, что не пойдет по стопам матери, поступив в колледж Смит. Хуже того, она решила поступить в Амхерст. Йен не лучше Энди понимал мотивацию дочери, однако полагал, что им не стоит воспринимать это в личном плане.
— Она все сделала вовремя, — возразил он. — Кстати, последнее время ты с ней ужасно строга.
— А представь, если была бы мягче…
— Тогда консультационный отдел школы позаботился бы, чтобы она сделала все как надо. Отчасти поэтому мы и послали ее в Гленлейк.
— Может, не стоило?
— Посылать в Гленлейк?
Высунув руку из пенной воды, Энди опять глотнула шампанского.
— Я боюсь, что может произойти нечто неуместное из-за этого их учителя. Уэйна Келли.
Йена вдруг точно окатило ледяной водой, а в голове закружились сумбурные пугающие предположения.
— Что же?
— Когда я застала их вместе перед Днем благодарения, у меня возникло какое-то странное чувство. А потом еще подсмотрела какие-то таинственные сообщения на ее телефоне.
— От Келли?
— Наверное, от него… хотя, казалось бы, просто от друга.
— И что в них говорилось?
— «Твои родители знают? О нас?» — процитировала она. — И еще ее спросили: «Ты собираешься разобраться в отцовской мотивировке разрыва?».
— Ну, такое мог написать кто угодно… — Йену захотелось сказать, что жена поспешила сделать неверный вывод, основываясь на собственном опыте, а не жизни дочери. Но стоило ли раскрывать сейчас, что ему было все известно? С того самого момента, как он увидел ее в объятиях поэта на крыльце преподавательского коттеджа? Они ведь никогда не обсуждали эту тему.
Холодный страх сменился яростной злостью. Злостью на то, что спустя столько лет ему все еще приходится вспоминать о Гребаном Далласе Уокере.
— Ты ведь слышал, как она говорит об этом Келли, как она боготворит его, — задумчиво произнесла Энди. — И это, очевидно, взаимно. Она стала звездой его семинара, он написал ей рекомендательное письмо, на основании которого может показаться, будто он хочет, чтобы она стала его личной асси…
— У Кэссиди есть парень, и это вовсе не ее учитель, — перебил Йен жену, не сумев скрыть раздражения. Просьба Кэссиди сохранить секрет была менее важна, чем подавление подозрений супруги. — Его зовут Тэйт.
— Как ты узнал? — Энди изумленно взглянула на него. — Почему она сказала тебе?
— Потому что ты ее совсем запилила. И кстати, именно из-за твоего недоверия она не решилась довериться тебе. Они вместе ходили на Зимний бал.
— Это еще не означает… — начала Энди, но запнулась.
Йен мог бы закончить предложение за нее, но не стал: «Это еще не означает, что она не может также встречаться с учителем».
— Наша дочь не скрывает какой-то порочный секрет, — убежденно произнес он. — Она выглядит счастливой. По-моему, эти новые отношения могут отчасти быть причиной того, почему она расспрашивала нас о том, что случилось когда-то с нами.
— Черт бы побрал Джорджину с ее длинным языком… — Энди выглядела испуганной. — Это же совершенно не ее дело!
Теперь уже Йен изумленно взглянул на жену. Он потянулся за шампанским и выпил половину бокала, прежде чем погрузить руку обратно в бурлящую горячую воду.
Бурный всплеск эмоций застал его врасплох. Возникло ощущение, что уже несколько месяцев они не говорили по-настоящему, а только и делали, что ходили вокруг да около. Призрак Далласа Уокера поглощал не только его, но и ее мысли.
Как и в тот вечер, когда он вновь появился в их жизни, ревность и гнев, смешанные со сладострастием, вызвали яростную потребность заставить ее забыть о Далласе и напомнить, что именно он, ее школьный возлюбленный, а теперь и официальный супруг, всегда был рядом с ней… и всегда будет.
И еще напомнить себе, что победил он, а не Офигенный Даллас Уокер.
Переместившись к Энди, Йен поцеловал ее. Глубоко. Страстно.
— Что на тебя нашло? — спросила она, когда они, разъединившись, глотнули воздуха.
Он накрыл ладонью ее грудь, скрытую под сексуальным красным бикини, который она обычно носила в Вейле — правда только в их домашнем джакузи, — и прошептал:
— Я хочу тебя…
— Не здесь же, Йен. Не сейчас.
Никто их не видел. С этой большой нижней веранды открывался прекрасный вид на долину. Джакузи — а в нее можно было спуститься прямо из верхней спальни — находилась за углом в боковой части дома, практически пристроившись к горному склону.
— Мы же здесь одни, — возразил Йен. Его рука проскользнула у нее между ног, но Энди мягко, но решительно убрала ее.
— Мне холодно, — отговорилась она.
Быстро выбравшись из ванны, завернулась в халат и удалилась в дом. Очевидно, предпочла провести время в одиночестве, наедине со своими воспоминаниями.
— Не каждая ученица хочет трахаться со своим учителем, — крикнул Йен ей вслед, повернув голову, чтобы видеть, как она уходит.
Никакой реакции. Он даже не знал, услышала ли она его.
Йен вновь наполнил свой бокал.
С Новым годом, черт тебя побери…
Глава 29
— Ну как, все хорошо провели зимние каникулы? — спросил мистер Келли, когда прозвенел звонок и Ноа, как обычно опаздывая, проскользнул в класс.
Несколько человек даже начали наперебой отвечать на вопрос, говоря что-то о снеге, солнце и пляжах, пока он резко не успокоил их, прочистив горло и подняв руки.
— Надеюсь, вы не обидитесь, но мне это, в общем-то, не особо интересно. — Кэссиди, не удержавшись, усмехнулась. — Скажем так, это была светская преамбула к разговору. Теперь, когда мы все готовы к уроку, — он выразительно взглянул на Ноа, все еще почему-то стоявшего, — я хочу сообщить вам новости.
Кэссиди напряженно подалась вперед, осознав, что половина класса сделала то же самое.
Мистер Келли, устроившись, как обычно, на краю своего письменного стола, ждал полной тишины.
— Вчера, когда многие из вас еще только возвращались в аэропорт О’Хара, офис шерифа округа Лейк произвел арест Кёртиса Ройяла.
Реакция класса была взрывной.
— Я так и знал! — заорал Ноа, вскинув сжатый в идиотском жесте кулак.
Пара других учеников, торжествующе развернувшись друг к другу, громко хлопнули открытыми ладонями.
Кэссиди невольно испытала прилив гордости. В конце концов, ведь именно ее папа первым упомянул о возможной связи Роя со смертью Далласа Уокера, и она сама осмелилась поговорить с Роем — пусть даже ей и не удалось раскрыть дело.
Тэйт глянул на нее с другого конца кабинета, сдержанно подняв большой палец в знак одобрения, а выражение его лица напомнило, что они не виделись и тем более не целовались целых три недели.
— Так, живо успокоились! — прикрикнул мистер Келли, казалось, рассердившись. — Если вы хотите вырасти в настоящих журналистов-следователей или просто получить пятерки по моему курсу, то придется научиться избегать необоснованных версий и поспешных суждений. Во-первых, я даже не упомянул, что его арестовали в связи с этим делом. Как вы помните, у него есть судимости за другие правонарушения. И только потому, что кого-то арестовали за некое преступление, еще не доказывает, что он его совершил. Если вы уделите хоть немного внимания выяснению того, сколько освобожденных смертников проживает в этом штате, то обнаружите, что их достаточно много. Причем не только в таких больших городах, как Чикаго. К тому же именно офис шерифа округа Лейк имеет печальную историю получения признаний весьма сомнительными методами.
Кэссиди в недоумении подняла руку.
— Так вы имеете в виду, что он не делал этого?
Мистер Келли со вздохом встал и начал мерить шагами класс.
— Итак, разберемся в том, что нам известно. Вчера Роя арестовали. И в течение двадцати четырех часов они должны либо предъявить ему обвинение, либо освободить, поэтому вскоре мы, вероятно, будем знать больше. Мне поступил звонок от выращенного мною информатора, и я жду очередного звонка. Только и всего.
— А в Иллинойсе есть смертная казнь? — спросил Ноа.
Закатив глаза, мистер Келли оставил его вопрос без ответа.
— Очевидно, что Рой — подозреваемый. Его, конечно, будут допрашивать — так же, как делала Кэссиди Коупленд в прошлом месяце, — хотя прежде получат на это разрешение начальства.
Кэссиди смущенно покраснела, но все же поняла, что на самом деле мистер Келли не сердится. Он никогда не сердился, если кто-то проявлял инициативу. Она смотрела прямо вперед, но почувствовала, что все глянули на нее.
— Они тщательно проверят его ответы, — продолжил мистер Келли, — и нам следует внимательно следить за их расследованием. Но тем не менее я хочу, чтобы вы продолжили искать все возможные зацепки. Копайте глубже. Как у нас дела с успеваемостью? Вы провели последние несколько месяцев в аду заявлений в колледжи. Теперь, когда они приняты, я хочу, чтобы вы подумали о том давлении, которое испытывали. Могло ли оно стать мотивом? На какой стадии сейчас наше расследование?
Ханна подняла руку.
— Я просмотрела все интервью учеников поэтического семинара и составила список колледжей, в которые они подали заявления.
— Отлично, — оценил мистер Келли. — Вы уже выложили их на диск?
— Да, сегодня утром. Я сличила их со списком колледжей, в которых они на самом деле учились, и два названия не совпали: Коннор Коттон подавал заявление только в университеты Лиги плюща, но в итоге взял годичный перерыв.
— То есть он попал в список ожидания, — пояснил Роуэн.
— В конце концов он поступил в Корнелл, — заключила Ханна.
Мистер Келли похлопал себя по подбородку.
— Кто-то должен разобраться в том, чем он занимался тот свободный год и как воспринял такую отсрочку.
— Я могу, — вызвалась Лиз, — мне уже приходилось разговаривать с ним.
— И второй отказник, Томми Харкинс, — продолжила Ханна.
— И какие же у него проблемы? — спросил мистер Келли.
— От закончил Университет Иллинойса. Предпочел этот простой вариант.
Некоторые удивленно ахнули.
— Я понимаю, это может показаться шокирующим, — покачав головой, заметил мистер Келли, — но некоторые успешные люди посещали простые государственные вузы. Я сам провел четыре года в Пенсильванском университете — и стал полезным членом общества.
Кэссиди подала заявления в общей сложности в десяток университетов. Она точно не умирала от желания поступить в Миссурийский университет, но если это будет единственное место, куда ее примут, то планировала оптимальным образом использовать все тамошние возможности. Учитывая ее фамилию, их наследие в различных колледжах и долгую историю выписки крупных чеков разным альма-матер, она подозревала, что у нее все-таки будет хороший выбор. Фамилия Коупленд могла быть в чем-то обременительной, но в каком-то смысле могла оказаться благом.
— У нас есть другие зацепки или возможные подозреваемые? — спросил мистер Келли.
— Не уверена, зацепка ли это, — сказала Лиз, — но, очевидно, Сильви Монтгомери начала ходить в спортивный клуб «Меткий кий», потому что влюбилась в одного парня из этого клуба.
— В кого же?
— Ходили слухи, что в отца Кэссиди, — сообщила Лиз.
Ноа присвистнул, и все засмеялись.
— Достаточно, — оборвал их мистер Келли.
— А как она связана с Далласом Уокером? — спросила Кэссиди, в замешательстве стремясь сменить тему.
— Мне лишь известно, — Лиз пожала плечами, — что она вступила в его клуб.
— У кого ты узнала эту информацию? — спросил мистер Келли.
— Джорджина Холт Фордэм прислала письмо. И также упомянула, что нам следует обратить внимание на его отношения с преподавателями, если мы еще не учли этого. По ее словам, Даллас Уокер определенно не ладил с другими учителями.
— Про нелады, по-моему, нам уже известно, — задумчиво произнес мистер Келли. — Да и эта Сильви может оказаться ложной зацепкой… Но не помешает связаться с ней и выяснить, что она сама скажет. К вопросу о преподавателях: по-моему, Ханна, ваша группа уже занимается ими?
— Занимаемся, — подтвердила она.
— Если хотите знать мое мнение, то, похоже, эта цыпочка Джорджина сама не спускала глаз с мистера Уокера, — ни с того ни с сего брякнул Ноа.
— А что, Ноа, интересное замечание, — оценил мистер Келли, видимо, удивленный. — Кто-нибудь еще находит подозрительным, что у нее всегда наготове полезная и своевременная информация?
Глава 30
Йену хотелось идти на очередную благотворительную распродажу Джорджины не больше, чем Энди, но у них, похоже, не было выбора. Обычно он таскался туда из-за того, что Джорджина была лучшей подругой его жены, и поставлял рекламные напитки в бар, зная, что на ее мероприятиях плавают денежные «киты». Так было и в этот раз. Уже три участника договорились с ним о личной экскурсии по магазину с дегустацией винтажных образцов ячменного ассортимента.
А если уж говорить об Энди, то за деловой улыбкой она хорошо скрывала свой тусклый энтузиазм к любым начинаниям Джорджины. Пока Йен тусовался в толпе, его жена наблюдала за оживленными продажами от фирмы «Очарование Ладю» в разросшемся под руководством Джорджины и Уильяма Фордэм, перегруженном украшениями особняке усадебного стиля. Причем двадцать процентов прибыли должен будет получить ботанический сад Миссури.
Йен приглядывал за супругой или, точнее, за уровнем вина в ее бокале, отмечая, как часто она возвращается в бар за добавкой. Энди всегда была образцом светского общения, особенно когда на мероприятии рекламировалось одно из ее изданий; но его беспокоило потенциально взрывоопасное сочетание явного усиления ее тревоги и раздражения по мере опустошения каждого следующего бокала вина.
Джорджина вела себя как обычно. Йен не знал, способна ли она вообще вести себя по-другому. Однако Энди вела себя странно уже давно — с тех самых пор, как из прошлого вынырнул призрак Далласа Уокера, практически разрушив два десятилетия спокойной жизни.
К счастью, бо́льшую часть вечера они держались порознь. Энди слонялась около торговых стендов, предоставляя каждому гостю шанс лицезреть страницы книги, посвященные особняку Джорджины, пока сама хозяйка, излучая крайнее радушие, тусовалась в толпе богатых жителей Сент-Луиса. Йен подумал, что если так пойдет и дальше, то они вернутся домой без каких-либо разборок.
Вечер проходил более гладко, чем он ожидал, — до тех пор, пока не услышал случайно разговор Джорджины с парой незнакомых ему гостей.
— …невероятно увлекательно иметь свой особый взгляд на расследование давнего нераскрытого преступления, даже если его проводят ученики средней школы, — заявила она и, сделав выразительную паузу, глотнула элитного шампанского, которым он советовал угощать только самых многообещающих жертвователей. — У меня масса полезной информации, так что я регулярно общаюсь с кем-то из них.
— Не с Кэссиди, надеюсь, — невольно вырвалось у него.
— Познакомьтесь с Йеном Коуплендом, — прощебетала Джорджина. — Его жена училась в классе погибшего поэта, а теперь его дочь расследует это убийство. Разве не удивительно?
Внезапно разъярившись, Йен приветливо кивнул гостям и тут же увлек ее в сторонку для конфиденциального разговора.
— Нет, Йен, увы, — оживленно, но с раздражением заметила Джорджина, — с Кэссиди я не общаюсь, как бы мне этого ни хотелось. Разговоры со мной поручены ученице по имени Лиз Райт.
Гости двинулись дальше, и Джорджина с извиняющимся видом помахала им на прощание.
— А тебе не приходило в голову, что, возможно, бестактно обсуждать это расследование, низводя его до развлекательного реалити-шоу?
— Пардон, — обиженно произнесла она, — не думала, что…
— Очевидно, что не удосужилась подумать. Это же реальное дело. И оно затрагивает чувства реальных людей.
Он увидел вспышку гнева в глазах Джорджины, но она явно владела собой лучше, чем он.
— Да, ты прав. Наверное, мне… не пришло в голову… насколько оно реально, — запинаясь, признала Джорджина. — Мне казалось, что все это случилось так давно, в какой-то другой жизни… Прости, порой я забываю, насколько тесно интересы Коуплендов связаны с Гленлейком.
Йен позволил ей думать, что его расстроило именно последнее обстоятельство.
— Просто, пожалуйста, думай, кому и о чем ты говоришь.
Джорджина кивнула и отдала опустевший бокал проходившему официанту, попросив его принести ей еще того же самого шампанского.
— В любом случае все эти школьные теории… пардон за каламбур… в общем, они оторваны от реальной жизни. Теперь, когда уже посадили за решетку подозреваемого.
— Что? Кого?