– Этого мы не узнаем, пока не поговорим с ними, – ответил я.

– Очень хорошо, – вздохнул он. – Посмотрим, что можно сделать. Надеюсь, вы осмотрели все, что было нужно, в покоях ювраджа?

– Думаю, мы тут закончили.

– В таком случае буду признателен, если мы встретимся через десять минут у Розового павильона. Автомобиль будет ждать вас.

– Мы едем в приятное место?

– Зависит от вашего отношения к жилищам бухгалтеров, – кратко ответил он.

– Что-то случилось с Голдингом?

Полковник ответил не сразу:

– Я пытался найти его, как вы просили. Его не видели с утра, и на звонки по домашнему телефону он не отвечает.

Я ощутил страх, нарастающий как волна.

– Есть вероятность, что он куда-то уехал?

– Сомневаюсь. Даже в чрезвычайной ситуации он никогда не уехал бы, никого не предупредив.

* * *

«Мерседес» затормозил перед аккуратным фахверковым коттеджем, которому самое место где-нибудь в Кенте. Зеленые металлические ворота в высокой живой изгороди выходили на дорожку, бежавшую между подстриженными газонами и аккуратными клумбами с типичными английскими цветами. Сам коттедж выглядел свежепобеленным, а брусья фахверка выкрасили в тот же оттенок зеленого, что и ворота.

Тишину нарушали лишь крики скворцов.

Шофер остался около машины, а мы с Несокрушимом направились к парадной двери. Полковник Арора с нами не поехал. Он прислал с шофером записку, сообщавшую, что его в последний момент вызвали по делу, касающемуся подготовки к похоронам принца.

Я потянулся к дверному молотку, стукнул несколько раз. Мы подождали. Ни звука изнутри.

– Таким стуком можно и мертвого разбудить, – заметил Несокрушим.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет, сержант, – буркнул я. – Обойди кругом. Посмотри, не найдется ли открытого окна или двери.

– Есть, сэр, – браво отозвался Несокрушим и скрылся за углом дома.

Я пошел к другому углу и попытался заглянуть в окно. Возможно, это было окно гостиной. Темно, окна затянуты сеткой, ничего не разглядеть. Вернувшись к двери, я изо всех сил врезался в нее плечом. Она была массивной и наглухо запертой, и я, конечно, не питал иллюзий, что смогу запросто ее выломать. В прошлый раз, когда мы пытались вломиться в жилище, нас встретили градом пуль. Кроме того, я в официальном отпуске. Наконец, вспомнив, что хозяин дома – бухгалтер, я приподнял коврик у двери.

Тихонько выругался. Никаких запасных ключей.

Вернулся из своего обхода Несокрушим. И по выражению его лица я все понял.

– Задняя дверь взломана.

* * *

Сад позади дома был обширнее, но не менее аккуратным, чем перед фасадом. Вдоль стены цвели кусты розовых и красных роз, а под палисандровым деревом стояли стол и два плетеных кресла. Было бы похоже на открытку, если бы не вид задней двери. Несокрушим был очень сдержан в оценке, когда сказал, что она «взломана». Похоже, действовали топором. Половина двери, разбитая в щепки, валялась на земле, остальное бессильно болталось на уцелевшей петле. Одно было ясно: Голдинг не просто решил взять выходной.

Я отодвинул останки двери и осторожно ступил на заднее крыльцо. Под ногами хрустнули обломки досок. В доме тишина. На кафельном полу пара коричневых сапог для верховой езды.

Я открыл дверь в следующее помещение – кухню, которая выглядела так, будто здесь разорвалась бомба. Ящики выдвинуты, шкафы перевернуты, пол усыпан осколками битой посуды.

– У вас есть револьвер, сержант? – обернулся я к Несокрушиму.

– Боюсь, что нет, – прошептал Несокрушим. – Он остался в резиденции.

Я не мог упрекнуть сержанта, мой вообще лежал в нескольких сотнях миль отсюда, в Калькутте.

– Тогда нам остается надеяться, что тот, кто это сделал, уже далеко или так же самонадеян, как мы.

Мы осторожно двинулись к двери в противоположном конце кухни. Я приоткрыл ее и заглянул в гостиную. Тот же хаос: мебель перевернута, по полу разбросаны книги, диван будто выпотрошили, вытащив из него кучу комковатого серого хлопка. Даже толстые бархатные шторы сорваны и разрезаны.

Позади раздался грохот. Мы, замерев на секунду, обернулись, а потом ринулись обратно в кухню. Прежде чем я успел предупредить его, Несокрушим рванул дверь: крайне опрометчивый поступок, учитывая, что мы не вооружены. Почти ожидая залпа, я прыгнул на него сзади, прижимая к полу, но выстрелов не последовало. Я осторожно приподнял голову. Прямо перед нашими лицами стоял черно-коричневый полосатый кот, ошеломленный нашим вторжением.

Несокрушим поднялся, отряхнулся. Кот вспрыгнул на буфет, добавив осколков посуды на полу. Я продолжил обследование дома.

Спальня тут была одна. Приличного размера комната с кроватью, гардеробом, комодом и столом сейчас походила на мусорную свалку, занесенную метелью перьев из варварски вспоротых матрасов. Бельевые ящики выдвинуты, их содержимое разметано бурным водоворотом.

Я искал следы борьбы, но ничего не находил. Разоренная комната вроде бы предполагала драку, но мне показалось, что здесь просто что-то искали. Никаких следов крови, хотя у того, кто учинил погром, определенно имелся нож. Голдинга явно уже не было дома, когда здесь все перерыли.

В комнату с котом на руках вошел Несокрушим.

– Вы, смотрю, подружились, – заметил я.

– Судя по надписи на ошейнике, его зовут Мордехай. Должно быть, кот мистера Голдинга.

Сержант явно поспешил с выводами. Задняя дверь была открыта, так что чертова животина запросто могла пробраться в дом после нас.

– Откуда это известно? – усомнился я.

Вопрос словно бы слегка огорошил сержанта:

– Потому что ни один индиец никогда бы не дал коту такое странное имя.

Пожалуй, он был прав. Опустившись на колено, я подобрал с пола пару фотографий в рамках. Стекло на одной треснуло и вывалилось. На обеих карточках – Голдинг, лет на десять-пятнадцать моложе нынешнего, стоял рядом с сидящей пожилой женщиной. Я поискал еще фото, но эти оказались единственными.

– Что скажешь? – протянул я фотографии Несокрушиму.

– Голдинг с матерью? – предположил он.

Бухгалтер, наверное, был холостяком, и я подумал, что холостяки чаще заводят котов, чем женатые мужчины. Каждому нужен товарищ, даже бухгалтеру.

Я прошел в ванную и обследовал аптечку, которую вытряхнули в оцинкованную ванну.

– Что будем делать с котом? – окликнул Несокрушим.

– Брось его, коты в состоянии сами позаботиться о себе.

– Это английский кот, сэр. Уверен, он и пяти минут не протянет на индийской улице.

Я напомнил, что нас должна заботить судьба Голдинга, а не его домашних животных.

– Да, сэр. Простите, сэр, – смутился он. – Вы считаете, Голдинга похитили?

– Если и так, то не отсюда.

– Тогда где же он?

– Не знаю, – ответил я, прихватывая пузырек с круглыми белыми пилюлями.

– Может, он понял, что попал в беду, и скрылся? – предположил Несокрушим. – Вчера вечером он казался немного встревоженным.

– Возможно, – сказал я, хотя и сомневался. Рассматривая пузырек с пилюлями, я подумал, что Голдинг вовсе не намеревался никуда надолго уезжать.

* * *

– Коттедж перевернули вверх дном, – сообщил я.

Мы стояли в кабинете полковника Ароры перед рабочим столом, за которым он как раз пил чай.

– Думаете, его похитили? – поинтересовался полковник, прихлебывая из чашки.

– Вполне вероятно. Или ввязался во что-то и смылся, пока до него не добрались. Трудно сказать, что там на самом деле. Но не думаю, что они забрали его с собой, после того как перерыли весь дом.

– Но такая вероятность есть?

Полковник отставил чашку и достал из кармана серебряный портсигар. Любезно предложил нам сигареты, закурил сам.

– Кто бы ни разгромил коттедж, он определенно что-то искал, – сказал я. – И если Голдинга похитили, значит, он не сообщил похитителям, где находится требуемое.

– Но вовсе не значит, что они не нашли это сами, – вмешался Несокрушим. – Судя по обстановке, обыск был чрезвычайно обстоятельным.

– Возможно, – согласился я. – Но маловероятно.

– Почему? – спросил полковник.

– Все комнаты перевернуты вверх дном, даже ванная. Странно было бы продолжать обыскивать дом, когда нужное уже найдено. Так что либо они нашли то, что искали, в самом последнем помещении, либо не нашли вообще. Я ставлю на второе.

– А вы знаете, что они искали? – спросил Арора.

– Надеялся, что вы мне это расскажете.

Полковник молчал, только смерил меня твердым, ничего не выражающим взглядом. Не догадаешься, о чем он думал, но, судя по тому, что я успел узнать об этом человеке за последние дни, готов был биться об заклад, что сейчас полковник прикидывает, как много можно мне рассказать. Я был убежден, что он что-то скрывает. В конце концов, Арора поделился своей тревогой относительно местопребывания Голдинга спустя всего час после того, как мы попросили его разыскать бухгалтера. По моему опыту, никто не стал бы так беспокоиться о благополучии другого человека исключительно по доброте душевной.

– Скажите, чем он занимался в настоящий момент?

На этот раз полковник ответил охотнее.

– Он готовил отчет о стоимости Самбалпурских алмазных шахт. Как вы, наверное, догадываетесь, сэр Эрнест Фитцморис прибыл сюда не просто воздухом подышать. Англо-Индийская алмазная вновь замаячила на горизонте. Но на этот раз Его Величество велел дивану начать диалог, имея в виду возможную продажу шахт. Диван должен был докладывать принцу Адиру о ходе переговоров. Голдингу поручили подготовить доклад о предполагаемой сумме, на которую государство может рассчитывать в случае продажи прав на добычу.

– А теперь принца застрелили, а бухгалтер пропал, – заключил я. – Подозреваете, между этими событиями существует связь?

– Голдинг – хороший человек, капитан. – Зеленые глаза полковника пристально смотрели на меня. – Безупречно честный. Самбалпуру нужны такие люди.

Это не являлось ответом на мой вопрос, но говорило о многом.

– Я хотел бы осмотреть его кабинет, – сказал я. – Может, найдем что-нибудь, проливающее свет на его исчезновение.

– Отлично, – решил полковник. – Я распоряжусь сразу после кремации.

– Еще одно, – добавил я. – Не могли бы вы составить список слуг, которые имели доступ в покои Адира за несколько недель до его убийства?

– Вот этот список, – полковник протянул мне лист бумаги.

– Хорошо. После похорон, сержант, – повернулся я к Несокрушиму, – я хочу, чтобы вы допросили женщин из этого списка. Надеюсь, вы отыщете ту, что оставила ему послания.

Неспешно кивнув, Несокрушим взял список у полковника.

– Итак, – сказал полковник, – я распоряжусь, чтобы эти женщины явились к вам в кабинет, одна за другой. Полагаю, вам понадобится переводчик. Почти все они не говорят ни на каких языках, кроме ория.

– Именно на это мы и рассчитываем, – сказал я.

Двадцать два

Час спустя мы с Несокрушимом сидели в золоченой открытой карете, влекомой полудюжиной лошадей, каждая из которых запросто могла стать победителем дерби. Шестеркой правил кучер в тюрбане и зеленой с золотом ливрее. Зрелище само по себе впечатляющее, а наша карета была лишь одной из пары десятков, целая вереница таких экипажей везла членов княжеского двора.

Впереди процессии вышагивал украшенный цветочными гирляндами слон, бивни которого были покрыты серебром. На его спине в золотом хауда[66] сидели два индийца, дувших в комбу – длинные трубы, издававшие резкий пронзительный вой. Позади маршировал строй воинов в полном церемониальном облачении. Они везли орудийный лафет, на котором покоились смертные останки ювраджа Адира Сингха Сай. Гроба не полагалось, все тело до головы было замотано в саван, накрыто флагом Самбалпура и горой цветочных желто-оранжевых гирлянд.

Процессия прорезала путь сквозь клубящуюся толпу скорбящих подданных. Улицы были забиты мужчинами и мальчиками, детвора помладше висела на ветвях деревьев, а женщины смотрели на процессию с балконов и из окон домов по всему пути. Цветы сыпались даже с крыш.

Полковник Арора сидел напротив меня.

– У меня есть для вас хорошие новости, – наклонился он вперед, чтобы можно было расслышать сквозь шум толпы.

– Хорошие новости – это что-то новенькое, – пошутил я. – Внесет приятное разнообразие.

– Я сообщил Его Величеству о вашей просьбе отрезать Кармайкла от внешнего мира. Рад доложить, что он нашел эту идею ужасно забавной. И согласился временно отключить телефонные и телеграфные линии на несколько дней. Даже подумывает, не устраивать ли подобное почаще. Говорит, что один вид физиономии дражайшего резидента стоит небольших неудобств.

– Уже легче, – сказал я. – Осталось только решить проблему нашего жилья, Кармайкл выгнал нас из резиденции.

– Так вы теперь бездомные?

– Если вы не сможете организовать нам номера в «Бомонт».

Полковник улыбнулся:

– О, думаю, я смогу устроить кое-что получше.

* * *

Процессия достигла окраины города и двинулась по мосту через Маханади. Дальний берег реки был менее населен, и цветы сверху уже не сыпались. Вдоль дороги выстроился отряд слонов в шелковых попонах и с разрисованными ушами. Когда траурный лафет поравнялся с ними, по команде погонщиков слоны дружно опустились на колени.

– Смотрите, сэр! – воскликнул Несокрушим, показывая в ту сторону. – Клянусь, слон плачет.

Я едва не рассмеялся, но и правда – в глазах огромного серого животного стояли слезы.

– А что вас удивляет? – сказал полковник Арора. – Когда Сын Небес возвращается домой, почему животные не должны скорбеть вместе со всеми?

* * *

Кортеж продвигался вдоль берега реки. Вдалеке показался тот самый храм, который я разглядел из тюремной камеры Шрейи Бидики, его белая мраморная башня вздымалась высоко в небо.

А когда мы приблизились, я увидел, что здание украшено удивительной натуралистичной резьбой: боги и смертные сплелись в таких позах, которые ваш викарий даже вообразить не сможет, не говоря о том, чтобы допустить подобное безобразие на стенах церкви. Хотя тот же самый викарий был бы совершенно счастлив, любуясь горгульями или витражными картинками с изображением грешников, горящих в аду. Заставляет задуматься: почему нас, христиан, так шокирует изображение любовных сцен? Что так пугает в них наших кардиналов и архиепископов?

Процессия остановилась у ворот храма. Почетный караул замер, как странный строй оловянных солдатиков: винтовки в вытянутых руках, золотистые тюрбаны поблескивают на солнце. А рядом с ними погребальный костер. Гораздо масштабнее, чем я себе представлял, – куча дров, из которых при желании можно было бы собрать клипер «Катти Сарк».

Сановники начали спускаться с колесниц. Старики в белых шапочках и белых куртах убирали гирлянды с тела ювраджа, откладывая их в одну сторону с благоговением, как священники – святые реликвии. Затем солдаты подняли тело с лафета и осторожно перенесли его на погребальный костер.

Двое слуг помогли махарадже спуститься с колесницы, пока остальные раскрыли над его головой большой черный зонт. Перед костром был воздвигнут своеобразный трон – высокий помост, покрытый красным бархатом и устланный подушками. Сбоку стоял монах в шафрановом одеянии с бритой головой. Две нарисованные у него на лбу белые линии соединялись над переносицей, а между ними шла тонкая красная полоска – знак почитателей Вишну.

Слуги, поддерживая махараджу под руки, бережно возвели его на помост, человек с зонтом следил, чтобы ни один луч солнечного света не коснулся монаршьей головы. Старик сел, и лакей с громадным опахалом тут же принялся обмахивать его.

Монах опустился на колени и что-то сказал махарадже. Тот оглянулся и указал на человека в белом, поразительно похожего на покойного принца. Я догадался, что это Пунит, младший брат Адира, и это он будет руководить погребальной церемонией.

Все встали, когда монах повел принца Пунита к небольшому горящему костерку. Рядом лежал какой-то мешок из рогожи. Принц сел, скрестив ноги, у огня, а монах поднял мешок, достал оттуда серебряный сосуд и налил в него воду из глиняного кувшина. Я повернулся к Несокрушиму за пояснениями.

– Ты понимаешь, что происходит?

– Смутно.

– Ты же брамин, ради всего святого. Неужели не знаешь чуть больше, чем «смутно»? Что сказал бы твой отец?

– Да ничего, сэр. Он атеист. С другой стороны, моя мать…

– Забудь, – вздохнул я. – Просто объясни как-нибудь покороче.

– Ладно. Мы не верим в воскрешение тела. Оно всего лишь земная оболочка, которую следует удалить, чтобы продолжить путешествие души. Но для этого душе нужна пища. Они готовят еду – смесь риса и кунжутного семени.

Принц поставил на огонь стальной горшок, а монах поворошил угли бамбуковой палкой. На конце ее закурился белый дымок. Монах забрал горшок у Пунита и что-то шепнул принцу. Принц встал и медленно двинулся вокруг погребального костра, а монах забормотал мантру, делая паузы, чтобы Пунит повторял за ним. Молитва окончилась, Пунит вернулся к прежнему месту. Зачерпнул из горшка пригоршню риса с кунжутом, скатал из него маленький шарик и положил на мертвые уста брата. Затем монах подал ему тонкую веточку. Пунит окунул ветку в воду и, повторяя другую молитву, принялся обрызгивать водой тело Адира.

Потом, взяв в руки горшочек с ги[67], монах окунул в него палец и нанес три полоски на лоб Адира. «Три линии», – подумал я. Как у человека, который его убил, и как у того, кто руководит прощальным обрядом.

Вернувшись к огню, монах забормотал мантры, затем поджег факел и вручил его Пуниту, тот поднес факел к погребальному костру. Пламя быстро занялось – вероятно, дрова были заранее пропитаны чем-то горючим, и по мере того как костер разгорался, мантры звучали все громче. Я взглянул на помост. Лицо махараджи блестело от слез. Пунит хранил бесстрастное выражение. Тихо повторяя мантры, он двигался вокруг погребального костра, и постепенно к нему присоединялись остальные скорбящие.

Запах горящего сандалового дерева заполнил ноздри, черный дым ел глаза, песнопения эхом звенели в моей несчастной голове. Я отвернулся и заметил в толпе белую женщину. Она была не единственной из европейцев: здесь присутствовали повара, гувернантки, няньки, инженеры и прочий персонал, все в траурных черных одеждах, но эта женщина отличалась от прочих. Она стояла отдельно, среди индийцев, и на ней было белое сари. Толпа расступилась. На миг я разглядел ее лицо, и сердце мое замерло. Она была так похожа на Сару, мою жену, что мне почудилось, будто я вижу привидение. Сара умерла в 1918 году, но сейчас вдруг утрата ощутилась так остро, словно прошло всего несколько недель, а не лет. Дыхание перехватило.

– Кто эта женщина? – прохрипел я Ароре.

Арора торжественно кивнул:

– А это, капитан, любовница ювраджа мисс Кэтрин Пемберли.

Песнопения звучали все громче, толпа разом вздохнула, подалась вперед, и я потерял женщину из виду.

Обернулся я как раз вовремя, чтобы увидеть, как Пунит втыкает шест в голову мертвого брата. Полковник заметил мое удивление.

– Он пронзает череп Адира.

– Зачем?

– Чтобы освободить его душу.

* * *

Пламя постепенно угасало. Плачущие во главе с Пунитом продолжали описывать круги вокруг погребального костра. Подошел монах и обрызгал водой гаснущие угли. Затем принялся разглядывать тлеющие останки, вороша их бамбуковым шестом. Внезапно наклонился и двумя пальцами вытащил из пепла маленький черный предмет.

– Набхи, – объяснил Несокрушим, – пупок. Мы верим, что он имеет особое значение. В матке он соединяет нас с пуповиной и нашей матерью, а после смерти, когда температура пламени становится такой высокой, что плоть горит, а кости обращаются в прах, пупок почему-то не сгорает. Это и вправду очень любопытно. Мы считаем, что он хранит нашу сущность и должен быть возвращен земле.

Я наблюдал, как монах заворачивает пупок в комочек глины и кладет в керамический горшок. Потом он передал горшок Пуниту, и тот направился с ним к реке. Принц заходил в реку, пока вода не достигла пояса, и погрузил горшок в воду. Плач взлетел над толпой скорбящих. Вернувшись на берег, принц поднялся на помост и присоединился к сановникам, заняв место рядом с Фитцморисом. Это было несколько неожиданно, да, но не шло ни в какое сравнение с тем, что я увидел потом.

Сразу позади, в следующем ряду, рядом с Эмили Кармайкл сидела Энни.

Двадцать три

Бросив Несокрушима, я ринулся сквозь толпу прямиком к ней. Церемония завершилась, сановники стали пробираться к своим колесницам, негромко переговариваясь, как бывает после любых похорон, независимо от страны и религиозных взглядов.

Пунит беседовал с Фитцморисом. Я отчаянно озирался в поисках Энни, но ее и след простыл.

Струйки пота стекали за воротник. Я остановился и выругался, черный ужас окутал меня, осознание, что я видел то, чего в реальности не существовало. Сначала принял возлюбленную Адира за мою покойную жену, а теперь вот мне померещилась Энни, которая должна находиться сейчас в Калькутте.

А потом я увидел, как она идет к машине.

С облегчением выдохнул и, не раздумывая, помчался за ней. Шофер в ливрее уже открывал перед ней дверцу автомобиля.

– Мисс Грант! – окликнул я.

Она обернулась, заметила меня и слегка улыбнулась. В глазах мелькнула искорка, и во всем облике – тот дерзкий вызов, который всегда меня восхищал.

– Капитан Уиндем.

– Что вы здесь делаете?

– Полагаю, то же, что и вы. Выражаю уважение.

– Когда вы не появились на вокзале Ховрах, я решил…

– Вы решили что, капитан? – гневно вскинула она голову.

– Что вы не поедете.

– Отчего же? Потому что я не бросила все и не села в поезд вместе с вами? Вы что, всерьез думаете, я на такое способна?

– Но все же вы здесь.

Это была глупая, порожденная досадой, облегчением и бог знает чем еще фраза, и я пожалел о ней, едва произнеся.

– Я здесь, потому что меня пригласила семья Адира, а не вы. А сейчас прошу меня извинить. – Она отвернулась.

– Постой, – я ухватил ее за руку, – я не хотел… Просто очень удивился, увидев тебя. Такая приятная неожиданность.

Взгляд смягчился.

– Как продвигается ваше расследование? – тихо спросила она.

– Неважно. Вице-король пытается силой вернуть меня в Калькутту, а махараджа не позволяет допросить ключевого свидетеля.

– Почему?

– Потому что она – дама царских кровей, а я простой мужчина. Проблема в том, что я убежден: заговор с целью убийства Адира рожден здесь, в Самбалпуре.

Она размышляла над моими словами и, судя по выражению лица, не решила пока, стоит ли выражать сочувствие, поскольку мое расследование так же мертво, как Адир.

– Возможно, я сумею помочь?

Я с трудом сдержал смех.

– Как?

– Тебе, может, и нельзя допрашивать женщин, но я-то могу. И я уже встречалась прежде с махараджей. Он вполне может изменить свое решение, если задавать вопросы в гареме буду я.

– Ты серьезно?

– Тебе нужна моя помощь или как?

* * *

Десять минут спустя я сидел на заднем сиденье ее автомобиля и мы вместе направлялись в отель «Бомонт». Я успел передать Несокрушиму, чтобы тот возвращался во дворец с полковником и приступал к опросу прислуги.

Выяснилось, что когда я названивал ей, Энни уже отправила телеграмму царственному семейству с выражением соболезнования. И они официально пригласили ее присутствовать на похоронах Адира. Прибытие Энни в Самбалпур стало еще более примечательным, чем мое, ибо если есть что-то более пафосное, чем королевский поезд, так это королевский самолет. Его направили за Энни по распоряжению принца Пунита, и сегодня утром она прилетела из Калькутты.

Энни припудрила щеки:

– Итак, Сэм, что вы обнаружили?

– Почти ничего.

Она с треском захлопнула пудреницу:

– Брось. Если хочешь, чтобы я тебе помогла, придется быть чуть более разговорчивым.

Я решил быть откровенным. Не потому что она попросила, а потому что мне хотелось рассказать ей, хотелось произвести впечатление. Хотя в картине, которую я сумел кое-как сложить, не было ничего особо впечатляющего.

– Некто при дворе отправил Адиру по меньшей мере три послания, предупреждающих, что его жизнь в опасности. Местные власти арестовали женщину, которая виновна в преступлении не больше, чем мы с тобой.

– У тебя есть зацепки?

– Я думал, что есть, но человек, с которым я должен был поговорить, внезапно исчез, а дом его выглядит так, словно там побывала парочка разъяренных японских самураев.

Она задумчиво помолчала и спросила:

– С кем мне надо поговорить?

– Если получишь разрешение от махараджи?

– Об этом позвольте позаботиться мне, капитан Уиндем. Кроме того, мне вряд ли удастся добиться разрешения, если ты не скажешь, с кем нужно побеседовать.

– С принцессой Гитанджали, – сказал я. – Вдовой Адира.

* * *

Белоснежный отель «Бомонт» был похож на океанский лайнер, севший на мель в сотнях миль от моря. Я помог Энни выйти из машины, проводил в лобби. Плиточный пол, голые стены, в углу стол и кресла, видавшие лучшие дни. На столе спал облезлый кот.

– Спасибо, что проводил, Сэм, – сказала она. – Сегодня вечером я должна встретиться с махараджей. Попытаюсь поговорить с ним с глазу на глаз. Где тебя искать?

– В смысле?

– Где ты остановился?

– Честно говоря, – признался я, – пока не знаю. Ты лучше оставь для меня записку у полковника Ароры во дворце.

Мы попрощались, я смотрел вслед ей, пока она поднималась по лестнице. Потом меня осенило.

На стойке регистрации никого не было, я позвонил в медный колокольчик. Появился индиец в белой рубашке и галстуке-бабочке, криво улыбнулся:

– Могу вам чем-нибудь помочь, сахиб?

– У меня назначена встреча с мисс Пемберли, – соврал я.

– Да, конечно. Если не возражаете, я отправлю посыльного сообщить ей о вашем прибытии.

Я выложил на стойку банкноту в пять рупий:

– Просто скажите, в каком она номере, и я сам найду.

Клерк оглянулся. В лобби было пусто, только мы двое и кот.

– Номер пятнадцать, – сообщил он, прибирая банкноту. – Второй этаж.

Я поблагодарил и поспешил к лестнице.

Постучал в тонкую деревянную дверь, болтавшуюся на петлях. Мне открыли почти сразу, на пороге стояла мисс Пемберли, все еще в своем белом сари. Я резко вдохнул: сходство с Сарой было сверхъестественным. Глаза мисс Пемберли покраснели, а светлые волосы, так аккуратно прикрытые на похоронах, сейчас были распущены.

– Мисс Пемберли? – начал я.

– Да?

Она казалась очень рассеянной. Что было объяснимо, учитывая обстоятельства.

– Меня зовут капитан Уиндем. Я из Имперской полиции Калькутты. Не возражаете, если задам вам несколько вопросов?

– Почему вы хотите говорить со мной? – Она как будто занимала оборонительные позиции. Но вообще многие нервничают при мысли о беседе с полицейским.

– Я помогаю расследовать убийство принца Адира. Знаю, вы с ним были близки. Я надеялся, что вы могли бы помочь мне.

Она колебалась. Думаю, все еще не пришла в себя. Наверное, она впервые увидела мертвого принца только на церемонии кремации, и смысл произошедшего только сейчас начал доходить до ее сознания.

– Могу я войти, мисс Пемберли?

Она вернулась в настоящее.

– Да, конечно, – пригласила она, делая шаг в сторону.

В комнате было неприбрано. Полупустые чемоданы лежали на кровати, а одежда и прочие вещи вывалились из сундука, стоявшего на полу. Она, должно быть, заметила мою реакцию.

– Простите за беспорядок, – извинилась она.

– Уезжаете?

– Нет смысла оставаться здесь. – И покачала головой. – Это не совсем правда, но в любом случае я просто не могу.

Я проводил ее до маленького дивана в углу комнаты около французского окна, ведущего на террасу. Сел на стул рядом.

– Итак, капитан, – взяла она себя в руки, – что вы хотели узнать?

– Может, расскажете, как вы познакомились с принцем?

Она кивнула.

– Я встретила Адира года три назад.

– В Самбалпуре?

– Нет, в Лондоне. На мероприятии в Восточном клубе – торжественный прием в честь вклада туземных княжеств в победу в войне. Я была там с отцом, который представлял Адмиралтейство. Ади присутствовал вместе с махараджей. Их чествовали за создание подразделения добровольцев Самбалпура и, разумеется, за финансовый вклад.

За ужином я оказалась за столом напротив него. Мы обменялись всего парой слов, но я точно ему понравилась. Не раз ловила его взгляд. Вообще-то он вел себя довольно бесцеремонно. Помню, подумала, какой же грубиян этот индиец, пялится на меня, нимало не смущаясь. Два дня спустя пришло письмо, принц Адир приглашал меня на чай в «Ритце». Я была юна и глупа в то время и поверить не могла в подобную дерзость со стороны мужчины. В то же время я была польщена. Роман с принцем… Об этом ведь каждая девушка мечтает, разве нет? В конце концов я решила ответить согласием и встретиться с ним.

Я почти ожидала, что он будет одет как персонаж «Тысячи и одной ночи», но меня ждал парень в рубашке от «Тернбулл и Ассер» и в костюме с Сэвил-роу. Он вполне мог сойти за английского джентльмена, если бы не цвет его кожи…

Она умолкла и посмотрела в окно, за которым, наверное, видела не Самбалпур, а Палм-корт отеля «Ритц».

– Мисс Пемберли? – окликнул я.

Она вытащила из-за манжеты блузки носовой платок и тихонько вытерла щеку.

– Простите, – прошептала она.

– Понимаю. – Я боялся, что у нее сейчас случится истерика. В такой ситуации есть только два надежных способа предотвратить потоп. Первый – чай, но тут не было телефона, чтобы позвонить вниз и заказать чайничек, поэтому пришлось прибегнуть ко второму. Я вытащил пачку «Кэпстена» и предложил ей одну из немногих оставшихся сигарет.

– Благодарю, нет, – покачала она головой. – Я не курю.

Больше ничего на ум не приходило. Если хлынут слезы и я вынужден буду ласково похлопывать ее по плечу, это не доставит удовольствия ни ей, ни мне. Однако я ее недооценил. Она не разрыдалась. Напротив, промокнув глаза, сложила и убрала платочек.

– Вы пришли в «Ритц» на свидание с принцем Адиром, – напомнил я.

– Ах да. Там же и тогда он предложил мне стать его женой. Сказал, что мы уедем в Индию и я стану принцессой. Пообещал жизнь, о которой я и мечтать не могла.

– И?

– О, это было заманчиво в первые десять секунд. Я читала истории девушек, которые вышли замуж за индийских принцев и уехали. В Лондоне это было сплошное шампанское и розы, но потом принцы возвращались домой в свои уголки Индии, в захудалые городишки в богом забытых местах, где время остановилось в семнадцатом веке, а барышни внезапно оказывались в гареме, одной из десятка жен и бог весть скольких наложниц, недоумевая, что, черт возьми, произошло.

Нет, капитан, такая жизнь не для меня. Я сказала ему, что польщена, но нет, я не поеду с ним в Индию.

– И все же вы здесь. – Фраза прозвучала эхом слов, которые я сказал Энни меньше часа назад.

Она пожала плечами:

– Думаю, Ади не привык, что ему отказывают. Он стал лишь настойчивее. Присылал мне цветы, потом драгоценности: безделушки – сережки, ожерелье. Я не относилась к этому всерьез, пока мама не показала их в Хаттон-Гарден[68] и не попросила оценить. В общем, я согласилась встретиться еще раз. Он сказал, что задержался в Лондоне только ради того, чтобы быть рядом со мной. Знаете, что-то во мне дрогнуло. Я увидела его другую сторону – ранимость.

В течение следующих недель он ухаживал за мной с невиданной настойчивостью, а я начала относиться к нему с большим уважением. Он не был избалованным царьком; он действительно хотел лучшей жизни для своего народа. И в конце концов я согласилась приехать сюда, не в качестве жены, но друга, и только в том случае, если смогу принести здесь пользу. – Она улыбнулась своим мыслям. – Помню, как он был счастлив – как щенок с новой игрушкой. Он устроил для меня место учительницы в местной школе, и уже через месяц мы вместе прилетели сюда. Я начала работать в школе, преподавала английский, а Ади… О, здесь он стал другим человеком. Он показал мне княжество, его людей, его природу. Он не любил охотиться, в отличие от отца и брата.

Это было безмятежное время. Мы устраивали пикники в джунглях, летали в Бомбей на выходные. Я влюбилась в него. И чувствовала, что живу здесь настоящей жизнью, искренней не только с детьми, но и с их матерями. Индия – консервативный мир, но иногда люди здесь могут быть удивительно открытыми… женщины, по крайней мере.

Но примерно через полгода все начало меняться. Отец Ади почувствовал себя хуже. Ади пришлось взвалить на себя бремя правления. Его все больше отвлекали государственные дела, но он по-прежнему пытался находить время и для меня.

– Чем он занимался по большей части? – спросил я.

– Самбалпуру предложили войти в Палату князей, придуманную вице-королем, – ответила она. – Ади был категорически против, несмотря на давление со стороны Индийского офиса и его собственных министров. Ему не нравились англичане.

– Если не считать вас, конечно?

Она улыбнулась.

– Иногда я думаю, что ухаживания Ади были для него еще одним способом напакостить британцам. И я не могу винить его за это. Вы знаете, что за нами следил Скотланд-Ярд?

– Неужели?

– Да. В прошлом году мы ездили в Санкт-Мориц через Париж. Ади блестяще говорил по-французски. Он встречался там с какими-то индийцами из Берлина. Они просили поддержки в борьбе за независимость Индии. И все время, что мы там провели, Ади был уверен, что за нами следят. Он даже показал человека, который появлялся как минимум в двух ресторанах, где мы обедали. Ади сказал, что его выдал костюм. Что никто, кроме английского полицейского, не потащится во Французские Альпы в костюме от «Мосс Бро».

А вот это уже было интересно – не костюм, а подозрения Адира. Они, конечно, не доказывают, что за принцем и вправду следили, и уж точно не агенты из Скотланд-Ярда, а сотрудники Интеллидженс сервис[69], но в целом вполне вероятно. Индийские политические активисты были мишенью секретных служб. Если они пасли Адира в Европе, то, само собой разумеется, были связаны с подразделением «Эйч» в Индии, и это некоторым образом объясняет присутствие майора Доусона на вокзале Ховрах несколько дней назад.

– А еще чем-нибудь он занимался?

– Делами алмазных шахт, естественно. Англо-Индийская алмазная компания рыскала тут повсюду. Один из директоров фактически поселился в этом отеле в последние шесть месяцев. Ади сказал, что они намерены выступить с предложением в ближайшее время.

– Он был готов продавать?

– Только если предложат хорошую цену.

– Его Высочество был связан с какими-либо религиозными процессами?

– Мне об этом ничего неизвестно, – пожала она плечами. – Он был не слишком религиозен. Ему нравилось, что люди считают его божеством, но сам в эту ерунду не верил. Религиозными вопросами в государстве занималась его мачеха, Первая махарани. Вот она очень набожна. Даже удивительно, как махараджа мог жениться на такой благочестивой женщине.

Оставался еще один вопрос, который я откладывал до последнего. Трудно задавать его убитой горем женщине, но выбора не было. Я собрался с духом.

– Вы не знаете, кто мог желать смерти ювраджа?

– Разве это не очевидно? – изумилась она.

– Сделайте одолжение, мисс Пемберли.

– Его брат Пунит, конечно же. Убрав Адира с дороги, они с малолетним принцем Алоком остаются единственными законными наследниками махараджи. Пунит следующий в очереди на престол. Махараджа совсем плох, так что уже к Рождеству принц станет правителем.

Пунит был первым в моем списке подозреваемых, особенно с тех пор, как полковник Арора рассказал мне о его нежелании отменять охоту после убийства брата. И, как уже предположил Несокрушим, именно у Пунита имелся самый убедительный мотив. Но все же не стоит спешить с выводами.

– А жена Адира? – спросил я. – Как она относилась к тому, что он столько времени проводит с вами?

Кэтрин рассеянно потеребила мочку уха.

– Вообще-то не знаю, – задумчиво проговорила она. – Адир рассказывал, что их поженили, когда они были еще детьми. Она приняла роль принцессы правящего дома Самбалпура и все, что из этого следует, – пурда, наложницы, даже проклятие. Наверное, вы уже слышали о проклятии?

Я кивнул и уточнил:

– То есть вы не думаете, что у нее были причины убить мужа?

– Возможно, будь она англичанкой, капитан. Но, насколько мне известно, ее полностью устраивало ее положение.