Вольф и Лиза в коридоре накинулись на него с расспросами. Он, рассчитывая, что они не слышали разговор целиком и не разобрали, что к чему, ответил, что это приходили к жильцам квартиры, у которых он её снял. Недоразумение, в общем.
Вольф и Лиза расслабились, хотя до этого подозревали, что явился посланец от тех, кто пишет безымянные эсэмэски, и приготовились защищаться.
Напившись чаю, молодые люди распрощались с Артёмом. Через минуту он наблюдал из окна, как они выходят из парадного и быстро идут в сторону Невского. Там они спустятся в метро «Гостиный Двор» и доедут до «Площади Ленина», а потом пойдут в тот дом, где он пару дней назад вёл со Светой разговоры, которые теперь так смешны и нелепы, что тошно.
Света, Света!
Взял телефон. На часах ровно полночь. Четыре ноля на экране. За последнее время его никто не искал. Звонить Майе поздновато, но он позвонил. И она ответила.
– Ну, привет! – Голос почти спокойный, но с таким оттенком, будто собеседник в чём-то сильно виноват.
Другого Артём и не ожидал.
– Привет! Как ты?
– Самый глупый вопрос, который ты мог задать. Я сегодня заходила к тебе. Сказали, ты уехал. Далеко ли?
– Кто сказал?
– Ты держал это в секрете? Забавно. Консьержка в твоём подъезде, кто же ещё.
– Я в Петербурге.
– С женщиной?
– С чего ты взяла?
– Почему не предупредил? Я в шоке, честно говоря, от такого. Не хочу говорить с тобой даже. Ты совсем обалдел. Что с тобой? Не ожидала такого. Я с ума схожу, а он – в Петербурге. В голове не укладывается.
– Не думаешь, что у меня что-то случилось?
– Не думаю. НЕ думаю. Мне нет до этого дела. Когда приедешь?
– Ты мне нужна. – Он сам не понял, почему так сказал. Не собирался.
– Непохоже. – Голос Майи отнюдь не потеплел. – Мне сообщить ребятам, что встреча не состоится?
Ход задумывался Майей как психологически беспроигрышный. В ответ она услышала:
– Сообщи! – Артём неслыханно обозлился: всё-таки протестные делишки интересуют её больше, чем он, его проблемы, переживания, чаяния.
После небольшой паузы Майя отключилась. Никак не прокомментировала. Холод ощущался почти физически.
«Ну вот. Зачем звонил?» Артём продолжал смотреть на экран сотового. Куда ни кинь – везде клин.
Он собирался с помощью Майи отмыться от мерзости, вернуть себя в лоно чистых отношений, но не получилось. Так ему и надо.
Вряд ли он скоро уснёт. Почему Светлана так с ним поступила?
Третью ночь он ночует в этой квартире на Фонтанке. Сегодня – хуже всего.
* * *
После горячих споров о том, где Ивану ночевать, Лиля принялась искать для него отель. Ехать к ней небезопасно. Возвращаться домой – тем более. Лиля предложила забронировать номер на себя, тогда его не отследит никакая система. По крайней мере, первое время. Она выяснила, говорил он кому-нибудь, что идёт с ней на концерт. Он ответил, что нет, но, похоже, за ним следили. Оставалось только надеяться, что, заложив в его машину взрывное устройство, слежку сняли.
– Поразительно! – Иван с каждой секундой всё отчётливее понимал, в какой переплёт они угодили. – Как они управляли устройством? Если через телефон, кто-то должен был наблюдать. Не приняли же они этого воришку за меня? Или он что-то задел? Топорная работа. Хорошо, что рядом никто не пострадал.
Он на несколько секунд прикрыл глаза ладонью.
– Сейчас это уже не принципиально. Главное, ты пока жив. И цель одна: убедить всех, что ты мёртв. Её не так-то просто достичь. – Лиля пришла в себя быстрее, чем её спутник.
Единственная гостиница поблизости, где нашлись свободные номера, – дорогущий отель «Никитский».
Сколько времени ему придётся скрываться? Долго не получится. Рано или поздно сделают анализ ДНК погибшего, убедятся, что это не он, и возобновят охоту.
– Ну, пошли? Без меня ты не сможешь заселиться.
– Нас примут за парочку.
– Тебя это смущает?
Они вышли к Газетному переулку. Только сейчас Елисеев сообразил, что они буквально в двух шагах от Главка МВД. Там, в Главке, – тёмные люди, из-за них он в таком мерзком положении.
В отеле девушка на ресепшен некоторое время о чём-то спорила с Лилей, показывала головой на стоявшего в стороне Ивана, но, видимо, Лиля привела неоспоримые аргументы. Он заметил несколько купюр, которые та передала портье.
– Пойдём. Еле уговорила, чтоб твой паспорт не вносили в базу, – почти шепнула Лиля.
В лифте он увидел себя в зеркале. Кожаная тёплая куртка, короткая стрижка, под глазами синие круги, лицо бледное. Господи! Как нелепо, что он в пиджаке и белой рубашке.
Лиля открыла номер карточкой, сняла шубку, сапоги, заглянула в ванную. Потом прошла, села в большое кресло, поджав ноги.
– Ну что, неплохо я выбрала?
– Это, конечно, сейчас самое важное.
Он снял пиджак, лёг на застеленную кровать, раскинул руки, закрыл глаза.
Девушка включила телевизор.
«Вести 24» неутомимо трудились на информационной ниве.
Лиля потянулась за своей сумкой, достала ручку. Листок бумаги вырвала из «Правил поведения в отеле», что лежали на столике в толстой папке.
– Ты чего? – Елисеев встревожился
– Не забывай, что я тоже полицейский. И кое-чему училась.
Иван скривился, но возражать не стал.
Она долго что-то чертила, подводила какие-то стрелочки, объясняла Елисееву то, в чём он уже разобрался.
Потом сказала:
– Тебе бы ответить на три вопроса. Первый: что такого из ваших следственных достижений так поперёк горла Родионову? Второй: чему из планов Родионова твоё знание так мешает, что он не видит иного способа, кроме твоего устранения? Третий: откуда ему известно о ваших выводах?
Иван задумался. Всё это правильно. Но к чему? Ещё не факт, что сегодняшний взрыв имеет отношение к Родионову. Заместитель министра, генерал-лейтенант, всю жизнь в полиции. Зачем так рисковать?
Лиля щёлкнула пальцами.
– Алло! Ты ещё помнишь, что я здесь?
Она перед ним. Близко. Слишком близко.
Он устал. Устал от всей этой чехарды, от того, что никак не находилась почва под ногами, что события опережали его, и он с каждым часом всё беспомощнее.
Он достаточно давно жил один. И сейчас всё то мужское, потаённое, что скрывалось в нём, взыграло. Иван крепко обнял свою бывшую девушку. Обнял как-то неуклюже, почти отчаянно. Несколько секунд она оставалась зажатой, словно каменной. Потом тело её стало смягчаться.
Иван поцеловал её в щёку.
Она резко отпрянула:
– Так не хочу. Поеду домой. Завтра встречаемся в четырнадцать, тут, в баре внизу. Постараюсь добыть тебе то старое дело. Надеюсь, среди ночи ты Шульману не потребуешься?
– Это неизвестно. И ещё. Знаешь, от какой мысли я никак не отвяжусь?
– Ну? – Она предчувствовала что-то очень личное.
– Отчего отец так настаивает, чтобы я помог этому Артёму Шалимову?
Часть шестая
* * *
Виктор Небратских с утра поехал к матери. Ключ у него имелся. Сейчас матери с отчимом точно нет дома. Слава богу, они не пользовались сейфами, ячейками, держали бабки в шкафу за бельём. Он однажды просил у матери денег, чтобы сделать Вике подарок, и запомнил, откуда она их доставала.
Он постепенно приходил к тому, что вчерашняя встреча в «Жан-Жаке», так сперва его разозлившая, в целом была совсем не бесполезной. Этот молокосос, Майин протеже, весьма кстати влез со своими предложениями. Получалось, что идею пересмотреть принципы их борьбы разделяет не только он. Это радовало, но и злило, нарушая его избранность. В организации ещё много человеческого балласта, и он таит опасность. Небратских не тешил себя надеждой, что ему сразу удастся уломать большинство на что-то серьёзное. Ещё не факт, что они даже на тренировки легко согласятся. Кто-то сдрейфит. Подумает донести. А наплевать! Главное сейчас – добыть деньги, потом оружие и патроны. Если что, он сам всё завершит. А напоследок оставит записку, где поведает, что действует от имени и по поручению некой революционной группы. Вот умора-то будет. Ему всю жизнь мешали делать то, что он хочет, управлять жизнью, решать всё самому, ни на кого не оглядываясь. Но теперь он сам хозяин. Он способен на всё. Вариантов масса, если иметь стволы. Пальба в дорогом магазине, к примеру. Целесообразно. Завалят? Он всё равно обречён. Если правильно подать, записать заранее ролик на Ютубе, запомнят. Это важнее. Возможно, подражатели появятся. Но это крайний случай. Если придётся одному. А если нет? Если за ним пойдут? Самое эффектное – прийти на Тверскую к мэрии и орать: «Мы здесь власть!» А как менты нагрянут, достать стволы и начать акцию всерьёз. На митинг не пустят с оружием? Чушь! Всё получится. При этих мыслях в животе теплело. Или его запомнят обычным убийцей, или героем, лидером, вождём, тем, с кого всё началось. Задуманное им способно дать такой толчок, что всё начнёт меняться.
Больше всего удивляло, что его до сих пор не вычислили и не взяли. Если бы его арестовали, папаша получил бы шанс проявить себя, доказать свою любовь. Нашёл бы ему адвоката, точно нашёл бы. И до конца не верил бы, что его отпрыск убийца. Менты нынче туповатые. Может, и выгорело бы. Но ему это ни к чему.
Хотя, если вдуматься, в том, что он ещё на свободе, ничего такого сногсшибательного нет.
Иса Рахметов его не выдаст. Они в своё время поклялись кровью. Для кавказца нарушить слово – значит не жить.
В память вернулись армейские сцены…
До того случая они не особо общались. И вот однажды Виктор проснулся среди ночи от криков. Пошёл проверить, что случилось. Человек десять старослужащих всем скопом лупили Ису. Тот лежал на полу, уже почти не укрываясь от ударов.
Виктор, не раздумывая, бросился на помощь, начал орать что есть мочи, требуя прекратить. Он не хотел, чтобы на его глазах забили человека. Действовал инстинктивно, стремился привлечь внимание. Бившие удивились, остановились. Один сказал:
– Отвали! Он деньги у нас украл. Наказываем.
За это время Иса смог подняться. Лицо залито кровью. Виктор встал рядом:
– Тогда и меня.
Некоторое замешательство нападавших привело к тому, что в казарму ворвался дежурный прапорщик. Крик Виктора разбудил его, человека бывалого, немолодого. Толковали, он застал ещё первую чеченскую кампанию, где его контузило, солдат гнобил в рамках положенного, но полной скотиной и садистом, в отличие от других прапоров, не был. Увидев, что происходит, он отправил Ису и Виктора в медсанчасть. Виктор в помощи не нуждался, он испачкался в крови Исы. Потом он благодарил Бога и прапорщика, что его не оставили одного против десятерых.
В казарме начались ночные войны. Иса и Виктор собрали ребят. После нескольких жестоких битв те, у кого Иса якобы украл деньги, признали превосходство противников. Выяснилось, что ничего он не воровал. Просто отморозкам потребовалась жертва. Иса и Виктор с тех пор до конца срочной крепко дружили, вели за собой остальных, взяли власть в свои руки. Никогда его так не уважали, как в те месяцы. Армия мало чем отличается от тюрьмы. После службы они связь не потеряли, хоть виделись нечасто. Когда бывший сослуживец и его брат куда-то уезжали, Рахметов доверял Виктору ключ, чтобы тот раз в день захаживал, проверял, всё ли в порядке. Виктор догадывался, что Иса занимается чем-то не очень чистым, но никогда не спрашивал. Захочет – сам расскажет. Он втайне гордился, что спас его. Одного человека отбил от смерти.
Теперь, правда, поводов для гордости нет. Счёт стал равным.
Так что Иса, которого закрыли вместе с братом, его не сдаст. А Бекир? Бекир не ослушается старшего.
Вдруг его всего передёрнуло: возможно, перед Исой и его братом встанет выбор – выгородить его или спасти себя? Вику нашли в их хате. Им наверняка шьют сейчас убийство. А они точно знают, кто убил. Долго ли станут отпираться? Подставил он друга своего, подставил. Нехорошо. Как-то он в горячке последних дней об этом не задумывался. Но какого же чёрта они вернулись раньше и не предупредили? А вдруг они сочтут его трусом за его бегство? И после этого снимут с себя обязательство его не продавать?
Ладно. Нет смысла гадать. Если за ним ещё не пришли, всё не так уж скверно!
Братья ввалились в хату, как раз когда он Вике в вену вводил амфетамин. Наркотик достала его соседка по лестничной клетке в Реутове. Разбитная такая медсестрёнка. Незадорого. Хотела его. Надеялась. Дура! Всё исполняла, что он просил. С такой бы преданностью да в революционеры. Он так психовал тогда, что все руки мёртвой Вике исколол, но так и не попал в вену. Было бы приятно, если эту тварь сочтут наркоманкой. Он бы сам в полицию позвонил, дал наводочку.
Тварь она! Как он давил ногами её айфон, какой хруст стоял! Это потом, когда уже убил её и убежал. Словно в отместку за то, что всё прошло не как он планировал. Но он это исправит. Всё можно обернуть себе на пользу. Всё.
Жаль замысла! Как всё выстраивалось! Рахметовы в Майкопе. У них алиби. Вот пусть и разбирались бы менты в том, как Вика в квартиру попала. Типичный висячок. И Вика опозорена. Поделом сучке. Журналисты бы точно докопались. Кто-нибудь из ментов за бабки слил бы такую красоту: внучка генерала полиции умерла от передозировки.
Бекир, кстати, орал на него, когда братья застали его в ванной с телом Вики. Дико орал. Сорвался. Иса его успокаивал. Иса всегда за него. Только они придумали, что тело в большой мусорный мешок засунут и вывезут куда-нибудь (не так, конечно, как задумывалось, но делать уже нечего было), как тут стук, крик, дверь вышибают: «Полиция! Никому ни с места!» Слава богу, около окна люлька строительная висела. Он через неё – повис на краю и спрыгнул, только ногу ушиб немного и лицо поцарапал.
Рабочие его не выдадут. Они ничего не сообразили. И описать не опишут. Всё быстро очень произошло. Ну, скажут, какой-то псих из окна сиганул. Счастье, что люлька подвернулась. Иначе ноги бы переломал…
Эх, Вика! Как счастливы мы могли бы быть с тобой, душа моя, не окажись ты чудовищем. Той, что стучала и врала каждый миг. Животным, обрекающем всех на муки.
После того дня, внутри которого уместились её выпады в его адрес и долгие прощальные поцелуи, всё между ними сладилось.
Виктор стал частью вольнодумного общества и, как он тогда считал, частью Вики; она для него стала всем тем, о чём он и не мечтал. Вика просила не афишировать их отношения, да он и не стремился. Когда они оставались вдвоём, не разговаривали ни о какой революции. Часто смотрели фильмы, Виктор вспоминал режиссёров, которыми раньше увлекался, и Вика ставила эти ленты. Техника в её квартире позволяла. Огромный экран-плазма. В химии она не разбиралась, но просила её просветить. Делала вид, что ей это занимательно. Он, кстати, с горечью замечал, что его прошлые увлечения ни разу не привели к чему-то конкретному, постоянному. Везде он дилетант. Ничего не доводил до конца. Сдавался. Но горечь быстро сглаживалась, когда размышлял о будущем. Вика дала всё, чего ему не хватало. С ней он превращался в кого-то другого, не в того Виктора Небратских, кем он назывался раньше. Он стремился проводить с ней всё больше времени. Она не возражала. Она вообще после того первого раза, когда брызнула на него злобой, ни в чём ему не перечила. Он поверил, что с ней его ждёт лучший мир. Мир, который они изменят. В сексе она доказала ему, что границ нет, что, если двое любят, можно заниматься чем угодно. Раньше он об этом только слышал. Слово «извращение» для трусов, любила она приговаривать.
Однажды, когда она закрылась в ванной, он не справился с соблазном и заглянул в её ноутбук. Куча открытых вкладок. Телеграм-мессенджеры… Переписка… Сообщения. Донесения.
Он читал спешно, боясь, что она его застукает. Но этого времени хватило, чтобы захотеть её убить. Это было выше его сил. Он так любил её. Эта страсть никуда не делась, просто перетекла в иное русло. Он покончит с ней.
Нет, не из-за того, что у неё есть кто-то ещё. Переписка. Ласковые словечки. Намёки. Благодарности. «Было хорошо. Ты бог в сексе». Ему она, кстати, такого не говорила. Ник у адресата какой-то дебильный. Театральчик. Его подмывало записать номер. Но не стал, опасался, что не успеет. Вика обычно мылась недолго. Нашлось и другое. Из-за чего её нельзя оставлять жить.
Вот что она писала о нём неведомому адресату, скорее всего, фээсбэшнику или менту.
«Виктор Небратских вошёл в наш круг. Соня, кажется, чуть влюблена в него, но скрывает. Она грезит сделать из него своеобразного министра обороны нашего общества. Но он не особо опасен. По крайней мере, менее других, поскольку глуп да и вообще ничтожен. Слаб, истеричен, самодоволен. Буду проверять дальше».
Ниже перечислялись все его контакты: почта, телефон, соцсети. Адрес проживания. Он не смог дальше прочесть. Экран замигал и затребовал пароль. Но ему было достаточно прочитанного.
У него ушла уйма сил в дальнейшем, чтоб не показать ей свою осведомлённость.
Он временами боролся с собой, уговаривал себя уехать, исчезнуть, всё забыть, но безуспешно. «Буду проверять дальше». Вот, значит, как она это называла.
Он убьёт её с холодной головой.
А потом Рахметовы уехали в Майкоп и, как обычно, оставили ему ключ. И ещё ключ от чёрного хода. Это вполне отвечало его замыслам. Идеально. Тем более Вика давно понуждала его заняться любовью в каком-нибудь другом месте. Не у неё и не у него. Так что заманить её туда проблем не составило. Заходили через парикмахерскую. Так безопаснее.
Накануне он встречал её у библиотеки. Сам на сходку не успевал, напарник не сменил его вовремя. Убедился, что она ничего не подозревает. Они провели у Рахметовых целую ночь. Много пили. Много любили друг друга. Он знал, что это последний раз. Она – нет. С утра поехали прогуляться, бродили по Филевскому парку. Она говорила, что счастлива, а он всё боялся передумать. Но не передумал. Вернулись снова через парикмахерскую. Ей понравилось почему-то. Она даже цены спросила на стрижки и потом всё дивилась, как дёшево.
Он часто задавал себе вопрос: зачем она спала с ним? Стучала бы просто так. Значит, всё же он неплох в этом деле.
Он задушил её легко и быстро, она вытянулась блаженно после соития, не сопротивлялась – не успела. Возможно, ничего и не поняла, хотя глаза всё же открыла. Это хорошо! Последнее, что она видела перед тем, как испустить дух, – это он. Перед смертью покричала немного. Ему даже показалось, что она кричала уже мёртвая. Он сам из-за этого немного покричал, чтобы она заткнулась. Она заткнулась. Уже мёртвая.
Тварь, какая же она тварь! Он и сейчас не смирился, словно убийства не хватило на полное удовлетворение его ненависти.
Хорошо, что он заранее забрал её телефон. От греха подальше. Она хватилась, искала, переживала, что дед разволнуется. Но Виктор успокоил: он даст ей позвонить со своего, телефон найдётся, никуда не денется – и начал раздевать её, ласкать. Она и не ведала, что никакого деда она больше не увидит.
«Где же ему добыть оружие?»
Деньги в квартире он нашёл. Память не подвела. Взял не всё. Пожалел мать. Чуть меньше половины оставил.
Да, как же он забыл! Вот дурачок! Всё же так просто решалось. Не придётся никого специально искать. У них с Исой в армии был один дружок, Рахметов-старший как-то обмолвился, что, если нужна волына, тот всегда поможет.
Он везунчик, Виктор Небратских. У него есть деньги и телефон того, кто ему продаст оружие.
Он будет вооружён и очень опасен.
* * *
Ровно в четырнадцать ноль-ноль Елисеев спустился в холл отеля.
До этого он всё утро размышлял над тремя вопросами, что вчера задала ему Лиля.
Если в ходе расследования он действительно добрался до чего-то, заставившего некие силы организовать на него покушение, то до чего именно?
Генерал Родионов с первых часов, как теперь ясно, контролировал их расследование. Что его заставило так поступить? Покойная Вика была его информатором. Он боялся, что это вскроется? Вряд ли. Вика мертва. А вербовка – обычный приём полицейской работы. Препятствовал тому, чтобы Крючков узнал о секретной деятельности внучки? А чем Крючков в этом случае мог ему навредить?
Дальше… Для Родионова не являлось секретом, что Крючков начал свою игру и забрал подкинутые им стволы. Но при чём здесь он, Иван Елисеев? Тогда Крючкова надо ликвидировать.
Что такого открылось только Елисееву, а не Шульману, Туманову, Крючкову? Ведь его, судя по всему, собирались заставить замолчать в первую очередь.
Он восстановил в памяти их беседу. Бесы! Перечитай «Бесов». Так. В «Бесах» революционеры убили своего друга. Родионов вынуждал двигать расследование в этом направлении. Зачем? Если его задача – опорочить революционеров убийством, ему никак нельзя предавать огласке, что они убили его информатора. Но ведь убийца и правда из их кружка? Родионову это известно? Вряд ли.
Он тогда заботливо спрашивал о здоровье отца. Так… А если Родионов шлёт отцу какой-то зловещий, уходящий в их прошлое знак? Нет. Это бред. Конан Дойл какой-то.
Пока он не найдёт решения, не ответит на другие два вопроса: кто его сдал и какому событию он мог помешать?
Также его волновало, отчего Лиля так рьяно бросилась ему помогать? И не страшно же ей! Хотя страшно, наверное.
Лиля пила кофе в маленьком баре на первом этаже гостиницы. Иван разглядывал её. Она без полицейской формы. Успела заехать домой переодеться? Но ей же на работу возвращаться после обеденного перерыва?
Лиля, похоже, прочитала его мысли.
– Отпросилась у начальства ради тебя!
– То есть сегодня ты свободна?
– Можно и так сказать. – Она не удержалась от усмешки.
Иван сел напротив, попросил у официанта воды.
Лиля – его единственная связь с миром. От неё теперь зависит всё. От неё всегда всё зависело, на самом деле.
Девушка между тем вытащила из лежащего на стуле рядом рюкзака небольшой нетбук, включила его, потом не спеша достала из сумочки флешку, вставила в боковую панель.
– Я выполнила твою просьбу. Такое дело действительно есть. Расследовала его милиция Киевского района. Вениамин Шалимов, четырнадцати лет от роду, упал под электричку на платформе Фили. Дело возбудили, но вскоре закрыли. Квалифицировали как несчастный случай. Как ты полагаешь, кто тогда был начальником милиции в районе?
Елисеев посмотрел на неё вопросительно. Он знал, что Лиля сейчас скажет.
– Ныне генерал, тогда капитан Родионов. И кто бы ты думал, вёл дело?
– Мой отец?
– При чём тут твой отец?
– Он тоже тогда служил в милиции Киевского района.
– Нет. Про отца твоего в деле ничего нет. Следствие вёл старший лейтенант Крючков. Ныне начальник ГСУ и твой шеф.
– Ты только на сегодня отпросилась? – Он глянул на неё чуть ли не жалобно.
– Елисеев, – Лиля обречённо вздохнула, – ты всегда был конченым мужским шовинистом. По-твоему, я не в состоянии сообразить, что пригожусь тебе не только сегодня?
– Это не совсем безопасно.
– Спасибо, что предупредил. Вчера, конечно, было куда безопаснее. Я собрала всё, что у нас есть на Родионова. Слава богу, у нас всё теперь оцифровано. И поиск работает хорошо.
– Можно я взгляну? – Иван начал поворачивать нетбук экраном к себе.
– Прямо здесь? Ты, кстати, номер-то продлил?
– Продлил.
– И твоё имя засветилось в базе?
– Нет. Мне сказали, что номер остаётся на тебе. А платил я наличными.
– Ты гений переговоров. Ну что, пошли? Не здесь же сидеть.
* * *
Майя почти всю ночь не спала. Задремала только под утро, и то некрепко и ненадолго. Она проклинала себя, что позволила Артёму так себя повести. Проиграла по всем статьям. Но ещё, как говорится, не вечер. Всё можно исправить.
Ведь через два дня в его библиотеке они собирались объявить о начале боевых тренировок. Где теперь всё это организовать? Чёртов Артём!
До последнего она собиралась отправиться на учёбу, но в итоге передумала. Не до этого.
Она написала Артёму в Ватсап: «Доброе утро, милый!» Пусть ломает голову, что к чему.
Сорок минут потерпит, так она рассчитала. Если он не откликнется, снова подаст весточку. Необходимо, чтобы он изменился к ней, чтобы вернулось прежнее. Он не смеет так подвести её соратников. Нового места, столь надёжного, быстро не найдёшь. Не говоря уж о том, что идея Виктора хранить оружие в читальне теперь под огромной угрозой. Чёрт, чёрт!
Вчерашний страх от скорого их революционного выступления несколько рассеялся. В конце концов, это если и случится, то не завтра. Чего бояться? Она – девушка, а в полиции – в основном мужчины. Едва ли ей причинят ощутимый вред!
Она так гордилась, что нашла вариант встречаться в библиотеке. Раньше они собирались на квартире Сони и ещё у одной девочки. Но как-то раз Соня заявила, будто у неё есть сведения о прослушке жилья оппозиционных журналистов в Москве и Санкт-Петербурге. Это всех если не напугало, то насторожило. Они пробовали встречаться в кафе Дома книги на Арбате, но там всегда народ: кто читает, кто кофе пьёт, а значит, любой в состоянии погреть уши. И тут Майю осенило. Библиотеку вряд ли прослушивают. Зачем? Идея всех вдохновила.
Артём как-то делился с ней, что в его жизни до сих пор не случилось ничего великого, что он не всегда понимает, зачем живёт. Тогда она пошутила, что, наверное, цель его жизни – встреча с ней.
Всё это звучало мило, не всерьёз.
На деревьях за окном кое-где висели сморщившиеся прошлогодние листья. Она вдруг подумала: «А куда они денутся весной? Всю зиму держатся за своё прошлое, хотя на них страшно смотреть. Не листья, а какие-то лохмотья».
Пора ещё раз потревожить Артёма.
* * *
Шалимов потратил почти всё утро, чтобы избавиться от мерзости вчерашнего визита Светиного сутенёра. Как он это делал? Сначала долго лежал в горячей до предела, до невозможности терпеть ванне, потом яростно тёр каждый участок тела мочалкой, два раза вымыл голову, побрился, после этого надел всё чистое, обильно побрызгался одеколоном.
Спал он мало, нервно, совсем не отдохнул. У мыслей не находилось сил, чтобы собраться во что-то складное и отвести его подальше от тёмных провалов, куда он норовил вот-вот нырнуть. Даже отреагировать на звонки и сообщения Майи, полные желания помириться, он не мог.
Вид из окна: допотопная вывеска «Продукты» на другой стороне Фонтанки, на стене когда-то парадного, а ныне мизантропически мрачного фасада, – подчёркивал его, москвича Артёма Шалимова, чуждость всему здешнему. Петербург весь превращался в понедельник, в будни, в то, с чем невозможно бороться, что и есть обычная жизнь в северном городе зимой, где желания остры оттого, что исполнение их невозможно.
Ему давно пора смириться с тем, кем он является на самом деле, и не рыпаться. Если он поднимает голову, сразу по ней получает.
В двенадцать никто не позвонил. В двенадцать ноль пять он сам набрал номер полицейского, обещавшего поискать в архиве дело, связанное со смертью покойного брата. Холодный голос сообщил, что абонент вне зоны действия сети. Всё, как и следовало ожидать.
Он бессилен перед обстоятельствами. Петербург ни от чего не спас. От судьбы далеко не убежишь! А судьба его в том, чтобы смиренно ждать, чем для него кончится вся эта ужасная чехарда с Майиными революционными фокусами, с ужасными эсэмэсками от незнакомца, с болезнью Веры, с тем, что он, как оказалось, никто и звать его никак, и ничего другого ему себе доказать не удалось.
Сейчас Майя пишет ласково, будто ничего не произошло, и это не удивительно. Скоро следующая встреча их кружка чёртовых оппозиционеров. Неохота им искать другое безопасное место. Трудно это. Не быстро. Можно, конечно, предположить, что он ей взаправду дорог, но сейчас не то настроение.
Когда пискнул телефон и на экране высветился тот же текст, что и в прошлые разы, по поводу смерти его брата Вениамина, он саркастически улыбнулся.
Сейчас, в этой квартире, где он вчера уже начал приживаться и готов был сожалеть, что её рано или поздно предстоит покинуть, Артём не находил себе места в прямом и переносном смысле. Везде углы, стены, всё неудобно, чуждо. Внутри него поднялась ненависть к обоям в комнате, он принёс с кухни нож и начал втыкать их в идиотский рисунок, но кладка была крепкой, и лезвие только гнулось.
Хотелось плакать.
Он зло бросил нож на пол. Посмотрел на него с удивлением: как он дошёл до такого? Что с ним?
Вся эта старая мебель, потолок, жалкая лепнина, свет лампочек, сиротская кухня со столом без скатерти, окна с грязными стёклами объявили ему войну.
Место всегда побеждает человека. Человек зависит от места, а место от него нет, как бы он ни пытался его изменить, приспособить к себе.
«Пора вернуться в Москву?» Мысль не выглядела спасительной. Он подошёл к вешалке, оглядел свою куртку так, будто первый раз её видел, потом снял с крючка. Почему-то показалось, что куртка ему маловата.
Небо над Петербургом нависало так низко, словно пыталось рассмотреть в городе каждую деталь, каждого человека. Температура прыгала вокруг ноля, то вверх, то вниз, ветер таил свою грозную силу, иногда развлекаясь короткими порывами. В воздухе витал дух просыпающегося после зимы моря, дух мощных рек, прорывающих лёд, готовых вернуться в своё течение. Север дремал, сам уже устав от зимы, но свой норов, скрипучий и беспощадный, до конца одолеть не мог. До весны он ещё не раз его проявит.
Артёма тянуло к Неве. Улицы теснили его. Он быстро дошёл до Невского, потом по Фонтанке до Летнего сада, дальше вдоль Лебяжьей канавки – до набережной. Здесь почувствовал себя лучше, но не настолько, чтобы нащупать какой-то выход.
От Майи пришло уже столько сообщений, что, если он не ответит, можно будет забыть о ней навсегда.
Он взошёл на Троицкий мост. Ветру тут ничего не мешало. Город выглядел разъятым: слева Ростральные колонны, за ними купола, справа уродливые высотки Выборгской стороны, впереди два тоскливых минарета мечети.
Ровно посредине моста он вынул сотовый.
Она ответила сразу. Голос до предела нервный:
– Что?
Артём растерялся. Не ожидал, что после стольких попыток связаться с ним она изобразит, что совсем не рада его слышать.
Он остановился, мимо проносились машины, трамваи, автобусы, маршрутки. Шум мешал разговаривать, но всё же его слова слеплялись с Майиными, сначала слегка, потом крепче.
Майя вырвала у него обещание вернуться как можно скорее. Не сказала, что любит, но все её слова к этому подводили. Он осознанно сдался. Наверное, в глубине души он этого желал: спрятаться всё равно не удалось, пора решать проблемы, а не бежать от них. Он болезненно возвращался к мысли, что обязан защитить её. Хотя бы и от неё самой.
Ветер подул сильнее, но не холоднее, и он всем телом впитывал подталкивающие его куда-то порывы.
Не самый лучший выбор – остановиться и задуматься посредине Троицкого моста в феврале!
Он смотрел на Выборгскую сторону, на Охту, и взгляд его набирался такой силы, что начинал видеть, чего и не было. Ему представлялось, как под этим невозможным небом с серыми разводами, с романтической мрачностью, пройдя через промзоны, пакгаузы, унылые новостройки, где-то вдалеке заканчивается город, а за ним начинается северный необильный лес, прорезанный трассами, и далее земля всё мёрзнет и мёрзнет, и в конце концов мерзлота превращается в вечную, и в этих местах уже никто почти не живёт, только пустота хранит свои морозные тайны и каждую ночь вспоминает редкие полярные экспедиции. Он стоял рядом с фонарём, и в его уставшей, теряющей по кусочкам рассудок голове рождалось видение: это не уличный фонарь, а его старший брат Вениамин, что после смерти обернулся великаном и теперь в три раза выше других людей. Он разглядывал невскую воду, которая даже подо льдом топорщилась и манила его.
Кто-то тронул его за плечо. Тронул легко, дружелюбно, но он испугался, дёрнулся, больно ударился плечом о фонарь. Чертыхнулся. Рядом стояла Светлана. Губы её были накрашены так ярко, что казалось, будто кроме них на её лице ничего больше нет. Она протягивала ему несколько смятых купюр.
– Вот. Хотела на карту перевести, но ты не дал мне свой номер.
Артём смотрел на деньги, как на сжатую в пальцах змею или дохлую крысу.
– Что, чёрт возьми, это значит? Откуда ты здесь взялась? – Он не умел сердиться, и получилось карикатурно.
– Если ты отведёшь меня куда-нибудь выпить чаю, я тебе расскажу.
– Да пошла ты!
Артём повернулся к ней спиной. Чуял, что она не уходит. Вдруг нахлынула картина. Он, маленький, стоит в своей комнате, голенький, а мама пытается уложить его спать, гладит по волосам, что-то шепчет, и ему всё это дико неприятно, его трясёт от этого, и он исторгает из себя что-то запретное: да пошла ты!
Откуда эти картины? Это правда или память подсовывает фальшивку? Однако здесь, в Петербурге, подобные видения не в первый раз терзают его. В его детстве есть что-то, с чем память теперь знакомит его впервые. А так бывает? Или он уже на пути в психушку?
Света не уходила.
– Послушай, ты можешь меня прогнать, можешь бросить мне эти деньги в лицо, но я хочу всё объяснить.
Артём повернулся и пошёл туда, где с Троицкой площади начиналась Петроградская сторона. Света не отставала, всё время затевала какой-то разговор, что-то спрашивала его, но он не реагировал. «Когда же она от меня отвяжется? Что ей надо?» От былого влечения не осталось и малой толики.
«Придётся выслушать. Так быстрее избавлюсь от неё», – решил Шалимов.
В начале Каменноостровского они наткнулись на паб с бельгийским названием.
Артём коротко глянул на девушку, она кивнула.
Он чертыхнулся про себя.
Слава богу, стол в баре был достаточно широкий.
– Что тебя принесло на мост?
– Ты надеялся, это случайность?
– Я ни на что не надеялся касательно тебя. Мне всё равно. – Артём опустил глаза на меню, показывая, что оно ему занимательнее Светы.
– Я понимаю. Понимаю, кем ты меня считаешь. Но меня заставили.
– Не продолжай, мне неинтересно. Я, по-моему, за всё заплатил. Обязательно возвращаться к этому? Ты всё время врёшь. К чему мне твои объяснения? Очередная лапша на уши?
– Я как тебя тогда на Невском догнала, Аньку попросила меня прикрыть перед Ахмедом. Мол, плохо себя чувствую, уехала домой. А Ахмед, когда прибыль стал считать, – взбесился. Как только мы на точку встали, прилетел к нам, отвёл меня во двор и давай допрашивать, почему не работала вчера. Я говорю, болела. А он как заорёт: трахалась ты за деньги, сука, а деньги скрысила! Откуда он узнал, что я у тебя была, не знаю. То ли Анька наплела, то ли видел нас кто-то из его джигитов, то ли из «Греческой таверны» доложили. Уже не выяснишь! Но вот пришлось мне наврать, что ты мне ничего не заплатил, а выкинул на улицу. Прости! Иначе он убил бы меня!
– Меня это не волнует, поверь. Я тебя прощаю. Деньги я твои не возьму. Оставь себе. Пригодятся.
Света, до этого державшая купюры в руках, послушно убрала их в карман.
– Ты меня ненавидишь? – Света захлюпала носом. Вытерла пальцем слезу с уголка правого глаза.
– Нет. Что будешь есть? Пить? – Артём гадал, притворяется она или нет. Угощением стремился унизить её.
– Пиво. Вишнёвое.
Света заплакала. Тихонечко, словно боясь, что её накажут за слишком громкий плач.
Зазвонил телефон. Лиза!
Артём сделал Свете знак рукой и глазами, чтоб не мешала.
В основном он произносил: «да», «хорошо», «конечно». С каждым словом голос Артёма звучал всё печальнее.
– Что-то случилось? – заботливо спросила девушка.
Артём чуть было не рассказал ей, но в последний момент сдержался. Хватит с него искренности. И с неё тоже.
Лиза известила, что нашла недорогие билеты до Самары и завтра утром они с Вольфом улетают. Она не в состоянии больше находиться в разлуке с матерью, когда та так нуждается в ней.
Артём выслушал её, остро ощутил, что снова остаётся один со всеми своими проблемами, но, разумеется, не стал её отговаривать. Да, ему теперь трудновато без неё будет разобраться со всей этой чехардой, которую они вчера разворошили. Но что всё это стоит в сравнении с её порывом? Смутное прошлое. Домыслы… Эсэмэски! Эсэмэски, пожалуй, это не шутки, это реальность. Но…
– Если я тебе мешаю, я уйду. Вот пива выпью, и простимся.
– Да сиди уж. – Артём тяжело вздохнул. – Ты мне так и не сказала, что тебя привело на мост.
– Я пришла к тебе на Фонтанку. От метро увидела, как ты вышел и куда-то помчался. Еле догнала.
– Ты слышала мой разговор с девушкой?
– Нет. На светофоре перед мостом застряла. – Света чуть подняла брови. Лицо её на миг натянуло на себя недовольство. – Это та, из-за которой ты сюда приехал? Я правильно поняла? Помирились?
– Мы не ссорились. И не мирились поэтому. Тут всё сложнее. Долго объяснять.
– Ты меня простил? Правда? Не злишься?
– Что за чушь? Почему я должен на тебя злиться? Ты же шлюха.
Света сжала губы. Слёзы снова заблестели, она взяла салфетку, смяла её, потом замахнулась, собираясь швырнуть в Артёма, но в последний момент замерла. Просто опустила лицо на руки.
Официант явно тревожился, глядя на происходящее за их столом.
– Ты прав, конечно. Со стороны всё это выглядит именно так.
– Ты вчера унизила меня руками этого Ахмеда или как там его… И теперь требуешь сочувствия, что ли?
– В чём унижение?
– Что? Ты серьёзно? Я-то, дурак, чуть голову не потерял, а выходит, это просто секс за деньги?
– Я же тебе всё объяснила. Неужели так трудно услышать, что я говорю?
Света как-то странно взглянула на него. Потом полезла в сумочку, достала телефон и два наушника. Поднялась со своего места и пересела к нему.
– Давай одну песню вместе послушаем?
Он изумился и не успел воспротивиться тому, что она вставила наушник в его ухо. Песня начиналась словами «люблю того, кто не придёт», текст был неплохой, мелодия тоже. Когда отзвучали последние аккорды, он спросил:
– Кто это поёт?
– Диана Арбенина. Ты что, не знаешь эту песню? Ну ты даёшь!
– Не слышал. Неплохая.
Она сложила наушники в футляр и вместе с телефоном отправила обратно в сумку. Артёму это движение показалось очень трогательным. Его всегда жалобило, когда люди делали что-то обыденное, суетливое, вызывающее сострадание ко всему человеческому роду.
– Тебе хоть хорошо со мной было?
– Да. Ненавижу Ахмеда. Сука и урод. Всё испортил.
– Тебе лучше с ним не ссориться.
– Я уже поссорилась. Кстати, я хотела тебе сказать, что окончательно вышла из дела. Взяла кредит, отдала Ахмеду то, что он требовал. Теперь хочу попробовать в музыкальном училище восстановиться. И ещё дала объявление на «профи. ру», чтоб детишкам преподавать. Квалификацию я ещё не утратила, думаю.
Артём опять тяжело вздохнул: зачем ему это всё?
– Хочешь что-нибудь ещё? – Артём выбирал, что ему делать: ещё посидеть здесь, погрязая всё больше в бессмысленности общения со Светланой, или снова пойти в неразлучный с зимой город?
Света, казалось, приросла к стулу.
Она искала любую причину, чтобы не уйти прямо сейчас.
Она никогда не влюблялась в мужчин. В юности не встретился такой человек, а потом мужчины для неё превратились в объект заработка. Пару раз, не во время работы разумеется, на её пути загорались маленькие звёздочки взаимности, но, как только она представляла этих парней ищущими приключения в командировках, всё гасло. Убедить себя, что далеко не все так себя ведут, почему-то не получалось.
В те дни, когда можно было не выходить на промысел, она шла в клубы или бары, где на неё довольно быстро кто-нибудь клевал. В течение вечера она могла выбрать самца поприличнее и потрезвее, чтобы провести с ним ночь. Не синий же она чулок, в конце концов. С теми, кого они с Анькой разводили в барах на дорогое угощение, она не спала прежде никогда, хотя Ахмед постоянно подозревал её в этом. Артём был её дебютом в каком-то смысле. И у неё, конечно, и мысли не возникало получить с него деньги за секс. Но вышло, как вышло. Анька – стерва. Сама-то этим промышляла втихаря от любовника-сутенёра. Вот и решила на неё стрелки перевести.
«Артём ни на кого не похож, очень мягкий и при этом часто думает о чём-то своём. Важном. Хорошем. Она не влюблена в него, нет. Но он другой. Особый» – так она его оценивала. Конечно, вот-вот они расстанутся навсегда. Он её не воспринимает больше как женщину. Всё кончено. Но она почему-то ещё надеется на что-то.
– Хочу ли я чего-нибудь ещё? Ты спрашиваешь из вежливости, чтобы побыстрее попросить счёт?
Артём ничего не ответил. Только поморщился.
– Если я скажу, что хочу шампанского, закажешь мне?
– Закажу. – Кислая мина на его лице противоречила словам.
Света ещё несколько секунд не отводила от него печального взгляда, потом поднялась.
– Ладно. Я пойду. Удачи тебе! Не серчай. Не поминай лихом…
Он мучился оттого, что допускает ошибку, не удерживая её, он точно, бесповоротно знал, что это ошибка и никаких оправданий у него нет, но всё же ничего не предпринял, чтобы она осталась с ним в этом ресторане, хозяева которого всерьёз убедили себя, что он бельгийский.
Он ещё немного побыл в состоянии, когда всё внутри окаменело, всё кажется лишним и надо где-то брать силы, чтобы встать и куда-то пойти, чтобы никого больше не обременять, в том числе и себя самого.
Запах духов Светланы, который не долетал почему-то до него, когда она сидела рядом, теперь витал вокруг. И когда он вышел на крыльцо, пряный цветочный аромат не рассеивался, словно давал ему ещё один след – слабый, безнадёжный, последний.
Каменноостровский проспект вытягивался.
Небо везде было серое и только в дальней перспективе немного светлело.