– А стоит ли мне вообще спрашивать, за что тебя наказали?

Майя слышала, как на заднем фоне Грейс стучит по клавиатуре. Как у нее нахальства хватает?

– На прошлой неделе я без разрешения смылась из дома на кукурузное поле, чтобы вместе с сатанистами поучаствовать в ритуале поклонения дьяволу. – Теперь Майя наматывала провод на весь кулак. – Собеседники из сатанистов не самые приятные, но после жертвоприношения с ними вполне можно общаться.

Грейс расхохоталась – к вящему удовольствию Майи. Члены семьи настолько привыкли к ее черному юмору, что подобные шутки просто не воспринимали. Смех Грейс заставил Майю ощутить себя в роли комика, наконец встретившего свою идеальную публику.

– Ладно, мне пора, – сказала Грейс. – Заеду за тобой в субботу ровно в полдень. Не опаздывай. Удачного жертвоприношения.

Просьба не опаздывать Майю порадовала. Всю свою жизнь она только и делала, что дожидалась Лорен, подталкивала и поторапливала сестру. Приятно, когда бразды правления берет в свои руки кто-то другой, пусть даже об этом человеке пока известно совсем мало.

– Замолвлю за тебя словечко перед ребятами с кукурузного поля, – пообещала Майя и, прежде чем Грейс успела ответить, положила трубку.

* * *

Рассказывать родителям о запланированной встрече с Хоакином Майя не стала. В основном, чтобы избежать лишних расспросов. Папа с мамой имели привычку обсуждать абсолютно все. Майю же необходимость облекать эмоции в слова напрягала, потому что это было непросто. Лорен – та умеет высказать все, что у нее на душе, в понятных выражениях, а для Майи это все равно что описывать цвета: малиновые оттенки заката, алые переливы первой любви, свинцово-синие тучи, которые затягивают ее разум, когда она испытывает гнев или боль.

Клер очень тонко видела эту внутреннюю палитру, обладала способностью разложить цвета, пропустив через призму, и таким образом всегда понимала чувства Майи без единого слова. Ночью, когда мама ее застукала, Майя встречалась в парке с Клер. Подруги выкурили на двоих косячок, который Клер стащила у старшего брата Калеба. (В семье Клер было еще двое младших детей, Кассандра и Кристиан. Родителей звали Кара и Крейг, но Крейг ушел пять лет назад, так что он не считался.) Впервые в жизни аллитерация вызвала у Майи рвотный позыв.

Какое-то время они курили молча – такие моменты Майя просто обожала. Потом завалились на сырую траву, и Майя уложила голову на живот Клер.

– По-моему, звезды движутся, – сообщила она. Собственный голос показался ей густым и тягучим, как сироп.

– Это мы движемся, а не звезды, – заметила Клер. Ее рука мягко покоилась на Майиных волосах. – Так устроен мир.

– Как думаешь, Хоакин вообще хочет встретиться со мной и Грейс?

– Не знаю. Только он может ответить на этот вопрос.

– Лично я бы не захотела со мной встречаться. На месте Хоакина я бы меня возненавидела.

– Хорошо, что ты не он, – сказала Клер и, склонившись над Майей, поцеловала в губы, отчего у той перед глазами засверкали золотые искры.

Родители всегда охотно говорили с Майей о ее удочерении, особенно когда та была помладше. Майя подозревала, что они проворачивают массу работы, дабы быть уверенными, что не совершили непоправимых ошибок, не испортили ребенка окончательно. То есть, если однажды Майя озвереет и порубит на куски целую толпу, у них будет право вскинуть руки и заявить: «Мы сделали все, что могли». Родители водили ее к психиатру и на групповые занятия для приемных детей, беседовали с ней тет-а-тет, когда Лорен уходила в гости к подружкам. «Тебя посещают мысли о родной матери?» – спрашивали они, и Майя говорила: «Да?», считая это верным ответом.

Однако правда крылась гораздо глубже. Правда представляла собой все многообразие цветов радужного спектра, а Майя не находила слов, чтобы выразить свои чувства. Поэтому она молчала. Так проще.



Грейс заехала за Майей в субботу за несколько минут до полудня. Вообще они договаривались на одиннадцать тридцать, но Майя проспала и, когда спустилась вниз, чувствовала себя капризным грозовым шквалом, вихрем полутонов серого. (Тут явно наклевывался прикол на тему «Пятидесяти оттенков», но на сочинение этой шутки у Майи не было сил.)

– В «Старбакс», – скомандовала она Грейс. Они находились в помещении, однако Майя уже спрятала глаза под солнцезащитными очками «Рэй-бэн».

– Хорошо, – кивнула Грейс, испуганная ее декофеинизированным состоянием. Только потому и не осмелилась возразить, была уверена Майя.

– Ну, а парень у тебя есть? – поинтересовалась она, усевшись в автомобиль и держа в руке пластиковый стакан с гигантской порцией фрапучино.

– Нет, – коротко ответила Грейс. За ее интонацией что-то пробивалось, но что именно, Майя разобрать не могла.

– Девушка? Вдруг ты унаследовала тот же ген, что и твоя младшая сестричка?

На этот раз Грейс позволила себе улыбку.

– Нет. Все досталось тебе одной.

– Значит, были?

– В смысле?

– Раньше был парень или девушка?

– Да, был. И нет, не было.

Не врет ли? Грейс казалась Майе одной из тех девиц, которые готовы ждать целую вечность, чтобы лишиться невинности в первую брачную ночь, и которые читают статьи в «Космо» о том, «Как сделать ему самый запоминающийся минет в жизни!», при этом слово «минет» произнести не могут. Нет, это Майю устраивало – она никому не собиралась указывать, как распоряжаться собственным телом, – однако в присутствии такого ангела ей хотелось вести себя более дерзко, грубо, пошло. Божечки-кошечки, думала Майя, у нее даже за рулем идеально ровная спина!

– Но о своем бойфренде ты говорить не хочешь? – уточнила она.

– С чего ты взяла?

– Ты отвечаешь так, будто даешь показания.

– А ты допрашиваешь меня, будто адвокат.

– Какие мы обидчивые, – буркнула Майя, поправив очки на носу. – Плохо расстались?

– Можно и так сказать, – усмехнулась Грейс. – Да, именно так.

Майя сочувственно кивнула.

– Я тоже пережила тяжелый разрыв перед тем, как познакомилась с Клер. Джулия, что ли, ее звали. Бр-р-р, кошмар. И что я только в ней нашла?

– М-м-м, – отозвалась Грейс. Именно так реагировала Майина мама, когда то, о чем говорил папа, ее не интересовало.

– То есть я знаю, что в ней нашла, – продолжала Майя, опуская стекло, – просто я не туда смотрела, понимаешь?

Грейс повернула голову.

– Жаркая была штучка?

– Жаркая, – подтвердила Майя. – Кстати, о жаре. Кондей не пора включить? Ты водишь прямо как моя мама.

– И это явно не комплимент.

– Точно.

Грейс со вздохом потянулась к реле включения кондиционера.

– Еще пожелания будут?

– Радиостанцию можно сменить? – Майя принялась тыкать кнопки на приборной панели. – Не уверена, заметила ли ты, но мне не пятьдесят пять, и слушать Национальное общественное радио, бабуля, я не желаю.

Майя сама не понимала, почему никак не заткнется. Грейс ей нравилась. Грейс – нормальная. И не делает ничего плохого, просто везет ее на встречу с братом, а по пути еще и кофе купила. Однако точно так же Майя вела себя и в прошлый раз, когда Грейс впервые оказалась у нее дома. Слова сыпались из нее пулеметными очередями, она трещала и трещала, насмехаясь над родителями и Лорен, не давая Грейс вставить ни словечка. Пожалуйста, полюби меня, транслировала она. Пожалуйста, стань мне другом.

Друзей у Майи практически не было. Несколько девчонок, знакомых по школе, да и те лишь здоровались с ней в коридорах и изредка болтали перед началом урока, пока не пришел учитель. В старой школе она отучилась с первого по восьмой класс, и в то время они с Лорен были неразлучны. Даже одевались одинаково. Зачем иметь много друзей, если есть Лорен?

Все изменилось с переходом в девятый класс, когда они с сестрой вдруг оказались в разных школах, и Майя почувствовала себя чужой в окружении девочек, которые учились вместе чуть ли не с детского сада.

Мамино пристрастие к спиртному не позволяло Майе приводить подружек к себе домой после уроков, приглашать их на пижамные вечеринки или тусовки у бассейна. За несколько лет Майя не завела ни одной подруги. Исключением стала лишь Клер, но даже она бывала у Майи в гостях крайне редко.

Немало школьных завтраков ей пришлось съесть в одиночестве в первые месяцы. От звуков девчачьего хихиканья у нее по коже бежали мурашки. «Надо мной смеются?» – мучилась вопросом она.

Как выяснилось, Майя была не единственной гомосексуалкой в школе, ее никто не обижал и не дразнил, однако она совершенно не знала, как проявлять дружелюбие. Можно ли обнимать одноклассницу, здороваясь, или она решит, что Майя к ней подкатывает? Быть самой собой – стремно? В общении с Лорен это не имело значения, а в новой школе Майя «закрылась», стала прятать нежность за сарказмом, пока сарказм не вошел в привычку, не стал ее второй натурой.

– Ты всегда такая? – перебила Грейс. – Нет, правда? Потому что если всегда, клянусь, я остановлю машину и запихаю тебя в багажник!

Майя невозмутимо глотнула кофе. Грейс сильно ошибается, решив, что она первая, кто угрожает закрыть ее в багажнике за хамское поведение в поездке.

– Какая «такая»?

– Бесячая.

Майя пожала плечами и отвернулась к окну.

– Ага.

– По-моему, тебе стоит сократить потребление кофеина.

– Ты просто не привыкла иметь сестру, – заявила Майя. Привалившись к спинке сиденья, она закинула ноги на приборную доску. Грейс их сбросила.

– Слышала? Ты только что назвала меня сестрой.

Майя изобразила вздох счастья.

– Глазом моргнуть не успеешь, как мы с тобой отправимся в «Сефору» за косметикой, будем болтать о парнях – то есть ты будешь, – и меняться шмотками. Как в кино. – Она сделала еще один глоток фрапучино. Напиток достиг того идеального состояния, когда мороженое растаяло, а сахар и кофеин, слившись воедино, обеспечивают восхитительный виток адреналина. Еще пять минут, и Майе наверняка хватит энергии долететь до Луны.

– Шутишь?

– Насчет обмена шмотками? Нет, просто преувеличиваю. – Взгляд Майи переместился с обуви Грейс (шлепанцы из «Таргета»; у нее такие же, только синие) на джинсы (чересчур велики – куда это годится?) и наконец на джемпер (наискучнейшего бежевого цвета). – Но если соберешься прикупить одежек, могу помочь. Лорен я уже помогла. Прямо-таки изменила ее жизнь.

– Можешь замолчать?

– Я только хотела сказать…

– В багажник. Немедленно.

Майя вскинула руки в защитном жесте.

– Ладно, ладно, буду сидеть тихо. Держать рот на замке. Может, даже что новое узнаю по Общественному радио. А, вспомнила!..

– Пять минут, – взмолилась Грейс. – Помолчи хотя бы пять минут!

– Но…

– Майя, честное слово…

– Нам сюда, – ткнула пальцем в окно Майя.

– Что? Вот черт! – Грейс лихо развернулась через четыре полосы, удачно избежав столкновения с двумя машинами и нулем полицейских.

Натужно гудя мотором, автомобиль устремился к съезду с шоссе. Майе пришлось схватиться за дверную ручку, однако, поймав свое отражение в зеркале заднего вида, она обнаружила, что улыбается во весь рот.

– Так-то лучше! – заорала она. – Трюк из «Форсажа»!

Грейс выразительно посмотрела на сестру.

– Все, все, уже заткнулась. – Майя притворилась, что закрывает рот на замок и выбрасывает ключ.



Для субботнего дня на пляже было многолюдно. По мере приближения к Центру искусств автомобиль ехал все медленнее и под конец уже почти полз.

– Дурацкие пробки, – выругалась Майя, но под грозным взглядом Грейс тут же умолкла. По правде говоря, ее еще ни разу не запирали в багажнике. Кто знает, на сколько у сестрицы хватит терпения? Молчание – золото, это точно.

Когда они припарковались, был почти час дня. Вылезая из автомобиля, Майя застонала.

– Да брось ты! Меньше полутора часов ехали, – сказала Грейс, щурясь на солнце.

Не могла очки от солнца надеть? – подумалось Майе.

– Пофиг. Я молода и еще расту. По крайней мере, надеюсь на это. – Она довольно болезненно относилась к своему росту. (Хорошо, к разнице в росте с Грейс.) – Угу, кругом шедевры искусства.

– Хочешь сказать, название «Центр искусств» – не просто хитроумная маскировка?

– Эй, сарказм – это мое поле! – Майя перекинула сумку через плечо.

Грейс хлопнула водительской дверцей и подергала ручку, проверяя, что машина заперта.

– Какой еще сарказм? Просто я… – начала она.

Майя опустила очки на нос и испытующе на нее посмотрела.

– Просто я нервничаю, – вздохнула Грейс.

– Я так и подумала, когда ты пригрозила упаковать меня в багажник, – фыркнула Майя.

– Я… – Грейс набрала полную грудь воздуха и встряхнула кисти. – Ты на самом деле ни капельки не волнуешься?

Пожав плечами, Майя запулила пустой стакан из-под кофе в урну. Дать определение своему чувству она бы не смогла, знала лишь, что оно ярко-оранжевое, как предупреждающий знак, как вопрос.

– Вообще-то нет. Лично я мыслю так: если мы видим здоровенного придурка или, там, маньяка какого-нибудь, всегда можно сказать: «Ой, вот ведь незадача, лаборатория перепутала результаты ДНК-теста. Пока, крокодильчик!» А потом заблокируем его в телефоне и почтовом ящике. Ух ты, гляди, кит из фантиков от жвачки! Классно.

Проследив за взглядом сестры, Грейс убедилась, что кто-то действительно смастерил целого кита из оберток от жевательной резинки.

– Значит, ты готова обрубить связь с родным братом? И со мной так же могла поступить?

– Да, но только если бы оказалось, что ты чокнутая, которая водит машину то как старуха, то как профи из «Форсажа» и при этом слушает Национальное общественное радио.

Поскольку выражение лица Грейс не изменилось, Майя предположила, что интерес сестры к ее чувству юмора носил временный характер.

– Шучу, шучу, – снисходительно проговорила она. – Все, идем восстанавливать родственные связи!

Оплатив входные билеты («Скидка для членов семьи и друзей предоставляется?» – осведомилась Майя у кассира), девушки вошли в Центр искусств. Внутри было душно и многолюдно, и чтобы отыскать информационную будку, потребовалось несколько минут.

Майя бочком подошла к будке, сдвинула очки на лоб и поздоровалась с пареньком в окошке:

– Добрый день. Не подскажешь, где найти Хоакина?

Парень кивнул.

– Там, в палатке с глиняной посудой.

– Глиняная посуда, значит. О-о, это так по-настоящему. – Майя перевела взгляд на Грейс. – Прямо весь в меня.

Грейс шагнула вперед, полностью оттеснив сестру от окошка.

– А где эта палатка?

Паренек показал пальцем поверх головы Грейс на центр помещения.

– Ориентируйтесь на детскую очередь, не ошибетесь.

– Спасибо, ты душка, – сказала Майя.

– Погодите! Вы его сестры?

Майя рванулась обратно к окошку.

– Может, и так. Что-то об этом знаешь?

Парень улыбнулся.

– Только то, что сказал Хоакин. Что сегодня к нему придут две его сестры.

Майя просунула руку в окно.

– Привет! Я Майя, а это Грейс.

– Привет, – промолвила Грейс после того, как Майя пихнула ее в бок.

– Я Гас, – представился парень. – Повезло вам с братом, девушки. Да, он работает в гончарной мастерской.

– По-твоему мнению, у него есть художественные способности? – осведомилась Майя. – А по шкале от обычного человека до семейки Мэнсон а[6] как бы ты оценил его…

– Большое спасибо. – Грейс снова оттолкнула Майю от окошка. – Мы пойдем. – Она схватила сестру за руку, оттащила подальше от будки и только потом отпустила. – Знаешь, не обязательно делиться с незнакомцами своими подозрениями насчет психических отклонений Хоакина.

– Да ладно, Гас – нормальный чувак. Мы могли бы вместе потусить. – Майя водрузила очки на переносицу и посмотрела по сторонам. – И вообще, может, встреча с Хоакином для того и предназначена, чтобы мы подружились с Гасом. Нужно видеть картину целиком, Грейс. Так где тут лепят горшки?

В конце концов палатка нашлась. Гас был прав: ее обвивала длинная очередь из детей, и все они, вытянув шеи, глядели туда, где двое ребятишек, каждый под руководством взрослого наставника, сосредоточенно формировали на гончарных кругах горшки. Первая наставница, дама зрелого возраста, годилась ученикам в бабушки; у второго наставника были темные волосы, схваченные резинкой в короткий хвост. Даже несмотря на его сидячее положение, Майя разглядела, что он высок ростом.

Когда он поднял на них глаза, девушки тихонько ахнули. Это был Хоакин.

– Он похож на тебя, – в один голос произнесли Майя и Грейс, при этом Майя сочла, что в данном случае правы обе.

Томительно-долгую минуту все трое глазели друг на друга, разделенные текучей толпой детей и родителей с горшками в руках. В отличие от сестер, Хоакин определенно не был белокожим, однако у него были Майины карие глаза и курчавые темные волосы, а также упрямый подбородок Грейс. В грудной клетке Майи что-то дрогнуло и натянулось, будто прежде не задействованный мускул. Это чувство было зеленым, как молодая трава, как ростки, пробивающиеся сквозь комья грязи и тянущиеся к свету.

Майя улыбнулась, Хоакин улыбнулся в ответ. Оказалось, что у обоих кривые передние зубы, один налезает на другой. То есть у Хоакина они до сих пор такие, а Майю родители заставили два года носить брекеты, чтобы исправить этот дефект. Сейчас она об этом пожалела. Ей хотелось выглядеть так же, как ее родные. Чтобы прохожие останавливали их на улице и говорили: «Вы, должно быть, родственники». Майя страстно желала быть связанной с этими людьми, желала, чтобы и они были близки ей как никто другой на свете.

Грейс подозрительно всхлипнула.

– Ты чего? – прошипела Майя. Хоакин выразительным жестом дал понять: «Одну минуточку, и я освобожусь». – Только фонтана слез не хватало.

– Заткнись, – пробормотала Грейс, промокая глаза. – Это всё гормоны.

– Наши циклы уже синхронизировались? – вытаращила глаза Майя. – У меня вот-вот должны пойти месячные. Буквально завтра и…

– Привет, – произнес кто-то. Майя посмотрела вбок и вверх, сильно вверх – надежда остаться самой высокой хотя бы в одной семье рухнула, – и увидела рядом с собой Хоакина. – Привет, я Хок. – Это прозвучало как вок.

Майя попыталась унять дрожь в пальцах, когда Хоакин пожимал ей руку. Она не привыкла дотрагиваться до парней и сейчас задавалась вопросом, всегда ли у них такие сухие ладони. Грейс, стоявшая рядом, продолжала утирать глаза и, когда Хоакин повернулся к ней, раскинула руки и обняла его за талию.

– Здравствуй, – взволнованно проговорила она. – Я так рада нашей встрече!

Хоакин напоминал животное, внезапно осознавшее, что из хищника оно превратилось в добычу, однако умело это скрыл.

– Привет, – сказал он, неуклюже похлопав Грейс по спине. – Привет.

– Что-то при нашем с тобой знакомстве ты не плакала, – упрекнула Майя сестру, уперев руки в бока, потом снова обернулась на Хоакина. – Ни слезинки не проронила, представляешь? Гордись, тебе повезло.

– О да! Здорово, – смутился Хоакин, все еще хлопая Грейс по спине. Наконец Майя оттащила ее в сторону.

– Ты его пугаешь, – зашептала она в ухо Грейс. – Соберись, нюня!

– Может, где-нибудь перекусим? – предложил Хоакин, указывая на дверь. – На сегодня я закончил работу, так что могу заказать нам ланч или… – Он не договорил, словно засомневался, правильный ли задал вопрос.

– Нет, все в порядке, отличная идея, – сказала Грейс. – Идем.

А Майя заметила, как все три их тени синхронно повернулись в одном и том же направлении.

Хоакин

Хоакин еще до встречи с сестрами знал, что они белые. Элисон, его нынешний социальный инспектор, рассказала о них ему, Марку и Линде несколько недель назад. Они сидели за столом на кухне, ели картошку с соусом сальса, и Элисон подробно объясняла, что у Хоакина есть не одна, а две сестры, что у них общая мать, что девочек удочерили в младенчестве, но они узнали о нем только сейчас и теперь хотели бы познакомиться.

Хоакин еще тогда понял. Он не был наивен и знал, как все устроено в реальном мире. Знал, что для большинства людей маленькие белые девочки занимают первое место в списке под названием «Детки, которых мы хотели бы завести». Знал, что и стоят они куда дороже: некоторые платили адвокатам больше десяти тысяч долларов, чтобы заполучить белокожего ребенка. Из этого выходило, что приемные родители таких девочек неплохо обеспечены. Что ж, тем лучше для последних. Не будет же Хоакин обижаться на сестер из-за этого.

У него есть сестры. Обалдеть.

Слушая Элисон, Хоакин сидел неподвижно и едва дышал, а Марк с Линдой только кивали. «Да, было бы здорово», – сказал он, когда Элисон сообщила, что Майя и Грейс просят разрешения написать ему по электронной почте. Потом он сказал, что должен сделать уроки, и закрылся в своей комнате. Послушал музыку, немного порисовал углем в новом альбоме, ни за какие уроки не брался и уж конечно не задумывался о том, что на свете есть по крайней мере два человека, связанные с ним узами крови, и что один из самых больших его страхов оправдался, да еще и вдвойне.

Марк и Линда понимали, что на него не следует давить, и не давили. Получив письмо, Хоакин трижды прочел его, прежде чем закрыть. Снова открыл, перечитал еще два раза, закрыл. Он не был уверен, что ответит. Связав себя с этими девочками, он может ненароком сдернуть их с неба, сбить с идеальной эллиптической орбиты, непоправимо нарушить равновесие.

«От Майи и Грейс что-нибудь приходило?» – полюбопытствовала Линда однажды вечером, когда после ужина они вместе загружали посудомоечную машину. Хоакин видел, что разговор заранее отрепетирован, но его это не напрягало. Ему нравилось, что они стараются ради него, хотят, чтобы все сложилось как нельзя лучше. Это было приятно. В таких случаях, глядя на Марка и Линду, Хоакин порой чувствовал себя, как на школьном концерте, – в роли родителя, которому полагается поднимать вверх большие пальцы и громко шептать: «Молодцы!» Так делали другие, он видел.

«Да», – ответил Хоакин и включил измельчитель отходов. Когда измельчать стало нечего, он выключил агрегат. Линда не уходила.

– Ты им ответил? – спросила она.

Хоакин лишь молча посмотрел на нее.

– Ладно, все, больше не пристаем, – сказала Линда и шутливо шлепнула его по плечу резиновой перчаткой. (То же самое она сделала через несколько дней после того, как Хоакин переехал к ним, и тогда от ужаса он чуть не вывернулся наизнанку.) – Нам с Марком просто интересно.

– Они ничего так, – заметил Хоакин, передавая ложки. – Довольно милые.

– Девочки бывают милыми, – улыбнулась Линда, – это нормально.

– Думаешь, они хотят меня увидеть?

Помолчав, Линда сказала:

– Уверена, если кто-то пишет тебе и предлагает встретиться – это хороший знак.

Хоакин замотал головой.

– Да нет, я про другое: хотят ли они познакомиться со мной?

Линда снова сделала паузу, а когда заговорила, в ее словах сквозила нежность.

– Детка, я думаю, очень многие люди хотят с тобой познакомиться, – она положила ему на плечо теплую, мокрую ладонь. – Просто ты об этом еще не знаешь.

И тогда Хоакин решился ответить.

Он старался сохранять непринужденный тон, как будто уже миллион раз писал письма, в которых договаривался о встрече с биологическими родственниками. Его терзала неуверенность – получилось ли? – но сестры ответили в тот же день (судя по тому, что пресс-секретарем в их маленькой ячейке была Грейс, Хоакин сделал вывод, что она старшая из двоих) и подтвердили, что будут рады увидеться с ним в Центре искусств в ближайшую субботу. Вот, собственно, и все.

Накануне Хоакин никак не мог уснуть. Он не искал сестер в социальных сетях, не хотел ничего знать о них заранее, но от этого в мозгу оставалось слишком много незаполненного места, и поэтому Хоакин не спал, а скорее, пребывал в каком-то подвешенном состоянии. В три часа ночи он спустился на кухню, чтобы приготовить себе хлопья с молоком, потому что именно так поступал Марк, когда ему не спалось, и именно там Марк нашел его четверть часа спустя. Только и спросил:

– Пшеничные еще остались?

Хоакин протянул ему коробку.

– Бессонница?

– Нет. – Качнув головой, Хоакин передал молоко.

Марк, надо отдать должное, съел половину тарелки, прежде чем задать следующий вопрос:

– Волнуешься перед встречей с Грейс и Майей?

Два года назад Хоакин ответил бы отрицательно и на этот вопрос, но то – два года назад, а то – сегодня.

– Что, если я им не понравлюсь? – сказал он и сунул в рот полную ложку хлопьев.

Марк задумчиво кивнул.

– Ну, если ты им не понравишься, значит, придется признать печальный факт: твои ближайшие родственники – идиоты, уж извини. Правда, у многих из нас так. Ты в хорошей компании.

Хоакин попытался замаскировать улыбку следующей порцией хлопьев, но Марк его раскусил.

– А если серьезно, – продолжал он, – то первое знакомство – момент всегда сложный. Но это ведь твои… Это люди, с которыми тебя связывают узы крови. Вы заслуживаете узнать друг друга получше. Для начала познакомьтесь, а там будет видно, кто кому понравился.

Хоакин наморщил нос.

– Не делай так, извращенец. – Марк снова потянулся за коробкой, затем поднял глаза. – Ты что, всё слопал?

– Доброй ночи, – сказал Хоакин, поставил тарелку в раковину и отправился наверх, перешагивая сразу через две ступеньки.



Назавтра у гончарной палатки собралось столько народу, что на какое-то время Хоакин вообще забыл про сестер. Сейчас он работал с Брайсоном, маленьким мальчиком, который отказывался лепить что-либо другое, кроме вазочек – те неизменно превращались в подставки для карандашей. Тем не менее каждое из этих творений приводило родителей Брайсона в неподдельный восторг. Хоакин подозревал, что дома у них есть целая комната, отведенная под кривобокие подставки для карандашей, и уже начал представлять, как она может выглядеть, но тут вдруг поднял взгляд и заметил, что на него смотрят две девушки. У одной в глазах стояли слезы, а другая, кажется, была напугана.

Впервые в жизни Хоакин видел перед собой родных.

Обе были белокожие – тут он не ошибся, – но у той, что пониже, были такие же темные кудряшки, как у него, и такой же слегка искривленный влево нос. У второй, повыше ростом, той, что отчаянно пыталась не расплакаться, была его линия подбородка. Хоакин с первого взгляда определил, что она что-то скрывает: слишком уж прямо держит спину, слишком напряжен ее позвоночник. Что ж, отлично. У Хоакина тоже есть свои тайны. Может быть, они проявят друг к другу уважение и не станут докапываться до чужих секретов.

Он сам предложил пойти перекусить и сам же пожалел об этом, едва слова сорвались с губ. Зато Майя – та, что младше и ниже ростом, – молола что попало, причем без перерыва.

– Короче, поначалу я просто ошалела, – рассказывала она на ходу, заняв место между Хоакином и другой девушкой, Грейс, которая после первого всплеска эмоций почти все время молчала. – У меня ведь уже есть одна сестра, Лорен. Для родителей она что-то типа подарка судьбы – родилась сразу после моего появления в семье, о чудо! – и иногда жутко меня бесит, так что я подумала: «Еще одна сестрица? Не знаю, не знаю». А потом мне сообщают про тебя, представляешь? И я такая: «Идите. Все. К черту». Прямо-таки семья моментального приготовления получается. «Просто добавь воды!», да? Как в наборе «Морские обезьянки»[7].

Хоакин только кивал. Поток Майиной речи он воспринимал как трескотню писклявого мультипликационного персонажа и разбирал в лучшем случае треть. Подарок судьбы, чудо, морские обезьянки.

– Майя, – попыталась урезонить ее Грейс.

– Простите, я болтаю без умолку, когда нервничаю, – пробормотала Майя, сунув руки в передний карман худи.

– Все нормально, – сказал Хоакин и вытянул указательный палец. – Там за углом есть бургерная, у них отличная картошка фри. Или кто-то из вас… не ест мясо? Картошку?

– Да я целого быка готова слопать, – заявила Майя.

– Картошка вполне пойдет, – улыбнулась Грейс, смешно наморщив нос. Хоакин обладал той же особенностью мимики. Именно ее, эту особенность, любила в нем его девушка Бёрди.

Стоп. Бывшая девушка. Хоакин все время забывает об этом, что довольно странно, ведь он сам с ней порвал.

Хоакин знал Бёрди примерно сто двадцать семь дней, прежде чем впервые с ней заговорил. Как правило, из-за постоянных переездов столь длительный срок был для него редкостью, просто после перехода в старшие классы Марк и Линда записали его в спецшколу с физико-математическим уклоном, и в первый же учебный день выяснилось, что он и Бёрди попали в одну группу по математике. Само собой, кто такой Хоакин, она не знала.

В том году прямо перед рождественскими каникулами помощница учителя по истории США отвела его в сторонку и вручила двадцатидолларовую купюру. «Привет, Хоакин, – с улыбкой сказала она. Звали ее Кристи, и она всегда была с ним очень мила. Почему-то все, кто проявлял в отношении Хоакина дружелюбие, считали его простофилей, и это угнетало его больше всего. – Слушай, можно заказать у твоих родителей к Рождеству немного тамале?[8]»

Сперва Хоакин не нашелся с ответом. Для него Марк и Линда максимально приблизились к понятию семьи, но Марк был евреем и не употреблял свинину, а Линда каждое полнолуние била в тамтамы на пляже. Ни тот, ни другая не сумели бы приготовить тамале, даже изучив подробный видеорецепт на ютьюбе, даже под руководством профессионального повара.

Потом до Хоакина дошло: Кристи не догадывается, что он приемный ребенок, и считает, что у него есть большая мексиканская семья, в которой к Рождеству делают тамале. Он не стал разубеждать девушку. Не смог заставить себя сказать правду.

На следующий день Хоакин принялся искать в компьютере лучшие заведения города, где готовят тамале, а в сочельник отстоял очередь вместе с другими покупателями. Бумажка в двадцать долларов, которую ему дала Кристи, надежно лежала в кармане толстовки. Парень за прилавком заговорил с ним на испанском, и Хоакину пришлось ответить: «No español»[9]. Он всегда повторял эту фразу, когда к нему обращались по-испански. «Ты – ни туда ни сюда, – однажды сказала ему Ева, одна из сводных сестер. – Белые всегда будут видеть в тебе мексиканца, а ты даже по-испански не говоришь». По Евиной интонации Хоакин понял, что она считает это чудовищным недостатком. Не согласиться с ней он не мог.

В конце концов Хоакин принес тамале домой и спрятал в дальнем углу морозильной камеры, зная, что Марк и Линда ни за что туда не полезут. Когда в понедельник он отдал обещанное блюдо Кристи, та пришла в полный восторг, а Хоакин ее возненавидел – за то, что вынудила его пойти на этот шаг.

Тогда-то Бёрди с ним и заговорила.

– Ты готовишь тамале? – поинтересовалась она, едва Кристи скрылась за дверями учительской. (В учительской Хоакин побывал ровно один раз и был страшно разочарован.)

– Нет. – Хоакин даже не подозревал, что Бёрди стояла у него за спиной, замерев в неподвижности, словно ястреб, высматривающий добычу. Внезапно он почувствовал себя крохотной мышкой. – Я просто купил их для нее.

– Ну разве ты не прелесть? – сказала Бёрди и улыбнулась. – С Новым годом, Хоакин.

На протяжении следующих двухсот шестидесяти трех дней они были вместе. Это было счастливейшее время в его жизни.

Бёрди любила людей, любила, когда они вели себя неловко или неприлично – например, от волнения делались болтливыми или смущались, не умея скрыть свое смущение. Она часто смеялась, но всегда беззлобно, а если не высыпалась, то была раздраженной и злой, чем вызывала у Хоакина еще больше нежности.

Раньше он не сознавал, насколько ему не хватает положительных эмоций – радости, удовольствия от чего-либо – чего угодно. По словам Аны, психолога, к которому его отправили Марк и Линда, он подавлял собственные чувства, чтобы в будущем оградить себя от боли. И только с появлением Бёрди Хоакин понял, что давно не испытывал счастья, что маленькие вспышки тепла, которые пробегали по позвоночнику, когда Бёрди ему улыбалась, обжигают и одновременно вызывают приятное ощущение. Все равно как если бы он держал в ладони тающий кубик льда. Хоакин к такому не привык.

Он влюблялся в Бёрди постепенно, переступая с одного камешка на другой, пока благополучно не вошел в безопасную гавань ее объятий. Пожалуй, теперь он понимал суть выражения «Дом – это не место, а человек». Бёрди стала для Хоакина стенами и крышей, кровом, который не хотелось покидать.

Однако у нее были свои стремления и желания. Бёрди хотела того, чего Хоакин ей дать не мог. Она собиралась переехать в Нью-Йорк и заниматься финансами. Получить степень MBA в Уортонской школе бизнеса. Выучить итальянский и провести в Риме как минимум год. Обо всем этом она говорила с уверенностью, что именно так все и случится и что Хоакин будет рядом с ней. Когда же он пытался заглянуть в будущее, то не видел вообще ничего.

Как-то раз Бёрди пригласила его в гости на ужин. Ее родители всегда относились к нему хорошо, и Хоакин называл их мистер и миссис Браун, хотя они просили называть их Джуди и Дэвид. После ужина миссис Браун достала семейные фотоальбомы. Бёрди постоянно повторяла: «О боже, мам!», но было видно, что ей приятно.

Хоакин просмотрел все фотографии. Бёрди в младенчестве и в первый учебный день каждого года. Бёрди на каждое Рождество и Хеллоуин. Бёрди без двух передних зубов. Бёрди в костюме чирлидера, а через год – в мантии ученого. Бёрди, в чьей улыбке ни тени фальши. Бёрди, у которой нет сомнений в том, что за нее придут поболеть и порадоваться, которой ни разу не приходилось просыпаться в одном доме, а засыпать в другом.

И Хоакина охватило страшное, невыносимое чувство, что дать ей эту жизнь он никогда не сможет. Некому рассказать Бёрди про его успехи, некому поделиться забавными историями о нем – она ведь обожает такое, – или показать детские фото. В доме Марка и Линды много фотографий, но это, конечно, не одно и то же. Бёрди хотела весь мир, нет, точнее, нуждалась в целом мире. Она так привыкла. Эти снимки – ее карта, и, глядя на них, Хоакин понял, что плывет без руля и ветрил, что лишь сбивает Бёрди с пути.

Хоакин по себе знал, каково это, когда тебя тянут вниз, и слишком любил Бёрди, чтобы так с ней обойтись. На следующий день он сказал, что между ними все кончено.

Сцена была ужасная. Поначалу Бёрди решила, что он шутит, потом плакала и кричала, кричала и плакала, а Хоакин даже не сказал «прости», потому что если просишь прощения, значит, ты виноват, а виноватым он не был. Он попытался ее обнять, но она ударила его по руке. Так паршиво ему, наверное, никогда еще не было. Вернувшись домой, Хоакин сразу направился в свою комнату, рухнул на постель и с головой накрылся одеялом.

Вечером Марк и Линда поднялись к нему и сели по обе стороны кровати, точно он был книгой, а они – подставкой, которая его – книгу – держит, не дает упасть.

– Звонила Джуди Браун, – тихо произнес Марк. – Ты как?

– В порядке, – отозвался Хоакин, не высовывая головы. Пусть бы лучше они ушли, думал он, ибо нет ничего хуже, когда с тобой хотят поговорить, а нужные слова в твоей голове даже не родились.

Вскоре Марк и Линда удалились. Хоакин еще острее ощутил собственное одиночество, но, по крайней мере, это чувство было ему хорошо знакомо. Одиночество, можно сказать, утешало.

Разумеется, он и Бёрди виделись в школе. Глаза у нее распухли от слез, она вся кипела и, проходя по коридору, лишь метала на него яростные взгляды. «Ты полный придурок», – заявила лучшая подружка Бёрди, Марджори, подкараулив его возле шкафчиков. «Я знаю», – только и сказал Хоакин. Марджори посмотрела на него с удивлением и сердито умчалась.

А назавтра Элисон, социальный инспектор, закрепленный за Хоакином, пришла к ним домой и сообщила, что у него есть две сестры, которые хотели бы познакомиться с братом.

Была птичка[10], а теперь – две опустевших ветки.

– Странно, правда? – В ожидании заказа Грейс и Хоакин сидели за столиком, а Майя отправилась к стойке за салфетками. – В смысле, мы только что познакомились и уже как ни в чем не бывало трескаем бургеры.

Хоакин постарался сесть ровнее. Глядя на прямую спину Грейс, он казался себе сутулым увальнем.

– Не нравятся бургеры? Через дорогу подают буррито, а если…

– Нет-нет, я про другое. – Улыбка Грейс была жесткой, стальной, словно выкованной в огне. Хоакин отнесся к этому с уважением. Ему хватило ума промолчать. – Я имела в виду, что это довольно необычно, вот и все, – продолжала она, в то время как вернулась Майя. В руках она держала крохотные бумажные контейнеры с соусами, а салфетки зажала под мышкой. – Вроде бы тут полагается что-то сказать, а что говорить, я не знаю.

– Я знаю, – решился Хоакин. Майя плюхнулась за столик с другой стороны от него и, вздохнув, подогнула под себя одну ногу. – Я… в общем, я пытался гуглить…

– Да? – хихикнула Майя. – Я тоже.

Хоакин был уверен, что их поисковые запросы немного отличались, однако ничего не сказал.

Как это – иметь сестер?

Возненавидят ли меня мои сестры?

Что чувствуешь, когда у тебя есть сестра?

Почему кто-то предпочел мне моих сестер?

Как разговаривать с сестрами, чтобы им понравиться?

– Да уж, от гугла тут толку мало, – сказала Майя, расставив перед собой соусы.

– Смотри-ка, – Хоакин показал пальцем на один из контейнеров, – ты взяла две порции майонеза.

– Ужас, знаю, – согласилась Майя. – Дома меня постоянно из-за этого дразнят, но что поделать, люблю я жареную картошку с майонезом. Самое прикольное, что во всех остальных блюдах я майонез прямо ненавижу, а вот…

– Нет, я… Я тоже люблю жареную картошку с майонезом, – уверил Хоакин. Вклиниться в Майин монолог было нелегко. Она сыпала предложения телеграфной строкой, без всяких знаков препинания.

– Да ты что? – удивленно воскликнула Майя.

– Я тоже люблю, – вставила Грейс. – Для меня нет ничего вкуснее. Родители считают, что это отвратительно.

В воздухе повисла пауза – все трое обменялись взглядами, – потом Майя ухмыльнулась от уха до уха.

– Ну вот, между нами уже есть связь. Нас сплотил майонез!

– Это только начало, – пообещал Хоакин, а Грейс поднялась, чтобы раздобыть майонеза на всех.

Когда принесли заказ, стало проще: вместо разговоров можно занять рот едой. Хоакин по-прежнему не представлял, что сказать, и просто слушал щебет сестер. Слушать было легко; девушки болтали о семьях и школе, а он в основном лишь кивал.

– Уф-ф, в понедельник снова надо тащиться в школу, – поведала Грейс. Вооружившись двумя ломтиками картошки, она, как палочками, пыталась подцепить с тарелки кругляш соленого огурца.

– Заработала отстранение от уроков? – спросил Хоакин. Он как никто другой умел задавать открытые вопросы, которые побуждали собеседника говорить о себе и отвлекали внимание от личности самого Хоакина. Психолог называла эту его способность «навыком приспособления», Хоакин же считал ее простой вежливостью. Они договорились, что на этот счет каждый останется при своем мнении.

Лицо Грейс исказилось, выражая одно большое «О нет!», как будто нечто жуткое проскользнуло через подъемный мост в замок, но затем ее лоб разгладился.

– Проболела больше месяца. Мононуклеоз.

– Повезло же, – вздохнула Майя. – Я бы что угодно отдала за месяц без школы.

– Да уж, повезло, – фыркнула Грейс. – Прямо будто на Гавайи слетала.

Майя закатила глаза. Хоакину не верилось, до чего быстро сошлись эти двое. Они как будто поймали общий ритм. Потому ли, что девчонки? Или потому, что с ним что-то не так, и это видно всем, кроме него, и… Психолог определила это как «негативное мышление». Термин говорил сам за себя.

– Лично я на все готова ради лишнего месяца каникул, – пожала плечами Майя. – Школа – отстой. Единственный плюс – туда ходит моя девушка.

Хоакин быстро сориентировался.

– Вы давно встречаетесь? – Он видел, что Майя приготовилась к бою, но воевать с ней не собирался.

– С полгода, – пожала плечами она. Ее щеки чуть заметно порозовели.

– И твои родители, – Хоакин шумно втянул в себя остатки колы, – нормально к этому относятся?

Майя немного выпрямилась.

– О да. Да, просто замечательно. Гордятся тем, что они у меня самые продвинутые родители в округе.

– Одна из моих любимых сводных сестер тоже была лесбиянкой, – сказал Хоакин. – В той семье мы провели вместе около шести месяцев, а потом наша опекунша обо всем узнала и выставила ее за дверь. Вернула в интернат.

– Из-за ориентации? – Майя как будто съежилась.

Хоакин кивнул, запоздало сообразив, что этот эпизод вряд ли мог показаться ей забавным.

– Классная была девчонка, – произнес он. – Я до сих пор скучаю. Микой звали. Она забыла свой айпод, и я иногда его включаю. Отличные плейлисты собрала. Хотела стать диджеем.

Майя, округлив глаза, кивнула.

– О, круто.

– Расскажи Хоакину, как ты познакомилась с Клер, – предложила Грейс. Хоакин снова поднес ко рту бумажный стаканчик.