— Чиф, чай пить будете?

— Ум-м-м.

Йезад присел на край дивана и приложил носик к губам Наримана. Из угла рта побежала тоненькая струйка.

— Упс, извините, чиф, это носик с половинкой.

Взял салфетку, лежащую наготове рядом с подушкой, вытер Нариману подбородок. Сильно отросшая грубая щетина цепляла ткань. Цирюльник уж давненько не заходил — нечем платить ему.

— Хорошо хоть у вас медленно растет борода, чиф, а то стали бы похожим на Карла Маркса.

Нариман попытался улыбнуться, Йезад снова поднес поильник к его губам. Он сообразил, под каким углом нужно направлять носик, чтобы чай попадал в рот. И еще сообразил, что впервые за многомесячное пребывание Наримана в доме сидит так близко к нему.

Поильничек маленький, но ушло немало времени, чтобы его опорожнить. Когда чаепитие закончилось, Нариман поднял трясущуюся руку и положил на руку Йезада. Две руки вместе держали поильник, вместе дрожали.

«Это он меня благодарит», — понял Йезад. Взглянул на руку с давно не стриженными ногтями-костяшки пальцев похожи на прибрежную гальку, открытую всем стихиям, кожа почти просвечивает, обнажая плоды работы времени, прожитых лет.

— На здоровье, чиф, — с трудом прошептал Йезад.

Он отнес поильник на кухню. Роксана решила, что муж хочет напомнить ей о чае.

— Так он же пустой, — удивилась она, заглянув в поильник, но в тот же миг поняла, что Йезад сделал. У нее задрожали губы.

— Он все выпил, — сообщил Йезад и вышел из кухни.

В комнате он выдвинул ящик туалетного столика Роксаны, порылся в нем, нашел, что искал.

— О’кей, чиф, приведем в порядок ваши ногти.

Он хотел начать с большого пальца, но Нариманова рука ходила ходуном в его руке, и он никак не мог захватить ножницами ноготь.

— Попробуем другой способ.

Йезад сел на край топчана, закинув ногу за ногу, положил руку Наримана на колено, прижал его пальцы своей рукой и стал орудовать ножницами. Ножницы щелкали, по комнате разлетались твердые желтые полумесяцы.

— Вот так вот! Что скажете?

— Пре-пре-восходно.

Но сухие ногти не столько отстригались, сколько отламывались, оставляя неровные зубцы. Йезад выдвинул пилку и принялся опиливать ногти, чем вызвал улыбку на губах Наримана.

— Ну как, лучше? — спросил Йезад.

— Ли-лишен когтей… Б-безвреден.

— Только не вы, чиф, с вашим-то острым языком!

Оба засмеялись. Йезад собрал с пола обрезки ногтей на старую газету.

— Знаете что, чиф, давайте и ноги заодно приведем в порядок.

— Н — не утруж-ж-дайтесь.

— Никакого труда.

Йезад уселся в ногах Наримана. Ногти ног оказались совсем жесткими, они почти ороговели, загнулись, как птичьи клювы. Он посмотрел через плечо, увидел слезу на щеке Наримана и быстро отвернулся, сделав вид, что не заметил.

После завершения и этой процедуры, когда обрезки всех ногтей были завернуты в газету, Йезад предложил:

— Не заняться ли нам бритьем, чиф? Вы, кажется, захватили с собой бритву?

Бритва обнаружилась в чемодане вместе с кисточкой и мылом. Но лезвие затупилось и густую щетину взять не могло. Йезад достал новое лезвие из собственного запаса и пошел на кухню за горячей водой.

— Бриться? — спросила Роксана, глянув на пятичасовую тень на щеках мужа.

Он кивнул. Развернул полотенце на груди Наримана и хорошенько взбил пену, чтобы умягчить щетину. Нариман поджал губы, освобождая кисточке место под носом.

— Порядок, — сказал Йезад и окунул бритву в горячую воду.

Он начал от уха, стараясь натягивать обвисшую кожу щеки, что оказалось не так-то просто. Нариман помогал, как мог, надувая щеки, пытаясь отвести рот вбок.

Йезад работал над подбородком, когда вошла Роксана и застыла на пороге при виде мужа, склонившегося над отцом, — не случилось ли чего? Поняв же, чем он занят, она молча прикрыла рот ладонью.

Йезад закончил бритье, тщательно вытер остатки мыла с крыльев носа и мочек ушей. Собрав бритвенные принадлежности, он встал и только тут увидел жену, стоящую в дверях. Ее глаза светились такой благодарностью, что Йезад виновато потупил взгляд.

К вечеру пришел Джал с пакетом продуктов.

— Опять у меня излишки, — весело объявил он. Надеюсь, вы не откажетесь.

— Нет, это очень кстати, — сказала Роксана, хоть и не была уверена в реакции Йезада.

Джал обратил внимание на опрятный вид Наримана, чуть не щеголеватый, если может выглядеть щеголевато больной.

— Хэлло, папа, неужели это действительно ты?

— Дядя, ты потрогай! — закричал Джехангир, стискивая подбородок деда, — гладкий и мягкий, как раньше был!

Джал заколебался.

— Потрогай, так приятно!

Джал наклонился и нежно погладил Наримана по лицу:

— Джехангир прав. Ты лучше выбрит, чем я.

Нариман улыбнулся:

— Это Йезад… пов-повинен в моем пре…

— Преображении? Да?

Джал обернулся к Йезаду. Тот смотрел в другую сторону.

Зато Роксана рассыпалась в восторгах:

— Маникюр, педикюр, уход за лицом, все! Йезад навел папе полную красоту!

Мурад спросил, не открыть ли папе салон красоты — Salon de Веаtu de Monsieur Chenoy.

— Чуть-чуть выучил французский и уже болтает! — с гордостью сказал Йезад.

— Знаешь, папа, — раздумчиво сказал Джехангир, — если бы ты специализировался на стариках, у тебя было бы столько клиентов! Я думаю, есть много старых людей, которые…

Голос его оборвался.

Зато Джал вскочил со стула и пылко обнял Йезада:

— Какой же ты хороший человек. У меня просто слов нет!

— Да за что меня благодарить, — буркнул он и, изнывая от неловкости, высвободился из объятий Джала.

Роксана спросила, не съест ли отец пирожок с мясом из принесенного Джалом пакета. Нариман отрицательно покачал головой, но шепнул Роксане, что ему нужна утка.

Доставая утку, она заметила, как Йезад сжался на стуле, потом поднялся на ноги и незаметно двинулся к балкону. Ну что ж, улыбнулась она про себя, здесь он нам не помощник.

Человек, который принес записку, уставился на стакан в руке открывшего дверь Йезада, на вставные челюсти, бултыхающиеся в воде. Он перевел взгляд на рот Йезада, будто стараясь определить, остались ли там еще зубы.

Йезаду стало смешно.

— Это не мои, у меня собственные зубы. А эти принадлежат старику-отцу.

— А я удивился…

И он вручил Йезаду записку.

От миссис Капур. Прошло три недели после смерти ее мужа. Йезад поставил стакан и вскрыл конверт.

Слуга ждал.

— Мемсахиб велела принести ответ.

— Передай, что я буду завтра в десять, как она просит. Написать?

— Не надо. Это-то я могу запомнить.

Роксана обрадовалась, узнав, в чем дело, — приглашение могло означать лишь одно. И конечно, завтра Йезад получит деньги. Она надеется, что миссис Капур не вычтет за те дни, когда магазин не работал.

— Ты же предложил ей самостоятельно заниматься магазином. Максимум. Она может не заплатить за два дня, когда мы хоронили Куми.

— Увидим.

Роксану встревожила сдержанность ответа и нотка усталости, которую она уловила в голосе мужа.

— В чем дело? — спросила она.

— Ничего, — ответил он, хотя его страшила мысль о том, как он снова войдет в магазин. Но Роксану обременять этим он не мог. Теперь это касается только его самого и Бога.

– Утром съел яблоко.

– Риз!

– Я был занят.

– Риз! – повторила я.

Он отложил вилку и улыбнулся:

– Что, моя дорогая Фейра?

– Никто не бывает настолько занят, чтобы не выкроить десять минут на еду.

– Напрасно ты беспокоишься.

– А у меня работа такая – беспокоиться. Если уж на то пошло, ты сам постоянно беспокоишься по куда более пустячным поводам.

– Твои месячные – отнюдь не пустячный повод.

– Ну, было чуть-чуть больно.

– Ты так металась по кровати, словно тебя резали изнутри.

– А ты хлопал крыльями и кудахтал, как властолюбивая наседка.

– Почему-то, когда Мор и Кассиан с Азом справлялись о твоем самочувствии, ты на них не кричала.

Глава 20

– Они не пытались кормить меня с ложки, как немощную.

Подойдя к «Бомбейскому спорту», Йезад увидел, что стальные жалюзи опущены, но дверь не заперта. В магазине его встретил тот же слуга, который приходил с запиской. Он молча указал на офис в глубине магазина.

Посмеиваясь, Риз дожевывал остатки мяса.

Йезад зашел за прилавок, услышал завывание включенного кондиционера, в открытую дверь увидел миссис Капур в кресле мужа. Она расположилась в кресле так, будто всю жизнь занимала его… Прошла через испытание и вышла невредимой… Нет, так нельзя, дух человеческий могуч, и она заслуживает всяческого уважения… Но только она выглядит несколько самодовольной за этим столом, подумал Йезад и тут же позавидовал ее уверенности в себе.

– Я согласен кормиться по часам, если дважды в год ты позволишь мне побыть властолюбивой наседкой.

— Доброе утро, мистер Ченой, присаживайтесь, пожалуйста.

Месячные у фэйки сильно отличались от месячных смертной женщины. Поначалу, когда исчезли привычные боли, я обрадовалась и сочла это подарком судьбы… пока два месяца назад меня не скрутило в первый раз.

— Спасибо.

Я говорю «месячные», хотя у фэйцев эта пора называется по-другому. И наступает она дважды в год, продолжаясь неделю. Неделю нестерпимой боли, разрывающей живот на куски. Даже Маджа – искуснейшая целительница, сотворившая чудо с израненным Кассианом, – не могла мне помочь. Единственное, что она предлагала, – погрузить меня в бессознательное состояние. В один из тех жутких дней я всерьез подумывала, не согласиться ли на ее предложение. Боль не только выкручивала мне живот. У меня ломило спину. Боль поднималась выше, достигая рук. Казалось, внутри без конца мелькают молнии. Я и в прежней жизни паршиво себя чувствовала, когда накатывали месячные. В иные дни не могла вылезти из кровати. Увы, вместе с преображенным телом и магическими способностями я получила и такое. Боль, вызываемая месячными, не исчезла, а, наоборот, усилилась.

«В прошлый раз я был для нее Йезад», — отметил он.

Мор могла лишь сострадать мне и поить имбирным чаем. «Это всего дважды в год», – утешала она. В ответ я стонала, что для меня и двух раз слишком много.

Риз не отходил ни на шаг. Гладил меня по волосам, менял простыни, которые тут же становились мокрыми от пота. Он даже обмывал меня. Мне было неловко снимать при нем перепачканное кровью нижнее белье. «Обыкновенная кровь», – невозмутимо заявлял он. Я не спорила и не возражала. Не было сил. Каждое движение отзывалось болью. Боль туманила разум, путала мысли.

— Я сразу перехожу к делу. «Бомбейский спорт» не открывается.

Где-то в конце мучительной недели я вдруг подумала: раз такое со мной случилось, значит я не беременна. Риз исправно пил противозачаточное снадобье, оберегая меня от зачатия. Но фэйские женщины беременели редко. Зачать ребенка для них было делом нелегким. Я и не торопилась становиться матерью. Правда, иногда возникала мысль: если я буду дожидаться душевной готовности к деторождению, не накажет ли меня судьба за проволочки?

Он не мог понять, отчего не испытывает ни шока, ни удивления. Скорее, странное чувство облегчения.

Я не забыла, в чьем обличье показался нам Косторез. Риз тоже помнил.

— Вы продаете магазин? — услышал он собственный вопрос.

— А что? Хотели бы купить?

Но он не подгонял меня и не задавал вопросов. Мне хотелось сполна насладиться жизнью с ним, прежде чем у нас появятся дети. Однажды я сказала ему об этом. Те же слова я могла бы повторить и сейчас. Впереди было еще столько дел. Мы не замечали, как пролетают дни. Сама мысль о ребенке… это не вязалось с нашей нынешней жизнью. Конечно, вместе с беременностью изменились бы и мои рассуждения. Фэйцы относились к появлению детей как к редким подаркам судьбы. Но пока… уж лучше я буду дважды в год выдерживать пытки и помогать проходить через них сестрам.

Любезная улыбка не затемнила смысл сказанного: не ваше дело.

Я не стремилась заводить с Нестой и Элайной разговор о том, чем организм фэйской женщины отличается от человеческого. Но кто еще им объяснит? Должна признаться: нам троим было не по себе.

Неста лишь молча смотрела на меня: холодно, не мигая. Элайна покраснела и что-то пробормотала про несвоевременность подобных разговоров. Она ошибалась. Мои сестры превратились в фэек почти полгода назад. Скоро и их скрючит. Правда, я была заново рожденной, а они – сотворенными Котлом. Возможно, у них все пройдет по-другому.

Он глупо покачал головой. Она продолжила:

Надо будет втолковать Несте, чтобы не таилась и обязательно сообщила, когда эта напасть придет и к ней. Я не хотела оставлять ее наедине с изматывающей болью. И потом, я сомневалась, что она в одиночку выдержит такие мучения.

— Помимо задолженности по жалованью я плачу вам еще за один месяц.

Элайна – та деликатно спровадит Ласэна, когда он захочет помочь. Она и в обычные дни самым деликатным образом спроваживала его. Никаких ссор, никаких оскорблений. Элайна игнорировала его или ограничивалась несколькими фразами, пока Ласэн не улавливал намек и не уходил. Насколько знаю, после войны он не делал попыток коснуться ее руки, не говоря о чем-то большем. Элайна не нуждалась в его обществе. Она ухаживала за садами, молчаливо скорбя о потерянной смертной жизни. И о Грасэне.

Не знаю, как Ласэн все это выдерживал. Он ждал, не пытаясь перебрасывать мост через пропасть, которая разделяла его и Элайну.

Миссис Капур придвинула к нему тощий конверт. Он не прикоснулся к нему, решая в уме уравнение: пятнадцать лет беспорочной службы равняются месячному заработку.

– Куда ты сегодня ходила? – спросил Риз, допивая вино.

Если я захочу рассказать, он выслушает. Если нет – допытываться не станет. У нас с самого начала сложилась молчаливая договоренность: выслушивать, когда другому это необходимо, и не вторгаться во внутреннее пространство другого. Риз и сейчас медленно, ценой душевных усилий, рассказывал мне о том, что́ вытворяли с ним в Подгорье и что он видел при дворе Амаранты. Были ночи, когда я поцелуями убирала слезы с его щек.

— Прошу вас, возьмите, — сказала миссис Капур, принимая его молчание за отказ. — Я уверена, Викрам хотел бы, чтобы вы приняли эти деньги.

Но то, о чем я хотела поговорить, не было такой уж трудной темой.

— Спасибо.

– Я думала об Элайне, – сказала я, прислоняясь к столу. – И о Ласэне.

Он подвинул конверт к себе. Ну что, все? Теперь нужно встать и положить конверт в карман? Он приготовился идти.

Риз терпеливо, не перебивая, выслушал меня и задумался.

— Кстати, мистер Ченой, вы знаете про чемоданчик, который здесь находился? — продолжила миссис Капур с той же улыбкой.

– Ласэн будет праздновать с нами?

— Да.

– А что плохого, если да?

— Всякий раз, как Викрам говорил о чемоданчике, он хвалил вас. Говорил, что ему незачем считать выручку от продажи за наличные. Вы каждый вечер вручали ему все до рупии.

Риз хмыкнул и еще плотнее сжал крылья. И как только он выдерживал холод, летая на такой высоте? Даже магический щит полностью не уберегал его от пронизывающего ветра. В последние недели я несколько раз пыталась подняться в воздух, но выдерживала считаные минуты. Исключением стал наш перелет из Дома ветра сюда. Правда, такой способ обогрева годился не всегда и не везде.

— Как еще я мог поступать?

– Я способен вытерпеть его присутствие, – наконец сказал Риз.

Она посмеялась отрывистым смехом.

– Он будет счастлив услышать это волнующее признание.

— Могу привести вам уйму других примеров. Очень трудно найти честного работника. Уверена, что, если бы не вы, чемоданчик был бы гораздо меньше.

Улыбка Риза магнитом притянула меня. Я встала перед ним. Риз коснулся моих бедер.

«И по этой причине ты меня награждаешь месячным заработком», — подумал он.

– Я могу воздержаться от язвительных замечаний, – продолжал Риз, внимательно следя за моим лицом. – И даже забыть, что он лелеет надежду однажды вернуться к Тамлину. А вот то, как он обращался с тобой после Подгорья, я забыть не могу.

– Я забыла. И простила.

— Викрам называл эти деньги нашим личным пенсионным планом. Бедный мой муж не дожил до пенсии. — Она помолчала. — Вы знаете, что некоторое время назад ему пришла в голову безумная идея уйти в политику. Хотел истратить деньги из чемоданчика на свою избирательную кампанию. Но я решительно воспротивилась этому.

– В таком случае ты простишь и мою неспособность оставить это в прошлом.

— Он был наверняка разочарован.

Звезды в фиолетовых глазах подернулись мглой.

Она покачала головой:

– Ты до сих пор едва способен разговаривать с Нестой, – сказала я. – Почему с Элайной ты ведешь себя совсем по-другому? С ней ты – сама учтивость.

— Мой Викрам во многих отношениях был большим ребенком, которому хотелось испытать себя в разных глупых затеях. Мне пришлось подчеркнуть, что есть и проблемы. Иной раз я просто не могу понять, как он справлялся с бизнесом без меня.

— Он был прекрасным бизнесменом.

– Элайна – это Элайна.

— Как любезно в вашей стороны — вы действительно лояльный служащий. Да, чтобы не забыть: вам известно, сколько в чемоданчике денег?

– Уж если ты обвиняешь одну, обвиняй и вторую.

— Нет. И я не уверен, что мистер Капур вел точный подсчет.

– Не стану. Повторяю: Элайна – это Элайна. А Неста… она – иллирианка. Можешь счесть мои слова комплиментом, но у нее иллирианское сердце. И оправдания ее поведению нет.

— Не вел, — улыбнулась она, — но я вела. Возвращаясь вечером домой, он говорил мне, сколько отложил в чемоданчик. А у нас, у пенджабцев, есть поговорка: можешь хоть сто тысяч раздать на бакшиш, но считать надо каждую рупию.

– Риз, этим летом она более чем искупила вину передо мной.

– Я не способен простить никого, кто вынуждал тебя страдать.

«А насчет черного нала и сокрытия от налогообложения у вас тоже есть пословица?» — хотелось ему спросить.

Холодные, жестокие слова, произнесенные с потрясающей непринужденностью.

Между тем Риз с равнодушием относился к тем, кто вынуждал страдать его самого. Я провела пальцами по узорам татуировки на его мускулистой груди, повторяя очертание извилистых линий.

— Вчера вечером я пересчитала деньги в чемоданчике. И возникла проблема — там на тридцать пять тысяч меньше, чем должно быть.

– Они – мои сестры. Когда-нибудь тебе придется простить Несту.

Так вот к чему она вела, улыбчивая паучиха пытается запутать его в свою паутину.

Риз уперся лбом мне в грудь и обнял за талию. Я вдыхала запах его волос.

– Может, преподнести тебе такой подарок на День зимнего солнцестояния? – пробормотал он. – Простить Несту за то, что отправила четырнадцатилетнюю сестру в лес охотиться и добывать пропитание.

— Разве мистер Капур не говорил вам? — вежливо осведомился Йезад.

Я приподняла ему голову:

– Если продолжишь дуться на моих сестер за прошлое, не получишь от меня никаких подарков.

— Не говорил о чем?

Ответом мне была лукавая улыбка.

— О Шив Сене. Вы знаете, что они ходят по деловым людям, вымогая так называемые добровольные взносы на…

– Придурок, – прошипела я, пытаясь вырваться, но руки Риза держали крепко.

— Нас они никогда не беспокоили, — резко прервала его миссис Капур.

Мы умолкли, глядя друг на друга. Затем Риз сказал по связующей нити: «Фейра, дорогая, как насчет обмена мыслями?»

Я улыбнулась. Мы давно играли в эту игру. Но моя улыбка погасла, когда я ответила: «Я сегодня гуляла по Радуге».

— На сей раз побеспокоили.

«Вот как?» Риз ткнулся мне в живот. Я запустила пальцы в его волосы, наслаждаясь контрастом между их шелковистостью и своими мозолями: «Познакомилась с художницей. Ее зовут Рессина. Приглашала меня через два дня прийти к ней на совместное рисование».

Йезад рассказал о том, как мистер Капур согласился заплатить Шив Сене, чтобы сохранить «Бомбей» в названии магазина.

Риз отодвинулся, заглянул в глаза и спросил вслух:

— На это он взял тридцать пять тысяч из чемоданчика.

– Но почему в твоем голосе нет радостного волнения?

— Вот как. А расписку в получении денег они дали?

– Я слишком давно не брала в руки кисть.

— На Рождество все недоразумение возникло из — за того, что явились двое других шивсеновцев и сказали, что название необходимо изменить. А первые двое так и не вернулись за деньгами.

Все послевоенные месяцы я не прикасалась к краскам. Риз молчал, дожидаясь, пока я справлюсь с лавиной слов, рвущихся на волю.

— Не вернулись. Куда же девались деньги?

– Мне совестно тратить время на себя, – призналась я. – У нас полным-полно дел, а я вдруг пойду водить кистью по холсту.

— Так и лежат в моем столе. — Он сделал жест в сторону торгового зала. — Если их не украли во время налета.

– Совесть тут ни при чем. – Его руки крепче сжали мои бедра. – Забывать о себе тоже нельзя. Если есть желание писать картины, не надо его подавлять.

Ее глаза сузились.

– В Веларисе до сих пор не у всех есть жилье. Ютятся, кто где.

— Мистер Ченой, в тот день ничего не украли, Хусайн своим криком спугнул воров. Между прочим, я так и не нашла дубликат ключа от вашего стола. Посмотрим?

– И все равно это не повод забывать о себе.

Он нащупал ключи в кармане, и они вместе вышли из офиса. У него дрожали руки, когда он отпирал стол. Медленно выдвинул ящик, думая об отце, о часах на кухне, о чести и добром имени…

– Еще вот что. – Я прильнула лбом к его лбу, вдыхая знакомый запах лимона и моря. – У меня полным-полно сюжетов, которые просятся на холст и даже требуют. Если я выберу один и начну писать картину… не знаю, готова ли я увидеть то, что выплеснется из-под кисти.

Конверт ей он вручил без всяких эмоций. Она заглянула в ящик, проверяя, что еще там есть.

– Понимаю. – Риз гладил меня по спине, стараясь успокоить. – Если ты не готова пойти к художникам через два дня – не беда. Пойдешь через два месяца. Но тебе обязательно нужно сходить и попробовать.

— Лучше пересчитайте деньги, миссис Капур. Как вы сами сказали, считать надо каждую рупию.

Риз оглядел спальню, потом уперся взглядом в толстый ковер:

— И все же я не понимаю, — теперь ее тон был откровенно подозрительным, враждебность неприкрытой, — не понимаю, почему эти деньги находились в вашем столе?

– Если хочешь, превратим твою старую спальню в мастерскую.

— Мистер Капур хотел, чтобы деньги передал я. Он сказал, что его тошнит от разговоров с вымогателями.

— Все это весьма странно. Зачем Викраму понадобилось платить, почему просто не изменить название магазина? Новая вывеска обошлась бы куда дешевле, чем тридцать пять тысяч.

– Не надо, – перебила я. – Окна там дают не слишком много света… Не удивляйся. Я проверяла. Единственное пригодное место – гостиная, но не думаю, что нашим понравится запах масляных красок.

— Мистер Капур не все оценивал в деньгах. — Йезад старался говорить ровным тоном. — Как вы знаете, это название, слово «Бомбей», очень много значило для него.

Она покачала головой:

– Вряд ли кто-то станет возражать.

— Мой Викрам не был так сентиментален. Но, как бы там ни было, вам лучше взять личные вещи из стола, чтобы не пришлось еще раз приходить сюда.

– Я сама возражаю. И потом, мне нравится уединение. Меньше всего хочется видеть у себя за спиной Амрену, критикующую каждый мазок.

Как плохо она знала своего мужа, думал Йезад, выдвигая один за другим ящики стола, осматривая их содержимое. Личных вещей было немного. Несколько журналов, благодарственные письма от клиентов, праздничные поздравления от деловых партнеров, накопившиеся за несколько лет.

– Амрену мы утихомирим, – пообещал Риз.

Миссис Капур стояла рядом, наблюдая, следя за каждым предметом, который перекочевывал в его кейс, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, чтобы ничего не упустить.

– В таком случае мы говорим о разных Амренах.

Йезад не спешил, притворяясь, будто внимательно просматривает папки и не замечает, что за ним следят. Но ум его был занят воспоминаниями детских лет, непрошеными воспоминаниями о слуге, которого заподозрили в воровстве… Генри было лет пятнадцать, он был года на четыре старше Йезада, и прогоняли его из — за какой-то мелочи. Отец Генри, сгорая со стыда, пришел забирать сына. Сундучок Генри, ржавый и помятый, стоял у двери рядом с его тощеньким скатанным матрасом. Но прежде, чем они с отцом покинули дом, их заставили открыть сундучок, развернуть потрепанный и залатанный матрас на обозрение хозяевам, показать, что ничего с собой не уносят. А отец Генри смотрел на это несчастными глазами…

Риз улыбнулся, еще крепче притянул меня к себе:

Йезаду подумалось: не смотрит ли сейчас его отец на унижение сына? Он закончил разбор ящиков, задвинул их и отдал ключ.

— Благодарю вас, мистер Ченой. И от имени Викрама тоже. А теперь — может быть, вы хотели что-нибудь взять на память? Какую-нибудь мелочь на память о Викраме?

– Между прочим, День зимнего солнцестояния еще и день твоего рождения.

Может быть, ей хочется извиниться за свою подозрительность… Он хотел было отказаться от любезного предложения, как вдруг вспомнил…

— Вы знаете, мистер Капур сделал мне подарок на Рождество. Я забыл его в магазине из-за скандала с Шив Сеной. Три фотографии Хьюз-роуд-он их, должно быть, в свой стол спрятал для меня.

– И что?

— Я знаю, где они, мистер Ченой, но это очень дорогие снимки.

Я старательно пыталась вытравить эту дату из собственной памяти и памяти других.

Он посмотрел ей в глаза.

Улыбка Риза превратилась в кошачью ухмылку.

— Мистер Капур подарил их мне, — повторил он, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Утром. На Рождество.

— Не думаю, что это возможно. Это снимки из коллекции Викрама — такое у него было хобби, в числе прочих. Но мне придется продать коллекцию, я овдовела и теперь вынуждена экономить. Может быть, что — нибудь другое? Хотите взять Санта-Клауса? Или футбольный мяч?

– А то, что ты получишь сразу два подарка.

— Спасибо, нет.

— Вы уверены? О’кей, всего хорошего.

– И зачем только я тебе проболталась?

Йезад выходил из магазина в состоянии странной опустошенности. Нащупал в кармане ключи от входной двери — она забыла забрать их. Он оглянулся, затворяя за собой дверь. Нет, не забыла, заменила оба замка.



– Иначе и быть не могло. Ты родилась в самую долгую ночь года.

Шагая по кромке тротуара, он снова нащупал ключи, вынул их из кармана и уронил в сточную канаву. Пятнадцать лет. Он слышал, как они звякнули.

Мусорщик, неподалеку копавшийся в своем мешке, заметил ключи и бросился доставать их. Выудил из грязи и спрятал в мешок с металлическим хламом.

Пальцы Риза гладили мою спину, опускаясь все ниже.

Проходя мимо книжного, Йезад услышал свое имя, но притворился, будто не слышит, и прибавил шагу. Он шел, не останавливаясь, до самого храма огня.

– Это значит, что тебе с самого начала судьба предписала быть рядом со мной.

ЙЕЗАД РЫЛСЯ в старой сумке со сломанной молнией, куда Роксана складывала важные документы: квитанции, медицинские справки, отчеты об успеваемости детей. Он отыскал свое свидетельство об окончании школы, диплом бакалавра, диплом школы торговли и менеджмента и свое резюме пятнадцатилетней давности.

Его пальцы достигли моей поясницы, затем ягодиц. Поглаживания сделались ленивыми. Я стояла перед ним, и Риз, конечно же, сразу учуял волну моего внутреннего жара. Мне было трудно выговаривать слова. На выручку пришла связующая нить. «Свою мысль я рассказала. Жду твоей».

Разложил бумаги на обеденном столе. Подновил резюме и переписал от руки. Роксана залюбовалась его почерком.

Риз поцеловал меня в пупок:

— Просто жемчужина к жемчужине! С таким почерком ничего перепечатывать не надо!

– Помнишь, как ты впервые совершила переброс и опрокинула меня в снег?

Он улыбнулся.

Я шлепнула его в плечо и чуть не отбила ладонь о каменные мускулы.

— Ты легко найдешь себе новую работу. Получше старой. — Она поцеловала его в макушку и ушла.

– И это ты называешь «мысль за мысль»?

Йезад закончил резюме, собрал в папку благодарственные письма от клиентов, которые принес из «Бомбейского спорта», и понес снимать фотокопии.

Теперь его пальцы кружили по моему животу.

– Твоя атака была по-настоящему иллирианской. Прекрасная форма, прямой удар. Но потом ты оказалась на мне. Я и сейчас слышу твое шумное дыхание. Мне тогда больше всего хотелось, чтобы мы оба были голыми.

На протяжении трех дней он обходил все магазины, торгующие спортивным инвентарем. Менеджеры и владельцы слышали о трагедии на его прежней работе, сочувственно брали документы и обещали дать знать, если откроется вакансия. Однако Йезад не мог не отметить некоторую неловкость в их поведении. Они даже руку ему пожимали с осторожностью, будто предпочли бы не иметь контакта с человеком, столь тесно связанным с убийством.

– И почему меня это не удивляет? – спросила я, вновь запуская пальцы в его волосы.

На четвертый день Йезад вышел из дому в обычное время и зашагал в храм огня. Сезонный проездной истек. Он два часа молился в храме, потом пошел домой. Было около часа, когда он открыл дверь.

Теплый халат показался мне тонким, как паутинка. Под ним – ничего.

— Иездаа? Уже вернулся?

– Все эти месяцы ты сводила меня с ума. Я и сейчас еще не до конца верю, что ты рядом. Моя.

— Я уже все спортивные магазины обошел.

У меня сдавило горло. Наверное, Риз давно мечтал поделиться этой мыслью.

— А в другие не заглянешь?

– А знаешь, я тебя хотела еще в Подгорье, – тихо призналась я. – Я списывала это на одурманенный разум. Но после ее убийства… я никому не могла рассказать о своих чувствах, о том, как все отвратительно, но я рассказывала об этом тебе. С тобой я всегда могла говорить. Мне думается, сердце первым поняло, что ты мой. Потом и я догадалась.

— Что ты хочешь сказать? Что я лодырь, потому что сегодня рано вернулся домой?

Глаза Риза засверкали. Он вновь уткнулся мне в грудь. Пальцы нежно гладили мою спину.

— Я только хотела узнать о твоих планах.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Больше жизни, больше моих владений и короны.