Нелл проходит мимо женщины, как будто не видит ее.

– Чудесное прощание! – кричит та ей вслед. – Лучше не придумаешь!

Нелл толкает дверь фургона и открывает ее. Девочка прилипла к ней, как пиявка, и ей с трудом удается оторвать ее от себя.

– Вот, – говорит Нелл, сажая ее на кровать.

Что она будет делать с маленьким ребенком?

– Ты будешь спать здесь только сегодня ночью, – предупреждает она. Но девочка уже устроилась на матрасе и смотрит на нее, моргая бледно-серыми глазами.

Джаспер

Что он будет с ней делать – с робким маленьким ребенком? Он слышит железный лязг двуколки и хриплый крик старой ведьмы: «Чудесное прощание! Лучше не придумаешь!» Он закрывает глаза и морщится, вспоминая сцену в галерее. Засаленные банкноты, переходящие из рук в руки, зубастая улыбка агента и холодок в животе, когда он понял, что не должен был покупать эту девочку. Какие планы на нее были у Уинстона? Превратить ее в лебедушку с крыльями, как у Нелл? Сделать ее духом для исполнения мистического номера при луне? Но он понимает, что ребенок заплачет, если его будут поднимать на лебедке, будет дрыгаться и съеживаться от страха в маленькой темной комнате с хрустальным шаром и стеной эктоплазмы. Может быть, усадить ее на подиум рядом со зверями в клетках… но он хмурится и качает головой. В его шоу чудеса человеческой природы сочетаются с мастерством исполнения; с таким же успехом он может отказаться от всего и завести жалкую лавочку в Уайт-чепеле!

Джаспер скребет подбородок и пытается утихомирить тревоги, наседающие со всех сторон.

Ошибка, шепчет внутренний голос. Приобретение ребенка было ошибкой…

Или он ошибся в том, что он не имел плана для нее, не смог увидеть ее потенциал? У Уинстона был для нее план; он видел способ прославиться с ее помощью.

После дневной выпивки горло сухое и болезненное, в желудке бурлит от несвежего мяса. Это всего лишь тысяча фунтов, внушает он себе, но понимает, что дело не только в этом, что одно неверное решение может привести к следующему. Очередная выплата задерживается на сутки, а его казна почти опустела. Следует ли написать Шакалу или прийти к нему лично и умолять об отсрочке? Если он покажет ростовщику письмо от королевы, разве тот не поймет, что такое предложение открывает блестящие перспективы?

Джаспер потягивается, похрустывая суставами, и смеется над собой коротким лающим смехом. За неделю он решит, что делать с ребенком, а пока у него есть более важные заботы. Королева приедет на его представление, а он тратит время на беспокойство из-за потери нескольких фунтов, из-за глупой маленькой девочки. Он прикасается к своему сердцу, как будто хочет развязать веревки, опутавшие его. Месяц назад он бы пошел к Стелле и посмеялся бы вместе с ней. Он хлопает по карману, где лежит кольцо. Она лишь мельком видела это кольцо в вечернем полусвете; разве она может быть уверена, что оно принадлежало Дэшу? Возможно, теперь она каждый вечер лежит на матрасе и гадает, почему он больше не приходит к ней. Но сегодня он найдет ее и сделает свое дело; прошло слишком много времени с тех пор, как он испытывал это головокружительное облегчение.

Джаспер надевает плащ и идет между рядами фургонов. Грумы жмутся к бортам, уступая ему дорогу. Мальчишка роняет один из мячиков, которыми жонглирует.

Джаспер не стучится в дверь Стеллы, но рывком распахивает ее. Внутри мертвая тишина.

– Кто там? – она поворачивается набок и моргает. Огарок свечи догорает в подсвечнике.

– Это я, – отвечает он. Ждет, когда радость узнавания озарит ее лицо, когда она возьмет его за руку и привлечет к себе. Но она подтягивает одеяло к подбородку и садится на кровати. Ее борода поблескивает в свете свечи.

– Я соскучился по тебе, – говорит Джаспер и шагает вперед.

Он представляет, как она распахивает объятия ему навстречу, предвкушает тепло ее тела. Она напомнит ему о блестящем будущем и обнимет его, как нежного друга. Она успокоит и утешит его.

– Стелла? – шепчет он.

Она отвечает так тихо, что он не может разобрать слова.

– Что ты сказала?

– Я сказала: что ты сделал с Дэшем?

– С Дэшем?

– У тебя его кольцо.

Он тщательно обдумал свой ответ, и слова приходят легко и непринужденно, как и любой отрепетированный вымысел.

– Ах, это кольцо. Мы играли в карты вечером перед падением Севастополя, и я выиграл его.

– Лжец, – тихо говорит Стелла, и ее голос полон яда. – Лжец. Дэш бы никогда не отдал свое кольцо.

Джаспер моргает. Он не может просто стоять здесь и спорить с ней. Да и что он может сказать? Правда в том, что простого ответа не существует. Он не может точно сказать, упал ли Дэш или был убит. Он открывает и закрывает рот, ощущая внутреннюю слабость, как будто его кости превратились в податливую глину.

Он часто задавался вопросом, что он мог бы сделать, чтобы предотвратить случившееся, мог ли он предвидеть ход событий и вмешаться в них. Насколько он может припомнить, он всегда провоцировал ревность и зависть со стороны своего брата. Если Тоби завидует ему, значит, его жизнь чего-то стоит. В Крыму бывали времена, когда он чувствовал себя бесполезным, пустым и холодным, – особенно когда его навещали видения резни и кучи мертвых тел. Но его жизнь становилась ярче, когда он смотрел на нее глазами Тоби: на свою растущую боевую славу, на блестящий мундир, на своего друга. Наверное, он дразнил Тоби, пользуясь Дэшем как наживкой; наверное, ему хотелось, чтобы брат завидовал ему. Каждую ночь Джаспер размышлял об этом: он должен был знать, как далеко может зайти Тоби ради того, чтобы его увидели и услышали. Если он углублялся в прошлое, то вспоминал другой день, когда пропал его микроскоп, но остались мелкие осколки стекла, застрявшие между половицами. Сначала он пришел в замешательство и не мог поверить, что его ласковый и безответный брат способен на подобное насилие, что он мог сломать чужую вещь.

– Тебе лучше уйти, – говорит Стелла. Каждое ее слово поражает его, как удар ножом.

Ничего не остается. Джаспер скатывается с крыльца и возвращается между рядами фургонов. Впереди слышатся окрики: двое работников стоят рядом с его фургоном.

– Что там такое? – рявкает он. – На что вы пялитесь?

Они поднимают руки, чтобы остановить его, но уже поздно. Он спотыкается обо что-то жесткое и липкое и пятится назад. Как это могло случиться, если его не было на месте всего лишь пять минут? Свет лампы отражается от свиной головы. Он с опаской подступает ближе. Это гнилая голова, личинки червей проклевываются через серую плоть. Между зубами втиснута золотая монета.





На следующее утро Джаспер решает, что все будет по-другому. Он раздаст приказы, перекрасит фургоны, велит Брунетт шить новые костюмы. Он закажет огромные тубы макассарового масла для втирания в шкуры зебр и верблюдов. Он закажет более впечатляющий занавес, расшитый такими же звездами и лунами, как дублет Нелл. Там будет надпись «Балаган Чудес Джаспера Джупитера», и каждая буква будет больше, чем Брунетт. Вчера случился досадный провал, небольшая ошибка; в конце концов, он человек, а не автомат. Он бьет в барабан и ходит между фургонами.

– Подъем, подъем, подъем!

Люди выходят из фургонов, стонут и потягиваются. Джаспер расхаживает между ними, и все взгляды устремлены на него. Он внушает себе, что может это сделать, должен это сделать. Но мир выглядит размытым по краям, и он как будто пускает губами пузыри, а не слова, перебирая ногами в безвоздушном пространстве.

Он заставляет людей репетировать представление с самого начала, хотя они устали и давали очередное шоу перед толпой всего лишь шесть часов назад.

– Через четыре дня королева увидит наше представление. Оно должно быть идеальным. Ни одной фальшивой ноты, никаких помарок – это мое шоу, это наш великий момент. Королева должна быть изумлена, зачарована, заворожена нашими чудесами!

Джаспер замечает, что Перл нигде не видно. Должно быть, кто-то держит ее подальше от глаз, и он только рад этому. Он заставляет Стеллу чирикать на трапеции, пока у нее не ломается голос, и не обращает внимания на ее угрюмый взгляд. Девушка-лобстер юлит в своем контейнере с дыхательной трубкой так долго, что ее кожа морщится причудливыми складками. Джаспер щурится, глядя на происходящее, и задается вопросом: «Насколько это поразительно?» Он беспокоится, что слишком погрузился в гущу приготовлений и утратил способность глядеть со стороны. Если кто-то и способен распознать подлинную новизну, то это королева, любительница странного и необычного.

Он не обращает внимания на слезы, гримасы и жалобы. Он дал достаточно им всем. Он думает обо всех чудесах, которые жили раньше, сотни и сотни лет назад, – о великанах с расколотыми от костного роста черепами, о карликах, живших в птичьих клетках в королевском зверинце, о детях-медведях, забиваемых камнями в их родных деревнях. Так много детей были обречены на холодную и голодную смерть. Но он дал этим людям кров, пищу и деньги. Он дал им помост, способ подняться к славе из жизни, полной насмешек и побоев. Он дал им профессиональные навыки, чтобы они не сгнили заживо в галереях, как показные чудеса живой плоти.

– Где Брунетт? – гневно спрашивает он, оглядываясь вокруг. – Сейчас ее выход.

Он отдергивает занавес.

– Я спрашиваю, где Брунетт? Уж надеюсь, она не лежит в постели с больной головой снова. Кто-нибудь, найдите ее…

Шорох, шелест бумаг, женщины отодвигаются от него. Нелл, Стелла, Пегги. Он расчесывает солнечный ожог на шее.

– Она спит? Заболела? Где она?

Никто не осмеливается встретиться с его взглядом. Он крепко сжимает кнут, но один из работников выходит вперед. Это Дэнни, тот самый парнишка, которого он недавно избил за попытку побега.

– Мы не смогли ее найти…

– Не смогли найти семифутовую женщину? Она что, стала невидимкой?

Парень мнет кепку в руках.

– Думаю, она ушла. Убежала.

Джаспер пронзает его взглядом.

– Как давно ты узнал об этом?

Молчание. Он слышит только стук экипажей, проезжающих по улице, да скрип трибун на ветру.

– Я спрашиваю: как давно вы знали об этом?

– С утра, когда вы позвали всех…

– С самого утра! Должно быть, она уже приближается к Саутгемптону!

Он хватает Дэнни за ворот рубашки и с силой толкает вперед. Тот падает на пол. Остальные работники расступаются, образуя широкую дугу вокруг него. Он с силой щелкает кнутом по утоптанной земле, поднимая клубы пыли. Горизонт накреняется, его руки дрожат от неутоленной жажды насилия. Жертва превращается в наковальню, а кнут – в продолжение его руки. Треск разрываемой плоти, сдавленные крики, аханье и вздохи вокруг него. Он тоскует по Крыму, где могло случиться все что угодно, где людей убивали маленькими кусочками металла, где Дэш хлопал его по плечу, где они жгли дома и бегали по склонам холмов с бряцающими мешками на спине, набитыми награбленным добром. Их воинское братство было его жизнью, его дыханием. Оно было всем для него.

Чьи-то руки обхватывают его сзади и выхватывают кнут из его руки. Он вырывается, изворачивается и оскаливается, готовясь врезать тому, кто посмел вмешаться. Тоби смотрит на него, и Джаспер опускает руку, не веря своим глазам. Он спотыкается и с трудом сохраняет равновесие. Пот капает с его носа, струится между лопаток. Он пытается собраться с силами, снова обрести голос.

– Найдите ее! – ревет он и переводит дух. – Найдите ее!

Нелл

Люди пятятся от Джаспера, как будто гнев создает огненное кольцо вокруг него. Потом начинают целенаправленно расходиться – чтобы помыть животных, покрасить фургоны, надраить деревянные скамьи, подготовиться к представлению для королевы, – лишь бы убраться с его пути.

– Куда она ушла? – шепчет Нелл на ухо Пегги, когда они пересекают двор.

Пегги пожимает плечами.

– Что сделает Джаспер, если найдет ее?

– Не знаю, – тихо отвечает Пегги. – Абель родом из маленького рыбацкого поселка. Если повезет, они найдут себе тихое и укромное место.

Миниатюрная женщина тянется за метлой и снимает ее с крюка с помощью кочерги. Она наполняет ведро и начинает обливать плиты садовой дорожки.

– Сделай что-нибудь! – шипит она и пинает куриную косточку, которая отлетает в траву. – Покажи, что ты занята делом. Когда он в таком настроении…

Хаффен Блэк вручает Нелл малярную кисть и ведерко с красной краской; она начинает подкрашивать хомуты и оконные рамы фургонов. Краешком глаза она наблюдает за Тоби, который разворачивает новый задник для своего фотоаппарата. Она знает, что под его рубашкой скрывается цветущий сад. Воспоминания приходят внезапно, и она ощущает жар в промежности. Его рука на ее бедре. Нежный укус за нижнюю губу. Она не смеет взглянуть на него; что, если он снова проигнорирует ее. Мысль о том, что уголек надежды может погаснуть во второй раз, невыносима. Она пытается сосредоточиться на мазках краски и криках Джаспера.

– Начинается большая охота! – рычит он, проходя между ними, и Нелл склоняется над своей работой с опущенными глазами. – Я найду ее. Я притащу ее сюда на цепи, как собаку. Я гарантирую, что она никогда не будет работать на другого шоумена.

Он вещает о газетных объявлениях с обещанием награды за поимку, о премиях для удачливых охотников. Нелл видит, как он тычет пальцем в своего рекламного агента и щеголяет своим богатством.

Кто-то тихо подходит сзади, и она вздрагивает в ожидании приказа или грубой выволочки. Она прижимает потную ладонь к груди, где гулко колотится сердце.

– Ты напугал меня, – говорит она.

Тоби ничего не говорит и даже не улыбается, просто смотрит на нее так же, как в самый первый день, словно запечатлевая ее образ в памяти.

– В чем дело? – спрашивает она, но облегчение от понимания того, что он все еще хочет ее, вызывает невольный смешок, щекочущий горло. Она проводит пальцем по облупившейся краске, держа в руке липкую малярную кисть.

– Он увидит нас, – она повышает голос. – Тебе нужно уйти…

Он делает шаг вперед. Нелл едва не убегает; в ее голове кружатся бессвязные мысли. Воспоминание о его обнаженном теле, тихий восторг от собственной дерзости. Его руки, гладящие ее талию, обнимающие ее. Должно быть, он чувствует частое биение ее пульса. Ей хочется что-то сказать – нарушить молчание, утихомирить тянущее ощущение в нижней части живота. Его большой палец нежно прикасается к мягкой коже между ее пальцами.

– Я постоянно ошибаюсь, – говорит он. – Не могу думать.

Она уже жаждет большего: тихих обещаний, которые Абель давал Брунетт, течения жизни как в сюжетах дамских романов, которые она читала.

– Я слышу его, – более настойчиво говорит она, и Тоби отступает от нее. Она медленно выпускает воздух из легких.

Они смотрят друг на друга дольше, чем позволяют приличия. У него такое округлое и мягкое лицо, словно кто-то стесал все углы и выступы.

Из-за угла появляется Джаспер, и Нелл сразу же окунает кисть в ведерко с краской. У нее дрожит рука, и она оставляет красное пятно на старом оконном переплете. Она слышит, как уходит Тоби; ее охватывает внезапная слабость, и горизонт кажется нереальным, словно опрокинутый бокал.





На ланч подают тушеное мясо с вязкой подливкой, в которой плавают кусочки жира. Нелл уносит тарелку в свой фургон. Маленькая девочка спит на ее кровати, засунув в рот большой палец; ее белые волосы разметались на подушке. Она вздрагивает от шума, открывает глаза и начинает со страхом оглядываться по сторонам.

– Ш-ш-ш, – говорит Нелл и садится рядом с ней. Она гладит ее руку, и девочка успокаивается. Она дышит как маленький зверек. Ее вид вызывает у Нелл некое первобытное желание охранять и защищать. Хрупкий ребенок похож на фарфоровую вазочку, которую легко разбить. Нелл думает о себе в этом возрасте, о воображаемых подводных царствах с жемчугами и ракушками, с новыми друзьями, празднествами и танцами.

– Я скоро снова буду носить перья? – спрашивает девочка.

– Пока что ты останешься здесь, – отвечает Нелл, и ей приходит в голову, что нужно уберечь ребенка от Джаспера и надеяться, что он забудет о Перл. – Или рядом с моим фургоном. Я принесла тебе стеклянные шарики.

Она протягивает руку, и девочка сосредоточенно щурится, стараясь разглядеть подарок. Нелл раскрывает ее ладонь и кладет туда самый маленький шарик. Перл смеется, катая его между ладонями.

– Шарик, – шепчет она. – Стеклянный шарик!

Снаружи доносятся крики Джаспера.

– Я же сказал: нужно вымыть этих львов, а не смахнуть с них пыль, как с антикварной мебели!

Нелл гадает, сколько времени пройдет, пока он не вспомнит о девочке, пока не заметит отсутствия Перл в цирковой труппе.

Солнце скоро зайдет, и Нелл снова окажется в веревочной упряжи, стягивающей ее плечи, бедра и живот. Дрожь предвкушения пробегает по ее телу при мысли о том, что скоро сама королева удостоит своим взглядом ее полеты в вечернем небе. Она вдруг тоскует о тех ошеломительных моментах, когда ее разум пустеет и она парит в воздухе, пьянея от аплодисментов. Тысяча лиц, обращенных к ней, тысячи взглядов, прикованных к ней, – это доказывает, что она чего-то стоит.

– Тебе нравятся сказки? – спрашивает она, и девочка кивает.

Нелл берет книгу «Волшебные сказки» и взвешивает ее на ладони. Она вспоминает раскинутые руки Чарли, который пытался вернуть ее в свой мир, сделать обыкновенной девушкой. Она вздыхает, откладывает книгу и вместо этого рассказывает Перл о русалке с голубым рыбьим хвостом.

– Ее хвост был таким красивым, – шепчет она, – что если бы люди поймали русалку, то они бы высушили ее и поместили за стеклом, чтобы тысячи незнакомцев платили деньги за возможность увидеть ее.

Она рассказывает, как русалка плавала на глубине, где никто не мог ее найти.

– Немного похоже на тебя в этом фургоне, – говорит она.

Перл улыбается, и Нелл рассказывает, как корабль принца сбился с курса и он влюбился в русалку, когда увидел ее. Ему так сильно захотелось иметь собственный хвост, что он обратился к колдунье, которая отделила его ноги от туловища и пришила вместо них рыбий хвост, орудуя острой иглой.

– Ему было больно? – Перл широко распахивает глаза.

– Да, очень-очень больно, – отвечает Нелл, и девочка восторженно улыбается.

– Но когда русалка увидела, как он барахтается в воде с неуклюжим тунцовым хвостом, она только посмеялась над ним и уплыла.

Перл робко хихикает и смотрит на Нелл, как бы проверяя, что это разрешено и что она реагирует правильно. Тогда Нелл впервые понимает, что было отобрано у нее, когда умерла ее мать. Она сама не знала, что потеряла.

Нелл понимает, что этот ребенок всегда будет в опасности. Джаспер купил ее. Для него она не более чем новая игрушка, предмет для торговли. Тем не менее то же самое можно сказать и о ней самой.





– А теперь мы представляем Лунную Нелли, восьмое чудо света, волшебное диво, которое скоро будет летать на глазах у самой королевы…

Следует знакомый рывок. Ее ноги поднимаются немного выше нужного, но она быстро восстанавливает равновесие. У нее бурчит в животе, пока она раскачивается в воздухе. Она чует запах жженого сахара на глазированных яблоках и едкую вонь животных, которых держали слишком близко друг к другу.

Нелл слышит треск аплодисментов, когда поднимается выше. Одобрение толпы воодушевляет ее и ударяет в голову так же сильно, как опиум. Но сегодня вечером что-то меняется; вероятно, из-за мыслей о девочке, которая сидит в фургоне и играет с маленькими стеклянными шариками, о прикосновении руки Тоби, о Брунетт, которая прячется где-то в глуши.

Синева сгущается над ней. Она больше не различает отдельных лиц в колышущейся массе зрителей. Толпа ревет, как один голос, тысячи рук болтаются в воздухе, глаза пожирают ее. Она представляет их с блестящими столовыми приборами – как они тщательно разделывают ее, а потом обсасывают косточки, пока ничего не остается.

Что, если она совершит ошибку перед королевой? Что, если она не сможет обрести необходимое равновесие, если запутаются веревки? Что, если она упадет? Она представляет это с пророческой ясностью. Всего лишь один плохо завязанный узел, смещение мешков с балластом. Внезапный порыв воздуха в лицо, металлический лязг ее крыльев. Королева, прижимающая ладонь ко рту. И ее имя, крупными буквами напечатанное в газетах, шепотом произносимое у семейных каминов, обсасываемое и смакуемое, словно пригоршня леденцов.

Вы слышали, как она умерла…

Вы слышали, что Лунная Нелли…

Вы слышали…

Вы слышали…

Вы слышали…



В поисках душевного равновесия она смотрит на Тоби, который склонился над корзиной. Любовь струится через нее, заглушая шум представления. Она охвачена желанием найти укромное место вместе с этим мужчиной – такое место, которое будет принадлежать им. И Перл тоже будет с ними. Она видит в нем подобие Джаспера: такой же изгиб носа, близко посаженные глаза. Но это лишь возбуждает ее. Джаспер отнял Нелл у ее собственного брата, и теперь она сделает с ним то же самое.

Тоби

В день перед визитом королевы Тоби просыпается в восемь утра. Декорации блестят, словно умытые дождем. Заново выкрашенные фургоны, вычищенные дорожки. Джаспер больше не разрешает артистам завтракать у себя, но собирает всех вместе и отпускает лишь Тоби, чтобы тот вернул Шакалу просроченную сумму. Когда Тоби возвращается, звучат новые команды.

Тоби подчиняется приказам брата. Пока он поднимает, переносит и пилит, то с удивлением обнаруживает, что больше не испытывает тревоги. Прибытие королевы мало что значит для него; она не увидит его на цирковой арене. Нелл настолько поглощает его мысли, что он задается вопросом, осталось ли у него что-то от прежней жизни. Каждую ночь она прокрадывается в его фургон, и ее пальцы танцуют на его коже. Они читают вместе, поставив свечу на грудь Нелл и перелистывая шелестящие страницы. Иногда они занимаются любовью тихо, а иногда яростно и ожесточенно. Иногда он нянчится с кровоточащей губой или с царапинами на спине. Любовь снова и снова возникает в книгах, которые они читают. На страницах она выглядит преувеличенной и предсказуемой, но то, что он чувствует, существует за пределами языка. В каждой истории он ощущает некое сродство, но вместе с тем и отстраненность, как будто его собственный опыт неповторим и он первый, кто испытывает это чувство. Когда он просыпается и обнаруживает, что Нелл ушла в свой фургон, где спит Перл, то смотрит на себя в зеркало. Переплетенные лозы, желтые цветы львиного зева и полосатые змеи обвивают его руку.

Его трогают разные мелочи. Цветок, наполовину втоптанный в землю. То, как падает свет на щербатый чайник. Девственное несовершенство, которое он не замечал раньше. Когда он лежит на матрасе, колеблясь между сном и бодрствованием, то представляет домик с тростниковой крышей и голубой дверью. Дом стоит посреди леса с земляничными полянами, во дворе пасутся куры. Нелл стоит у очага, а дети кувыркаются у ее ног. «Подними нас, папа!» – просят они, и он крутит их на руках снова и снова, пока они не начинают визжать.

Но иногда его радость прокисает, как молоко. Когда его губы задерживаются на ее щеке, он представляет, как она узнает о том, что он натворил, и у него перехватывает дух. Он не в состоянии глядеть на Стеллу. В нем растет понимание, что могла означать для нее утрата Дэша, причиной которой он мог послужить.

– В чем дело? – спрашивает Нелл ночью перед приездом королевы, но он лишь качает головой. Она устала от регулярных выходов, ее лопатки изрезаны от крыльев. Он целует их и вдыхает густой запах притирания.

– Ты хочешь что-то сказать, – говорит она.

Да, он хочет рассказать ей о домике и об их общем будущем, на которое он надеется. Но он боится, что она сочтет его собственником и он убедится, что сильнее привязан к ней, чем она к нему.

– Просто у меня есть дурацкая идея, – признается он.

– Вот как?

Запинаясь, он рассказывает ей о голубой двери и кирпичном очаге, о лесе, где их никто не найдет. Какое-то время она молчит.

– Прямо как в волшебной сказке. Девица в заточении.

– Ты не будешь в заточении, – быстро возражает он.

– А как насчет Перл?

Он медлит с ответом, размышляя о девочке, которую они прячут от Джаспера. Конечно, она ему нравится. Но ему не хуже Нелл известно, что если Джаспер не найдет ей место в своем шоу, то продаст ее другому покупателю. Как он может сказать, не опасаясь показаться черствым и бессердечным, что Нелл не должна слишком привязываться к этому ребенку? Что будет жестоко привязать ее к себе, а потом расстаться с ней?

– Перл, – повторяет он.

– Она тоже должна оказаться там. В нашей лесной тюрьме.

Он принужденно смеется.

– Если обойтись без дома, то как ты видишь конец… этой истории? – Он не в силах сказать «нашей истории».

– Стелла хочет видеть меня в ее труппе.

Вот так просто. Он отворачивается на подушке, чтобы скрыть свое разочарование и стыд за свою самонадеянность. Нелл обнимает его, шепчет ласковые слова, и он ненадолго успокаивается. Ее пальцы исследуют его спину, гладкие лианы, где кожа больше не красная и распухшая, птичку на его плече. В нем шевелится возбуждение, и он тянется к ней, изумленный своей способностью давать и получать удовольствие. В нем нарастает тяжкое устремление, тревожное понимание, что он не может обойтись без нее, что его жизнь ничего не значила до тех пор, пока не появилась она. Он закрывает глаза, отгораживаясь от себя. Внезапно его возмущает, как легко она разделалась с ним.

Когда они лежат вместе, Тоби думает о городе, раскинувшемся вокруг них. Десятки тысяч с трудом влачат жалкое существование. Речные мусорщики и водосточные работники, которые роются в грязи и отбросах, надеясь найти золотое кольцо, выкованное в римской кузнице. Старики, испускающие последний вздох, девушки, жарящие серебристую сельдь на решетках над огнем. Нелл превращает поцелуй в укус, и он глубже погружается в нее. Город, кишащий болью и радостью, тьмою и светом. Жизни, сгорающие в собственном огне.

Нелл скоро уйдет, вернется к девочке – к ребенку, которого она кормит сказками о маленьких героинях, где дети-альбиносы, горбуны или девушки-леопарды ничего не боятся и их никто не боится и не хочет изменить.

Потом они слышат, как Джаспер выкрикивает его имя. Они замирают, и Тоби подносит палец к ее губам. Он не знает, что может сотворить его брат, если обнаружит их вместе. Несколько недель назад он был уверен, что Джаспер все может прочитать по его лицу. Теперь он хранит тайны, неведомые для его брата. Либо он найдет способ для маскировки, либо хватка Джаспера наконец ослабнет.

– Сейчас буду! – кричит Тоби Джасперу.

Он не задерживается, чтобы посмотреть на Нелл или спросить ее мнение. Быстро натягивает штаны и рубашку и оставляет ее лежать на матрасе лицом в подушку.

– Мне нужно выпить, – говорит Джаспер, как только видит его.

– Я устал… – начинает Тоби, но Джаспер уже ведет его к своему фургону, и Тоби бежит трусцой, чтобы поспеть за ним. Он видит, как напряженно грумы наблюдают за его братом, когда они проходят мимо. Их туловища изогнуты, как вопросительные знаки, они подобострастно ждут его одобрения. Каково это – держать людей в рабстве подобным образом? Тоби замечает, что его рукав немного сдвинулся, открывая розовые лепестки. Может быть, они смотрят на него?

Многие думают, что построить бизнес легко, что нужен только капитал. В отличие от него и Джаспера, они не понимают всей трудности руководства операцией такого масштаба. Тщательное планирование, риски, ежедневное ожидание катастрофы. Трибуны всегда могут обрушиться, как в тот раз, когда погибла жена Пабло Фанка. Случайный пожар может обратить в пепел многолетнюю работу. Артисты ошибаются и очень часто платят жизнью за свои ошибки.

– На два пальца джина? – спрашивает Джаспер, и Тоби кивает, устраиваясь на стуле в углу фургона. Они чокаются. – Сегодня ночью я не мог заснуть. Знал, что не усну. – Джаспер обмахивается веером. – Сегодня жарковато. Напоминает мне ту влажную жару перед бомбардировкой. Предчувствие беды.

Джаспер откидывается назад и закуривает сигару.

Неужели брат играет с ним и напоминает о содеянном? Тоби отпивает глоток джина.

– Да, – соглашается он. – Слишком жарко для сна.

– Знаешь, в те дни я жил по-настоящему, – говорит Джаспер.

– Знаю.

– Иногда я скучаю по полевой службе. Все думали, что мы там будем убогими солдатиками, но я не был. – Он прикладывает к плечу невидимую винтовку, целится в Тоби и делает вид, что стреляет. – Я знал, что сражаюсь за каждого парня рядом со мной. Это было хорошо и важно. Насколько я помню, ты тоже это ощущал.

Тоби не может согласиться с ним. Иногда ему кажется, что его брат служил на другой войне, что у него было другое детство. Джаспер все переиначил, скрыл мелкие измены, взял кусочки из их жизни и сшил их на живую нитку. Это заставило Тоби усомниться в том, может ли он доверять собственным воспоминаниям, не было ли в них какого-то глубинного изъяна. Вероятно, так проще жить: делать вид, что жизнь прекраснее, чем она была на самом деле, что у них были равноправные братские отношения и Тоби был только рад этому. Тем не менее он чувствует, что его жизнь заглушили и переписали. Ему хочется спросить: Что случилось с нашим цирком, с тем самым шоу, где мы были бы совладельцами? Но он не может признать одну правду без признания истины во всей ее полноте. Разбитый микроскоп, исковерканное тело Дэша.

Любая история – это вымысел, думает Тоби.

Брат тянется к его руке и крепко сжимает ее. Его ногти врезаются в кожу.

– Наше шоу будет триумфальным, да!

– Конечно, – говорит Тоби. – Ты всегда побеждаешь.

– Никаких взбесившихся львиц.

– Ни за что на свете.

Джаспер улыбается ему.

Теперь Тоби может расстегнуть рубашку и показать ему свое тело. Может встать перед ним как живой сад. Но что скажет Джаспер? Накричит на него и вышвырнет из фургона? Или заулыбается и захлопает в ладоши? Он одергивает рукава и поправляет воротник, подтягивая его повыше.

– Я думал насчет той девочки, – говорит Джаспер.

– Нелл?

По лицу его брата пробегает тень.

– Нет, не о ней. О Перл.

Сердце Тоби пропускает удар.

– Ты же не думаешь о том, чтобы продать ее?

– Подожду, пока мой успех не будет гарантирован. Пожалуй, несколько недель. Потом, если стану знаменитым, то рискну продать ее Уинстону.

– Она не может остаться здесь?

Джаспер смеется.

– Не будь тупицей. Она обошлась мне в тысячу фунтов.

Тоби разевает рот:

– Что?

– Знаю, знаю. – Джаспер отпивает глоток джина. – Это было необдуманное решение, но скоро я все верну. В конце концов, Уинстон хочет получить ее.

Тоби кивает и кусает щеку изнутри. Ему становится тошно от запаха джина.

– Пей, – говорит Джаспер, но его питье остается нетронутым, а рука дрожит.

– Завтра все пройдет как по писаному.

Джаспер кривится.

– Вот уж не знаю.

– Все будет хорошо. Как всегда.

Они сидят вместе в уютном молчании. В конце концов Тоби потягивается и говорит, что ему пора спать. Он идет к зверинцу, чтобы проверить засовы. Когда он подходит к угловой клетке, то обнаруживает жалобно скулящего волка.

«Счастливое семейство».

Должно быть, заяц прячется в соломе. Но когда волк щурит желтые глаза от света лампы и отходит подальше, Тоби видит крошечный белый череп, обглоданный дочиста.

Джаспер

Джаспер просыпается рано, удивленный тем, что вообще смог заснуть. Он тянется к ботинкам из верблюжьей кожи и до блеска натирает их воском. Отряхивает шляпу и осматривает свой блестящий красный фрак на предмет разболтанных пуговиц. Он уверен, что после представления королева пригласит его в Букингемский дворец. Проводя рукой по застежкам, он репетирует остроты, которыми может воспользоваться на приеме. «Разумеется, я уверен, что мои дрессированные пудели причиняют гораздо меньше беспокойства, чем ваши…» Он подмигивает воображаемым камергерам и произносит слова перед зеркалом, потом недовольно морщится.

Слабо.

А может быть, так, с ироничной интонацией: «Все мои номера подлинные, в отличие от Уинстона, который прячет под жилетом копченую селедку и называет себя русалкой».

Джаспер хмурится. В нужный момент ему что-нибудь придет в голову. Он застегивает пряжки ботинок и представляет себя идущим по коридорам, где до него проходили все знаменитые шоумены со своими альбиносами и ацтеками, карликами и великанами. Он так много читал о Королевской картинной галерее, что уже мог вообразить себя внутри. Фрески, обитые шелком диваны и ее спаниель, против которого Чарльз Страттон обнажил свою саблю и вызвал его на дуэль. Когда он собирается надеть рубашку, то обнаруживает мелкую сыпь на внутренней части предплечий.

Его лицо в зеркале выглядит призрачно-бледным. Он накладывает на щеки тонкий слой свинцовых белил и подкрашивает губы китовым жиром с растворенным красным пигментом. Жир липнет к пальцам и оставляет рыбный запах. Чтобы успокоиться, он быстро опрокидывает порцию джина.

Снаружи только рассвело. Ветви деревьев колышутся, но дождя нет. Джаспер усаживается на крыльце своего фургона. Через час мальчишки с ведрами и тележками начнут прибирать нечистоты, оставшиеся в парке развлечений со вчерашнего вечера: лужи рвоты, забытые панталоны и нижние юбки, говяжьи и куриные кости. Они снова обольют водой из ведер садовые дорожки.

Джаспер потягивается и вздыхает. Роса на траве блестит идеальными крошечными шариками. Он срывает травинку, подносит ко рту и выпивает каплю росы.

Сегодня будет его день: великий момент, когда его имя возвысится, как никогда раньше.

Все утро он занимается подготовительными работами, рычит на грумов, чтобы они прибрались в клетках, а потом до блеска начистили обувь и цилиндры. Он льстит и угрожает, щелкая кнутом. У него чешутся руки кого-нибудь выпороть. Но все вокруг делается согласно его приказам: хомуты и упряжь сияют чистотой, как будто только что купленные, лепестки гортензий рассыпаны на дорожках, где должна пройти королева.

День тянется невыносимо медленно; кажется, что на часах постоянно девять утра. Джаспер смотрит на сгущение облаков и страстно желает, чтобы дождь прошел стороной. Он грызет ногти, пока не становится больно держать кнут, дает указания своим агентам по связям с прессой насчет желаемого содержания завтрашних публикаций.

– Вы должны вдалбливать мое имя, пока они не устанут писать его. Джаспер Джупитер, Джаспер Джупитер, Джаспер Джупитер. – Он ритмично постукивает по виску. – Герой Крымской войны, владелец цирка – я должен быть в центре всего. – Они кивают и скрипят перьями. – Все цирковые номера изобретены лично мною.

К трем часам дня он собирает труппу полукругом на лужайке и занимает место в центре.

– У нас лучшее цирковое шоу в стране, – говорит Джаспер. – Я это знаю, вы это знаете. И королева тоже скоро узнает. Каждый вечер мы поднимаемся на ступеньку выше. Каждый вечер наша аудитория растет.

Раздается сдержанный смех, и Джаспер видит, что его брат восхищенно наблюдает за ним. Кажется, даже животные, птицы и шелестящие деревья погрузились в молчание.

– Я посоветовался с метеорологами из Гринвича. Надвигается дождь, но, возможно, нам повезет. Мы должны молиться о том, чтобы он прошел стороной.

Все смотрят вверх, как будто он вздернул их подбородки. В атмосфере ощущается гнетущая тяжесть с легким металлическим привкусом. Облака низкие и тяжелые, цвета тусклого олова, и все понимают, что приближается гроза.





В пять часов Джаспер готовит небольшую процессию, которая будет сопровождать королеву на их представление. Разумеется, она поедет в своей карете, но он будет сопровождать ее в седле своего лучшего пони, а Пегги будет следовать за ними в миниатюрной карете из папье-маше в форме грецкого ореха. Карлица носит крылья из проволоки, задрапированной кисеей, и прижимает к груди арендованного младенца. Он заходится криком, его легкие работают как крошечные кузнечные мехи. Трое работников, вооруженных ножами и пистолетами, замыкают процессию.

– И зажгите фонари в разноцветных шарах, как только увидите ее карету, – говорит он и забирается в седло. Грива лошадки подкрашена порошковой краской, ее бока и ноги раскрашены синим и красным. Хаффен Блэк вручает ему цирковой штандарт, развевающийся на ветру.

Балаган Чудес Джаспера Джупитера!

Когда экипаж Пегги выезжает из парка и он рысью подъезжает сбоку, то встает в стременах, балансируя над седлом так, как учил его Дэш. Торговки рыбой замирают, свесив руки, в их корзинах кишит серебристая сельдь. Девушка с ведерком крабов на плече останавливается, ракообразные толкаются внутри, щелкая клешнями. Продавцы кресс-салата, маркитанты, лакей, дамы с огромными страусовыми перьями на шляпах – все останавливаются и смотрят, как он проезжает мимо. Деревья шелестят аплодисментами, Темза шелестит волнами у причалов. Джаспер перемещает вес на одну ногу и вскидывает руки.

– Балаган Чудес Джаспера Джупитера! – кричит он. – По королевскому указанию!

Он представляет, как его имя будет провозглашаться на улицах, распространяться в переулках, шепотом передаваться из уст в уста у семейных каминов, на светских приемах и в деловых конторах этого великолепного человеческого муравейника, извергающего миазмы желания. Уличные мальчишки бегут за ними, привлекая внимание толпы. «Смотрите, смотрите!» На какое-то мгновение серая облачная пелена приподнимается и свет становится настолько ярким, что он прикрывает глаза ладонью.

– Джаспер Джупитер!

Возле дворца Пегги открывает клетку с раскрашенными голубями, на каждом из которых выведены инициалы Дж. Дж. Скоро они погибнут под колесами экипажей или станут добычей для лис, но сейчас это маленькие эмблемы, нетвердо расхаживающие по гравийной дорожке.

Тут появляется королевская карета. Джаспер щурится, пытаясь разглядеть, кто находится внутри, но занавески плотно задернуты. Это не имеет значения. Ему достаточно знать, что королева находится там, что он наконец привлек ее внимание, что он стал первым шоуменом за долгие годы, который вывел ее из затворничества. Маленькая королева, ростом с ребенка. Любительница уродов. Когда его пони поворачивается и следует за ней, то кажется, что этот день был распланирован с механической точностью и ничто не может пойти не так, как нужно.





Каждому представлению всегда предшествуют шуршание оберток, тихие шепоты и тихое напряжение, как от сдерживаемого вздоха. Актеры переминаются с ноги на ногу и обмениваются кривыми улыбками. Животные топчутся на опилках и мотают головами.

Джаспер похож на статую с ногами, расставленными на ширине плеч. Уже почти темно, и фонари вокруг арены мигают, как маленькие глаза. Джаспер выглядывает из-за занавеса. Королева сидит там, облаченная во вдовье траурное платье. Она носит шелковую сумочку с вышитой золотом головой пуделя. Она ждет его.

Он кивает трубачам; они набирают в грудь побольше воздуха, прижимают к губам свои инструменты. Слониха Минни ложится на брюхо, и он забирается ей на спину, поправляет красный плащ и начищенный цилиндр. Потом тихо щелкает пальцами.

Трубят горны, занавес расходится в стороны, и Минни топает на арену.

– Добро пожаловать! – кричит он, и его голос звучит уверенно и звонко, как никогда раньше. – Добро пожаловать! Ваше Величество, имею честь представить Вам величайшее цирковое шоу в мире – «Балаган Чудес Джаспера Джупитера»! Сегодня Вы увидите номера, которые заставят Вас усомниться в собственном рассудке и не поверить собственным глазам. Вы услышите неслыханные звуки…

Он вскидывает руки и описывает хлыстом длинные круги над головой. Это величайший миг в его жизни. Он создал этот цирк с нуля, не имея ничего, кроме нескольких контуженых русских лошадей. Он пошел на небывалый риск, продумал каждый номер, отобрал каждое животное и кропотливо обучил их. Теперь он находится в центре представления. Он, Джаспер Джупитер, – торжествующий и необыкновенный.





Когда воздушный шар поднимается и Нелл начинает раскачиваться, он понимает, что это успех. Петарды, шутихи и огненные колеса визжат и шипят у него в ушах.

Мы созданы из вещества того же,Что наши сны. И сном окруженаВся наша маленькая жизнь[25].

Гром аплодисментов в парке. Толпа собралась за трибунами; все ждут, машут бумажными флагами и хором выражают свой восторг. Джаспер чует свежую типографскую краску на заголовках завтрашних газет. У них появится масса новых клиентов, заполняющих трибуны по четыре, по пять раз за вечер. Остается лишь подставить цилиндр и вычерпывать поток золота.

Он помава́ет руками, словно дирижируя перьями сотни наемных писак с Флит-стрит.

«Джаспер Джупитер производит фурор перед королевой в триумфальном представлении…»

Когда Нелл опускается на землю и корзину воздушного шара снова закрепляют причальными канатами, он велит принести шампанское. Они пьют из старых банок из-под джема, чокаясь друг с другом. Ощущение принадлежности охватывает его с такой силой, что причиняет ноющую боль. Сегодня вечером они работали слаженно, как единое целое и превзошли всех остальных соперников.

Джаспер не удивляется, когда к нему подходит придворный из королевской свиты и с легким поклоном вручает приглашение во дворец. Нелл будет сопровождать его.

– Она великолепна, не правда ли? – говорит Джаспер. – Я сам воспитал ее.

– Ее Величество чрезвычайно заинтересована в личном знакомстве.

– А я чрезвычайно польщен ее приглашением. Я вызову экипаж… Нам следует приехать сейчас или в назначенное время?

Наступает неловкая пауза.

– О, вы меня неправильно поняли, – с заминкой отвечает он. – Ее Величество получила большое удовольствие от вашего представления, но она хочет видеть Лунную Нелли. – Он смотрит на Джаспера как на слабоумного. – Только Лунную Нелли, в Букингемском дворце.

Тоби

Гроза налетает мгновенно. Огромная чаша небосвода раскалывается ветвистыми молниями. Гулко и тяжело бухает гром. Это библейское зрелище, словно гнев Божий обрушивается на землю. Дождь льет как из ведра, гасит свечи и превращает опилки в жидкую кашу. Животные дрожат, лев садится и опускает голову. Тоби хватает зверей за поводки и тащит в клетки. Повсюду вокруг него лужи вскипают от бесчисленных капель. Вода струится по его лицу и капает с носа и подбородка.

Он работает сосредоточенно, без спешки быстро рассеивающейся толпы, где джентльмены ныряют в экипажи и двуколки, а дамы настолько промокли, что юбки облепляют их ноги. Он накрывает скамьи брезентом и старается спасти некоторые декорации из папье-маше, но они превращаются в труху у него в руках. Арена становится похожей на колодец. Нет смысла спасать занавес; он так пропитался водой, что даже силач Виоланте не может его поднять. Гремит гром. Слова Джаспера эхом отдаются у него в голове. Убери это, принеси то, тяни туда, я сказал, туда! Его брат стоит в центре арены, окруженный арочным полукругом трибун. Его волосы прилипли к лицу, указующий перст тычет в разные стороны. Никто не приближается к нему. Тоби видит, как в фургонах зажигаются лампы. Стелла поторапливает Перл перейти из фургона Нелл в ее собственный фургон.

Тоби огибает трибуну, чтобы проверить животных и распорядиться о кормежке. Он перепрыгивает через расширяющийся поток воды. Под клетками собираются вонючие лужи. Он поднимает доски, подпирающие фургоны зверинца, и набрасывает сухие одеяла на леопардов.

Гримальди нервничает в стойле и роет землю копытом. Тоби спешит к нему, как он делал, когда пушки грохотали под Варной, и прижимается щекой к его влажному носу. «Ш-ш-ш», – говорит он, и животное начинает успокаиваться. Он сам радуется теплу Гримальди, продрогший насквозь в мокрой одежде. В зимние ночи он часто спит рядом со своим конем, положив голову ему на живот. Так можно было бы сделать и сегодня, но ему нужно проверить, нет ли протечек в фургоне и не пострадали ли его фотографии. Дождь молотит по крыше.

– Стой спокойно, – говорит Тоби, когда лошадь вскидывает голову и тычется в него носом. – Вот, хороший мальчик.

Он снова выходит на улицу, где грязная вода доходит ему до лодыжек, а в небе сверкают молнии. Вспышка освещает на борту его фургона: Закрепляй тени, пока материал не выцвел. Дверь фургона набухла от воды, и ему приходится толкать со всей силы. Внутри сухо; он облегченно вздыхает и зажигает лампу. Маленькое помещение медленно озаряется светом: его матрас на полу, ряды банок и флаконов с химикалиями и книга, которую они с Нелл вместе читали вчера вечером. Он чует ее запах на постельном белье – лимонное масло и что-то более землистое – и на мгновение раздражается оттого, что она забрала так много его жизни, что он почти ни о чем не думает, кроме нее.

Он собирается стащить с себя мокрую одежду, когда дверь распахивается настежь. На пороге стоит его брат, стряхивающий воду со своих волос и плаща. От него исходит волна ярости, раскаленной добела.

– Эта сучка, – шипит Джаспер.

Тоби внезапно боится, что Джаспер тоже уловит запах Нелл, что он обо всем догадается и это подтолкнет его к чему-то ужасному и безобразному. Но его брат не в себе; его глаза блуждают по сторонам, и от него несет джином.

– Как она могла? – восклицает Джаспер. – Как она могла?

Он хватает пустую бутылку и взвешивает в руке, словно прикидывая, обо что будет лучше разбить ее.

– Наверное… – говорит Тоби и умолкает. Он никогда не видел брата в таком состоянии, не ощущал тяжести его пьяного гнева.

– Разве она не знала, что это мое шоу? Разве она не видела повсюду мое имя? – Он вращает бутылку в руке. – Лунная Нелли! Это я создал ее! Я породил это маленькое чудище. Я вытащил ее из ничего – из поганой мелкой дыры! Почему королева не поняла этого? Как она могла не понимать, что Нелл принадлежит мне, что она всего лишь кукла на нитках, что я ее долбаный творец?

Тоби открывает рот и закрывает его, проглатывая свои возражения. Он прикасается к губам в надежде обрести слова, какую-то безопасную защиту и оправдание для Нелл. Другой мужчина пригвоздил бы Джаспера к стене, прервал его яростные словоизлияния. Но Тоби лишь моргает, опустив мощные руки. Ему не хватает мужества защитить ее.

Трус, думает он. Трус.

Джаспер расхаживает перед ним, заламывая руки, плюясь и выкрикивая оскорбления, и Тоби старается не слушать, старается дождаться, пока все пройдет.

Он поднимает голову лишь тогда, когда его брат умолкает и перестает расхаживать взад-вперед. Джаспер странно смотрит на него, приоткрыв рот.

Сначала Тоби не понимает, в чем дело.

– Что ты сделал? – шепчет Джаспер. – Что ты с собой сотворил?

– Что? – Он прикасается к голове и думает, что порезал лоб.

Только тогда он замечает, что рубашка порвана у горловины, что от дождя она стала прозрачной. Сквозь ткань просвечивают неясные очертания: бледное кружево лиан, малиновые пионы, распускающиеся на груди, словно второе сердце. Он тянется к покрывалу, чтобы прикрыться, но Джаспер бьет его по руке.

– Что ты с собой сотворил? – уже громче повторяет Джаспер. Он хватает рубашку Тоби и разрывает ее до пояса, по полу рассыпаются пуговицы.

По его коже рассыпаются розы и лилии, словно упавшие с кургана на Ковент-Гардене.

– Я… я думал, тебе понравится…

– Нравится? – Джаспер сплевывает. – Ты превратил себя в одного из них. В урода. Ты бы предпочел их жизнь?

Он смотрит на Тоби так, словно не знает его, как мог бы смотреть на животное.

– Ты бы предпочел быть на арене, чтобы тебя высмеивали и тыкали пальцами? Ты бы выбрал такое?

Джаспер поднимает руку, и, хотя брат не прикасается к нему, Тоби спотыкается. Он падает на пол, поджимает ноги, словно ожидая, что Джаспер пнет его ногой. Он сжимает кулаки. Он мог бы дать отпор, если бы захотел, сокрушить Джаспера одним ударом. Он мог…

Голос Джаспера прерывается, и он отворачивается.

– После всего, что я для тебя сделал, после всего, от чего я тебя спас, после Дэша…

– Подожди, – умоляет Тоби. – Пожалуйста…