— Думаете, она к этому причастна?
— Она? Нет, не думаю. Она просто из тех людей, которые отказываются верить в то, что происходит. Не хотят думать, зачем все это нужно. Но среди персонала больницы кто угодно мог это сделать. И я вернулся домой. С тех пор я не выходил.
— Она прописала вам лекарства?
— Успокоительное, но я его не принимал. Боюсь, что таблетки усыпят мою бдительность.
— Покажите мне рецепт, и мы все обсудим. — Сантьяго знал, что наступила его очередь включиться в игру, показать, что он способен слышать пациента, но не вестись на его бред. — Сэмми, я бы хотел вернуться к паре тем, если вы не против, чтобы понять, что с вами сейчас происходит. Все детство вас снимали для канала на «Ютьюбе», которым занималась ваша мать. Затем вы завели собственный канал, дела шли хорошо. Кажется, вы тестировали видеоигры и давали советы начинающим инфлюенсерам, так?
— Да-да. И это тоже.
— А потом вы все разом бросили, несколько лет назад.
— Да.
— Не хотите рассказать?
— Когда я учился в коллеже и лицее, все хотели стать ютьюберами. Большинство учеников мечтали о моей жизни, просили сделать селфи, напрашивались в гости… Конечно, были и те, кто издевался. Шуточки — ничего больше. «Ну что, Сэмми, у тебя не закончилась туалетная бумага?», или: «Кто контролирует твою жизнь, Сэмми, мамочка или „Инстаграм“?», или же: «Сегодня за все платит Сэмми, у него куча бабла». Я быстро понял, что никогда не буду одним из них. Такова цена. Однако в соцсетях я столкнулся с настоящей ненавистью. Мне даже угрожали убийством. Знаете, я держался неплохо. И не поэтому все бросил, как говорят некоторые. Люди хотят верить, будто я впал в депрессию из-за хейтеров или же из-за того, что у Мишу больше подписчиков, чем у меня.
— Что же произошло?
— В прошлом году я встретил одну девушку. Она пила кофе по утрам в том же кафе, что и я. Она была так красива, и, кажется, я ей нравился. Мы начали беседовать, сначала у барной стойки, а потом договорились о встрече. Первый раз я кому-то настолько доверился. Она знала, кто я такой, однако, казалось, это не имело никакого значения. В «Инстаграме» я получал много сообщений в личку от фанаток: фотки, признания в любви, предложения сексуального характера. Я никогда не пользовался своим положением, мне хотелось прожить настоящую жизнь. Однажды вечером мы выпили по несколько бокалов пива, и она пригласила меня к себе. — Его голос дрогнул. Сэмми прочистил горло и продолжил: — Она жила в большой студии. Я только зашел, как вдруг увидел кружки — целую коллекцию на полке… Кружки «Веселой переменки», с нашими с Ким фотографиями. Практически за все годы. И фотка моей матери. Еще у нее были ежедневники, постеры, ручки, пеналы — вся коллекция нашего мерча, выставленная, будто в музее.
Под наплывом эмоций Сэмми умолк. Сантьяго выждал паузу и спросил:
— И как вы отреагировали?
— Разрыдался. Я не мог произнести ни слова. Она, конечно, подумала, что я приятно удивлен, что мне нравится на это смотреть. Только я вам скажу: это убило меня. Я ушел оттуда и никогда больше не появлялся в том кафе. И ее тоже не видел. — Сэмми выпрямился на стуле. — Неделю или две я провел в нокауте и просто лежал. Никаких постов в «инете», роликов на «Ютьюбе» или в «Тиктоке». Так все и началось. Уверен. Они подумали, что я все брошу. А мне просто нужен был перерыв. Но они испугались, связались с людьми, стали за мной следить. Через какое-то время я понял, что мои соседи, консьержка и даже некоторые друзья работают на них.
Сантьяго смотрел на юношу и все яснее ощущал его тревогу.
— И тогда вы удалились из всех соцсетей?
— Да. Только на этом все не закончилось. Когда люди хотят на вас смотреть, знать, где вы, что делаете, когда им нужны ваши советы, шуточки, когда тысячи подписчиков зависят от вас, от вашей жизни, вашего настроения и готовы за это платить, у вас просто нет права исчезнуть.
Сэмми прервался, закрыл глаза и попытался восстановить дыхание с помощью специального упражнения: несколько раз он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Сантьяго молчал. Проделав упражнение четыре раза, юноша продолжил как ни в чем не бывало:
— Там еще столько денег можно заработать. И если я сам не занимаюсь этим, есть много других желающих.
— Кто, например?
— Я же сказал: не знаю. Я только знаю, что они отлично организованы и находятся повсюду. Мне негде спрятаться. Вот что я понял в тот день в булочной: они активировали всю сеть, оптические, тактильные и термические датчики, дронов и целую артиллерию прослушки.
— А где теперь ваша сестра?
— Согласно последним новостям, где-то в Париже. Но мы больше не общаемся.
— Вы думаете, она тоже числится… в этой… организации?
— Нет. Уверен, что нет.
— А как вы объясните этот разрыв отношений?
— Она меня не любит.
— А вы ее любите?
Вопрос застал Сэмми врасплох. На глазах мгновенно выступили слезы. Тогда он по-детски спрятал лицо в ладонях.
* * *
Полдня Клара потратила на поиск информации о том, что произошло после закрытия дела Диоре, и о разных его фигурантах. За несколько часов благодаря отзывчивым коллегам она узнала много всего. Клара сделала несколько звонков, отксерокопировала некоторые документы и разложила все по полочкам — получилась целая папка, которая точно заинтересует Кимми.
Каждый вечер, стоило только вернуться домой, как Клара тут же сбрасывала одежду, точно мертвую кожу. Где бы она ни провела свой день — в офисе или еще где-нибудь, — одежда всегда отправлялась в корзину для грязного белья.
Иногда Клара задумывалась: сколько еще людей так же, как она, переодеваются, едва переступив порог квартиры, натягивают старые спортивные штаны, семейные трусы, тапочки, кутаются в толстовку или безразмерный свитер? Сколько из них предпочитают халатик и шелковую ночнушку с кружевами? Сколько из них вынимают контактные линзы и надевают очки? Сколько из них четко разграничивают жизнь снаружи и внутри?
Домашняя одежда Клары зависела от настроения. Ей нравились длинные халаты и хлопковые штаны.
Сегодня утром Седрик снова позвонил с предложением, бомбардируя ее доводами. Он говорил что-то вроде: «Тебе надо переключиться на что-нибудь другое», «У меня есть парочка дел, которые точно тебя заинтересуют» или «Подумай о продвижении по карьерной лестнице».
Он также говорил: «Ты создана для этой работы».
Иногда более прямо: «Тебе пора выйти из кабинета».
Возможно, Седрик был единственным, кто по-настоящему понимал ее сомнения. Речь шла не о простой службе под чьим-то началом. Выбор был гораздо сложнее.
Возможно, Седрик был единственным, кто знал: Клара снова перестала расти.
Вот уже некоторое время ей казалось, будто она живет на задворках мира, безуспешно отгораживаясь от так называемых социальных сетей, где сосуществовали присыпанная блестками симпатия и истинная ненависть. Клара была на задворках Сети иллюзий, до отказа набитой селфи и краткими фразами, на задворках всего, что двигалось со скоростью света.
Клара превратилась в женщину, живущую на окраине города, который ненавидела, где каждый спешил домой, чтобы потреблять и заказывать в интернете или же подчиняться воле алгоритмов. Она превратилась в нервную женщину, чья чрез мерная осторожность выливалась в бессонницу. В женщину, которая не признается себе в тоске, которая больше не следит за трендами.
Может, все это потому, что она не видела, как состарились ее родители? Именно поэтому она чувствует себя такой далекой и устаревшей, хотя ей всего сорок пять?
Если подумать, Клара совсем не дорожила жизнью, проведенной у экрана за беседами с искусственным интеллектом, когда тебя просят поднять голову только для распознавания лица. Она не хотела валяться на диване и водить по смартфону пальцем в поисках сильных эмоций, наблюдать на экране чью-то драму, теракт или героя дня, которого завтра же забудут.
Мир ускользал, и Клара не могла его удержать. Мир сошел с ума, но она ничего не могла сделать.
Возможно, ей было невыносимо жить из-за этого ощущения беспомощности, чувства, что она недостаточно проявляет силу, отвагу и окончательно сдалась. Ей казалось, будто она скользит вниз, — и сегодня у Клары не хватало сил, чтобы подняться обратно.
Может, Седрик был прав. Пора двигаться вперед. Найти другой способ влиться в мир.
— У вас бывают суицидальные мысли? — спросил ее несколько дней назад врач во время ежегодного профосмотра.
— Нет, определенно нет, — ответила она.
— А неопределенно?
Клара определенно старается держаться подальше от открытых окон.
Только об этом она не сказала.
Каждый вечер, возвращаясь домой, Клара чувствовала себя в убежище. И она знала, что это плохой знак.
Она знала, что обстановка — диван, задернутые шторы, тепло квартиры — все это одновременно привилегия и ловушка.
Тем вечером она набрала на часах номер Кимми Диоре.
Девушка ответила после первого гудка.
И когда она ответила, сомнений уже не было.
* * *
На следующий день, переходя Сену, Клара подумала, какой странный свет окутывает реку вечером — белый, ослепительный, можно подумать, кто-то специально установил прожекторы.
Быстро шагая, Клара заслонилась рукой от света и почему-то вспомнила дядю Деде. Семейная легенда и на этот раз обросла подробностями и гласила, что дядя умер в тот день, когда певец Рено поцеловал полицейского. Клара вспомнила о кузине Эльвире, которая переехала на Карибские острова, и о кузене Марио, который стал экономистом. Она вспомнила обо всех друзьях, с которыми больше не общалась из-за нехватки времени.
Клара шла на встречу с Кимми Диоре.
Выбор пал на кафе на бульваре Распай, который Клара любила за полупустой второй зал, погруженный в сумрак. Они сели друг напротив друга.
Во второй раз Клара столкнулась с угрюмой строгостью девушки, ее беспокойным взглядом и физически ощущаемой яростью.
Клара начала с того, что не имеет права делиться подобной информацией, поскольку Кимми была несовершеннолетней на момент событий. Согласно процедуре, Кимми следовало обратиться в Комиссию по доступу в административном порядке — этот довольно нудный процесс мог затянуться надолго. Если уж совсем честно, Клара не имела права использовать свои связи в полиции в личных интересах.
Взгляд Кимми на мгновение потух, губы сжались. Девушка начала чаще дышать и переминаться с ноги на ногу под столом.
«Она не умеет скрывать эмоции», — подумала Клара, тут же покончив со вступлением.
— Однако… иногда мы нарушаем правила.
Кимми слушала ее едва дыша.
— Я нашла два протокола твоих показаний, которые ты дала бригаде по защите несовершеннолетних. Также я отыскала показания Элизы Фавар, там есть несколько протоколов, сама увидишь. Выйдя из тюрьмы, она добилась опеки над сыном, который оставался с бабушкой все время заключения. Она переехала в Морван, где встретила своего будущего мужа — специального педагога. Он работал и до сих пор работает в организациях для детей с особенностями — в одной из таких учится Илиан. Они поженились, Элиза взяла его фамилию. У них родилась дочь, которой уже пять лет. Элиза вышла на работу на полставки в клинику.
На лице Кимми промелькнула улыбка облегчения от таких новостей.
— Я также приложила несколько промежуточных протоколов с конспектами, которые сама составила в то время. Там в общих чертах описывается расследование. И… у меня есть еще кое-что для тебя.
Кимми придвинулась ближе, внимая каждому слову. Клара выждала паузу и продолжила:
— Мне удалось найти Сэмми. Это было непросто, поскольку он изо всех сил старается исчезнуть. Уже несколько месяцев он ни с кем не общается, кроме психиатра, который несколько раз приходил к нему домой. Не уверена, что дела у него идут хорошо. Думаю, Сэмми нужна помощь.
Кимми схватила бумаги и спрятала их в сумку. Несколько секунд ее взгляд рассеянно гулял по залу перед тем, как снова сфокусироваться на Кларе.
Едва уловимым шепотом она поблагодарила следовательницу.
А затем встала и вышла.
* * *
Кимми злилась не всегда. Гнев появился в тот день, когда девушка захотела все разузнать. Когда она начала копаться. В тот день она нашла статьи из авторитетных ежедневных газет, которые писали о деле Элизы Фавар. В тот день девушка узнала из протоколов заседаний, составленных именитой судебной репортершей, что за весь процесс мать Кимми ни разу не взглянула на Элизу. Согласно показаниям многих свидетелей, все те дни Элиза безуспешно пыталась поймать взгляд бывшей подруги. Мелани не смотрела на Элизу, даже когда та разбитым голосом просила у нее прощения.
Прочитав об этой детали несколько месяцев назад, Кимми снова разозлилась. До того момента гнев спал глубоко внутри, возможно принимая другие формы, скрытые, потаенные.
В тот вечер Кимми прочла документы из папки, которую ей доверила Клара Руссель.
Она увидела показания девочки, манеру, с которой та дважды излагала события восьми дней, проведенных у Элизы. Кимми вздохнула с облегчением: в протоколах было все. Ее сомнения, паузы. Ее явная привязанность к той женщине. Кимми описывала тот период своей жизни как спокойное, бесконфликтное время. Затем девочка рассказывала о последнем вечере, который Элиза также упоминала на первом допросе — когда малышка поняла, что что-то не так.
Внутри одного из конвертов лежала фотография фрески, которую Кимми нарисовала вместе с Илианом. На девушку нахлынули совсем другие эмоции, и гнев отступил на мгновение.
В протоколе с конспектами, составленными Кларой, было указано, что на следующий день после возвращения Кимми ее родители потребовали от президента «Детства в опасности» вернуть пятьсот тысяч евро, переведенных на счет ассоциации. Ведь ролика с пожертвованием в Сети так и не появилось — не оставалось никаких причин оставлять им деньги.
Кимми закрыла папку.
Гнев вернулся и накрыл ее волной.
* * *
Каждое утро, как только звонил будильник, Мелани уходила в ванную, чтобы освежиться. Она проводила ватным диском с цветочной водой по лицу, причесывалась, наносила крем от кругов под глазами, немного румян на щеки и возвращалась в постель. И только оказавшись снова в кровати, Мелани запускала прямой эфир своей повседневной жизни.
Тогда ее день начинался на «Бест-шеринге»: будильник снова звонил, Мелани потягивалась в лучах солнца, садилась и приветствовала подписчиков.
Благодаря крошечному пульту, который с легкостью помещался в ладони, она управляла всем оборудованием: включала и выключала микрофоны на расстоянии, переключалась с одной камеры на другую для смены угла обзора. В доме и саду было установлено около двадцати камер, каждая из которых следила за движением в периметре четырех-пяти метров. Удивительно, как далеко продвинулась техника. Пульт Мелани работал по принципу микшера, которыми раньше пользовались звукорежиссеры на телевидении. Ей больше не приходилось носить на себе микрофон: они были на каждом углу, достаточно мощные, чтобы улавливать шепоте нескольких метров. Последняя на рынке функция «Влог» позволяла в любой момент обратиться к публике: достаточно посмотреть в объектив камеры, чтобы именно ее картинка транслировалась в первую очередь. Слова Мелани также показывались в специальной бегущей строке благодаря функции распознавания речи: так подписчики узнают о происходящем в любой ситуации, даже если они не могут включить звук.
Это было чудесно.
Теперь Мелани жила в своем собственном «Лофте», откуда все конкуренты уже выехали, — вот о чем она думала прошлым вечером перед сном. Мелани сама управляла этим «Лофтом», была и продюсером, и режиссером, и главной актрисой. Конечно, основная политика канала была заточена под советы домохозяйкам, однако Мелани не брезговала психологией. Ее душевные переживания, размышления и философские афоризмы пользовались спросом у подписчиков, и Мелани много над собой работала, чтобы развивать эту сторону канала.
Раз в месяц по четвергам в 20:45 Мелани стримила «Лайв Дрим»: среди сотен претендентов она выбирала несколько подписчиков канала «Мел Инсайд», чтобы пообщаться с ними в прямом эфире. Она внимательно слушала и отвечала с интересом, разбрасывая направо и налево советы и откровения. Иногда Брюно участвовал в этих стримах и, как правило по просьбе мужей, говорил на мужские темы, вроде выбора бытовой техники, об охранных системах для дома, уходе за бассейном… В последнее время приходилось долго уговаривать Брюно поучаствовать, но Мелани никогда не сдавалась: публика его обожала, и количество просмотров взлетало, когда он появлялся в эфире. Людям нужно мечтать, любоваться на их прекрасную пару, такую надежную, единое целое, — это успокаивает. Это радует. Вот и все. Мелани превратилась в современную добрую фею, а волшебную палочку ей заменили всего-то несколько камер и тонны нерастраченной любви.
Последние два года на праздники Мелани показывает лучшие моменты из своей жизни — best of, настоящий фейерверк, побивающий все рекорды рейтингов.
Позавтракав — благодаря спонсорам — производителям диетического варенья, этикетки которого Мелани старательно продемонстрировала на камеру, — она приняла душ. В этот момент стрим прерывался, и в прямом эфире показывался «Альбом воспоминаний». Первый помощник Мелани занимался монтажом, собирал ролики из тех записей, когда Кимми и Сэмми были еще маленькими. Под печальную музыку, не защищенную авторским правом, Вилфрид перемешивал самые трогательные сцены: пикники, поездки в парки аттракционов, каникулы, встречи с фанатами. Большинство подписчиков «Мел Инсайд» следили за «Веселой переменкой» и обожали пересматривать эти моменты, потрясающие до глубины души.
Одевшись, Мелани возвращалась в прямой эфир и откровенничала на камеру о производителях одежды на ней. Каждый день ее образ менялся, и она никогда не возвращалась к одному и тому же «луку» дважды. Затем Мелани делала вид, что красится первый раз за день, и рассказывала зрителям об используемой косметике, с восторгом нахваливая ее преимущества. Затем ей нужно было выпить первый эспрессо марки «Френдли» — по контракту она должна отведать кофе дважды в день. Двадцать лет «Френдли» выпускали напитки линейки люкс, их капсулы выглядели как драгоценные камни в шкатулке, однако позже фирма решила расшириться и сосредоточилась на семейной аудитории, которая с большим уважением относилась к природе. Теперь их главной целью было завоевать широкую публику — так называемую next door. Проблема в том, что врач запретил Мелани пить кофе из-за нервов. Поэтому, как только представлялась возможность, она не допивала и тайком ловким движением руки выливала содержимое в раковину.
Тем утром, одеваясь, Мелани чувствовала себя не такой энергичной, как обычно. Легкая усталость — или пониженное давление, подумала она — мешала выйти в прямой эфир по расписанию. Уже некоторое время Мелани чувствовала себя как на американских горках: то ее переполняли силы, и она прыгала по дому, словно блоха, то уставала и валилась с ног. Когда она в последний раз общалась по видео с доктором Роком, тот заметил ее усталость, однако параметры с ее смарт-часов выглядели абсолютно нормально. Доктор предположил, что речь идет о психической усталости.
К счастью, у Вилфрида всегда заготовлены на подобные случаи архивы монтажа, поэтому у Мелани появилось еще двадцать минут.
Мелани дала себе передохнуть, рассеянно вглядываясь в пустоту, а затем включила радио, чтобы послушать новости, которые могла бы прокомментировать во время дневного эфира. «Веселые счастливчики», как она теперь называла своих фанатов, любили, когда она делилась своим мнением о глобальных проблемах.
Девятичасовые новости уже начались. Мелани прослушала заголовки, однако мысли ее были далеко. Она думала о программе на день, о способах разнообразить утренние ритуалы, о контракте, который собиралась подписать с крупным производителем косметики, о том, что камера номер восемь снимает ее с лучшего ракурса, чем камера под номером девять… как вдруг голос журналиста грубо ворвался и выдернул ее из этих размышлений: «Мы буквально только что узнали, что Кимми Диоре, бывшая звезда „Ютьюба“, подает на родителей в суд за ущерб, нанесенный ее имиджу, праву на личную жизнь и сомнительные методы воспитания. На сегодняшний день Кимми Диоре является пятым ребенком-инфлюенсером, который подает в суд на родителей по достижении совершеннолетия. Мы обсудим эту тему более подробно в дневных новостях, однако на данный момент нам уже удалось побеседовать с господином Бюисоном, членом коллегии адвокатов Парижа, который консультировал нескольких бывших детей-инфлюенсеров и ютьюберов, в частности Крошку Дороти. В двадцать два года ее состояние оценивается в четыре миллиона евро. Дороти подает в суд на отца за нарушение закона о детях-инфлюенсерах».
Мелани машинально выключила радио.
Несколько секунд она с трудом восстанавливала дыхание в тишине.
Она не верила своим ушам. Наверное, она просто не поняла. Набрав запрос в поисковике на телефоне, Мелани с ужасом убедилась, что та же новость подхвачена десятками других СМИ.
Кимми? Это невозможно.
Мелани не может вернуться в эфир. Просто не может.
Она уже испытала на себе внимание СМИ и знала, к чему это приведет.
Монтаж Вилфрида все еще крутился в эфире. Надо предупредить помощника, чтобы он занялся стримом и пустил другие архивные ролики.
Но у Мелани просто не было сил.
Следовало успокоиться.
Ее дочь… ее дочурка… Малышка Кимми подает на них в суд…
Мелани почувствовала себя до ужаса одинокой.
Брюно ушел ранним утром в шоурум джакузи, чтобы выбрать подходящую для их сада модель в качестве подарка от компании. Может, он все знал и скрыл от нее?
А может, об этом было написано в заказном письме, за которым Мелани поленилась сходить на почту?
Нет, это невозможно. Ей не верится.
Ее малышка Кимми подает в суд…
Сообщение Вилфрида вырвало Мелани из оцепенения: он займется эфиром.
Мелани сядет и будет ждать мужа. В тишине.
«Дорогие» начнут волноваться.
Она получит море сообщений, потому что они с ума сходят по любому поводу.
Плевать на «дорогих», хоть раз — черт — они могут подождать. Она и без того дает им много, это переходит уже все границы. Как же иногда эти «дорогие» бесят.
Мелани выпьет кофе. И плевать. Глубоко плевать. Она так устала.
Кстати, да, она попробует все капсулы. Желтые, зеленые, розовые и — главное — золотые. Все золотые.
В конце концов, она — фея и ничего не боится. На фей нельзя подавать в суд. Феи бесстрашные. Феи умеют различать добро и зло. Феи выше всех обстоятельств и мерзких нападений.
* * *
Бывалые полицейские поддерживали традицию, называя Клару Профессоршей. Однако после поразительного, нашумевшего возвращения в тренды ведущего-грамматиста шестидесятых — восьмидесятых годов на платформу «Винтаж», несмотря на то, что тот умер много лет назад, молодежь прозвала Клару Академиком Капелло. В уголовной полиции, как и в остальных отделах, с ней часто заключали пари, делали ставки… Чаще всего требовалось ввернуть в протокол редкое словечко или несуществующее выражение, вытянутое наугад. Ее новой группе очень нравились подобные игры — надо же как-то развлекаться. В прошлый раз Кларе пришлось употребить слово «припорошенный» — детская забава — в заключение, направленное в прокуратуру. До этого ей попались «елки-палки» — пришлось потрудиться. В этот раз Клара должна была вставить устаревший, но очаровательный глагол «выбранить» в сводный отчет. Она всегда выигрывала.
Весь день Клара провела за образовательной онлайн-программой о невербальном поведении, предшествующем вспышке агрессии.
Вернувшись домой, следовательница включила радио. Ей никогда не нравились каналы, крутящие новости двадцать четыре часа в сутки, но кроме вечерних выпусков и нескольких ежедневных программ по спутниковому и кабельному было больше нечего смотреть.
Открывая холодильник в поисках еды, Клара вдруг уловила имя Кимми Диоре и прислушалась. Она подошла поближе к колонкам.
Женщина — явно эксперт по этому вопросу — уверенным голосом уточняла некоторые детали:
— Не только бывшие дети-звезды подают на своих родителей в суд. Мода на отключение от соцсетей и сокращение цифрового следа пользуется все большей популярностью у молодежи. Повзрослев, некоторые из них осознают, что уже обременены огромным цифровым багажом, который уничтожает все надежды на анонимность. Тогда, согласно праву на образ и цифровую девственность, они прибегают к правосудию и требуют, чтобы родители удалили их фотографии или видео, снятые, когда потерпевшие были детьми. Некоторые даже требуют компенсации морального вреда.
Журналистка, голос которой казался Кларе знакомым, продолжила беседу:
— Вернемся к новости, которая собрала нас здесь вместе: к иску Кимми Диоре. Она подает на родителей в суд за ущерб, нанесенный ее имиджу, нарушение права на личную жизнь и сомнительные меры воспитания. Вопрос к вам, господин Корин Бюисон, что именно это значит?
— По закону, до совершеннолетия право на образ ребенка принадлежит его официальным опекунам. Но этот образ — не их собственность, а объект защиты. Родительский контроль в общем и целом должен служить интересам ребенка. Некоторым родителям и в голову не приходит, что их чадо рождается уже с правом на образ, поэтому ведут себя как владельцы. Родители, на которых дети сегодня подают в суд, не только не защитили это право, но в некоторых случаях, можно сказать, злоупотребили своей ролью в воспитании.
— Хочу напомнить, что закон, призванный регулировать коммерческую эксплуатацию образа детей-инфлюенсеров на онлайн-платформах, был принят в две тысячи двадцатом году. Значит ли это, что он не работает?
— Нет, я бы так не сказал. Франция была одной из первых стран, урегулировавших этот вопрос, — это символично. Родителей предупредили: осторожно, вы не можете делать что угодно. Некоторые отступили. Но, как это часто происходит, нам не дали инструкцию по применению этого закона на деле.
— Хотите сказать, его исполнение никто не взял под контроль?
Адвокат выдержал паузу, прежде чем ответить.
— Во-первых, закон ограничивает продолжительность съемок в течение суток, в соответствии с возрастом ребенка. В этом вопросе закон отсылает к ограничениям для детей-актеров. Например, шестилетнему ребенку можно сниматься три часа в день, а подростку двенадцати лет — четыре. Когда речь идет о модельных или киносъемках, которые изначально ограничены по времени, тут все понятно. Но в масштабах всего детства, когда родители снимают своих детей каждый день, все совсем по-другому. Во-вторых, вы говорите о контроле… За последние несколько лет хоть к одной семье приходил домой инспектор по вопросам труда?
— А в том, что касается финансового вопроса, есть какие-нибудь изменения?
— Послушайте, я не стану вещать на всю страну о способах обойти закон. Их очень много, и большинство заинтересованных семей уже нашли вариант по душе. Приведу лишь один пример. На одном из лидирующих в данном секторе каналов появлялись ролики с двумя мальчиками-близнецами, собирающие миллионы просмотров и принесшие несколько миллионов евро. Информация о доходах появилась на одном новостном сайте: законный опекун обратился в модельное агентство, чтобы оплачивать труд своих сыновей. Он задекларировал и оплатил соответствующее количество часов, согласно принятой ставке. Суммы отчислялись на сберегательный счет, как того требует закон. Однако, считая себя автором, режиссером и продюсером роликов (что было правдой), который прилично вложился в необходимую для съемок технику, родитель продолжал получать основную часть гонораров от рекламодателей и доходов с «Ютьюба». Кто может проконтролировать, как он делит суммы? И это лишь один пример… Я уже не говорю о набирающем обороты семейном влогинге, когда вся семья участвует в постановке, а ребенок считается даже не основным героем, а актером массовки… И это никак не регулируется законом.
— Вопрос тогда к вам, Сантьяго Вальдо. Вы психиатр и психоаналитик, долгое время занимаетесь последствиями раннего присутствия в Сети. Можете что-нибудь добавить?
— С самого раннего возраста желания ребенка подменяются, и в итоге он действительно думает, что сам этого хотел. На самом же деле у него просто нет выбора. Он оказывается заложником родственных связей, установленных между ним и родителями, которые быстро добавили к отношениям коммерческий интерес, поскольку вся семья живет на эти доходы. Другими словами, молодые люди, которые сегодня подают в суд, слишком рано столкнулись с требованиями, которые ребенок не должен выполнять: привлекать, рекламировать, отвечать фанатам, следить за имиджем и так далее. Большинство из них очень дорого за это заплатили.
— В чем заключается вред, нанесенный детям?
— Можно констатировать, что они не в полной мере доверяют родителям и с трудом могут выстроить здоровые отношения с партнером. Для повзрослевших инфлюенсеров характерны также глубокое одиночество, обостренная ранимость, предрасположенность к зависимостям и другие, более серьезные симптомы.
— Выступлю немного в роли адвоката дьявола, но дети-звезды всегда существовали, это не новое явление! Жорди, Бритни Спирс, Маколей Калкин, Дэниэл Рэдклифф! У каждого поколения есть свой идол.
— У многих среди перечисленных вами артистов наблюдаются некоторые психологические проблемы. Разница в том — а она есть, — что для тех детей и подростков, о которых мы говорим сегодня, которые с раннего возраста появляются на «Ютьюбе» и в «Инстаграме», это не вопрос времени: сняли фильм или сериал, провели рекламную кампанию и разошлись по домам. Нет. Тут дети играют свою роль, каждый день, у себя дома. В собственной комнате, гостиной, кухне, с настоящими родителями. Заметьте, я говорю о роли, потому что в действительности они не могут быть самими собой перед камерой. И, знаете, играть роль утомительно.
— Хочется заметить, что некоторые из этих детей добились оглушительного успеха. Младший ребенок из «Плюшевой банды» стал известным актером, да и карьера старшей девочки из «Семейного автобуса» идет в гору.
— Я не отрицаю. К счастью, некоторым детям, даже тем, кого больше всего используют, удается выйти из ситуации победителем.
Передача прервалась на музыкальную паузу. Клара воспользовалась моментом и села.
После недолгой песни журналистка снова заговорила:
— Несколько месяцев назад Пабло Босс получил от своей матери значительную компенсацию, в том числе морального вреда, а также добился от нее удаления или скрытия всех изображений в интернете. Его мать снимала и публиковала каждую минуту детства Пабло. Самым вирусным стал ролик, в котором, изображая специального корреспондента на месте происшествия, она рассказывает подписчикам, как Пабло впервые сходил на горшок, — подчеркиваю, видео набрало несколько миллионов просмотров. Также можно предположить, что многие дети, которых родители снимали во время знаменитого «Чиз»-челленджа, потребуют однажды удаления этих видео. Напомню, что этот челлендж получил всемирную популярность, и принцип его состоял в том, чтобы бросить ломтик плавленого сыра на лицо ребенку и снять реакцию. Сантьяго Вальдо, можно ли считать, что выигранные в пользу детей дела — это хороший знак?
— Да, конечно. Но право на забвение и так предусмотрено законом две тысячи двадцатого года. Правда в том, что его невозможно применить. Изображения с этими детьми копируются и комментируются до бесконечности — их просто не стереть. Знаете, в интернете любая информация остается навсегда. И тут закон бессилен.
— Благодарю, Сантьяго Вальдо, за эти комментарии. Напоминаю нашим слушателям, что мы беседовали с психоаналитиком и автором книги «Длительное погружение в виртуальное пространство», выпущенной издательством…
Клара выключила радио. Размышляя обо всем этом, она выходила из себя.
Идти вперед, когда что-то выясняется. Когда ветер меняется. Когда наступает подходящий момент.
Она набрала номер Седрика Берже и, даже не поздоровавшись, сказала:
— Я согласна.
На другом конце провода она услышала радостный возглас. Седрик добавил:
— Обещаю, больше никогда не скажу «в городе Париж».
* * *
Кимми одевалась на встречу с братом. Как обычно, не привлекающая внимания одежда нейтральных цветов, уже привычный камуфляж, чтобы слиться с толпой. Кимми никогда не будет свободной, невидимой — она это знала. Несмотря на капюшон, кепку, темные и серые цвета, всегда найдется человек, который будет пялиться на нее или орать на всю улицу. Она никогда не отмоется от всех этих взглядов, которые ее запачкали, затерли до дыр, испортили даже через экран.
На улице Кимми шла опустив голову, сгорбившись, стараясь казаться ниже. Она спрятала светлые волосы под черную шапку.
Сэмми жил в одной из башен Тринадцатого округа, которые видно с городской кольцевой дороги, на двадцатом этаже — так он сказал. Он не хотел выходить из дома, и Кимми пришлось долго добиваться встречи. По телефону она слышала его тревогу, дрожь. Несмотря на расстояние и время, она понимала брата, улавливала малейшие движения в голосе. Сэмми не доверял сестре — это она уяснила. Однако Кимми нашла в себе силы признаться, что нуждается в нем.
Она пообещала прийти без сумки, с пустыми руками.
До сегодняшнего дня недавние события казались ей какой-то неровной размытой вереницей, подчиненной гневу. Перед первой встречей с Кларой Руссель Кимми встала рано утром, выпила кофе и отправилась на улицу Бастион без всякой задней мысли. Решение подать на родителей в суд пришло позже — само собой.
Ей было плевать на деньги. У Кимми их имелось достаточно. Она хотела, чтобы общество признало нанесенный ущерб. Поняло, что ее детство украли.
Теперь у Кимми была лишь одна цель: встретиться с Сэмми лицом к лицу. Кое-что девушка четко поняла: она может жить без родителей, однако ей невыносима мысль о потере брата.
Когда она вышла из метро, вокруг нее запорхала бабочка. Кимми успела разглядеть лишь разные цвета, охру с оранжевым, и подумала, что в такое время бабочки — большая редкость. Посреди городских серых зданий она увидела в насекомом элемент поэзии, красоты.
Солнце еще не пробилось сквозь молочную завесу, которая, казалось, крышкой накрывала дома. Лучи рассеивались под гигантским абажуром. Улица Дюнуа находилась рядом с метро: Кимми набрала код на двери и вошла в башню.
В зеркале лифта бледность лица выдавала ее страх.
Стоило нажать на дверной звонок, как Сэмми тут же открыл. Он заглянул ей за спину, чтобы проверить, не следит ли кто за Кимми, и потащил сестру в гостиную.
Они сели на стулья по разные стороны круглого стола.
Вдруг Кимми поразила эта знакомая поза: скрещенные в попытке спрятаться ноги, сложенные ладони, чтобы не ерзать.
Кимми заговорила. Она рассказывала обо всем: о годах вместе и порознь.
Слова лились несдерживаемым потоком, скоро нить изложения вовсе потерялась, уступив место воспоминаниям, светлым моментам, — Кимми хотела выразить, насколько Сэмми важен для нее, как много она сделала благодаря ему. Она хотела донести до него, что поняла: он тоже страдал.
Сэмми молча слушал сестру.
Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова.
А затем Сэмми взял Кимми за руки.
В приоткрытое окно влетела бабочка — та же самая, что у метро. Кимми на мгновение подумала, что за ними следят, но тут же отогнала эту мысль: это невозможно.
Насекомое порхало над их головами в лучах солнца.
Вдруг Кимми услышала легкое, едва уловимое жужжание. И больше ни в чем не была уверена. Бабочка присела на потолок. Кимми подняла глаза, и тут, буквально на мгновение — как странно, — ей показалось, что между крыльями насекомого блестит крошечная камера.
* * *
Поздними вечерами Мелани любила смотреть на свое отражение в черном панорамном окне. Обычно в этот час она усаживалась на диван перед камерой номер три и делилась с подписчиками своими переживаниями, настроением и комментировала новости. Мелани также раздавала советы относительно личностного роста и лайфхаки, поскольку с недавних пор старалась следовать последней моде в позитивной психологии, основанной на правиле трех «П»: посмотреть, пожелать, победить. Затем она обычно направлялась на кухню, где готовила ужин, демонстрируя разные товары в соответствии с требованиями рекламодателей.
Но сегодня Мелани молчала.
Сегодня она ничего не делала.
Со вчерашнего дня она не выходила в прямой эфир, чем спровоцировала настоящую панику среди подписчиков. Всего за несколько часов соцсети заполонили комментарии, вопросы и мольбы, где каждый пользователь излагал свою собственную версию событий.
Мелани не могла ответить. Это было выше ее сил.
Ей требовалась тишина. Но Мелани понятия не имела, из чего тишина состоит, поскольку уже долгие годы жила среди шума, который сама же и должна была производить, чтобы удовлетворить дорогих фанатов.
Она знала, что не может слышать слова «процесс», «закон», «возместить», «правосудие» — ее тут же тошнило.
Все это несправедливо. Почему люди не желают понять, что она хотела как лучше? Что она пожертвовала личной жизнью, молодостью, чтобы ее дети были счастливы и знамениты? Она же никого не убила!
Тем вечером Мелани опубликовала лишь краткое сообщение с извинениями за перебои в трансляции. Она могла бы озаглавить это сообщение «Пока-пока, дорогие» или, еще лучше, — «Пошли на хрен, дорогие мои», ха-ха, это было бы очень смешно. Она сказала бы им: «Попробуйте найдите меня», или «Оставьте меня в покое», или «Не суйте нос не в свое дело», как говорила ее мать. Почему это она вдруг вспомнила о матери? Да, было бы так смешно: «Пошли на хрен, дорогие мои». Ух, уржаться. Но нет, они обидятся.
Брюно не вернулся домой.
Вчера днем она безуспешно пыталась дозвониться до него. В итоге он ответил, что переночует в отеле.
Сначала Мелани подумала, что его задержали дела или пробки на дорогах. Но после бесконечной паузы, во время которой она слышала его учащенное, прерывистое дыхание, Брюно признался, что не хочет возвращаться домой.
Он сказал:
— Все кончено, Мелани. Я больше не хочу так жить.
Сначала она подумала, что плохо расслышала, но он повторил ту же самую фразу тем же приглушенным, тихим голосом. Все кончено.
Брюно, ее опора, ее скала, верная поддержка…
Мелани не могла отогнать мысли о новых роликах, которые, скорее всего, запишет завтра, если ей станет лучше, — идеи того стоили. «Женщины за сорок смотрят, как муж покидает гнездо». Или же: «В итоге женщины всегда борются в одиночестве».
Но нет, это бред, она не должна поддаваться на провокации.
Брюно просто нужна передышка.
Еще ничего не решено. Завтра он вернется. Они поговорят.
Ему нужна передышка.
Кстати, о передышках: надо включить новую аромалампу на эфирных маслах, предоставленную маркой «Биолайф». Ароматы цветов, леса, дождя — настоящий бальзам. Восхитительно.
Вообще-то Мелани чувствует себя неважно. Впервые в жизни ей не удается расставить приоритеты, все смешалось.
У нее немного болит голова. И сердце.
Может, она выпила слишком много кофе.
Сегодня Кимми подает на них в суд — это еще хуже, чем история с похищением.
Брюно обиделся — вот и все. До смерти обиделся. И сорвался. На то есть причины. Но он возьмет себя в руки — Мелани этого знала.
Она — фея, а Брюно — большой медвежонок. Ну да, конечно. «Фея и медвежонок» — это так забавно! Просто до колик!
Надо держаться. Держаться за обоих. В следующем ролике не должно быть и следа уныния. Наоборот, все должно быть позитивно. Более, чем когда-либо.
«Выстоять в снежную бурю» — вот отличное название. Или: «Одного порыва ветра мало, чтобы свалить дерево».
Она обсудит все с Брюно.
В этот раз они вместе примут решение.
Жизнь войдет в прежнее русло. Все вернется на круги своя. Не надо волноваться.
Все будет хорошо.
Все будет хорошо.
Все будет хорошо.