Из коридора доносились звуки возни и ласковый голос Драганки. Грозная дракониха валялась на полу в дверном проеме и играла с кошкой, как маленькая девчонка. Вот еще одна тайна! Что связывает ее с этим Анхелем? Не похоже, что она его любовница (по крайней мере, я на это надеялся). А для ученицы она что-то слишком крута. И все же травник явно имеет над ней власть. Чем можно подчинить такую девушку, как она? Я бы тоже не отказался это выяснить…

— Давным-давно, — начала я, — жила-была девушка. И была она круглая сирота. И вот приехала эта девушка жить в родной город. И в один прекрасный день явился к ней юный красавец принц, и выпили они вместе вина, а потом дело дошло до того, до чего оно обычно всегда и доходит, когда двое пьяны и молоды. Прошло время, и родилось у девушки дитя, только принц об этом ничего не знал. А дитя это выросло и в один прекрасный день решило разыскать своего ни о чем не подозревающего отца. — Я умолкла и выжидательно смотрела на Сола.

Задумавшись, я не заметил, что Анхель вернулся и уже несколько секунд меня разглядывает. Спохватился я, только когда по всей спине поползла противная долгая дрожь, а печати начали нагреваться, реагируя на магию. От взгляда травника мне стало не по себе — точно так же, как от вида его рук. Такое ощущение, что он заглянул мне под кожу, одним взглядом оценил состояние моего здоровья, а заодно просканировал и все Греговы печати, оставшись о них не самого высокого мнения.

Он, вконец смутившись, озадаченно заморгал.

— Черный растит из тебя боевого дракона, — произнес он полуутвердительно.

Я пожал плечами.

— Какой еще принц, какое дитя? Кто это? — Он оглянулся на официантку, принимавшую заказ у туристов. — Официантка, что ли? Она тайная наследница? Какая у тебя странная история. Зачем ты мне ее рассказываешь, Вилли?

— Не знаю. Ему виднее. Меня все устраивает.

— А вот и не странная. Не странная она, Сол. То есть папочка.

— Зачем он это делает? — В голосе травника прозвучал холод. — О чем думает? Разве он не видит, что ты для этого не приспособлен? Что он ломает тебя, искажая твою истинную сущность?

— Хотел бы я узнать, какая у меня сущность, — сказал я не без вызова. — Но Грег считает, что мне об этом знать рано. А что касается боевых навыков, он говорил, что умение себя защитить еще никому не помешало.

Он вытаращил глаза и уставился на меня, разглядывая мою физиономию. Затем провел рукой по лицу и судорожно вздохнул.

— Защитить? Только защитить?

— Нет, Вилли, я что-то не понимаю… Как такое может быть?

Анхель обменялся с Драганкой насмешливыми взглядами.

Я вспомнил их разговоры о Черном, полные неприязни и осуждения, и спросил в лоб:

— Это ты мне расскажи!

— Почему вы так плохо относитесь к Грегу?

— Но я не могу иметь детей! — воскликнул он. — Я с тремя женами расстался как раз из-за того, что не могу иметь детей! Нет, это просто невозможно!

— Объясняю, — ответил травник. — Грег и подобные ему считают, что узлы надо рубить, а не распутывать. Для него мир — черно-белый. Причем, что черное, а что белое, определяет он сам. Ты тому — самый яркий пример. Из парня, который мог бы стать целителем, он пытается сделать убийцу.

— Но это случилось, — возразила я. — И я тому живое свидетельство. Можешь даже меня ущипнуть.

— Я не вижу ничего плохого в черно-белом мире, — заметил я. — И в делении мира на, грубо говоря, тьму и свет тоже не вижу ничего страшного. Добро и зло реально существуют…

Это была шутка, но он и вправду ущипнул — целую неделю потом у меня на руке пониже плеча красовались два параллельных синячка.

— В природе нет добра и зла, — не согласился травник. — Не существует лишних вещей, которые вредят мирозданию. Нет вечной войны между тьмой и светом — это иллюзия смертных… А кого я ненавижу — так это убийц, которые вершат «добро» в своем понимании, считая себя непогрешимыми, и тем разрушают гармонию мироздания!

— Как же так?! — недоумевал он. — Мне никто ничего не говорил! Я ходил болеть за тебя на все школьные матчи и ничего не знал?..

— При чем тут гармония и борьба со злом?

— Я и сама не знала. До вчерашнего вечера. А вчера вечером мать рассказала мне.

— Все просто. Не два пути, правильный и неправильный, а мириады троп. Каждому — свое.

Я не нашелся, что ему возразить, и промолчал. По существу я был с ним согласен. Мне даже подумалось, что эта точка зрения более взвешенная и мудрая, чем точка зрения Грега.

— Но я никогда ничего такого не делал с твоей матерью, клянусь!

Но если бы меня спросили, добром или злом я считаю похищение Васьки, я бы знал, что ответить.

— Да? Но мы же с тобой не какие-то призраки!

Анхель вздохнул, отставил кружку и положил руки перед собой на стол.

— Поговорим о деле. Драганка сказала, что тебе нужна помощь. Я тебя внимательно слушаю.

— Но я ничего такого не делал!

— Нет, делал. Напряги память и вспомни. Погожий денек ранней-ранней весной… почки распускаются на деревьях… Салат из помидорок… Вино…

Я внутренне собрался. Начинался деловой разговор.

Я наблюдала и видела, как лицо его (мое лицо) покраснело и его точеный нос (мой нос) уловил что-то глубокое и волнующее. Он растерянно заморгал и откинулся на спинку стула.

— Подожди, что-то вроде припоминается…

— Ты не спеши, папочка. Времени у меня впереди уйма — вся жизнь. — Я улыбнулась. Так широко, что даже испугалась, как бы лицо не треснуло.

— Я не прошу помощи, а хочу сделать заказ. Вы можете изготовить поисковый амулет?

Соломон Фолкнер вытер вспотевший лоб и задумчиво сложил губы трубочкой.

— Бог ты мой, точно! Но это так… извини меня… странно! Я ведь тогда вообще не помнил, что мы делали с Вивьен. С твоей мамой. Я проснулся наутро в ее доме — полуголый, голова раскалывается от похмелья. Ну и испугался. Испугался, что моя невеста обо всем узнает и тогда точно убьет меня. Поэтому я очень долго избегал твоей матери. Просто выбросил ее из головы. Вот черт, я даже не знал, что такое произошло! Как дерьмово-то все получилось!

— Конечно. Кого искать?

— Да уж, и впрямь дерьмово, — согласилась я.

— Человека. Девочку.

— Давно пропала?

Он снова выпрямился и заложил руки за голову. Волосы его заметно поредели и поседели с тех пор, как я была школьницей, а он ходил с пышной кудрявой шевелюрой. Сейчас волосы были коротко подстрижены, и ему это шло.

— Сегодня ночью.

Глаза наши встретились. Мне показалось, он с трудом сдерживает слезы.

— Поиск на что? На кровь?

— Ты прости меня за то, что я сейчас скажу, — проговорил он. — Но… Видишь ли, я человек не бедный, и… если есть какой-то способ проверить…

— На вещь, — подсказала Драганка, вставая с пола и подходя к столу.

Я вскочила, чтобы уйти, но он схватил меня за руку:

— Давай.

— Подожди! Я тебе верю. Просто никак не могу свыкнуться с этой мыслью. Не могу поверить, что такое могло случиться!

Я достал из рюкзака Васькину рубашечку в полиэтиленовом пакете. Травник, не глядя, положил ее рядом с собой.

— Понимаю.

— Это чудо какое-то! — Он покраснел. — Самое настоящее чудо! Ну надо же, у меня дочь!

— Какой радиус поиска?

— Да, и эта дочь — я, — кивнула я и сжала его руку.

— Понятия не имею, — растерялся я.

— Да, и эта дочь — ты. — Он покачал головой. — О лучшем я и мечтать не мог.

В самом деле, ее же могли увезти куда угодно. И в другой регион, и вообще в другую страну!

Официантка бесшумно поставила перед нами еду, но мы к ней даже и не притронулись. Вскоре в ресторан хлынул народ — туристы и горожане, — подошло время обеда. Были среди вошедших и наши знакомые. Они сторонились нас, будто что-то улавливая, рассаживались за другие столики и поглядывали на нас, недоуменно шушукаясь.

— Не волнуйся. Я могу хоть всемирный поиск сделать, мне все равно, — сказал Анхель. — Разница только в цене.

«Ну вот вам, пожалуйста, и четвертая жена!» — наверняка думали некоторые из них. И я могла их понять — что же еще им думать?

— Да, кстати, о цене. Во сколько мне это встанет?

Мы долго молчали, потом Сол вздохнул:

Травник назвал цену. Я обалдел. В институте я столько заработал бы года за три.

— Нет, о таком сюрпризе я и мечтать не мог! Ты не представляешь, Вилли Аптон, как я горжусь тем, что у меня есть дочь. Я… прямо не знаю, как и сказать… Я… тронут до глубины души!..

— У меня таких денег нет, — пролепетал я в панике. — Может, в кредит? Я непременно…



— В кредит не работаю, — отрезал травник.

И все же я уже тогда поняла, что мое копание в предках, даже если его продолжить, вряд ли сильно изменит будущее. Допустим, какой-то первобытный человечек перебрался через Берингов пролив и умер, оставив в тундре скромные следы своего существования, чтобы люди из далекого будущего могли раскопать его останки. Но ведь до этого человечка туда, возможно, перебирались другие человечки, огромное количество человечков, и тоже оставляли следы своего пребывания на этой каменистой земле. К тому же у меня теперь был отец, а вместе с ним толстенный пласт предков, и я понимала, что выявить и установить их всех, всех их понять к тому же, просто невозможно, но они в любом случае запечатлятся в ДНК моих будущих детей. Но копаться — это слишком! Разобрать все это и понять — просто невозможно.

Я сжал зубы. Неужели все это было напрасно?!

— Не страшно, — улыбнулся Анхель. — Мы найдем решение вместе. Необязательно расплачиваться именно деньгами.

И все же нас тянет к этим вещам. Мы делаем вид, что понимаем. Нам обязательно нужно думать о первобытных людях, обитавших в Северной Америке, даже если мы не найдем следов их существования; эти толстенные пласты предков за спиной нужны нам как балласт. Иной раз мы не можем сделать какой-то шаг в будущее, если не ощущаем за спиной этого веса, этой тяжести, которая придает нам устойчивости. Даже если эта тяжесть воображаема. И чем больше пугает нас будущее; чем страшнее и сложнее оно кажется, тем больше нам нужен этот надежный вес за спиной. Я смотрела на моего отца, Сола Фолкнера, и чувствовала невообразимое облегчение. И для меня вроде бы даже не имел значения тот факт, что я наконец обрела его. Вроде бы. Но где-то в неизмеренных глубинах моей неподвластной логике души это имело значение. Очень большое значение. Мне было приятно ощущать за спиной его дыхание на этом длинном, уже пройденном мной пути. Мне было приятно осознавать, что на этом пути он тоже имел свое место.

«Чем, интересно?» — хотел спросить я.



Но не стал. На самом деле, я вдруг вспомнил слова Драганки — «У тебя есть выбор?» — и осознал, что никакого выбора нет. И я приму любые условия Анхеля. Хоть ставить на мне эксперименты, хоть копаться в мозгах по три раза в день…

— Я заплачу за него, — предложила вдруг Драганка.

После того как мы с Солом Фолкнером пожали друг другу руки и даже душевно обнялись на прощание, я рассеянно и задумчиво побрела по улице, пытаясь собраться с мыслями. Изнурительная жара была в самом разгаре, и даже наркоманы-школьнички не пинались и не прыгали друг другу на плечи, а смирнехонько сидели под старым дубом в парке. Дурачок Пиддл Смолли стоял, обливаясь потом, в желтом дождевике наизнанку и, зажав между ног метлу, звонил в колокольчик. Орали младенцы в колясках, машины, казалось, еле двигались, и даже у старой миссис Пи, подметавшей крыльцо почтового отделения, от пота промокла на спине блузка. Пройдя парк, только и оставшийся от Темпл-Мэнора, я увидела кое-кого на противоположной стороне улицы, и вялое, задумчивое оцепенение спало с меня. Я перешла через дорогу и заспешила в благодатную тень от коринфских колонн городской библиотеки, где в тенечке возлежал на ступеньках Иезекиль Фельчер.

Выглядел он шикарно. Мне захотелось потрогать его мускулистый брюшной пресс. И лицом похудел, даже как-то обозначились скулы. И загар очень шел ему. Заметив интерес в моем взгляде, он картинно повел бровью, чем очень насмешил меня. Потом совершенно серьезно и даже с грустью сказал:

— Иди сюда, Королева, давай поваляемся. Клевое тут местечко.

— Очень у тебя радикальный подход, — сказала я, присаживаясь на холодный мрамор.

— Я имел в виду, здесь прохладно.

— Да я поняла, Зики, поняла, что ты имел в виду. Ты сейчас на работе? Машины буксиришь?

— Угу. Просто денек сегодня спокойный выдался.

Я изо всех сил делала вид, что не замечаю, как он пристально разглядывает меня сбоку.

Какое-то время мы молчали, слушая голоса города и реки, где воды уже вполовину поубавилось со времени моего приезда в Темплтон, то есть всего за каких-то несколько недель. Зики повернулся ко мне.

— А знаешь, Вилли, я на тебя вообще-то обиделся, — заявил он. — Ты, я слышал, уезжаешь в Калифорнию?

— Да. — Я ничуть не удивилась его осведомленности. Накануне я заходила в библиотеку, чтобы передать Питеру Лейдеру книжку кулинарных рецептов от Ви. А заодно вернула Хэйзел Помрой листок с откровениями Губерната. Старушка очень обрадовалась и была растрогана тем, что я так забочусь о ее репутации. Конечно, меня не удивляло, что Зики уже знал о моем предстоящем отъезде, поэтому безо всяких околичностей я подтвердила: — Да, уезжаю, через несколько часов. Надо заканчивать эту чертову диссертацию и двигаться дальше.

— А дальше планируешь остаться в Сан-Франциско?

Я пожала плечами:

— Может быть. Но в конечном счете наверняка вернусь сюда.

— Забавно получится, потому что я как раз собираюсь туда ехать.

Я чуть не поперхнулась.

Что-о? Как это?

— Да вот подумываю податься в Беркли, — сказал Зики. — Не знаю только, возьмут ли такого старика. В Стэнфорде вроде берут.

— Может быть. А как же твои мальчики?

— Э-хе-хе… Не скажу, что с этим все просто. Очень даже непросто. Вообще, чем ты старше, тем сложнее становится жизнь. Я так понял, это надо учитывать.

— Я тоже так поняла.

Мы оба резко повернулись к ней.

— Но ты хоть чмокнешь меня на прощание? — спросил он.

Я придвинулась к нему и поцеловала в щеку, в то самое место, где иногда появлялась ямочка. Поцеловала и встала.

— Ты? — спросил Анхель, прищурившись.

— Жаль, — сказал он. — Я-то надеялся, ты поцелуешь меня совсем в другое место.

Это «ты» прозвучало очень многозначительно.

— Пока, Зики! Веди себя хорошо, а будешь в Сан-Франциско, заезжай в гости.

— Слушай, не надо, — быстро сказал я. — Анхель же предложил…

Какой-то необъяснимый обмен флюидами происходил в этот момент между нами, в душе у меня защемило, и я испугалась, что, если не положить этому конец немедленно, сегодня я не уеду. Я рассмеялась, нарушая возникшую паузу.

— Я заплачу, — повторила она, сопроводив слова таким упрямым взглядом, что не только мне, но и травнику стало ясно, что спорить бесполезно. — Кредиткой, если не возражаешь.

Зики вмиг погрустнел.

— Ладно, твое дело, — заключил он холодно, поворачиваясь ко мне.

— Ну конечно, заеду, Королева, — печально проговорил он и снова развалился на ступеньках. — Рад был узнать тебя поближе. — Он смотрел в сторону, закусив нижнюю губу. Выглядел он сейчас совсем как мальчишка-подросток, которого кто-то обидел.

— Амулет одноразовый или многоразовый?

Для уверенности я сделала пару шагов вниз и, прикрыв рукой от солнца глаза, сказала с улыбкой:

— Одноразовый, — попросил я, пытаясь хоть немного скостить цену. — Можно даже в одну сторону. Главное, чтобы привел на место, а там неважно.

— Думаю, Зики, у нас с тобой еще будет возможность узнать друг друга ближе. В этом можешь даже не сомневаться, старина Фельчер.

Анхель кивнул, с равнодушным видом поглаживая Васькину рубашечку.

Я опять рассмеялась и пошла. Всю дорогу в ушах у меня звучал его грустный ответный смешок.

Странно, подумал я. Неужели колдуна совершенно не волнует, что происходит? Два дракона выкладывают бешеные деньги, чтобы найти человеческого ребенка — а он и бровью не повел! Профессиональный перекос типа «не мое дело»? Или его по жизни ничего, кроме целительства, не интересует?



«Конечно, Драганка ему все потом расскажет, — подумал я. — Но зачем она предложила заплатить за меня?»

Перед прощальным ужином мы баловались на крыльце аперитивчиком, и Кларисса взахлеб рассказывала, как однажды подрабатывала танцовщицей в стриптиз-клубе. Получалось у нее неплохо, и она даже огребла там кучу денег, артачилась только, когда доходило до откровенных танцев. Концовка была мне известна — Кларисса съездила какому-то обнаглевшему дяде по причинному месту, и ее выгнали.

— Заказ принят, — объявил Анхель, вставая из-за стола. — Идите, погуляйте. Работа займет часа три-четыре, не меньше. Лея, можешь пока сходить и перевести деньги на мой счет, на почте стоит банкомат.

Он открыл окно и крикнул на улицу:

Дослушивать известную мне историю я не стала, а пошла в дом, чтобы откупорить еще одну бутылку вина. Вот тогда-то в ворохе свежей почты я и заметила открытку. Сердце ушло в пятки, меня даже замутило, когда я вытаскивала открытку из кипы.

— Марьяна, меня ни для кого нет!

Изображено на ней было какое-то казенное муниципальное здание, и внизу в одну строку шла подпись: Редвуд-Сити, Калифорния; Ошкош, Висконсин; Дели, Нью-Йорк. Домишко постройки годов шестидесятых, серое и убогое.

— Четыре часа! — воскликнул я, остановившись в дверях. — Это очень долго! Нам надо срочно!

На обороте после моего имени и адреса я обнаружила одно слово: «Извини».

— Никаких проблем, — отозвался колдун. — За срочность двойной тариф.

Чувство неизбывной горечи охватило меня в первый момент. «Эх, Праймус!» — подумала я и живо представила его себе, этого мистера Жабу в жилеточке, украдкой запихивающего открытку в почтовый ящик и торопливо семенящего прочь под теплым калифорнийским солнышком. Но, приглядевшись внимательней, я узнала почерк. Четкий, аккуратный, архитектурный. Это писал Салли из своего захолустного городишки в Аризоне.

— Ничего срочного, — быстро вмешалась Драганка. — Раньше сумерек они все равно не начнут. А мы пока пойдем пообедаем. Тут у дороги вполне приличная кафешка.

Держа в руке открытку, я выглянула за порог — Кларисса все еще развлекала рассказами мою мать и преподобного Молокана, который, поводя пышными боками, заходился от смеха. Кларисса изображала все в ролях, грозила кому-то пальчиком, и троица дружно хохотала. Конечно, я могла отдать ей эту открытку сейчас или пойти положить на подушку (на это, видимо, Салли и рассчитывал); и, думаю, именно так я и поступила бы еще месяца три назад. Но я сделала по-другому — выкинула открытку в мусорное ведро. Она тотчас набухла в коричневой жиже кофейной гущи, так что прочесть ее было теперь невозможно. Как ни в чем не бывало я вышла к ним на крыльцо и зааплодировала Клариссе — к тому времени та как раз закончила свою репризу.

— Знаешь, мне не до еды!

— Пойдем-пойдем, — она подтолкнула меня к выходу. — Видела я, как ты накинулся на печенье. Вечером тебе силы понадобятся…

Темплтон я покидала в лучах заката, раззолотившего кроны деревьев. В зеркальце заднего вида я видела мать и Клариссу, стоявших рядышком, и, надо сказать, миниатюрная фигурка Клариссы прекрасно смотрелась на фоне дородной стати Ви. Преподобный Молокан обнимал пухлой ручкой мою мать за плечи, и смотрелись они вместе так, что я готова была остановить машину, вылезти и пристроиться к ним, чтобы вписаться в этот букет. Но я воздержалась. Только прибавила газу, и они стали все уменьшаться и уменьшаться в зеркальце, пока совсем не исчезли.

Хозяин проводил нас до калитки и собственноручно запер ее за нами.

Когда я проезжала через Саскуиханну, мне живо представился мой приезд домой. И в отличие от моих предыдущих восторженных фантазий это видение было вполне реальным — на руках у меня был младенец, на животике припухлость, время было ночное, и в черной глади озера отражались огни Темплтона. Рядом со мной маячила какая-то тень — муж, надо понимать, и, возможно, он пел, и хоть я не слышала голоса и слов, это пение меня успокаивало и умиротворяло.

— Спасибо, что предложила заплатить, — сказал я, как только мы свернули за угол. — Ты не представляешь, как меня выручила. Я тебе отдам, как только… Ну, в общем, при первой возможности…

С такими вот мыслями и ощущениями покидала я Темплтон. В окошки задувал веселый ветер, надушенный хвойным ароматом сосен. Я думала о Праймусе Дуайере — как он ждет меня в кабинете в Стэнфорде, — думала и не могла сдержать улыбки. Вернее, не улыбки, а ухмылки — этой зловредной сущности, которая так и прорывалась наружу.

— Закроем тему, — отрезала Драганка.

А потом змеиные кольца дороги распрямились и мир теперь простирался передо мной сплошной ровной полосой — этот громадный пылающий мир, на который тьме никогда не найти управы. И мой родной город сверкал огнями у меня за спиной. И асфальт шуршал под колесами. И позолоченное закатом озеро подмигивало мне сквозь мелькающие деревья.

— Но почему?

Глава 35

Она полыхнула глазами в мою сторону.

И СНОВА «МОЛОДЫЕ ПОБЕГИ»

— Думаешь, я заплатила из симпатии к тебе? Да я тебя презираю. Ты — просто глупенький заморыш. Я бы на твоем месте вообще с дочки глаз не сводила. Таскала бы ее с собой, не расставаясь ни на секунду. У меня просто волосы дыбом от твоей беспечности!

— Но откуда же мне было знать…

Этот рассвет мы все встречали вместе, мы все видели его, и все мы видели золотистый листок, что упал с дерева. Мы вместе разглядывали его, умолкнув, не говоря ни слова. Первый предвестник осени. Мы все смотрели на него, провожали глазами его долгий, медленный путь к земле. На дворе сентябрь, лету конец. Лето было долгим, трудным, но ему конец, скоро полетят гуси. Впереди что? Пар изо рта по утрам, майки с длинными рукавами и треники вместо шорт, и банданы на голове, чтоб уши не замерзли. Рассветы будут темные и приходить будут позже, и мы со стаканчиками кофе в руке, вдыхая аромат прелой листвы, отклонимся от курса, свернем к футбольному полю и будем там громко болеть за мальчишек, которые могли бы быть нашими сыновьями. Мы будем смотреть, как они резво носятся по траве, и улюлюкать. Сегодня кончается туристский сезон — закроется пляж, Музей бейсбола, и оперные певцы разъедутся на своих скромных седанах в свои манхэттены и топеки. Туристический катер «Вождь Ункас» завтра отправится зимовать в ангар. И мы сами угомонимся — укоротим пробежки до четырех миль. Это у нас будет подготовка к зиме.

— И Анхель тоже неправ, — сердито добавила она. — Он не должен был брать с тебя денег. Я понимаю, что он положил на тебя глаз, что хочет привязать к себе, но не таким же способом!

У Большого Тома радость — дочка вернулась. Теперь отходит от наркотиков у папочки дома. Где была, не говорит, но главное, что дома. Маленькому Тому сделали операцию; как будто все обошлось, и уже через несколько месяцев он будет опять бегать с нами. Еще вот планируем обзавестись футболками с надписью «Осторожно — у нас часы со взрывным механизмом». Маленький Том понял юмор — хохочет за чашечкой бескофеинового кофе, когда сидим в кафе. И над Фрэнки смеется. А у Фрэнки все в порядке — он вернул утерянный вес и во время отпуска развеял прах родителей над океаном. Дуга послала к чертям любовница. Променяла на амбала, бывшего бейсболиста, весьма известного, прославленного. Жена его простила, а вот бейсбольная лига — нет. Теперь, конечно, сядет, но ненадолго. Ну а мы уж потом ни словечком ему ничего такого не припомним. У Иоганна дочка-лесбиянка тоже отличилась — привела в дом любовницу. Девка забавная, чудная и правда настоящая мужичка — с инструментами обращается так, что нам никому и не снилось. Удумали вот теперь отремонтировать гостевую спальню к следующему своему приезду.

— В каком это смысле — положил глаз?

— А ты не понял? Он решил взять тебя в ученики. Ученику бы он нашел дочку бесплатно…

Но всех превзошел Сол. Да-да, наш бездетный, трижды разведенный Сол, у которого вдруг откуда ни возьмись появилась дочка — Вилли Аптон. Умница какая, в Стэнфорде учится, к тому же красавица и добрая душа (ведь это она сидела с нашими детишками, когда те были маленькими). А мы-то каковы, а? Куда мы смотрели все это время? Как это Сол умудрился скрыть от нас свой роман с этой старой хиппушкой Вивьен Аптон? Разве такое скроешь? Конечно, о существовании дочки он не знал. Но эта Вилли вернула ему веру в собственное мужское достоинство. Не надо ему больше думать целыми днями о своем детородном органе и не надо бегать в аптеку к Аристабулусу Маджу и получать у него потихоньку всякие там подозрительные травы для подозрительных черных отваров. Сам Сол сказал вчера, что все три его бездетных брака и крупинки не стоят, после того как оказалось, что у него есть дочка, да еще такая, как Вилли!

Я почесал в затылке. Почему-то ее слова не стали для меня неожиданностью.

Мы орали и радостно гомонили, когда услышали от него это, — даже побежали быстрее. А потом Большой Том такое нам сообщил, что мы пару миль чуть не пешком плелись. У всех дар речи разом пропал. Не то что дар речи, а даже и дыхание нарушилось — никто ни разу не сплюнул. Так порадовал, что несколько дней опомниться не могли.

Как там говорил Валенок? «Как минимум, у тебя есть ты сам».

Даже сейчас бежим вот и радуемся, и кажется нам, будто знали мы это уже давно. Знали то, что рассказала чокнутая Томова дочка, эта наркоманка — как, дескать, она, купаясь в три часа ночи в озере, нырнула. Нырнула и под водой открыла глаза. И увидела — прямо лицом к лицу столкнулась — маленькое белое чудовище, которое разглядывало ее с любопытством и хвостом своим рыбьим виляло. Утверждает, что было оно точь-в-точь как наше большое чудовище, что вытянули мы из озера в июле. Точь-в-точь, только в миниатюре. Забыла девка про глубину начисто, увлеклась, и ушла под воду все глубже, а зверушка вместе с ней — вроде как пасла ее. Разглядела девчонка у той зверушки живот огромный вздутый, шею гибкую и тонкую и ручки-ножки чуть ли не с пальцами. И открывало то маленькое чудовище свою пасть с черными зубами, будто лыбилось — в этом Томова дочка может прямо поклясться.

Не зря я подозревал, что еще далеко не расплатился за превращение.

Придется заплатить собой. Это значительно лучше, чем платить Васькой.

И так девчонка расслабилась, что забылась и чуть не начала дышать под водой. Чуть не набрала полные легкие воды и не захлебнулась, и чуть не пошла ко дну. Вовремя спохватилась, задрыгала ногами да вынырнула, и на поверхности долго не могла отдышаться. Чудовище провожало ее до берега и наблюдало, как она выбиралась на сушу.

— …нашел, а потом отобрал бы, — продолжала Драганка. — И спрятал в безопасном месте, ради ее же блага, как вообще-то следовало поступить твоему лорду. Ну а потом распорядился бы ее судьбой, не учитывая твоего мнения.

И девчонка его нисколечко не боялась — прямо, говорит, чувствовала, что не причинит оно ей вреда. Дружить оно хотело — это она точно поняла. На прощание потрогала его пальцем, и от этого прикосновения сладким добрым теплом словно обдало ее всю. А чудовище улыбнулось ей черным своим ртом и нырнуло в пучину.

— С чего ты взяла, что случилось бы именно так?

Такая вот история. Все размышляем над ней, пока бегаем. В озере нашем, оказывается, опять живет чудовище — детеныш, потомство старого. Наверное, надо куда-то доложить по инстанциям, но мы боимся — боимся, что опять понаедут эти водолазы, ученые, репортеры. Это что ж — опять отдать наше чудовище на расправу? Ведь оно наше, темплтонское, и мы должны сохранить его для себя. Никому не отдавать и не показывать.

— Я просто знаю, как это бывает, — мрачно ответила она. — Анхеля нельзя оценивать с человеческой точки зрения. Он не злой. Но и не добрый.

Нет уж. Лучше вылезем мы на озеро в следующем году четвертого июля — на моторках, на всем, что только может плавать. Напьемся на радостях и будем нырять на закате, а на набережной тоже будет праздник в разгаре, и ветерок донесет до нас запах сладкой ваты, а как стемнеет, будем мыс воды любоваться салютом, что запустят в небо пушки в Фэйри-Спрингз. И будем мы барахтаться, плескаться среди разноцветных этих огоньков, отраженных в воде, и будет нам хорошо и радостно, потому что в глубинах под нами плавает белый зверь, прекрасное доброе создание — оно радуется вместе с нами, молодое и озорное, резвится, касаясь спиной наших ног. И оно только наше, темплтонское, и больше ничье.

— Но ведь он же врач…



— Ха! Он лечит не из сострадания к больным, а восстанавливает мировую гармонию. Считай, что у него на этом бзик. Что не мешает ему быть великим целителем. Никогда не угадаешь истинные мотивы его поступков. На самом деле он — дракон в полном смысле слова.

ПОДРОБНО И ВСЕСТОРОННЕ ИССЛЕДОВАННАЯ РОДОСЛОВНАЯ ТЕМПЛОВ

— Как дракон?! Разве…

Драганка взглянула на меня и расхохоталась.

эпилог

— До тебя только сейчас дошло? Неужели ты думаешь, я стала бы называть лордом человека?

И в день своей смерти думает Чудовище:



В пятом часу пополудни поисковый амулет наконец был готов. И торжественно к нам вынесен. Точнее, выполз сам.



Будь я барышней, я вскочил бы на стул и завизжал, подбирая подол. По домотканому половику к нам навстречу ползло, изгибая спинку, невероятное существо с ладонь величиной — не растение и не животное. Больше всего оно напоминало ползучую росянку, больную лишаем. Лап, глаз, рта и ушей у него я не заметил. Все оно состояло из чуткого, влажного носа, опушенного длинными дрожащими вибриссами, толстого желеобразного туловища и длинного голого хвоста. На конце хвоста поблескивало что-то металлическое.

«Рыбы, рыбы, рыбы, рыбы и рыбы…

— Деньги перечислены? — уточнил Анхель, доставая из кармана коммуникатор.

Скоро мрак рассеется, скоро солнце откроет глаза.

Драганка кивнула.

Станет скоро видно ему под глубинами извилистое пещеристое дно.

— Тогда подключаем.

Только вот черной жуткой волной поднимается во всем теле чудовища боль…

Он наклонился, поднял мерзость голой рукой за хвост и подключил к коммуникатору. То, что я принял за хвост, оказалось проводом с разъемом на конце.

Как увидит оно скоро ноги людей, барахтающиеся там наверху, на блестящей яркой поверхности, и как всегда нравилось ему наблюдать за этим барахтаньем, и как будет оно опять надеяться, что люди, чьи это ноги, вдруг забудут вынырнуть и начнут тонуть.

— Коммуникатор можно не возвращать, он включен в стоимость амулета. Начинаем поиск? — спросил травник, любуясь делом своих рук.

— Начинаем, — сглотнув, согласился я.

Как тонут люди и кричат под водой, раня булькающими своими криками слух чудовища, а потом перестают они кричать и барахтаться.

Травник сунул под нос существу Васькину рубашечку. Длинный нос зашевелился и засопел. Через несколько секунд экран коммуникатора вспыхнул, и на нем появилась карта. Мелодичный женский голос произнес:

Как несется тогда чудовище с проворством мелкой рыбешки к такому вот обмякшему безвольному телу и хватает тонущего своей коротенькой ручкой.

— Начало маршрута!

Как разглаживается тогда искаженное страхом лицо человека, и воцаряется на нем выражение мира и упокоения.

— Ну ни хрена себе! — воскликнул я. — GPS-навигатор!

И как любит чудовище их, этих беспомощных бездвижных человечков, как гладит их по волосам, шевелящимся словно водоросли, как прижимает их к груди, грея их тепленькими тушками свое огромное холодное тело.

— Держи, — Анхель передал мне амулет.

И вот снова боль, жгучая нестерпимая боль…

Носатая тварь колыхалась в руках, словно желе.

И как иногда эти крохотные мертвые человечки срываются с привязи из водорослей, которыми опутало их чудовище, с тем чтобы они не всплыли на поверхность, ибо даже когда они синеют и лишаются плоти, чудовище все равно любит их.

Преодолевая брезгливость, я запихал ее в рюкзак.

Даже когда остаются от них одни только отполированные водой и водорослями блестящие кости, чудовище все равно любит их.

— Счастливого пути, — пожелал колдун.

И опять боль, боль, боль, ужасная нестерпимая боль…

Покидая владения Анхеля, я не удержался и шепотом спросил Драганку, которая провожала меня до калитки:

И когда остаются у чудовища только эти хрупкие косточки, оно бережно берет их и стаскивает к отмели у каменной башни, что соорудили люди всего каких-то два сердечных удара назад, и там хранит чудовище свои сокровища, заботливо очищает их от озерной грязи и укладывает осторожно рядами в илистое дно.

— Твой лорд… В каком он клане?

Вот опять пришла боль…

— Ни в каком, — хмыкнула она. — Он — сам по себе.

И издает тогда чудовище трубный звук, и трехмесячный запас воздуха вырывается из его пасти, устремляясь к поверхности озера пузырящимся булькающим столбом.

— Я никогда не встречал таких, как он…

И не хватает сил чудовищу преодолеть расстояние от мрачных подводных глубин к яркому свету, чтобы снова набрать там в грудь воздуха.

— Ясное дело, не встречал. Такие драконы, как Анхель, — большая редкость в этом мире. Он — золотой.

Боль теперь все сильнее, приступы ее все чаще, все крепче и мрачнее…

— Золотой! — благоговейно прошептал я, невольно оборачиваясь.

И вспоминает чудовище звуки, что слушало по ночам, звуки Темплтона, звуки жизни людей — как они дышат, двигаются, говорят — и звуки рыб, что обитают в древесной листве.

Так и есть — Анхель стоял на крыльце, провожая меня взглядом. Прозрачные зеленые глаза, мудрые и вечно молодые, смотрели на меня с заемного лица убитого старика.

Совсем почернела боль…

— Подумай, — крикнул он мне вслед.

И вот уже меркнет взор чудовища, и силится оно всплыть на просвет.

— О чем?

А вот и последняя мучительная корча.

— Сам знаешь о чем. Зачем ломать свою природу, если можно дать ей раскрыться естественным образом?

И какое-то маленькое незнакомое существо с такой же длинной шеей и такими же короткими ручками, подплыв к расползающемуся пятну крови, смотрит удивленно, моргая любопытными пытливыми глазками.

Я обернулся и сказал, призвав на помощь остатки лояльности:

Большое древнее чудовище и чудовище-малыш смотрят друг на друга.

— Спасибо, я уж пытался один раз «раскрыться естественным образом». Мне что-то не понравилось!

Устремляется кверху, всплывает большое чудовище, успевая только заметить на прощание, как малыш щелкает чернозубой пастью, хватая проплывающую мимо рыбешку.

— С правильным руководством…

И пока опускаются складчатые веки большого чудовища, звучит у него в ушах воспоминание о музыке, что всегда была там, за поверхностью, — об этом сложном и причудливом смешении звуков ветра, человека, животных и всякого другого.

— У меня уже есть учитель, и он меня полностью устраивает!

И помнит чудовище, как музыка эта долго спасала его от одиночества.

Думает об этой музыке чудовище, и окутывает его тьма, даже здесь окутывает, на свету, куда оно все-таки успело всплыть.

Тьма окутывает его, а вода вокруг пронизана великим множеством светлых лучиков.

Как же прекрасен он, этот мир.

Как прекрасен.

Прекрасен…»

ОТ АВТОРА

Огромнейшее спасибо всем сотрудникам «Гиперион» и «Войс», чей усердный и кропотливый труд сделал эту книгу сильнее, но особенно моим ударникам — моему гениальному редактору Памеле Дорман и издателю Эллен Арчер, которые уверовали в успех этой книги с самого начала. Отдельную благодарность хочу выразить ассоциативному редактору Саре Лэндис, директору по рекламе издательства «Войс» Бет Гебхард, моему личному агенту по рекламе Элисон Макгихон, моему литературному агенту Биллу Клеггу, который улетел в Луисвилль, навсегда снискав мое восхищение, и всем сотрудникам редакции — Амод Джамаль Джонсон, Джесси Ли Керчиваль, Рону Кука, Джудит Клэр Митчелл, Робу Никсону и Рону Уоллесу.

Особую признательность я выражаю Лорри Мур за ее невероятную доброжелательность и мудрость, участникам проекта, с которыми я крепко подружилась, а именно — Стефану Бедфорду, Кристоферу Кэнгу, Анне Поттер и Рите Мэй Риз, перед которыми я останусь в вечном долгу, Кевину А. Гонзалесу, настоящему другу, на которого можно положиться в любой ситуации, Йедцо и «Вермонт студио центр» (истинному раю для голодных писателей), Энн Эк-стон и всему Отделению художественной литературы университета Луисвилля за неоценимую поддержку и поразительный дух сотрудничества.

— В жизни всякое бывает. Сегодня есть. Завтра нет. Останешься один — вспомни обо мне. На что тебе, в конце концов, драконья память?

Огромное спасибо всем моим друзьям, которых я забросила, пока писала книгу, и особенно Кэти Харпер и Джейми Мюэль, Лизе Тревер, Мегану Перильо и Джеффу Дину — за то, что, не жалея себя, по ночам просматривали готовый материал, и прототипам «молодых побегов» — Пэту Дитцу, Донни Радцатцу, Джерри Гроффу, Мики Стейну, Бобби Снайдеру и Биллу Штреку — за то, что подстегивали меня всю дорогу.

И Анхель улыбнулся мне так сердечно, что я тоже расплылся в улыбке, чувствуя себя при этом учеником младших классов в гостях у любящего дедушки. В тот миг я жалел, что не встретил его раньше, чем Грега. Взлетев над поселком и глядя, как он машет мне рукой с крыльца, я все еще оставался во власти этого наваждения.

Я благодарна моему мужу Клэю, нежному великану, первому, кто прочел мой труд, и вообще моему самому любимому человеку в мире, моим отпрыскам Адаму и Саре — зато, что мужественно голодали, пока мама работала, Куперстауну и всем людям, кто живет или раньше жил там или просто хотя бы чуточку любил наш городок.

И наконец, самое огромное спасибо и низкий поклон моим родителям, Джералду и Джанин Грофф, — за их безграничную любовь, за поддержку и за то, что подарили нам в свое время такое бесценное сокровище — наш родной городок.

Глава 6

КОНДОТЬЕРЫ

Я летел над Карельским перешейком. Финский залив давно остался позади, и теперь внизу, куда ни глянь, до самого горизонта, тянулись хвойные леса в сизой дымке. Солнце пропало еще около полудня. В небе ходили тучи, пугая холодным, почти осенним дождем. Лето кончалось. По моим ощущениям, навсегда.

Мерно, без усилия двигались крылья. Откуда-то из-за спины время от времени попискивал навигатор, задавая направление. Сначала я гнал, как бешеный, но потом остыл и решил не тратить силы понапрасну. Тем более, дорога оказалась дольше, чем я думал. Хотелось спуститься на землю, взглянуть на часы и убедиться, что я еще не опоздал.

Лесные птицы в панике убирались с моего пути. Интересно, видели они меня или чувствовали как-то иначе? Глядя на них, я всякий раз вспоминал рассказ Драганки, и меня окатывало ужасом. Лучше бы впереди снова маячила эта синяя скобка — тогда я бы точно знал, что лечу верным путем. Кто знает, куда меня заведет амулет Анхеля?

«Время есть, — повторял я, словно мантру. — Времени еще много… Они не начнут до темноты…»

Начнут — что?

Драганка же сказала, что проклятая печать на обычных детей не действует. А Васька, конечно же, обычный ребенок. Ведь когда мы с Ленкой начали встречаться, и она залетела — разве я тогда был драконом? Нет! Я даже куколкой тогда не был. Наверно. Я был…

Я начал вспоминать обстоятельства нашего с Ленкой знакомства, и вдруг понял, что не помню — то есть совсем не помню — как была зачата Васька. Я довольно смутно помнил, как квасили с однокурсниками в летнем кафе на Елагином острове… Как познакомились с девчонками из-за соседнего столика… Как охмурял Ленку, и она была мной по неизвестной причине сражена…

А что происходило на самом деле?

Тело вдруг занемело, словно резко остыла кровь. Движения крыльев замедлились. На миг мне почудилось, что вернулась моя проклятая фобия. Я даже начал понемногу сбавлять скорость и высоту, но вовремя понял, что дело вовсе не в полете. Я боялся вспоминать. Как тогда, с деревом и гнездом.

«Надо! — приказал я себе. — Через не могу!»

«Но я просто напился до беспамятства, и все!»

«Не все, и ты сам это знаешь. Ты не можешь позволить себе такую роскошь — бояться. Да, ты боишься вспомнить что-то скверное. Но пойми — бояться-то нечего! Потому что хуже, чем сейчас, уже точно не будет. Ситуация так близка к катастрофе, что ее уже не испортишь ничем…»

Это была правда, против которой не поспоришь, и поэтому мне все-таки удалось переломить страх. Он исчез, сменившись каким-то угрюмым фатализмом. «Вот и хорошо», — подумал я, раскинул крылья на ветру и начал прокручивать тот вечер в памяти — по-драконьи.

Вот я сижу за столиком, уставленным пустыми пластиковыми стаканами, рядом галдят друзья… Я в самом деле пьян — но это далеко не все. Сейчас мне кажется, что этот загулявший студент — вовсе не я, не славный парень Алекс, а кто-то совсем другой. Этот другой чувствует, что он действительно опасен и крут, и упивается своей крутизной. Помню туман в голове, вожделение и ощущение власти. Высокомерная девчонка из-за соседнего столика, которая задирала нос, брезгуя нашей веселой компашкой, таращится на меня, как кролик на удава. А я смотрю на нее — как тот самый удав — глазами змея. Потому что вижу — она от этого тащится. Она поощряет меня. Она пробуждает во мне тьму. Я не понимаю, что происходит. Но мне это очень нравится!

Пошатываясь, поднимаюсь из-за стола и бесцеремонно хватаю ее за руку: «Пойдем!» И девчонка покорно встает, глядя на меня с безграничным восторгом…

— Поворот направо! — пропищал коммуникатор из рюкзака.

Я едва не перекувырнулся в воздухе. Внизу промелькнула тонкая серая полоса лесной дороги, ползущие квадратики автомобилей, серые и рыжие крыши домов, и снова потянулся лес. Я заложил крутой вираж и провалился вниз.