— Что желаешь, дорогуша? — спросила черная девушка, ведя его за руку в комнату. Ее голубой халат был расстегнут и пояс тащился по полу. Ноги в мозолях, кожа сухая.

— Я хочу, чтобы вы менялись, одна за другой, — ответил он.

Кровать была большая, белье чистое. С простынями, но без одеял.

— Хочешь, чтобы мы сами менялись, или ты будешь говорить — когда?

— Мне все равно.

— А что делать той? Ну, пока одна тебя будет обслуживать?

— Мне все равно. — Он подумал, не слинять ли ему прямо сейчас. — Пусть развлекается, — ответил он. — Развлекается со мной или друг с другом.

— Вроде как все вместе, втроем, так?

— Да, именно.

Она спросила, можно ли заказать выпивку. Он согласился.

— Ты заплатил за два часа? — спросила черная.

— Да.

— Почему?

— Я подумал…

— Мы тебя измочалим гораздо раньше, приятель.

Раздался стук в дверь. Вошла официантка с подносом.

— Мы тут заказали много, — хихикнула Кирби. — Это ничего?

— Нормально.

Девушка с подносом выжидала. Он встал и вручил ей десятку.

— Ты не особо разговорчивый, да? — поддразнила его Кирби.

— Говорить я умею.

— Ну-ка, пойди сюда, посмотрю, что там у тебя.

Приехав по полученному от Ма Белль адресу, Эммет попросил таксиста подождать и постучал в дверь. Открывшая ее женщина вполне дружелюбно сказала, что она действительно Кейтлин Уилкокс. Но, стоило Эммету спросить, не у нее ли сейчас Вулли, она рассердилась.

Он подошел к черной девушке, и она, включив лампу возле кровати, притянула его ближе к свету. Просунула большой палец в резинку его трусов и сдернула их вниз.

– И почему вдруг всем надо знать, здесь мой брат Вулли или нет. С чего ему здесь быть? Что вообще происходит? Ты заодно с той девчонкой? Что вы задумали? Кто вы такие?

— Да ты весь скукоженный. Как гармошка. — Она потянула за член, и тот начал потихоньку наполняться кровью. Рик глубоко вдохнул через нос. — Так, теперь уже кое-что видно. — Она указала на круглый шрам у основания пениса и провела по нему пальцем. — Это что?

Эммет припустил обратно к такси, а она все стояла на пороге и кричала ему вслед.

— Ожог от сигареты.

Итак – обратно на станцию Морристаун, где Эммет сел на поезд до Пенсильванского вокзала, отбывающий в четыре двадцать, потом – такси до Центрального, где, как оказалось, тоже были и мраморные колонны, и легионы пассажиров, и высокий стеклянный потолок. Там Эммет прождал полчаса и в четверть седьмого сел на поезд до Гастингса-на-Гудзоне.

— М-м-м, что случилось, душка?

Прибыл в начале восьмого и сел в четвертое такси за день. Через десять минут Эммет увидел, что счетчик подползает к двум долларам, и вдруг понял, что, вполне возможно, на проезд ему не хватит. Заглянув в кошелек, убедился, что после нескольких поездов и такси у него осталось два доллара.

– Вы не могли бы остановиться?

— Одна девушка меня обожгла.

Водитель недоуменно посмотрел на него в зеркало заднего вида и съехал на обочину дороги, усаженной по краям деревьями. Показав кошелек, Эммет объяснил, что у него осталось ровно столько, сколько показывает счетчик.

– Нет денег, нет такси.

— Так сильно на тебя рассердилась?

Эммет согласно кивнул, отдал водителю два доллара, поблагодарил за поездку и вылез из машины. К счастью, таксисту хватило великодушия подсказать Эммету дорогу: «Примерно две мили вперед, потом поворот направо – на Форест; еще миля – и налево на Стиплчейз-роуд». Таксист уехал, а Эммет пошел вперед, поглощенный мыслями о зеноновском проклятии бесконечно дробящихся дорог.

От одного до другого берега Америки три тысячи миль, думал он. Пять дней назад они с Билли, отправляясь в путь, собирались проехать полторы тысячи миль на запад до Калифорнии. Вместо этого они проехали полторы тысячи миль на восток до Нью-Йорка. Этот город Эммет пересек от Таймс-сквер до южного Манхэттена и обратно. От Бруклина до Гарлема. И когда показалось, что он наконец у цели, пришлось трижды прокатиться на поезде, четырежды – на такси и вот теперь еще идти пешком.

— Со страшной силой.

Он прямо-таки видел, как мистер Никерсон выводит график: на левом краю доски – Сан-Франциско, на правой стороне – зигзаги пути Эммета, и каждый новый отрезок короче предыдущего. Вот только столкнулся Эммет не с парадоксом Зенона. А с говорливым, бесцеремонным парадоксом без тормозов по имени Дачес.

Она продолжала его стимулировать, крепко обхватив член пальцами. Явно не новичок, подумал Рик и прикрыл глаза.

Но, несмотря на бурю негодования, Эммет понимал, что, возможно, его мотания туда-сюда, отнявшие целый день, были даже к лучшему. Потому что, выйдя в полдень от Ма Белль, он сгорал от ярости, и, очутись тогда перед ним Дачес, Эммет сделал бы из него отбивную.

— Видно, та девушка не хотела, чтобы ты совал эту штуку в кого-нибудь еще.

— Именно так.

Однако за то время, что он проездил на поездах и такси, а также за время прогулки длиной в три мили Эммет успел припомнить не только поводы для злости: «студебекер», конверт, «коктейль», – но и поводы злость унять. Обещания, которые он дал Билли и сестре Агнессе. Заступничество Ма Белль и Милы. Главным же образом его отрезвляла и призывала к здравомыслию история, которую рассказал ему Фицци Фицуильямс в глухом баре за стаканом виски.

— Кирби, как думаешь, мы с ним справимся?

Почти десять лет Эммет лелеял презрение к отцовскому безрассудству – к его упрямой верности своей аграрной мечте, нежеланию просить о помощи, наивному идеализму, который не покидал отца даже тогда, когда по его милости он остался без фермы и жены. Но, несмотря на все эти недостатки, Чарли Уотсон никогда не предавал Эммета, как предал Дачеса Гарри Хьюитт.

Блондинка подошла и взглянула на него оценивающе.

— Да, — она улыбнулась Рику, — мне этот парень вроде как нравится.

И за что?

— Ты мне напоминаешь одного парня, который захаживал сюда, он говорил, что играет за «Нью-Йорк джетс», — сказала Ламойна.

За безделицу.

— Я играл только в школе.

За побрякушку, снятую с тела клоуна.

Пока женщины допивали напитки, Рик подошел к окну и стал разглядывать улицу тремя этажами ниже. Небо было тяжелым, собирался дождь. На тротуаре какой-то старик посмотрел на часы, прошел несколько шагов и опять заинтересовался временем. Женщина в желтом платье держала за руку маленького мальчика, ожидая зеленого света.

Эммет не мог не заметить иронии в истории, рассказанной Фицци. Она звучала громким и недвусмысленным упреком. Из всех знакомых Эммета в Салине именно Дачес скорее пренебрег бы правилами или правдой ради собственной выгоды. Однако в итоге из всех них только Дачес был невиновен. Только его отправили в Салину ни за что. Это Таунхаус и Вулли украли машины. И это он, Эммет Уотсон, лишил человека жизни.

Сделай это и прочисти башку, сказал Рик себе.

Разве имел он право требовать от Дачеса искупления грехов? Разве имел он право требовать этого хоть от кого-то?

Восемьдесят минут спустя черная девушка объявила:



Только Эммет позвонил в дом семьи Уитни, как изнутри донесся топот бегущих ног. Затем дверь распахнулась.

— Теперь моя очередь.

Должно быть, в какой-то мере Эммет все же ожидал увидеть на лице Дачеса раскаяние, потому что, когда он увидел, как Дачес улыбается, с торжествующим видом поворачивается к Билли, разводит руки в стороны и произносит: «А я что говорил?» – Эммета взяло зло.

— Еще нет! — заорала блондинка.

— Нет, нет, теперь моя очередь.

Билли, широко улыбаясь, обошел Дачеса и обнял брата. А потом его прорвало.

Их голоса будто бы доносились откуда-то издалека. Черная игриво похлопала его по заду, он слез с блондинки, которая немедленно свернулась клубком и откатилась в сторону. Черная раздвинула ноги, он увидел ее лохматую бороду, две темные губы и что-то, напоминавшее розовый кончик языка.

– Эммет, ты просто не поверишь, что произошло! Когда мы ушли из цирка – ты остался там с друзьями – Дачес отвез нас в Эмпайр-стейт-билдинг, чтобы найти офис профессора Абернэти. Мы на скоростном лифте поднялись на пятьдесят пятый этаж и там нашли и офис, и еще даже профессора Абернэти! И он дал мне свою тетрадь, чтобы у меня были чистые страницы. И когда я рассказал ему про Улисса…

– Подожди, – Эммет против воли улыбнулся. – Билли, я с радостью все это послушаю. Правда. Но сначала мне нужно поговорить с Дачесом наедине – всего минуту. Хорошо?

Он изучал в жизни четыре вещи: как воровать по-крупному, как ловить рыбу, как поднимать штанги и как трахаться. Из них только рыболовство было общественно-полезно. Занимаясь каждой из этих, если так можно сказать, профессий, он чувствовал приближение момента, когда хотелось все послать к черту. И вдруг открывалось второе дыхание. Так вот, в сексе, если удержаться от эякуляции в первые полчаса, улетаешь в заоблачную высь. Не побывав там, считай, что ничего о настоящем траханье не знаешь. Рик несомненно находился сейчас на небесах. Он обрабатывал черную девушку усердно и старательно, работая, как автомат, минута за минутой. Ее голова отброшена назад, глаза закрыты, когда он делал толчок, брови морщились. Шлюха издавала тихие, как бы оценивающие стоны. Чем напористее он входил в нее, тем живее она откликалась.

– Хорошо, Эммет, – неуверенно сказал Билли.

— Ух. Ух-ухух.

– Пойдем со мной, – позвал его Вулли. – Я как раз хотел тебе кое-что показать!

Вулли и Билли стали подниматься по лестнице. Эммет проводил их взглядом и, только когда они скрылись в глубине коридора, повернулся к Дачесу.

Она зацепилась ногами за его плечи, ее руки с нежностью счастливчика, ласкающего полированную поверхность новой машины, скользили по его бедрам. Его толчки были ритмичными, иногда из влагалища под действием «поршня» вылетал приглушенный звук. При других обстоятельствах он был бы постыдным, словно кто-то выпускает газы, но не в данном случае. Кроме ослиной похоти, к которой Рик был беспомощно прикован, но еще не готов освободиться от нее, ничего не существовало. Он продолжал и продолжал, наполняя легкие глубокими вдохами, — благо последнее время пробегал по шесть-семь миль на беговой дорожке. Черная девушка мотала головой по подушке, что-то бессмысленно бормоча, ее губы застыли в злой усмешке, на лицо капал пот с его груди, время от времени она трогала мужские руки, сжимая и тряся их. Иногда кулаком била его в грудь в бессильном протесте, хмурилась с закрытыми глазами, будто размышляла: «Зачем он делает это со мной? И почему я хочу, чтобы он это делал?» Затем она погружалась в себя, рука безвольно падала на подушку.

Эммет видел, что Дачес хочет что-то сказать. Об этом свидетельствовало все: как он подался вперед, как взлетели его руки, какое серьезное и решительное выражение приняло его лицо. Но Дачес не просто готовился что-то сказать. Он собирался со всей энергией пуститься в очередное объяснение.

Он бросил взгляд на блондинку, которая медленно поднималась, опираясь на руки и колени, возможно, чтобы пойти помочиться. Погруженная целиком в себя и потому уязвимая — это было как раз то, чего он хотел — увидеть отрешенность и разрушить ее. Его рот наполнился слюной. Он оттолкнулся от черной партнерши, которая прикрыла груди и замычала с облегчением. Тогда он схватил блондинку сзади руками за бедра и, волоча по кровати, привлек к себе.

Так что, прежде чем он успел сказать хоть слово, Эммет схватил его за воротник и занес кулак.

— Я больше не могу! — завопила та, закинув руки за спину. — Извини.

Вулли

Но ему было наплевать, никуда не денешься, не отпущу — она вряд ли весила больше ста пяти фунтов, он поднял ее и водрузил на себя. Она превратилась в вопящую тряпичную куклу, барахтающуюся, хныкающую и дерущуюся. Тогда он коленями раздвинул ее ноги, распластал на кровати и вонзился в нее. Она лежала на спине, раскинув руки. Почувствовав возле рта мужской палец, она стала злобно посасывать и покусывать его, в то время как он продолжил свой «заплыв», с каждым толчком расплющивая себя об нее. Возможно, я смогу еще продержаться, подумал Рик. Но ее упругий маленький зад начал извиваться под ним в собственном предательском ритме, бросая вызов его контролю над собой. Высвободив одну руку, она просунула ее между своим животом и мошонкой. Потом дотянулась рукой до яиц и начала их царапать. От этого вызывающего неповиновения на лице парня появилась злая гримаса и струя семени длиною в ярд вырвалась из него с чудовищной силой. А когда дыхание успокоилось, сознание обволокло мягким туманом. Блондинка с трудом выбралась из-под него.

Вулли уже знал: когда кто-то говорит, что хочет остаться с другим наедине, бывает непросто найти, чем себя в это время занять. Но, когда Эммет попросил оставить их с Дачесом, у Вулли уже имелась идея. По правде говоря, он думал об этом с семи сорока двух.

— Ведь больно же, хрен ты эдакий.

– Пойдем со мной, – сказал он Билли. – Я как раз хотел тебе кое-что показать!

Вулли повел Билли наверх – в спальню, которая была его и не его.

Но черная рассмеялась.

– Заходи, заходи, – сказал он.

— Ну уж нет, Кирби, я на тебя смотрела, может, и было больно, но кайф ты словила.

Когда Билли вошел в комнату, Вулли прикрыл дверь, оставив только маленькую щелочку, чтобы не подслушивать, что Эммет говорит Дачесу, но услышать, когда он позовет их назад.

– Чья это комната?

Блондинка улыбнулась.

– Когда-то была моей, – сказал Вулли с улыбкой. – Но теперь я отдал ее, чтобы малыш был рядом с моей сестрой.

— Да, но я на хрен теперь ходить не могу.

– А теперь у тебя комната у черной лестницы.

– И это гораздо более разумно, – сказал Вулли. – Я ведь постоянно то прихожу, то ухожу.

Рик уже не слушал. Ему хотелось побыстрей одеться и выйти на воздух. Его голова была ясной. Трюк сработал, причем идеально. Помоется в фитнес-центре, выпьет чашку кофе, возьмет в грузовике новую рубашку и отправится к дому, чтобы нажать звонок с табличкой «М. Вильямс». Он знал, что теперь-то сможет говорить с ней спокойно, не теряя самообладания.

– Мне нравится этот цвет. Прямо как у машины Эммета.

Рик сидел, держа в руках трусы. Блондинка вышла, оставив дверь открытой. Он нашел свои рубашку и носки. Черная девушка закурила. Она взяла рукой левую грудь и подняла ее, рассматривая потную складку.

– Я то же самое подумал!

— Что ты там нашла? — спросил ее Рик, натягивая ботинок.

Отдав должное выбранному сестрой оттенку голубого, Вулли перевел взгляд на прикрытый тканью холм в середине комнаты. Откинув ткань, он нашел нужную коробку, поднял крышку, вынул теннисную награду и достал коробку для сигар.

— У меня на коже такие штуки, кожные бляшки. От потертостей. Это такие пятна… Я могу вам чем-нибудь помочь, парни? — Голос ее изменился. Рик повернул голову.

– Вот она, – сказал он.

В дверях стояли трое. На одном из них была шелковая зеленая бейсбольная куртка, дорогие ботинки и носки с разноцветными ромбами. Двое других, ростом почти с Рика, были одеты в двубортные костюмы.

Кровать была заставлена вещами Вулли, так что они с Билли сели на пол.

— Ты, наверное, Рик? — спросил тот в зеленой куртке. — Меня зовут Моррис.

– Это коллекция? – спросил Билли.

— Вы… — начал Рик.

– Да. Только не как твоя из серебряных долларов или крышечек от бутылок там, в Небраске. Это не коллекция из разных видов одной вещи. Это коллекция разных вещей одного вида.

Он поднял крышку и показал Билли содержимое коробки.

— Ты знаешь, кто мы, Рик, — он выставил холеный мизинец. — Давай-ка, надевай второй ботинок, можешь не торопиться. — Он взглянул на девушку. — Пардон, мисс, нам не хотелось вас скомпрометировать.

Она застыла.

– Видишь? Тут всякие вещи, которые редко используются, но которые нужно бережно хранить в особом месте, чтобы точно знать, где искать, когда они вдруг понадобятся. Здесь я храню, например, папины запонки на случай, если вдруг придется надеть смокинг. А здесь немного французских франков, если вдруг отправлюсь во Францию. А это самый большой стеклянный камушек из тех, что я находил на берегу. Но вот здесь…

— А где Джейсон?

Осторожно сдвинув в сторону старый отцовский бумажник, Вулли достал со дна коробки наручные часы и передал их Билли.

— Там, за дверью. Приведите сюда Джейсона, и тогда я вылезу из постели.

– Циферблат черный, – удивился Билли.

Вулли кивнул.

Моррис кивнул. Выпрыгнуть из окна я не смогу, подумал Рик, слишком высоко. Вошел вышибала и подобрал голубой халат.

– А цифры белые. Вопреки всем ожиданиям. Такие называют офицерскими часами. Это придумали, чтобы вражеские снайперы на поле битвы не заметили офицера по белому циферблату, когда ему нужно будет узнать время.

— Пошли, милашка.

– Это часы твоего отца?

– Нет, – Вулли покачал головой. – Моего дедушки. Он носил их во Франции во время Первой мировой. А потом передал брату моей мамы, Уоллесу. А потом дядя Уоллес передал их мне в подарок на Рождество, когда я был еще младше тебя. Меня назвали Уоллесом в честь него.

Ламойна отбросила простыни и величественно ждала, когда ей подадут халат. Мужчины стояли с равнодушными лицами, как будто ждали поезда. Моррис расстегнул куртку и открыл бумажник.

– Вулли, тебя зовут Уоллес?

– Да, верно. Совершенно верно.

— Мисс, — сказал он черной красотке, — вот вам за беспокойство. — Он вручил новую стодолларовую купюру, потом вытащил еще одну для вышибалы. — Ты молоток.

– Поэтому они зовут тебя Вулли? Чтобы не путать вас с дядей, когда вы вместе?

– Нет. Дядя Уоллес умер много лет назад. На войне, как и мой отец. Только не на одной из мировых войн. Он умер во время гражданской войны в Испании.

Рик встал. Двое мужчин подошли к нему и надели наручники. Моррис махнул рукой в сторону двери.

– Почему твой дядя воевал на гражданской войне в Испании?

— А теперь пошли. Вроде как теплая компания, так?

Поспешно смахнув слезу, Вулли покачал головой.

– Не знаю точно. Сестра говорит, он так часто делал то, что от него ожидали, что захотел хоть раз сделать то, чего не ожидал никто.

Оба посмотрели на часы – Билли бережно держал их в руках.

– Видишь, секундная стрелка у них тоже есть. Только это не большая секундная стрелка, которая обходит по кругу весь циферблат, как на твоих часах, – это маленькая стрелочка, у которой есть свой маленький циферблат. На войне очень важно помнить о секундах – я так думаю.

— Так, — прошептал Рик скорбным голосом.

– Да, я тоже так думаю.

Затем Билли протянул часы обратно.

Это не полицейские. Они ничего не записывают, у них нет рации. Его молча провели вниз по ступенькам и усадили на заднее сиденье перекрашенного зеленого такси. Те двое сели по бокам, Моррис был за рулем. На пассажирском сиденье лежали два больших ящика для плотницких инструментов.

– Нет-нет, – сказал Вулли. – Это тебе. Я достал их из коробки, потому что хотел отдать тебе.

— Эй, — сказал Рик, — скажите, в чем дело.

Покачав головой, Билли сказал, что это слишком ценная вещь – такие не отдают.

— Поговорим, когда приедем, — ответил Моррис. — Расслабься, все будет в порядке. Правда, ничего серьезного.

– Но ведь это не так, – с пылом возразил Вулли. – Это ценные часы, но это не значит, что их нельзя отдать. Они ценные, и это значит, что их нельзя оставить себе. Дедушка передал их дяде, а дядя передал их мне. Теперь я передаю их тебе. А однажды – много лет спустя – ты передашь их кому-нибудь еще.

Может, мысль Вулли высказалась и не безупречно, но Билли его, кажется, понял. Тогда Вулли сказал ему завести часы. Но сначала рассказал про их маленькую причуду – заводить нужно один раз каждый день – и строго на четырнадцать оборотов.

— Ты работаешь на Тони?

– Если повернешь колесико только двенадцать раз, то они станут опаздывать на пять минут. А после шестнадцати оборотов – спешить на пять. Но если повернуть колесико ровно четырнадцать раз, часы будут идти точно.

— Да, можно так сказать. — Моррис свернул на Вторую авеню. Пошел дождь. Моррис посмотрел на Рика в зеркало заднего обзора. — А этих парней зовут Томми, он слева от тебя, и Джонс.

Билли выслушал его и, шепотом отсчитывая обороты, повернул колесико четырнадцать раз.



Кое-что Вулли от Билли утаил: иногда – например, когда он только приехал в школу святого Павла – он умышленно шесть дней подряд поворачивал колесико шестнадцать раз, чтобы быть на полчаса впереди всех. А бывало, что он шесть дней подряд поворачивал его двенадцать раз, чтобы остаться на полчаса позади. В обоих случаях – и после шестнадцати оборотов, и после двенадцати – он чувствовал себя как Алиса, шагнувшая в Зазеркалье, или как Певенси, прошедшие через платяной шкаф – словно очутился в мире чужом и родном одновременно.

– Давай, надень их, – сказал Вулли.

– То есть я теперь могу их носить?

Десять минут спустя они подъехали к старому заброшенному зданию, расположенному в центре города близ Десятой авеню. Дождь барабанил по ветровому стеклу. От наручников запястья Рика болели. Мокрый пес рылся носом в мусоре, наваленном у кирпичной стены.

– Конечно. Конечно, конечно, конечно. В этом весь смысл!

— В нем есть что-то от гончей, — сказал Моррис. — Это можно определить по тому, как выгнута спина.

— Просто голодный, — откликнулся Джонс.

Билли без всякой помощи надел часы на запястье.

— Не думаю. — Моррис открыл дверь и свистнул. Уши собаки поднялись, и она взглянула в их сторону. Моррис опять свистнул, но собака затрусила прочь. — Томми, возьми другой ящик, пожалуйста.

– Разве не замечательно, – сказал Вулли.

Они вышли под дождь. Джонс обхватил Рика рукой. Томми нес один ящик, Моррис другой. Ящики были тяжелыми.

Вулли хотел повторить сказанное – подчеркнуть его значимость, – но вдруг снизу раздался звук, похожий на выстрел. Посмотрев друг на друга широко раскрытыми глазами, Вулли и Билли вскочили и понеслись к двери.

Моррис открыл дверь, ржавую у основания. Наверное, тут мочились мужчины. Но замок новый и дорогой, заметил Рик. Они тяжело поднялись на один пролет цементной лестницы и прошли в светлое помещение с разбитыми местами окнами под самый потолок. Оно было размером с баскетбольную площадку со сгнившим деревянным полом. Рик смог разглядеть, что помещение использовалось для разных целей. В полу дыра на дыре от стоявших когда-то станков. Повсюду безумный узор из пятен, оставленных краскопультом, трафаретных надписей, пролитого масла и пятен неопределенного происхождения. Дух неудачи и отсутствие интереса. На подоконниках — дерьмо летучих мышей. Комната, о которой никто не помнит, которая никому не нужна. В мрачном темном углу мягкой кучей полиуретановой пены лежал сгнивший матрас. Рядом с ним валялись бутылки и груда ветхой одежды. В углу — рабочий стол, три стула и несколько ламп на прищепках.

Дачес

— О\'кей, — сказал Моррис, — садись на стол.

Эммет вернулся в плохом настроении, это ясно. Он пытался этого не показывать – такой уж он человек. Но я все равно понял. Особенно когда он прервал Билли и сказал, что хочет поговорить со мной наедине.

— Как на приеме у врача, — добавил Томми.

Да уж, на его месте я бы тоже хотел поговорить со мной наедине.

Моррис расстегнул молнию своей шелковой бейсбольной куртки, снял ее и повесил на спинку стула. Его пухлое тело было обтянуто зеленой спортивной рубашкой.

У сестры Агнессы была еще одна любимая присказка: «Мудрый сам на себя наябедничает». Конечно, она имела в виду, что, если что-то наделал – за сараем это случилось или посреди ночи, – она все равно узнает. Соберет все зацепки и, сидя в своем уютном кресле, подобно Шерлоку Холмсу, методом дедукции придет к правильному выводу. Или все поймет по тому, как себя ведешь. Или сам Бог ей на ухо скажет. Откуда бы ни было, но она узнает о проступке – в этом можно не сомневаться. Так что в целях сохранения времени лучше было наябедничать на себя самому. Признать, что перешел границы, выразить раскаяние и пообещать все исправить – и, в идеале, сказать все так, чтобы никто не успел и слова в пику вставить. Поэтому, стоило только нам с Эмметом остаться наедине, я был наготове.

— А теперь я задам тебе кое-какие вопросы. Ведь ты не против, Рик, так?

Но у Эммета, как оказалось, имелась другая идея. Даже лучше моей. Не успел я и рта раскрыть – он схватил меня за воротник, чтобы вмазать. Я закрыл глаза и приготовился к искуплению.

Рик кивнул, неуклюже сидя со скованными наручниками руками. Томми что-то искал в ящике с инструментами.

Но ничего не произошло.

— Где она? — спросил Моррис. — Эта самая Кристина Уэллес. — Он улыбнулся. — Мне бы хотелось с ней встретиться. Немало о ней наслышан.

Подглядев правым глазом, я увидел, как он скрипит зубами и борется с собой.

– Давай, – сказал я. – Тебе станет легче. Мне станет легче!

— Да, она в своем роде замечательная, — согласился Рик, наблюдая, как Томми вытаскивает длинный промышленный электрокабель.

— Итак… — Моррис встал. — Не будешь ли ты так любезен сказать, где она.

Но я уже чувствовал, что хватка его слабеет. А потом он просто взял и оттолкнул меня. Так что я приступил к извинениям.

— Я не знаю.

– Прости меня, – сказал я.

И, не переводя дух, стал загибать пальцы, перечисляя допущенные оплошности.

Моррис покрутил кольцо на своем пальце — обручальное, отметил Рик.

– Я без спроса взял «студебекер», оставил тебя в Льюисе без средств, промахнулся с «кадиллаком» и, кроме того, испортил тебе ночь у Ма Белль. Что тут скажешь? Я действовал необдуманно. Но я все возмещу.

— Признаюсь, что я искал ее, — продолжил Рик. — Думаю, что она живет где-то по соседству с Гринвич-Виллидж, кажется, я напал на след.

Эммет поднял руки.

– Я не хочу от тебя никаких возмещений, Дачес. Извинения приняты. И не будем больше об этом.

Моррис стянул с запястья золотые часы и положил их в карман брюк.

– Ладно. Я тоже не против оставить все в прошлом. Но сначала…

— Напал на след, думаешь?

— Да.

Я достал из заднего кармана конверт и с некоторой торжественностью вручил его Эммету. Облегчение читалось у него на лице. Кажется, он даже выдохнул. И в то же время я видел, что он взвешивает содержимое.

— На горячий след?

— Похоже, что да.

– Здесь не все, – признал я. – Но у меня есть для тебя еще кое-что.

Из другого кармана я достал лист с подсчетами.

— Хорошо. — Моррис указал на ящик с инструментами. — Томми, дай-ка мне сверло в четверть дюйма.

Эммет взял его с озадаченным видом, потом взглянул на написанное, и замешательство только усилилось.

– Это почерк Билли?

— Постой, постой, — быстро сказал Рик.

– Точно подмечено. Говорю тебе, Эммет, пацан дружит с цифрами.

Они прижали его к столу, и Моррис включил дрель.

Я встал рядом с Эмметом и показал на списки.

— Обождите, обождите! — Он попытался сопротивляться, но Томми спокойно наставил ствол тридцать восьмого калибра ему в глаз, и Рик застыл. — О\'кей, о\'кей.

– Здесь все. Необходимые траты, вроде бензина и отелей, будут возмещены тебе из общей суммы. А здесь необязательные траты – эти я отдам из своей доли, как только доберемся до Адирондакских гор.

Моррис выключил дрель. Она перестала выть.

Эммет взглянул на меня, словно не мог поверить своим ушам.

— О\'кей что?

– Дачес, сколько раз тебе говорить: я не собираюсь в горы. Как только «студебекер» будет готов, мы с Билли поедем в Калифорнию.

Рик учащенно дышал, его шея вспотела.

– Понял, – сказал я. – Билли хочет приехать к Четвертому июля, так что разумно будет поторопиться. Но ты же сказал, что машину сделают только к понедельнику, да? А ты наверняка ужасно проголодался. Поэтому давай сегодня посидим вчетвером, насладимся ужином. А завтра мы с Вулли поедем на «кадиллаке» на их дачу и заберем деньжата. Заскочим к папаше в Сиракьюс и сразу рванем за вами. Пара дней – и мы вас нагоним.

– Дачес… – Эммет печально покачал головой.

— Ладно, хорошо, давай поговорим.

Он даже выглядел как-то опустошенно – совсем не в его обычном деятельном духе. План однозначно пришелся ему не по нутру. Или, может, появились новые сложности, о которых мне было неизвестно. Но не успел я ничего спросить, как с улицы донесся негромкий взрыв. Эммет обернулся, посмотрел на входную дверь. И на мгновение закрыл глаза.

Моррис уставился на Рика.

— Ты уверен?

Салли

— Да.

Если однажды Бог подарит мне ребенка, растить его в епископальной церкви мне хочется не больше, чем в католической. Епископальная церковь, может, и относится к протестантским, но по их обрядам этого не поймешь – все эти облачения и гимны на английском. Называют это «высокой церковью» или что-то вроде того. А я называю это заносчивостью.

— Все нормально?

— Да.

Но чего у епископальной церкви не отнять – записи они ведут четко. Почти так же рьяно, как мормоны. Так что, когда Эммет не позвонил, как обещал, в пятницу, в половине третьего, у меня не осталось выбора, и я позвонила отцу Колмору из церкви святого Луки.

— Я могу снова надеть часы?

Когда он взял трубку, я рассказала, что пытаюсь найти одного из прихожан епископальной церкви на Манхэттене, и спросила, не знает ли он, с чего мне начать. Он тут же посоветовал мне связаться с преподобным Гамильтоном Спирсом, старшим священником церкви святого Варфоломея. Даже дал мне нужный номер.

— Почему бы и нет.

Они все еще прижимали его к столу.

Эта церковь святого Варфоломея, должно быть, то еще место, скажу я вам. Потому что, позвонив, я попала не к преподобному Спирсу, а в приемную, где меня попросили подождать (хотя звонок был междугородный), потом соединили с помощником старшего священника, который, в свою очередь, хотел знать, зачем мне понадобилось с ним говорить. Я объяснила, что у меня есть дальние родственники среди прихожан, что сегодня ночью у меня умер отец и нужно сообщить родне в Нью-Йорке о его кончине, а я ну никак не могу найти отцовскую телефонную книжку.

— Видишь ли, я обычно часы снимаю.

— Нет, нет, — сказал Рик, наконец-то понимая. — Можешь надеть их обратно.

Строго говоря, правды в моих словах не было. Но ведь, хотя христианство в целом не одобряет употребление спиртного, глоток красного вина не только разрешается, но и играет незаменимую роль в совершении таинства. Так что, думаю, хотя церковь в целом не одобряет отклонение от истины, маленькая ложь во благо, использованная во имя Господа, настолько же не противоречит христианству, насколько и глоток вина в воскресенье.

— Хорошо, — сказал Моррис, — сейчас надену.

Дрель внезапно заработала, и Рик почувствовал, как сверло вошло в левую ногу. Оно пронзило ступню насквозь, он завопил, сверло застряло в подметке ботинка, и Моррис его выдернул.

Помощник хотел узнать фамилию семьи.

— Черт! Черт! О\'кей! О\'кей!

Они отпустили его, он сжался в комок, обхватив раненую ногу руками в наручниках. Из дырки в ботинке сочилась кровь. Рик зажал пальцами дыру. Пол, подумал он, ты мне нужен.

Моррис стоял, наставив на него дрель.

Я ответила, что это семья Вулли Мартина, и он снова попросил меня подождать. Спустя пару десятков центов трубку взял преподобный Спирс. Для начала он хотел бы выразить глубочайшие соболезнования моей утрате и пожелал отцу покоиться с миром. Он рассказал, что члены семьи Вулли – Уолкотты – являются прихожанами церкви святого Варфоломея с ее основания в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году и что он лично обручил четырех из них и крестил десятерых. Не сомневаюсь, что похоронил он куда больше.

— У нас серьезные намерения, Рик. — Он передал дрель Томми, вытащил из кармана часы и надел их на запястье. — Мы собираемся кое-чего добиться.

— Да, да, — простонал Рик, сжимая свою ногу. — О\'кей, я все понял. На самом деле.

Через несколько минут у меня на руках были номера и адреса матери Вулли, жившей во Флориде, и двух его сестер – обе замужем и живут недалеко от Нью-Йорка. Сначала я попробовала позвонить Кейтлин.

Моррис достал лист бумаги из нагрудного кармана. Ноге Рика было тесно в ботинке. Уже опухает. Было больно шевелить пальцами. Ощущение раздробленной кости, смещенных осколков. Ничего, все будет в порядке, сказал он себе. Они просто хотят меня напугать.

Может, Уолкотты и являются прихожанами церкви святого Варфоломея с самого ее основания в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году, но Кейтлин Уолкотт Уилкокс, видимо, мало прислушивалась к праведным наставлениям. Когда я сказала, что ищу ее брата, она насторожилась. А когда я сказала, что слышала, что он может быть у нее – рассердилась не на шутку.

— Я тут записал все наши вопросы, — начал Моррис. — Дай нам на них ответы, и мы все покинем это место как можно скорей. — Он выложил на стол диктофон. — Прежде всего, расскажи, что ты знаешь об изобретенных Кристиной методах шифровки, которые вы использовали.

— Хорошо, — Рик попытался успокоить дыхание. — Мы имели дело с фурами, которые…

– Мой брат в Канзасе, – сказала она. – С чего ему быть здесь? Кто вам сказал, что он здесь? Кто вы такая?

Моррис нахмурился, снял часы и взял у Томми дрель.

— Черт, подожди, подожди.

И так далее.

Сверло вошло в сустав с внешней стороны лодыжки и вышло с внутренней. Рана была ужасной.

Я набрала Сару. На этот раз телефон звонил, и звонил, и звонил.

— О боже, не надо! — вскричал Рик, хватаясь за стол и закрывая глаза. — О, черт, черт!

Он попытался сесть. Они ударили его, он начал яростно брыкаться и даже укусил Джонса за ладонь. Потом Томми схватил парня обеими руками за горло, и Рик обмяк.

Повесив наконец трубку, я немного посидела, побарабанила пальцами по отцовскому столу.

Дрель снова вонзилась в лодыжку.

— Черт! Черт! — Он дернулся в агонии, невнятно завывая.

В отцовском кабинете.

— Теперь ты готов? — заорал Моррис.

— Да, да! Готов!

Под крышей отцовского дома.

Моррис вытащил сверло. Кровь забрызгала штаны и рубашку Рика, руки и лицо Морриса.

Ушла на кухню, достала кошелек, отсчитала пять долларов и положила их рядом с телефоном, чтобы покрыть счета за междугородные звонки. Потом прошла в свою комнату, достала из глубины шкафа чемодан и стала паковать вещи.

Рик неподвижно лежал на столе, все еще не веря в происходящее, но сознавая, что все это реальность. Руки его дрожали, он пытался дышать носом, чтобы успокоиться. Он сел. Ботинок наполнился кровью. Его спина взмокла от пота, он ощущал запах своей мочи. Спереди по брюкам расплывалось теплое пятно.

* * *

— Все в порядке, переведи дыхание, — Моррис передал Томми сверло и обтерся. — Переведи дыхание и скажи нам все, Рик.

Путь от Моргена до Нью-Йорка занял двадцать часов, растянувшихся на полтора дня. Но не думаю, что хоть когда-нибудь в жизни у меня было двадцать часов, когда бы мне не мешали думать. И размышляла я – что, как мне кажется, вполне естественно – о тайне нашей охоты к перемене мест.

Все что угодно, кроме того, где она. Все что угодно, кроме этого. Я обещаю тебе, Кристина, пусть меня убивают, но я ничего не скажу.

Абсолютно все свидетельствовало о том, что охота к перемене мест стара, как человечество. Возьмите Старый Завет. Люди в нем все время перемещаются. Сначала Адам и Ева уходят из Эдема. Потом Каина обрекают на вечные скитания, Ной скользит по водам Великого потопа, а Моисей уводит израильтян из Египта в Землю обетованную. Кто-то из них не угодил Господу, другие пребывали в его милости, но все они перемещались. А что до Нового Завета, то Господь наш Иисус Христос был, что называется, странником – он перемещался с места на место постоянно: пешком, или верхом на осле, или на крыльях ангелов.

— Нам нужно было отвезти фуры в город, — начал он, сжимая лодыжку изо всех сил, — нужно было отвезти фуры в город… И проблемы с этим. — Боже, как же больно! — Мы знали, что за нами следили полицейские и все телефоны прослушивались. Кроме того, наверное, прослушивались платные телефоны, расположенные рядом с нашей диспетчерской. Словом, мы не могли доверяться телефонам… Кроме того, Тони запретил пользоваться мобильными телефонами, которые шифруют звонки, понятно? Он им не доверял. Я объяснил проблему Кристине, она сказала, что может разработать систему. — Рик нес какую-то околесицу. — Тони эта идея понравилась, и он сказал, что о ней никому ни слова. Он даже сам не хотел знать систему, чтобы не выдать ее при определенной ситуации, о\'кей? Что-то вроде этого. — Рик прижимал рукой рану на ноге. — Итак, система — мы ее разработали — была такая. Скажем, мы имели дело с Френки, одним из скупщиков краденого, который работал на Тони…