Вероника неохотно рассталась со шляпой, которая все пыталась сползти на глаза, и еще более неохотно надела свою, маленькую и фиолетовую. В ней лучше помещается голова, и она красивее, но она детская. И посох у Вероники детский, он только мигает и немножко брызгается водой.

Операцию по удалению отколовшихся частей мениска ему делал знаменитый на всю область хирург. Это был крупный, громогласный, уверенный в себе человек. От него исходила волна такой жизнерадостности, что заражались все больные.

— Пап, а де твой посох? — спросила она, залезая в гардероб.

– Будешь не только ходить, – пробасил он авторитетно, – но и бегать, и в футбол играть.

— Нет у меня посоха, — ответил папа. — У меня вместо посоха фамиллиары.

Операция прошла успешно, под общим наркозом, так что боли Арсений не почувствовал. Вообще ничего не почувствовал. Зато настрадался после операции, когда начал отходить наркоз. И все же он выдержал все, в том числе приступы отчаяния, от которых хотелось биться головой о стену.

— А патиму?

Его выписали двенадцатого мая. И он, как был – в черных сатиновых шароварах, в черной футболке и полукедах, отправился на вокзал, не захотев провести в стенах больницы ни одной лишней минуты.

— А посох — это просто палка, Вероника. Традиционный, но необязательный атрибут. Как и шляпа, кстати.

Денег у Арсения хватало только на билет на электричку: от Мурома до Родомля надо было ехать шестьдесят километров любым транспортом, но лучше всего электричкой. Однако, увидев продавщицу с пирожками, он не удержался и купил на все деньги три пирожка с ливером и бутылку лимонада.

Папа отобрал у Вероники свою шляпу, которую та между делом снова напялила, и девочка сердито надула щеки. Посох игрушечный, шляпу не дают. Не принимают ее всерьез.

Господи, до чего же вкусными были эти пирожки! Ничего вкуснее Арсений в жизни не едал!

— Я хатю побыстъее, — пробубнила она.

— Пойми, ежевичка, ты сейчас просто не сможешь читать учебники, — опустился на корточки папа. — Тебя просто засмеют в классе.

Ехал домой он без билета, не зная, что скажет контролерам, если те зайдут в вагон. Но ему повезло, контролеры так и не появились. А дома поднялся переполох, когда Арсений, бледный, худой, с пакетом книг в руке, в домашних сатиновых шароварах и футболке, переступил порог…

— Так что возвращайся к азбуке, — велела мама. — Пошли, сейчас мы попугая разбудим, дедушка с чердака спустится… всему тебя научим.

— И кисю, — попросила Вероника.

Арсений Васильевич провел ладонью по лицу, потянулся, посмотрел на часы: пора вставать, завлаб, собираться на работу.

— Нет, вот без киси мы как-нибудь обойдемся, кисю ты лучше вообще не слушай, она тебя плохому научит… Снежок, это не про тебя.

— Я знаю, — процедил Снежок, тащащий в зубах съежившегося котенка.

А экзамены он тогда сдал неплохо, чуть-чуть не дотянул до серебряной медали. Подвели три четверки: по биологии (оценка была поставлена еще в восьмом классе молоденькой учительницей, которая воспринимала поведение Арсения и его дружка Вовки Плясунова как вызов, хотя они ничего дурного не имели в виду, просто обоих переполняло веселье), по русскому языку и по литературе. Помнится, он тогда сильно обиделся на учительницу русского. Допустим, он не знал язык на пятерку (в чем он тоже сомневался), но в отсутствии знаний по литературе упрекнуть его было нельзя. Читал Арсений едва ли не больше всех в классе.

— Куда ты его? — спросил Майно.

— Туда, где ему место. На помойку.

Зарядка, более длительная, чем обычно: мышцы требовали нагрузки, что уже начинало восприниматься как нормальное явление.

Пока Лахджа пыталась отнять у Снежка бушучонка, который все-таки внук Совнара, так что она за этого подкидыша вроде как в ответе, Майно немного подумал и сказал:

— Если хочешь, ежевичка, я попробую договориться, чтобы с осени тебя приняли в обычную школу, в Радужницах. За лето тебя поднатаскаем как следует, а в Доктадис пойдешь в первый класс, Сервелат тебя возить будет.

Легкий завтрак: яичница, кофе, бутерброд с сыром. Есть не хочется, просто дань традиции, привычка. Не попробовать ли пару деньков вообще не есть? Ради любопытства? Так сказать, полечиться голоданием?

— Не хочу, — отказалась Вероника, сверля взглядом папину шляпу.

— Почему? — не понял папа.

Он почистил сковороду хлебом, поставил в раковину. Сковороду подарила ему дочь – «знаменитую» «Тефаль»: не пригорает, и мыть удобно, ничего отскребывать не надо.

— Это для обытьных детей. А я особенная. Мне надо быстрее.

Арсений Васильевич усмехнулся, вспомнив рекламный слоган известного юмориста: «Тефаль», ты всегда думаешь о нас. И мы уже начинаем понимать, что именно ты о нас думаешь».

Майно и Лахджа переглянулись. Неожиданно оказалось такое услышать. Вероника — не Астрид, манией величия раньше не страдала.

Звонок в дверь.

Кто это, елки зеленые? Неужели сосед, с утра пораньше опохмелиться захотел? Не повезло мужику на старости лет, не с кем поговорить, вот он и наведывается чуть ли не каждый день.

Волшебный дар начинает ее портить.

Арсений Васильевич открыл дверь.

Не сосед. Двое мужчин, один в штатском, постарше, второй милиционер – лейтенант, помоложе.

Да уж, вырастет Абхилагаша-два. Надо с этим что-то делать.

– Извините за вторжение, – вежливо сказал лейтенант, коснувшись околыша фуражки. – Я ваш участковый, лейтенант Семенченко. Мы бы хотели задать вам пару вопросов.

— О-о-о, какая жалость, — протянула мама. — Как жаль, как жаль. Я сейчас буду печь кекс… но обычный… для обычных девочек… Таких, как я и Астрид…

Арсений Васильевич прогнал возникшее ощущение взгляда в спину, сделал жест рукой: проходите. Но в гостиную никого не пригласил, остановился в прихожей.

— А мне можно? — спросил папа.

– Простите, я тороплюсь на работу. Слушаю вас.

— А ты обычный, Майно?

Лейтенант заглянул в тетрадочку, которую держал в руке:

— Самый обычный. Правда, не девочка, но совершенно обычный.

– Вы Арсений Васильевич Гольцов, так?

— Тогда тебе можно. А Веронике нет. Она очень уж особенная.

— Да, я вижу, ей не подойдет обычный кекс, — согласился папа. — А особенных у нас нет. Мы не сможем такой приготовить.

– Так точно.

— Неужели Вероника останется без него?! — заломила руки мама.

Мужчина в штатском, широкоплечий, краснолицый, с шелушащимся от загара носом, улыбнулся:

— Не-е-ет!.. — заволновалась Вероника.

Глаза у нее немного покраснели, а губа задрожала. Она не хотела расставаться со статусом особенной девочки, она слишком часто слышала от Астрид, насколько важно быть необыкновенной принцессой-волшебницей… но кекс!.. кекс!..

– Вы отвечаете как офицер.

— Самый обычный кекс с самым обычным шоколадом, — вздохнула мама, уходя в столовую. — Если б хотя бы шоколад был особенным… но он тоже самый обычный.

– Я офицер, – пожал плечами Арсений Васильевич.

Примерно через полчаса Вероника зашла на кухню, смущенно дергая пуговку на платьице, и робко пролепетала:

Штатский посмотрел на милиционера. Тот кивнул:

– Бывший, капитан в отставке.

— Мам, я тут подумала… Я ведь особенная-то совсем чуть-чуть… а так обычная. Можно мне кекс?

– Бывших офицеров не бывает, – качнул головой Арсений Васильевич. – Я служил срочную на Дальнем Востоке в зенитно-ракетных войсках. Люди бывают разные, некоторые и в армии остаются сугубо гражданскими лицами. Я – офицер.

— Ну не знаю, — сказала мама, замешивая тесто. — Чем докажешь? Что такого обычного ты можешь делать?

Гости переглянулись.

– Да, конечно, – пробормотал участковый. – Собственно, мы вот по какому вопросу. Вчера вечером в вашем дворе был найден автомобиль, серая «Лада-70». Вы случайно ее не видели?

Вероника растерялась. Она не могла ответить на такой сложный вопрос. К счастью, мама сжалилась, указала на стоящую в углу метелку и сказала:

Сердце екнуло. Арсений Васильевич вспомнил слова Максима о том, что за ним следят. Причем две команды. Одна из них имела ту самую машину – серую «семидесятку».

— Подмести полы — довольно обычное занятие. И мне поможешь.

– Нет, не видел. А что?

– В ней были обнаружены трупы молодых и не очень молодых людей без документов.

Вероника решительно взялась за метлу. Та была маленькой, под лапки Ихалайнена. Подметал обычно он, и уж как раз он-то делал это совсем не обычно, а очень даже особенно. Носился по дому и тропинкам, как маленький смерчик, а иногда и вовсе становился невидимым, потому что терпеть не мог, когда на него пялились во время работы.

В воздухе повисла пауза.

Но Ихалайнена сейчас тут нет, он где-то в саду. Кур кормит, или, может, Козу-Люкрезу, которой Вероника немного побаивалась, она бодатая. Так что девочка решительно вцепилась в рукоять и пошла подметать, а точнее, гонять мусор туда-сюда, потому что концепцию совка она в свои четыре года еще не понимала.

Арсений Васильевич с трудом сдержал восклицание. Перевел дух. Сделал вид, что переживает. Страх, упавший на голову, едва ли можно было назвать простым переживанием.

— Ты молодец, — все равно похвалила ее мама. — А когда читать научишься, будешь вообще красоткой. А насчет школы подумай.

– Их убили?!

– Предварительное заключение: у всех троих случилась внезапная остановка сердца. Возможно, их напугали. Вы не видели во дворе подозрительных лиц, машин?

Арсений Васильевич снова вспомнил Максима и его группу. Неужели это их рук дело? Перед глазами возникло лицо майора, знакомого с Мариной, твердое, волевое, умное. Нет, такой человек не мог взять и убить троих подозреваемых в слежке. Он не из той породы. Защитить даму – пожалуйста, но не убить. Во всяком случае, без веских причин.

Вероника подумала. Весь день, а потом еще и всю ночь она думала, а потом решила, что в школу все-таки надо пойти самой. Мама и папа не понимают. Это важно.

– Нет, пожалуй, – покачал Гольцов головой. – Я возвращался поздно, не обратил внимания.

И Вероника рано утром вышла из дома. Совсем-совсем рано, пока все еще спали. Осторожно прошла мимо сопящего в будке Тифона, прошла по каштановой аллее и остановилась перед воротами. За ними начинается весь остальной огромный мир. Если пойти по дороге, то можно прийти куда угодно.

– Ваши соседи будто бы видели новую «Хендэ» стального цвета, с московскими номерами.

– Я не видел.

Астрид каждое утро кроме праздников и каникул уезжает или улетает прямо вперед. Там Радужницы, море и ее школа. Направо живет дедушка Инкадатти, а дальше… а дальше Вероника не знала. А налево… налево дорога очень-очень длинная, и в самом ее конце Валестра. Вероника была там совсем недавно, на фестивале.

– Жаль. – Лейтенант захлопнул тетрадочку, козырнул. – Вспомните что, позвоните в милицию.

Или налево Инкадатти, а направо Валестра?.. Вероника посмотрела на свои ручки. Правая эта или эта? Она твердо помнила, что правая — главная, но какая из них главная, а какая неглавная?

Мужчина в штатском, не сводящий с лица хозяина изучающих глаз, вышел первым, за ним лейтенант.

Арсений Васильевич прислонился к косяку двери, унимая дрожь в коленях. Правильно, что собрался в отпуск, вдруг пришла мысль, и чем скорее, тем лучше. А здесь пока все и успокоится.

Зачем вообще придумали левую руку? Она только зря путает.

С этим настроением он и пошел на работу.

— Какая рука правая? — спросила вслух она.

В десять, после оперативки, напросился на прием к директору.

— Та, в котор-рой дер-ржишь ложку, Вер-роника, — ответил Матти.

Что говорил, какие доводы приводил, не помнил. Но отпуск получил! И в расслабленном состоянии созвал лабораторную «думу», чтобы сообщить всем радостную весть об отпуске, обсудить планы лаборатории и передать бразды правления Юревичу.

Вероника подняла взгляд. Разноцветный попугай сидел на столбе и чистил перья.

— Я не держу ложек, — растерянно уставилась на пустые ручки Вероника. — Матти, ты напутал.

— А если бы дер-ржала?

Однако обрадовались не все. Анатолий получал в результате дополнительную нагрузку, взвалив на плечи обязанности заместителя, а Оксана надеялась, что в отпуск они поедут вместе. После совещания она прибежала в кабинет со слезами на глазах, и Арсению Васильевичу стоило больших усилий успокоить девушку. Пришлось пообещать ей совместный отдых на море летом. Он мог бы, конечно, поступить иначе, жестко оборвать отношения, признаться в том, что не любит Оксану, да и стар для нее, но в такие моменты всегда вспоминался дед, который говорил: что ты дашь людям, то к тебе и вернется – забота, любовь, доброта, уважение… и зло тоже. Поэтому Арсений Васильевич редко ссорился с близкими, друзьями и даже просто с окружающими его людьми, следуя принципу деда. Правда, особой реакции мира на этот принцип он не замечал. Жизнь проходила размеренно и несуетливо, без крутых зигзагов и поворотов, как асфальтовый каток, лишь изредка поднимаясь на вершины счастливых открытий или обрываясь в бездну горя. Так было, когда умерла жена. Арсений Васильевич думал, что не выдержит удара, и не хотел жить. Однако выкарабкался. Спасла поддержка детей, друзей и, как ни неприятно вспоминать, энергоподпитка Диспетчера. Впрочем, иногда Арсений Васильевич начинал думать, что смерть жены была запланирована «водителями коррекции», чтобы экзору ничто не мешало выполнять свою работу с полной отдачей.

— Но я же не дер-ржу.

Вечером в кабинете собрались бывшие радиоинститутские однокурсники: Женя Шилов, Серега Сергиенко, Анатолий Юревич. Открыли бутылку «Абсолюта», налили по стопочке, выпили за удачный отпуск начальника. Веселья это не прибавило, но тонус компании повысился. Женя рассказал пару анекдотов. Посмеялись. Но все испортил Сергей, вдруг заговоривший о демографии. Он жил практически в центре города, на улице Чкалова, рядом с рестораном «Спутник», и его возмутило, что в ресторан ходят одни выходцы с Кавказа. Да и принадлежал он, по слухам, не то грузину, не то армянину.

— Не др-разнись, — немного обиделся попугай. — Куда ты собр-ралась?

— Нинаю… в школу.

Заговорили о положении коренного населения, быстро вымирающего в больших городах, о замещении славян азиатами и смуглолицыми представителями Кавказских гор.

— Школа далеко. Не уходи одна, Вер-роника.

Вероника вздохнула. Конечно, одну ее не отпустят. Кто-то из фамиллиаров всегда присматривает из травы или с неба. Особенно с тех пор, как она призвала Коргахадядеда. И если сейчас все равно пойти в школу, то Матти позовет маму или папу.

Арсений Васильевич больше слушал, чем говорил. Он читал доклад Комиссии по демографии Совета Европы, в котором говорилось о бедственном положении белой расы. На огромной территории от Рейкьявика до Москвы смертность белых людей превышала рождаемость. А на их место приходили афроазиаты, иранцы, турки, арабы, жители Кавказа и китайцы. По прогнозу экспертов Еврокомиссии, в две тысячи пятидесятом году даже на Трафальгарской площади и Даунинг-стрит в Лондоне перестанут попадаться светлые лица, останутся лишь выходцы из Юго-Восточной Азии. На Елисейских Полях в Париже будет слышна только арабская речь, дамы в хиджабах превратятся в законодательниц местной моды, турецкий язык в Германии признают государственным, орды голодных, злобных и вооруженных до зубов албанцев будут бродить по Риму, Россия же от Владивостока до Урала «пожелтеет», а от Урала до Калининграда заговорит с сильным кавказским акцентом. И Арсений Васильевич верил, что именно так и случится, если государственная власть не примет каких-либо действенных мер по пресечению процесса миграции. Впрочем, на государственную власть особой надежды как раз и не было.

Раньше это Веронику бы не остановило, но теперь она уже понимала, как устроен мир и работают вещи. Так что она послушно вернулась домой и повесила обратно папину шляпу.

– Все, закрыли тему, – подвел он итог мальчишнику. – Завтра будет завтра. Давайте будем жить в ладу со всеми, главное – не потерять совесть.

За завтраком Вероника помалкивала, потому что боялась привлечь к себе внимание. Вдруг кто-нибудь спросит, не собирается ли она пойти в школу одна? Тогда придется либо признаться, либо соврать, а врать нехорошо. К счастью, все внимание за завтраком было притянуто к Астрид, которая подралась с Тифоном из-за последней сосиски.

– Оптимист ты, Василич, – мрачно сказал Сергиенко. – Сейчас не сыщешь никого, кто жил бы по совести.

– А мы?

— Суть Древнейшего, вы как с голодного края! — упрекнула их мама, забирая сосиску раздора себе.

– Мы вчерашние. Мир изменился.

— Ма-а-ам!..

— Гав-гав!..

– Но нам-то меняться не резон, ведь так? – сказал мягко Толя Юревич. – Иначе зачем жить?

– Тут ты прав. Давайте еще по рюмашечке.

Астрид после завтрака улетела в школу. Она уже давно добиралась сама, и только в ливень или пургу иногда просила Сервелата запрячься в карету. Но ливень или пурга редко бывают во время школьных занятий, Метеорика обычно отодвигает их на другое время или вообще отменяет.

Выпили, закусили яблочком, пожелали друг другу удач и теплого лета и разошлись.

Правда, когда занятия начались, дождик все-таки пошел, но не сильный. Вероника сидела у окошка, а за ним пахло мокрой землей и травой. По широким листьям барабанили тяжелые капли. Они упруго разбивались о зеленую поверхность, веточки мелко дрожали, а капли взрывались веерами капель поменьше, обволакивая сад туманной аурой мороси.

Арсений Васильевич еще какое-то время сортировал бумаги, рассовывал по ящикам вещи со стола, собирался. Потом закрыл лабораторию и поехал домой. На душе было неспокойно. Интуиция подсказывала, что вчерашний инцидент в ресторане венчает целую цепочку негативных событий, и связано это было, вне всяких сомнений, с решимостью Гольцова не подчиняться Диспетчеру и клану «водителей», стоящих за его спиной.

Вероника подумала, что Астрид сейчас сидит на уроке. А ей в школу нельзя. И пешком не дойти. И вот было бы очень-преочень здорово, если бы ее кто-нибудь туда просто призвал. Как она сама всех призывает, так что просто р-раз — и здесь. А так бы она сама р-раз — и там.

Ночь прошла тихо, без тревог и волнений.

Но ее, наверное, никто не призовет, потому что она не демон, а обычная девочка. А призвать саму себя не получится, потому что она уже здесь, и если она сама себя призовет, то, наверное, получится какая-нибудь чепуха, а папа снова будет ругаться и чинить реальность.

Рано утром Арсений Васильевич вышел из дома, огляделся, проверяя скорее внутренние ощущения, а не реальную обстановку.

Но в школе же учат магии, правильно? Что если там есть какие-нибудь сетки призыва? Может, если кто-нибудь там ее начертил, то он сможет призвать Веронику, если Вероника сама здесь скажет, что ее надо призвать?

Двор был пуст, народ еще только-только собирался на работу, не спеша покидать квартиры. Лишь между мусорными баками застряла задумчивая спина какого-то раннего бомжа. И все же Арсений Васильевич не сомневался, что за ним продолжают следить, уж слишком реально торчал в спине железный гвоздь чужого взгляда.

— Пр-ризываю Вер-ронику в школу! — отчеканила она.

Черт с вами, следите! – угрюмо подумал он. Только не мешайте.

Она почувствовала много-много… как будто бы путей. Перед глазами что-то замерцало. Что-то большое, необъятное. Непредставимое. Целую секунду Вероника видела, как мелькает вокруг весь мир и даже вроде как много миров. Все это перетекало друг в друга, как в каком-то чудном калейдоскопе.

Взял билет, сел в электричку – одна спортивная сумка на плече – и поехал в Москву.

Вероника увидела вроде как… нити. Или даже широкие дороги. Они шли в разные стороны и звали ее… от этого страшно заболела голова. Очень много всего. Мысли спутались, Веронику начало немножко тошнить, из носа что-то потекло. Она вытерла его рукавом и с ужасом уставилась на пятнышко крови.

Завернул в гимназию, где работала дочь, поведал историю знакомства с Максимом, чем несказанно ее удивил.

А потом одна из дорог как будто потянула ее к себе. Дернула с силой, и Вероника не стала противиться. Ее закрутило, повлекло… и картинка снова стала цельной.

– Максим спас тебя?! – переспросила Марина, делая круглые глаза. – В Жуковском?!

Вероника стояла в круге. Внутри сетки призыва. Ее все еще немножко мутило, а потом даже вырвало.

– Ну да.

— Извините… — пробормотала она.

– А мне он ничего не сказал… и в Жуковский как будто не собирался… странно.

Ей стало ужасно стыдно.

– Разберетесь. Где Стеша? – Разговор шел в коридоре гимназии, напротив учительской.

На Веронику смотрели люди. Очень много людей, наверное, сто. Они сидели на скамеечках в большой полукруглой комнате с деревянными стенами, и скамеечки поднимались вверх ступеньками, и отовсюду на Веронику таращились.

— Мир вам, — испуганно пискнула она.

– На уроке, разумеется.

Рядом с кругом стоял старичок в очках и большущей шляпе. И с посохом, хотя папа и сказал, что посох — это необязательно. Вероника пожалела, что забыла свой дома… а, нет, не забыла.

– Позовешь ее на минутку? Хочу обнять внучку.

Когда она вспомнила, что не забыла посох, старичок и все люди на скамейках почему-то удивленно ахнули. Старичок подошел поближе, повел своим посохом, и круг призыва немножко засветился.

Марина заколебалась было, но встретила виновато-умоляющий взгляд отца и согласилась. Они поднялись на второй этаж здания, Марина поговорила с учительницей – шел урок арифметики, и в коридор вышла Стеша. Обрадовалась, увидев Гольцова-старшего, кинулась к нему на шею:

— Мир вам, — уже уверенней сказала Вероника. — А это школа, где учится Астрид, или уже для вольсеб… волшебников?

— Кх-хрм… — немного озадаченно кашлянул в кулак старичок. — А ты с какой целью интересуешься, демон? И отчего ты в такой форме? Ты кто-то из гхьетшедариев? Или ларитра? Хотя я вызывал совсем мелкого демона… не мог же я настолько ошибиться.

– Деда! Ты приехал!

Он снова повел посохом, и круг опять засветился. Кажется, это старичка успокоило, но не очень, потому что он снова кашлянул и сказал:

Он подхватил ее на руки, прижал к себе, покружил, вдыхая чудесный запах волос девочки.

— Господа студенты, на всякий случай приготовьтесь организованно бежать сломя голову.

– Рад тебя видеть! Как дела?

— Мэтр Орданатти, мне надо в уборную! — вскочил какой-то тощий обезьян, перепрыгивая через ступеньку.

Но больше никто не убежал. Все смотрели на Веронику, а ей стало уже совсем не страшно, потому что она поняла, что все нормально, просто ее призвали, как она сама всех призывает. Наверное, это всегда так… но тогда немного неудобно перед всеми, кого Вероника призывала, потому что если их всех вот так тошнило и кровь носом шла, то понятно, почему они так часто были такие злые.

– Хорошо, пятерку по литературе получила. Ты меня подождешь?

Надо будет их всех потом снова призвать и извиниться. Особенно дядю Фурундарока, его Вероника аж три раза призывала.

– Нет, милая, в Муром еду, а вот на обратном пути обязательно у вас остановлюсь. В кино сходим, в кафешку или ресторанчик.

– В «Джон Булл»?

Она шмыгнула носом, снова вытерла кровь рукавом и виновато сказала:

– Куда захочешь.

— Извините. Я хотела в школу. Но не знала, как она выглядит. И я просто думала о школе, когда себя призывала…

— Кто-нибудь, сходите за мэтром Драммом, — негромко сказал старичок. — У нас тут несанкционированный демон, пусть взглянет. Возможно, ларитра.

– Тогда ладно.

— Я не демон, — поправила его Вероника. — Я полудемон.

– Беги на урок, – сказала Марина. – Домашнее задание здесь будем делать, потом на теннис поедем.

Старичок пристально на нее уставился, и его очки замигали разными цветами. Наверное, у него там калейдоскоп. Когда они перестали мигать, старичок растерянно сказал:

– Хорошо, мамуль. – Стеша чмокнула деда в щеку, помахала ему рукой и убежала в класс.

— Да, действительно. Но я призывал демона. Как я мог так ошибиться? Позор на мою седую голову.

— Я сама себя призвала, — напомнила Вероника.

Арсений Васильевич помахал ей в ответ, чувствуя исходящий от девочки поток бодрящей энергии: внучка действовала на него как глоток свежего воздуха.

— Эх, старый уже стал, на пенсию пора… — печально вздохнул старичок, не слушая Веронику.

– Значит, Максим был в Жуковском, – задумчиво повторила Марина, думая о своем; проводила отца до выхода. – Что он тебе еще говорил?

— Я тоже могу призвать демона, — предложила она. — Если у вас не вышло.

– Что мне угрожает опасность, – криво улыбнулся Арсений Васильевич и тут же пожалел, что сказал это, увидев, как в глазах дочери вспыхнул огонек тревоги, поспешил добавить: – Ерунда, ничто и никто мне не угрожает, ошибся твой Максим. В общем, ждите меня через пару дней. Поживу у Кирилла, организую ремонт и вернусь.

— Не утешай меня, девочка, не надо. Надеюсь, ты живешь не слишком далеко от Мистерии? Нам надо найти твоих родителей. У тебя вообще есть родители? Или ты маленький бродячий полудемон?

– Будь осторожен, – покачала головой Марина. – Максим не станет бросать слова на ветер. Я с ним поговорю и позвоню тебе к ночи.

— Я их призову! — обрадовалась Вероника и принялась рисовать сетку призыва.

– Как хочешь. – Арсений Васильевич поцеловал дочь в щеку и вышел из гимназии.

Старичок и люди на скамейках с интересом на это уставились. Старичок дождался, пока Вероника дорисует, и похвалил:

— Очень хорошая сетка. Но она не подействует, пока ты в круге призыва. К тому же ты забыла выстроить барьер безопасности. Призываемые тобой демоны смогут спокойно выйти.

Тревога на душе не проходила, и слова дочери только усиливали беспокойство. Может быть, отступить? – мелькнула мысль. Не будить зверя? Стоит ли рисковать благополучием детей, а то и здоровьем? Или все же попытаться получить свободу, невзирая на последствия?

Никто ему не ответил, даже внутренний голос, иногда дающий хорошие советы.

В два часа дня, так ничего и не решив, он добрался до Казанского вокзала, купил билет до Мурома, сел в поезд. И сразу почувствовал себя неуютно. Будто подул холодный сырой ветер и пробрал до костей.

В вагон он зашел первым, поезд только что подогнали к перрону, и в купе никого не было. Но интуиция подсказывала, что лучше бы он подождал с посадкой. Вспомнился случай, рассказанный племянником, когда тот сел в поезд на Курском вокзале, собираясь ехать домой, в Днепропетровск. Все было примерно так же: никого в вагоне, проводник на перроне, посадка только началась. Племянник начал было устраиваться, как в купе вошли двое мужчин и закрыли за собой дверь. Один достал нож, второй задернул окно занавеской.

– Выкладывай лопатник, – сказал мужик с ножом; у него были золотые зубы. – Бог велел делиться.

Лишь после этого племянник понял, что нарвался на вокзальных рэкетиров, работающих под прикрытием вокзальной же милиции. О том, что так оно и есть на самом деле, он догадался, когда пошел искать правды у дежурного милиционера.

Отделался он тогда довольно легко, так как не вез из Москвы домой ничего, что могло бы заинтересовать налетчиков. По-видимому, рэкетиры ошиблись, приняв его за мелкого предпринимателя, и быстро смылись, когда обнаружили ошибку. А в милиции племянника едва не обвинили в поклепе, строго проверили документы, заставили писать объяснительную – кто он и с какой целью посещал столицу России. Плюнув на поиски правды, племянник забрал заявление о грабеже и уехал с облегченным кошельком. Потерял он, правда, немного, всего сто двадцать российских рублей и сорок украинских гривен. Иноземной валюты у парня не было.

С грохотом отъехала дверь купе. В проеме возникла бородатая физиономия угрюмого вида. Сверкнул нож. Арсения Васильевича задвинули в угол, приставили к горлу нож. В купе вошел еще один человек вполне миролюбивой наружности, но с мутными глазами наркомана. История с племянником повторялась как в дурном сне.

– Не шуми, дядя, – с улыбкой прижал палец к губам вошедший вторым; зубы у него были свои, но наполовину сгнившие. – Мы боремся за справедливость. Бог велел делиться, это в Библии записано. Ты ведь не против, чтобы поделиться?

– Лачпорт, башли! – утробным басом потребовала бородатая личность с ножом. – По-рыхлому!

– Что?! – не понял Арсений Васильевич.

– Деньги, паспорт, – перевел улыбчивый напарник бородатого. – Быстро!

Арсений Васильевич сглотнул слюну, потянулся было за бумажником, и вдруг в голове словно электрическая искра проскочила. Сволочи, что же они творят?! Средь бела дня, на виду у всех! Как это можно терпеть?!

Бородатый встретил его посветлевший взгляд и отшатнулся, бледнея, выронил нож, заслонился ладонью.

Его подельник вздрогнул, будто получил пощечину.

Арсений Васильевич вытянул вперед руку:

– Вон!

От этого низкого короткого возгласа лопнул стакан на столике. Оба налетчика схватились за уши и бросились из купе, задевая плечами косяк двери, скуля и подвывая от страха.

Арсений Васильевич еще несколько мгновений стоял в той же позе, в порыве гнева и ярости, потом словно погас, сел на сиденье, почти рухнул. Силы покинули его. Взгляд упал на нож. Он нагнулся, поднял оружие – это был красивый охотничий нож «вепрь» известного мастера, хотя Арсений Васильевич не помнил фамилии. А вот название ножа почему-то запомнил. Выбросить? Или оставить? Уж больно хорош клинок!

Поколебавшись, он протер нож салфеткой, сунул в сумку. Авось пригодится в хозяйстве.

Над вокзалом собрался шар из птиц, удивляя пассажиров и работников железной дороги. В уши настойчиво пробивался бесплотный голос Диспетчера, призывающего включиться в процесс коррекции и немедленно изменить условия равновесия на Карипазиме. Но Арсений Васильевич усилием воли «изгнал беса» из головы и принялся анализировать происшедшее.

НАПАДЕНИЕ

Полковник Пищелко был не просто зол, он был взбешен.

– Почему вы не выполнили приказ, майор?! – проговорил полковник, едва сдерживаясь; у него побелели ноздри и лицо пошло красными пятнами, верный признак отвратительного настроения. – Почему вы не доставили объект в Управление?

– Потому что ситуация сложнее, чем кажется, – упрямо сдвинул брови Разин, стоя навытяжку. – За объектом ведут наблюдение две группы. Одну мы вычислили и обезоружили, вторая пока гуляет на свободе. Кто они – мы не знаем. Зачем следят за Гольцовым – неизвестно. Я убежден, что мы должны…

– Вы не должны думать, майор! – ощерился Пищелко, выдвигая вперед челюсть. – Вы должны исполнять приказы! Если вы взяли топтунов, якобы следящих за объектом, то где они? Эти штучки, – полковник небрежно кивнул на тазер и «вальтер», – можно просто купить, чтобы оправдать невыполнение задания.

Ну да, как же, мрачно подумал Максим, поди купи где-нибудь новейший электрошокер да пистолет с насадкой бесшумного боя. Вслух же он сказал:

– Я не отказываюсь от выполнения задания, но сложившиеся обстоятельства…

– Плевать мне на обстоятельства! Где объект?! Где хотя бы задержанные топтуны, у которых вы изъяли оружие?!

Максим помолчал:

– Они… умерли.

– Что?! – Пищелко едва не хватил удар. Он побелел, хватанул ртом воздух, потрясенный словами подчиненного, нашарил на столе стакан с чаем, выпил. – Ты с ума сошел, майор?! Что значит – умерли?! Сколько их было?!

— Я знаю, мама все время на это ругается, — вздохнула Вероника. — Я забываю иногда. А мозя мне выйти? Я маму позову. Или папу. Он — Дегатти.

– Трое.

— А-а-а, ты дочка Майно Дегатти?! — с облегчением воскликнул старичок. — Фу ты, ну ты!.. Господа студенты, паника отменяется, мэтра Драмма можно не звать… за ним никто не успел пойти?.. Ну и хорошо. Девочка, ты правду говоришь?

– И все трое… умерли?! Вы понима… ты понимаешь, в чем признаешься?!

— Пьявду.

– Ни в чем я не признаюсь, – огрызнулся Максим. – Мы их пальцем не тронули… практически. Но у всех троих остановилось сердце. Вот почему я считаю ситуацию нестандартной и требую расследования…

— Точно-точно? Ты правда-правда не коварный демон, который хочет обманом выбраться и всех тут сожрать?

– Все, майор! Хочешь расследования? Ты его получишь! По полной программе! Где убитые?

— Я не кушаю людей, — обиженно сказала Вероника. — И не вру.

Максим сжал зубы:

— Тогда ты большая молодец, — кивнул старичок. — Я, магистр Орданатти, реку: вот, если ты говоришь правду, то тебе дозволено выйти из круга, как нет его.

– Они не убиты! Мы вели допрос… внезапно сработал «Беркут», зафиксировав мощный выброс пси-поля… и все трое потеряли сознание (на самом деле это выглядело чуть иначе, но общей картины событий не меняло) и умерли. Такое впечатление, что кто-то воздействовал на задержанных дистанционно, отчего они и сыграли в ящик, не успев сообщить, что за контора за ними стоит.

Вероника осторожно шагнула… и правда, круг выпустил! Значит, можно и вот так условляться с демонами? А мама ей про такое не говорила… ну да, она же не учитель, а этот дедушка учитель.

Теперь Веронике еще сильней захотелось поступить в школу.

Пищелко чуть поостыл:

— Господа студенты, как видите, во время призыва случается и вот такое, — произнес старичок. — Даже с опытными волшебниками. Я пока не знаю, как это вышло, особенно если учесть, что я не успел начать собственно ритуал, но предполагаю, что случилось то, что мы именуем неумышленным подхватом. Возможно, столкнулись два схожих заклятия, и… мы призвали не того, кого хотели. Вместо учебного, санкционированного демона нас посетила… как тебя зовут, девочка?

– Дистанционное воздействие? Тогда это наверняка был Гольцов! Тем более надо было доставить его на базу! Короче, майор, даю тебе еще один шанс, пока не спохватилось высшее командование. Делай что хочешь, но чтобы через двадцать четыре часа этот деятель был у нас! Понял?

— Вияни… Вероника, — шаркнула ножкой Вероника.

– Я бы хотел все-таки уточнить…

— Любишь шипучий лимонад, Вероника?

– Понял, я спрашиваю?!

Старичок усадил Веронику за маленький столик в углу и наколдовал ей высокий стакан сладкого лимонада с пузырьками. Она отхлебнула, и внутри все аж защекотало, а мутить перестало совсем. Болтая ногами и попивая лимонад, Вероника стала разглядывать комнату, дедушку учителя и господ студентов.

– Так точно.

Особенно комнату. У нее были очень красивые стены, все разрисованные рунами и защитными сетками. Даже на потолке были рисунки, и один Вероника сразу узнала.

– Иди!

— А это круг защиты от Фурундарока! — показала она.

Максим четко повернулся через левое плечо и вышел.

— Да, правильно, — удивленно посмотрел на нее дедушка учитель, листая какую-то книжечку с кучей цифр. — А откуда ты знаешь?

В голове царил сумбур, на сердце лежала тяжесть. Он не знал, как объяснить Марине то, что происходит вокруг ее отца, и не хотел признаваться, что и с ней он познакомился только благодаря служебному заданию.

— А я его пьизывала, — ответила Вероника. — Мама очень ругалась, что он все мыло в ванной съел.

Среди господ студентов прокатился неуверенный смех.

Ломая голову, как выйти из положения, Максим вызвал Райхмана и приказал ему приготовить группу к поездке в Жуковский.

— Ну это ты привираешь, конечно… — рассеянно ответил дедушка учитель, дыша на дальнозеркало. — Я сейчас позеркалю твоему папе. Извинюсь, что нечаянно тебя вызвал.

– Опять? – удивился капитан. – Сколько можно?

— Лядна… Но я не вру. Могу доказать. Мне очень надо.

— Чего надо?..

– Сколько нужно, – сухо отрезал Максим.

— Поступить.

Райхман посмотрел на плотно сжатые губы командира группы и продолжать в том же духе не рискнул. Лишь проворчал, выходя:

– Не команда, а бумеранг…

— Как?..

Он, наверное, имел в виду, что последние траектории группы действительно напоминали метание бумеранга, с той лишь разницей, что летал сей «бумеранг» вхолостую.

— Как?.. нинаю… в школу поступить.

Марина ответила мгновенно, будто ждала звонка:

– Алло, Максим?

— А… Ну ты и поступишь, когда немного подрастешь…

– Да, это я, тут такое дело…

— Мама говорит… мама говорит, что если я быстро не поступлю, мы все умрем.

– Нам надо встретиться, поговорить.

– Я должен уехать…

— Ага, — еще более растерянно сказал дедушка учитель и перевел взгляд на засветившееся стекло. — Мэтр Дегатти?.. Мир вам. Тут у меня такая оказия… очень, очень жаль… так неудобно… здесь ваша дочь. Я… я сам не знаю, как это получилось… мы незнакомы, я Ксару Орданатти, магистр Апеллиума. А вы не особо и удивлены?.. Ладно, я за ней присмотрю… Господа студенты, потише, пожалуйста! Потерпите немного, сейчас мы вернемся к уроку! Это, кстати, тоже очень интересный инцидент, я бы на вашем месте конспектировал!

– Куда? Когда?

– В Жуковский. Прямо сейчас.

Папа приехал не сразу. Вероника еще долго сидела за столиком, болтала ногами, пила лимонад с пузырьками и пыталась читать всякие бумажки и листочки, которые нашла в ящике. Дедушка учитель тем временем сначала рассказывал господам студентам что-то непонятное, а потом заново начертил сетку призыва, взмахнул посохом и долго-долго объяснял демону, что ему нужно сюда прийти, а тут оставаться в круге и ничего не делать, пока он, магистр Орданатти, ему не позволит.