– Кстати, Дуэйн, вы выиграли в баскетбол?
– Да, сэр! Прошли в финал чемпионата.
– О, поздравляю!
Он уже зашагал к двери, но на полпути остановился, обернулся и сказал:
– Сэр, я хотел сказать спасибо.
– За что?
– За, ну, за поддержку в учебе. И за то, что не смотрите на меня, как на тупого или неблагополучного. – Разочарование в его голосе было почти осязаемым. – Люди вокруг притворяются, будто им есть до меня дело, но вы другой.
– Дуэйн, это много для меня значит. Большое спасибо.
– Да, да, ладно. Не перебарщивайте только.
Я расхохотался оттого, как запросто он это сказал.
– Я еще докажу, что вы были правы.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы тогда опять произнесли долгую безумную речь, как президент какой-то страны, а потом сказали мне, что «все мы кометы, как мы можем не светить?». Вот я и докажу, что вы правы. Буду хорошо учиться, получать высокие оценки. И буду светить.
Он пошел на выход.
– Сэр, – сказал Дуэйн, обернувшись.
– Да, Дуэйн?
– А вы придете на финал?
– Когда?
– На следующей неделе…
– Ух ты! Да, конечно, я буду здесь.
Меня насквозь пронзила гордость за него. Дуэйн молнией вылетел из двери. А я сидел за столом и плакал от радости. Решил проверить почту, чтобы отвлечься от наплывших эмоций.
Майкл,
В последнее время я много о тебе думала… хотя это слабо сказано. Не знаю, как еще это назвать. Странно, потому что каждый раз, как кто-то намекал мне про тебя, что между нами что-то есть или могло быть, я смеялась, будто это глупости: «Ха! Кто, Майкл? Этот головастик? Ну, нет!» Сначала мне казалось, что люди просто выдумывают на пустом месте, потому что часто видят, как мы общаемся, или потому что здесь больше нет черных, так что мы, конечно же, должны пожениться. Но со временем я постепенно начала относиться к этому иначе. Относиться иначе к тебе. Я наблюдала за тобой – как ты общаешься с людьми, с учениками, с коллегами. Наблюдала, как ты ходишь по школе, замечала, если тебя нет; тогда я грустила, а когда ты приходил, я радовалась. У меня появились к тебе чувства. Мне хотелось быть рядом, вместе уходить с работы. Я воображала, как мы возвращаемся с тобой в наш общий дом – ты готовишь, а я занимаюсь своими деревянными поделками в мастерской, – и мне было грустно отбрасывать эти мысли, когда мы расходились в разные стороны. Даже не знаю почему.
Я поняла, что ты мне нравишься, когда… хотя даже и говорить не буду. Если ты уже забыл, это лишь доказывает, сколько я для тебя значу (точнее, не значу), и добиваться большего нет смысла. Тот день многое для меня открыл – о тебе и обо мне самой тоже. А за прошлую неделю ты даже не попытался связаться со мной: позвонить, написать. Даже не зашел ко мне и вообще не предложил поговорить и прояснить что-то. Я не знаю, как еще это выразить, но я очень в тебе разочарована. Не думала, что ты из тех, кому нравится манипулировать людьми и играть чужими чувствами, но если это так, я умываю руки.
Сандра.
Дочитав, я выключил компьютер. Если бы можно было заорать, я бы завопил так, что стекла разбились бы на тысячу кусочков. В сердце запылал гнев. Он распространялся, как лесной пожар, бурлил в венах, готовый их прорвать. На вид я был спокоен, когда выходил из школы, но внутри мечтал взять самое опасное оружие, чтобы посеять в мире хаос. Меня обманули. Предали. Я был зол. Я вышел из себя. Я обратил эти эмоции на себя самого. Я был зол не просто на Сандру, а на растущую тяжесть бремени, свалившегося на меня: Мами и пастор, Джалиль, Дуэйн, работа и я сам. Даже просто существование в собственном теле брало свое: я хотел вырваться, оставить все позади, я хотел стать свободным. Я хотел жить там, где цвет моей кожи не определяет судьбу, где меня не клеймят, где меня не знают. Где я проношусь мимо, как бриз, как легкий ветерок, лучик света сквозь разбитые окна, путешествующий из одной жизни в другую. Я не хотел никого знать. Я не хотел знать даже себя.
Глава 29
Жилой комплекс Пекривер, Лондон; 22.17
Я вошел в дом и, едва открыв дверь, встретил ту же молодежь: они сидели, курили, пуская в воздух облачка дыма, слушали музыку, смеялись и ругались матом. Увидев меня, они затихли. Я пристально посмотрел в глаза каждому. Прошел влево к лифту, но он не работал. Я врезал по кнопке вызова. Подняться на шестой этаж было все равно что зайти в гору, как будто на меня пала Сизифова кара.
Я сильнее стукнул по кнопке. Звук удара эхом отразился от стен.
Я развернулся и увидел, как они смотрят на меня, не двигаясь, – лишь они и я, застывшие в моменте. Они перегородили узкую лестницу наверх: один облокотился на пыльные железные перила, другой развалился поперек нижних ступенек, третий сидел прямо за ним, а еще двое стояли повыше. Не двигались. Я подошел к ним и поднялся мимо первых двух внизу. Сделал шаг к двум стоявшим парням: казалось, один из них как будто раздался вширь. Я сделал еще шаг, и еще, наши плечи столкнулись, я был массивнее, так что он отклонился, когда я шагнул на следующую ступень. Тут кто-то крепко схватил меня за плечо и пробасил: «Эй, громила». Я сжал кулаки, готовясь ударить, и обернулся. Я словно ждал этого момента, желал его. И принял эту жестокость, это разрушение как крест, который сам для себя выбрал. Глаза задергались, вот-вот из них польется. Сердце колотило меня изнутри, будто два кулака.
– Громила, – повторили сзади.
Я повернулся взглянуть ему в лицо. Оно было закрыто вязаной шапкой, натянутой по самые брови, и черно-белой банданой, закрывающей нос, а сверху был капюшон. Видны были только его глаза, а в глазах – целый другой мир, мир, в котором жил и я, мир, из которого я пока так и не смог убежать. Он спустил бандану на подбородок.
– Все хорошо, чувак, все о’кей, – произнес он, теперь лишь слегка касаясь моего плеча, выражая сострадание, которое, я думал, было ему чуждо. Сострадание, которого я искал в мириаде мест, но так и не нашел. А я не смог предложить ничего взамен, обезмолвев от его касания. Удивительно, как лишь одно прикосновение может вернуть тебе чувство, будто ты человек. И у тебя есть дом. И удивительно, как плохо тебя понимают самые близкие, а совершенно чужие могут понять лучше всех.
Я кивнул ему, благодарно и устало, а сам двинулся дальше по узкой лестнице. Я открыл дверь квартиры, где было пусто и тихо, потом, не включая свет, ушел к себе в комнату и лег на кровать.
Эта грусть нападает, как дымка или туман; внезапно, как серость, обволакивающая тебя под водой. Эта грусть пронзает до костей, каждый шаг дается все труднее, поднимает гору вопросов. Насколько долгий этот путь? Сколько я еще могу пройти? Дни переходят в недели, те в месяцы и годы, а твой полет становится бегом, ползаньем, лежанием на месте без сил сдвинуться под этим бременем. Эта грусть… Ты задаешься вопросом, почему она преследует тебя, как призрак, как будто ты виноват не только в своей смерти. Эта грусть, эти эмоциональные качели, ее шепот на таком знакомом языке меланхолии прямо над ухом убаюкивает в вечный сон. О боги, как же мне одиноко! Одиночество – это пустота между ребрами и сердцем; пустота, которую ты уже чувствуешь, но еще не можешь коснуться; пустота, которая растет и растет, становясь пропастью, пустынной бездной, полым туннелем, по которому ползет безысходность. Одиночество – это помощь другим, всем подряд в надежде, что кто-то поможет и тебе. Но никто не помогает. Ты солнце, освещающее чей-то мир, но сгорающее при этом. А все остальные смотрят на тебя в темноте, одного и сгорающего. Одиночество – это изголодавшееся уединение. Уединение без касаний, без нежности, пустое существование, уединение без любви, ответной любви. И вот итог – ты полупустой; ты цветок, чахнущий в темной холодной земле, жаждущий, чтобы лучик света просочился сквозь бетонную трещину.
Мы сидели в тишине его холостяцкой пещеры, меня отвлекали новые картины и видео, которые Джалиль смотрел на ноутбуке. Все это было скучно и муторно, как будто я делал ему одолжение, находясь с ним. Я все рассматривал картины: комета на звездном небе, восемь фаз луны, человеческий силуэт на пасмурном горизонте, где из-за облаков сочится лучик солнечного света.
Я хотел спросить, кто это на картине: он или Баба. Он не говорил, и я решил не спрашивать – нам обоим было не вынести тяжесть грядущего разговора. Между нами вроде бы ничего не произошло за последнее время, но Джалиль научился так хорошо скрывать свои эмоции, что сложно было понять. Может, мы поэтому так хорошо ладили: мы скрывали все отрицательные эмоции и делились друг с другом только тем, что считали нужным. Эта дружба парила в воздухе и неизбежно должна была упасть.
– У тебя что-то случилось? – спросил я наконец, когда он заметил, что я смотрю на него. Он довольно неубедительно изобразил удивление.
– Нет, все хорошо, – ответил он. Я кивнул в сторону ноутбука.
– Оу, – замялся он.
– Все еще пытаешься найти прилежную мусульманскую жену?
Он не засмеялся, даже не улыбнулся ничуть. Я задел его оголенные, ранимые чувства. Он пытался скрыть это, но я видел: ему не по себе.
– Вообще-то я читал про один случай. – Он повернул ко мне ноутбук. – В Америке в больницу доставили мужчину с татуировкой НР – «Не реанимировать». Он был без сознания, и врачи стали спорить о том, правильно ли с точки зрения этики пытаться спасти ему жизнь…
– И чем все закончилось?
– Врачи учли его желание и не стали ничего делать. Он скончался.
– Ого.
– Не совсем понятно, как он попал в больницу. Кажется, хотел застрелиться, но пуля срикошетила.
– Серьезно?
– Возможно. То есть на видео повсюду оружие.
– Где ты про это узнал?
– Ну, я переписываюсь с одногруппниками с философского, мы обсуждаем разные вопросы: от такого до эвтаназии, нищеты, капитализма и так далее. В прошлый раз было веганство: один парень весь мозг нам вынес про пользу растительной диеты. Все на него накинулись, кроме меня, потому что он, наверное, прав, это же этичнее, лучше для природы. Дело в том только, что я никогда не смогу отказаться от мяса, потому что очень люблю курочку, понимаешь, да? – Он засмеялся, как бы ища одобрения. Я бросил на него взгляд и сжал губы не то в улыбке, не то хмурясь.
– Ох, эта шаурма… никогда не наемся, – добавил он неловко и вернулся к ноутбуку.
– Ты ведь так и не рассказал мне, что случилось у вас с Ам… – Я и договорить не успел, как он резко повернулся и пресек меня одним взглядом. – Ничего, не бери в голову.
– Понял. – Он был сам не свой, изо всех сил изображал, что все в порядке. Как когда пытаешься удержать то, что уже невозможно. – Слушай, Джалиль, ты мне очень дорог, очень, – сказал я. Он перестал печатать и посмотрел на меня.
– Это странно и очень внезапно.
– Просто хотел тебе сказать.
– Ладно, но почему ты решил это сказать?
Снова наступила тишина. Не было слышно ни звука, но на сердце у обоих было тяжело. Я обводил взглядом черты его лица, понимая, что вижу их в последний раз. Мысли о них с Бабой и Аминой помогли мне принять будущее и смириться с ним. Подобно паломнику в дороге, постящемуся монаху или священнику, принявшему целибат, я легко шел по своему пути.
Я дежурил на футбольном поле и смотрел, как парни борются за мяч, будто это вопрос жизни и смерти. Хотя, скорее, репутации и позора: все эти толчки, подножки, споры, пока девчонки сидят на трибунах, переписываются и делают селфи на телефоны, которых с ними быть не должно. Лишь одна девушка поступила иначе и пошла играть с парнями. У меня не было сил их останавливать. На меня взглянули пара учеников в ожидании, что я подбегу и наору на их одноклассников, но я лишь пожал плечами – апатия пропитала меня до костей.
Я скучал по времени, когда дежурил вместе с Сандрой. Мы, бывало, смеялись по полдня, пока не звенел звонок. Мы как бы заключили неформальный пакт держаться как можно бодрее и дальше от всепоглощающего рабочего отчаяния. Я так ее и не увидел. Прозвенел звонок. Мистер Барнс был в коридоре у своего кабинета и пытался построить детей в шеренгу. Он был такой мямля, что я и представить себе не мог, будто он способен проявить жесткость. Он поднял голову. Мы встретились взглядами. Он смотрел на меня так, будто хотел разорвать на кусочки. Я смотрел на него, как бы говоря: а ты попробуй. Он переключился на входивших в кабинет детей. В дальнем конце коридора возникла Сандра. Во мне промелькнула толика надежды, как пузырек воздуха между сложенных в молитве ладоней.
Она неспешно шла ко мне. Я остановился, думая, что мы поговорим. Взгляд Сандры был одновременно направлен на меня и сквозь меня – сложно было разобрать. Приближаясь, она ускорила шаг и в итоге промчалась мимо. В меня как будто вонзили нож.
Я пришел в свой кабинет и рухнул в кресло. Дыхание учащалось, накатывал жар. Капли пота бежали со лба, кожа покрылась мурашками. Сердце колотилось сильнее с каждым ударом. Я закрыл глаза и оперся лбом на руки, пережидая приступ дурноты. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох.
Я открыл глаза на свет. Сердце стучало. На столе вибрировал телефон.
Хах, даже поздороваться меня не остановил.
Сандра. Кровь снова ударила в голову, как кулак, запульсировала стадом топающих слонов. Я настрочил ответ.
Думаю, ты знаешь, что мне в последнее время много всего неприятного пришлось пережить. На вид все хорошо: я хожу на работу, улыбаюсь, мы шутим, переписываемся, ходим на собрания, и то, и это, и еще много всего, но вот чего никто не видит, так это то, что каждый день, в этом кабинете, перед этими детьми я задыхаюсь. Я будто взбираюсь на гору, а кислорода все меньше, и я вот-вот потеряю сознание. Даже самые банальные вещи даются с огромным трудом – стольких сил стоит просто встать с кровати, что я порой не знаю, доживу ли до вечера. А ночью не могу уснуть от мыслей, как же пережить следующий день. Все стороны моей жизни страдают: работа, дружба, любовь, семья, причем до такой степени, что иногда я не могу даже написать письмо или ответить на звонок, или просто находиться в кругу людей. Я не знаю, что со мной, не знаю, как так вышло, я ничего не понимаю, но ненавижу это и хочу, чтобы это закончилось.
Сейчас я сижу и пишу тебе, плача у себя в кабинете, потому что уже не могу это выносить. И да, именно поэтому я не стал здороваться. Порой я не совсем понимаю, что делать. Порой я вообще ничего не хочу делать. И так происходит все чаще. Я бы не стал зацикливаться на этом и просто жил дальше, как обычно, но мне так только хуже. Надо во всем разобраться. Честно говоря, я нашел способ. И я разберусь со всем раз и навсегда.
Я перечитал сообщение несколько раз.
CTRL+A.
— Энн? — произнес я, перебираясь от одного телефонного коммутатора к другому.
— Да.
Я связался с региональным компьютером и выбрал место, где движение информационных потоков было не таким сильным.
— Мы проиграли, — сказал я.
— Я знала, что так получится. Я ведь тебе говорила.
— Я сделал все что мог. Извини…
— Знаю, Стив. Спасибо. Если бы мне встретить тебя раньше… Я никогда не обладала сильным характером.
Странное ощущение, что кто-то стоит рядом, вдруг усилилось и стало почти осязаемым.
— Теперь можешь отпустить меня, Стив.
Безмолвный неведомый призрак стал еще ближе. Что-то в его присутствии было устрашающим.
— Не волнуйся, все в порядке, — сказала Энн.
По ее словам я почувствовал, что это действительно так.
— Правда. Мне пора, — и Энн медленно освободилась из моих мысленных объятий: — То, что тебя интересует, находится неподалеку от Карлсбада. Это исследовательская станция «Ангро». Номер четыре. Она там. Удачи!
— Энн…
Возникшее ощущение напомнило мне прощальный поцелуй. Потом Энн двинулась к незнакомцу, и тот взял ее за руку.
Мне показалось, что лицо существа, которое Энн держала за руку, скрывает металлическая маска, но, возможно, это и было его настоящее лицо…
Странно, почему она назвала меня Стивом?
Клик.
13
Через какое-то время я заснул, но спалось плохо, тревожно. И когда я окончательно проснулся, мне пришло в голову, что пора продумать свои дальнейшие действия.
Хотя мне и удалось подчистить записи об этом рейсе как в компьютере локомотива, так и в региональном, я ничего не мог поделать с памятью людей, которые сопровождали поезд. О двух необъяснимых остановках они обязательно доложат, и, видимо, будет проведено расследование. А когда обнаружится, что показания людей не совпадают с данными компьютера, кто-нибудь в «Ангро», кого интересуют транспортные аномалии в этом районе, наверняка встревожится. Вот почему я начал задумываться, каким образом оставить ложный след для сыщиков \"Ангро\".
Позже, когда я ввел программу торможения, по обеим сторонам линии уже виднелись городские огни. Присев перед дверью вагона, я заставил ее открыться и спрыгнул на землю еще до полной остановки поезда. На этот раз я ничего в компьютере не менял, только приказал закрыть за собой дверь.
Как выяснилось, я спрыгнул не в самом удачном месте. Жилые кварталы после определенного часа просто вымирают, а для того, что я задумал, прока от них никакого. Тем не менее я продолжал прислушиваться, надеясь уловить знакомые компьютерные голоса, но, кроме совсем уже сонных (в смысле ведущейся в процессорах деятельности), которые невозможно перевести на рабочий режим, ничего не попадалось.
Напрягая свои способности до предела, я продолжал искать активную работу компьютеров.
Один сигнал становился все сильнее и в конце концов достиг уровня, на котором я уже мог ясно его различить. Оказалось, это какой-то страдающий бессонницей любитель компьютерных игр, увлеченный сложнейшим сражением с двумя игроками в штате Миссисипи и одним в Кентукки.
Клик. Клик. Клик.
После трех неудачных попыток я просочился в главный компьютер управления полиции. Конечно, там тоже стояли сторожевые программы, но, имея за душой опыт сражения с Большим Маком, я прошел сквозь них, даже не замедлив шаг.
Довольно долго я изучал карту, запоминая приметы, которые могли бы мне пригодиться. Потом запомнил положение нескольких основных улиц…
Я уже собирался выходить из системы, когда мне пришло в голову поискать там себя.
Клик. Клик. Клик.
Дональд Белпатри (описание и фото в кодах). Вооружен. Опасен. Ордер на арест выдан в Филадельфии. Кража у \"Ангро Энерджи\". Попытка убийства Уильяма Мэтьюса. Угон машины…
Стер. Зачем облегчать им работу?
Клик. Клик. Клик.
Я обнаружил, что стою, прислонившись к дереву. Смутно припоминалось, что я действительно остановился, когда вошел в систему… Снова двинулся вперед, проглядывая на ходу схему улиц и стараясь получше ее запомнить.
Впереди стоял комплекс высотных жилых зданий с большой автомобильной стоянкой. Несколько минут я пристально вглядывался, но так и не увидел никакой охраны. Конечно, завести какую-нибудь из этих машин усилием мысли я не мог, поскольку они стояли с выключенным зажиганием, а мне для работы с компьютером нужен минимальный ток в цепях…
Однако я наткнулся на то, что искал: черный двухместный автомобиль с электродвигателем и забытым в гнезде зажигания ключом. Быстро сел за руль, завел мотор, вывел машину задним ходом, развернулся и стремительно выехал со стоянки.
По дороге мне встретилось открытое ночное кафе, посещение которого совсем не входило в мои планы, однако здесь желудок оказался сильнее. Я съел сандвич и кусок пирога, запивая их кофе. Потом умылся в туалете, привел одежду в порядок и, проведя рукой по обросшему щетиной подбородку, пожалел, что у меня нет с собой бритвы. Там же достал бумажник и пересчитал деньги. Обычно я ношу с собой довольно много наличными — есть у меня такая старомодная привычка. Оставалось еще несколько сот долларов, и это радовало: они могли очень пригодиться.
Снова за рулем, но теперь я чувствовал себя гораздо лучше и продолжал двигаться по выбранному маршруту, хотя каждый раз, заслышав полицейскую сирену, невольно вздрагивал.
Городские постройки редели. Сначала встречались жилые кварталы и торговые центры, потом остались одни дома, стоявшие все дальше и дальше друг от друга. Наконец я увидел указатель и свернул.
Приближаясь к аэродрому, я снизил скорость и свернул на подъездную дорогу. Аэродром оказался не особенно большим и не очень загруженным — обычная транспортная организация, каких много.
Я выбрал место на стоянке, выключил двигатель и свет в машине. Затем проскользнул в диспетчерский компьютер и, проскочив мимо информации о находящихся в воздухе машинах и метеосводках, выяснил, что на аэродроме в тот момент находилось восемь вертолетов. Два из них были на осмотре, два только что вернулись и ждали разгрузки. Зато четыре других стояли на своих площадках полностью проверенные, полностью заправленные и готовые к вылету.
Самый дальний вертолет, видимо, будет мой…
Оставив машину с ключами на стоянке, я обогнул здание диспетчерской слева у стены, где было меньше всего окон, и, прячась по возможности в тени, прошел вдоль ряда небольших ангаров. Оказавшись около нужной мне вертолетной площадки, я спокойно пересек пятнадцать метров ровного асфальта и забрался в кабину на сиденье пилота. Ни окрика, ни тревожных возгласов. Может быть, меня кто и заметил, но решил, что я имею право здесь находиться.
Я принялся изучать приборы управления, поскольку не имел ни малейшего понятия, что какую функцию выполняет. Искал какой-нибудь простой выключатель зажигания или аккумуляторную батарею — что-нибудь, что подает ток в бортовые системы машины.
Пристегнув ремни, я принялся экспериментировать и спустя полминуты завел двигатель. Одновременно ожил бортовой компьютер типа того, с которым я совсем недавно имел дело.
Поднявшись в воздух, я не стал включать полетные огни, чтобы не облегчать никому розыск. Конечно, они должны были попытаться засечь меня радаром, но я планировал идти над землей очень низко и рассчитывал, что мне удастся скрыться, по крайней мере на время.
Отлетев на достаточно большое расстояние, повернул на северо-запад и решил обойти город по окраине. Пролетая над полями и фермами, я держался очень низко, чуть выше линий электропередачи. Через какое-то время земля стала уходить пологими склонами вниз, и вскоре передо мной раскинулась темная, в отражениях звезд, река. Я снова обследовал карту полицейского компьютера, затем перелетел над водой, повернул налево и направился вниз по течению.
Примерно в миле от того места, которое, я надеялся, меня устроит, был пустынный участок дороги.
Я посадил там вертолет, быстро выбрался из машины и снова поднял ее в воздух. Сам я повернул налево и пешком добрался до района, где размещались главным образом склады. Света здесь было совсем мало, и где-то, видимо, дежурили охранники, но теперь меня это не смущало.
Через несколько минут моему взгляду открылась наконец картина, в которой присутствовали люди. Подвешенные на проводах лампы заливали причал светом, где-то скрипела лебедка. Разворачивалась стрела крана. У склада стояла грузовая машина — на борту значилось \"Деллер Сторидж\". Неподалеку покоились на якоре несколько барж. Стоявшую у самого причала загружали огромными плоскими стопами картона, которые укладывали и найтовали по мере поступления двое рабочих. Еще один человек — спящий или пьяный — лежал на причале.
…Быстрая пробежка по цепям компьютера баржи, который сравнивал поступающий на борт груз с декларацией, подсказала мне два интересных факта: отправляется судно через два часа и будет останавливаться в Виксберге.
Двое укладывали груз на борту баржи. Возможно, еще один управлял краном, хотя мне подумалось, что сидящий на грузовом контейнере рыжеволосый широкоплечий человек в вытертых джинсах и полосатом свитере управляет им на расстоянии с помощью небольшого приборчика, который он время от времени брал в правую руку.
Я решил, что широкоплечий человек, сидевший на ящике, и есть капитан судна: К. Кэтлам, как значилось в компьютере баржи. Сам компьютер походил на тот, что стоял в моем плавучем доме, и, ознакомившись с его содержимым, я узнал, что во время рейса на борту должны обязательно находиться двое сопровождающих. Парень, спавший на причале, этому требованию вполне удовлетворял хотя и с определенной натяжкой.
Штабель картонных стопок становился все меньше. Еще пятнадцать минут, решил я…
Когда это время истекло, я поднялся на ноги, неторопливо прошел по дощатому настилу к освещенному причалу и остановился у контейнера. Грузить оставалось совсем немного. Человек, спавший у сарая, так ни разу и не пошевелился.
— И вам также «здрасьте», — произнес мужчина с контейнера, даже не повернувшись в мою сторону.
— Капитан Кэтлам? — осведомился я.
— Точно. Однако мы не в равном положении.
— Стив Ланнинг, — представился я. — Насколько я понимаю, вы скоро отправляетесь в Виксберг.
— Не стану отрицать, — ответил он.
— Я хотел бы попасть в Виксберг.
— У меня не такси.
— Это я заметил. Но когда я сказал человеку из \"Деллер Сторидж\", что всегда мечтал прокатиться по реке на барже, он посоветовал мне — поговорить с вами.
— Деллер уже два года как прогорел. Им давно следовало бы убрать с грузовиков это название.
— Не знаю, как они теперь там называются, но этот человек сказал, что за плату я, видимо, сумею получить то, что мне нужно.
— Правила этого не разрешают.
— Он сказал пятьдесят долларов… Что скажете вы?
Кэтлам взглянул на меня первый раз и улыбнулся, что показалось мне обнадеживающим признаком.
— Хм. Вообще-то я эти правила не писал. Видимо, это сделал кто-нибудь в центральной конторе.
Кран развернулся, подхватил еще одну стопу картонных листов и унес к барже.
— Вы понимаете, что, взяв вас на борт, я рискую своей карьерой? — добавил он.
— На самом деле, тот человек упомянул сотню долларов. Видимо, я потяну эту сумму.
Кэтлам сделал что-то своим приборчиком, регистрируя последнюю партию груза.
— Вы любите играть в шашки? — спросил он.
— М-м-м… да, — ответил я.
— Очень хорошо. Мой партнер какое-то время еще проспит. Как, вы сказали, звали того человека?
— Уилсон или что-то вроде того.
— М-да. А что заставило вас ждать так долго, прежде чем подойти?
— Я видел, что вначале у вас было много дел.
— О\'кей, — сказал он, прикрепляя приборчик к поясу, и вручил мне термос с чашкой. — Подержите пока, ладно?
Он подошел к спящему компаньону, взвалил его на плечо и, словно не чувствуя лишнего веса, прошел по мостику на баржу. Затем отнес спящего в небольшую рубку и положил на койку. Вернулся ко мне и забрал термос с чашкой.
— Спасибо, — сказал он, повесив чашку на крюк и поставив термос в угол.
Я потянулся за бумажником, но Кэтлам вышел из рубки, чтобы проследить за погрузкой оставшихся стоп картона. Закончив дела, он повернулся ко мне и снова улыбнулся.
— Через несколько минут я отключусь от берегового компьютера, — сказал он. — Как вы полагаете, мог Уилсон оставить для меня в машине что-нибудь о вас?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Он не говорил.
— Спорим на сотню долларов, что он ничего не оставил? Я имею в виду Уилсон или как его там…
Я решил, что деньги мне не помешают, и, кроме того, хотелось чем-то подкрепить свой рассказ, поскольку Кэтлам, очевидно, в него не поверил. Впрочем, у меня возникло впечатление, что на самом деле ему все равно.
— Идет, — ответил я и скользнул в компьютер.
— Через пять минут они закончат погрузку. Пойдем проверим.
Я прошел с ним в рубку, и он затребовал на экран сообщения, оставленные в береговом компьютере. На экране вспыхнула строчка \"К тебе, возможно, обратится Стив Ланнинг\".
— Будь я проклят! — воскликнул Кэтлам. — Старина Уилсон не забыл. Ловкий фокус. Похоже, вы поедете в Виксберг бесплатно. Ладно, уже пора отчаливать. Послушайте, а вы хорошо играете в шашки?
Я играл действительно неплохо и не видел, почему бы стоило это скрывать:
— Пожалуй.
— Отлично. Скажем, по два доллара за игру? Идет?
Никогда бы не подумал, что найдется человек, способный выиграть у меня в шашки пятьдесят раз подряд. Первую дюжину партий Кэтлам выиграл так быстро, что у меня голова пошла кругом. Он даже не останавливался, чтобы подумать, просто делал ход, когда наступала его очередь.
Еще до того, как порозовело небо на востоке, он выиграл у меня еще двенадцать раз. В конце концов я решил, что пора его немного осадить и скользнул в компьютер, где заложил самую, на какую только был способен без подготовки, сильную игровую программу. Видимо, она оказалась не лучше программиста, потому что Кэтлам продолжал выигрывать.
Когда рассвело, он вернул свою сотню долларов и пошел проверять груз, а я прилег отдохнуть на второй койке.
Не знаю, как долго я спал, но во сне мое подсознание проделало \"эффект витков\", и я снова оказался внутри того вертолета, что направлялся в Оклахому. Мы шли над полями, когда рядом вдруг появились две тяжелые боевые машины. Они без предупреждения открыли огонь, и от моего вертолета буквально полетели клочья.
Разбудили меня странные повторяющиеся стоны. Я сел и потер лоб. Видимо, организм здорово устал, если так меня «отключил». Я перевел взгляд на соседа. Тот лежал, закрыв лицо рукой, и, судя по всему, мучился с чудовищного похмелья. Компаньоном он, разумеется, был не самым лучшим, поэтому я встал и двинулся к выходу, осознавая, что невероятно проголодался. Кэтлам стоял, прислонившись к переборке, и улыбался.
— Как раз вовремя, Стив, — сказал он. — Я уже собирался тебя будить.
Посмотрев по сторонам, я не увидел ничего похожего на мои представления о Виксберге и тут же сказал ему об этом.
— Справедливо замечено, — ответил он. — Виксберг немного ниже по течению. Но мы уже миновали Трансильванию. И самое главное — капитан просыпается.
— Подожди. Разве ты не капитан Кэтлам?
— Он самый, — усмехнулся Кэтлам. — Только я капитан другого судна. Это в общем-то мелочь, но могут прицепиться.
— Но когда я увидел, что ты следишь за погрузкой…
— Я оказывал услугу одному приятелю, у которого не хватило сил отказаться от дармовой выпивки.
— А как насчет второго? Ведь положено, чтобы во время рейса на борту находились двое.
— Увы! Второй джентльмен пал в сражении. От пьянства и разгула это случается. Он был не в состоянии отправиться в путь. Ладно, пошли…
— Подожди! Получается, ты угнал баржу?
— Боже упаси! Я, возможно, сохранил этому бедолаге работу. — Он ткнул пальцем в сторону рубки. — Однако у меня нет желания ставить его в неудобное положение, дожидаясь благодарности. Через несколько минут нам лучше спрыгнуть. У того мыса слева по борту будет мелко.
При его росте в семь футов идти в воде наверняка легче, чем мне, подумал я, но спросил о другом:
— Зачем ты это сделал?
— Мне тоже нужно было в Виксберг.
Я чуть не сказал, что в досье компьютера капитаном значится именно он, но вовремя одумался: ведь я не мог этого знать.
— Пойду сброшу пар, — сказал я вместо того.
— Ладно, а я пока соберу вещи.
Занимаясь делом, я успел проскользнуть в компьютер и проверить себя еще раз. \"Капитан судна: Дэвид Дж. Холланд\" — значилось там. Очевидно, Кэтлам тоже каким-то образом подменил запись на время погрузки, и не мне в такой ситуации сто осуждать. Однако, зная, что мой рассказ об Уилсоне из \"Деллер Сторидж\" и его рекомендация — чистая выдумка, он, должно быть, здорово удивился, когда я назвал его по имени, и долго думал, как мне удалось запихнуть в компьютер сообщение от Уилсона. Хотя, может быть, его это не так сильно волновало. Во всяком случае, на человека, который побежит докладывать о беглеце властям, он совсем не походил. Возможно, он сам скрывался от закона. Я решил, что мне ничего не угрожает, если я покину баржу вместе с ним.
Когда подошло время, мы спрыгнули. Он действительно побрел к берегу. Мне пришлось плыть. Когда мы выбрались из воды, у меня от холода начали стучать зубы, но Кэтлам задал хороший темп, и вскоре я согрелся.
— Куда мы идем? — спросил я наконец.
— Еще мили две по этой дороге, и мы выйдем к отличной закусочной, где я уже бывал, — сказал он.
В ответ у меня заурчало в желудке.
— …А чуть дальше будет небольшой городок, где ты сможешь купить все, что захочешь. Может быть, даже новые брюки.
Я кивнул. Одежда моя выглядела теперь неприлично. Я становился похож на бродягу. Кэтлам хлопнул меня по плечу и ускорил шаг. Я старался идти в ногу, думая о барже, уходящей дальше по реке, и ее похмельном капитане. Видимо, если кто-нибудь и вычислит мой путь до причала, дальше след станет даже более запутанным, чем я планировал. За что мне следовало поблагодарить этого мошенника великана.
Когда мы добрались до придорожного ресторана, у меня буквально кружилась от голода голова. Усевшись за боковым столиком, я заказал бифштекс. Мой спутник сделал то, о чем я только фантазировал по дороге: он заказал сразу три. Прикончил и занялся пирогом прежде, чем я справился со своим одним.
Наконец он глубоко вздохнул, поглядел на меня и сказал:
— Знаешь, тебе не мешало бы побриться.
Я кивнул.
— Не захватил с собой своего парикмахера.
— Подожди минутку. — Кэтлам наклонился, открыл свою дорожную сумку и, покопавшись там, достал пластиковую одноразовую бритву с маленьким тюбиком мыльного крема. Он положил их на стол и подтолкнул в мою сторону. — Я на всякий случай всегда таскаю с собой несколько таких штуковин. Похоже, ты как раз такой случай.
Он налил себе еще одну чашку кофе.
— Спасибо, — поблагодарил я, подбирая с тарелки последние съедобные крохи, и, поглядев в сторону туалетной комнаты, добавил:
— Пожалуй, я твоим предложением воспользуюсь.
Когда я умылся, побрился и причесался, из зеркала на меня взглянул человек вполне приличного вида, сытый и даже отдохнувший. Удивительно! Я выбросил использованное лезвие и вернулся в зал.
Кроме чека, на столе ничего не было.
Я рассмеялся, как не смеялся уже давно, и даже не рассердился из Кэтлама, потому что мне следовало догадаться, что именно этим все и кончится. Однако чувство у меня возникло такое, словно я потерял нечто большее, чем деньги.
И в шашки он играл действительно великолепно.
14
Городок я нашел именно там, где сказал Кэтлам, чуть дальше по дороге. И я действительно купил там новые брюки, рубашку и пиджак.
По дороге в город я миновал небольшой мотель на окраине Можно было бы снять комнату, и один только душ окупил бы все расходы. Когда я сказал, что буду платить наличными и клерк не увидел у меня багажа, он попросил деньги вперед. Я, разумеется, согласился и получил комнату. Затем вымылся и растянулся на кровати.
До сих пор мне удавалось остаться в живых только используя новую, активную сторону своего паранормального дара. Барбье оказался не готов к такому обороту событий, и я не сомневался, что результаты его обеспокоили. Однако не менее отчетливо я понимал, что теперь мне до самого конца путешествия придется полностью полагаться на эту свою способность, чтобы выводить Барбье из равновесия и всегда быть впереди.
Утром я намеревался взять напрокат машину, но в таких случаях нужно либо платить наличными, либо пользоваться кредитными карточками. Однако наличных оставалось не так уж много, а на всех моих кредитных карточках значилось: \"Дональд Белпатри\".
Не Бог весть какая проблема, решил я вначале, вспомнив полицейского с компьютером, который проверял у меня документы в Филадельфии. Независимо от того, что значится в карточке, я всегда могу изменить информацию, которую прочтет машина.
Однако… Этим проблема не исчерпывалась. Прежде всего просто изменить номер счета недостаточно. Он должен быть изменен таким образом, чтобы машина прочла нечто вразумительное и… приемлемое. В противном случае передающее устройство получит сигнал о неверной информации.
Далее, на всех карточках написано мое имя. И хотя это ничего не значит для банковского компьютера, который интересуется только номером счета, человек, вводящий информацию для оформления покупки, оставит запись в своем местном компьютере, что совершенно неприемлемо, раз «Ангро» ищет меня столь активно.
Я взглянул на одну из своих кредитных карточек: тисненые буквы и цифры были выполнены таким образом, что мне вряд ли удалось бы сильно их изменить. Однако я сумел соскрести выпуклые значки кончиком ножа — теперь они не будут отпечатываться на бумажных копиях, которые иногда подкладывают в кассовые аппараты. Места с пропущенными буквами я затер пальцем, чтобы они поменьше бросались в глаза.
Так я избавился от трех букв. Получилось \"Дональд Елпат\", и я решил, что этого будет достаточно. Люди обычно не очень внимательно смотрят на карточку, разве только чтобы убедиться, что она подписана и все еще действительна.
Перевернув карточку, я взглянул на свою подпись: обычная неразборчивая закорючка. Как раз то, что надо. Я добавил несколько росчерков, и теперь никто уже не мог бы утверждать, что там написано не \"Дональд Елпат\".
Покончив с карточкой, я задумался о номере счета: далеко не любой номер мог подойти. Если бы я изменил сигнал карточки Елпата на какой-то другой, который в настоящий момент не использовался, компьютер немедленно отказал бы в кредите. Выбрав же номер, соответствующий реальному счету, с которым что-то не в порядке, например неуплата владельцем крупной суммы или что-нибудь еще, я опять остался бы без кредита.
Несколько минут размышлений привели меня к одному из возможных путей поиска. Я услышал, как к зданию, где размещалась контора мотеля, подъехала машина. Когда хлопнула дверца, я уже успел включить телевизор и приник к окну. Затем опустил шторы и потянулся к компьютеру.
Клик.
Включился терминал в конторе. Человек хотел снять комнату. Дежурный вставил кредитную карточку…
Проскользнув в электронный прибор, я двинулся по прямой к компьютеру кредитной компании…
Просматривая списки счетов, которые содержал компьютер, я пытался найти среди них номера с большим числом пользователей и хорошей дневной нормой расходов…
…После чего уже совсем разошелся и принялся выбирать номер, который бы еще и хорошо запомнился.
Вот, нашел.
Елпат устроился на работу.
Пункт проката автомобилей Дональд Елпат миновал без всяких осложнений. Выбор свой сразу по нескольким причинам он остановил на мотоцикле. Одной из них служило то, что на мотоциклах не было никаких приборов, которые сообщали бы об их перемещениях дорожному компьютеру. Другая заключалась в том, что я никогда не пользовался этим видом транспорта, пока жил во Флориде, и не особенно часто ездил на мотоцикле до начала работы в «Ангро». Мне подумалось, что таким неожиданным ходом я могу сбить своих противников со следа.
Дональд Елпат расписался, и мы двинулись в путь.
Поскольку я ушел немного в сторону от прямого маршрута к своей цели, настало время закончить зигзаг, двинувшись в другую сторону, и я направился на северо-запад, к Литтл-Року.
У меня действительно сохранились воспоминания о прогулках на мотоцикле еще с тех времен, когда я учился в колледже. Мы начали выезжать на природу вместе с Энн и два или три раза делали это позже, после того как я начал работать в \"Ангро\"…
Редкий сосновый лес. Мы сидим под деревьями, уминаем прихваченные с собой сандвичи…
— Работа начинает вызывать у меня странное чувство, Энн. Хотя, конечно, ты об этом знаешь.
— Да, но что я могу сказать тебе такого, чего не говорила раньше?
— Ты никогда не говорила мне, что Мари будет вмешиваться в чужие исследовательские программы и нарушать эксперименты.
— Но иногда это необходимо, чтобы удержать передовые позиции.
— Мне казалось, что смысл всех наших подглядываний и подсматриваний как раз в том, чтобы мы, заполучив необходимую информацию, смогли вырваться вперед и раньше других начали производить дешевую электроэнергию.
— Верно.
— Но раз другие исследователи догоняют нас настолько быстро, что нам приходится мешать им, отбрасывая назад, это означает, что они могли бы обогнать нашу компанию, если их оставить в покое. Может быть, все наши предпосылки неверны…
— Ты хочешь поменять хозяев?
— Нет. Но думаю, что, может быть, мы вырвались вперед достаточно далеко и вовсе не обязательно давить конкурентов такими безжалостными методами…
— Нам необходимо абсолютное превосходство, — перебила меня Энн, и теперь в ее словах чувствовалось влияние Барбье. — Мы должны уйти вперед так далеко, что никто уже не сможет помешать нам даже в самой малости.
— Ты, похоже, говоришь о монополии.
Пальцы дрожали над Backspace, слезы лились на клавиатуру.
Глава 30
Гарлем, Нью-Йорк; 8.03
Майкл просыпается от шума дорожных работ и звука клаксонов. В глаза бьет солнечный свет, веки изнутри светятся оранжевым. Он лежит на кровати Белль. Повсюду ее аромат, даже на нем, как будто Майкла окунули в купель ее запаха. Он тянется к другой половине кровати и вспоминает, что там пусто. Он смутно видел, как она одевалась утром в летящую шелковую накидку, распустив буйные кудри, наблюдал ее превращение из богини в простого человека, в одну из многих. Она подошла посмотреть на него, возвышаясь над кроватью, как потустороннее видение, а потом исчезла.
Ночь помнится смутно, но он видит; видит только ее, ее образ, как на картине эпохи Возрождения: лежащей в постели в ворохе уже не чистых простыней. Ночь помнится смутно, кроме той секунды, когда она пробудила в нем чувства жаром своего касания, мелодией голоса, пристальным взглядом, когда он вставал перед ней на колени, когда накрывал ее, словно ночное небо землю. Белль. Вот бы время остановилось. Или вовсе исчезло, или замерло в том моменте, чтобы перематывать его снова и снова, и снова.
Майкл снова просыпается, он утопает в кровати: тело, как бревнышко, влекомое водой, готовое разбиться в щепки. После долгой ванны Майкл одевается и готовит завтрак. Ест, садится на диван в гостиной и ждет. Он воображает, как они поменяются ролями: она войдет и скажет: «Милый, я дома», – а он ринется встречать ее, спрашивая, как прошел день, и говоря, что ужин скоро приготовится. Он был бы совсем не против.
Майкл берет с полки первую попавшуюся книгу. Замечает еще несколько, знакомых по студенческим годам. Странное было время. Пока другие гуляли и спали с девчонками, он сидел в комнате, глядел в потолок и думал о бессмысленности бытия. За три года в университете он понравился лишь одной девушке, да и то быстро от нее устал. Она постоянно заходила проведать его, в основном потому, что он месяцами не вылезал из кровати и пропускал лекции. Майкл и имени ее не помнит, только то, что оно было обычным. Стефани или Тиффани – имя, которое обрекало себя на небытие.
Они на пару глядели в потолок, задавались вопросами, вели философские диалоги, которые кончались его словами, как здорово было бы умереть здесь и сейчас, а она лишь смеялась; смеялась и говорила: «Так забавно, что ты как будто на полном серьезе это говоришь». Однажды он ответил: «А я серьезно», – и вся краска сошла с ее лица, словно она увидела саму смерть. С тех пор Майкл научился никому такое не рассказывать. Он не знал, как давно над ним висит этот дамоклов меч, но понимал, что лучше оборвать нить, чем ждать, пока он упадет сам.
Майкл открывает неизвестный труд на случайной странице и читает о некоем Гаспаре Янга, африканском рабе, который в 1570 году боролся за право жить свободно. Ему это удалось, и он основал независимый город в Мексике, получивший его имя.
Янга. Имя кажется знакомым и отдается где-то в памяти Майкла. Интересно, откуда он и как решил бороться, бороться, не сдаваясь, за свободу, до которой мог и не дожить. Янга. Напоминает слово в языке, который он должен знать, который он не стал учить, но слышал, как мать общается на нем со старшими. Он помнит, как пытался что-то сказать, а они смеялись и говорили, что у него ломаный язык, что он звучит, как белый, что стыдно не знать языка родной страны. Как будто это не они забыли научить мальчика. Интересно, что мы теряем, когда забываем национальные имена и язык, и что в нас остается скрытым, хотя должно вылиться в мир.
Часы летят как минуты, пока Майкл читает, совершенно поглощенный книгой. В двери щелкает замок. Он прекращает читать, поерзывая от нетерпения, но стараясь выглядеть спокойно. Дверь открывается, и заходит Белль с кучей сумок.
– Ты чего в темноте сидишь? – спрашивает она, включая свет. Майкл вдруг понимает, что сидел в темноте. Наверное, пока он читал, день прошел и унес с собой весь свет.
– Почему ты не звонила? – спрашивает он в ответ и спешит помочь с сумками. Он замирает и целует ее в губы, она вытягивает шею. Он обхватывает ее руками и целует с языком.
– Ммм, – стонет она, – мне нравится, но пакеты очень тяжелые.
– Ой, извини. – Они смеются. Он забирает у нее пакеты и относит на кухню, думая, насколько же это все знакомо, до жути. Удивительно, как что-то совсем новое так быстро становится родным.
– Ты все это купила?
– Да…
– Зачем?
– Чтобы есть, что за вопрос? – смеется она.
– Я к тому, что это ведь не обязательно.
– Ты мой гость. Я хотела что-то приготовить.
– Ты собираешься готовить?